— Что Ларе делал во время войны?
— Из Лондона читал по радио новости для Норвегии.
— Он не говорил мне, что жил в Лондоне.
— Сейчас он успокоился. Еще один потухший вулкан. Но больше пемзы.
Эрик пересек перекресток три секунды спустя после того, как дали красный свет, и, кажется, искренне не слышал страшного скрипа тормозов, когда шесть других водителей остановили машины у светофора. Один дружески ткнулся мокрым носом Эрику в шею, и тот, бросив руль, обернулся и погладил огромный мокрый нос.
Машина проехала с милю от центра города и остановилась перед современным квадратным строением из стекла и бетона, совсем не напоминавшим архитектурное изящество штаб-квартиры Сэндвика.
— Адрес тот, который вы мне дали. — Эрик с сомнением смотрел на чудовище в стиле модерн.
— Прекрасно, — сказал я. — Не хотите подождать в помещении?
Он покачал головой, хотя день был холодный и быстро темнело.
— Один излучает тепло, будто атомный реактор, и я не люблю сидеть в синтетических вестибюлях, точно экспонат на выставке.
— Ладно.
Я оставил их наслаждаться обществом друг друга, а сам поднялся в офис Рольфа Торпа, где, как и у Сэндвика, меня попросили подождать. На этот раз я сидел не в кабинете Торпа, а в небольшой приемной, завешанной таблицами и рисунками, рассказывающими о «Торп-Норд ассоциации». Здесь тоже были схемы земли в разрезе, диаграммы, свидетельствующие об успехах, карты районов, где ведутся работы. Но карты не Северного моря, а суши к западу от Осло, там, где горы.
Кто-то мне рассказывал, что Рольф Торп добывает серебро, но, судя по диаграммам, теперь он занимался не серебром или, вернее, не только серебром. Он и его ассоциация включились в гонку за титаном.
Рольф Торп был похож на свой товар по прочности, но отнюдь не по легкости. Он не затруднял себя вежливостью и не скрывал, что считает мой визит дурацкой выдумкой. Он ворвался в приемную с криком: «Проходите, проходите, у меня для вас только десять минут». И, не дожидаясь меня, прошел к себе в кабинет. Я последовал за ним.
Формой мебели, рисунком обивки, ковра его кабинет очень походил на офис Сэндвика и отражал скорее принятый стиль, чем характер хозяина. На стенах висели фотографии с изображением разных изделий из титана и карта, усыпанная точками, показывающими, где ведутся работы.
— Как вы добываете титан? — спросил я и, не дожидаясь приглашения, сел в кресло для визитеров. Он раздраженно занял свое место за аккуратным столом размером в пол-акра и закурил.
— Курите? — Он толкнул ближе ко мне коробку с сигаретами.
— Нет. Благодарю вас.
Он спрятал зажигалку и глубоко затянулся.
— Титан не лежит прямо под носом, как уголь. Вы хотите использовать ваши десять минут на такие вопросы?
— И на такие тоже.
Он озадаченно взглянул на меня, и его большие черные усы еще больше ощетинились. Но вроде бы он нашел, что эта тема не такая вздорная, как мои предполагаемые вопросы.
— Титан занимает девятое место среди наиболее распространенных на земле элементов. В горных породах содержится девяносто девять процентов титана, также он есть в нефти, угле, воде, растениях, в животных и человеке.
— Но едва ли вам удается получать титан из людей?
— Нет. В основном его добывают из минерала, который называется ильменит, он на одну треть состоит из титана.
— Ваша фирма занимается непосредственно добычей минерала в шахтах?
— Нет. Мы проводим изыскания, пробную добычу, консультируем и закладываем шахты.
Я рассеянно окинул взглядом фотографии на стене.
— Кроме скоростных самолетов, на что еще используется титан?
Он без запинки перечислил, где применяется титан, будто уже много раз отвечал на такой вопрос. И только в конце назвал краски, губную помаду и дымовые завесы. Казалось, не оставалось предметов, которые можно было бы сделать, не используя силу титана.
— Боб Шерман привозил вам какие-нибудь фотографии? — небрежно спросил я, не глядя на него прямо, но так, чтобы от меня не ускользнуло любое невольное движение, быстрый жест или тень в глазах.
— Нет.
— Он просил у вас совета по какому-нибудь вопросу?
— С чего бы вдруг?
— Люди иногда нуждаются в совете.
Он засмеялся, и в смехе чувствовался сарказм.
— Он не просил, но я дал ему совет — лучше работать с лошадью на скачках или оставаться в Лондоне.
— Он не нравился вам?
— Он должен был выиграть на моей лучшей лошади. А он проспал. Уже на полпути отказался от борьбы за победу и занял второе место. И все потому, что он не работал с лошадью так, как я говорил ему. Он никогда не прислушивался к советам.
— Вы думаете, что кто-то подкупил его, чтобы он проиграл?
Торп ошеломленно вытаращил глаза. При всем скверном характере такая мысль не приходила ему в голову. И надо отдать справедливость, он не клюнул на эту приманку.
— Нет, — твердо ответил он. — Боб Шерман хотел работать с этой лошадью на Больших национальных скачках. Лошадь — фаворит, и она их выиграла.
— Я видел этот заезд, — кивнул я.
— Правильно. Боб Шерман хотел работать с ней. Но я бы все равно нанял кого-то другого. Он очень плохо прошел в тот последний день.
Я понимал, что всякий раз, когда лошадь Рольфа Торпа не выигрывает, жокей в его глазах автоматически становится плохим. Я встал, чем снова озадачил его, и пожал ему руку.
— Приехав сюда, вы впустую потратили время, — сказал он.
— Ну что вы! Конечно же, не впустую. Я проверяю версии.
Он не провожал меня, я закрыл дверь и провел небольшую разведку. Больше кабинетов. Больше суеты, чем у Сэндвика. Впечатление, что делается работа, но никаких самородков.
Эрика не оказалось там, где я оставил его. Я вышел в большие стеклянные двери и тут же очутился в кромешной тьме. Потом позорно отступил в освещенный вестибюль. Случилось то, чего я не планировал: ночная прогулка в одиночестве, чтобы облегчить убийце его задачу.
Прождав минут десять, я решил, что Эрик просто забыл обо мне и уехал домой. Но он не забыл. Маленький кремовый «Вольво» примчался на огромной скорости и остановился на своем месте. Его владелец выскочил из машины и устремился к стеклянному входу.
— Привет, — сказал он, увидев меня. — Надеюсь, вам не пришлось ждать. Мне надо было покормить бдина обедом. Я совсем забыл вам сказать.
В машине Один облизал мне голову. Хорошо, что его уже покормили, подумал я.
