Не знаю, сколько времени я зачарованно смотрел, как серный ветер играет белой стаей, вздымая и роняя ее. К самому моему лицу метнулось белое пятно, кружащееся в адском вихре, и тогда я понял, что Молчальник выбросил в шахту пачку «Отрывков». Обезьяна все еще разглядывала меня, склонившись над кромкой обрыва. Наконец она потерла руки, словно смывая с них что-то, и исчезла.
Когда я потерял из виду страницы, боль вернулась и сразу стала непереносимой. Больно было дышать, и я не мог удержать глаза открытыми. Волоски на руках и спине сворачивались от жара. Чтобы спрятаться от боли, я ушел в себя, отчаянно стремясь к Раю, и вскоре поймал мысленным взглядом фигуру Битона.
Тот шел один по пересохшему руслу, вившемуся среди ивняка. После смерти Мойссака и Ивса в снежной стране у него не осталось надежды добраться до Рая или вернуться домой. Он нес ружье, из которого все целился, но так и не решился выстрелить юноша. С ним он мог протянуть еще пару недель.
Битон отупел от чудес и приключений. Он уже не удивлялся. Чудеса Запределья превратили его в лихорадочно верующего. Он уверовал в невидимую силу, связывающую все живое и растущее в глуши. Теперь, оставшись один, он различал тихий шепот в ветвях, гудевших на ветру. Сила была здесь, она окружала его, но для себя он не видел в ней ничего. Он был для нее чужаком, и она отторгала его, стремясь уничтожить.
В тот день он сидел на гнилом пне у сухого русла и ел мясо оленя, убитого два дня назад. Он пил из кожаной фляги и думал, что сегодня надо бы поохотиться. Покончив с едой, он оставил у пня одеяла и провизию, шлем и кирку, и ушел, прихватив с собой только ружье.
Он вошел в заросли ивняка, раздвинув тонкие ветки. Под кочками сухой листвы лежали холодные тени, и кругом слышались шорохи — жизнь мелких зверюшек и птах. Битон хотел добыть кролика, пусть даже в Запределье у них были тупые розовые поросячьи мордочки. А на вкус они были непривычны — землистое, похожее на птичье, мясо. Он до сих пор не мог разобрать, нравится ли ему такая еда, но всегда испытывал счастье, сдирая с добычи шкурку и насаживая ее на вертел. Очень скоро он приметил куропаток, выклевывавших что-то у подножия большой ивы шагах в двадцати шагах от него. Выстрел мог оказаться неверным из-за множества тонких лоз, свисавших между ними. Он целился тщательно, прикидывая направление ветра и расположение птичьего сердца. И тут на его плечо легла легкая рука.
— Ты ищешь Вено? — спросил голос из-за спины.
Он развернулся рывком и оказался перед Странником, полным жизни, таким, каким я видел его в Анамасобии.
— Нечего бояться, — сказал Странник, вскидывая кверху ладонь с перепончатыми пальцами.
— Ты говоришь? — спросил Битон.
— Я слышал, как ты идешь сквозь чащу. Я видел в зеркале воды, как умирали твои друзья. Ночью, во сне, ты плачешь как ребенок, и ни один зверь Запределья не подходит к тебе, — сказал тот.
— Но откуда ты знаешь мой язык? — спросил шахтер, не решаясь опустить ружье.
— Язык был во мне: я открыл его, услышав ваши речи в раковине, — был ответ.
Битон передернул плечами.
— Почему бы мне и не поверить, — сказал он и опустил ружье.
Странник шагнул ближе и подал шахтеру кусок дерева с вырезанной на одной стороне картинкой. Это был портрет девушки с длинными волосами. Битон никогда не видел этого лица, но я, заглянув ему через плечо, узнал Арлу.
Было в этом странном человеке что-то сразу понравившееся Битону. Ощущение исходившего от него покоя, что-то в его глазах и улыбке. Шахтер порылся в карманах, желая найти ответный подарок. Первым делом он наткнулся на семя, но когда шип уколол его в палец, он вспомнил: Мойссак просил, чтобы он посадил его сам. Под семенем оказалась монета, которую на его глазах обронил в тоннеле Йозеф. Вкладывая свой дар в большую коричневую руку, шахтер спрашивал себя, почему он так и не вернул монетку Батальдо.
— Цветок и змея, — сказал Странник.
— Ты был в Палишизе? — спросил Битон.
— Люди вышли из моря и построили город, — был ответ. — Они поклонялись цветку, желтому цветку дерева, который плакал, когда его срезали. Это был знак возможного. Свернувшаяся змея была — вечность. Палишиз опустел раньше, чем начали расти деревья Запределья.
— Что такое Вено? — спросил Битон. — Это Земной Рай?
Странник кивнул.
— Там смерть? — спросил Битон.
— Нет смерти, — сказал Странник. — Я отведу тебя.
Он опустил монету в мешочек, который носил на полоске кожи, обвязанной вокруг пояса. Потом поднял руку к большой косточке неизвестного плода, висевшей как талисман у него на шее. Косточка чудесным образом раскрылась на крошечных петлях. Внутри оказались два красных листа, сложенных во много раз, чтобы уместиться в крошечном медальоне. Когда Странник развернул их, каждый лист оказался с ладонь человека и тонким, как паутина.
Странник съел один лист и протянул второй Битону.
— Съешь, — сказал он.
— И что будет? — спросил шахтер.
— Станешь отважным, — был ответ. Потом он вытащил из-за пояса обоюдоострый нож и пошел вперед.
Битон, сжевавший сладковатый красный лист, начал засыпать на ходу. Ему открывались вещи, которых он не замечал прежде. Яркие разноцветные огоньки пролетали над тропой и проходили насквозь их тела. Искры сыпались с конца посоха и с прядей волос Странника. Призрачные создания высовывали головы из зарослей, провожая их взглядом. Я спрятался за деревом в страхе, что он заметит и меня.
— Мы нашли тебя в горе Гронус, — хотел рассказать своему провожатому Битон, но тот сделал ему знак молчать.
В тот же миг Битон заметил, что Странник схватился в смертельном единоборстве с призрачной белой змеей. Он снова и снова погружал клинок своего ножа в чешуйчатую спину. Белая кровь вытекала из ран, но чудовище только крепче сжимало кольца. Все произошло так внезапно, что Битону едва не показалось, будто это сражение длится вечно.
