- Да, конечно, - сказала Мария. - Я стольким обязана тебе, Горацио. Вот твоя ночная рубашка. Помню, мисс Вентворт разнюхала, что я учу с Алисой Стоун таблицу умножения, хотя ее родители платят только четыре пенса. Как меня тогда ругали! А потом эта же неблагодарная девчонка подговорила маленького Хопера выпустить в классной мышей. Но я бы стерпела все, милый, если б могла этим тебя удержать.
- Долг неумолим, дорогая, - сказал Хорнблоуэр, ныряя в ночную рубашку. - Но не пройдет и двух лет, я вернусь с мешком золотых гиней. Попомни мои слова!
- Два года! - жалобно повторила Мария. Хорнблоуэр делано зевнул. Мария клюнула на искусно брошенную наживку - Хорнблоуэр наверняка знал, что так оно и будет.
- А говорил, что спать не хочешь! - воскликнула она.
- Что-то меня и впрямь сморило, - сказал Хорнблоуэр. - Может, подействовал адмиральский портвейн. Глаза слипаются. Спокойной ночи, любовь моя.
Он поцеловал ее, еще сидящую за туалетным столиком, и быстро забрался в большую кровать. Здесь, лежа на самом краю, он стойко не шевелился, пока Мария задувала свечу, устраивалась рядом с ним, пока дыхание ее не сделалось тихим и размеренным. Только тогда он расслабился, перелег по-другому и дал волю проносящимся в его голове мыслям.
Сегодня вечером они с Болтоном в какой-то момент оказались рядом, остальные были далеко и слышать их не могли. Болтон подмигнул и, кивнув в сторону адмирала, заметил:
- За ним шесть голосов в правительстве.
Болтон туп, как и пристало хорошему моряку, но он недавно из Лондона, там поприсутствовал на утренних королевских приемах и поднабрался слухов. Бедный король снова помешался, надвигается регентство, значит, власть может от вигов перейти к тори. Шесть принадлежащих Лейтону голосов - вещь немаловажная. Маркиз Велели - министр иностранных дел, Генри Велели - посол в Испании, сэр Артур Велели - как его новый титул? Ах да, конечно, герцог Веллингтон - командует британскими силами на Пиренейском полуострове. Нечего удивляться, что леди Барбара Велели выходит за сэра Перси Лейтона, а сэру Перси немедленно дают эскадру в Средиземном море. Влияние оппозиции день ото дня растет, и судьба мира висит на волоске.
Хорнблоуэр беспокойно заворочался в постели и тут же замер - это пошевелилась Мария. Лишь немногие - и в первую очередь Велели - готовы и дальше противостоять всевластному корсиканцу. Маленький просчет - на суше, на море или в парламенте - и они полетят с высоких постов, рискуя лишиться головы, а Европа падет.
В конце вечера леди Барбара разливала чай, Хорнблоуэр ждал с чашкой в руке, рядом никого не было.
- Мне было приятно услышать от мужа, - сказала она тихо, - что вас назначили на "Сатерленд". Сегодня как никогда Англия нуждается в лучших своих капитанах.
Возможно, она подразумевала больше, чем произнесла вслух. Возможно, она намекала, что Лейтона надо поддержать. Из этого, впрочем, никак не следовало, что она способствовала его назначению на "Сатерленд". Но приятно думать, что она вышла за Лейтона не по любви. Она не должна никого любить! Хорнблоуэр припоминал каждое ее слово, каждый обращенный на мужа взгляд. Да, она не походила на счастливую новобрачную. И все же - все же она жена Лейтона, в эту самую минуту она с ним в постели. От этой мысли у Хорнблоуэра сделались корчи.
Так не пойдет. Он рассудочно убеждал себя, что на этом пути его ждут лишь муки и безумие, и, ухватившись за первую пришедшую в голову мысль, принялся разбирать заключительную партию в вист. Не прорежь он так неудачно на заход Эллиота, он бы спас роббер. Сыграл он правильно - вероятность была три к двум - но азартный картежник не стал бы об этом задумываться. Он бы взял свою взятку, я, в данном случае, оказался прав. Но только азартный картежник понадеялся бы, что король окажется бланковым. Хорнблоуэр всегда гордился научной выверенностью своей игры. Так-то оно так, но сегодня вечером он расстался с двумя гинеями, и в его теперешнем положении это большая потеря.
Прежде, чем "Сатерленд" снимется с якоря, надо купить пяток поросят, две дюжины кур, да и пару барашков, кстати. Без вина тоже не обойтись. В Средиземноморье он купит дешевле, но на первую пору надо иметь на борту хотя бы пять-шесть дюжин. Капитан ни в чем не должен иметь нужды, иначе это может дурно сказаться на дисциплине. Кроме того, путешествие предстоит долгое, надо будет принимать других капитанов - да и адмирала, вероятно. Те будут неприятно удивлены, если он угостит их корабельной провизией, которой обыкновенно довольствуется сам. Список необходимых покупок все удлинялся. Портвейн, херес, мадера. Яблоки и сигары. Не меньше дюжины рубашек. Еще четыре пары шелковых чулок - похоже, предстоит много официальных поездок на берег. Ящичек чаю. Перец, корица, гвоздика. Инжир и чернослив. Восковые свечи. Все, что необходимо капитану для поддержания достоинства - и самоуважения. Он не желал выглядеть нищим.
Он мог бы потратить жалование за следующие три месяца, и много бы не показалось. Марии придется поэкономить эти три месяца, но ей, по счастью, не привыкать к бедности и назойливым кредиторам. Бедная Мария. Если он когда-нибудь станет адмиралом, то вознаградит ее за все лишения. Еще хорошо бы купить книг - не для развлечения, таких у него целый ящик, все старые друзья, включая "Упадок и гибель Римской империи" - но чтобы подготовиться к предстоящей кампании. Вчерашняя "Морнинг Кроникл" сообщила, что вышли "Очерки современной войны в Испании" - очень бы хотелось приобрести этот труд и еще книг шесть. Чем больше он узнает про полуостров, у чьих берегов ему предстоит сражаться, про видных представителей народа, который ему предстоит защищать, тем лучше. Но книги стоят недешево, а денег взять неоткуда.
Он перевернулся на другой бок. Фортуна вечно обделяет его призовыми деньгами. За потопленный "Нативидад" Адмиралтейство не выплатило ни пенса. Последний раз нежданное богатство привалило ему несколько лет назад, когда он совсем еще молодым капитаном захватил "Кастилью", и с тех пор ничего - а ведь иные капитаны составили тысячные состояния. Это сводило его с ума, тем более что, если б не теперешняя нищета, легче было бы набрать матросов на "Сатерленд". Нехватка матросов оставалась самой тягостной из его проблем нехватка матросов и леди Барбара в объятиях Лейтона. Описав полный круг, мысли Хорнблоуэра двинулись проторенным путем. Он лежал без сна всю долгую, утомительную ночь, пока рассвет не начал проникать сквозь занавеси на окнах. Фантастические домыслы о том, что думает леди Барбара, сменялись прозаическими рассуждениями - как лучше подготовить "Сатерленд" к выходу в море.
