Страница:
— Дерьмо, — прошипела она с ледяной улыбкой. — От такого кощунства у меня мурашки по спине бегают!
Все, с него достаточно! Дэш заметил Эдварда, приближавшегося под руку с невестой, и загородил им путь:
— Вечер скоро заканчивается, Эдвард, а у меня еще не было возможности потанцевать с моей только что обретенной невесткой.
Ванда посмотрела на него сурово, но вокруг было слишком много людей, чтобы сказать какую-нибудь колкость. Женщины поменялись ролями. Молодая жена Джоша, Синтия, была хорошенькая, живая блондиночка с голубыми глазами и большими зубами. Когда он привлек ее к себе, опять услышал запах нового модного лака для волос.
— Джош уже рассказывал вам о своей новой работе, папа Куган? — спросила она, едва они сделали несколько шагов. Дэша передернуло от такого обращения.
— Да. Он упоминал о ней. — Сеточка на ее прическе довольно опасно покалывала его около глаз, и он отвел голову назад. Дэш подумал, что весь этот вечер находится в плену женщин, набитых булавками и острыми лезвиями. А мимо проносилась Хани, искрясь весельем, смеясь и танцуя.
«Забудь о ней, — шептала сирена. — Позволь утешить тебя. Я спокойна и мягка, а потом исчезну без следа».
— …«Фэган Кэн» — солидная компания, но вы же знаете Джоша. Иногда его нужно слегка подталкивать, поэтому, когда он шел на собеседование перед приемом на работу, я сказала ему: «Так вот, Джош, когда войдешь туда, посмотри этим людям прямо в глаза и дай им понять, что можешь сразу взять быка за рога». — Она подмигнула. — И компания дает ему угловой офис!
— Да, я уже слышал.
— Офис, — она понизила голос до доверительного шепота, — с двумя окнами!
А танец никак не кончался. Она все щебетала и щебетала: об угловых офисах, узорах на фарфоре и уроках тенниса. Но в конце концов музыка все же кончилась, и она заторопилась к молодому мужу. Джош бросился к ней, искренним взглядом уверяя, что за время своего отсутствия не совершил ничего предосудительного.
«Поздравляю, сынок, — печально подумал Дэш. — Ты в конце концов женился на своей матери!»
Ему просто необходимо было выпить.
Мимо проходила одна из подружек-свидетельниц Синтии, и он тут же ее подхватил. Девушка хихикнула в ответ на предложенную честь потанцевать с легендарным Дэшем Куганом, но он не обратил на это внимания — голос сирены становился все настойчивее и настойчивее, и Дэшу показалось, что все его годы трезвой жизни полетели коту под хвост.
«Приди ко мне, милый! Я — та самая женщина, что нужнее всего. Буду мурлыкать и ворковать и заставлю тебя забыть о Хани!»
Хани пронеслась мимо, бросив на него сердитый взгляд. Вокруг раздавался хриплый пьяный смех, и стук кубиков льда все громче отдавался в голове, перейдя в конце концов в непрерывный барабанный бой.
Как ни ненавидел Дэш танцы, он все переходил от одной подружки невесты к другой, боясь, что, если остановится, его опять призовет сирена. Вечер выдыхался, и невеста с женихом покинули гостей. Вскоре начали разъезжаться и гости. Обольстительный запах спиртного заполнил все легкие — аромат вин, шотландского и простого виски перебивал все запахи еды и цветов.
«Ну выпей хоть рюмку, — шептала сирена. — Одна рюмка — это не страшно!»
Когда оркестр закончил последний танец, голос сирены стал настолько громким, что ему захотелось зажать уши руками. Он знал, что, если останется в танцевальном зале, погибнет окончательно.
— У нас так и не было возможности поговорить, папа. Пойдем-ка поговорим!
Мередит появилась словно из-под земли, и Дэш вздрогнул от неожиданности. Язык поворачивался с трудом, и он испугался, что она заметит, как он вспотел.
— Мы… мы же не танцевали, Мери. Вечер уже заканчивается, а я еще не потанцевал с моей самой лучшей девочкой!
Мередит посмотрела на него с удивлением:
— Оркестр складывает инструменты. Кроме того, я уже говорила тебе, папа, что не придаю большого значения танцам.
— Ах да, забыл.
Ему ничего не оставалось, как последовать за ней к одному из пустых столов в глубине танцевального зала. На льняных скатертях всюду стояли оставленные рюмки и бокалы с остатками янтарного напитка. Они двоились и троились у него в глазах, пока не начало казаться, что перед ним марширует целый батальон вражеских солдат.
Сев рядом, дочь поправила юбку, чтобы прикрыть колени.
— Ночуй у нас сегодня, папа. Можешь расположиться в моей комнате. Ну, пожалуйста. Мы уже вряд ли когда-нибудь сможем повидаться.
Дэш кончиками пальцев погладил бокал с последним драгоценным глотком на дне.
— Я… я не думаю, что это хорошая мысль. Твоя мама и я не очень ладим, когда бываем вместе.
— Я буду держать ее подальше от тебя. Обещаю.
— Не в этот раз.
«Возьми меня, братец! Только один маленький глоток, и ты сможешь совсем забыть о ней!»
Голос дочери стал требовательнее:
— Дело в Хани, не так ли? Ты столько времени провел с нею и не хочешь уделить мне хоть немного внимания! Ты думаешь, она совершенство? Того же поля ягода! Она и разговаривает, как ты. Она даже пьет, как ты! Очень жаль, что не она твоя дочь, а я.
Бокал обжигал пальцы.
— Не глупи. Это не имеет никакого отношения к Хани.
— Тогда побудь со мною завтра утром!
Весь мир сошелся клином на мерцающей жидкости в стоявшем перед ним бокале, и мучительная потребность в этой жидкости разламывала изнутри череп.
— Мне бы хотелось побыть с тобой, Мери. Но я не хочу провести это время в молитве.
Она заговорила срывающимся голосом:
— Нужно принять Бога, папочка, если хочешь получить вечную жизнь. Я все время молюсь за тебя, так за тебя беспокоюсь! Не хочу, чтобы ты закончил жизнь в аду.
— Ад — понятие относительное, — сурово ответил он
Вот и попался!
Рука Дэша сомкнулась вокруг бокала. И он оказался в ладони, как миллион старых воспоминаний в голове. Сирена вновь принялась за старое; у него на лбу выступил пот. Не в силах остановиться, он поднял голову, готовый поднести бокал к губам, но, не донеся до рта, замер, увидав в другом конце почти пустого зала Хани.
Она стояла у окна с каким-то молодым хлыщом, липнувшим к ней, словно детский крем. Его прекрасная маленькая Хани с дерзким вызывающим ртом и огромным сердцем даже и не думала уходить, а прижималась все теснее к этому молокососу!
Мередит начала молиться.
Дэш вскочил со стула, опрокинув бокал.
— Папа!