Наконец, опомнившись, шахтер поднял ружье. Он выстрелил всего раз, прямо сквозь пасть, в мозг чудовищу. Оно тут же исчезло, растворившись как забытое воспоминание, и они снова спокойно шли вперед. Странник улыбался. Убрав нож, он закурил длинную пустотелую ветку. Битон не заметил, когда он зажег ее. Он передал ветку шахтеру, и тот затянулся.
В тот день они переходили вброд ручьи и речушки, пересекали широкие полосы ледяной пустыни, карабкались по горам и шли по берегу еще одного внутреннего моря. К закату солнца они вышли к деревне на лесной поляне. Она стояла между двух рек, словно на острове. — Вено, — сказал Странник. Люди высыпали из скромных жилищ и потянулись через мост навстречу им. Там были женщины, дети и старики, все похожие на Странника. Битона провели в деревню и накормили плодами и вареным зерном. Звучали рассказы, некоторые на ином языке, пока остальные обитатели Вено не открыли в себе язык незнакомца. Битону сказали, что ему рады, и помогли выстроить для себя жилье. Скоро он перезнакомился со всеми. Он часто бродил по островку между реками, собирая мириады незнакомых растений и цветов. В Вено всегда пахло весной. Все дни были ясными, теплыми и мирными. Однажды ночью, гуляя за околицей, он посадил семя Мойссака среди цветущих деревьев.
Он замечал течение времени в Вено по росту деревца, проросшего из колючего семени. Оно росло быстро и через несколько недель сравнялось в росте со Странником. Однажды шахтер привел своего друга, чтобы показать ему потомка Мойссака. К тому времени на одной ветви появился белый плод, похожий на тот, что лежал на алтаре в Анамасобии.
— Райский плод, — сказал Битон спутнику.
— Где ты взял это семя? — спросил тот.
Битон рассказал историю древесного человека, и Странник покачал головой.
— Но ведь это плод бессмертия! — сказал шахтер.
— Идем со мной, — сказал Странник.
Битон вернулся за ним в деревню, в одну из хижин. Там на полу в жилой комнате лежала, ловя ртом воздух, старая дряхлая женщина. Две молодые сидели по сторонам, держа истончившиеся руки с сухими потрескавшимися перепонками.
— Она умирает! — сказал Битон Страннику.
— Нет, изменяется, — ответил тот. — Белый плод, выросший из семени твоего друга, не дает совершиться изменению.
— Но ее тело все-таки умирает, — сказал Битон.
— Я понимаю, что ты хочешь сказать, — отвечал Странник. — Я понял не сразу. Это слово «смерть» — сложная идея. Если ты ищешь страну, где нет смерти, тебе нужно идти отсюда прямо на север, идти двенадцать лет. Я покажу дорогу, но сам с тобой не пойду. Твой народ найдет меня когда-нибудь в горе, с белым плодом в руках.
— Но тебя уже нашли!
— В Запределье есть тропы, которые, если знать их, уведут назад во времени или вперед, в будущее. Я выведу тебя на тропу, которая приведет в твой город за два дня пути. А теперь мне надо спешить, чтобы успеть в гору раньше, чем медленный рост слоев синего камня запечатает пещеру три тысячелетия назад. Так мы встретимся снова.
Опять оказавшись в чаще, я потерял их, как ни старался не отставать. Измучавшись, я лег на землю под кустом, побеги которого свивались и развивались, как щупальца кракена. Закрыв глаза в глуши, я открыл их, чтобы взглянуть в лицо Молчальника. Была ночь, и я лежал в постели в своей комнате гостиницы. Каждый клочок тела мучительно болел, и Молчальник как раз подносил к моим губам стакан розовых лепестков.
20
21
Когда я потерял из виду страницы, боль вернулась и сразу стала непереносимой. Больно было дышать, и я не мог удержать глаза открытыми. Волоски на руках и спине сворачивались от жара. Чтобы спрятаться от боли, я ушел в себя, отчаянно стремясь к Раю, и вскоре поймал мысленным взглядом фигуру Битона.
Тот шел один по пересохшему руслу, вившемуся среди ивняка. После смерти Мойссака и Ивса в снежной стране у него не осталось надежды добраться до Рая или вернуться домой. Он нес ружье, из которого все целился, но так и не решился выстрелить юноша. С ним он мог протянуть еще пару недель.
Битон отупел от чудес и приключений. Он уже не удивлялся. Чудеса Запределья превратили его в лихорадочно верующего. Он уверовал в невидимую силу, связывающую все живое и растущее в глуши. Теперь, оставшись один, он различал тихий шепот в ветвях, гудевших на ветру. Сила была здесь, она окружала его, но для себя он не видел в ней ничего. Он был для нее чужаком, и она отторгала его, стремясь уничтожить.
В тот день он сидел на гнилом пне у сухого русла и ел мясо оленя, убитого два дня назад. Он пил из кожаной фляги и думал, что сегодня надо бы поохотиться. Покончив с едой, он оставил у пня одеяла и провизию, шлем и кирку, и ушел, прихватив с собой только ружье.
Он вошел в заросли ивняка, раздвинув тонкие ветки. Под кочками сухой листвы лежали холодные тени, и кругом слышались шорохи — жизнь мелких зверюшек и птах. Битон хотел добыть кролика, пусть даже в Запределье у них были тупые розовые поросячьи мордочки. А на вкус они были непривычны — землистое, похожее на птичье, мясо. Он до сих пор не мог разобрать, нравится ли ему такая еда, но всегда испытывал счастье, сдирая с добычи шкурку и насаживая ее на вертел. Очень скоро он приметил куропаток, выклевывавших что-то у подножия большой ивы шагах в двадцати шагах от него. Выстрел мог оказаться неверным из-за множества тонких лоз, свисавших между ними. Он целился тщательно, прикидывая направление ветра и расположение птичьего сердца. И тут на его плечо легла легкая рука.
— Ты ищешь Вено? — спросил голос из-за спины.
Он развернулся рывком и оказался перед Странником, полным жизни, таким, каким я видел его в Анамасобии.
— Нечего бояться, — сказал Странник, вскидывая кверху ладонь с перепончатыми пальцами.
— Ты говоришь? — спросил Битон.
— Я слышал, как ты идешь сквозь чащу. Я видел в зеркале воды, как умирали твои друзья. Ночью, во сне, ты плачешь как ребенок, и ни один зверь Запределья не подходит к тебе, — сказал тот.
— Но откуда ты знаешь мой язык? — спросил шахтер, не решаясь опустить ружье.
— Язык был во мне: я открыл его, услышав ваши речи в раковине, — был ответ.
Битон передернул плечами.
