Страница:
Токийским чиновникам и в голову не приходило, что Зорге не имел никакого отношения к германской нацистской партии. На самом деле он был немецким коммунистом и работал на Москву. Годами он посылал в Москву информацию о военных планах правительства Тойо. Его последнее сообщение оказалось поистине бесценным. В 1941 году армия Гитлера стояла на подступах к Москве. С востока Советскому Союзу угрожала японская армия, сосредоточившая большие силы на своих маньчжурских базах. Сталину было жизненно необходимо знать, собирается ли Япония напасть на СССР. Зорге удалось получить ответ: японская армия не намеревалась переходить границу Советского Союза. Получив эту информацию, Сталин смог передислоцировать сорокатысячную армию с Дальнего Востока на московский фронт. Эта армия помогла задержать немцев на несколько недель, а затем наступила зима, и Москва была спасена.
Зорге спас Москву, но не себя. Его разоблачили и в конце концов повесили. Но переданная им информация, возможно, изменила ход истории.
Третий путь внедрения агента в высшие эшелоны власти другого государства используется чаще всего. Он заключается в вербовке человека, уже занимающего достаточно высокий пост. Вербовка может оказаться мучительно долгим процессом, но иногда ее удается осуществить поразительно быстро. Для этой цели «искатели талантов» постоянно присматриваются к дипломатическому корпусу в поисках потенциальных кандидатов: высокопоставленных чиновников «второй стороны», которые кажутся разочаровавшимися, неудовлетворенными, обиженными, ожесточившимися или представляются подходящими для вербовки по какой-либо иной причине.
Аналогичному изучению подвергаются и иностранные делегации. Обычно «искатель талантов» только смотрит, нет ли среди членов делегации человека, который в принципе мог бы отколоться от своих соотечественников, с удовольствием вспомнить доброе старое время и в конце концов изменить свои патриотические привязанности. Если такой кандидат обнаружен, то за дело принимается вербовщик. Работа последнего обычно начинается со «случайного» знакомства, которое со временем перерастает в более сердечные и теплые отношения. В конце концов «друг» просит оказать ему небольшую услугу; как правило, ему требуется незначительная, почти ничего не значащая информация.
После этого ловушка захлопывается, и для новоиспеченного агента все пути отступления оказываются отрезанными. Чем более жесток режим на родине только что завербованного агента, тем менее вероятно, что он решится во всем признаться властям и отдаться на несуществующую милость режима.
Человеком, согласившимся работать в пользу другого государства, могут двигать различные мотивы. К измене его могут подтолкнуть денежные долги, неудачная семейная жизнь, отказ в продвижении по службе, отвращение к режиму, царящему в его стране, или просто страсть к деньгам и приключениям. Вербовщик может воспользоваться человеческими слабостями, чаще всего сексуальной распущенностью или склонностью к гомосексуализму, а иногда бывает достаточно лишь обещаний и лести.
Очень многие граждане СССР стали иностранными агентами совершенно сознательно, повинуясь «голосу совести»; достаточно упомянуть Пеньковского и Гордиевского. Но большинством шпионов руководит невероятное тщеславие, глубокая убежденность в том, что только они понимают, что в этом мире правильно, а что нет.
Самый странный из путей вербовки агентов называется «появлением». Как следует из названия, потенциальный агент просто неожиданно появляется сам, без какого бы то ни было предупреждения, и предлагает свои услуги.
К таким случаям то разведывательное управление, которому предлагает свои услуги потенциальный агент, всегда относится крайне скептически: уж слишком велика вероятность того, что это всего лишь «подсадная утка», направленная второй стороной. Когда в 1960 году высокий русский стал искать связи с американцами, заявив, что он является полковником Главного разведывательного управления Министерства обороны СССР и хочет работать на Запад, ему попросту отказали.
Ошеломленный отказом русский решил попытать счастья с британцами, и те предоставили ему возможность проявить себя. Олег Пеньковский оказался одним из самых поразительных агентов за всю историю международного шпионажа. За свою недолгую, всего тридцатимесячную, карьеру шпиона он передал англоамериканской оперативной группе, которая «вела» его, более пяти с половиной тысяч документов – и все они относились к категориям «секретно» и «совершенно секретно». Во время кубинского кризиса, разразившегося из-за размещения русских ракет на этом острове, никто не догадывался, что президент Кеннеди отлично знал все карты, которыми приходилось играть Никите Хрущеву; Кеннеди был в положении игрока в покер, когда за спиной его противника находится большое зеркало. Роль этого зеркала выполнял Пеньковский.
Пеньковский пошел на отчаянный риск, отказавшись выехать на Запад, когда это было еще возможно. После кубинского кризиса советская контрразведка разоблачила его. Пеньковского судили и расстреляли.
Тем, кто в тот вечер принимал участие в совещании в кабинете Коби Дрора, не было нужды рассказывать об Олеге Пеньковском. В мире разведчиков он стал легендой. Когда Шарон как бы невзначай обронил это имя, в мыслях каждого невольно сверкнула мечта, казавшаяся совершенно несбыточной. Настоящий, из крови и плоти, бесценнейший предатель в самом Багдаде? Реально ли это? Может ли такое быть на самом деле?
Коби Дрор одарил Шарона долгим, испытующим взглядом.
– Что ты хочешь сказать, молодой человек?
– Я просто подумал, – преувеличенно скромно ответил Шарон, – а если составить письмо.., просто письмо.., не заставляя никого рисковать.., задать несколько вопросов, трудных вопросов, на которые мы хотели бы получить ответы.., интересно, что он скажет?
Дрор бросил взгляд на Гершона, в обязанности которого входила работа с «нелегальными» агентами. Гершон только пожал плечами, как бы говоря: я занимаюсь людьми, какое мне дело до каких-то писем?
– Хорошо, Давид. Мы напишем ему ответное письмо. Мы зададим ему ряд вопросов. Потом посмотрим. Эйтан, ты займешься этим вместе с Давидом. Прежде чем отправлять письмо, покажите его мне.
Эйтан Хадар и Давид Шарон вместе вышли из кабинета.