V
Капитан Хорнблоуэр расхаживал взад и вперед по шканцам, а вокруг кипела работа - в шуме и сутолоке "Сатерленд" снаряжался к отплытию. Сборы затягивались, и он злился, хотя отлично знал причины задержки - их было несколько, и для каждой существовало свое, вполне рациональное объяснение. Две трети людей, которых унтер-офицеры подгоняли сейчас линьками, а боцман Гаррисон - тростью, до вчерашнего дня не то что корабля, моря в глаза не видели. Простейший приказ повергал их в растерянность, приходилось вести их к месту и буквально вкладывать в руки трос. Но даже и тогда проку от них было куда меньше, чем от бывалых моряков - они еще не приноровились разом налегать всем телом на трос и дальше выбирать ходом. А раз начав тянуть, они уже не останавливались - приказ "стой выбирать" был для них пустым звуком. Не раз и не два они сбивали с ног опытных матросов, когда те замирали по команде. В результате одной из таких накладок бочонок с водой сорвался с искового горденя и лишь по счастливой случайности не угодил прямиком в стоящий у борта барказ.
Хорнблоуэр сам распорядился, чтоб воду загружали в последнюю очередь. От долгого пребывания в бочках она застаивается, в ней заводится зеленая живность - загружать ее надо по возможности позже, даже день-два имеют значение. Двенадцать тонн сухарей задержал по обычной своей бестолковости Провиантский Двор - похоже, тамошние клерки не умеют ни читать, ни считать. Дело осложнялось тем, что одновременно выгружали и перетаскивали к кормовому люку драгоценные капитанские припасы. Это уже вина Патриотического Фонда, задержавшегося с высылкой Хорнблоуэру наградной шпаги ценою в сто гиней. Ни один лавочник в порту не поверил бы в долг уходящему в плаванье капитану. Шпага пришла только вчера, Хорнблоуэр еле-еле успел заложить ее в лавке у Дуддингстона, причем Дуддингстон принял ее весьма неохотно и то лишь под клятвенное заверение, что Хорнблоуэр выкупит ее при первой возможности.
- Понаписали-то, понаписали, - говорил Дуддингстон, тыча коротким указательным пальцем в витиеватую надпись, которую Патриотический фонд вывел на стальном лезвии ценою немалых издержек.
Практическую ценность представляло лишь золото на ножнах и рукояти, да мелкие жемчужины на эфесе. Дуддингстон, будем к нему справедливы, был совершенно прав, заявив, что под такой залог нельзя отпустить товару больше чем на сорок гиней, даже учитывая проценты и твердое обещание выкупить. Однако слово свое он сдержал и припасы прислал на рассвете следующего же дня - еще осложнив Хорнблоуэру сборы.
На переходном мостике баталер Вуд топал от ярости ногами.
- Черти бы вас побрали, идиоты косорукие! - орал он. - Вот вы, сударь, в лихтере, уберите свою дурацкую ухмылку и давайте аккуратнее, а то загоню под палубу и отправитесь с нами! Помалу, помалу! Черт! Кто так швыряет ром по семь гиней за бочонок?! Это же вам не чугунная болванка!
Вуд надзирал за погрузкой рома. Бывалые моряки норовили подстроить так, чтоб новички по безалаберности раскололи пару бочонков - тогда удавалось перехватить глоток-другой. Ухмыляющиеся матросы из лихтера не упускали случая подсобить. Судя по раскрасневшимся лицам и неудержимой веселости некоторых моряков, им удалось нализаться даже под недремлющим оком Вуда и морских пехотинцев. Впрочем, Хорнблоуэр не собирался вмешиваться, Матросы воруют ром при всяком удобном и неудобном случае, препятствовать им - только попусту ронять свое достоинство; никто еще не преуспел в этой безнадежной борьбе.
С высоты шканцев Хорнблоуэр наблюдал занятную сценку на главной палубе. Молодой верзила - судя по бицепсам, рудокоп - ошалев от изливаемого на него потока брани и непонятных приказов, набросился на Гаррисона с кулаками. Но Гаррисон недаром был боцман - к своим пятидесяти годам он побывал в сотнях таких переделок, и силы ему было не занимать. Уклонившись от неловкого замаха, он сокрушительным ударом в челюсть сбил корнуольца с ног, потом без церемоний поднял за шиворот и пинками погнал по палубе к простаивающей тали. Корнуолец обалдело ухватился за трос и потянул вместе с остальными. Хорнблоуэр одобрительно кивнул.
Корнуолец совершил преступление, карающееся, согласно Своду Законов Военного Времени, "смертью либо наказанием более мягким, по усмотрению трибунала" - поднял руку на офицера. Но сейчас не время судить по всей строгости законов военного времени, хоть их и зачитали корнуольцу вчера, когда зачисляли в команду. Джерард на барказе прочесал Рендрут, Камборн и Сент-Ив, захватил врасплох и повязал пятьдесят крепких корнуольцев. Понятно, те еще не разобрались в сложной административной машине, частью которой оказались так неожиданно. Случись это через месяц, когда все на корабле проникнутся чудовищностью подобного проступка, наверно, пришлось бы созвать трибунал, наказать ослушника кошками или даже повесить, но сейчас Гаррисон сделал самое разумное - двинул в челюсть и отправил работать дальше. Хорнблоуэр возблагодарил Бога, что он капитан, а не боцман. Для него попытка двинуть кого-нибудь в челюсть окончилась бы плачевно.
Он переступил с ноги на ногу и вспомнил, что смертельно устал. Он не спал несколько ночей, дни проводил в бесконечных хлопотах. Мысли о леди Барбаре и Марии, денежные затруднения и нехватка матросов так истощили его нервы, что он не смог перепоручить мелкие заботы Джерарду и Бушу, которые бы превосходно со всем справились. Тревога подстегивала его, не давала усидеть на месте. Он постоянно чувствовал себя разбитым, усталым и отупевшим. День за днем он мечтал, как выйдет в море, замкнется в приличествующем капитану одиночестве, оставит позади все сухопутные тревоги, даже леди Барбару.
Последняя встреча основательно выбила его из колеи. Ему хватило ума понять это и попытаться исправить. Он бросил биться над неразрешимым вопросом - она или не она добилась его назначения на "Сатерленд", он всячески гнал от себя изматывающую ревность. Он убедил себя, что хочет одного - сбежать от леди Барбары, от утомительно нежной Марии, от всей запутанной жизни на берегу.