— Почему бы мне и не поверить, — сказал он и опустил ружье.
Странник шагнул ближе и подал шахтеру кусок дерева с вырезанной на одной стороне картинкой. Это был портрет девушки с длинными волосами. Битон никогда не видел этого лица, но я, заглянув ему через плечо, узнал Арлу.
Было в этом странном человеке что-то сразу понравившееся Битону. Ощущение исходившего от него покоя, что-то в его глазах и улыбке. Шахтер порылся в карманах, желая найти ответный подарок. Первым делом он наткнулся на семя, но когда шип уколол его в палец, он вспомнил: Мойссак просил, чтобы он посадил его сам. Под семенем оказалась монета, которую на его глазах обронил в тоннеле Йозеф. Вкладывая свой дар в большую коричневую руку, шахтер спрашивал себя, почему он так и не вернул монетку Батальдо.
— Цветок и змея, — сказал Странник.
— Ты был в Палишизе? — спросил Битон.
— Люди вышли из моря и построили город, — был ответ. — Они поклонялись цветку, желтому цветку дерева, который плакал, когда его срезали. Это был знак возможного. Свернувшаяся змея была — вечность. Палишиз опустел раньше, чем начали расти деревья Запределья.
— Что такое Вено? — спросил Битон. — Это Земной Рай?
Странник кивнул.
— Там смерть? — спросил Битон.
— Нет смерти, — сказал Странник. — Я отведу тебя.
Он опустил монету в мешочек, который носил на полоске кожи, обвязанной вокруг пояса. Потом поднял руку к большой косточке неизвестного плода, висевшей как талисман у него на шее. Косточка чудесным образом раскрылась на крошечных петлях. Внутри оказались два красных листа, сложенных во много раз, чтобы уместиться в крошечном медальоне. Когда Странник развернул их, каждый лист оказался с ладонь человека и тонким, как паутина.
Странник съел один лист и протянул второй Битону.
— Съешь, — сказал он.
— И что будет? — спросил шахтер.
— Станешь отважным, — был ответ. Потом он вытащил из-за пояса обоюдоострый нож и пошел вперед.
Битон, сжевавший сладковатый красный лист, начал засыпать на ходу. Ему открывались вещи, которых он не замечал прежде. Яркие разноцветные огоньки пролетали над тропой и проходили насквозь их тела. Искры сыпались с конца посоха и с прядей волос Странника. Призрачные создания высовывали головы из зарослей, провожая их взглядом. Я спрятался за деревом в страхе, что он заметит и меня.
— Мы нашли тебя в горе Гронус, — хотел рассказать своему провожатому Битон, но тот сделал ему знак молчать.
В тот же миг Битон заметил, что Странник схватился в смертельном единоборстве с призрачной белой змеей. Он снова и снова погружал клинок своего ножа в чешуйчатую спину. Белая кровь вытекала из ран, но чудовище только крепче сжимало кольца. Все произошло так внезапно, что Битону едва не показалось, будто это сражение длится вечно.
Наконец, опомнившись, шахтер поднял ружье. Он выстрелил всего раз, прямо сквозь пасть, в мозг чудовищу. Оно тут же исчезло, растворившись как забытое воспоминание, и они снова спокойно шли вперед. Странник улыбался. Убрав нож, он закурил длинную пустотелую ветку. Битон не заметил, когда он зажег ее. Он передал ветку шахтеру, и тот затянулся.
В тот день они переходили вброд ручьи и речушки, пересекали широкие полосы ледяной пустыни, карабкались по горам и шли по берегу еще одного внутреннего моря. К закату солнца они вышли к деревне на лесной поляне. Она стояла между двух рек, словно на острове. — Вено, — сказал Странник. Люди высыпали из скромных жилищ и потянулись через мост навстречу им. Там были женщины, дети и старики, все похожие на Странника. Битона провели в деревню и накормили плодами и вареным зерном. Звучали рассказы, некоторые на ином языке, пока остальные обитатели Вено не открыли в себе язык незнакомца. Битону сказали, что ему рады, и помогли выстроить для себя жилье. Скоро он перезнакомился со всеми. Он часто бродил по островку между реками, собирая мириады незнакомых растений и цветов. В Вено всегда пахло весной. Все дни были ясными, теплыми и мирными. Однажды ночью, гуляя за околицей, он посадил семя Мойссака среди цветущих деревьев.
Он замечал течение времени в Вено по росту деревца, проросшего из колючего семени. Оно росло быстро и через несколько недель сравнялось в росте со Странником. Однажды шахтер привел своего друга, чтобы показать ему потомка Мойссака. К тому времени на одной ветви появился белый плод, похожий на тот, что лежал на алтаре в Анамасобии.
— Райский плод, — сказал Битон спутнику.
— Где ты взял это семя? — спросил тот.
Битон рассказал историю древесного человека, и Странник покачал головой.
— Но ведь это плод бессмертия! — сказал шахтер.
— Идем со мной, — сказал Странник.
Битон вернулся за ним в деревню, в одну из хижин. Там на полу в жилой комнате лежала, ловя ртом воздух, старая дряхлая женщина. Две молодые сидели по сторонам, держа истончившиеся руки с сухими потрескавшимися перепонками.
— Она умирает! — сказал Битон Страннику.
— Нет, изменяется, — ответил тот. — Белый плод, выросший из семени твоего друга, не дает совершиться изменению.
— Но ее тело все-таки умирает, — сказал Битон.
— Я понимаю, что ты хочешь сказать, — отвечал Странник. — Я понял не сразу. Это слово «смерть» — сложная идея. Если ты ищешь страну, где нет смерти, тебе нужно идти отсюда прямо на север, идти двенадцать лет. Я покажу дорогу, но сам с тобой не пойду. Твой народ найдет меня когда-нибудь в горе, с белым плодом в руках.
— Но тебя уже нашли!
— В Запределье есть тропы, которые, если знать их, уведут назад во времени или вперед, в будущее. Я выведу тебя на тропу, которая приведет в твой город за два дня пути. А теперь мне надо спешить, чтобы успеть в гору раньше, чем медленный рост слоев синего камня запечатает пещеру три тысячелетия назад. Так мы встретимся снова.
Опять оказавшись в чаще, я потерял их, как ни старался не отставать. Измучавшись, я лег на землю под кустом, побеги которого свивались и развивались, как щупальца кракена. Закрыв глаза в глуши, я открыл их, чтобы взглянуть в лицо Молчальника. Была ночь, и я лежал в постели в своей комнате гостиницы. Каждый клочок тела мучительно болел, и Молчальник как раз подносил к моим губам стакан розовых лепестков.
