Форсит Кейт. Проклятые башни

   — Я уже взрослый, — ответил мальчик сердито. — Кроме того, Йорг сказал, что вы берете Томаса, а он ведь совсем мальчишка.
   — Но ты же знаешь, что Томас нам понадобится, — раздражаясь, сказал Лахлан. — У нас и без того мало людей, чтобы еще терять их от ран и воспалений. Томас сможет исцелить их и снова сделать сильными. — Он развернулся, собираясь уйти, и бросил через плечо, — Ты должен быть на занятиях, мой мальчик, а не лазать по деревьям в саду. Возвращайся за книжки.
   Диллон покраснел еще больше и сказал с достоинством:
   — Я довольно рослый парень для своего возраста, Ваше Высочество, и я могу быть вам полезным, вы же знаете. Разве я не помог вам в Самайн?
   — Очень помог, — сказала Изолт, и в ее голосе послышалась не свойственная ей обычно теплота.
   Диллон продолжил горячо:
   — Вам понадобятся оруженосцы, Ваше Высочество, чтобы быть у вас на посылках, и стеречь вашу лошадь, и чистить доспехи… — на миг он запнулся, не зная, что бы еще придумать, потом быстро продолжил, — и мы могли бы нести ваше знамя. — Глаза у него засверкали, и стало совершенно ясно, что его воображение уже рисовало картины того, как он героически и отважно мчится в бой перед самим Ри, неся стяг с оленем Мак-Кьюиннов.
   Лахлан чуть было не рассмеялся и не велел ему заняться своими книгами, но Изолт положила ладонь ему на руку, и в ее глазах промелькнуло сочувствие.
   — Тебе действительно понадобятся оруженосцы, Лахлан, — сказала она.
   Ри бросил на нее скептический взгляд, потом пожал плечами.
   — Ты говоришь «мы», Диллон. Полагаю, что ты имеешь в виду всех ребят из Лиги Исцеляющих Рук?
   — Да, Ваше Высочество.
   — Хм, Мегэн будет недовольна, да и Энит тоже. Они считают, что у этого вашего Джея есть Талант, — сказал Лахлан.
   — Значит, мы можем поехать с вами? — воскликнул Диллон.
   — Ну, поскольку я не вижу другого способа отвязаться от тебя, то да, — сказал Лахлан, улыбаясь.
   Диллон восторженно завопил и неуклюже перекувырнулся колесом, тут же завалившись на спину.
   — Пылающие яйца дракона, вот ребята обрадуются! — закричал он.
 
   Мчась по коридору впереди Аннтуана, Эртера и маленького Парлена и чуть не спотыкаясь о мохнатого Джеда, Диллон услышал западающий в память напев виолы Джея. Даже Диллон, который почти не разбирался в музыке, понимал, насколько улучшилась игра его друга за те несколько месяцев, в течение которых его учила старая циркачка. Энит Серебряное Горло не хотела оставаться в стенах Башни Ведьм, пока не услышала, как играет Джей; тогда она улыбнулась и сказала:
   — Ладно, останусь, пока у меня снова не начнется зуд попутешествовать, а в моем возрасте кто знает, когда это случится?
   С тех пор, как она взяла Джея к себе в ученики, Диллон и остальные мальчики виделись с ним лишь на дневных занятиях, обязательных для всех учеников Теургии. Все оставшееся время Джей проводил в комнатах старой циркачки, слушая ее пение или помогая ее сыну Морреллу учиться играть на скрипке. Джей даже отказался участвовать в ежевечерних баталиях во дворе у башни, когда они доставали свои выструганные из старых деревяшек мечи и бились друг с другом, воображая себя Синими Стражами.
   — А вдруг Энит снова захочется попутешествовать, когда придет весна, — говорил Джей, — и что тогда я буду делать? Она единственная, кто знает колдовские песни.
   Диллон забарабанил в дверь, и звуки виолы затихли, а за ней и нежный мелодичный голос Энит. Джей с виолой в руке открыл дверь, зажав под мышкой смычок. Он был явно раздосадован тем, что его прервали.