Эрик на сверхзвуковой скорости вернулся в «Гранд-отель» и казался разочарованным, что больше мы никуда не поедем.
Глава 12
— Из Лондона читал по радио новости для Норвегии.
— Он не говорил мне, что жил в Лондоне.
— Сейчас он успокоился. Еще один потухший вулкан. Но больше пемзы.
Эрик пересек перекресток три секунды спустя после того, как дали красный свет, и, кажется, искренне не слышал страшного скрипа тормозов, когда шесть других водителей остановили машины у светофора. Один дружески ткнулся мокрым носом Эрику в шею, и тот, бросив руль, обернулся и погладил огромный мокрый нос.
Машина проехала с милю от центра города и остановилась перед современным квадратным строением из стекла и бетона, совсем не напоминавшим архитектурное изящество штаб-квартиры Сэндвика.
— Адрес тот, который вы мне дали. — Эрик с сомнением смотрел на чудовище в стиле модерн.
— Прекрасно, — сказал я. — Не хотите подождать в помещении?
Он покачал головой, хотя день был холодный и быстро темнело.
— Один излучает тепло, будто атомный реактор, и я не люблю сидеть в синтетических вестибюлях, точно экспонат на выставке.
— Ладно.
Я оставил их наслаждаться обществом друг друга, а сам поднялся в офис Рольфа Торпа, где, как и у Сэндвика, меня попросили подождать. На этот раз я сидел не в кабинете Торпа, а в небольшой приемной, завешанной таблицами и рисунками, рассказывающими о «Торп-Норд ассоциации». Здесь тоже были схемы земли в разрезе, диаграммы, свидетельствующие об успехах, карты районов, где ведутся работы. Но карты не Северного моря, а суши к западу от Осло, там, где горы.
Кто-то мне рассказывал, что Рольф Торп добывает серебро, но, судя по диаграммам, теперь он занимался не серебром или, вернее, не только серебром. Он и его ассоциация включились в гонку за титаном.
Рольф Торп был похож на свой товар по прочности, но отнюдь не по легкости. Он не затруднял себя вежливостью и не скрывал, что считает мой визит дурацкой выдумкой. Он ворвался в приемную с криком: «Проходите, проходите, у меня для вас только десять минут». И, не дожидаясь меня, прошел к себе в кабинет. Я последовал за ним.
Формой мебели, рисунком обивки, ковра его кабинет очень походил на офис Сэндвика и отражал скорее принятый стиль, чем характер хозяина. На стенах висели фотографии с изображением разных изделий из титана и карта, усыпанная точками, показывающими, где ведутся работы.
— Как вы добываете титан? — спросил я и, не дожидаясь приглашения, сел в кресло для визитеров. Он раздраженно занял свое место за аккуратным столом размером в пол-акра и закурил.
— Курите? — Он толкнул ближе ко мне коробку с сигаретами.
— Нет. Благодарю вас.
Он спрятал зажигалку и глубоко затянулся.
— Титан не лежит прямо под носом, как уголь. Вы хотите использовать ваши десять минут на такие вопросы?
— И на такие тоже.
Он озадаченно взглянул на меня, и его большие черные усы еще больше ощетинились. Но вроде бы он нашел, что эта тема не такая вздорная, как мои предполагаемые вопросы.
— Титан занимает девятое место среди наиболее распространенных на земле элементов. В горных породах содержится девяносто девять процентов титана, также он есть в нефти, угле, воде, растениях, в животных и человеке.
— Но едва ли вам удается получать титан из людей?
— Нет. В основном его добывают из минерала, который называется ильменит, он на одну треть состоит из титана.
— Ваша фирма занимается непосредственно добычей минерала в шахтах?
— Нет. Мы проводим изыскания, пробную добычу, консультируем и закладываем шахты.
Я рассеянно окинул взглядом фотографии на стене.
— Кроме скоростных самолетов, на что еще используется титан?
Он без запинки перечислил, где применяется титан, будто уже много раз отвечал на такой вопрос. И только в конце назвал краски, губную помаду и дымовые завесы. Казалось, не оставалось предметов, которые можно было бы сделать, не используя силу титана.
— Боб Шерман привозил вам какие-нибудь фотографии? — небрежно спросил я, не глядя на него прямо, но так, чтобы от меня не ускользнуло любое невольное движение, быстрый жест или тень в глазах.
— Нет.
— Он просил у вас совета по какому-нибудь вопросу?
— С чего бы вдруг?
— Люди иногда нуждаются в совете.
Он засмеялся, и в смехе чувствовался сарказм.
— Он не просил, но я дал ему совет — лучше работать с лошадью на скачках или оставаться в Лондоне.
— Он не нравился вам?
— Он должен был выиграть на моей лучшей лошади. А он проспал. Уже на полпути отказался от борьбы за победу и занял второе место. И все потому, что он не работал с лошадью так, как я говорил ему. Он никогда не прислушивался к советам.
— Вы думаете, что кто-то подкупил его, чтобы он проиграл?
Торп ошеломленно вытаращил глаза. При всем скверном характере такая мысль не приходила ему в голову. И надо отдать справедливость, он не клюнул на эту приманку.
— Нет, — твердо ответил он. — Боб Шерман хотел работать с этой лошадью на Больших национальных скачках. Лошадь — фаворит, и она их выиграла.
— Я видел этот заезд, — кивнул я.
— Правильно. Боб Шерман хотел работать с ней. Но я бы все равно нанял кого-то другого. Он очень плохо прошел в тот последний день.
Я понимал, что всякий раз, когда лошадь Рольфа Торпа не выигрывает, жокей в его глазах автоматически становится плохим. Я встал, чем снова озадачил его, и пожал ему руку.
— Приехав сюда, вы впустую потратили время, — сказал он.
— Ну что вы! Конечно же, не впустую. Я проверяю версии.
Он не провожал меня, я закрыл дверь и провел небольшую разведку. Больше кабинетов. Больше суеты, чем у Сэндвика. Впечатление, что делается работа, но никаких самородков.
Эрика не оказалось там, где я оставил его. Я вышел в большие стеклянные двери и тут же очутился в кромешной тьме. Потом позорно отступил в освещенный вестибюль. Случилось то, чего я не планировал: ночная прогулка в одиночестве, чтобы облегчить убийце его задачу.
Прождав минут десять, я решил, что Эрик просто забыл обо мне и уехал домой. Но он не забыл. Маленький кремовый «Вольво» примчался на огромной скорости и остановился на своем месте. Его владелец выскочил из машины и устремился к стеклянному входу.