– Надеюсь, ты отдаешь себе отчет, какую чертовщину затеял, – проворчал шеф средневосточного отдела, обращаясь к своему подчиненному.
Ответное письмо составлялось необычайно тщательно. Над ним работали несколько экспертов Моссада. Наконец был подготовлен проект ответа на иврите. Перевод на арабский будет сделан в последнюю очередь.
Сначала Давид представился, разумеется только по имени, поблагодарил автора за его предложение и заверил, что послание благополучно прибыло к тем людям, с которыми автор и хотел установить контакт.
Далее в ответе говорилось: автор не может не понимать, что как содержание его послания, так и способ пересылки вызвали удивление и серьезные сомнения. Поскольку автор послания, очевидно, не глупец, он должен также знать, что «моему народу» потребуются кое-какие доказательства искренности его намерений.
Затем Давид заверил автора, что как только такие доказательства будут получены, перевод запрошенной им суммы не заставит ждать, но в любом случае представленная автором информация должна оправдывать те финансовые затраты, которые готов понести «мой народ». В связи с этим автору предлагалось найти ответы на вопросы, изложенные на отдельном листе.
К этому сводилась суть ответного письма, на самом деле оно было намного длиннее и изощреннее. В заключение Шарон дал автору адрес для ответа.
Это был адрес пустующего дома в Риме, который по срочному требованию из Тель-Авива подыскало римское бюро Моссада. Теперь сотрудники римского бюро будут следить за пустым домом. Если там появятся иракские секретные агенты, их сразу обнаружат, и все дело будет закрыто.
Лишь после долгих обсуждений был составлен перечень из двадцати вопросов. Ответы на восемь из них уже были известны Моссаду, причем считалось, что Ирак об этом ничего не знает. Поэтому попытка провести Моссад не удастся.
Восемь других вопросов касались событий, которые должны были вскоре произойти; после этого можно будет проверить правильность ответов. Наконец, на четыре оставшихся вопроса израильтяне и в самом деле очень хотели бы получить ответы, в особенности на вопрос относительно намерений самого Саддама Хуссейна.
– Что ж, посмотрим, как высоко летает эта чертова птичка, – сказал Коби Дрор, просмотрев перечень вопросов.
Наконец профессор арабского факультета Тель-авивского университета перевел письмо на цветистый, образный арабский язык. Шарон подписал его на том же языке, воспользовавшись арабским вариантом собственного имени – Дауд.
В тексте письма содержалось еще одно предложение. Давид говорил, что он хотел бы дать автору имя и, если тот не будет возражать, нельзя ли впредь называть его Иерихоном?
Письмо было отправлено из единственной арабской страны, с которой Израиль поддерживал дипломатические отношения, – из Египта.
После того как письмо ушло, Шарон занялся другими, более прозаическими делами. Чем больше он ждал, чем больше размышлял, тем более сумасшедшей казалась ему вся эта затея. Невероятно опасно пользоваться абонементным почтовым ящиком в стране, где контрразведкой руководит ловкий Хассан Рахмани. Еще опаснее передавать совершенно секретную информацию «открытым текстом», а в первом письме не было даже намека на то, что Иерихон хоть что-то понимает в шифровке сообщений и средствах тайнописи. В будущем, конечно, исключалось и использование обычной почты – если у этой: истории имеется будущее, в чем Шарон все больше и больше сомневался.
Но история получила свое продолжение. Четыре недели спустя в Риме получили ответ Иерихона. Нераспечатанный конверт во взрывобезопасном ящике доставили в Тель-Авив. Были приняты все мыслимые меры предосторожности. Конверт мог быть начинен взрывчаткой или пропитан смертельно ядовитыми веществами. Наконец ученые объявили, что конверт «чист», и его вскрыли.
Ко всеобщему удивлению, ответы Иерихона оказались поразительно точны. На все восемь известных Израилю «контрольных» вопросов Иерихон ответил абсолютно правильно. Ответы на восемь вопросов другой группы относительно передислокации войсковых частей, перестановок в багдадской иерархии, поездок высокопоставленных иракских чиновников за рубеж можно будет проверить позднее, когда эти события совершатся – если они совершатся вообще. Тель-Авив не знал и никак не мог проверить правильность ответов на четыре заключительных вопроса, но все они казались вполне правдоподобными.
Давид Шарон тут же написал ответное письмо. Даже будучи перехваченным иракской контрразведкой, оно не вызвало бы ни малейших подозрений. Дорогой дядюшка, спасибо за письмо, которое я только что получил. Это просто чудесно, что у вас все хорошо и вы здоровы. Ответы на некоторые из заданных вами вопросов потребуют времени, но, если все будет благополучно, я скоро вам снова напишу. Любящий вас племянник Дауд.
Постепенно в Моссаде все больше и больше склонялись к тому мнению, что Иерихон и в самом деле намерен работать на Израиль. В таком случае следовало срочно предпринять какие-то меры. Одно дело – обмен: парой писем, и совсем другое – постоянная связь с глубоко законспирированным агентом в стране, где властвует жестокая диктатура.
Связь посредством посланий, написанных «открытым текстом» в дальнейшем исключалась, точно так же как и пересылка писем почтой через абонементный ящик. Такая связь кратчайшим путем вела к провалу.
Необходимо было направить в Багдад искушенного в оперативной работе офицера, который жил бы там и «вел» Иерихона, используя все обычные средства: тайнопись, коды, тайники для передачи сообщений и безопасные способы пересылки информации из Багдада в Израиль.
– Я в этом не участвую, – повторил Гершон. – Я не стану надолго посылать в Багдад старшего кацу с «темной» миссией. Или вы обеспечиваете дипломатическую «крышу», или никто из моих людей в Багдад не поедет.
– Хорошо, Сэми, – успокоил его Дрор, – пусть будет дипломатическая «крыша». Посмотрим, что у нас есть.
Дипломатический паспорт дает неоспоримые преимущества. «Темного» агента могут арестовать, подвергнуть пыткам, повесить – сделать с ним все что угодно. Аккредитованный дипломат застрахован от таких неприятностей даже в Багдаде: если его уличат в шпионаже, то объявят «персоной нон грата» и вышлют из страны. Так поступают всегда.