Он грезил о море, как потерпевший крушение грезит о глотке воды. Два дня назад сегодняшняя суета перед отплытием представлялась ему венцом желаний. Теперь он сглотнул, внезапно осознав, что это не так. Расставаться с леди Барбарой было, как резать по живому, и - удивительное дело - разлука с Марией тоже его опечалила. К его возвращению ребенку исполнится год, он будет ходить, возможно - лепетать первые слова. Марии придется вынашивать и рожать без мужа, без его поддержки. Она мужественно отказывалась говорить на эту тему, но он знал, как ей будет его недоставать. Он покидал ее с тяжелым сердцем.
Они прощались в гостиной, заранее решив, что Мария не станет растягивать мучения и провожать его на корабль. Когда она подняла к нему лицо, он увидел, что, несмотря на всю выдержку, губы ее дрожат и глаза увлажнились. Тогда он еще рвался на волю и расстался с ней довольно легко. Теперь все переменилось.
Обругав себя сентиментальным глупцом, Хорнблоуэр взглянул на флюгер. Без сомнения, ветер отходит. Если он задует с норда или с норд-оста, адмирал захочет скорее выйти в море. Караван, "Калигула" и "Плутон" уже в заливе Каусенд. Коли адмирал решил не ждать отстающих, любое, даже неизбежное, промедление его раздосадует.
- Велите пошевеливаться, мистер Буш, - крикнул Хорнблоуэр.
- Есть, сэр, - спокойно отозвался Буш.
Это еще больше взбесило Хорнблоуэра. За спокойным ответом он угадывал легкий укор, никому, кроме Буша с Хорнблоуэром, незаметный. Буш выкладывается до предела, из матросов выжимает все - и Хорнблоуэр это отлично видит. Он просто выплеснул раздражение. Сколько раз он наказывал себе не говорить офицерам ненужных слов - и вот опять. Чтобы это не повторилось, Хорнблоуэр пошел в каюту, чего прежде делать не намеревался.
Часовой посторонился, пропуская его с полупалубы в спальную каюту. Он была просторна, так что помимо двенадцатифунтовой пушки свободно вмещала койку, письменный стол и рундук. Хорнблоуэр прошел через спальню в следующую каюту, тоже просторную - строившие "Сатерленд" голландцы своих капитанов уважали. Она протянулась на всю ширину кормы, сквозь большие кормовые окна проникало солнце. От покрашенных в бежевый цвет переборок было светло и радостно - цветовую гамму удачно дополняли черные махины двенадцатифунтовок. Полвил, лежа на животе, убирал ящики с вином, ему помогали двое матросов. Хорнблоуэр сумрачно взглянул на них, осознав, что не сможет пока уединиться на кормовой галерее - его будет видно из каюты.
Он вернулся в спальню, со вздохом повалился на койку, но не улежал вскочил и пошел к письменному столу. Вытащил хрустящие бумаги, сел, принялся перечитывать.
Прибрежной эскадре в западном Средиземноморье от сэра Перси Гилберта Лейтона, К. Б., контр-адмирала Красного Флага приказы...
Далее следовали обычные указания - ночные сигналы, кодовые сигналы, британские, испанские и португальские; места встречи на случай, если суда потеряют друг друга из виду; пара строк о тактике боя в случае неприятельского нападения. Флагман будет сопровождать до Лиссабона грузовой конвой в Тахо - там Лейтон, вероятно, получит дальнейшие распоряжения. "Калигула" проводит в Маон транспорты "Хэриэт" и "Нэнси". "Сатерленд" отправится с Ост-Индийцами до широты 35 градусов, а затем повернет к Гибралтарскому проливу. Место встречи - у мыса Паламос. Капитанов извещали, что андалузское побережье, за исключением Кадиса и Тарифы, захвачено французами, равно как и побережье Каталонии вплоть до Таррагоны. Капитанам предписывалось, входя в любой испанский порт, принимать предосторожности на случай нахождения там французов. К приказам прилагались инструкции для шкиперов каравана, в них говорилось почти то же самое.
Однако Хорнблоуэру бумаги, которые он перебирал, рассказывали длинную и сложную повесть. Они говорили ему, что и сейчас, спустя пять лет после Трафальгара, Англия, владеющая величайшим в истории флотом, напрягает в борьбе последние силы. Корсиканец строит суда почти в каждом европейском порту - в Гамбурге, Антверпене, Бресте, Тулоне, Венеции, Триесте и еще в паре десятков мест. И за каждым из этих портов должны неусыпно следить побитые штормами британские эскадры - все сто двадцать линейных кораблей можно было бы задействовать на одну блокаду. А ведь в каждом заливчике, в каждой рыбачьей бухте вдоль половины европейского побережья укрываются каперы - иногда просто большие гребные лодки, полные вооруженных людей они ждут случая выйти в море и захватить беззащитное купеческое судно. Оберегая торговый флот, несут неусыпный дозор британские фрегаты, и всякое королевское судно, куда бы оно ни направлялось, обязательно хоть ненадолго берет под защиту купеческий караван. Чтобы победить в этой войне против всего мира, надо тщательно распределить силы, выверить каждый шаг, особенно сейчас, когда, напрягая все мускулы, Англия переходит в наступление. Ее войска идут маршем по Испании, и три линейных корабля, которые с трудом удалось оторвать от других насущных задач, должны атаковать уязвимый фланг, неосторожно подставленный Бонапартом при наступлении на Пиренейский полуостров. "Сатерленду" назначено стать острием копья, которое поразит деспота, подмявшего под себя весь Европейский континент.
Это все замечательно. Машинально Хорнблоуэр заходил из угла в угол голова опущена, чтобы не задевать палубный бимс - четыре шага вперед, четыре шага назад между двенадцатифунтовкой и дверью. Ему доверили почетное и ответственное задание, однако у него нет команды. Чтобы ставить паруса, как положено на королевском судне, с быстротой и сноровкой, определяющей разницу между победой и поражением, требуется двести пятьдесят опытных моряков. А если все опытные моряки будут ставить паруса, кто встанет к пушкам? Чтобы палить с обоих бортов, надо еще четыреста пятьдесят артиллеристов - правда, половина из них могут быть необучены - и почти сто человек, чтобы подносить порох и выполнять другие обязанности по судну.