Но Дэш уже не слышал ее, направляясь через комнату. Стены закружились перед глазами. Сорочка под смокингом прилипла к груди.
«Вернись! — завывала сирена. — Не ходи к ней! Лишь я одна никогда не брошу тебя! Только я!»
Оказавшись рядом с Хани, он не стал ни спрашивать разрешения, ни извиняться. Одним мощным рывком он оторвал Хани от скользкого подонка, пытавшегося прижать ее прямо здесь, на глазах у всех, и поволок к дверям.
Хани слабо застонала, но ему было наплевать, что он сделал ей больно. Ему было наплевать на все и хотелось лишь одного — увести Хани отсюда и положить конец снедавшей его ревности.
— Дэш, что за…
— Заткнись. Ведешь себя как потаскуха!
На миг она лишилась дара речи, потом глаза ее сузились.
— Ах ты сукин сын!
Ему захотелось ударить по ее детскому ротику. Серебряная цепочка ее вечерней сумочки соскользнула с плеча, сумочка ударилась о его ногу, но он даже не заметил этого. Ванда попыталась отвлечь его внимание, кто-то из уходящих гостей заговорил с ним. Он прошел мимо, не удосужившись ответить.
Вытащив Хани в холл, он завернул за угол и поволок ее по застланному ковром наклонному въезду. И лишь когда они добрались до заднего ряда лифтов, Дэш заметил, что в руке у нее откупоренная бутылка шампанского, и сирена гортанно, торжествующе захохотала: «Опять ты проиграл!»
Сердце Дэша бешено колотилось о ребра, когда он вталкивал Хани в кабину лифта. Двери мягко закрылись; он яростно вдавил кнопку.
А потом сжал кулаки.
Глава 16
Глава 17
Все, с него достаточно! Дэш заметил Эдварда, приближавшегося под руку с невестой, и загородил им путь:
— Вечер скоро заканчивается, Эдвард, а у меня еще не было возможности потанцевать с моей только что обретенной невесткой.
Ванда посмотрела на него сурово, но вокруг было слишком много людей, чтобы сказать какую-нибудь колкость. Женщины поменялись ролями. Молодая жена Джоша, Синтия, была хорошенькая, живая блондиночка с голубыми глазами и большими зубами. Когда он привлек ее к себе, опять услышал запах нового модного лака для волос.
— Джош уже рассказывал вам о своей новой работе, папа Куган? — спросила она, едва они сделали несколько шагов. Дэша передернуло от такого обращения.
— Да. Он упоминал о ней. — Сеточка на ее прическе довольно опасно покалывала его около глаз, и он отвел голову назад. Дэш подумал, что весь этот вечер находится в плену женщин, набитых булавками и острыми лезвиями. А мимо проносилась Хани, искрясь весельем, смеясь и танцуя.
«Забудь о ней, — шептала сирена. — Позволь утешить тебя. Я спокойна и мягка, а потом исчезну без следа».
— …«Фэган Кэн» — солидная компания, но вы же знаете Джоша. Иногда его нужно слегка подталкивать, поэтому, когда он шел на собеседование перед приемом на работу, я сказала ему: «Так вот, Джош, когда войдешь туда, посмотри этим людям прямо в глаза и дай им понять, что можешь сразу взять быка за рога». — Она подмигнула. — И компания дает ему угловой офис!
— Да, я уже слышал.
— Офис, — она понизила голос до доверительного шепота, — с двумя окнами!
А танец никак не кончался. Она все щебетала и щебетала: об угловых офисах, узорах на фарфоре и уроках тенниса. Но в конце концов музыка все же кончилась, и она заторопилась к молодому мужу. Джош бросился к ней, искренним взглядом уверяя, что за время своего отсутствия не совершил ничего предосудительного.
«Поздравляю, сынок, — печально подумал Дэш. — Ты в конце концов женился на своей матери!»
Ему просто необходимо было выпить.
Мимо проходила одна из подружек-свидетельниц Синтии, и он тут же ее подхватил. Девушка хихикнула в ответ на предложенную честь потанцевать с легендарным Дэшем Куганом, но он не обратил на это внимания — голос сирены становился все настойчивее и настойчивее, и Дэшу показалось, что все его годы трезвой жизни полетели коту под хвост.
«Приди ко мне, милый! Я — та самая женщина, что нужнее всего. Буду мурлыкать и ворковать и заставлю тебя забыть о Хани!»
Хани пронеслась мимо, бросив на него сердитый взгляд. Вокруг раздавался хриплый пьяный смех, и стук кубиков льда все громче отдавался в голове, перейдя в конце концов в непрерывный барабанный бой.
Как ни ненавидел Дэш танцы, он все переходил от одной подружки невесты к другой, боясь, что, если остановится, его опять призовет сирена. Вечер выдыхался, и невеста с женихом покинули гостей. Вскоре начали разъезжаться и гости. Обольстительный запах спиртного заполнил все легкие — аромат вин, шотландского и простого виски перебивал все запахи еды и цветов.
«Ну выпей хоть рюмку, — шептала сирена. — Одна рюмка — это не страшно!»
Когда оркестр закончил последний танец, голос сирены стал настолько громким, что ему захотелось зажать уши руками. Он знал, что, если останется в танцевальном зале, погибнет окончательно.
— У нас так и не было возможности поговорить, папа. Пойдем-ка поговорим!
Мередит появилась словно из-под земли, и Дэш вздрогнул от неожиданности. Язык поворачивался с трудом, и он испугался, что она заметит, как он вспотел.
— Мы… мы же не танцевали, Мери. Вечер уже заканчивается, а я еще не потанцевал с моей самой лучшей девочкой!
Мередит посмотрела на него с удивлением:
— Оркестр складывает инструменты. Кроме того, я уже говорила тебе, папа, что не придаю большого значения танцам.
— Ах да, забыл.
Ему ничего не оставалось, как последовать за ней к одному из пустых столов в глубине танцевального зала. На льняных скатертях всюду стояли оставленные рюмки и бокалы с остатками янтарного напитка. Они двоились и троились у него в глазах, пока не начало казаться, что перед ним марширует целый батальон вражеских солдат.
Сев рядом, дочь поправила юбку, чтобы прикрыть колени.
— Ночуй у нас сегодня, папа. Можешь расположиться в моей комнате. Ну, пожалуйста. Мы уже вряд ли когда-нибудь сможем повидаться.
Дэш кончиками пальцев погладил бокал с последним драгоценным глотком на дне.
— Я… я не думаю, что это хорошая мысль. Твоя мама и я не очень ладим, когда бываем вместе.
— Я буду держать ее подальше от тебя. Обещаю.
— Не в этот раз.
«Возьми меня, братец! Только один маленький глоток, и ты сможешь совсем забыть о ней!»
Голос дочери стал требовательнее:
— Дело в Хани, не так ли? Ты столько времени провел с нею и не хочешь уделить мне хоть немного внимания! Ты думаешь, она совершенство? Того же поля ягода! Она и разговаривает, как ты. Она даже пьет, как ты! Очень жаль, что не она твоя дочь, а я.