Тем летом несколько основных отделов Моссада, особенно аналитический, работали с большой перегрузкой. Гершон уже сказал Дрору, что ни в одном из багдадских посольств у него нет ни одного агента, и настраивался на то, что из этой затеи в любом случае ничего не выйдет. Начался срочный поиск подходящего дипломата.
В Моссаде просмотрели перечень посольств всех государств в Багдаде. Из столиц этих стран доставили списки всех сотрудников. Подходящего кандидата не находилось: никто из иностранных дипломатов никогда ни дня не работал на Моссад, ни в одном из посольств не было даже ни одного сайана.
Потом у какого-то мелкого служащего Моссада появилась мысль: Организация Объединенных Наций. Эта всемирная организация с 1980 года располагала в Багдаде единственным агентством: экономической комиссией ООН для Западной Азии.
Моссад не испытывал недостатка в агентах внутри нью-йоркской штаб-квартиры ООН, и достать список сотрудников комиссии не представляло труда. Таким образом сотрудники Дрора в конце концов вышли на молодого чилийского дипломата, иудея по вероисповеданию, Альфонсо Бенса Монкаду. Он не обучался агентурной работе, но был сайаном и, возможно, согласится оказать помощь Израилю.
Прогнозы Иерихона оправдывались один за другим. Проверка показывала, что передислоцировались именно те дивизии, какие он упоминал, получали повышение или смещались со своих должностей именно те чиновники, о которых он говорил.
– Или все это спектакль, устроенный самим Саддамом, или Иерихон на самом деле готов продать всю свою страну с потрохами, – сделал вывод Коби Дрор.
Давид Шарон послал третье письмо, тоже на первый взгляд самое невинное. Для перевода второго и третьего писем Шарона профессор арабистики не понадобился. В третьем письме говорилось о заказе багдадского клиента, выразившего желание купить очень хрупкие изделия из стекла и фарфора. Вы понимаете, говорил Шарон, что придется немного подождать, пока не будет подобран способ транспортировки ценного груза, гарантирующий его доставку в целости и сохранности.
В Сантьяго был срочно направлен каца, уже давно обосновавшийся в Южной Америке и хорошо говоривший по-испански. Он убедил родителей сеньора Монкады попросить сына срочно взять отпуск по семейным обстоятельствам и вернуться домой, поскольку его мать серьезно заболела. Отец сам звонил сыну в Багдад. Обеспокоенный сын тотчас же обратился с просьбой к руководству комиссией ООН. Ему предоставили отпуск на три недели, и он сразу вылетел в Чили.
В Сантьяго его встретила не больная мать, а целая бригада инструкторов Моссада, умолявших Монкаду согласиться на их предложение. Монкада посовещался с родителями и ответил согласием. Никто из них никогда не был в Израиле, но если эта страна нуждалась в их помощи, они не могли отказать.
Другой сайан из Сантьяго, не задавая лишних вопросов, предоставил свою летнюю загородную виллу. Вилла стояла на берегу океана в саду, окруженном высоким забором. Бригада инструкторов приступила к делу.
Чтобы подготовить кацу к работе с глубоко законспирированным агентом на территории противника, обычно требуется не меньше двух лет. В распоряжении инструкторов было всего три недели. Они работали по шестнадцать часов в сутки, обучая тридцатилетнего чилийца тайнописи и основам шифрования, пользованию микрокамерами и искусству уменьшения обычных фотографий до микрофотоснимков. Они выводили чилийца на улицы и учили обнаруживать слежку, предупреждая, что от слежки можно уходить лишь в исключительных случаях, когда при тебе находятся безусловно компрометирующие материалы. Они говорили, что при малейшем подозрении, даже если ему только показалось, что за ним следует «хвост», нужно немедленно отказаться от встречи или передачи материалов и попытаться сделать это позднее.
Они показали ему, как пользоваться самовозгорающимися препаратами, спрятанными в фальшивой авторучке, чтобы за несколько секунд уничтожить компрометирующие материалы, укрывшись в общественном туалете или даже просто завернув за угол.
Они вывозили его в город и учили обнаруживать преследующий автомобиль. При этом один из инструкторов выполнял роль учителя, а другие – преследователей. Ежедневно занятия велись до тех пор, пока у чилийца не начинало звенеть в ушах, не переставали что-либо различать глаза и не оставалось лишь одно-единственное желание – спать.
Они рассказывали ему о шпионских тайниках – укромных уголках, в которых можно оставить письмо для агента или забрать переданное им сообщение. Они показали, как сделать тайник из небольшой ниши за плохо укрепленным в стене кирпичом, под надгробной плитой, в трещине ствола старого дерева или под каменной плитой тротуара.
Через три недели Альфонсо Бенс Монкада попрощался с готовыми расплакаться родителями и через Лондон снова вылетел в Багдад. Проводив чилийца, старший инструктор откинулся на спинку кресла, устало провел ладонью по лбу и сказал:
– Если этот бедняга останется в живых и даже не попадет за решетку, я совершу паломничество в Мекку.
Инструкторы рассмеялись: все знали, что их руководитель – правоверный иудей. Никто из них понятия не имел, что предстоит делать Монкаде по возвращении в Багдад. Им и не нужно было этого знать. Впрочем, пока этого не знал и сам Монкада.
Во время короткой остановки в лондонском аэропорту Хитроу Монкаду привезли в отель «Пента». Там его ждали Сэми Гершон и Давид Шарон. От них Монкада впервые услышал о сути своего задания.
– Даже не пытайтесь узнать, кто он такой, – предупредил Монкаду Гершон. – Это будет наша забота. Подготовьте тайники, следите за ними, обслуживайте их – и все. Мы передадим вам перечень вопросов, на которые нам хотелось бы получить ответы. Все будет написано по-арабски, вы ничего не поймете. Мы думаем, что Иерихон скорее всего вообще не говорит по-английски. Не пытайтесь переводить наши письма. Просто оставляйте их в тайнике для передачи Иерихону и делайте соответствующую отметку мелом, чтобы он знал, куда ему следует наведаться за письмом. Когда увидите его отметку, направляйтесь к тайнику и заберите ответ.
