Такая форма скромности заставила Марчмонта посадить меня и мисс Беллингэм между ее отцом и его врагом.
— Кто этот длинноносый малый, что разговаривает с Джеллико? — спросил м-р Беллингэм.
— Это м-р Лорам, юрисконсульт м-ра Хёрста, а веселого вида господин рядом с ним — наш юрисконсульт, м-р Хиз, очень способный человек и, — прибавил он шепотом, прикрывшись рукой, — великолепно подготовленный д-ром Торндайком.
В это время вошел судья и занял свое место.
Он был немного странного вида и напоминал лягушку своим коротким лицом с выпуклыми глазами. У него была также совершенно лягушачья манера прихлопывать веки, точно он проглатывал крупного жука, — единственное внешнее проявление его волнения.
М-р Лорам встал и ознакомил суд с делом. После этого судья откинулся на спинку кресла и закрыл глаза, точно готовясь перенести болезненную операцию.
— Настоящий процесс, — объявил м-р Лорам, — вызван необъяснимым исчезновением м-ра Джона Беллингэма 23 ноября 1902 года. После этого числа ничего не было слышно о нем, и так как по известным основательным причинам надо считать его умершим, то главный наследник по его завещанию, м-р Джордж Хёрст, обращается в настоящее время к суду за разрешением признать завещателя умершим и утвердить завещание. Обстоятельства исчезновения завещателя во многих отношениях были весьма странные, причем самой странной чертой исчезновения было то, что оно было полное и неожиданное.
Тут судья ровным и тихим голосом заметил, что было бы, пожалуй, еще более замечательно, если бы завещатель исчез постепенно и не вполне.
— Без сомнения, милорд, — согласился м-р Лорам, — но важно то, что завещатель, будучи человеком порядка и регулярной жизни, исчез упомянутого числа, не оставив никаких обычных распоряжений по ведению своих дел, и с тех пор о нем не было ни слуху, ни духу.
После этого предисловия м-р Лорам сообщил историю событий, связанных с исчезновением Джона Беллингэма. Это было все то, что я прочитал в газетах. Изложив факты перед присяжными, он стал обсуждать их значение.
— Предположение, что он умер, — настаивал м-р Лорам, — единственное возможное объяснение его исчезновения. Предположение это к тому же недавно получило убедительное и ужасное подтверждение. В Сидкепе нашли в июле месяце кости левой человеческой руки без третьего пальца. Другие части того же тела нашлись в разных местах близ Эльтама и Удфорда — в местности, где завещателя видели последний раз в живых.
Врач, осматривавший останки, говорит о костях человека около шестидесяти лет от роду, пяти футов и восьми дюймов роста, крепкого сложения. Другой свидетель утверждает, что исчезнувший человек был приблизительно лет шестидесяти, ростом пять футов восемь дюймов, хорошо сохранившийся, очень крепкого сложения. Поражает тот факт, что завещатель носил на безымянном пальце кольцо, которое сидело так крепко, что не снималось, а среди найденных останков нет безымянного пальца. Кольцо, джентльмены, было совершенно особенное и, будь оно найдено, послужило бы явной уликой. Одним словом, найденные кости представляют останки человека, совершенно схожего с завещателем, и все они были подброшены в разные места, приблизительно в одно и то же время, как исчез завещатель. Согласно с этим, когда вы выслушаете свидетельство компетентных людей о найденных костях и о фактах, относящихся к исчезновению завещателя, я надеюсь, что вы вынесете приговор согласно с этими свидетельствами.
М-р Лорам сел, надел пенсне и стал просматривать бумаги.
Пристав ввел первого свидетеля. Это был м-р Джеллико, который, заняв место, устремил неподвижный взгляд на (по-видимому) не замечавшего этого судью. М-р Лорам обратился с вопросом:
— Вы были поверенным и доверенным лицом завещателя?
— Был и остался.
— Давно ли вы были знакомы с ним?
— Двадцать семь лет.
— Как по-вашему, способен ли он был скрыться неожиданно и прекратить сношения с друзьями?
— Нет.
— Будьте добры объяснить, почему вы так думаете?
— Это совершенно не согласовывалось бы с его привычками и характером. Он был необыкновенно точен и аккуратен в деловом отношении. Уезжая за границу, он всегда сообщал мне свои адреса или, если отправлялся в места, лишенные сообщений, то заранее совещался со мной.
— Были ли у него причины скрываться?
— Нет.
— Когда и где видели вы его последний раз?
— В шесть часов вечера четырнадцатого октября тысяча девятьсот второго года.
— Будьте любезны рассказать, что при этом происходило?