   Диллон возбужденно пустился в объяснения. Он не замечал выражения лица Джея, пока у него не кончились слова; тогда он воскликнул негодующе:
   — Да что с тобой такое, балда? Язык проглотил? Неужели тебе не хочется пойти на войну вместе с нами?
   — Да нет, не то чтобы, — принялся оправдываться Джей. — Просто если я пойду, то не смогу учиться у Энит. Она осталась здесь только для того, чтобы учить меня — она говорит, что не может жить в доме, в четырех стенах ей неуютно. Если я уйду с тобой и с ребятами, она сядет в свой фургон и опять отправится странствовать.
   Диллон не верил своим ушам.
   — Ты хочешь сказать, что лучше останешься здесь учиться играть на скрипке, чем станешь помощником Ри и будешь носить в бой его стяг?
   — Я не просто учусь играть на скрипке, — ответил Джей, и его худые смуглые щеки окрасились смущенным румянцем. Он прижал к себе виолу. — Знаешь, это виола д’амур, одна из величайших реликвий клана Мак-Синнов. Они считают, что ее сделала сама Гвиневера Ник-Синн, а ведь это она воссоздала арфу Синнадар. Для меня огромная честь даже просто прикасаться, не говоря уже о том, чтобы играть на ней.
   Диллон взглянул на виолу, которую Джей держал в руках. Он никогда раньше не замечал, что это действительно очень необычный инструмент. У нее было девять струн, натянутых на искусно сделанную деревянную подставку. Ее длинный гриф был вырезан в виде фигуры и лица прекрасной женщины с распущенными волосами и повязкой на глазах.
   Он знал, что Хранительница Ключа Мегэн очень рассердилась, когда Лахлан позволил Лиге Исцеляющих Рук в награду за помощь в восстании выбрать себе семейные реликвии из хранилища. Диллон выбрал меч прекрасной работы, который явно имел какое-то историческое значение. Аннтуан тоже выбрал меч, Эртер — украшенный драгоценными камнями кинжал, Джоанна — прелестный браслет, а ее брат Коннор — музыкальную шкатулку с секретом. Парлену приглянулся серебряный кубок с кристаллом хрусталя, вставленным в ножку, а Финн взяла себе охотничий рог, который оказался военным рогом Мак-Рурахов, реликвией ее собственного семейства, вызывавшим дух воинов из прошлого. Хотя в то время она еще этого и не знала, она прихватила и плащ-невидимку, который сначала скрыл Лахлана, когда ему понадобилось проникнуть во дворец к умирающему брату, а потом помог Майе Колдунье незамеченной пробраться через лабиринт к Пруду Двух Лун. После этого плащ исчез, и несмотря на то, что Мегэн организовала тщательные поиски, его так и не обнаружили.
   Исчезновение плаща очень встревожило Мегэн, и она сурово выбранила Лахлана. Мечи и кинжал у ребят она отобрала, резко сказав, что они слишком опасны для детей. Теперь, когда они стали оруженосцами Ри, Диллон надеялся, что им позволят носить свое оружие, однако Мегэн настрого запретила это, к огромному расстройству мальчиков. Но Лахлан сжалился над ними и пообещал, что мальчикам дадут маленькие мечи, более подходящие для их возраста и сложения, если они научатся правильно обращаться с ними. Поскольку именно об этом Диллон и мечтал, он не мог понять, почему Джей предпочел обучение игре на виоле, пусть даже старинной и священной.
   — Ну и пожалуйста, оставайся здесь и учись играть на своей глупой старой развалюхе, — сказал он с отвращением. — Тогда ты больше не можешь быть моим лейтенантом. Придется назначить вместо тебя Аннтуана.
   Джей густо покраснел и выдавил:
   — Ну и ладно. Если это именно то, чего тебе хочется, замечательно. Только нечестно вышвыривать меня из Лиги только потому, что я не хочу быть оруженосцем. Хранительница Ключа говорит, что я сделаю для Шабаша больше, если буду учиться тому, к чему у меня есть способности. Она говорит, что очень немногие владеют Талантом петь колдовские песни и что когда-нибудь я стану великим колдуном и буду очаровывать людей своей музыкой.