— Привет, — сказал он, увидев меня. — Надеюсь, вам не пришлось ждать. Мне надо было покормить бдина обедом. Я совсем забыл вам сказать.
В машине Один облизал мне голову. Хорошо, что его уже покормили, подумал я.
Эрик на сверхзвуковой скорости вернулся в «Гранд-отель» и казался разочарованным, что больше мы никуда не поедем.
Глава 12
Безусловно, администрация «Гранд-отеля» принимала меня за сумасшедшего, потому что каждый день я требовал новый номер. Но они вообще отправили бы меня в клинику, если бы узнали, почему я каждый день меняю комнаты. Утром я просил зарезервировать последний освободившийся номер, если же их освобождалось несколько, то просил разрешить мне выбрать, в каком буду ночевать вечером. Они вежливо выполняли мое требование, опустив глаза, чтобы не выдать свое изумление, а я благодарно переносил свои вещи в номер, который сам выбрал минуту назад.
Когда Эрик высадил меня у дверей отеля и вместе с догом отправился домой, я позвонил Арне и пригласил их с Кари на обед.
— Приезжайте к нам, — ласково приказала Кари, но я возразил, что теперь моя очередь отплатить за их доброту, и после долгих препирательств они согласились приехать в «Гранд-отель». Ожидая их, я сидел в баре, читал газету и размышлял о том, что старею.
Странно, но, вырванная из своей домашней обстановки, Кари показалась мне совсем другим человеком. Не такой молодой, не такой уютной, не такой спокойной. Новая Кари уверенно прошла по бару в длинной черной юбке и белой плиссированной блузке, деловая женщина, дизайнер интерьеров. Новая Кари умело использовала грим, носила высокую прическу и в ушах бриллианты. Она выглядела и более холодной, и более зрелой, чем милая женщина, любящая дом. Когда она подставила нежную, приятно пахнувшую щеку для поцелуя и лукаво посмотрела из-под ресниц, я с изумлением понял, что она нравится мне меньше, но хочу ее я больше. Каждое из этих чувств не делало мне чести и огорчало.
Арне оставался прежним Арне, в полную противоположность хамелеону. Его личность так зацементировалась, что ее очертания не менялись ни в каких обстоятельствах. В баре тотчас же лоб у него покрылся потом, и он быстрым подозрительным взглядом окинул помещение, чтобы убедиться, что никто за спиной не подслушивает.
— Привет, Дэйвид. — Он энергично пожал мне руку. — Как ты провел день?
— Попусту тратил время, — улыбнулся я, — и гадал, что делать дальше.
Мы устроились в уютном уголке и выпили (наконец я дождался разрешенного часа и разрешенного дня) виски.
Арне хотел узнать, как у меня продвигается работа.
— Не очень продвигается, — вздохнул я. — Могу даже сказать: стоит на месте.
— Задача очень трудная, — постаралась утешить меня Кари, и Арне согласно кивнул головой. — Какой у вас метод работы?
— Смотрю. Слушаю. Думаю.
— Так просто? — иронически улыбнулась она. — Откуда вы знаете, на что надо смотреть?
— Я редко смотрю на материальные предметы. Меня интересует общая атмосфера.
— Все детективы разглядывают материальные предметы. Ищут улики, следы...
— Упираются в тупик и находят красную селедку, — закончил я ее перечисление.
— Селедка не бывает красной, — удивилась Кари. Надо же, пятьдесят шесть сортов селедки в Норвегии, и среди них нет ни одной красной.
— Красная селедка — это то, чего не существует, — сказал Арне, но потом еще долго объяснял ей по-норвежски.
Кари засмеялась, но продолжала задавать вопросы.
— Как вы раскрываете преступление?
— М-м-м... Предполагаю, что бы я сделал, если был бы жуликом, и потом смотрю, а что сделал он. Иногда совпадает.
— Никто так точно не раскрывает преступления, как Дэйвид, — заметил Арне.
— Поверьте мне, еще как раскрывают, — возразил я.
— А что, по-вашему, сделал преступник в этот раз? — продолжала расспрашивать Кари.
Я взглянул в ее ясные серые глаза. Невозможно ответить на ее вопрос, не заморозив нынешний вечер.
— Преступник не один, — равнодушно проговорил я. — Эмма Шерман видела двоих.
Мы немного поговорили об Эмме. Арне встречал ее дедушку во время его короткого пребывания в Норвегии и слышал, что тот не увидел налетчиков на фотографиях, показанных ему в полиции.
— Никто так и не знает, что они искали? — задумчиво спросила Кари.
— Они знали.
Арне вдруг вытаращил глаза и совсем перестал моргать.
— Так они знали, что ищут? — удивился он.
— Конечно, знали, — уверенно подтвердила Кари. — Иначе нет смысла в их налете.
— Смысл несколько в другом. Только кто-то один знает, что именно пропало. Или что пропавшее теперь могут найти.
Кари долго переваривала мое замечание и наконец спросила:
— Как, по-вашему, почему они не стали обыскивать дом сразу, как только убили Шермана, а целый месяц ждали?
Арне опять быстро-быстро заморгал, но резко остановился, ожидая моего ответа.
— Я думаю, потому, что Боба Шермана нашли, но при нем не оказалось того, что считалось пропавшим. — Я помолчал. — Допустим, мистер Икс убил Боба и утопил его в пруду по причине пока неизвестной. Предположим, что это случилось после того, как Боб вручил ему пакет, привезенный из Англии. Далее предположим, что, прежде чем вручить, Боб открыл пакет и вынул из него часть содержимого, но мистер Икс в тот момент, когда убивал Боба, еще не догадывался об этом. Когда же он это обнаружил, то появилось несколько возможностей: пропажа находится в карманах или саквояже Боба и безопасно лежит на дне пруда, или же он передал ее кому-то другому, или оставил у себя дома в Англии. Короче говоря, до того, как Боба вытащили из пруда, мистер Икс не знал наверняка, где находится пропажа, но склонялся к мысли, что она вместе с Бобом покоится в пруду. Правильно? Потом Боба нашли, а пропажа так и осталась пропавшей. Тогда поисковая группа посылается проверить, не оставил ли Шерман вынутое из пакета у себя в доме в Англии. А Эмме так не повезло, что она выбрала именно этот момент для того, чтобы приехать домой за чистыми платьями.
Кари слушала с открытым ртом.
— 0-о-у. А казалось, такой простенький вопрос.
— Я же говорил тебе, дай ему один факт, и он вытащит за ниточку все остальные, — сказал Арне.
— Это всего лишь предположение, — улыбнулся я. — На самом деле я не знаю, почему месяц ждали, прежде чем совершили налет. Понимаете?