У него сто девяносто обученных моряков с "Лидии" и еще сто девяносто зеленых салаг. Пока "Сатерленд" стоял в порту, из старой команды двадцать человек сбежали, бросив невыплаченное жалованье за два года и рискуя получить тысячу ударов кошкой. И это еще немного. У иных капитанов за время столь долгой стоянки дезертировали бы две трети. И тем не менее потеря была ощутимая. Ему нужно еще сто семьдесят матросов - сто семьдесят обученных матросов. Шесть недель, и он бы вымуштровал новичков - за исключением неизбежной доли безнадежных, больных, калек или придурков. Он бы сделал из них сносных моряков и артиллеристов. Но меньше чем через шесть недель, может быть - меньше, чем через три, он будет сражаться у берегов Испании. Не исключено, что он завтра же схватится с неприятелем - ветер становится восточное, при таком ветре французская эскадра из Бреста запросто обойдет блокаду и непрочь будет поживиться лакомыми Ост-Индийцами. И вот французский корабль первого ранга, не испытывающий недостатка в матросах, сойдется рей к рею с "Сатерлендом" - матросов две трети от нужного числа, и каждый второй страдает морской болезнью...
Хорнблоуэр снова сжал кулаки. Отчаяние душило его. Он будет отвечать за любой провал, его будут презирать и (что столь же невыносимо) жалеть другие капитаны. Он алкал и жаждал пополнения, как проигравшийся картежник - злата, как юноша - возлюбленную. Теперь матросов ждать неоткуда. Отправив Джерарда в Сент-Ив и Редрут, он исчерпал последнюю возможность. Джерард привез пятьдесят человек, и это еще большая удача. С каравана не удастся снять ни одного. Правительственные транспорты в Лиссабон, правительственные грузовые суда в Маон, корабли Ост-Индской компании - все они под защитой закона. Хорнблоуэр ощущал себя в клетке.
Он снова шагнул к письменному столу, вынул свой экземпляр вахтенного расписания - над этой бумагой они с Бушем промучились почти целую ночь. Успешное управление судном в условиях нехватки людей зависит главным образом от этого документа: знающих людей надо расставить в узловых точках, новичков равномерно распределить вокруг - пусть набираются опыта - но так, чтобы не чинили помех в работе. Фор-марс, грот-марс, бизань-марс, полубак и ют; обязанности каждого человека расписаны, при любом из тысячи возможных маневров, в непогоду и в вёдро, средь бела дня или в ночи он без промедления займет свой пост, в точности зная, что ему делать. Знает он и свое место у пушки под командованием дивизионного офицера.
Хорнблоуэр еще раз пробежал глазами вахтенное расписание. Удовлетворительно - пока. То была стабильность карточного домика - на первый взгляд все устойчиво, но малейшее изменение - и он рассыпался. Потери в бою или болезни мгновенно разрушат стройную систему. Хорнблоуэр зашвырнул вахтенное расписание в стол - он вспомнил, что и без болезней каждые десять дней на корабле умирает матрос - от несчастных случаев и естественных причин только, не беря в расчет неприятельские действия. К счастью, умирать будут главным образом необстрелянные новички.
Хорнблоуэр навострил уши. Сверху доносились хриплые приказания, свист боцманских дудок, дружный топот матросов - втаскивали на борт барказ. Уже некоторое время он слышал странный звук, непохожий на визг шкивов в блоках. Он не сразу понял, что визжат свиньи - его и кают-компании. Их наконец-то поднимали на борт. Он различал также овечье блеянье и петушиное "кукареку", сопровождаемое взрывами хохота. Он петуха не покупал, только кур, значит, это чей-то еще, кают-компанейский или мичманов.
Кто-то заколотил в дверь, Хорнблоуэр схватил бумаги и плюхнулся на стул - не дай Бог увидят, что он с волнением ожидает отплытия.
- Войдите, - рявкнул он. В дверь просунулось перепуганное личико - то был Лонгли, племянник Джерарда, он впервые выходил в море.
- Мистер Буш говорит, только что кончили загружать припасы, сэр, выговорил он тонким голосом.
Хорнблоуэр, силясь не улыбнуться, с ледяным безразличием созерцал перепуганного мальца.
- Очень хорошо, - проворчал он и уткнулся в бумаги.
- Да, сэр, - после секундного колебания сказал мальчик, закрывая дверь.
- Мистер Лонгли! - взревел Хорнблоуэр.
Детское лицо, еще более напуганное, снова возникло в двери.
- Заходите, юноша, - сказал Хорнблоуэр сурово. - Заходите и встаньте смирно. Что вы сказали последним?
- Э... сэр... я сказал... мистер Буш...
- Ничего подобного. Что вы сказали последним?
Детское лицо сморщилось от натуги и тут же разгладилось - Лонгли понял, о чем его спрашивают.
- Я сказал "да, сэр", - произнес он фальцетом.
- А что должны были сказать?
- "Есть, сэр".
- Верно, очень хорошо.
- Есть, сэр.
Мальчик сообразителен и не теряет головы от страха. Если он научится управлять матросами, из него выйдет толковый уорент-офицер. Хорнблоуэр убрал бумаги и запер ящик, еще несколько раз прошелся по каюте, выдерживая приличную паузу, и, наконец, поднялся на шканцы.
- Ставьте паруса, как будете готовы, мистер Буш, - сказал он.
- Полегче с горденями, эй вы... вы...
Даже Буш дошел до той кондиции, когда брань не облегчает сердце. Корабль выглядит ужасающе, палубы грязны, команда валится с ног. Хорнблоуэр, сцепив руки за спиной, тщательно изображал олимпийскую невозмутимость. По приказу "все наверх паруса ставить" унтер-офицеры погнали по местам отупевших от усталости матросов. Сэвидж, старший мичман, возмужавший у Хорнблоуэра на глазах, криками подгонял готовую команду к фалам грот-марселя. Сэвидж был бледен, глаза его налились кровью - ночной кутеж в каком-то плимутском притоне не прошел ему даром. Крича, он прикладывал руку к затылку - шум явно его терзал. Хорнблоуэр улыбнулся несколько дней в море выветрят из юноши всякие следы попойки.
- Ютовый старшина! - хрипло орал Сэвидж. - Почему готовая команда еще не на корме?! Живее, ребята, живее! Разобрать фалы грот-марселя! Эй, старшина судовой полиции! Пошлите на корму бездельников! Эй, оглохли, что ли?!
Рядом с Хорнблоуэром по бизань-вантам побежал, увлекая за собой матросов, боцманмат. Юный Лонгли на секунду замер, провожая его взглядом, потом скорчил решительную мину, прыгнул на выбленки и полез вверх. Хорнблоуэр подметил быструю смену чувств - сперва Лонгли испугался высоты, потом мужественно решил, что влезет везде, куда отваживаются влезть другие. Из этого мальчика будет толк.
Буш глядел на часы и с досадой жаловался штурману:
- Девять минут уже! Только поглядите на них. Пехотинцы и те больше похожи на моряков!