20
Я сидел в постели, опираясь на высокую подушку. В окно струился солнечный свет, и по комнате прокатывался шорох прибоя. Я глотал из чашки травяной чай. Молчальник всю ночь обкладывал меня своими листьями, и на теле осталось только несколько волдырей. Опаснее было обезвоживание, но обезьяна справилась и с ним, поднося каждые полчаса воду, капустный сок и сладость розовых лепестков.
Капрал Маттер, с ласковым лицом и в длинном белом парике, беспокойно поглядывал на меня, стоя перед кроватью.
— Говорите, ваш брат сбежал? — спросил я его.
— Да, он пришел ко мне вчера после полудня. Я работал в своем садике на террасе над морем, и он вдруг появился передо мной из-за куста, — объяснял капрал.
— Была схватка? — спросил я.
— Ничего такого. Он умолял меня спуститься в шахту и освободить вас. Сказал, его башка полна рая и он уходит в глушь. Думаю, он наконец сошел с ума, — сказал Маттер.
— Он говорил, над ним поработал Создатель, — напомнил я.
— Все они так говорят, — возразил капрал, присаживаясь ко мне на постель.
— Он сказал, Белоу и на вас попробовал одно из своих изобретений?
— Ерунда, Клэй. Все это вранье. С какой стати вы верите психу, который чуть не убил вас? — спросил он.
— Я видел шрам.
— Этот шрам, — сказал капрал, — оставлен сабельным ударом на поле Харакуна.
— У меня были подозрения, что вы и ваш брат — один и тот же капрал Маттер, — сказал я ему.
Он рассмеялся.
— Забудьте этого осла. Его больше нет на острове. Не думаю, чтобы он когда-нибудь вернулся. Теперь день и ночь — моя вахта. И мой первый указ — больше никаких копей. А второй: Молчальник, неси еще бутылку и три стакана.
Мы выпили, но я пил мало. Мог ли я держаться свободно с этим капралом? Он в свете дня казался все тем же добродушным ночным Маттером, но я понимал, что глаз с него спускать нельзя. Что касается Молчальника, я не представлял, считать его врагом, другом или даже своим спасителем. Я никак не мог разобраться, что он в себе скрывает. Однако я был жив, и не кто иной, как эти двое, перерезали веревки и вытащили меня из копей. Я отдался настроению минуты и завязал с капралом беседу о погоде.
Встал я только через несколько дней. Заботливый уход Молчальника и капрала полностью поставил меня на ноги. Едва начав выходить, я посвящал первую половину дня прогулкам по берегу, вторую — осмотру местных красот, подсказанных Маттером. Однажды они с Молчальником отправились вместе со мной к лагуне, врезавшейся в южный берег острова. Ее окружали пальмы и цветущие олеандры. Обезьян, спустившись к самой воде, стал приплясывать, хлопая ладонями над головой и испуская пронзительные крики.
— Смотрите-смотрите, — посоветовал капрал, сидевший рядом со мой на расстеленном подальше от волн покрывале. Тогда я заметил, что птицы, с криками кружившие над водой, вдруг смолкли. Теперь и Молчальник замер спиной к нам, и по его позе я поднимал, что он пристально вглядывается в прозрачную глубину. Справа от него я увидел, как показалось сначала, большого угря, но, заметив тянувшуюся вдоль его тела линию круглых чашек, понял, что вижу кракена.
— Берегись, Молчальник! — выкрикнул я, вскочив на ноги, но обезьяна уже сорвалась с места, куда метнулось тяжелое щупальце, и, пройдясь колесом по песку, оказалась вне опасности. Позже в тот же день, когда мы жевали хлеб с зеленью и попивали три пальца, кракен показался целиком. Вздувшаяся огромным пузырем голова разглядывала нас единственным глазом, а под водой кишели и растягивались огромные щупальца.
Ночи мы проводили на веранде. Тогда я почти забывал, что всего несколько недель назад едва не испекся заживо. Спиртное, казалось, никогда не кончится, и Молчальник никогда не отказывал в добавке. Иногда мы играли в карты при свечах. Обезьян неизменно выигрывал, но мы решили играть на запись: очки записывались на бумажке и ничего не стоили. Не раз случалось, что мы расходились спать только с восходом солнца.
Наутро после ночи, когда мы закончили довольно рано, капрал заглянул ко мне и пригласил прогуляться к центру острова. Он сказал, что возьмет ружье отпугивать диких собак, хотя днем они вряд ли сунутся. Я согласился, зная, что его советы до сих пор всегда оказывались стоящими. Кроме того, мне хотелось как можно лучше изучить остров.
Молчальник, узнав, что мы уходим, отказался от предложения составить компанию. Это внушило мне некоторые подозрения. Ружье в руках капрала напомнило, что загадка двух братьев так и осталась нерешенной. Однако со дня своего спасения я не замечал в нем ничего подозрительного, и мы в самом деле подружились. Нелегко было напоминать себе об осторожности.
На пути в глубь острова мы столкнулись с собакой, которая, выскочив из-за дюны, нацелилась вцепиться мне в глотку. Капрал свалил ее мгновенным выстрелом из пистолета. Всего в нескольких шагах от того места он показал мне кости огромного морского животного, которое в штормовую ночь выползло из воды и издохло среди дюн. Дальше в долинке среди песчаных холмов лежал маленький оазис. У прозрачного озерца росли увешанные плодами деревья.
— Иногда я прихожу сюда подумать о брате, — заметил капрал, срывая лимон с низкой ветки.
— И что вы надумали? — спросил я.
— Знаете, все начинается с матери, — отвечал он, надкусывая лимон. Запахло половиной духов Арлы.
Был почти полдень, когда мы перевалили особенно высокую дюну и увидели перед собой мощную стену, сложенную из ракушечника, а за ней — высокие, изрытые норами курганы, словно песчаный замок, размытый волнами.
— Палишиз, — сказал я Маттеру.
Тот бросил на меня загадочный взгляд.
— Страшная древность, — сказал он. — Я как-то наткнулся на чердаке гостиницы на писанину Харро. Так он думал, они пришли из моря.
Мы прошли по улицам, которые, как и в моем видении, были вымощены плоскими раковинами. Солнце светило нам в спину. Увиденное так поразило меня, что, пока мы петляли среди подножий насыпей, я принялся пересказывать капралу историю путешествия Битона в рай. Рассказ занял весь обратный путь, а заканчивал я его уже ночью, на веранде, над стаканом розовых лепестков.