   — Да ничего у тебя не получится, — усмехнулся Диллон.
   — А Мегэн считает, что получится, а она ведь Хранительница Ключа, и Энит считает, что получится, а она…
   — Просто старая цыганка, — парировал Диллон, разозлившись при мысли, что его лейтенант осмелился перечить ему.
   Джей крепче прижал к себе смычок, его губы превратились в тонкую полоску. Послышался голос Энит, зовущей его, и он сказал отрывисто:
   — Мне нужно идти. Прости, что не могу пойти с вами, но мое место здесь. Берегите себя.
   Раскаиваясь, что вышел из себя, Диллон начал придумывать, что бы ему сказать, но Джей уже вернулся в комнату и закрыл за собой дверь.
 
   Лиланте разбудило острое ощущение опасности. Она стояла неподвижно, не шевеля ни единой веточкой, и прислушивалась. Поблизости кто-то был. Совсем близко. Она чувствовала его дыхание на своей коре. Пальцы пробежались по стволу, раздвинули ее ветви. По ее жилам медленно заструилась человеческая кровь, и она смогла открыть глаза и вглядеться в темноту. Внезапно ее пронзила мучительная боль. Лиланте беззвучно вскрикнула. Снова и снова она чувствовала, как в ее древесину вонзается холодный огонь, и вскинула вверх все ветви, почти падая. Она ощутила, как коса Изабо выскользнула из глубины ее ветвей. Нападающий бросил топор и схватил косу, потом раздался топот поспешно удаляющихся ног.
   Последняя стадия ее превращения закончилась как раз вовремя, чтобы она успела увидеть высокую фигуру, растворяющуюся в сумраке сада, но не узнала ее. Лиланте наклонилась, глядя на то, как из глубоких порезов на бедре вытекает кровь-живица. От боли так кружилась голова, что она еле держалась на ногах. Она вложила все оставшиеся у нее силы в мысленный призыв. Бран, помоги мне…
   Цепляясь за соседнее дерево и пытаясь остановить липкую зеленую кровь, Лиланте глотала запоздалые слезы боли и ужаса. Почему на нее так вероломно напали? Кому настолько понадобилась коса Изабо? Кто бы это ни был, он знал, что древяница собиралась покинуть дворец на следующее утро и выехать с отрядом солдат Ри в Эслинн и, возможно, к Летнему Дереву.
   Последние несколько недель Лиланте провела в спорах с самой собой. Даже если она и сможет найти в Эслинне каких-нибудь древяников, они скорее всего отвергнут ее, считая полукровкой, думала она. Даже если они и примут ее, то все равно не послушают. Почему волшебные существа из леса должны доверять представителю ненавистных людей, которые рубят деревья и пашут землю, грабительски лишают ее всех металлов и минералов?
   И все же Лиланте хотела встретиться с сородичами своей матери и втайне надеялась, что они примут ее, пусть даже отвергнутую сородичами отца. Поэтому Лиланте пришла в этот дальний угол парка, чтобы в последний раз пустить корни в его жирную почву, потому что это, возможно, будет очень нелегко сделать во время путешествия по враждебному краю. Она спрятала рыжую косу глубоко в свои плакучие ветви, понимая, что очень важно, чтобы она была в безопасности. И все же коса исчезла, а Лиланте получила жестокие раны. Она прижала руки к зияющему порезу, и мука сжала ей горло так сильно, что перехватило дыхание. Увидев маленького клюрикона, со всех ног бегущего ей на помощь, древяница печально подумала, что чем скорее она покинет человеческое общество, тем будет лучше. Люди никогда не приносили ей ничего, кроме боли и горя.