В спальне гостиничного номера Альфонсо Бенсу Монкаде вручили новый багаж. Там был фотоаппарат, внешне казавшийся обычным туристическим «Пентаксом», но снабженный специальной кассетой для микросъемки на сто кадров, а также на первый взгляд самый обычный алюминиевый штатив, который позволял устанавливать аппарат на определенном расстоянии от бумаги. Фотоаппарат был заранее настроен на такое расстояние.
В наборе туалетных принадлежностей под видом лосьона, применяющегося после бритья, имелись самовозгорающиеся препараты и невидимые чернила нескольких типов. В бюваре была специальная бумага для тайнописи. В заключение ему рассказали о способах связи с Моссадом, которые были отработаны во время обучения Монкады в Чили.
Он будет посылать письма о шахматных партиях – Монкада и в самом деле был большим любителем шахмат – своему знакомому по переписке угандийцу Джастину Бокомо, который работал в генеральном секретариате штаб-квартиры ООН в Нью-Йорке. Его письмо всегда будет отправляться из Багдада только с дипломатической почтой, направляемой в Нью-Йорк. Ответы Монкада также будет получать от мистера Бокомо из Нью-Йорка.
Бенс Монкада, разумеется, этого не знал, но в Нью-Йорке и в самом деле жил угандиец по фамилии Бокомо. Впрочем, важнее то, что в почтовом офисе ООН работал агент Моссада, которому было поручено перехватывать письма Монкады.
Письма от Бокомо будут написаны только на одной стороне листа, а на другой после специальной обработки появится перечень вопросов, интересующих Моссад. Этот перечень нужно будет сфотографировать (так, чтобы этого никто не видел) и фотокопию передать Иерихону через один из обусловленных тайников. Ответ Иерихона, вероятно, будет написан замысловатой арабской вязью. Каждую страницу ответа нужно будет сфотографировать десять раз (на случай возможных дефектов), а пленку отправить Бокомо.
Оказавшийся снова в Багдаде молодой чилиец был перепуган до смерти, но тем не менее подготовил шесть тайников, большей частью за непрочно держащимися кирпичами в старых стенах и полуразрушенных зданиях или под плитами мостовых в пустынных переулках, а один – под каменным подоконником бесхозного магазина.
Монкада ждал, что его вот-вот схватит кошмарный Амн-аль-Амм, но встречал лишь мирных жителей Багдада, столь же обходительных и гостеприимных, как и прежде. Никто не обращал внимания на любознательного иностранного туриста, бродившего по узким улочкам и переулкам Старого города, Армянского квартала, по базару в Касре, где торговали фруктами и овощами, по старым кладбищам – везде, где можно было надеяться найти полуразрушенные старые стены и расшатанные плиты мостовых, заглядывать под которые не придет в голову никому и никогда.
Монкада тщательно описал расположение шести тайников, три из которых предназначались для передачи писем Иерихону, а три других – для получения ответов от него. Кроме того, Монкада нашел шесть мест – на стенах, воротах, ставнях, – где начерченный мелом неприметный условный знак даст знать Иерихону, что в определенном тайнике его ждет письмо, или сообщит Монкаде, что в другом тайнике лежит готовый ответ Иерихона.
Каждая меловая отметка соответствовала определенному тайнику. Монкада описал расположение тайников и меловых отметок настолько подробно, что Иерихон без труда найдет их только по этому описанию.
Монкада постоянно проверял, не тянется ли за ним пешком или на автомобиле «хвост». Лишь однажды он обнаружил наблюдение, но настолько открытое и ленивое, что даже он понял: Амн-али-Амм по очереди следит за всеми дипломатами, просто на всякий случай. На следующий день «хвоста» не оказалась, и Монкада снова принялся за работу.
Когда все было готово, чилиец напечатал на пишущей машинке, где расположены тайники и места для меловых отметок, ленту тут же уничтожил, сфотографировал напечатанное, сжег машинописный экземпляр, а пленку отослал мистеру Бокомо. Небольшой пакет попал сначала в почтовый офис здания ООН на Ист-Ривер в Нью-Йорке, а оттуда – к Давиду Шарону в Тель-Авив.
Самый большой риск был связан с передачей всей этой информации Иерихону. Для этого существовал только один путь – через тот проклятый абонементный почтовый ящик в Багдаде. Шарон написал «дядюшке», что необходимые документы будут положены в абонементный ящик ровно в полдень через четырнадцать дней, то есть 18 августа 1988 года, и должны быть забраны не позднее чем через час.
Переведенное на арабский язык письмо Иерихону было у Монкады уже к 16 августа. За пять минут до полудня 18 августа он вошел в здание почтамта. Здесь ему показали абонементный ящик, в который он и опустил объемистый пакет. Никто его не остановил и не арестовал. Час спустя Иерихон вскрыл ящик и достал пакет. Его тоже не остановили и не арестовали.
После установления надежной системы связи обмен письмами резко ускорился. Иерихон настаивал на том, что он сам будет «оценивать» стоимость ответа на каждый интересующий Тель-Авив вопрос, причем ответ будет отправлен лишь после перевода соответствующей суммы на депозитный счет. Он назвал номер счета в никому не известном венском банке «Винклер», который находился в переулке Балльгассе, неподалеку от Францисканерплатц.
Тель-Авив согласился – и немедленно проверил банк. Он оказался небольшим и абсолютно неприступным учреждением, окруженным плотной завесой тайны. Впрочем, в банке имелся указанный Иерихоном счет; действительно, первые двадцать тысяч долларов банк принял, а не возвратил с недоуменными вопросами в финансовое учреждение, из которого была переведена эта сумма.
Моссад поинтересовался, не хочет ли Иерихон ради собственной безопасности назвать свое настоящее имя, поскольку только в этом случае, если что-то пойдет не так, западные друзья смогли бы оказать ему помощь. Иерихон не только категорически отказался, но заявил, что, если Моссад попытается наблюдать за тайниками либо установить с ним личный контакт каким-либо иным путем или на его счет перестанут поступать деньги, он немедленно разорвет все связи.