Когда я замолчал, капрал только покачал головой. Глаза его закрылись, и он упал со стула на пол. Молчальник поспешно принес ему подушку. Сочетание трех пальцев и Запределья оказалось слишком крепкой смесью. Мы укутали спящего старым пледом, и я вышел посмотреть на звезды. Проходя между дюнами, я думал об Арле и о том, как найти ее. Отличный Город стоял у меня перед глазами, но его зловещая мощь пугала, и я решил для начала придумать хотя бы, как вырваться с Доралиса.
Остановившись на тропе и глядя в небо, я отыскивал линии созвездий. На тропе послышались шаги.
Я решил, что это Молчальник, потому что когда я выходил, обезьян сделал мне знак, что догонит чуть погодя. Потом чьи-то руки вцепились в мой воротник. Я опустил взгляд и увидел перед собой лицо Маттера дневной вахты. Мой взгляд уперся прямо в шрам, рассекавший надвое его макушку.
От него несло спиртным и, заговорив, он заплевал мне лицо.
— Клэй, — кричал он, — приказываю отправляться в рай! — Он дернул меня за ворот, пытаясь увлечь за собой. — Я нашел! Он здесь, на Доралисе.
— Где? — тупо спросил я, еще не опомнившись от внезапного нападения.
Он остановился и чуть ослабил хватку. Взгляд его блуждал, словно в поисках утерянной мысли.
— Я был там, — сказал он и снова сжал пальцы. Я ткнул его в глаза двумя пальцами левой руки, и он мгновенно выпустил меня. Убегая через дюны к гостинице, я слышал за спиной его вопль, но меня мучило только одно: лежит ли капрал ночной вахты там, где я оставил его? Да или нет? Во всяком случае, загадка разрешилась бы.
Я ворвался через раздвижную дверь на веранду, где Молчальник наигрывал печальный ноктюрн. Задыхаясь после быстрого бега, бросился прямо к бару. Капрал Маттер спал подле стойки. Я налил себе вина, отпил и уставился на него. Показалось или нет, что его белый парик надет немного криво, что он тяжело дышит и что плед накинут иначе, чем раньше? Со второго взгляда я уже не был так уверен в этом. С третьего убедил себя, что капрал дневной вахты в самом деле бродит по дюнам в поисках рая.
На следующий день я рассказал страдавшему с похмелья Маттеру о стычке с его братом.
— Так он еще не в раю? — удивился тот.
— Он был в дюнах.
— Плохо дело, — сказал капрал.
— Он приказывал мне отправляться с ним в рай, — добавил я.
— Совсем сдурел, — заключил Маттер. — Не удивлюсь, если скоро им позавтракают дикие собаки.
Наутро несколько дней спустя меня разбудил Молчальник. Он верещал и махал руками, призывая убраться из постели и идти за ним. Солнце едва поднялось, и в комнате было по-утреннему зябко. Капрал Маттер ночной вахты вошел в дверь. Он выглядел озабоченным.
— В гавани катер с солдатами, — сказал он. — Вам бы лучше раздеться и побыть в копях, пока я выясню, чего им надо.
Я незамедлительно последовал его совету и через полчаса уже задыхался в жаркой вони шахты. «Всего лишь еще одно напоминание об аде», — твердил я себе, задыхаясь и кашляя. Через два часа меня стало одолевать беспокойство. Что могло понадобиться солдатам? Быть может, доставили нового осужденного, думал я.
Еще через час я услышал сверху голос капрала. С радостью бросил кирку и полез по тропе из ямы. Наверху под полуденным жарким солнцем рядом с Маттером стояли трое вооруженных солдат.
— Клэй? — обратился ко мне один из них. Я кивнул.
— Прошу вас следовать за нами.
Я покосился на капрала, который чуть заметно покачал головой, давая понять, что обращаться к нему не следует. Солдаты провели нас через дюны к бухте, где у причала стоял паровой катер.
— Капрал Маттер, — сказал один из солдат, когда мы остановились на причале.
Капрал выступил вперед.
— Мы забираем Клэя, — сообщил солдат.
— Как вам угодно, — сказал Маттер.
Тогда солдат вытащил из-за пояса и приложил к виску капрала предмет, напоминающий черную коробочку с двумя стальными шипами на конце. Капрал закричал от мучительной боли. Это длилось не меньше минуты, и в конце ее глаза старика потеряли цвет, а из ноздрей, ушей и рта повалил черный дым. Маттер осел наземь у моих ног.
— Что это? — только и мог спросить я, Солдат с гордостью протянул мне устройство.
— Расплавляет металлические детали. Самый простой способ избавляться от негодного материала. Теперь, если вам угодно подняться на борт, физиономист Клэй, мы имеем приказ Создателя эскортировать вас в Отличный Город. Вы помилованы.
Как был, в одном белье, я поднялся на борт катера. Жаль было оставлять Молчальника одного, но это был единственный способ попасть в Город. Меня устроили у борта, откуда открывался отличный вид. Кто-то из солдат принес мне одеяло укутать плечи. Я все не мог поверить в помилование.
Когда мы огибали северный берег острова, четверо солдат прижали меня к палубе, и один, достав шприц чистой красоты, вогнал иглу мне в вену на шее. Наркотик взорвался в голове, рассыпав по телу лиловые искры. Солдаты, многословно извиняясь, снова подняли меня и усадили на место.
Красота окутала меня, отгородив от ветра, и я погрузился в сны наяву. Катер, отворачивая от острова, проходил мимо восточного мыса. Вдалеке я отчетливо различил стоявшего на песчаной отмели капрала Маттера дневной вахты. Берег за ним кишел голодными собаками, поджидавшими добычу. Я махнул ему и окликнул по имени. Он поднял взгляд на меня и море.
— Я нашел рай! — долетел до меня его крик.
Капрал Маттер, с ласковым лицом и в длинном белом парике, беспокойно поглядывал на меня, стоя перед кроватью.
— Говорите, ваш брат сбежал? — спросил я его.
— Да, он пришел ко мне вчера после полудня. Я работал в своем садике на террасе над морем, и он вдруг появился передо мной из-за куста, — объяснял капрал.
— Была схватка? — спросил я.
— Ничего такого. Он умолял меня спуститься в шахту и освободить вас. Сказал, его башка полна рая и он уходит в глушь. Думаю, он наконец сошел с ума, — сказал Маттер.
— Он говорил, над ним поработал Создатель, — напомнил я.