— Завещатель зашел в мою контору и мы с ним вместе отправились в его квартиру, а немного спустя туда явился д-р Норбери осмотреть древности, которые завещатель предложил в дар Британскому Музею. Пожертвование состояло из мумии, четырех Канопских сосудов и другой погребальной утвари. Но из всех предметов прибыла только мумия. Остальное должно было прибыть через неделю. Д-р Норбери должен был сообщить директору Музея и получить от него инструкции, прежде чем перевозить вещи в Музей. Завещатель поэтому дал мне инструкции по перевозке вещей, так как сам он должен был уехать из Англии в тот же вечер.
— Инструкции эти имеют какое-нибудь отношение к делу?
— Мне кажется. Завещатель уезжал в Париж и оттуда, может быть, в Вену. Он поручил мне распаковывать вещи и сохранять их, вместе с мумией, в особой комнате три недели. Если бы ему не удалось вернуться к этому времени, то он просил известить администрацию Музея, что вещи можно взять, когда угодно.
Я понял тогда, что завещатель не знал точно продолжительности своего отсутствия.
— Вы знаете точно, куда он поехал?
— Нет. Он выехал из дому в шесть часов. На нем было длинное пальто. Он взял с собой чемодан и зонтик. Я простился с ним у порога и посмотрел ему вслед. Я не имел понятия, куда он отправился. И больше я его не видел.
— Вы не получали от него известий после отъезда?
— Нет. Я больше о нем ничего не слыхал и от него ничего не получал. Через три недели я сообщил в Музей относительно вещей. Через пять дней приехал д-р Норбери, он официально принял пожертвование, и вещи были перевезены в Музей.
— Когда вы после этого услышали о завещателе?
— Двадцать третьего ноября, в четверть восьмого вечера, м-р Джордж Хёрст приехал ко мне и сказал, что завещатель был у него в его отсутствие и вошел в его кабинет подождать его. По возвращении м-ра Хёрста было обнаружено исчезновение завещателя; он не предупредил слуг о своем уходе, и никто не видел, как он оставил дом. М-р Хёрст был поражен и поспешил в город известить меня. Я также сообразил, что это обстоятельство странное, особенно ввиду того, что я не имел сведений о завещателе. И мы оба решили, что нужно уведомить м-ра Годфри Беллингэма о том, что случилось.
Мы вместе с м-ром Хёрстом отправились с первым поездом в Удфорд, где жил тогда м-р Годфри Беллингэм. Мы приехали туда в пять минут девятого и узнали от служанки, что его нет дома, но что его дочь в библиотеке — отдельном здании через двор. Служанка с фонарем провела нас в библиотеку. Там мы нашли м-ра Беллингэма и его дочь. Беллингэм только что вернулся через заднюю калитку, звонок от которой проведен был в библиотеку. Когда мы шли из библиотеки в дом, я увидал при свете фонаря маленький предмет на лугу. Я указал на него; его подняли и узнали в нем скарабея, которого завещатель носил как брелок. Колечко брелока было сломано. В доме мы спросили, не было ли посетителей. Но все слуги утверждали, что никто не приходил ни после обеда, ни вечером. М-р Годфри и мисс Беллингэм уверяли, что они не слышали ничего о завещателе, не видали его и не знали, вернулся ли он в Англию. На следующее утро я снесся с полицией и просил приступить к розыскам. По розыскам оказалось, что чемодан с инициалами Д. Б. был найден невостребованным в кладовой вокзала Черинг-Кросс. Я удостоверил, что чемодан был тот же, который завещатель взял с собой из дому на Куин-Сквер. Я признал также и содержимое. Служащий станции сообщил мне, что чемодан был сдан двадцать третьего около четырех часов 15 минут пополудни. Он не помнил, кто сдавал. Чемодан оставался на станции невостребованным три месяца, потом был передан мне.
М-р Лорам, сделав заметки у себя, сказал:
— Вы говорите, м-р Джеллико, что знали завещателя очень близко двадцать семь лет. Замечали ли вы когда-нибудь, чтобы он носил кольца на руках?
— Он носил на безымянном пальце кольцо древнего образца со знаком «Око Озириса». Это было единственное кольцо, которое я у него видел.
— Он носил его постоянно?
— Да, по необходимости: оно не снималось с пальца.
По окончании допроса свидетель посмотрел вопросительно на юрисконсульта м-ра Беллингэма. Но тот углубился в свои заметки, и м-р Джеллико вернулся на свое место.
— Что вы об этом думаете? — спросил я мисс Беллингэм.
— Все так подробно и так убедительно, — отвечала она, — бедный дядя Джон! О нем говорят так холодно и деловито, как о завещателе, точно о каком-то алгебраическом знаке. Кто эта леди?