ОСНОВА И УТОК

БИТВА ПРИ БЛЭЙРГОУРИ

   Ри стоял на помосте, возвышаясь над толпой, с гордо распростертыми крыльями. Рядом с ним стояла Изолт, одетая в простое белое платье, с волосами, упрятанными в льняную сетку. По обеим сторонам расположились прионнсы, все до единого одетые в фамильные тартаны и распахнутые пледы, из-под которых виднелись кирасы из дубленой кожи. За спинами у них были массивные палаши, а из-за поясов и голенищ высовывались кинжалы. Сбоку сгрудился совет колдунов с угрюмыми морщинистыми лицами. Диллон, Аннтуан, Эртер и Парлен гордо стояли с другой стороны, держа квадратные стяги, изображающие эмблему Мак-Кьюиннов, белого оленя в прыжке на оливково-зеленом фоне с золотой короной на ветвистых рогах.
   На огромном дворе собрались восемь тысяч мужчин и женщин, выстроившихся шеренгами и каре. Примерно тысяча была вооружена длинными алебардами или пиками из ясеня с острыми наконечниками, сделанными специально для того, чтобы прокалывать тяжелые латы тирсолерских всадников. С другой стороны расположились ряды лучников, часть из которых держала изогнутые луки в собственный рост, а другая опиралась на арбалеты. Сзади выстроились мечники, над их головами виднелись двуручные рукоятки огромных палашей. Всадники стояли рядом со своими скакунами, и ряды кавалерии щетинились деревянными копьями, точно молодой лесок.
   Несмотря на то, что с ясного неба светило солнце, батальоны не сверкали, как можно было ожидать. Не было ни пластинчатых лат, ни кольчуг, которые блестели бы в ярких солнечных лучах, ни надраенных шлемов или металлических копий, ни даже стальных мундштуков или удил на конской упряжи. Огромная толпа мужчин и женщин, стоявшая навытяжку перед Ри, была одета в собственную груботканую одежду из некрашеной шерсти и плащи цвета камней, диких трав и серой колючки, трудноразличимые в горах. Туариса Швея и ее помощницы-ткачихи вплели в каждый плащ скрывающие и маскирующие заклинания, так что даже в ярком свете дня войска, казалось, сливались с серыми камнями дворца. Это была идея Изолт. Она никогда не понимала, зачем Красные Стражи носят такую яркую форму, которая превращает их в мишень для стрельбы. На Хребте Мира все Шрамолицые Воины одевались в белое, хотя это и обрекало на смерть множество раненых, которые терялись в ослепительной белизне вечных снегов, пропадая в них навсегда.
   — Шрамолицый Воин движется стремительно и бесшумно, как ветер, появляется и исчезает так же непостижимо, как облака, и обрушивается на свою жертву так же внезапно и смертоносно, как молния, — сказала она. — Когда идешь в бой, не стоит одеваться, как болван на ярмарку.
   И, что более важно, было решено не тратить металл на декоративные детали и тяжелые пластинчатые латы, которые лишь замедляли передвижение солдат в походе, когда следовало как можно более полно использовать эффект внезапности и мобильности. Вместо этого латы и гетры солдат были сделаны из дубленой кожи, а все оружие было легким и удобным. Хотя многие считали армию Лахлана серой и унылой, дразня солдат Серыми Плащами, в результате этих новшеств войска могли двигаться и быстро, и бесшумно.
   С Луком Оуэна в одной руке и сверкающим Лодестаром в другой, с эмблемой Мак-Кьюиннов, скрепляющей зеленые складки пледа, Лахлан выглядел как Ри с головы до пят. Он гордо стоял на помосте, расправив крылья, и звонким голосом обращался к своим солдатам. Достигнув пика своей речи, он поднял Лодестар так, что тот засиял, точно звезда, ослепив зрителей своим блеском. Он кивнул головой, подавая знак Изолт выйти вперед, она повернулась и, взяв из рук Сьюки маленького сына, высоко подняли его.
   Войско приветственно зашумело, и солдаты застучали своими кинжалами по кожаным щитам, пока не загремел, казалось, весь двор. Малыш, испугавшись грохота, взмахнул ручонками, и его золотистые крылышки раскрылись. Толпа снова взревела, и Лахлан обнял жену и сына. Изолт положила голову ему на плечо, но он вдруг с криком шарахнулся от нее.