— Все они так говорят, — возразил капрал, присаживаясь ко мне на постель.
— Он сказал, Белоу и на вас попробовал одно из своих изобретений?
— Ерунда, Клэй. Все это вранье. С какой стати вы верите психу, который чуть не убил вас? — спросил он.
— Я видел шрам.
— Этот шрам, — сказал капрал, — оставлен сабельным ударом на поле Харакуна.
— У меня были подозрения, что вы и ваш брат — один и тот же капрал Маттер, — сказал я ему.
Он рассмеялся.
— Забудьте этого осла. Его больше нет на острове. Не думаю, чтобы он когда-нибудь вернулся. Теперь день и ночь — моя вахта. И мой первый указ — больше никаких копей. А второй: Молчальник, неси еще бутылку и три стакана.
Мы выпили, но я пил мало. Мог ли я держаться свободно с этим капралом? Он в свете дня казался все тем же добродушным ночным Маттером, но я понимал, что глаз с него спускать нельзя. Что касается Молчальника, я не представлял, считать его врагом, другом или даже своим спасителем. Я никак не мог разобраться, что он в себе скрывает. Однако я был жив, и не кто иной, как эти двое, перерезали веревки и вытащили меня из копей. Я отдался настроению минуты и завязал с капралом беседу о погоде.
Встал я только через несколько дней. Заботливый уход Молчальника и капрала полностью поставил меня на ноги. Едва начав выходить, я посвящал первую половину дня прогулкам по берегу, вторую — осмотру местных красот, подсказанных Маттером. Однажды они с Молчальником отправились вместе со мной к лагуне, врезавшейся в южный берег острова. Ее окружали пальмы и цветущие олеандры. Обезьян, спустившись к самой воде, стал приплясывать, хлопая ладонями над головой и испуская пронзительные крики.
— Смотрите-смотрите, — посоветовал капрал, сидевший рядом со мой на расстеленном подальше от волн покрывале. Тогда я заметил, что птицы, с криками кружившие над водой, вдруг смолкли. Теперь и Молчальник замер спиной к нам, и по его позе я поднимал, что он пристально вглядывается в прозрачную глубину. Справа от него я увидел, как показалось сначала, большого угря, но, заметив тянувшуюся вдоль его тела линию круглых чашек, понял, что вижу кракена.
— Берегись, Молчальник! — выкрикнул я, вскочив на ноги, но обезьяна уже сорвалась с места, куда метнулось тяжелое щупальце, и, пройдясь колесом по песку, оказалась вне опасности. Позже в тот же день, когда мы жевали хлеб с зеленью и попивали три пальца, кракен показался целиком. Вздувшаяся огромным пузырем голова разглядывала нас единственным глазом, а под водой кишели и растягивались огромные щупальца.
Ночи мы проводили на веранде. Тогда я почти забывал, что всего несколько недель назад едва не испекся заживо. Спиртное, казалось, никогда не кончится, и Молчальник никогда не отказывал в добавке. Иногда мы играли в карты при свечах. Обезьян неизменно выигрывал, но мы решили играть на запись: очки записывались на бумажке и ничего не стоили. Не раз случалось, что мы расходились спать только с восходом солнца.
Наутро после ночи, когда мы закончили довольно рано, капрал заглянул ко мне и пригласил прогуляться к центру острова. Он сказал, что возьмет ружье отпугивать диких собак, хотя днем они вряд ли сунутся. Я согласился, зная, что его советы до сих пор всегда оказывались стоящими. Кроме того, мне хотелось как можно лучше изучить остров.
Молчальник, узнав, что мы уходим, отказался от предложения составить компанию. Это внушило мне некоторые подозрения. Ружье в руках капрала напомнило, что загадка двух братьев так и осталась нерешенной. Однако со дня своего спасения я не замечал в нем ничего подозрительного, и мы в самом деле подружились. Нелегко было напоминать себе об осторожности.
На пути в глубь острова мы столкнулись с собакой, которая, выскочив из-за дюны, нацелилась вцепиться мне в глотку. Капрал свалил ее мгновенным выстрелом из пистолета. Всего в нескольких шагах от того места он показал мне кости огромного морского животного, которое в штормовую ночь выползло из воды и издохло среди дюн. Дальше в долинке среди песчаных холмов лежал маленький оазис. У прозрачного озерца росли увешанные плодами деревья.
— Иногда я прихожу сюда подумать о брате, — заметил капрал, срывая лимон с низкой ветки.
— И что вы надумали? — спросил я.
— Знаете, все начинается с матери, — отвечал он, надкусывая лимон. Запахло половиной духов Арлы.
Был почти полдень, когда мы перевалили особенно высокую дюну и увидели перед собой мощную стену, сложенную из ракушечника, а за ней — высокие, изрытые норами курганы, словно песчаный замок, размытый волнами.
— Палишиз, — сказал я Маттеру.
Тот бросил на меня загадочный взгляд.
— Страшная древность, — сказал он. — Я как-то наткнулся на чердаке гостиницы на писанину Харро. Так он думал, они пришли из моря.
Мы прошли по улицам, которые, как и в моем видении, были вымощены плоскими раковинами. Солнце светило нам в спину. Увиденное так поразило меня, что, пока мы петляли среди подножий насыпей, я принялся пересказывать капралу историю путешествия Битона в рай. Рассказ занял весь обратный путь, а заканчивал я его уже ночью, на веранде, над стаканом розовых лепестков.
Когда я замолчал, капрал только покачал головой. Глаза его закрылись, и он упал со стула на пол. Молчальник поспешно принес ему подушку. Сочетание трех пальцев и Запределья оказалось слишком крепкой смесью. Мы укутали спящего старым пледом, и я вышел посмотреть на звезды. Проходя между дюнами, я думал об Арле и о том, как найти ее. Отличный Город стоял у меня перед глазами, но его зловещая мощь пугала, и я решил для начала придумать хотя бы, как вырваться с Доралиса.
Остановившись на тропе и глядя в небо, я отыскивал линии созвездий. На тропе послышались шаги.
Я решил, что это Молчальник, потому что когда я выходил, обезьян сделал мне знак, что догонит чуть погодя. Потом чьи-то руки вцепились в мой воротник. Я опустил взгляд и увидел перед собой лицо Маттера дневной вахты. Мой взгляд уперся прямо в шрам, рассекавший надвое его макушку.
От него несло спиртным и, заговорив, он заплевал мне лицо.