Бокал обжигал пальцы.
— Не глупи. Это не имеет никакого отношения к Хани.
— Тогда побудь со мною завтра утром!
Весь мир сошелся клином на мерцающей жидкости в стоявшем перед ним бокале, и мучительная потребность в этой жидкости разламывала изнутри череп.
— Мне бы хотелось побыть с тобой, Мери. Но я не хочу провести это время в молитве.
Она заговорила срывающимся голосом:
— Нужно принять Бога, папочка, если хочешь получить вечную жизнь. Я все время молюсь за тебя, так за тебя беспокоюсь! Не хочу, чтобы ты закончил жизнь в аду.
— Ад — понятие относительное, — сурово ответил он
Вот и попался!
Рука Дэша сомкнулась вокруг бокала. И он оказался в ладони, как миллион старых воспоминаний в голове. Сирена вновь принялась за старое; у него на лбу выступил пот. Не в силах остановиться, он поднял голову, готовый поднести бокал к губам, но, не донеся до рта, замер, увидав в другом конце почти пустого зала Хани.
Она стояла у окна с каким-то молодым хлыщом, липнувшим к ней, словно детский крем. Его прекрасная маленькая Хани с дерзким вызывающим ртом и огромным сердцем даже и не думала уходить, а прижималась все теснее к этому молокососу!
Мередит начала молиться.
Дэш вскочил со стула, опрокинув бокал.
— Папа!
Но Дэш уже не слышал ее, направляясь через комнату. Стены закружились перед глазами. Сорочка под смокингом прилипла к груди.
«Вернись! — завывала сирена. — Не ходи к ней! Лишь я одна никогда не брошу тебя! Только я!»
Оказавшись рядом с Хани, он не стал ни спрашивать разрешения, ни извиняться. Одним мощным рывком он оторвал Хани от скользкого подонка, пытавшегося прижать ее прямо здесь, на глазах у всех, и поволок к дверям.
Хани слабо застонала, но ему было наплевать, что он сделал ей больно. Ему было наплевать на все и хотелось лишь одного — увести Хани отсюда и положить конец снедавшей его ревности.
— Дэш, что за…
— Заткнись. Ведешь себя как потаскуха!
На миг она лишилась дара речи, потом глаза ее сузились.
— Ах ты сукин сын!
Ему захотелось ударить по ее детскому ротику. Серебряная цепочка ее вечерней сумочки соскользнула с плеча, сумочка ударилась о его ногу, но он даже не заметил этого. Ванда попыталась отвлечь его внимание, кто-то из уходящих гостей заговорил с ним. Он прошел мимо, не удосужившись ответить.
Вытащив Хани в холл, он завернул за угол и поволок ее по застланному ковром наклонному въезду. И лишь когда они добрались до заднего ряда лифтов, Дэш заметил, что в руке у нее откупоренная бутылка шампанского, и сирена гортанно, торжествующе захохотала: «Опять ты проиграл!»
Сердце Дэша бешено колотилось о ребра, когда он вталкивал Хани в кабину лифта. Двери мягко закрылись; он яростно вдавил кнопку.
А потом сжал кулаки.
Глава 16
Хани глядела на Дэша, не отрываясь.
Лифт стремительно понесся вверх, и она прижала бутылку к груди. Выпила она слишком много, но была не настолько пьяна, чтобы не почувствовать исходящей от Дэша угрозы. Лицо белое и неподвижное, держится сурово. И еще эта сжатая в кулак рука у бедра.
— Не следовало брать тебя сюда, — ядовито произнес он. Алкоголь в крови придал ей безрассудства.
— Разумеется, не следовало, ты же в упор меня не видел весь вечер!
Двери раздвинулись. Хани прошмыгнула мимо него в коридор, держа в руке бутылку шампанского, но двигалась недостаточно быстро, и сбежать не удалось.
Протянув руку, Дэш сорвал с ее плеча сумочку.
— Ты же пьяна!
Пьяной Хани не была, но и трезвой ее тоже вряд ли можно было назвать.
— Тебе-то что за дело?
Его зеленые глаза превратились в льдинки.
— Дело есть, и еще какое.
Когда добрались до ее номера, он нашарил в ее вечерней сумочке ключ. Открыв дверь одной рукой, другой втащил ее внутрь.
— Убирайся отсюда! — выкрикнула она. Дверь за ним закрылась.
— Отдай-ка мне бутылку! Не хочу, чтобы ты пила.
Она совсем позабыла о шампанском, которое стащила со стола. Пить ей больше не хотелось, но, услыхав его требование отдать бутылку, она решила не уступать. С какой стати? Он не вымолвил ни слова и когда Ванда разлучила их на свадьбе, и позже, когда усадила за разные столы. Танцевал с кем угодно, только не с ней. Хани была задета и разобижена, да и не слишком трезва, чтобы не бросить ему вызов:
— Почему это я должна выполнять твои приказы?
— Потому что ты пожалеешь, если вздумаешь ослушаться!
Дэш шагнул к ней, и она, подавшись назад, стала отступать через гостиную, пока не уперлась в стену. Сделав шаг в сторону, она пятясь зашла в спальню.
— Отдай бутылку! — Дэш вошел через дверь вслед за ней; выражение лица его не предвещало ничего хорошего.
И тут Хани поняла, что наконец-то добилась всего его внимания. Сердце бешено забилось, и она решила, что лучше уж сносить его гнев, чем терпеть безразличие.
Прижав бутылку к груди, Хани сбросила туфли и пошла в наступление:
— Последнее время ты просто замучил меня своими заботами, Дэш Куган! Можешь убираться ко всем чертям.
— Давай ее сюда, Хани!
Икры ног уперлись в кровать. Хани вскарабкалась на нее, чувствуя, что затевает опасную игру, но остановиться уже не могла:
— А вот попробуй отбери ее у меня!
Он резко подался вперед и вырвал бутылку у нее из рук.
Всецело поглощенная своими переживаниями, Хани напрочь позабыла о его пристрастии к алкоголю. Но сейчас, увидав в его руках откупоренную бутылку, она вся похолодела.
Прошло несколько томительных секунд, потом его лицо исказила гримаса отвращения. В два шага достигнув изножья кровати, он швырнул бутылку в урну для мусора с такой силой, что тот опрокинулся набок. Часть шампанского пролилась на ковер.
Когда Дэш повернулся к Хани, она уже стояла на середине кровати. Лицо его стало угрюмым. Она начала неуклюже отступать, пока не добралась до передней спинки. Стараясь не потерять равновесие, прислонилась к стене, отчего грудь слегка подалась вперед.
Дэш застыл. Хани уставилась в его глаза, скользившие по ее телу. Сменяя одна другую, уплывали секунды. Шум крови в ушах стал громче. Проследив за его взглядом, она увидала, что платье задралось до бедер. Ее охватило опасное возбуждение, более сильное, чем страх. Опершись ладонями о стену, она сильнее согнула ноги в коленях, и подол платья поехал еще выше.