   — Что с тобой? — спросила она. — Что случилось?
   — Какая-то внезапная боль, — ответил Лахлан, недоуменно нахмурившись и потирая небольшое пятнышко на крыле. — Наверное, пчела ужалила.
   — Это недобрый знак, — сказала Мегэн. — Пчелы очень мудрые существа и очень верные. Они почитают свою собственную королеву и не стали бы просто так кусать ри всей страны. Хотела бы я знать, что это значит.
   Он пожал плечами и сказал:
   — Это значит, что меня укусила пчела, Мегэн. Такое случается сплошь и рядом, и незачем искать в этом что-то большее.
   — Надеюсь, что ты прав, — сказала она, а Лахлан отдал войскам приказ выступать.
 
   Вздымающееся и опускающееся зеленое море лугов отступило, открыв взорам серые стены Блэйргоури, построенного на крутом холме, откуда вся местность просматривалась на многие мили окрест. За толстыми городскими стенами сгрудилось множество остроконечных крыш. В каждом углу возвышалась величественная башня, возведенная на массивном выступающем основании, чтобы свести на нет любые попытки подорвать фундамент крепости. На зубчатых стенах развевались сотни малиновых флагов и знамен, на каждом из которых виднелось изображение золотого кларзаха. Это зрелище заставило Лахлана в ярости заскрежетать зубами.
   — В демонстрации своей преданности они не стесняются, — заметил Дункан Железный Кулак, погоняя коня по извилистой дороге, ведущей к городу. Скудный свет ранней весны золотил вспаханные и только что засеянные поля по обеим ее сторонам, хотя на юге небо над невысокими холмами было обложено тяжелыми облаками. — Интересно, где они отыскали такую уйму знамен Майи Колдуньи? Здесь их, наверное, три или четыре сотни.
   — Если слухи не врут, все бывшие Красные Стражи в стране примкнули к Реншо, чтоб им пусто было, — сказал Гамиш Горячий, один из наиболее способных офицеров Лахлана. Прозвище это он получил за свой вспыльчивый характер и готовность спорить по любому поводу, в отличие от Гамиша Холодного, известного своим спокойным нравом и хладнокровием. Оба уже несколько лет боролись на стороне Лахлана, хотя все это время за исключением нескольких последних месяцев знали его как Бачи Горбуна.
   Лахлан с Дунканом назначили генеральный штаб из двенадцати офицеров Телохранителей, вознаградив наиболее преданных и способных из тех, кто помог Ри взойти на престол. Кроме двух Гамишей, в него вошли Айен Эрранский, Дайд Жонглер, Мердок Секира, Катмор Шустрый, Бирн Смельчак, Шейн Мор, Диглен Плешивый, Ниалл Медведь, Финли Бесстрашный и Бернард Орел. Все, кроме Дайда, Катмора и Ниалла, участвовали вместе с Лахланом и его батальоном в походе по северному Блессему, тогда как двое первых отправились в Дан-Горм, а последний сопровождал с Лиланте в Эслинн.
   На пути к Блэйргоури войско Лахлана встретило лишь несколько отрядов Ярких Солдат, которых они ошеломили стремительными атаками и столь же стремительными отступлениями, так что тирсолерцы так и не поняли, сколько было нападающих и с какой стороны они налетели.
   Тем временем Мак-Танах с четырьмя тысячами человек выступил прямо на юг, двигаясь вдоль русла Риллстера, как будто направляясь прямиком на Дан-Горм и дворец. В обозе у них было несколько длинных повозок, запряженных шестерками ломовых лошадей и нагруженных каркасами осадных машин и башен, которые были построены в безопасных стенах Лукерсирея. Офицеры разведки Лахлана уже доложили, что Яркие Солдаты уходят из окружающей сельской местности, чтобы защищать Дан-Горм и гавань и усилить свои войска, стоящие у Риссмадилла. Мак-Танаху было приказано лишь в самый последний момент изменить направление и двинуться в противоположную от моря сторону до того, как с весенним приливом побережье заполонят Фэйрги.