— Клэй, — кричал он, — приказываю отправляться в рай! — Он дернул меня за ворот, пытаясь увлечь за собой. — Я нашел! Он здесь, на Доралисе.
— Где? — тупо спросил я, еще не опомнившись от внезапного нападения.
Он остановился и чуть ослабил хватку. Взгляд его блуждал, словно в поисках утерянной мысли.
— Я был там, — сказал он и снова сжал пальцы. Я ткнул его в глаза двумя пальцами левой руки, и он мгновенно выпустил меня. Убегая через дюны к гостинице, я слышал за спиной его вопль, но меня мучило только одно: лежит ли капрал ночной вахты там, где я оставил его? Да или нет? Во всяком случае, загадка разрешилась бы.
Я ворвался через раздвижную дверь на веранду, где Молчальник наигрывал печальный ноктюрн. Задыхаясь после быстрого бега, бросился прямо к бару. Капрал Маттер спал подле стойки. Я налил себе вина, отпил и уставился на него. Показалось или нет, что его белый парик надет немного криво, что он тяжело дышит и что плед накинут иначе, чем раньше? Со второго взгляда я уже не был так уверен в этом. С третьего убедил себя, что капрал дневной вахты в самом деле бродит по дюнам в поисках рая.
На следующий день я рассказал страдавшему с похмелья Маттеру о стычке с его братом.
— Так он еще не в раю? — удивился тот.
— Он был в дюнах.
— Плохо дело, — сказал капрал.
— Он приказывал мне отправляться с ним в рай, — добавил я.
— Совсем сдурел, — заключил Маттер. — Не удивлюсь, если скоро им позавтракают дикие собаки.
Наутро несколько дней спустя меня разбудил Молчальник. Он верещал и махал руками, призывая убраться из постели и идти за ним. Солнце едва поднялось, и в комнате было по-утреннему зябко. Капрал Маттер ночной вахты вошел в дверь. Он выглядел озабоченным.
— В гавани катер с солдатами, — сказал он. — Вам бы лучше раздеться и побыть в копях, пока я выясню, чего им надо.
Я незамедлительно последовал его совету и через полчаса уже задыхался в жаркой вони шахты. «Всего лишь еще одно напоминание об аде», — твердил я себе, задыхаясь и кашляя. Через два часа меня стало одолевать беспокойство. Что могло понадобиться солдатам? Быть может, доставили нового осужденного, думал я.
Еще через час я услышал сверху голос капрала. С радостью бросил кирку и полез по тропе из ямы. Наверху под полуденным жарким солнцем рядом с Маттером стояли трое вооруженных солдат.
— Клэй? — обратился ко мне один из них. Я кивнул.
— Прошу вас следовать за нами.
Я покосился на капрала, который чуть заметно покачал головой, давая понять, что обращаться к нему не следует. Солдаты провели нас через дюны к бухте, где у причала стоял паровой катер.
— Капрал Маттер, — сказал один из солдат, когда мы остановились на причале.
Капрал выступил вперед.
— Мы забираем Клэя, — сообщил солдат.
— Как вам угодно, — сказал Маттер.
Тогда солдат вытащил из-за пояса и приложил к виску капрала предмет, напоминающий черную коробочку с двумя стальными шипами на конце. Капрал закричал от мучительной боли. Это длилось не меньше минуты, и в конце ее глаза старика потеряли цвет, а из ноздрей, ушей и рта повалил черный дым. Маттер осел наземь у моих ног.
— Что это? — только и мог спросить я, Солдат с гордостью протянул мне устройство.
— Расплавляет металлические детали. Самый простой способ избавляться от негодного материала. Теперь, если вам угодно подняться на борт, физиономист Клэй, мы имеем приказ Создателя эскортировать вас в Отличный Город. Вы помилованы.
Как был, в одном белье, я поднялся на борт катера. Жаль было оставлять Молчальника одного, но это был единственный способ попасть в Город. Меня устроили у борта, откуда открывался отличный вид. Кто-то из солдат принес мне одеяло укутать плечи. Я все не мог поверить в помилование.
Когда мы огибали северный берег острова, четверо солдат прижали меня к палубе, и один, достав шприц чистой красоты, вогнал иглу мне в вену на шее. Наркотик взорвался в голове, рассыпав по телу лиловые искры. Солдаты, многословно извиняясь, снова подняли меня и усадили на место.
Красота окутала меня, отгородив от ветра, и я погрузился в сны наяву. Катер, отворачивая от острова, проходил мимо восточного мыса. Вдалеке я отчетливо различил стоявшего на песчаной отмели капрала Маттера дневной вахты. Берег за ним кишел голодными собаками, поджидавшими добычу. Я махнул ему и окликнул по имени. Он поднял взгляд на меня и море.
— Я нашел рай! — долетел до меня его крик.
21
«Газета» писала только о моем возвращении. Заголовки намекали, что произошло ужасное недоразумение: в окончательные расчеты обвинительного заключения вкралась грубая ошибка. Впрочем, рядовым гражданам столицы нет оснований опасаться, что подобная ошибка будет допущена в отношении к ним, так как их более примитивные черты соответственно легче поддаются прочтению.
Приводилась цитата, приписанная мне же, хотя я, разумеется, не припоминал, чтобы когда-либо говорил подобное, полностью объяснявшая допущенную ошибку. Цитировалось высказывание Создателя, выражавшего радость по поводу того, что один из его наиболее доверенных сотрудников может быть оправдан и возвращен к плодотворной деятельности во благо Города. Вслед за этой чепухой приводилось подробное исследование моего жизненного пути и описывались многочисленные крупные дела, в которых я выступал обвинителем. Каждое из этих дел представало в моей памяти надписью над серной гробницей.
Открыв дверь в свою квартиру, я убедился, что все осталось в том самом положении, как было оставлено мной при отъезде в провинцию долгие месяцы тому назад. Единственное исключение представлял большой букет желтых цветов на столе, рядом с пакетиком, содержавшим месячный запас чистой красоты и достаточное количество шприцев. Солдаты, доставившие ценя с Доралиса, повторяли инъекции каждые восемь часов, так что я снова вернулся к зависимости от наркотика.
Не стану лгать, будто я не вздохнул с облегчением, забираясь в собственную постель и крепко засыпая, однако во сне Арла, Каллу, Батальдо и даже Молчальник явились напомнить мне, что в этом городе меня ожидало тайное, незаконченное дело и что я не смею забывать о нем ради удобств и оказанного мне теплого приема.