Моссад был вынужден согласиться, но в то же время попытался действовать окольными путями. Для начала был составлен психопортрет Иерихона, тщательно изучен его почерк; полученные данные сравнили со сведениями обо всех высокопоставленных иракских чиновниках. В конце концов аналитики пришли к заключению, что Иерихон – мужчина средних лет, умеренно образованный, вероятно, плохо или неуверенно говорит по-английски и занимает военную или полувоенную должность.
Зорге спас Москву, но не себя. Его разоблачили и в конце концов повесили. Но переданная им информация, возможно, изменила ход истории.
Третий путь внедрения агента в высшие эшелоны власти другого государства используется чаще всего. Он заключается в вербовке человека, уже занимающего достаточно высокий пост. Вербовка может оказаться мучительно долгим процессом, но иногда ее удается осуществить поразительно быстро. Для этой цели «искатели талантов» постоянно присматриваются к дипломатическому корпусу в поисках потенциальных кандидатов: высокопоставленных чиновников «второй стороны», которые кажутся разочаровавшимися, неудовлетворенными, обиженными, ожесточившимися или представляются подходящими для вербовки по какой-либо иной причине.
Аналогичному изучению подвергаются и иностранные делегации. Обычно «искатель талантов» только смотрит, нет ли среди членов делегации человека, который в принципе мог бы отколоться от своих соотечественников, с удовольствием вспомнить доброе старое время и в конце концов изменить свои патриотические привязанности. Если такой кандидат обнаружен, то за дело принимается вербовщик. Работа последнего обычно начинается со «случайного» знакомства, которое со временем перерастает в более сердечные и теплые отношения. В конце концов «друг» просит оказать ему небольшую услугу; как правило, ему требуется незначительная, почти ничего не значащая информация.
После этого ловушка захлопывается, и для новоиспеченного агента все пути отступления оказываются отрезанными. Чем более жесток режим на родине только что завербованного агента, тем менее вероятно, что он решится во всем признаться властям и отдаться на несуществующую милость режима.
Человеком, согласившимся работать в пользу другого государства, могут двигать различные мотивы. К измене его могут подтолкнуть денежные долги, неудачная семейная жизнь, отказ в продвижении по службе, отвращение к режиму, царящему в его стране, или просто страсть к деньгам и приключениям. Вербовщик может воспользоваться человеческими слабостями, чаще всего сексуальной распущенностью или склонностью к гомосексуализму, а иногда бывает достаточно лишь обещаний и лести.
Очень многие граждане СССР стали иностранными агентами совершенно сознательно, повинуясь «голосу совести»; достаточно упомянуть Пеньковского и Гордиевского. Но большинством шпионов руководит невероятное тщеславие, глубокая убежденность в том, что только они понимают, что в этом мире правильно, а что нет.
Самый странный из путей вербовки агентов называется «появлением». Как следует из названия, потенциальный агент просто неожиданно появляется сам, без какого бы то ни было предупреждения, и предлагает свои услуги.
К таким случаям то разведывательное управление, которому предлагает свои услуги потенциальный агент, всегда относится крайне скептически: уж слишком велика вероятность того, что это всего лишь «подсадная утка», направленная второй стороной. Когда в 1960 году высокий русский стал искать связи с американцами, заявив, что он является полковником Главного разведывательного управления Министерства обороны СССР и хочет работать на Запад, ему попросту отказали.
Ошеломленный отказом русский решил попытать счастья с британцами, и те предоставили ему возможность проявить себя. Олег Пеньковский оказался одним из самых поразительных агентов за всю историю международного шпионажа. За свою недолгую, всего тридцатимесячную, карьеру шпиона он передал англоамериканской оперативной группе, которая «вела» его, более пяти с половиной тысяч документов – и все они относились к категориям «секретно» и «совершенно секретно». Во время кубинского кризиса, разразившегося из-за размещения русских ракет на этом острове, никто не догадывался, что президент Кеннеди отлично знал все карты, которыми приходилось играть Никите Хрущеву; Кеннеди был в положении игрока в покер, когда за спиной его противника находится большое зеркало. Роль этого зеркала выполнял Пеньковский.
Пеньковский пошел на отчаянный риск, отказавшись выехать на Запад, когда это было еще возможно. После кубинского кризиса советская контрразведка разоблачила его. Пеньковского судили и расстреляли.
Тем, кто в тот вечер принимал участие в совещании в кабинете Коби Дрора, не было нужды рассказывать об Олеге Пеньковском. В мире разведчиков он стал легендой. Когда Шарон как бы невзначай обронил это имя, в мыслях каждого невольно сверкнула мечта, казавшаяся совершенно несбыточной. Настоящий, из крови и плоти, бесценнейший предатель в самом Багдаде? Реально ли это? Может ли такое быть на самом деле?
Коби Дрор одарил Шарона долгим, испытующим взглядом.
– Что ты хочешь сказать, молодой человек?
– Я просто подумал, – преувеличенно скромно ответил Шарон, – а если составить письмо.., просто письмо.., не заставляя никого рисковать.., задать несколько вопросов, трудных вопросов, на которые мы хотели бы получить ответы.., интересно, что он скажет?
Дрор бросил взгляд на Гершона, в обязанности которого входила работа с «нелегальными» агентами. Гершон только пожал плечами, как бы говоря: я занимаюсь людьми, какое мне дело до каких-то писем?
– Хорошо, Давид. Мы напишем ему ответное письмо. Мы зададим ему ряд вопросов. Потом посмотрим. Эйтан, ты займешься этим вместе с Давидом. Прежде чем отправлять письмо, покажите его мне.
Эйтан Хадар и Давид Шарон вместе вышли из кабинета.
– Надеюсь, ты отдаешь себе отчет, какую чертовщину затеял, – проворчал шеф средневосточного отдела, обращаясь к своему подчиненному.
Ответное письмо составлялось необычайно тщательно. Над ним работали несколько экспертов Моссада. Наконец был подготовлен проект ответа на иврите. Перевод на арабский будет сделан в последнюю очередь.
Сначала Давид представился, разумеется только по имени, поблагодарил автора за его предложение и заверил, что послание благополучно прибыло к тем людям, с которыми автор и хотел установить контакт.