   Лахлан осадил своего вороного жеребца и оглядел неприступные серые стены Блэйргоури, возвышающиеся прямо над ним. Он различил несколько фигурок, спешивших по крутому склону, и мрачно улыбнулся. Даже если часовые не заметили длинные колонны приближающихся солдат, местные фермеры наверняка позаботились о том, чтобы предупредить город о приближении Серых Плащей.
   В город вело всего двое ворот, каждые из которых защищали массивная навесная башня, длинный проход и опускающаяся решетка. Даже с расстояния было видно, что ворота усиленно охраняются, а всех, кто пытается войти, останавливают и тщательно допрашивают, прежде чем пропустить внутрь. Войско Лахлана, растянувшееся на значительное расстояние, остановилось, увидев, как массивные, обитые железом двери захлопнулись за последней группой крестьян. В Блэйргоури знали, что они здесь.
   — Разбить лагерь, ребята, и на этот раз попытайтесь без лишних разговоров! — прокричал Дункан. — Позаботьтесь о том, чтобы окружить весь город — у нас не должно оставаться ни одного слабого места. Вы меня слышали?
   Ряды солдат рассыпались — одни побежали в обоз за палатками, другие стали привязывать коней, а большинство просто бродило вокруг, не зная, чем заняться.
   Лахлан спешился, ожидая, что кто-нибудь примет его коня, но оруженосцы, раскрыв рты, уставились на толстые стены, зловеще темневшие на фоне клубящихся облаков. Он прикрикнул на Диллона, тот схватил уздечку и повел жеребца прочь, все еще ошеломленный городскими укреплениями. Лахлан оглянулся, но его палатку еще не поставили. Не было даже кресла, в которое можно было бы сесть. Остро ощущая многочисленные взгляды, устремленные на него со стен, он сердито закричал, требуя внимания. В конце концов молодому Ри принесли бревно, на которое он опустился, дожидаясь, когда его оруженосцы поставят королевский шатер.
   Солнце уже почти село, а в лагере все еще царила полная неразбериха. Успели поставить только половину палаток, и офицеры, багровые от гнева, расхаживали вокруг, выкрикивая приказы. Лахлан строго наблюдал за всем происходящим от входа своего шатра, потом взял подзорную трубу, которую нашел в обсерватории у Пруда Двух Лун. На городской стене четко виднелись темные фигуры, наблюдающие за ними. Он зажал трубу под мышкой и зашагал вперед, намереваясь выбранить Дункана, у которого был совершенно задерганный вид. Некоторое время они спорили, потом Лахлан бросился в свой шатер, велев Аннтуану принести ему вина. К тому времени, когда стало совсем темно, город окружило кольцо мигающих костров, но многие люди заснули, растянувшись прямо на своих плащах, а повозки так и остались неразгруженными.
   Через несколько дней, когда лагерь наконец разбили по-настоящему и укрепили наспех вырытыми рвами, Лахлан со своими офицерами по дороге, петляющей по крутому склону, подъехали к городским воротам. Диллон гордо нес знамя Ри, а мохнатый пес скакал по пятам за его пони. На Лахлане был тартан Мак-Кьюиннов с зеленой бархатной курткой и шапочкой, в руке он нес Лук Оуэна, а колчан со стрелами висел у него между крыльев. Выпрямив спину, он сидел на своем вороном жеребце, а Гамиш Холодный кричал, обращаясь к собравшимся на городских стенах, в то время как остальные офицеры обступили его, чтобы защитить от выстрелов сверху. Их приближение было встречено взрывами презрительного хохота. Нимало не смутившись, Гамиш вытащил длинный свиток пергамента и стал читать во все горло.