— Прекрати, — хрипло сказал он.
Ею овладело неистовство, целый вечер кружившее где-то рядом. Хани развела бедра.
— В чем дело, ковбой? — охрипшим голосом проговорила она. — Не хочешь ли немного согреться?
— Ты же не ведаешь, что творишь!
— Бедный папочка, — издевательски нежным голоском пропела она.
— Не называй меня так, — резко сказал он.
Оттолкнувшись от стены, она по кровати двинулась к нему, утопая ногами в матраце. Шампанское бродило в крови, придавая храбрости, отваги, разжигая доселе дремавшие инстинкты. Кривляясь, она начала что-то напевать ему, поддразнивать какой-то несуществующей связью, побуждая признаться, что он отгораживается ложью.
— Ах, мой папочка. Славный папашка…
— Никакой я тебе не папа! — взорвался Дэш.
— Ты уверен?
— Не надо…
— Ты уверен, что ты не мой папочка?
— Я не…
— А ты убедись, Дэш! Ну, пожалуйста.
Дэш в оцепенении остановился, и Хани впервые посмотрела на него сверху вниз. Ее тело стало неуклюже наклоняться вперед. Он не шелохнулся, когда Хани, склонившись, закинула руки ему на шею.
— А я уверена, — сказала она.
Дэш не ответил, и тогда Хани завладела его ртом, жадно целуя, используя язык и зубы для полноты ощущений. Захватив губами его рот, она вторглась в него, словно была опытной женщиной, а он — всего лишь новичком.
Дэш весь был лед и сталь. Оцепеневший. Неподатливый.
Хани уже ничто не могло остановить. Если уж им выпал только этот один-единственный момент истины, она выжмет из него все до капли и заставит длиться целую вечность! Теперь их разделяли лишь те барьеры, что он сам воздвиг в своем сознании. И она еще глубже проникла в его рот.
Из глубин его существа исторгся стон, и Дэш запустил руку ей в волосы. Притянул вниз, она стала падать, и он принял весь ее вес на себя. Рот его раскрылся, и он перешел в наступление.
Его поцелуй был грубым и глубоким, полным неутолимой жажды. Ей захотелось утонуть в нем. Захотелось всем телом протиснуться через его рот и найти в нем прибежище. И вместе с тем захотелось стать больше и сильнее настолько, чтобы суметь овладеть им и заставить его полюбить ее так, как она любит его.
И тут она почувствовала, как он содрогнулся. Мучительно застонав, Дэш отстранился:
— Ты хоть понимаешь, что вытворяешь? Хани опустилась на колени. Протянув руки, обхватила его бедра и прижалась к крепким плоским мышцам живота.
— Вытворяю как раз то, что хочу вытворять.
Схватив за плечи, он оттолкнул ее:
— Ну хватит! Ты заходишь слишком далеко, детка!
Она откинулась назад. Потом тихо произнесла:
— Я тебе не детка.
— Тебе же всего двадцать! — резко сказал он. — Ты еще ребенок.
— Лжец, — прошептала она.
Его глаза потемнели от боли, но в ней не было ни капли жалости. Это ее ночь. Возможно, единственная, которая ей достанется. Не вдаваясь в обсуждение своих намерений, она завела руки на затылок под волосы и дотянулась до крючка с петелькой вверху разреза платья. Расстегнув крючок, потянула «молнию». «Молния», тихо взвизгнув в напряженной тишине комнаты, раскрылась, и платье соскользнуло с плеч.
Хани встала на пол рядом с кроватью. Платье сползло с бедер на пол, и она осталась в кружевном бюстгальтере, мерцающих лайкрой колготках и отливающих ледяной голубизной трусиках.
У Дэша внезапно сел голос:
— Ты пьяна. Ты даже не представляешь, чего просишь.
— Вполне представляю.
— Ты разгорячена и хочешь мужчину. Причем все равно кого.
— Неправда. Поцелуй меня еще.
— Больше никаких поцелуев, Джейн Мэри.
— Какой ты чопорный, — возразила она, не давая ему прятаться за их сценической ролью.
— Я не…
Хани поймала его крепкое запястье и, притянув руку к себе, накрыла его ладонью свою грудь.
— Дэш, чувствуешь, как колотится мое сердце? — Она поводила ладонью взад-вперед, и сосок под шелковистой материей затвердел. — Ты чувствуешь это?
— Хани…
Хани провела его рукой между своих грудей и ниже, к ребрам:
— Ты чувствуешь меня?
— Не делай…
Она выждала лишь мгновение, затем передвинула его руку на шелковистую ткань трусиков между ног.
— О Господи! — Дэш коснулся ее, сомкнул вокруг нее ладонь и тотчас отдернул, словно обжегшись.
— Прекрати немедленно, ты слышишь меня?! — рявкнул он. — Ты пьяна и ведешь себя как шлюха! Перестань сейчас же!
— Ты испугался, что ли? — Она опустила глаза на его брюки. — Я же вижу, как ты хочешь меня, но тебе страшно в этом признаться.
— Что за чепуха! Ты даже не представляешь, о чем говоришь. Ведь ты ничего не смыслишь в любви. И потом, я на сотню лет старше тебя. А ты еще просто ребенок!
— Тебе сорок три. Не такая уж и древность. Да и целовал ты меня совсем не как ребенка.
— Ни слова больше. Я не шучу, Хани!
Но внутри накопилось слишком много боли, и остановиться было уже невозможно. Выпятив челюсть, она набросилась на него:
— Какой же ты трус!
— Довольно!
— У тебя не хватает мужества признаться в своих чувствах ко мне.
— Прекрати!
— Будь я такой же трусихой, как ты, мне даже в зеркало было бы противно смотреться.
— Я же сказал, прекрати!
— Да я бы просто убила себя, наверняка убила. Взяла бы ножик и воткнула его…
— Предупреждаю в последний раз!
— Трус!
Дэш схватил ее за руку, едва не сбив с ног, и притянул к себе. Приблизив к ней искаженное лицо, он в упор зашипел:
— Так ты хочешь этого?
Поцелуй был жестким и алчным, и Хани испугалась бы, не гори все в ней таким жарким огнем.
Ее податливость не остудила Дэша, а напротив, лишь пуще разожгла его гнев. Отодвинувшись от нее, он сбросил смокинг.
— Отлично! Больше я не намерен играть с тобой в игрушки. Что хочешь, то и получишь.
Он сорвал бабочку и принялся за сорочку. Запонки из оникса полетели в угол. Он тяжело дышал и, судя по всему, дошел до предела.
— И не надейся, что потом будешь приходить ко мне плакаться!
Она следила, как он расстегивает ремень и стягивает сорочку.
— А я и не собираюсь плакать.
— Ты даже не подозреваешь, что сейчас с тобой будет. — Он швырнул туфлю через всю комнату. — Ты же ничего не знаешь, ведь так?