Далее в ответе говорилось: автор не может не понимать, что как содержание его послания, так и способ пересылки вызвали удивление и серьезные сомнения. Поскольку автор послания, очевидно, не глупец, он должен также знать, что «моему народу» потребуются кое-какие доказательства искренности его намерений.
Затем Давид заверил автора, что как только такие доказательства будут получены, перевод запрошенной им суммы не заставит ждать, но в любом случае представленная автором информация должна оправдывать те финансовые затраты, которые готов понести «мой народ». В связи с этим автору предлагалось найти ответы на вопросы, изложенные на отдельном листе.
К этому сводилась суть ответного письма, на самом деле оно было намного длиннее и изощреннее. В заключение Шарон дал автору адрес для ответа.
Это был адрес пустующего дома в Риме, который по срочному требованию из Тель-Авива подыскало римское бюро Моссада. Теперь сотрудники римского бюро будут следить за пустым домом. Если там появятся иракские секретные агенты, их сразу обнаружат, и все дело будет закрыто.
Лишь после долгих обсуждений был составлен перечень из двадцати вопросов. Ответы на восемь из них уже были известны Моссаду, причем считалось, что Ирак об этом ничего не знает. Поэтому попытка провести Моссад не удастся.
Восемь других вопросов касались событий, которые должны были вскоре произойти; после этого можно будет проверить правильность ответов. Наконец, на четыре оставшихся вопроса израильтяне и в самом деле очень хотели бы получить ответы, в особенности на вопрос относительно намерений самого Саддама Хуссейна.
– Что ж, посмотрим, как высоко летает эта чертова птичка, – сказал Коби Дрор, просмотрев перечень вопросов.
Наконец профессор арабского факультета Тель-авивского университета перевел письмо на цветистый, образный арабский язык. Шарон подписал его на том же языке, воспользовавшись арабским вариантом собственного имени – Дауд.
В тексте письма содержалось еще одно предложение. Давид говорил, что он хотел бы дать автору имя и, если тот не будет возражать, нельзя ли впредь называть его Иерихоном?
Письмо было отправлено из единственной арабской страны, с которой Израиль поддерживал дипломатические отношения, – из Египта.
После того как письмо ушло, Шарон занялся другими, более прозаическими делами. Чем больше он ждал, чем больше размышлял, тем более сумасшедшей казалась ему вся эта затея. Невероятно опасно пользоваться абонементным почтовым ящиком в стране, где контрразведкой руководит ловкий Хассан Рахмани. Еще опаснее передавать совершенно секретную информацию «открытым текстом», а в первом письме не было даже намека на то, что Иерихон хоть что-то понимает в шифровке сообщений и средствах тайнописи. В будущем, конечно, исключалось и использование обычной почты – если у этой: истории имеется будущее, в чем Шарон все больше и больше сомневался.
Но история получила свое продолжение. Четыре недели спустя в Риме получили ответ Иерихона. Нераспечатанный конверт во взрывобезопасном ящике доставили в Тель-Авив. Были приняты все мыслимые меры предосторожности. Конверт мог быть начинен взрывчаткой или пропитан смертельно ядовитыми веществами. Наконец ученые объявили, что конверт «чист», и его вскрыли.
Ко всеобщему удивлению, ответы Иерихона оказались поразительно точны. На все восемь известных Израилю «контрольных» вопросов Иерихон ответил абсолютно правильно. Ответы на восемь вопросов другой группы относительно передислокации войсковых частей, перестановок в багдадской иерархии, поездок высокопоставленных иракских чиновников за рубеж можно будет проверить позднее, когда эти события совершатся – если они совершатся вообще. Тель-Авив не знал и никак не мог проверить правильность ответов на четыре заключительных вопроса, но все они казались вполне правдоподобными.
Давид Шарон тут же написал ответное письмо. Даже будучи перехваченным иракской контрразведкой, оно не вызвало бы ни малейших подозрений. Дорогой дядюшка, спасибо за письмо, которое я только что получил. Это просто чудесно, что у вас все хорошо и вы здоровы. Ответы на некоторые из заданных вами вопросов потребуют времени, но, если все будет благополучно, я скоро вам снова напишу. Любящий вас племянник Дауд.
Постепенно в Моссаде все больше и больше склонялись к тому мнению, что Иерихон и в самом деле намерен работать на Израиль. В таком случае следовало срочно предпринять какие-то меры. Одно дело – обмен: парой писем, и совсем другое – постоянная связь с глубоко законспирированным агентом в стране, где властвует жестокая диктатура.
Связь посредством посланий, написанных «открытым текстом» в дальнейшем исключалась, точно так же как и пересылка писем почтой через абонементный ящик. Такая связь кратчайшим путем вела к провалу.
Необходимо было направить в Багдад искушенного в оперативной работе офицера, который жил бы там и «вел» Иерихона, используя все обычные средства: тайнопись, коды, тайники для передачи сообщений и безопасные способы пересылки информации из Багдада в Израиль.
– Я в этом не участвую, – повторил Гершон. – Я не стану надолго посылать в Багдад старшего кацу с «темной» миссией. Или вы обеспечиваете дипломатическую «крышу», или никто из моих людей в Багдад не поедет.
– Хорошо, Сэми, – успокоил его Дрор, – пусть будет дипломатическая «крыша». Посмотрим, что у нас есть.
Дипломатический паспорт дает неоспоримые преимущества. «Темного» агента могут арестовать, подвергнуть пыткам, повесить – сделать с ним все что угодно. Аккредитованный дипломат застрахован от таких неприятностей даже в Багдаде: если его уличат в шпионаже, то объявят «персоной нон грата» и вышлют из страны. Так поступают всегда.
Тем летом несколько основных отделов Моссада, особенно аналитический, работали с большой перегрузкой. Гершон уже сказал Дрору, что ни в одном из багдадских посольств у него нет ни одного агента, и настраивался на то, что из этой затеи в любом случае ничего не выйдет. Начался срочный поиск подходящего дипломата.