   — «Вы, жители Блэйргоури, не подчинились приказам Лахлана Оуэна Мак-Кьюинна, Ри всего Эйлианана и Дальних Островов, и тем самым превратились в бунтовщиков и преступников. Мы требуем, чтобы вы немедленно сдались Его Монаршему Высочеству. Если это требование будет выполнено, против города не будет предпринято никаких действий, при условии, что предатели и бунтовщики, скрывающиеся внутри, будут взяты под стражу и подчинятся законной власти Ри. Все желающие могут поступить на службу к Ри и бороться против захватчиков из Тирсолера; те же, кто предпочтет не служить Ри и своей стране, могут быть свободны при условии, что они больше не поднимут оружия против Его Монаршего Высочества. Предводители этого гнусного восстания будут отданы на суд Его Монаршего Высочества, вершителя всей справедливости в стране, и понесут то наказание, которое он сочтет необходимым».
   Пока он говорил, солдаты, перевешивающиеся через крепостные стены и выглядывающие из узких бойниц, постоянно насмехались над ним. Гамиш не обращал на них никакого внимания, продолжая зачитывать условия и требования Лахлана, и закончил, словами:
   — Вы должны сдаться до рассвета завтрашнего дня, иначе мы сровняем этот город с землей.
   — Чем? — закричал один из защитников. — Ногтями?
   — Вы, наверно, шутите! — выкрикнул другой. — У вас что, нет глаз? Отправляйтесь домой, болваны! Вам не взять Блэйргоури!
   — Поглядите только на этого милашку с луком и стрелами! Думаешь, ты далеко с этим уйдешь, сладенький? Чтобы напугать нас, нужно побольше оружия.
   Командир гарнизона свесился со стены, крича так же громко, как и его люди.
   — Никак это Самозванец собственной персоной! Можешь уже сейчас катиться домой, недомерок, а не то мы выйдем и так тебя отделаем, что до самой смерти не забудешь. Его Преосвященство Главный Искатель Оула милосерден и дает вам сроку до завтрашнего рассвета, чтобы собрать свои манатки и убраться отсюда. В противном случае он выступит от имени законной Банри, Бронвин Ник-Кьюинн, и когда мы притащим вас в город как вероломных собак, каковыми вы и являетесь, мы повесим вас на городских стенах.
   — Я законный ри! — голос Лахлана задрожал от гнева, и солдаты немедленно разразились насмешками.
   — Вы гляньте, наш малыш сейчас заплачет, бедняжечка!
   Лахлан сжал кулаки и воскликнул во весь голос:
   — Я владею Лодестаром, а по древнему закону, тот, кто владеет Лодестаром, правит и страной. Я — Ри!
   — А что если Лодестар похищен? — спросил сверху бархатный голос.
   Лахлан поднял глаза и увидел стоящую на стене высокую фигуру, одетую в длинное малиновое одеяние.
   — Бронвин Ник-Кьюинн была названа наследницей престола ее отцом на смертном одре, а ты заполучил Лодестар и трон лишь хитростью и гнусным колдовством. Джаспер Благородный разоблачил тебя и назвал дьяволом и ули-бистом…
   — Нет, это неправда! — воскликнул Лахлан, и голос у него сорвался. — Я получил Лодестар в честной борьбе, и законный ри я, а не это фэйргийское отродье! Это она ули-бист, а не я!
   Реншо поднял руки, и они увидели, что он держит маленькую девочку, примерно шести месяцев от роду, одетую в великолепный красный бархат с золотой вышивкой. В кудрявых черных волосах змеилась белая прядь.
   — Вот она, Бронвин Ник-Кьюинн, законная Банри всего Эйлианана и Дальних Островов! — закричал он, и из-за городских стен донеслись приветственные возгласы и звон кинжалов о щиты. — Она не ули-бист, это прелестное дитя. Разве у нее есть крылья, как у какого-нибудь демона из старинных сказаний? Разве глаза у нее желты, точно у стервятника? Нет, глаза у нее голубые, как и подобает всем нормальным младенцам, и у нее белый локон, который показывает, что она держала в руках Лодестар, что под силу лишь истинному Мак-Кьюинну. Ты украл его у беззащитной малютки и попытался умертвить ее…