— Ничего… по крайней мере ничего из практики. Дэш стянул второй башмак, с руганью зашвырнув его под кровать.
— А здесь единственное, что важно, так это именно практика. И не думай, я не собираюсь давать тебе поблажку. Никогда этого не делал. Ты сама захотела любовника, крошка. И сейчас получишь все сполна.
У Хани все мышцы обмякли, возбуждение сменилось страхом. Но даже и страх не мог прогнать ее из комнаты, слишком сильной была в ней жажда его любви.
— Дэш!
— Ну?
— Ты… Мне сейчас снять остальное или как?
Его руки замерли на поясе брюк. Он опустился на стоявший позади стул и несколько мгновений сидел неподвижно. Она затаила дыхание, молясь, чтобы этот опасный незнакомец, усиленно пытающийся запугать ее, и небезуспешно, опять превратился в того человека, которого она так любит. Но, увидев его сжатый рот, она поняла, что смягчаться он не намерен.
— Наконец-то хоть одна здравая мысль. — Он вытянул ноги и, скрестив их, принялся изучающе рассматривать ее. — Ты просто снимай все это, но только красиво и помедленнее, а я буду наблюдать.
— Ну почему тебе обязательно надо делать все это так ужасно?
— А чего ты ожидала, детка? Ты думала, что будут только стишки и поцелуи? Если тебе этого хотелось, тогда надо было заарканить какого-нибудь мальчишку. Такого же несмышленого в этой игре, как и ты сама. Кого-нибудь с приятными манерами, кто проводил бы с тобой время, даже не помышляя обидеть так, как обижу сейчас я.
— Ты не обидишь меня.
— А вот тут ты ошибаешься. Собираюсь обидеть, и еще как. Ты только взгляни, какой я здоровенный. Ну-ка снимай белье. Или ты готова признать, что совершила ошибку?
Хани захотела убежать от него, но не могла. Еще никто и никогда не одаривал ее любовью, и если он может дать ей только это, то она примет все, что он ни предложит.
Когда Хани, заведя руки за спину, стала расстегивать бюстгальтер, руки у нее тряслись.
Он вскочил со стула с искаженным яростью лицом:
— Это твоя последняя возможность! Если сбросишь бюстгальтер, я тобой непременно займусь.
Хани неловко расстегнула застежку и дала бретелькам соскользнуть с плеч.
На щеках Дэша заиграли желваки.
— Вот пусть только бюстгальтер упадет, и тогда уже будет поздно. Я не шучу. Ты пожалеешь, что родилась на свет. — Кружевные раковины упали на пол. — Как только снимешь бюстгальтер, ты пожалеешь…
— Дэш! — Голос дрожал, это был скорее шепот. — Ты и так уже запугал меня. Не мог бы ты… ты не мог бы для начала просто подержать меня минутку?
Все его неистовство куда-то исчезло. Плечи опали, рот болезненно искривился. Застонав, он потянулся к Хани и заключил ее в свои объятия. Ее груди двумя птичками прильнули к его голой теплой груди.
В тишине прозвучал его тихий и печальный голос:
— Я так боюсь за тебя, Хани.
— Не бойся, — прошептала она. — Ведь я знаю, что ты не сможешь полюбить меня.
— Радость моя…
— Все хорошо. Я люблю тебя за нас двоих. Я так сильно люблю тебя.
— Тебе только кажется, что любишь.
— Люблю, — пылко сказала она. — Люблю так сильно, как еще никого в жизни не любила. Ты единственный, кто хоть как-то побеспокоился обо мне. Не сердись на меня.
— Дорогая, я и не сержусь. Как ты не понимаешь? Это я на себя злюсь.
— Почему?
— Потому что недостоин тебя.
— Неправда.
Он тяжело вздохнул:
— Ты заслуживаешь гораздо большего. Я не собираюсь причинять тебе боль, но наверняка разобью твое сердце.
— Мне все равно. Ну пожалуйста, Дэш. Пожалуйста, люби меня, хотя бы сегодня!
Дэш долго гладил ее волосы. Затем руки скользнули вниз по ее голой спине к бедрам.
— Будь по-твоему, радость моя. Я буду любить тебя. Да простит меня Господь, но я не могу сдержаться!
Он поцеловал ее в лоб и щеки. Потом стал гладить, пока его же дыхание не стало тяжелым, после чего занялся ее ртом. Поцелуй был требовательным, и она потерялась в его восхитительной силе. Руки заскользили по ее бедрам, и она догадалась о его возбуждении по усилившемуся давлению на живот. Наклонив голову, он стал целовать ее юную грудь, лаская ртом соски до тех пор, пока она tie ослабела от желания.
— А я и не знала раньше, — выдохнула она.
— Я покажу тебе все, радость моя, — ответил он. Уложив ее на постель, он снял с нее колготки и трусики. Испугавшись, что может сделать что-то не так, она напряглась.
— Ты так прекрасна.
Расслабившись, она не сопротивлялась, когда он, разведя ей ноги, стал ласкать мягкую, упругую кожу бедер. Вскоре Хани почувствовала, что готова, и вверила ему всю себя без остатка. И когда он раздвинул ее, она тоже доверилась ему, не мешая его пальцам облегчить вход. И когда он, обнаженный, лег меж ее раскрытых бедер, она встретила его с горячим, бурно растущим наслаждением.
— Теперь полегче, радость моя, — хрипло проговорил он, продолжая гладить ее. — Не напрягайся.
Она и не напрягалась. Просто широко раскинула руки на кровати, полностью раскрывшись и доверившись ему. Он знал, где только коснуться, а где погладить. Он любил женщин дольше, чем она жила на свете, и понимал тайны ее тела лучше, чем она сама.
И когда он медленно овладел ею, она приняла его с удивлением и страстью, почти не чувствуя боли, ведь он так умело все подготовил. Он любил ее и ласкал, выказывая бесконечное терпение, хотя его собственное тело стало уже скользким и потным. Он вновь и вновь доводил ее до пика, не позволяя улететь.
И тогда она взмолилась, шепча между прерывистыми вздохами:
— Ну пожалуйста, я хочу…
— Спокойно, милая.
— Но должна же я…
— Еще нет. Молчи.
Он поцеловал ее, погладил и, подняв голову, стал наблюдать, как она молит об освобождении.
— Я сейчас… умру.
— Знаю, радость моя. Все знаю.
Глаза его затуманились нежностью, а она начала кричать.
Он улыбнулся и дал ей воспарить.
Лифт стремительно понесся вверх, и она прижала бутылку к груди. Выпила она слишком много, но была не настолько пьяна, чтобы не почувствовать исходящей от Дэша угрозы. Лицо белое и неподвижное, держится сурово. И еще эта сжатая в кулак рука у бедра.
— Не следовало брать тебя сюда, — ядовито произнес он. Алкоголь в крови придал ей безрассудства.