В Моссаде просмотрели перечень посольств всех государств в Багдаде. Из столиц этих стран доставили списки всех сотрудников. Подходящего кандидата не находилось: никто из иностранных дипломатов никогда ни дня не работал на Моссад, ни в одном из посольств не было даже ни одного сайана.
Потом у какого-то мелкого служащего Моссада появилась мысль: Организация Объединенных Наций. Эта всемирная организация с 1980 года располагала в Багдаде единственным агентством: экономической комиссией ООН для Западной Азии.
Моссад не испытывал недостатка в агентах внутри нью-йоркской штаб-квартиры ООН, и достать список сотрудников комиссии не представляло труда. Таким образом сотрудники Дрора в конце концов вышли на молодого чилийского дипломата, иудея по вероисповеданию, Альфонсо Бенса Монкаду. Он не обучался агентурной работе, но был сайаном и, возможно, согласится оказать помощь Израилю.
Прогнозы Иерихона оправдывались один за другим. Проверка показывала, что передислоцировались именно те дивизии, какие он упоминал, получали повышение или смещались со своих должностей именно те чиновники, о которых он говорил.
– Или все это спектакль, устроенный самим Саддамом, или Иерихон на самом деле готов продать всю свою страну с потрохами, – сделал вывод Коби Дрор.
Давид Шарон послал третье письмо, тоже на первый взгляд самое невинное. Для перевода второго и третьего писем Шарона профессор арабистики не понадобился. В третьем письме говорилось о заказе багдадского клиента, выразившего желание купить очень хрупкие изделия из стекла и фарфора. Вы понимаете, говорил Шарон, что придется немного подождать, пока не будет подобран способ транспортировки ценного груза, гарантирующий его доставку в целости и сохранности.
В Сантьяго был срочно направлен каца, уже давно обосновавшийся в Южной Америке и хорошо говоривший по-испански. Он убедил родителей сеньора Монкады попросить сына срочно взять отпуск по семейным обстоятельствам и вернуться домой, поскольку его мать серьезно заболела. Отец сам звонил сыну в Багдад. Обеспокоенный сын тотчас же обратился с просьбой к руководству комиссией ООН. Ему предоставили отпуск на три недели, и он сразу вылетел в Чили.
В Сантьяго его встретила не больная мать, а целая бригада инструкторов Моссада, умолявших Монкаду согласиться на их предложение. Монкада посовещался с родителями и ответил согласием. Никто из них никогда не был в Израиле, но если эта страна нуждалась в их помощи, они не могли отказать.
Другой сайан из Сантьяго, не задавая лишних вопросов, предоставил свою летнюю загородную виллу. Вилла стояла на берегу океана в саду, окруженном высоким забором. Бригада инструкторов приступила к делу.
Чтобы подготовить кацу к работе с глубоко законспирированным агентом на территории противника, обычно требуется не меньше двух лет. В распоряжении инструкторов было всего три недели. Они работали по шестнадцать часов в сутки, обучая тридцатилетнего чилийца тайнописи и основам шифрования, пользованию микрокамерами и искусству уменьшения обычных фотографий до микрофотоснимков. Они выводили чилийца на улицы и учили обнаруживать слежку, предупреждая, что от слежки можно уходить лишь в исключительных случаях, когда при тебе находятся безусловно компрометирующие материалы. Они говорили, что при малейшем подозрении, даже если ему только показалось, что за ним следует «хвост», нужно немедленно отказаться от встречи или передачи материалов и попытаться сделать это позднее.
Они показали ему, как пользоваться самовозгорающимися препаратами, спрятанными в фальшивой авторучке, чтобы за несколько секунд уничтожить компрометирующие материалы, укрывшись в общественном туалете или даже просто завернув за угол.
Они вывозили его в город и учили обнаруживать преследующий автомобиль. При этом один из инструкторов выполнял роль учителя, а другие – преследователей. Ежедневно занятия велись до тех пор, пока у чилийца не начинало звенеть в ушах, не переставали что-либо различать глаза и не оставалось лишь одно-единственное желание – спать.
Они рассказывали ему о шпионских тайниках – укромных уголках, в которых можно оставить письмо для агента или забрать переданное им сообщение. Они показали, как сделать тайник из небольшой ниши за плохо укрепленным в стене кирпичом, под надгробной плитой, в трещине ствола старого дерева или под каменной плитой тротуара.
Через три недели Альфонсо Бенс Монкада попрощался с готовыми расплакаться родителями и через Лондон снова вылетел в Багдад. Проводив чилийца, старший инструктор откинулся на спинку кресла, устало провел ладонью по лбу и сказал:
– Если этот бедняга останется в живых и даже не попадет за решетку, я совершу паломничество в Мекку.
Инструкторы рассмеялись: все знали, что их руководитель – правоверный иудей. Никто из них понятия не имел, что предстоит делать Монкаде по возвращении в Багдад. Им и не нужно было этого знать. Впрочем, пока этого не знал и сам Монкада.
Во время короткой остановки в лондонском аэропорту Хитроу Монкаду привезли в отель «Пента». Там его ждали Сэми Гершон и Давид Шарон. От них Монкада впервые услышал о сути своего задания.
– Даже не пытайтесь узнать, кто он такой, – предупредил Монкаду Гершон. – Это будет наша забота. Подготовьте тайники, следите за ними, обслуживайте их – и все. Мы передадим вам перечень вопросов, на которые нам хотелось бы получить ответы. Все будет написано по-арабски, вы ничего не поймете. Мы думаем, что Иерихон скорее всего вообще не говорит по-английски. Не пытайтесь переводить наши письма. Просто оставляйте их в тайнике для передачи Иерихону и делайте соответствующую отметку мелом, чтобы он знал, куда ему следует наведаться за письмом. Когда увидите его отметку, направляйтесь к тайнику и заберите ответ.
В спальне гостиничного номера Альфонсо Бенсу Монкаде вручили новый багаж. Там был фотоаппарат, внешне казавшийся обычным туристическим «Пентаксом», но снабженный специальной кассетой для микросъемки на сто кадров, а также на первый взгляд самый обычный алюминиевый штатив, который позволял устанавливать аппарат на определенном расстоянии от бумаги. Фотоаппарат был заранее настроен на такое расстояние.