— По-моему, правильное предположение. Оно звучит вполне правдоподобно.
— Так же правдоподобно, как то, что земля плоская.
— Что?
— Правдоподобно до тех пор, пока вы не знаете другого объяснения.
Для обеда мы перешли из бара в ресторан. Там играл оркестр, танцевали пары, и, когда мы пили кофе, появился певец. Для Арне это было слишком, он резко встал, сказал, что ему нужно глотнуть свежего воздуха, и просто рванулся к дверям.
Мы проводили взглядом его быстро исчезнувшую спину.
— Он всегда был такой? — спросил я.
— С тех пор как я его знаю. Хотя с годами, видимо, стало хуже. Раньше он не боялся подслушивающей аппаратуры.
— Наверно, не знал ее существовании.
— А-а, правда.
— С чего это началось? Его мания преследования.
— Ох... с войны. Так я думаю. С детства. Меня еще не было на свете, но Арне в войну был ребенком. Его дедушку расстреляли как заложника, а отец участвовал в Сопротивлении. Арне вспоминает, что ребенком он жил в постоянном страхе, даже не понимая, чего боится. Иногда отец посылал его с сообщениями как курьера и велел проверять, не следят ли за ним. Арне рассказывает, что с тех пор его не оставляет ужас, вдруг он обернется, а сзади огромный мужчина преследует его.
— Бедный Арне, — вздохнул я.
— Он лечится у психиатра, — продолжала Кари. — Потому что знает... о своей мании, но пока ничего не помогает. — Она задумчиво смотрела на пары, медленно кружившиеся на полированном паркете. — Арне не выносит танцев.
Несколько секунд спустя я спросил:
— Не хотели бы вы потанцевать?
— Наверно, Арне не будет возражать.
Она танцевала с природным чувством ритма. И, конечно, Кари понимала, что мне приятно прижимать ее к себе, я это видел по глазам. Тут мне пришла мысль: интересно, изменяет ли она Арне и хочет ли изменить? Все-таки разница в возрасте. Здесь уж ничего не поделать.
Кари улыбалась и, танцуя, все теснее прижималась ко мне. И с этого момента танец превратился в сексуальный акт: мы были одеты, выполняли в такт музыке нужные па, кругом танцевали другие пары, и все же, несомненно, это был сексуальный акт. Теоретически я знал, что женщина может достигнуть сексуальной кульминации без прямого соития, фактически это может случиться, даже когда она мысленно представляет эротические сцены. Но мне прежде никогда не доводилось быть свидетелем такой кульминации.
Теперь это случилось с Кари, потому что она так хотела Потому что она прижималась и терлась об меня при каждом движении танца. Потому что я не ожидал этого. Потому что я не отталкивал ее.
Дыхание у нее становилось медленнее и глубже, глаза затянула пелена, рот открылся в полуулыбке, голова чуть откинулась назад. Чем сильнее ее охватывала страсть, тем более отчужденной и далекой она казалась. Затем совершенно неожиданно горячая волна пробежала по ее телу, глаза еще больше помутнели, и почти двадцать секунд я с тревогой чувствовал, как ее сотрясает идущая из самого нутра дрожь.
Потом она несколько раз глубоко вздохнула, будто легкие у нее съежились, рот открылся, улыбка стала шире, и Кари отклеилась от меня. Теперь глаза у нее сверкали, как звезды, она ласково глядела на меня и смеялась.
— Спасибо, Дэйвид.
Ей больше не хотелось танцевать, она высвободилась из моих рук и со светским видом направилась к столу, будто ничего не случилось. О, благодарю, подумал я, а в каком состоянии ты бросила меня? С неудовлетворенным желанием и даже без возможности получить то, что получила она, потому что меня никогда не привлекало такое сомнительное удовольствие.
— Еще кофе? — спросил я, потому что надо же что-то говорить в таких обстоятельствах, не мог же я сказать ей: «Будь ты проклята, маленькая эгоистичная свинья».
— Спасибо, — согласилась она.
Официант принес кофе. Сегодня побеждала цивилизация.
Вернулся Арне с разрумянившимся от ветра лицом и более счастливым видом. Кари ласково положила свою руку на его, словно показывая, что она понимает и прощает маленькие слабости мужа. Мысленно я иронически усмехнулся, вспомнив, как гадал, не изменяет ли она мужу? Изменяет и не изменяет — изощренный рецепт, как изменять и оставаться верной.
Вскоре они ушли, уговорив меня до отъезда провести вечер с ними.
— Увижу вас в воскресенье на скачках, — сказал Арне. — Если не раньше.
Проводив их, я забрал у портье в холле свой чемодан и пошел в регистратуру. У них было пять пустых номеров, я выбрал наугад ключ и оказался в двух просторных комнатах с балконом, выходившим к зданию парламента. Распахнув двойные, плотно закрытые двери, я впустил к комнату арктический ветер, который ненадолго одолел жар центрального отопления. Потом закрыл балкон и лег в холодную постель. Я долго лежал без сна, размышляя о многом, но ни разу не вспомнив Кари.
На следующее утро к завтраку пришел Эрик. Насмешливо улыбаясь, он набрал в буфете с полтонны разной маринованной рыбы и смел ее так, будто завтра начинался голод.
— Куда? — спросил он, добавив к рыбе две булки, четыре куска сыра и несколько чашек кофе.
— На ипподром.
— Но сегодня нет скачек.
— Знаю.
— Хорошо. Если хотите, поедем.
Один в хорошем настроении расположился посередине, упираясь спиной в заднее сиденье, а лапы и огромную голову опустив на ручной тормоз. Когда Эрик чуть толкнул дога локтем, тот приподнял подбородок и позволил хозяину передвинуть ручку тормоза. Вот образец взаимопонимания, мысленно усмехнулся я.
Путешествие походило на игру в прятки со смертью, однако мы благополучно прибыли на ипподром. Главные ворота оказались открытыми, на площадке стояли большие грузовики с кузовами, затянутыми брезентом, так что мы свободно проехали и остановились возле весовой. Эрик и Один вышли размять ноги, а я направился выполнять свою короткую и наверняка неудачную миссию.
В здании весовой мужчина и две женщины делали уборку, и никто из них не говорил по-английски. Я вышел и нашел Эрика — самый легкий способ поговорить с уборщиками.
Он задал вопрос, выслушал и сообщил плохую новость:
— Они говорят, что седло Боба Шермана долго висело в раздевалке на вешалке возле двери.
Я оглядел раздевалку, никаких следов седла на вешалке не осталось.
— Они говорят, что седло висело, когда тело было найдено в пруду. Но кто взял его, они не знают.
— Тогда все, — вздохнул я.