Она указала на модно одетую молодую женщину, которая появилась на свидетельском месте. Это была экономка м-ра Хёрста, мисс Доббс.
— М-р Хёрст живет один, кажется? — сказал м-р Лорам.
— Я не знаю, что вы хотите этим сказать.
— Я задаю вам вопрос.
— Это я знаю, — сказала злобно свидетельница. — Вы не имеете права делать какие-то намеки молодой девушке, когда там есть еще и кухарка, и судомойка, которые живут в доме, да и он тоже годится мне в отцы.
Тут судья захлопал своими веками для устрашения, а м-р Лорам ответил:
— Я не делаю никаких намеков, я только хочу знать: ваш хозяин, м-р Хёрст, женат или нет?
— Об этом я его не спрашивала, — сказала свидетельница, — почем я знаю? Я не сыщик.
Жалобный голос послышался с судейского места:
— Этот вопрос очень важен?
— Конечно, сэр, — отвечал м-р Лорам.
— Тогда лучше спросите м-ра Хёрста. Он, вероятно, знает.
М-р Лорам поклонился и обратился к торжествующей свидетельнице:
— Не помните ли вы, не случилось ли чего-нибудь замечательного двадцать третьего ноября, два года назад?
— Да, м-р Джон Беллингэм пришел к нам в дом.
— В какое это было время?
— Вечером, пять минут шестого.
— Что случилось потом?
— Я сказала, что м-ра Хёрста нет еще дома. А он сказал, что подождет его. Я ввела его в кабинет и затворила дверь. Потом в свое время вернулся м-р Хёрст, отомкнул дверь своим ключом и прошел прямо в кабинет. В шесть часов м-р Хёрст вошел в столовую — он обедает в шесть — и увидел два прибора. Он спросил — почему два, а я ответила: «Я думала, м-р Беллингэм останется обедать». — «М-р Беллингэм? — спрашивает он. — Я не знал, что он здесь». — «Я думала, что он у вас, — говорю. — Я его провела в кабинет». — «Его там не было, — говорит он, — когда я вошел, и сейчас его нет. Может, он вошел в гостиную?» Посмотрели в гостиной, и там его нет. Потом м-р Хёрст подумал, что м-р Беллингэм устал ждать и ушел. Но я говорю ему, что нет, потому что я все время посматривала. Потом он спрашивает, «что, м-р Беллингэм был один или с ним была дочь?». А я говорю, что это не тот м-р Беллингэм, а м-р Джон Беллингэм. А тогда он еще больше удивился. Я говорю: «Мы лучше обойдем дом, посмотрим наверное, здесь он или нет». Мы обошли весь дом и обыскали все комнаты. Нигде не было. Тогда м-р Хёрст расстроился, наскоро пообедал и побежал к поезду шесть тридцать один и уехал в город.
— Вы говорите, что м-р Беллингэм не мог уйти из дому, потому что вы посматривали. Где же вы были?
— В кухне. Оттуда из окна видна калитка.
— Есть ли другая калитка?
— Да. Она выходит в узкий проход сбоку от дома.
— А из кабинета есть балконная дверь?
— Да, она выходит на маленькую дерновую площадку, против боковой калитки.
— Балконная дверь и калитка были заперты, или, может быть, м-р Беллингэм прошел боковой калиткой?
— И калитка, и дверь запираются изнутри. Он мог выйти, но, конечно, не вышел.
— Почему?
— Ни один джентльмен не станет выходить из дому украдкой, точно вор.
— А вы смотрели, эта дверь была заперта, когда вы хватились м-ра Беллингэма?
— Я посмотрела, когда мы запирали дом на ночь. Тогда она была заперта и замкнута изнутри.
— А боковая калитка?
— Она защелкивалась сама, если хорошенько стукнуть, и никто не мог бы из нее выйти — слышно было бы.
М-р Лорам облегченно вздохнул.
Мисс Доббс повернулась, чтобы уйти, когда поднялся м-р Хиз.
— Вы видели м-ра Беллингэма при хорошем освещении? — спросил он.
— Довольно хорошем. На дворе уже стемнело, но горела маленькая лампа.
— Посмотрите-ка вот на это! — здесь ей передали маленькую вещицу. — Этот брелок висел на цепочке м-ра Беллингэма.
— Вы не заметили, был ли он у м-ра Беллингэма или нет?
— Нет, не было.
— Вы уверены?
— Да, уверена.
— Обходя дом, вы заходили в кабинет?
— Нет, пока м-р Хёрст не уехал.
— А когда вы вошли, балкон был заперт?
— Да.