В наборе туалетных принадлежностей под видом лосьона, применяющегося после бритья, имелись самовозгорающиеся препараты и невидимые чернила нескольких типов. В бюваре была специальная бумага для тайнописи. В заключение ему рассказали о способах связи с Моссадом, которые были отработаны во время обучения Монкады в Чили.
Он будет посылать письма о шахматных партиях – Монкада и в самом деле был большим любителем шахмат – своему знакомому по переписке угандийцу Джастину Бокомо, который работал в генеральном секретариате штаб-квартиры ООН в Нью-Йорке. Его письмо всегда будет отправляться из Багдада только с дипломатической почтой, направляемой в Нью-Йорк. Ответы Монкада также будет получать от мистера Бокомо из Нью-Йорка.
Бенс Монкада, разумеется, этого не знал, но в Нью-Йорке и в самом деле жил угандиец по фамилии Бокомо. Впрочем, важнее то, что в почтовом офисе ООН работал агент Моссада, которому было поручено перехватывать письма Монкады.
Письма от Бокомо будут написаны только на одной стороне листа, а на другой после специальной обработки появится перечень вопросов, интересующих Моссад. Этот перечень нужно будет сфотографировать (так, чтобы этого никто не видел) и фотокопию передать Иерихону через один из обусловленных тайников. Ответ Иерихона, вероятно, будет написан замысловатой арабской вязью. Каждую страницу ответа нужно будет сфотографировать десять раз (на случай возможных дефектов), а пленку отправить Бокомо.
Оказавшийся снова в Багдаде молодой чилиец был перепуган до смерти, но тем не менее подготовил шесть тайников, большей частью за непрочно держащимися кирпичами в старых стенах и полуразрушенных зданиях или под плитами мостовых в пустынных переулках, а один – под каменным подоконником бесхозного магазина.
Монкада ждал, что его вот-вот схватит кошмарный Амн-аль-Амм, но встречал лишь мирных жителей Багдада, столь же обходительных и гостеприимных, как и прежде. Никто не обращал внимания на любознательного иностранного туриста, бродившего по узким улочкам и переулкам Старого города, Армянского квартала, по базару в Касре, где торговали фруктами и овощами, по старым кладбищам – везде, где можно было надеяться найти полуразрушенные старые стены и расшатанные плиты мостовых, заглядывать под которые не придет в голову никому и никогда.
Монкада тщательно описал расположение шести тайников, три из которых предназначались для передачи писем Иерихону, а три других – для получения ответов от него. Кроме того, Монкада нашел шесть мест – на стенах, воротах, ставнях, – где начерченный мелом неприметный условный знак даст знать Иерихону, что в определенном тайнике его ждет письмо, или сообщит Монкаде, что в другом тайнике лежит готовый ответ Иерихона.
Каждая меловая отметка соответствовала определенному тайнику. Монкада описал расположение тайников и меловых отметок настолько подробно, что Иерихон без труда найдет их только по этому описанию.
Монкада постоянно проверял, не тянется ли за ним пешком или на автомобиле «хвост». Лишь однажды он обнаружил наблюдение, но настолько открытое и ленивое, что даже он понял: Амн-али-Амм по очереди следит за всеми дипломатами, просто на всякий случай. На следующий день «хвоста» не оказалась, и Монкада снова принялся за работу.
Когда все было готово, чилиец напечатал на пишущей машинке, где расположены тайники и места для меловых отметок, ленту тут же уничтожил, сфотографировал напечатанное, сжег машинописный экземпляр, а пленку отослал мистеру Бокомо. Небольшой пакет попал сначала в почтовый офис здания ООН на Ист-Ривер в Нью-Йорке, а оттуда – к Давиду Шарону в Тель-Авив.
Самый большой риск был связан с передачей всей этой информации Иерихону. Для этого существовал только один путь – через тот проклятый абонементный почтовый ящик в Багдаде. Шарон написал «дядюшке», что необходимые документы будут положены в абонементный ящик ровно в полдень через четырнадцать дней, то есть 18 августа 1988 года, и должны быть забраны не позднее чем через час.
Переведенное на арабский язык письмо Иерихону было у Монкады уже к 16 августа. За пять минут до полудня 18 августа он вошел в здание почтамта. Здесь ему показали абонементный ящик, в который он и опустил объемистый пакет. Никто его не остановил и не арестовал. Час спустя Иерихон вскрыл ящик и достал пакет. Его тоже не остановили и не арестовали.
После установления надежной системы связи обмен письмами резко ускорился. Иерихон настаивал на том, что он сам будет «оценивать» стоимость ответа на каждый интересующий Тель-Авив вопрос, причем ответ будет отправлен лишь после перевода соответствующей суммы на депозитный счет. Он назвал номер счета в никому не известном венском банке «Винклер», который находился в переулке Балльгассе, неподалеку от Францисканерплатц.
Тель-Авив согласился – и немедленно проверил банк. Он оказался небольшим и абсолютно неприступным учреждением, окруженным плотной завесой тайны. Впрочем, в банке имелся указанный Иерихоном счет; действительно, первые двадцать тысяч долларов банк принял, а не возвратил с недоуменными вопросами в финансовое учреждение, из которого была переведена эта сумма.
Моссад поинтересовался, не хочет ли Иерихон ради собственной безопасности назвать свое настоящее имя, поскольку только в этом случае, если что-то пойдет не так, западные друзья смогли бы оказать ему помощь. Иерихон не только категорически отказался, но заявил, что, если Моссад попытается наблюдать за тайниками либо установить с ним личный контакт каким-либо иным путем или на его счет перестанут поступать деньги, он немедленно разорвет все связи.
Моссад был вынужден согласиться, но в то же время попытался действовать окольными путями. Для начала был составлен психопортрет Иерихона, тщательно изучен его почерк; полученные данные сравнили со сведениями обо всех высокопоставленных иракских чиновниках. В конце концов аналитики пришли к заключению, что Иерихон – мужчина средних лет, умеренно образованный, вероятно, плохо или неуверенно говорит по-английски и занимает военную или полувоенную должность.