Морские пехотинцы дальше на корме тянули крюйс-фалы, выстукивая по палубе башмаками. Они работали, как солдаты, с солдатской выправкой, словно на учениях. Моряков это всегда забавляло, но не приходится отрицать, что сейчас от пехотинцев действительно больше проку.
- Долг неумолим, дорогая, - сказал Хорнблоуэр, ныряя в ночную рубашку. - Но не пройдет и двух лет, я вернусь с мешком золотых гиней. Попомни мои слова!
- Два года! - жалобно повторила Мария. Хорнблоуэр делано зевнул. Мария клюнула на искусно брошенную наживку - Хорнблоуэр наверняка знал, что так оно и будет.
- А говорил, что спать не хочешь! - воскликнула она.
- Что-то меня и впрямь сморило, - сказал Хорнблоуэр. - Может, подействовал адмиральский портвейн. Глаза слипаются. Спокойной ночи, любовь моя.
Он поцеловал ее, еще сидящую за туалетным столиком, и быстро забрался в большую кровать. Здесь, лежа на самом краю, он стойко не шевелился, пока Мария задувала свечу, устраивалась рядом с ним, пока дыхание ее не сделалось тихим и размеренным. Только тогда он расслабился, перелег по-другому и дал волю проносящимся в его голове мыслям.
Сегодня вечером они с Болтоном в какой-то момент оказались рядом, остальные были далеко и слышать их не могли. Болтон подмигнул и, кивнув в сторону адмирала, заметил:
- За ним шесть голосов в правительстве.
Болтон туп, как и пристало хорошему моряку, но он недавно из Лондона, там поприсутствовал на утренних королевских приемах и поднабрался слухов. Бедный король снова помешался, надвигается регентство, значит, власть может от вигов перейти к тори. Шесть принадлежащих Лейтону голосов - вещь немаловажная. Маркиз Велели - министр иностранных дел, Генри Велели - посол в Испании, сэр Артур Велели - как его новый титул? Ах да, конечно, герцог Веллингтон - командует британскими силами на Пиренейском полуострове. Нечего удивляться, что леди Барбара Велели выходит за сэра Перси Лейтона, а сэру Перси немедленно дают эскадру в Средиземном море. Влияние оппозиции день ото дня растет, и судьба мира висит на волоске.
Хорнблоуэр беспокойно заворочался в постели и тут же замер - это пошевелилась Мария. Лишь немногие - и в первую очередь Велели - готовы и дальше противостоять всевластному корсиканцу. Маленький просчет - на суше, на море или в парламенте - и они полетят с высоких постов, рискуя лишиться головы, а Европа падет.
В конце вечера леди Барбара разливала чай, Хорнблоуэр ждал с чашкой в руке, рядом никого не было.
- Мне было приятно услышать от мужа, - сказала она тихо, - что вас назначили на "Сатерленд". Сегодня как никогда Англия нуждается в лучших своих капитанах.
Возможно, она подразумевала больше, чем произнесла вслух. Возможно, она намекала, что Лейтона надо поддержать. Из этого, впрочем, никак не следовало, что она способствовала его назначению на "Сатерленд". Но приятно думать, что она вышла за Лейтона не по любви. Она не должна никого любить! Хорнблоуэр припоминал каждое ее слово, каждый обращенный на мужа взгляд. Да, она не походила на счастливую новобрачную. И все же - все же она жена Лейтона, в эту самую минуту она с ним в постели. От этой мысли у Хорнблоуэра сделались корчи.
Так не пойдет. Он рассудочно убеждал себя, что на этом пути его ждут лишь муки и безумие, и, ухватившись за первую пришедшую в голову мысль, принялся разбирать заключительную партию в вист. Не прорежь он так неудачно на заход Эллиота, он бы спас роббер. Сыграл он правильно - вероятность была три к двум - но азартный картежник не стал бы об этом задумываться. Он бы взял свою взятку, я, в данном случае, оказался прав. Но только азартный картежник понадеялся бы, что король окажется бланковым. Хорнблоуэр всегда гордился научной выверенностью своей игры. Так-то оно так, но сегодня вечером он расстался с двумя гинеями, и в его теперешнем положении это большая потеря.
Прежде, чем "Сатерленд" снимется с якоря, надо купить пяток поросят, две дюжины кур, да и пару барашков, кстати. Без вина тоже не обойтись. В Средиземноморье он купит дешевле, но на первую пору надо иметь на борту хотя бы пять-шесть дюжин. Капитан ни в чем не должен иметь нужды, иначе это может дурно сказаться на дисциплине. Кроме того, путешествие предстоит долгое, надо будет принимать других капитанов - да и адмирала, вероятно. Те будут неприятно удивлены, если он угостит их корабельной провизией, которой обыкновенно довольствуется сам. Список необходимых покупок все удлинялся. Портвейн, херес, мадера. Яблоки и сигары. Не меньше дюжины рубашек. Еще четыре пары шелковых чулок - похоже, предстоит много официальных поездок на берег. Ящичек чаю. Перец, корица, гвоздика. Инжир и чернослив. Восковые свечи. Все, что необходимо капитану для поддержания достоинства - и самоуважения. Он не желал выглядеть нищим.
Он мог бы потратить жалование за следующие три месяца, и много бы не показалось. Марии придется поэкономить эти три месяца, но ей, по счастью, не привыкать к бедности и назойливым кредиторам. Бедная Мария. Если он когда-нибудь станет адмиралом, то вознаградит ее за все лишения. Еще хорошо бы купить книг - не для развлечения, таких у него целый ящик, все старые друзья, включая "Упадок и гибель Римской империи" - но чтобы подготовиться к предстоящей кампании. Вчерашняя "Морнинг Кроникл" сообщила, что вышли "Очерки современной войны в Испании" - очень бы хотелось приобрести этот труд и еще книг шесть. Чем больше он узнает про полуостров, у чьих берегов ему предстоит сражаться, про видных представителей народа, который ему предстоит защищать, тем лучше. Но книги стоят недешево, а денег взять неоткуда.
Он перевернулся на другой бок. Фортуна вечно обделяет его призовыми деньгами. За потопленный "Нативидад" Адмиралтейство не выплатило ни пенса. Последний раз нежданное богатство привалило ему несколько лет назад, когда он совсем еще молодым капитаном захватил "Кастилью", и с тех пор ничего - а ведь иные капитаны составили тысячные состояния. Это сводило его с ума, тем более что, если б не теперешняя нищета, легче было бы набрать матросов на "Сатерленд". Нехватка матросов оставалась самой тягостной из его проблем нехватка матросов и леди Барбара в объятиях Лейтона. Описав полный круг, мысли Хорнблоуэра двинулись проторенным путем. Он лежал без сна всю долгую, утомительную ночь, пока рассвет не начал проникать сквозь занавеси на окнах. Фантастические домыслы о том, что думает леди Барбара, сменялись прозаическими рассуждениями - как лучше подготовить "Сатерленд" к выходу в море.