Мы вышли и бесцельно побрели вдоль трибун. Утро было холодное, ветер пронизывающий, деревья замерзшие. Зима стояла на пороге, а снег чуть задержался в пути.
Внизу на песчаной скаковой дорожке лошади Гуннара Холта перешли на легкий галоп, и мы смотрели, как они промчались мимо линии финиша, минуя пруд, вокруг смотровой башни. Впереди летел Падди О'Флагерти в своей великолепной вязаной шапке с помпоном, вот он натянул поводья, его скакун и остальные перешли на шаг. Перед завтрашними скачками это была всего лишь легкая пробежка, чтобы выпустить пар, и теперь лошади медленно направлялись к конюшне.
— Следующая остановка у Гуннара Холта, — сказал я.
Мы въехали в ворота, когда лошади уже вернулись, их прогуливали по двору, прежде чем завести в стойла, и над чепраками поднимался пар, как из кипящего чайника. Сам Гуннар Холт соскочил с Уайтфайера, фаворита, принадлежавшего Сэндвику, ласково потрепал его по холке и теперь ждал меня, чтобы продолжить надоевшую игру.
— Доброе утро. — Я сделал первый ход.
— Доброе.
— Можем мы поговорить?
Весь его вид выражал, что говорить не о чем, он отвел Уайтфайера в стойло, вернулся, мотнул головой в сторону своего бунгало и открыл дверь. На этот раз Эрик предпочел остаться в машине, и Гуннар Холт, заметив Одина, кажется, был доволен его решением.
— Кофе?
Тот же самый оранжевый кофейник стоял на плите, тот же самый кофе. Ну, теперь можно и спросить, решил я.
— Я ищу седло Боба Шермана.
— Седло? Разве он не оставил его в раздевалке? Я слышал, что оно там.
— Может быть, вы знаете, кто забрал его. Я бы хотел найти седло... Оно принадлежит его вдове.
— И седло стоит денег, — добавил он, кивнув. — Но я понятия не имею, кто забрал его.
Я косвенно задавал этот вопрос еще несколько раз и в конце концов убедился, что он и вправду не знает.
— Тогда спрошу Падди, — сказал я. Но и Падди не знал.
— Оно было там, когда бедного парня выловили из воды. Клянусь, седло висело в день Больших национальных скачек. Но в следующий раз, в четверг, его уже не было.
— Вы уверены?
— Так же уверен, как в том, что я стою перед вами.
— Почему? — вяло спросил я. — Почему вы так уверены?
— Ну, понимаете. — Глаза у него сверкнули. — Это самое, оно...
— Падди, давайте начистоту.
— Ух...
— Вы взяли седло?
— Нет, — твердо возразил он. — Я не брал. — Сама мысль вроде бы обидела его.
— Что произошло?
— Ладно, вот послушайте, ведь Боб был мне настоящим другом. Боб был... Понимаете, я уверен в глубине души, что Боб сам бы хотел, чтобы я это сделал... — Падди замолчал.
— Сделал что?
— Понимаете, это не кража и ничего такое.
— Падди, что вы сделали?
— Ну, понимаете, мой шлем и его шлем висели рядом с его седлом. Ну, мой шлем поцарапанный, с трещиной, а его новенький и целехонький. Вот так это было. И я поменял их местами. Его забрал, а свой повесил.
— И сделали это в день Больших национальных скачек?
— Точно. А в следующий раз, в четверг, когда уже Боба нашли, седло исчезло. И мой шлем вместе с ним.
— Так что шлем Боба здесь?
— Ага. У меня в чемодане под койкой.
— Вы не одолжите мне его на несколько дней?
— Одолжу? — Падди явно удивился. — Я думал, вы хотите забрать его, потому что шлем по праву принадлежит его миссис.
— По-моему, она будет рада, если шлем останется у вас.
— Да, это хороший шлем. Правда хороший. Он ушел и вскоре вернулся и передал мне шлем. Обыкновенный, соответствующий правилам жокейский шлем с завязками под подбородком. Я поблагодарил Падди и пообещал вскоре вернуть его, попрощался с Гуннаром Холтом и отправился в опасное путешествие к центру Осло.
Подскакивая на крутых поворотах, когда Эрик срезал углы, я прощупал подкладку и даже заглянул под нее. Ни фотографий, ни бумаг. Ничего. Я отложил шлем в сторону.
— Нехорошо? — сочувственно проговорил Эрик, чуть отодвинув морду бдина, чтобы посмотреть на меня.
— Надо перевернуть все камни.
— И какой следующий камень?
— Ларе Бальтзерсен.
По пути к его банку мы проезжали мимо главного входа в «Гранд-отель». Я вышел и оставил шлем Боба Шермана у портье в холле, который уже хранил мой снова упакованный утром чемодан. Я дал портье три десятикроновых банкноты, и он, уставясь на щедрые чаевые, пообещал не спускать глаз с моих вещей. Ларе уже почти и не ждал меня.
— Я думал, что у вас поменялись планы, — заметил он, вводя меня в свой кабинет.
— Пришлось сделать круг, — извиняющимся тоном объяснил я.
— Ну раз уж вы здесь... — Он достал из незаметного бара бутылку красного вина и два маленьких бокала и налил нам обоим.
Его кабинет так же, как у Сэндвика и Торпа, был выдержан в современном скандинавском стиле. Конечно, подумал я, коммерция должна идти в ногу со временем, но никакой информации о личности хозяина эта стандартная обстановка не давала.
Вместо карт и диаграмм на стенах висели фотографии домов, фабрик, портов, учреждений. Когда я спросил, Ларе объяснил, что его банк главным образом занимается финансированием промышленных проектов.
— Это коммерческий банк, — сказал он. — Мы руководим планированием строительства почти так же, как в Англии строительная ассоциация. Но, конечно, мы даем не такие большие ссуды, и кредиты у нас дешевле.
— Инвесторы не жалуются?
— Они получают со своих вкладов столько же, сколько и английские инвесторы. Дело в том, что норвежское общество не платит больших налогов.
Затем Бальтзерсен рассказал, что в Норвегии много мелких частных банков, которые тоже занимаются финансированием строительства, но его крупнейший.
— Вокруг Осло мучительно не хватает земли для строительства. Молодым парам очень трудно найти и купить дом, — говорил Ларе. — В глубине страны много пустых заброшенных ферм. Старые владельцы умерли или уже не могут работать в поле, а молодых не привлекает такая тяжелая жизнь, и они переезжают в город.
— Как и везде, — сказал я.
— Мне больше нравятся деревянные дома, — заметил Ларе. — Они дышат.
— А как насчет пожара?