— Разумеется, не следовало, ты же в упор меня не видел весь вечер!
Двери раздвинулись. Хани прошмыгнула мимо него в коридор, держа в руке бутылку шампанского, но двигалась недостаточно быстро, и сбежать не удалось.
Протянув руку, Дэш сорвал с ее плеча сумочку.
— Ты же пьяна!
Пьяной Хани не была, но и трезвой ее тоже вряд ли можно было назвать.
— Тебе-то что за дело?
Его зеленые глаза превратились в льдинки.
— Дело есть, и еще какое.
Когда добрались до ее номера, он нашарил в ее вечерней сумочке ключ. Открыв дверь одной рукой, другой втащил ее внутрь.
— Убирайся отсюда! — выкрикнула она. Дверь за ним закрылась.
— Отдай-ка мне бутылку! Не хочу, чтобы ты пила.
Она совсем позабыла о шампанском, которое стащила со стола. Пить ей больше не хотелось, но, услыхав его требование отдать бутылку, она решила не уступать. С какой стати? Он не вымолвил ни слова и когда Ванда разлучила их на свадьбе, и позже, когда усадила за разные столы. Танцевал с кем угодно, только не с ней. Хани была задета и разобижена, да и не слишком трезва, чтобы не бросить ему вызов:
— Почему это я должна выполнять твои приказы?
— Потому что ты пожалеешь, если вздумаешь ослушаться!
Дэш шагнул к ней, и она, подавшись назад, стала отступать через гостиную, пока не уперлась в стену. Сделав шаг в сторону, она пятясь зашла в спальню.
— Отдай бутылку! — Дэш вошел через дверь вслед за ней; выражение лица его не предвещало ничего хорошего.
И тут Хани поняла, что наконец-то добилась всего его внимания. Сердце бешено забилось, и она решила, что лучше уж сносить его гнев, чем терпеть безразличие.
Прижав бутылку к груди, Хани сбросила туфли и пошла в наступление:
— Последнее время ты просто замучил меня своими заботами, Дэш Куган! Можешь убираться ко всем чертям.
— Давай ее сюда, Хани!
Икры ног уперлись в кровать. Хани вскарабкалась на нее, чувствуя, что затевает опасную игру, но остановиться уже не могла:
— А вот попробуй отбери ее у меня!
Он резко подался вперед и вырвал бутылку у нее из рук.
Всецело поглощенная своими переживаниями, Хани напрочь позабыла о его пристрастии к алкоголю. Но сейчас, увидав в его руках откупоренную бутылку, она вся похолодела.
Прошло несколько томительных секунд, потом его лицо исказила гримаса отвращения. В два шага достигнув изножья кровати, он швырнул бутылку в урну для мусора с такой силой, что тот опрокинулся набок. Часть шампанского пролилась на ковер.
Когда Дэш повернулся к Хани, она уже стояла на середине кровати. Лицо его стало угрюмым. Она начала неуклюже отступать, пока не добралась до передней спинки. Стараясь не потерять равновесие, прислонилась к стене, отчего грудь слегка подалась вперед.
Дэш застыл. Хани уставилась в его глаза, скользившие по ее телу. Сменяя одна другую, уплывали секунды. Шум крови в ушах стал громче. Проследив за его взглядом, она увидала, что платье задралось до бедер. Ее охватило опасное возбуждение, более сильное, чем страх. Опершись ладонями о стену, она сильнее согнула ноги в коленях, и подол платья поехал еще выше.
— Прекрати, — хрипло сказал он.
Ею овладело неистовство, целый вечер кружившее где-то рядом. Хани развела бедра.
— В чем дело, ковбой? — охрипшим голосом проговорила она. — Не хочешь ли немного согреться?
— Ты же не ведаешь, что творишь!
— Бедный папочка, — издевательски нежным голоском пропела она.
— Не называй меня так, — резко сказал он.
Оттолкнувшись от стены, она по кровати двинулась к нему, утопая ногами в матраце. Шампанское бродило в крови, придавая храбрости, отваги, разжигая доселе дремавшие инстинкты. Кривляясь, она начала что-то напевать ему, поддразнивать какой-то несуществующей связью, побуждая признаться, что он отгораживается ложью.
— Ах, мой папочка. Славный папашка…
— Никакой я тебе не папа! — взорвался Дэш.
— Ты уверен?
— Не надо…
— Ты уверен, что ты не мой папочка?
— Я не…
— А ты убедись, Дэш! Ну, пожалуйста.
Дэш в оцепенении остановился, и Хани впервые посмотрела на него сверху вниз. Ее тело стало неуклюже наклоняться вперед. Он не шелохнулся, когда Хани, склонившись, закинула руки ему на шею.
— А я уверена, — сказала она.
Дэш не ответил, и тогда Хани завладела его ртом, жадно целуя, используя язык и зубы для полноты ощущений. Захватив губами его рот, она вторглась в него, словно была опытной женщиной, а он — всего лишь новичком.
Дэш весь был лед и сталь. Оцепеневший. Неподатливый.
Хани уже ничто не могло остановить. Если уж им выпал только этот один-единственный момент истины, она выжмет из него все до капли и заставит длиться целую вечность! Теперь их разделяли лишь те барьеры, что он сам воздвиг в своем сознании. И она еще глубже проникла в его рот.
Из глубин его существа исторгся стон, и Дэш запустил руку ей в волосы. Притянул вниз, она стала падать, и он принял весь ее вес на себя. Рот его раскрылся, и он перешел в наступление.
Его поцелуй был грубым и глубоким, полным неутолимой жажды. Ей захотелось утонуть в нем. Захотелось всем телом протиснуться через его рот и найти в нем прибежище. И вместе с тем захотелось стать больше и сильнее настолько, чтобы суметь овладеть им и заставить его полюбить ее так, как она любит его.
И тут она почувствовала, как он содрогнулся. Мучительно застонав, Дэш отстранился:
— Ты хоть понимаешь, что вытворяешь? Хани опустилась на колени. Протянув руки, обхватила его бедра и прижалась к крепким плоским мышцам живота.
— Вытворяю как раз то, что хочу вытворять.
Схватив за плечи, он оттолкнул ее:
— Ну хватит! Ты заходишь слишком далеко, детка!
Она откинулась назад. Потом тихо произнесла:
— Я тебе не детка.
— Тебе же всего двадцать! — резко сказал он. — Ты еще ребенок.
— Лжец, — прошептала она.
Его глаза потемнели от боли, но в ней не было ни капли жалости. Это ее ночь. Возможно, единственная, которая ей достанется. Не вдаваясь в обсуждение своих намерений, она завела руки на затылок под волосы и дотянулась до крючка с петелькой вверху разреза платья. Расстегнув крючок, потянула «молнию». «Молния», тихо взвизгнув в напряженной тишине комнаты, раскрылась, и платье соскользнуло с плеч.
Хани встала на пол рядом с кроватью. Платье сползло с бедер на пол, и она осталась в кружевном бюстгальтере, мерцающих лайкрой колготках и отливающих ледяной голубизной трусиках.