— Какая мебель в кабинете?
— Письменный стол, вертящийся стул, два кресла, два больших книжных шкафа и гардероб.
— Гардероб замыкается?
— Да.
— Какая мебель в гостиной?
— Небольшой шкапчик, шесть или семь кресел, диван, пианино и несколько столов.
— Как поставлено пианино?
— Наискось, в углу.
— Может ли за ним спрятаться человек?
— Да.
— Обыскивая, вы смотрели за пианино, под диваном?
— Нет.
— Где же вы искали?
— Мы просто отворяли дверь и смотрели, нет ли его там? Мы искали ведь не кошку или обезьяну, а пожилого джентльмена.
— Нет ли в доме комнат, в которые редко заходят?
— Есть комната во втором этаже, которая служит кладовой, и еще комната внизу, где стоят сундуки, чемоданы и разные вещи.
— Вы заглядывали в эти комнаты?
— Нет. Ведь они заперты.
Тут судья захлопал веками, но м-р Хиз опустился на скамью и сказал, что больше нет вопросов.
Мисс Доббс собралась уходить. Но м-р Лорам вскочил, точно кукла на пружине.
— Вы говорили, — сказал он, — что у м-ра Беллингэма не было на цепочке брелока двадцать третьего ноября. Вы уверены в этом?
— Совершенно. Если бы был, так я уж заметила бы.
В публике послышалось хихиканье. Мисс Доббс расплакалась, и ее отпустили. Потом были вызваны постепенно: м-р Норбери, м-р Хёрст и служащий на вокзале. Из них никто не прибавил ничего нового. Потом появился огородник, отрывший кости в Сидкепе. Он говорил то же, что говорил у коронера. Наконец, вызвали д-ра Сэммерса.
— Вы слышали описание завещателя, данное м-ром Джеллико? — спросил м-р Лорам.
— Слышал.
— Можно ли применить его к лицу, останки которого вы осматривали?
— В общем, может быть.
— Я попрошу вас ответить прямо: да или нет?
— Да. Но я должен сказать, что мои определения только приблизительные.
— Хорошо. Исходя из вашего освидетельствования костей и описания м-ра Джеллико, могли бы эти останки быть останками Джона Беллингэма?
— Да, могут быть.
М-р Лорам сел, но тотчас же м-р Хиз поднялся.
— Осматривая эти кости, д-р Сэммерс, заметили ли вы какие-нибудь особенности, по которым можно было бы утверждать, что это останки такого-то индивидуума, а не другого того же роста, размеров и возраста?
— Нет. Я не нашел ничего, что могло бы указать на определенную личность.
М-р Хиз больше вопросов не имел, и свидетеля отпустили. М-р Лорам заявил, что он ничего больше не имеет сказать.
Встал м-р Хиз и обратился к суду от имени ответчика. Это не была длинная речь и не блистала она цветами красноречия. Она состояла исключительно из опровержений аргументов поверенного истца.
Указав вкратце, что период отсутствия завещателя слишком мал, чтобы можно было дать заключение о его смерти, м-р Хиз продолжал:
— Доказал ли мой ученый собрат, что завещатель умер? Я думаю, что нет. Самый факт отсутствия завещателя на более долгое время, чем обыкновенно, не дает повода поднимать процесс о подтверждении его смерти и о переходе имущества в другие руки.
Относительно упоминавшихся здесь человеческих костей в связи с этим делом мне хочется сказать следующее: попытка связать кости с завещателем совершенно не удалась. Вы слышали, что говорил об этом д-р Сэммерс.
Мой ученый собрат указывает, что кости найдены были близ Эльтама и близ Удфорда, и что завещателя видели живым в последний раз в одном из этих мест. Вот если бы кости нашлись также в том же месте, это могло бы иметь значение. Но его могли видеть только в одном месте, а кости нашлись в обоих. Здесь мой ученый собрат хватил через край.
Я повторяю, что для оправдания подтверждения смерти завещателя необходимы ясные и положительные доказательства. Таких доказательств нет. Согласно этому ввиду возможного возвращения завещателя в любое время и его права на собственное имущество, которое должно оставаться неприкосновенным, я прошу от вас вердикта, обеспечивающего для завещателя эту меру самой обыкновенной справедливости.
Судья, как бы проснувшись, открыл глаза. Он стал читать сначала часть завещания, а потом свои заметки, которые он ухитрился сделать как-то с закрытыми глазами. Потом он резюмировал свидетельские показания и речи сторон для присяжных.
— Прежде чем обсуждать заслушанное вами дело, джентльмены, — сказал он, — я должен сделать некоторые разъяснения.