— Угроза пожара всегда остается, — согласился он. — Бывало, что сгорали целые города. Но сейчас у нас пожарная служба такая быстрая и опытная, что, если человек захочет поджечь дом, чтобы получить страховку, ему придется облить его бензином с крыши до фундамента. Иначе пожарники потушат огонь, едва появится первая струйка дыма.
Мы допили вино. Ларе закурил, и я спросил о годах работы в Лондоне, о мотогонках, но тема не заинтересовала его.
Когда Эрик высадил меня у дверей отеля и вместе с догом отправился домой, я позвонил Арне и пригласил их с Кари на обед.
— Приезжайте к нам, — ласково приказала Кари, но я возразил, что теперь моя очередь отплатить за их доброту, и после долгих препирательств они согласились приехать в «Гранд-отель». Ожидая их, я сидел в баре, читал газету и размышлял о том, что старею.
Странно, но, вырванная из своей домашней обстановки, Кари показалась мне совсем другим человеком. Не такой молодой, не такой уютной, не такой спокойной. Новая Кари уверенно прошла по бару в длинной черной юбке и белой плиссированной блузке, деловая женщина, дизайнер интерьеров. Новая Кари умело использовала грим, носила высокую прическу и в ушах бриллианты. Она выглядела и более холодной, и более зрелой, чем милая женщина, любящая дом. Когда она подставила нежную, приятно пахнувшую щеку для поцелуя и лукаво посмотрела из-под ресниц, я с изумлением понял, что она нравится мне меньше, но хочу ее я больше. Каждое из этих чувств не делало мне чести и огорчало.
Арне оставался прежним Арне, в полную противоположность хамелеону. Его личность так зацементировалась, что ее очертания не менялись ни в каких обстоятельствах. В баре тотчас же лоб у него покрылся потом, и он быстрым подозрительным взглядом окинул помещение, чтобы убедиться, что никто за спиной не подслушивает.
— Привет, Дэйвид. — Он энергично пожал мне руку. — Как ты провел день?
— Попусту тратил время, — улыбнулся я, — и гадал, что делать дальше.
Мы устроились в уютном уголке и выпили (наконец я дождался разрешенного часа и разрешенного дня) виски.
Арне хотел узнать, как у меня продвигается работа.
— Не очень продвигается, — вздохнул я. — Могу даже сказать: стоит на месте.
— Задача очень трудная, — постаралась утешить меня Кари, и Арне согласно кивнул головой. — Какой у вас метод работы?
— Смотрю. Слушаю. Думаю.
— Так просто? — иронически улыбнулась она. — Откуда вы знаете, на что надо смотреть?
— Я редко смотрю на материальные предметы. Меня интересует общая атмосфера.
— Все детективы разглядывают материальные предметы. Ищут улики, следы...
— Упираются в тупик и находят красную селедку, — закончил я ее перечисление.
— Селедка не бывает красной, — удивилась Кари. Надо же, пятьдесят шесть сортов селедки в Норвегии, и среди них нет ни одной красной.
— Красная селедка — это то, чего не существует, — сказал Арне, но потом еще долго объяснял ей по-норвежски.
Кари засмеялась, но продолжала задавать вопросы.
— Как вы раскрываете преступление?
— М-м-м... Предполагаю, что бы я сделал, если был бы жуликом, и потом смотрю, а что сделал он. Иногда совпадает.
— Никто так точно не раскрывает преступления, как Дэйвид, — заметил Арне.
— Поверьте мне, еще как раскрывают, — возразил я.
— А что, по-вашему, сделал преступник в этот раз? — продолжала расспрашивать Кари.
Я взглянул в ее ясные серые глаза. Невозможно ответить на ее вопрос, не заморозив нынешний вечер.
— Преступник не один, — равнодушно проговорил я. — Эмма Шерман видела двоих.
Мы немного поговорили об Эмме. Арне встречал ее дедушку во время его короткого пребывания в Норвегии и слышал, что тот не увидел налетчиков на фотографиях, показанных ему в полиции.
— Никто так и не знает, что они искали? — задумчиво спросила Кари.
— Они знали.
Арне вдруг вытаращил глаза и совсем перестал моргать.
— Так они знали, что ищут? — удивился он.
— Конечно, знали, — уверенно подтвердила Кари. — Иначе нет смысла в их налете.
— Смысл несколько в другом. Только кто-то один знает, что именно пропало. Или что пропавшее теперь могут найти.
Кари долго переваривала мое замечание и наконец спросила:
— Как, по-вашему, почему они не стали обыскивать дом сразу, как только убили Шермана, а целый месяц ждали?
Арне опять быстро-быстро заморгал, но резко остановился, ожидая моего ответа.
— Я думаю, потому, что Боба Шермана нашли, но при нем не оказалось того, что считалось пропавшим. — Я помолчал. — Допустим, мистер Икс убил Боба и утопил его в пруду по причине пока неизвестной. Предположим, что это случилось после того, как Боб вручил ему пакет, привезенный из Англии. Далее предположим, что, прежде чем вручить, Боб открыл пакет и вынул из него часть содержимого, но мистер Икс в тот момент, когда убивал Боба, еще не догадывался об этом. Когда же он это обнаружил, то появилось несколько возможностей: пропажа находится в карманах или саквояже Боба и безопасно лежит на дне пруда, или же он передал ее кому-то другому, или оставил у себя дома в Англии. Короче говоря, до того, как Боба вытащили из пруда, мистер Икс не знал наверняка, где находится пропажа, но склонялся к мысли, что она вместе с Бобом покоится в пруду. Правильно? Потом Боба нашли, а пропажа так и осталась пропавшей. Тогда поисковая группа посылается проверить, не оставил ли Шерман вынутое из пакета у себя в доме в Англии. А Эмме так не повезло, что она выбрала именно этот момент для того, чтобы приехать домой за чистыми платьями.
Кари слушала с открытым ртом.
— 0-о-у. А казалось, такой простенький вопрос.
— Я же говорил тебе, дай ему один факт, и он вытащит за ниточку все остальные, — сказал Арне.
— Это всего лишь предположение, — улыбнулся я. — На самом деле я не знаю, почему месяц ждали, прежде чем совершили налет. Понимаете?
— По-моему, правильное предположение. Оно звучит вполне правдоподобно.
— Так же правдоподобно, как то, что земля плоская.
— Что?
— Правдоподобно до тех пор, пока вы не знаете другого объяснения.
Для обеда мы перешли из бара в ресторан. Там играл оркестр, танцевали пары, и, когда мы пили кофе, появился певец. Для Арне это было слишком, он резко встал, сказал, что ему нужно глотнуть свежего воздуха, и просто рванулся к дверям.