У Дэша внезапно сел голос:
— Ты пьяна. Ты даже не представляешь, чего просишь.
— Вполне представляю.
— Ты разгорячена и хочешь мужчину. Причем все равно кого.
— Неправда. Поцелуй меня еще.
— Больше никаких поцелуев, Джейн Мэри.
— Какой ты чопорный, — возразила она, не давая ему прятаться за их сценической ролью.
— Я не…
Хани поймала его крепкое запястье и, притянув руку к себе, накрыла его ладонью свою грудь.
— Дэш, чувствуешь, как колотится мое сердце? — Она поводила ладонью взад-вперед, и сосок под шелковистой материей затвердел. — Ты чувствуешь это?
— Хани…
Хани провела его рукой между своих грудей и ниже, к ребрам:
— Ты чувствуешь меня?
— Не делай…
Она выждала лишь мгновение, затем передвинула его руку на шелковистую ткань трусиков между ног.
— О Господи! — Дэш коснулся ее, сомкнул вокруг нее ладонь и тотчас отдернул, словно обжегшись.
— Прекрати немедленно, ты слышишь меня?! — рявкнул он. — Ты пьяна и ведешь себя как шлюха! Перестань сейчас же!
— Ты испугался, что ли? — Она опустила глаза на его брюки. — Я же вижу, как ты хочешь меня, но тебе страшно в этом признаться.
— Что за чепуха! Ты даже не представляешь, о чем говоришь. Ведь ты ничего не смыслишь в любви. И потом, я на сотню лет старше тебя. А ты еще просто ребенок!
— Тебе сорок три. Не такая уж и древность. Да и целовал ты меня совсем не как ребенка.
— Ни слова больше. Я не шучу, Хани!
Но внутри накопилось слишком много боли, и остановиться было уже невозможно. Выпятив челюсть, она набросилась на него:
— Какой же ты трус!
— Довольно!
— У тебя не хватает мужества признаться в своих чувствах ко мне.
— Прекрати!
— Будь я такой же трусихой, как ты, мне даже в зеркало было бы противно смотреться.
— Я же сказал, прекрати!
— Да я бы просто убила себя, наверняка убила. Взяла бы ножик и воткнула его…
— Предупреждаю в последний раз!
— Трус!
Дэш схватил ее за руку, едва не сбив с ног, и притянул к себе. Приблизив к ней искаженное лицо, он в упор зашипел:
— Так ты хочешь этого?
Поцелуй был жестким и алчным, и Хани испугалась бы, не гори все в ней таким жарким огнем.
Ее податливость не остудила Дэша, а напротив, лишь пуще разожгла его гнев. Отодвинувшись от нее, он сбросил смокинг.
— Отлично! Больше я не намерен играть с тобой в игрушки. Что хочешь, то и получишь.
Он сорвал бабочку и принялся за сорочку. Запонки из оникса полетели в угол. Он тяжело дышал и, судя по всему, дошел до предела.
— И не надейся, что потом будешь приходить ко мне плакаться!
Она следила, как он расстегивает ремень и стягивает сорочку.
— А я и не собираюсь плакать.
— Ты даже не подозреваешь, что сейчас с тобой будет. — Он швырнул туфлю через всю комнату. — Ты же ничего не знаешь, ведь так?
— Ничего… по крайней мере ничего из практики. Дэш стянул второй башмак, с руганью зашвырнув его под кровать.
— А здесь единственное, что важно, так это именно практика. И не думай, я не собираюсь давать тебе поблажку. Никогда этого не делал. Ты сама захотела любовника, крошка. И сейчас получишь все сполна.
У Хани все мышцы обмякли, возбуждение сменилось страхом. Но даже и страх не мог прогнать ее из комнаты, слишком сильной была в ней жажда его любви.
— Дэш!
— Ну?
— Ты… Мне сейчас снять остальное или как?
Его руки замерли на поясе брюк. Он опустился на стоявший позади стул и несколько мгновений сидел неподвижно. Она затаила дыхание, молясь, чтобы этот опасный незнакомец, усиленно пытающийся запугать ее, и небезуспешно, опять превратился в того человека, которого она так любит. Но, увидев его сжатый рот, она поняла, что смягчаться он не намерен.
— Наконец-то хоть одна здравая мысль. — Он вытянул ноги и, скрестив их, принялся изучающе рассматривать ее. — Ты просто снимай все это, но только красиво и помедленнее, а я буду наблюдать.
— Ну почему тебе обязательно надо делать все это так ужасно?
— А чего ты ожидала, детка? Ты думала, что будут только стишки и поцелуи? Если тебе этого хотелось, тогда надо было заарканить какого-нибудь мальчишку. Такого же несмышленого в этой игре, как и ты сама. Кого-нибудь с приятными манерами, кто проводил бы с тобой время, даже не помышляя обидеть так, как обижу сейчас я.
— Ты не обидишь меня.
— А вот тут ты ошибаешься. Собираюсь обидеть, и еще как. Ты только взгляни, какой я здоровенный. Ну-ка снимай белье. Или ты готова признать, что совершила ошибку?
Хани захотела убежать от него, но не могла. Еще никто и никогда не одаривал ее любовью, и если он может дать ей только это, то она примет все, что он ни предложит.
Когда Хани, заведя руки за спину, стала расстегивать бюстгальтер, руки у нее тряслись.
Он вскочил со стула с искаженным яростью лицом:
— Это твоя последняя возможность! Если сбросишь бюстгальтер, я тобой непременно займусь.
Хани неловко расстегнула застежку и дала бретелькам соскользнуть с плеч.
На щеках Дэша заиграли желваки.
— Вот пусть только бюстгальтер упадет, и тогда уже будет поздно. Я не шучу. Ты пожалеешь, что родилась на свет. — Кружевные раковины упали на пол. — Как только снимешь бюстгальтер, ты пожалеешь…
— Дэш! — Голос дрожал, это был скорее шепот. — Ты и так уже запугал меня. Не мог бы ты… ты не мог бы для начала просто подержать меня минутку?
Все его неистовство куда-то исчезло. Плечи опали, рот болезненно искривился. Застонав, он потянулся к Хани и заключил ее в свои объятия. Ее груди двумя птичками прильнули к его голой теплой груди.
В тишине прозвучал его тихий и печальный голос:
— Я так боюсь за тебя, Хани.
— Не бойся, — прошептала она. — Ведь я знаю, что ты не сможешь полюбить меня.
— Радость моя…
— Все хорошо. Я люблю тебя за нас двоих. Я так сильно люблю тебя.
— Тебе только кажется, что любишь.
— Люблю, — пылко сказала она. — Люблю так сильно, как еще никого в жизни не любила. Ты единственный, кто хоть как-то побеспокоился обо мне. Не сердись на меня.
— Дорогая, я и не сержусь. Как ты не понимаешь? Это я на себя злюсь.