V
Капитан Хорнблоуэр расхаживал взад и вперед по шканцам, а вокруг кипела работа - в шуме и сутолоке "Сатерленд" снаряжался к отплытию. Сборы затягивались, и он злился, хотя отлично знал причины задержки - их было несколько, и для каждой существовало свое, вполне рациональное объяснение. Две трети людей, которых унтер-офицеры подгоняли сейчас линьками, а боцман Гаррисон - тростью, до вчерашнего дня не то что корабля, моря в глаза не видели. Простейший приказ повергал их в растерянность, приходилось вести их к месту и буквально вкладывать в руки трос. Но даже и тогда проку от них было куда меньше, чем от бывалых моряков - они еще не приноровились разом налегать всем телом на трос и дальше выбирать ходом. А раз начав тянуть, они уже не останавливались - приказ "стой выбирать" был для них пустым звуком. Не раз и не два они сбивали с ног опытных матросов, когда те замирали по команде. В результате одной из таких накладок бочонок с водой сорвался с искового горденя и лишь по счастливой случайности не угодил прямиком в стоящий у борта барказ.
Хорнблоуэр сам распорядился, чтоб воду загружали в последнюю очередь. От долгого пребывания в бочках она застаивается, в ней заводится зеленая живность - загружать ее надо по возможности позже, даже день-два имеют значение. Двенадцать тонн сухарей задержал по обычной своей бестолковости Провиантский Двор - похоже, тамошние клерки не умеют ни читать, ни считать. Дело осложнялось тем, что одновременно выгружали и перетаскивали к кормовому люку драгоценные капитанские припасы. Это уже вина Патриотического Фонда, задержавшегося с высылкой Хорнблоуэру наградной шпаги ценою в сто гиней. Ни один лавочник в порту не поверил бы в долг уходящему в плаванье капитану. Шпага пришла только вчера, Хорнблоуэр еле-еле успел заложить ее в лавке у Дуддингстона, причем Дуддингстон принял ее весьма неохотно и то лишь под клятвенное заверение, что Хорнблоуэр выкупит ее при первой возможности.
- Понаписали-то, понаписали, - говорил Дуддингстон, тыча коротким указательным пальцем в витиеватую надпись, которую Патриотический фонд вывел на стальном лезвии ценою немалых издержек.
Практическую ценность представляло лишь золото на ножнах и рукояти, да мелкие жемчужины на эфесе. Дуддингстон, будем к нему справедливы, был совершенно прав, заявив, что под такой залог нельзя отпустить товару больше чем на сорок гиней, даже учитывая проценты и твердое обещание выкупить. Однако слово свое он сдержал и припасы прислал на рассвете следующего же дня - еще осложнив Хорнблоуэру сборы.
На переходном мостике баталер Вуд топал от ярости ногами.
- Черти бы вас побрали, идиоты косорукие! - орал он. - Вот вы, сударь, в лихтере, уберите свою дурацкую ухмылку и давайте аккуратнее, а то загоню под палубу и отправитесь с нами! Помалу, помалу! Черт! Кто так швыряет ром по семь гиней за бочонок?! Это же вам не чугунная болванка!
Вуд надзирал за погрузкой рома. Бывалые моряки норовили подстроить так, чтоб новички по безалаберности раскололи пару бочонков - тогда удавалось перехватить глоток-другой. Ухмыляющиеся матросы из лихтера не упускали случая подсобить. Судя по раскрасневшимся лицам и неудержимой веселости некоторых моряков, им удалось нализаться даже под недремлющим оком Вуда и морских пехотинцев. Впрочем, Хорнблоуэр не собирался вмешиваться, Матросы воруют ром при всяком удобном и неудобном случае, препятствовать им - только попусту ронять свое достоинство; никто еще не преуспел в этой безнадежной борьбе.
С высоты шканцев Хорнблоуэр наблюдал занятную сценку на главной палубе. Молодой верзила - судя по бицепсам, рудокоп - ошалев от изливаемого на него потока брани и непонятных приказов, набросился на Гаррисона с кулаками. Но Гаррисон недаром был боцман - к своим пятидесяти годам он побывал в сотнях таких переделок, и силы ему было не занимать. Уклонившись от неловкого замаха, он сокрушительным ударом в челюсть сбил корнуольца с ног, потом без церемоний поднял за шиворот и пинками погнал по палубе к простаивающей тали. Корнуолец обалдело ухватился за трос и потянул вместе с остальными. Хорнблоуэр одобрительно кивнул.
Корнуолец совершил преступление, карающееся, согласно Своду Законов Военного Времени, "смертью либо наказанием более мягким, по усмотрению трибунала" - поднял руку на офицера. Но сейчас не время судить по всей строгости законов военного времени, хоть их и зачитали корнуольцу вчера, когда зачисляли в команду. Джерард на барказе прочесал Рендрут, Камборн и Сент-Ив, захватил врасплох и повязал пятьдесят крепких корнуольцев. Понятно, те еще не разобрались в сложной административной машине, частью которой оказались так неожиданно. Случись это через месяц, когда все на корабле проникнутся чудовищностью подобного проступка, наверно, пришлось бы созвать трибунал, наказать ослушника кошками или даже повесить, но сейчас Гаррисон сделал самое разумное - двинул в челюсть и отправил работать дальше. Хорнблоуэр возблагодарил Бога, что он капитан, а не боцман. Для него попытка двинуть кого-нибудь в челюсть окончилась бы плачевно.
Он переступил с ноги на ногу и вспомнил, что смертельно устал. Он не спал несколько ночей, дни проводил в бесконечных хлопотах. Мысли о леди Барбаре и Марии, денежные затруднения и нехватка матросов так истощили его нервы, что он не смог перепоручить мелкие заботы Джерарду и Бушу, которые бы превосходно со всем справились. Тревога подстегивала его, не давала усидеть на месте. Он постоянно чувствовал себя разбитым, усталым и отупевшим. День за днем он мечтал, как выйдет в море, замкнется в приличествующем капитану одиночестве, оставит позади все сухопутные тревоги, даже леди Барбару.
Последняя встреча основательно выбила его из колеи. Ему хватило ума понять это и попытаться исправить. Он бросил биться над неразрешимым вопросом - она или не она добилась его назначения на "Сатерленд", он всячески гнал от себя изматывающую ревность. Он убедил себя, что хочет одного - сбежать от леди Барбары, от утомительно нежной Марии, от всей запутанной жизни на берегу.