Мы проводили взглядом его быстро исчезнувшую спину.
— Он всегда был такой? — спросил я.
— С тех пор как я его знаю. Хотя с годами, видимо, стало хуже. Раньше он не боялся подслушивающей аппаратуры.
— Наверно, не знал ее существовании.
— А-а, правда.
— С чего это началось? Его мания преследования.
— Ох... с войны. Так я думаю. С детства. Меня еще не было на свете, но Арне в войну был ребенком. Его дедушку расстреляли как заложника, а отец участвовал в Сопротивлении. Арне вспоминает, что ребенком он жил в постоянном страхе, даже не понимая, чего боится. Иногда отец посылал его с сообщениями как курьера и велел проверять, не следят ли за ним. Арне рассказывает, что с тех пор его не оставляет ужас, вдруг он обернется, а сзади огромный мужчина преследует его.
— Бедный Арне, — вздохнул я.
— Он лечится у психиатра, — продолжала Кари. — Потому что знает... о своей мании, но пока ничего не помогает. — Она задумчиво смотрела на пары, медленно кружившиеся на полированном паркете. — Арне не выносит танцев.
Несколько секунд спустя я спросил:
— Не хотели бы вы потанцевать?
— Наверно, Арне не будет возражать.
Она танцевала с природным чувством ритма. И, конечно, Кари понимала, что мне приятно прижимать ее к себе, я это видел по глазам. Тут мне пришла мысль: интересно, изменяет ли она Арне и хочет ли изменить? Все-таки разница в возрасте. Здесь уж ничего не поделать.
Кари улыбалась и, танцуя, все теснее прижималась ко мне. И с этого момента танец превратился в сексуальный акт: мы были одеты, выполняли в такт музыке нужные па, кругом танцевали другие пары, и все же, несомненно, это был сексуальный акт. Теоретически я знал, что женщина может достигнуть сексуальной кульминации без прямого соития, фактически это может случиться, даже когда она мысленно представляет эротические сцены. Но мне прежде никогда не доводилось быть свидетелем такой кульминации.
Теперь это случилось с Кари, потому что она так хотела Потому что она прижималась и терлась об меня при каждом движении танца. Потому что я не ожидал этого. Потому что я не отталкивал ее.
Дыхание у нее становилось медленнее и глубже, глаза затянула пелена, рот открылся в полуулыбке, голова чуть откинулась назад. Чем сильнее ее охватывала страсть, тем более отчужденной и далекой она казалась. Затем совершенно неожиданно горячая волна пробежала по ее телу, глаза еще больше помутнели, и почти двадцать секунд я с тревогой чувствовал, как ее сотрясает идущая из самого нутра дрожь.
Потом она несколько раз глубоко вздохнула, будто легкие у нее съежились, рот открылся, улыбка стала шире, и Кари отклеилась от меня. Теперь глаза у нее сверкали, как звезды, она ласково глядела на меня и смеялась.
— Спасибо, Дэйвид.
Ей больше не хотелось танцевать, она высвободилась из моих рук и со светским видом направилась к столу, будто ничего не случилось. О, благодарю, подумал я, а в каком состоянии ты бросила меня? С неудовлетворенным желанием и даже без возможности получить то, что получила она, потому что меня никогда не привлекало такое сомнительное удовольствие.
— Еще кофе? — спросил я, потому что надо же что-то говорить в таких обстоятельствах, не мог же я сказать ей: «Будь ты проклята, маленькая эгоистичная свинья».
— Спасибо, — согласилась она.
Официант принес кофе. Сегодня побеждала цивилизация.
Вернулся Арне с разрумянившимся от ветра лицом и более счастливым видом. Кари ласково положила свою руку на его, словно показывая, что она понимает и прощает маленькие слабости мужа. Мысленно я иронически усмехнулся, вспомнив, как гадал, не изменяет ли она мужу? Изменяет и не изменяет — изощренный рецепт, как изменять и оставаться верной.
Вскоре они ушли, уговорив меня до отъезда провести вечер с ними.
— Увижу вас в воскресенье на скачках, — сказал Арне. — Если не раньше.
Проводив их, я забрал у портье в холле свой чемодан и пошел в регистратуру. У них было пять пустых номеров, я выбрал наугад ключ и оказался в двух просторных комнатах с балконом, выходившим к зданию парламента. Распахнув двойные, плотно закрытые двери, я впустил к комнату арктический ветер, который ненадолго одолел жар центрального отопления. Потом закрыл балкон и лег в холодную постель. Я долго лежал без сна, размышляя о многом, но ни разу не вспомнив Кари.
На следующее утро к завтраку пришел Эрик. Насмешливо улыбаясь, он набрал в буфете с полтонны разной маринованной рыбы и смел ее так, будто завтра начинался голод.
— Куда? — спросил он, добавив к рыбе две булки, четыре куска сыра и несколько чашек кофе.
— На ипподром.
— Но сегодня нет скачек.
— Знаю.
— Хорошо. Если хотите, поедем.
Один в хорошем настроении расположился посередине, упираясь спиной в заднее сиденье, а лапы и огромную голову опустив на ручной тормоз. Когда Эрик чуть толкнул дога локтем, тот приподнял подбородок и позволил хозяину передвинуть ручку тормоза. Вот образец взаимопонимания, мысленно усмехнулся я.
Путешествие походило на игру в прятки со смертью, однако мы благополучно прибыли на ипподром. Главные ворота оказались открытыми, на площадке стояли большие грузовики с кузовами, затянутыми брезентом, так что мы свободно проехали и остановились возле весовой. Эрик и Один вышли размять ноги, а я направился выполнять свою короткую и наверняка неудачную миссию.
В здании весовой мужчина и две женщины делали уборку, и никто из них не говорил по-английски. Я вышел и нашел Эрика — самый легкий способ поговорить с уборщиками.
Он задал вопрос, выслушал и сообщил плохую новость:
— Они говорят, что седло Боба Шермана долго висело в раздевалке на вешалке возле двери.
Я оглядел раздевалку, никаких следов седла на вешалке не осталось.
— Они говорят, что седло висело, когда тело было найдено в пруду. Но кто взял его, они не знают.
— Тогда все, — вздохнул я.
Мы вышли и бесцельно побрели вдоль трибун. Утро было холодное, ветер пронизывающий, деревья замерзшие. Зима стояла на пороге, а снег чуть задержался в пути.
Внизу на песчаной скаковой дорожке лошади Гуннара Холта перешли на легкий галоп, и мы смотрели, как они промчались мимо линии финиша, минуя пруд, вокруг смотровой башни. Впереди летел Падди О'Флагерти в своей великолепной вязаной шапке с помпоном, вот он натянул поводья, его скакун и остальные перешли на шаг. Перед завтрашними скачками это была всего лишь легкая пробежка, чтобы выпустить пар, и теперь лошади медленно направлялись к конюшне.