— Почему?
— Потому что недостоин тебя.
— Неправда.
Он тяжело вздохнул:
— Ты заслуживаешь гораздо большего. Я не собираюсь причинять тебе боль, но наверняка разобью твое сердце.
— Мне все равно. Ну пожалуйста, Дэш. Пожалуйста, люби меня, хотя бы сегодня!
Дэш долго гладил ее волосы. Затем руки скользнули вниз по ее голой спине к бедрам.
— Будь по-твоему, радость моя. Я буду любить тебя. Да простит меня Господь, но я не могу сдержаться!
Он поцеловал ее в лоб и щеки. Потом стал гладить, пока его же дыхание не стало тяжелым, после чего занялся ее ртом. Поцелуй был требовательным, и она потерялась в его восхитительной силе. Руки заскользили по ее бедрам, и она догадалась о его возбуждении по усилившемуся давлению на живот. Наклонив голову, он стал целовать ее юную грудь, лаская ртом соски до тех пор, пока она tie ослабела от желания.
— А я и не знала раньше, — выдохнула она.
— Я покажу тебе все, радость моя, — ответил он. Уложив ее на постель, он снял с нее колготки и трусики. Испугавшись, что может сделать что-то не так, она напряглась.
— Ты так прекрасна.
Расслабившись, она не сопротивлялась, когда он, разведя ей ноги, стал ласкать мягкую, упругую кожу бедер. Вскоре Хани почувствовала, что готова, и вверила ему всю себя без остатка. И когда он раздвинул ее, она тоже доверилась ему, не мешая его пальцам облегчить вход. И когда он, обнаженный, лег меж ее раскрытых бедер, она встретила его с горячим, бурно растущим наслаждением.
— Теперь полегче, радость моя, — хрипло проговорил он, продолжая гладить ее. — Не напрягайся.
Она и не напрягалась. Просто широко раскинула руки на кровати, полностью раскрывшись и доверившись ему. Он знал, где только коснуться, а где погладить. Он любил женщин дольше, чем она жила на свете, и понимал тайны ее тела лучше, чем она сама.
И когда он медленно овладел ею, она приняла его с удивлением и страстью, почти не чувствуя боли, ведь он так умело все подготовил. Он любил ее и ласкал, выказывая бесконечное терпение, хотя его собственное тело стало уже скользким и потным. Он вновь и вновь доводил ее до пика, не позволяя улететь.
И тогда она взмолилась, шепча между прерывистыми вздохами:
— Ну пожалуйста, я хочу…
— Спокойно, милая.
— Но должна же я…
— Еще нет. Молчи.
Он поцеловал ее, погладил и, подняв голову, стал наблюдать, как она молит об освобождении.
— Я сейчас… умру.
— Знаю, радость моя. Все знаю.
Глаза его затуманились нежностью, а она начала кричать.
Он улыбнулся и дал ей воспарить.
Глава 17
Потом Хани лежала в его объятиях, уткнувшись головой в плечо. Он лениво играл ее волосами, наматывая шелковистые пряди на свои большие коричневые пальцы, а она исследовала растительность на его груди и изучала старые шрамы, которые видела и раньше, но до сих пор не могла потрогать.
Он был тих.
А она — нет.
— Никогда не думала, Дэш, что все будет так удивительно. И нисколечко не больно, и так хотелось, чтобы это длилось вечность. Я беспокоилась… Ну, ты знаешь, когда почитаешь об этом в книжках, то потом вроде как ожидаешь слишком многого. Но после спрашиваешь себя, а так ли все это происходит на самом деле? — Она коснулась шрама около его соска. — А этот откуда?
— Не знаю. Может, из Монтаны. Я там работал на ранчо.
— Угу. Не могу представить ничего более чудесного, чем любовь. Я боялась, что буду… Ну, ты понимаешь, ведь у меня не было никакой практики, и я думала, что окажусь неумехой. — Наморщив лоб, она подняла голову. — Ведь я же не была неумехой, правда?
Он поцеловал кончик ее носа.
— Конечно же, не была.
Успокоенная, она опять легла и продолжала гладить его.
— Но я все равно многого не знаю и, если честно, не вижу причин, почему бы нам опять не заняться этим. Я же не устала, и у меня ничего не болит. В самом деле, совсем. Да и я бы хотела быть уверенной, что удовлетворила тебя, — ведь знаю, как это важно. И потом, я еще не делала многого… ну, ты знаешь, там оральный секс и прочее.
— О Господи, Хани.
Опершись на локоть, она посмотрела на него:
— Да, пока не делала.
Слабый румянец коснулся его скул.
— Ради всего святого, откуда ты всего этого набралась?
— Может, опыта у меня и маловато, но зато я много читала.
— Ну, тогда все понятно.
— И еще одно…
Он тяжело вздохнул.
— Все произошло так быстро. Ну, не то чтобы быстро. На самом-то деле медленно, и это было так восхитительно. Но я вроде как слегка обезумела. И вовсе не по своей вине — просто все, что ты делал со мной, прямо сводило меня с ума. Ну, не совсем с ума, но…
Он был тих.
А она — нет.
— Никогда не думала, Дэш, что все будет так удивительно. И нисколечко не больно, и так хотелось, чтобы это длилось вечность. Я беспокоилась… Ну, ты знаешь, когда почитаешь об этом в книжках, то потом вроде как ожидаешь слишком многого. Но после спрашиваешь себя, а так ли все это происходит на самом деле? — Она коснулась шрама около его соска. — А этот откуда?
— Не знаю. Может, из Монтаны. Я там работал на ранчо.
— Угу. Не могу представить ничего более чудесного, чем любовь. Я боялась, что буду… Ну, ты понимаешь, ведь у меня не было никакой практики, и я думала, что окажусь неумехой. — Наморщив лоб, она подняла голову. — Ведь я же не была неумехой, правда?
Он поцеловал кончик ее носа.
— Конечно же, не была.
Успокоенная, она опять легла и продолжала гладить его.
— Но я все равно многого не знаю и, если честно, не вижу причин, почему бы нам опять не заняться этим. Я же не устала, и у меня ничего не болит. В самом деле, совсем. Да и я бы хотела быть уверенной, что удовлетворила тебя, — ведь знаю, как это важно. И потом, я еще не делала многого… ну, ты знаешь, там оральный секс и прочее.
— О Господи, Хани.
Опершись на локоть, она посмотрела на него:
— Да, пока не делала.
Слабый румянец коснулся его скул.
— Ради всего святого, откуда ты всего этого набралась?
— Может, опыта у меня и маловато, но зато я много читала.
— Ну, тогда все понятно.
— И еще одно…
Он тяжело вздохнул.
— Все произошло так быстро. Ну, не то чтобы быстро. На самом-то деле медленно, и это было так восхитительно. Но я вроде как слегка обезумела. И вовсе не по своей вине — просто все, что ты делал со мной, прямо сводило меня с ума. Ну, не совсем с ума, но…