Он грезил о море, как потерпевший крушение грезит о глотке воды. Два дня назад сегодняшняя суета перед отплытием представлялась ему венцом желаний. Теперь он сглотнул, внезапно осознав, что это не так. Расставаться с леди Барбарой было, как резать по живому, и - удивительное дело - разлука с Марией тоже его опечалила. К его возвращению ребенку исполнится год, он будет ходить, возможно - лепетать первые слова. Марии придется вынашивать и рожать без мужа, без его поддержки. Она мужественно отказывалась говорить на эту тему, но он знал, как ей будет его недоставать. Он покидал ее с тяжелым сердцем.
Они прощались в гостиной, заранее решив, что Мария не станет растягивать мучения и провожать его на корабль. Когда она подняла к нему лицо, он увидел, что, несмотря на всю выдержку, губы ее дрожат и глаза увлажнились. Тогда он еще рвался на волю и расстался с ней довольно легко. Теперь все переменилось.
Обругав себя сентиментальным глупцом, Хорнблоуэр взглянул на флюгер. Без сомнения, ветер отходит. Если он задует с норда или с норд-оста, адмирал захочет скорее выйти в море. Караван, "Калигула" и "Плутон" уже в заливе Каусенд. Коли адмирал решил не ждать отстающих, любое, даже неизбежное, промедление его раздосадует.
- Велите пошевеливаться, мистер Буш, - крикнул Хорнблоуэр.
- Есть, сэр, - спокойно отозвался Буш.
Это еще больше взбесило Хорнблоуэра. За спокойным ответом он угадывал легкий укор, никому, кроме Буша с Хорнблоуэром, незаметный. Буш выкладывается до предела, из матросов выжимает все - и Хорнблоуэр это отлично видит. Он просто выплеснул раздражение. Сколько раз он наказывал себе не говорить офицерам ненужных слов - и вот опять. Чтобы это не повторилось, Хорнблоуэр пошел в каюту, чего прежде делать не намеревался.
Часовой посторонился, пропуская его с полупалубы в спальную каюту. Он была просторна, так что помимо двенадцатифунтовой пушки свободно вмещала койку, письменный стол и рундук. Хорнблоуэр прошел через спальню в следующую каюту, тоже просторную - строившие "Сатерленд" голландцы своих капитанов уважали. Она протянулась на всю ширину кормы, сквозь большие кормовые окна проникало солнце. От покрашенных в бежевый цвет переборок было светло и радостно - цветовую гамму удачно дополняли черные махины двенадцатифунтовок. Полвил, лежа на животе, убирал ящики с вином, ему помогали двое матросов. Хорнблоуэр сумрачно взглянул на них, осознав, что не сможет пока уединиться на кормовой галерее - его будет видно из каюты.
Он вернулся в спальню, со вздохом повалился на койку, но не улежал вскочил и пошел к письменному столу. Вытащил хрустящие бумаги, сел, принялся перечитывать.
Прибрежной эскадре в западном Средиземноморье от сэра Перси Гилберта Лейтона, К. Б., контр-адмирала Красного Флага приказы...
Далее следовали обычные указания - ночные сигналы, кодовые сигналы, британские, испанские и португальские; места встречи на случай, если суда потеряют друг друга из виду; пара строк о тактике боя в случае неприятельского нападения. Флагман будет сопровождать до Лиссабона грузовой конвой в Тахо - там Лейтон, вероятно, получит дальнейшие распоряжения. "Калигула" проводит в Маон транспорты "Хэриэт" и "Нэнси". "Сатерленд" отправится с Ост-Индийцами до широты 35 градусов, а затем повернет к Гибралтарскому проливу. Место встречи - у мыса Паламос. Капитанов извещали, что андалузское побережье, за исключением Кадиса и Тарифы, захвачено французами, равно как и побережье Каталонии вплоть до Таррагоны. Капитанам предписывалось, входя в любой испанский порт, принимать предосторожности на случай нахождения там французов. К приказам прилагались инструкции для шкиперов каравана, в них говорилось почти то же самое.
Однако Хорнблоуэру бумаги, которые он перебирал, рассказывали длинную и сложную повесть. Они говорили ему, что и сейчас, спустя пять лет после Трафальгара, Англия, владеющая величайшим в истории флотом, напрягает в борьбе последние силы. Корсиканец строит суда почти в каждом европейском порту - в Гамбурге, Антверпене, Бресте, Тулоне, Венеции, Триесте и еще в паре десятков мест. И за каждым из этих портов должны неусыпно следить побитые штормами британские эскадры - все сто двадцать линейных кораблей можно было бы задействовать на одну блокаду. А ведь в каждом заливчике, в каждой рыбачьей бухте вдоль половины европейского побережья укрываются каперы - иногда просто большие гребные лодки, полные вооруженных людей они ждут случая выйти в море и захватить беззащитное купеческое судно. Оберегая торговый флот, несут неусыпный дозор британские фрегаты, и всякое королевское судно, куда бы оно ни направлялось, обязательно хоть ненадолго берет под защиту купеческий караван. Чтобы победить в этой войне против всего мира, надо тщательно распределить силы, выверить каждый шаг, особенно сейчас, когда, напрягая все мускулы, Англия переходит в наступление. Ее войска идут маршем по Испании, и три линейных корабля, которые с трудом удалось оторвать от других насущных задач, должны атаковать уязвимый фланг, неосторожно подставленный Бонапартом при наступлении на Пиренейский полуостров. "Сатерленду" назначено стать острием копья, которое поразит деспота, подмявшего под себя весь Европейский континент.
Это все замечательно. Машинально Хорнблоуэр заходил из угла в угол голова опущена, чтобы не задевать палубный бимс - четыре шага вперед, четыре шага назад между двенадцатифунтовкой и дверью. Ему доверили почетное и ответственное задание, однако у него нет команды. Чтобы ставить паруса, как положено на королевском судне, с быстротой и сноровкой, определяющей разницу между победой и поражением, требуется двести пятьдесят опытных моряков. А если все опытные моряки будут ставить паруса, кто встанет к пушкам? Чтобы палить с обоих бортов, надо еще четыреста пятьдесят артиллеристов - правда, половина из них могут быть необучены - и почти сто человек, чтобы подносить порох и выполнять другие обязанности по судну.