— Следующая остановка у Гуннара Холта, — сказал я.
Мы въехали в ворота, когда лошади уже вернулись, их прогуливали по двору, прежде чем завести в стойла, и над чепраками поднимался пар, как из кипящего чайника. Сам Гуннар Холт соскочил с Уайтфайера, фаворита, принадлежавшего Сэндвику, ласково потрепал его по холке и теперь ждал меня, чтобы продолжить надоевшую игру.
— Доброе утро. — Я сделал первый ход.
— Доброе.
— Можем мы поговорить?
Весь его вид выражал, что говорить не о чем, он отвел Уайтфайера в стойло, вернулся, мотнул головой в сторону своего бунгало и открыл дверь. На этот раз Эрик предпочел остаться в машине, и Гуннар Холт, заметив Одина, кажется, был доволен его решением.
— Кофе?
Тот же самый оранжевый кофейник стоял на плите, тот же самый кофе. Ну, теперь можно и спросить, решил я.
— Я ищу седло Боба Шермана.
— Седло? Разве он не оставил его в раздевалке? Я слышал, что оно там.
— Может быть, вы знаете, кто забрал его. Я бы хотел найти седло... Оно принадлежит его вдове.
— И седло стоит денег, — добавил он, кивнув. — Но я понятия не имею, кто забрал его.
Я косвенно задавал этот вопрос еще несколько раз и в конце концов убедился, что он и вправду не знает.
— Тогда спрошу Падди, — сказал я. Но и Падди не знал.
— Оно было там, когда бедного парня выловили из воды. Клянусь, седло висело в день Больших национальных скачек. Но в следующий раз, в четверг, его уже не было.
— Вы уверены?
— Так же уверен, как в том, что я стою перед вами.
— Почему? — вяло спросил я. — Почему вы так уверены?
— Ну, понимаете. — Глаза у него сверкнули. — Это самое, оно...
— Падди, давайте начистоту.
— Ух...
— Вы взяли седло?
— Нет, — твердо возразил он. — Я не брал. — Сама мысль вроде бы обидела его.
— Что произошло?
— Ладно, вот послушайте, ведь Боб был мне настоящим другом. Боб был... Понимаете, я уверен в глубине души, что Боб сам бы хотел, чтобы я это сделал... — Падди замолчал.
— Сделал что?
— Понимаете, это не кража и ничего такое.
— Падди, что вы сделали?
— Ну, понимаете, мой шлем и его шлем висели рядом с его седлом. Ну, мой шлем поцарапанный, с трещиной, а его новенький и целехонький. Вот так это было. И я поменял их местами. Его забрал, а свой повесил.
— И сделали это в день Больших национальных скачек?
— Точно. А в следующий раз, в четверг, когда уже Боба нашли, седло исчезло. И мой шлем вместе с ним.
— Так что шлем Боба здесь?
— Ага. У меня в чемодане под койкой.
— Вы не одолжите мне его на несколько дней?
— Одолжу? — Падди явно удивился. — Я думал, вы хотите забрать его, потому что шлем по праву принадлежит его миссис.
— По-моему, она будет рада, если шлем останется у вас.
— Да, это хороший шлем. Правда хороший. Он ушел и вскоре вернулся и передал мне шлем. Обыкновенный, соответствующий правилам жокейский шлем с завязками под подбородком. Я поблагодарил Падди и пообещал вскоре вернуть его, попрощался с Гуннаром Холтом и отправился в опасное путешествие к центру Осло.
Подскакивая на крутых поворотах, когда Эрик срезал углы, я прощупал подкладку и даже заглянул под нее. Ни фотографий, ни бумаг. Ничего. Я отложил шлем в сторону.
— Нехорошо? — сочувственно проговорил Эрик, чуть отодвинув морду бдина, чтобы посмотреть на меня.
— Надо перевернуть все камни.
— И какой следующий камень?
— Ларе Бальтзерсен.
По пути к его банку мы проезжали мимо главного входа в «Гранд-отель». Я вышел и оставил шлем Боба Шермана у портье в холле, который уже хранил мой снова упакованный утром чемодан. Я дал портье три десятикроновых банкноты, и он, уставясь на щедрые чаевые, пообещал не спускать глаз с моих вещей. Ларе уже почти и не ждал меня.
— Я думал, что у вас поменялись планы, — заметил он, вводя меня в свой кабинет.
— Пришлось сделать круг, — извиняющимся тоном объяснил я.
— Ну раз уж вы здесь... — Он достал из незаметного бара бутылку красного вина и два маленьких бокала и налил нам обоим.
Его кабинет так же, как у Сэндвика и Торпа, был выдержан в современном скандинавском стиле. Конечно, подумал я, коммерция должна идти в ногу со временем, но никакой информации о личности хозяина эта стандартная обстановка не давала.
Вместо карт и диаграмм на стенах висели фотографии домов, фабрик, портов, учреждений. Когда я спросил, Ларе объяснил, что его банк главным образом занимается финансированием промышленных проектов.
— Это коммерческий банк, — сказал он. — Мы руководим планированием строительства почти так же, как в Англии строительная ассоциация. Но, конечно, мы даем не такие большие ссуды, и кредиты у нас дешевле.
— Инвесторы не жалуются?
— Они получают со своих вкладов столько же, сколько и английские инвесторы. Дело в том, что норвежское общество не платит больших налогов.
Затем Бальтзерсен рассказал, что в Норвегии много мелких частных банков, которые тоже занимаются финансированием строительства, но его крупнейший.
— Вокруг Осло мучительно не хватает земли для строительства. Молодым парам очень трудно найти и купить дом, — говорил Ларе. — В глубине страны много пустых заброшенных ферм. Старые владельцы умерли или уже не могут работать в поле, а молодых не привлекает такая тяжелая жизнь, и они переезжают в город.
— Как и везде, — сказал я.
— Мне больше нравятся деревянные дома, — заметил Ларе. — Они дышат.
— А как насчет пожара?
— Угроза пожара всегда остается, — согласился он. — Бывало, что сгорали целые города. Но сейчас у нас пожарная служба такая быстрая и опытная, что, если человек захочет поджечь дом, чтобы получить страховку, ему придется облить его бензином с крыши до фундамента. Иначе пожарники потушат огонь, едва появится первая струйка дыма.
Мы допили вино. Ларе закурил, и я спросил о годах работы в Лондоне, о мотогонках, но тема не заинтересовала его.