Очнувшись от кошмара с участием демонов, я встал и попытался здраво обдумать свои дальнейшие действия. До рассвета я выкурил три десятка сигарет в надежде заменить ими дозу красоты. Скоро стало ясно, что я со своим тайным знанием и тайной новой личностью такой же чужак в Отличном Городе, каким был тогда в провинции. Звание физиономиста первого класса стало всего лишь маскарадным титулом. Мне предстояло так или иначе переиграть Создателя, опережая его на две мысли. Трудность состояла в том, что его мышление отнюдь не было прямолинейным. «Надо обойти его на кривой», — шепнул я себе и тут же пожалел о своих словах, вспомнив давнее откровение Создателя: «Я не читаю, Клэй, я слышу». Все случилось, все навалилось на меня слишком внезапно. Глаза у меня заслезились от утреннего солнца, и я закатал рукав, нащупывая вену на сгибе локтя...
На следующий день у моих дверей появился курьер с сообщением, что через час будет подана карета, которая доставит меня в рабочее помещение Белоу в Министерстве Доброжелательной Власти. Я быстро принял ванну и оделся в лимонный шелковый костюм с подходящим по оттенку жилетом. Желтый бутон из букета я вдел в петлицу в качестве наглядного доказательства, что с Клэем все в порядке и он по-прежнему доверяет Создателю и Государству. Я понимал, что в течение дня мне предстоит немало вилять хвостом и оправдываться, когда разговор зайдет о моем будущем положении. Безусловно, для неожиданного помилования имелись веские основания. Когда возница постучал в дверь, я как раз принял решение предоставить событиям развиваться своим чередом, но быть начеку, чтобы не упустить подвернувшейся удачи.
Пока карета кружила по улицам Отличного Города, я в который раз дивился сложности его архитектурного плана. В последний раз мне пришлось ограничить свои передвижения дорогой от тюремной камеры до зала суда, кроме того, черный мешок, который набрасывали мне на голову во время переезда, мешал восхищаться шпилями и куполами, возвышающимися над суетливой уличной толпой. При виде розового коралла и хрусталя зданий Битон, случись ему сбиться с дороги и попасть сюда, вполне мог бы поверить, что наконец достиг Земного Рая. Я же обратил внимание на необычайное множество уличных патрулей, вооруженных огнеметами, что также было необычно.
Карета остановилась перед сверкающей хрусталем громадой министерства. Я поднялся по крутым ступеням и прошел через широкие двери в вестибюль. Не успел я дойти до лифта, как ко мне приблизилась молодая дама.
— Позвольте поздравить с возвращением в Город, физиономист Клэй. Создатель ждет вас, — сказала она.
Приводилась цитата, приписанная мне же, хотя я, разумеется, не припоминал, чтобы когда-либо говорил подобное, полностью объяснявшая допущенную ошибку. Цитировалось высказывание Создателя, выражавшего радость по поводу того, что один из его наиболее доверенных сотрудников может быть оправдан и возвращен к плодотворной деятельности во благо Города. Вслед за этой чепухой приводилось подробное исследование моего жизненного пути и описывались многочисленные крупные дела, в которых я выступал обвинителем. Каждое из этих дел представало в моей памяти надписью над серной гробницей.
Открыв дверь в свою квартиру, я убедился, что все осталось в том самом положении, как было оставлено мной при отъезде в провинцию долгие месяцы тому назад. Единственное исключение представлял большой букет желтых цветов на столе, рядом с пакетиком, содержавшим месячный запас чистой красоты и достаточное количество шприцев. Солдаты, доставившие ценя с Доралиса, повторяли инъекции каждые восемь часов, так что я снова вернулся к зависимости от наркотика.
Не стану лгать, будто я не вздохнул с облегчением, забираясь в собственную постель и крепко засыпая, однако во сне Арла, Каллу, Батальдо и даже Молчальник явились напомнить мне, что в этом городе меня ожидало тайное, незаконченное дело и что я не смею забывать о нем ради удобств и оказанного мне теплого приема.
Очнувшись от кошмара с участием демонов, я встал и попытался здраво обдумать свои дальнейшие действия. До рассвета я выкурил три десятка сигарет в надежде заменить ими дозу красоты. Скоро стало ясно, что я со своим тайным знанием и тайной новой личностью такой же чужак в Отличном Городе, каким был тогда в провинции. Звание физиономиста первого класса стало всего лишь маскарадным титулом. Мне предстояло так или иначе переиграть Создателя, опережая его на две мысли. Трудность состояла в том, что его мышление отнюдь не было прямолинейным. «Надо обойти его на кривой», — шепнул я себе и тут же пожалел о своих словах, вспомнив давнее откровение Создателя: «Я не читаю, Клэй, я слышу». Все случилось, все навалилось на меня слишком внезапно. Глаза у меня заслезились от утреннего солнца, и я закатал рукав, нащупывая вену на сгибе локтя...
На следующий день у моих дверей появился курьер с сообщением, что через час будет подана карета, которая доставит меня в рабочее помещение Белоу в Министерстве Доброжелательной Власти. Я быстро принял ванну и оделся в лимонный шелковый костюм с подходящим по оттенку жилетом. Желтый бутон из букета я вдел в петлицу в качестве наглядного доказательства, что с Клэем все в порядке и он по-прежнему доверяет Создателю и Государству. Я понимал, что в течение дня мне предстоит немало вилять хвостом и оправдываться, когда разговор зайдет о моем будущем положении. Безусловно, для неожиданного помилования имелись веские основания. Когда возница постучал в дверь, я как раз принял решение предоставить событиям развиваться своим чередом, но быть начеку, чтобы не упустить подвернувшейся удачи.
Пока карета кружила по улицам Отличного Города, я в который раз дивился сложности его архитектурного плана. В последний раз мне пришлось ограничить свои передвижения дорогой от тюремной камеры до зала суда, кроме того, черный мешок, который набрасывали мне на голову во время переезда, мешал восхищаться шпилями и куполами, возвышающимися над суетливой уличной толпой. При виде розового коралла и хрусталя зданий Битон, случись ему сбиться с дороги и попасть сюда, вполне мог бы поверить, что наконец достиг Земного Рая. Я же обратил внимание на необычайное множество уличных патрулей, вооруженных огнеметами, что также было необычно.
Карета остановилась перед сверкающей хрусталем громадой министерства. Я поднялся по крутым ступеням и прошел через широкие двери в вестибюль. Не успел я дойти до лифта, как ко мне приблизилась молодая дама.
— Позвольте поздравить с возвращением в Город, физиономист Клэй. Создатель ждет вас, — сказала она.