У него сто девяносто обученных моряков с "Лидии" и еще сто девяносто зеленых салаг. Пока "Сатерленд" стоял в порту, из старой команды двадцать человек сбежали, бросив невыплаченное жалованье за два года и рискуя получить тысячу ударов кошкой. И это еще немного. У иных капитанов за время столь долгой стоянки дезертировали бы две трети. И тем не менее потеря была ощутимая. Ему нужно еще сто семьдесят матросов - сто семьдесят обученных матросов. Шесть недель, и он бы вымуштровал новичков - за исключением неизбежной доли безнадежных, больных, калек или придурков. Он бы сделал из них сносных моряков и артиллеристов. Но меньше чем через шесть недель, может быть - меньше, чем через три, он будет сражаться у берегов Испании. Не исключено, что он завтра же схватится с неприятелем - ветер становится восточное, при таком ветре французская эскадра из Бреста запросто обойдет блокаду и непрочь будет поживиться лакомыми Ост-Индийцами. И вот французский корабль первого ранга, не испытывающий недостатка в матросах, сойдется рей к рею с "Сатерлендом" - матросов две трети от нужного числа, и каждый второй страдает морской болезнью...
Хорнблоуэр снова сжал кулаки. Отчаяние душило его. Он будет отвечать за любой провал, его будут презирать и (что столь же невыносимо) жалеть другие капитаны. Он алкал и жаждал пополнения, как проигравшийся картежник - злата, как юноша - возлюбленную. Теперь матросов ждать неоткуда. Отправив Джерарда в Сент-Ив и Редрут, он исчерпал последнюю возможность. Джерард привез пятьдесят человек, и это еще большая удача. С каравана не удастся снять ни одного. Правительственные транспорты в Лиссабон, правительственные грузовые суда в Маон, корабли Ост-Индской компании - все они под защитой закона. Хорнблоуэр ощущал себя в клетке.
Он снова шагнул к письменному столу, вынул свой экземпляр вахтенного расписания - над этой бумагой они с Бушем промучились почти целую ночь. Успешное управление судном в условиях нехватки людей зависит главным образом от этого документа: знающих людей надо расставить в узловых точках, новичков равномерно распределить вокруг - пусть набираются опыта - но так, чтобы не чинили помех в работе. Фор-марс, грот-марс, бизань-марс, полубак и ют; обязанности каждого человека расписаны, при любом из тысячи возможных маневров, в непогоду и в вёдро, средь бела дня или в ночи он без промедления займет свой пост, в точности зная, что ему делать. Знает он и свое место у пушки под командованием дивизионного офицера.
Хорнблоуэр еще раз пробежал глазами вахтенное расписание. Удовлетворительно - пока. То была стабильность карточного домика - на первый взгляд все устойчиво, но малейшее изменение - и он рассыпался. Потери в бою или болезни мгновенно разрушат стройную систему. Хорнблоуэр зашвырнул вахтенное расписание в стол - он вспомнил, что и без болезней каждые десять дней на корабле умирает матрос - от несчастных случаев и естественных причин только, не беря в расчет неприятельские действия. К счастью, умирать будут главным образом необстрелянные новички.
Хорнблоуэр навострил уши. Сверху доносились хриплые приказания, свист боцманских дудок, дружный топот матросов - втаскивали на борт барказ. Уже некоторое время он слышал странный звук, непохожий на визг шкивов в блоках. Он не сразу понял, что визжат свиньи - его и кают-компании. Их наконец-то поднимали на борт. Он различал также овечье блеянье и петушиное "кукареку", сопровождаемое взрывами хохота. Он петуха не покупал, только кур, значит, это чей-то еще, кают-компанейский или мичманов.
Кто-то заколотил в дверь, Хорнблоуэр схватил бумаги и плюхнулся на стул - не дай Бог увидят, что он с волнением ожидает отплытия.
- Войдите, - рявкнул он. В дверь просунулось перепуганное личико - то был Лонгли, племянник Джерарда, он впервые выходил в море.
- Мистер Буш говорит, только что кончили загружать припасы, сэр, выговорил он тонким голосом.
Хорнблоуэр, силясь не улыбнуться, с ледяным безразличием созерцал перепуганного мальца.
- Очень хорошо, - проворчал он и уткнулся в бумаги.
- Да, сэр, - после секундного колебания сказал мальчик, закрывая дверь.
- Мистер Лонгли! - взревел Хорнблоуэр.
Детское лицо, еще более напуганное, снова возникло в двери.
- Заходите, юноша, - сказал Хорнблоуэр сурово. - Заходите и встаньте смирно. Что вы сказали последним?
- Э... сэр... я сказал... мистер Буш...
- Ничего подобного. Что вы сказали последним?
Детское лицо сморщилось от натуги и тут же разгладилось - Лонгли понял, о чем его спрашивают.
- Я сказал "да, сэр", - произнес он фальцетом.
- А что должны были сказать?
- "Есть, сэр".
- Верно, очень хорошо.
- Есть, сэр.
Мальчик сообразителен и не теряет головы от страха. Если он научится управлять матросами, из него выйдет толковый уорент-офицер. Хорнблоуэр убрал бумаги и запер ящик, еще несколько раз прошелся по каюте, выдерживая приличную паузу, и, наконец, поднялся на шканцы.
- Ставьте паруса, как будете готовы, мистер Буш, - сказал он.
- Полегче с горденями, эй вы... вы...
Даже Буш дошел до той кондиции, когда брань не облегчает сердце. Корабль выглядит ужасающе, палубы грязны, команда валится с ног. Хорнблоуэр, сцепив руки за спиной, тщательно изображал олимпийскую невозмутимость. По приказу "все наверх паруса ставить" унтер-офицеры погнали по местам отупевших от усталости матросов. Сэвидж, старший мичман, возмужавший у Хорнблоуэра на глазах, криками подгонял готовую команду к фалам грот-марселя. Сэвидж был бледен, глаза его налились кровью - ночной кутеж в каком-то плимутском притоне не прошел ему даром. Крича, он прикладывал руку к затылку - шум явно его терзал. Хорнблоуэр улыбнулся несколько дней в море выветрят из юноши всякие следы попойки.
- Ютовый старшина! - хрипло орал Сэвидж. - Почему готовая команда еще не на корме?! Живее, ребята, живее! Разобрать фалы грот-марселя! Эй, старшина судовой полиции! Пошлите на корму бездельников! Эй, оглохли, что ли?!
Рядом с Хорнблоуэром по бизань-вантам побежал, увлекая за собой матросов, боцманмат. Юный Лонгли на секунду замер, провожая его взглядом, потом скорчил решительную мину, прыгнул на выбленки и полез вверх. Хорнблоуэр подметил быструю смену чувств - сперва Лонгли испугался высоты, потом мужественно решил, что влезет везде, куда отваживаются влезть другие. Из этого мальчика будет толк.
Буш глядел на часы и с досадой жаловался штурману:
- Девять минут уже! Только поглядите на них. Пехотинцы и те больше похожи на моряков!
Морские пехотинцы дальше на корме тянули крюйс-фалы, выстукивая по палубе башмаками. Они работали, как солдаты, с солдатской выправкой, словно на учениях. Моряков это всегда забавляло, но не приходится отрицать, что сейчас от пехотинцев действительно больше проку.