Если кто-нибудь уезжает или исчезает из дому и из местности своего обычного пребывания надолго, то подтверждение предположенной смерти происходит через семь лет от числа, когда исчезнувшего видели последний раз. Тогда это подтверждение может быть опровергнуто только предъявлением доказательства, что он был жив в этот период. Но, если требуется подтвердить смерть лица, бывшего в отсутствии более короткое время, то необходимо дать такое доказательство, которое вполне убеждало бы в его смерти. И чем короче период отсутствия, тем яснее должно быть доказательство.
Вы должны быть вполне уверены в основаниях вашего решения.
Истец просит признания смерти завещателя для разрешения раздела имущества между наследниками. Такое разрешение накладывает на нас огромную ответственность. Необдуманное решение поведет к несправедливости по отношению к завещателю, которая может быть непоправимой.
Затем, перечислив вкратце неопределенные показания свидетелей, судья продолжал:
— Итак, джентльмены, ваш вердикт должен быть разбит на две части. Во-первых, согласуется ли исчезновение завещателя с его привычками и характером и, во-вторых, существуют ли факты, доказывающие положительным образом, что завещатель умер. Ответ на эти вопросы, вытекая из того, что вы здесь слышали, должен привести вас к правильному вердикту.
Покончив с инструкцией, судья занялся исследованием завещания, заинтересованный им, как профессионал. Из этого занятия вывел его старшина, объявив, что вердикт готов.
Судья выпрямился и посмотрел в сторону присяжных. Когда старшина прочел: «Мы не находим достаточных доказательств, чтобы считать Джона Беллингэма умершим», судья одобрительно кивнул головой; очевидно, таково было и его мнение. Затем он объявил м-ру Лораму, что суд отказывает ему в желаемом разрешении.
Решение суда было большим облегчением для меня, для мисс Беллингэм и ее отца, который был не в силах скрыть торжествующей улыбки и бросился поскорее к выходу, чтобы разочарованный Хёрст не увидел его.
— Итак, — сказала с улыбкой мисс Беллингэм, когда мы выходили, — мы еще не совсем нищие. Есть у нас шансы в рубрике происшествий, и, пожалуй, есть еще шансы и у бедняги дяди Джона.
Косвенные данные
— Кто этот длинноносый малый, что разговаривает с Джеллико? — спросил м-р Беллингэм.
— Это м-р Лорам, юрисконсульт м-ра Хёрста, а веселого вида господин рядом с ним — наш юрисконсульт, м-р Хиз, очень способный человек и, — прибавил он шепотом, прикрывшись рукой, — великолепно подготовленный д-ром Торндайком.
В это время вошел судья и занял свое место.
Он был немного странного вида и напоминал лягушку своим коротким лицом с выпуклыми глазами. У него была также совершенно лягушачья манера прихлопывать веки, точно он проглатывал крупного жука, — единственное внешнее проявление его волнения.
М-р Лорам встал и ознакомил суд с делом. После этого судья откинулся на спинку кресла и закрыл глаза, точно готовясь перенести болезненную операцию.
— Настоящий процесс, — объявил м-р Лорам, — вызван необъяснимым исчезновением м-ра Джона Беллингэма 23 ноября 1902 года. После этого числа ничего не было слышно о нем, и так как по известным основательным причинам надо считать его умершим, то главный наследник по его завещанию, м-р Джордж Хёрст, обращается в настоящее время к суду за разрешением признать завещателя умершим и утвердить завещание. Обстоятельства исчезновения завещателя во многих отношениях были весьма странные, причем самой странной чертой исчезновения было то, что оно было полное и неожиданное.
Тут судья ровным и тихим голосом заметил, что было бы, пожалуй, еще более замечательно, если бы завещатель исчез постепенно и не вполне.
— Без сомнения, милорд, — согласился м-р Лорам, — но важно то, что завещатель, будучи человеком порядка и регулярной жизни, исчез упомянутого числа, не оставив никаких обычных распоряжений по ведению своих дел, и с тех пор о нем не было ни слуху, ни духу.
После этого предисловия м-р Лорам сообщил историю событий, связанных с исчезновением Джона Беллингэма. Это было все то, что я прочитал в газетах. Изложив факты перед присяжными, он стал обсуждать их значение.
— Предположение, что он умер, — настаивал м-р Лорам, — единственное возможное объяснение его исчезновения. Предположение это к тому же недавно получило убедительное и ужасное подтверждение. В Сидкепе нашли в июле месяце кости левой человеческой руки без третьего пальца. Другие части того же тела нашлись в разных местах близ Эльтама и Удфорда — в местности, где завещателя видели последний раз в живых.
Врач, осматривавший останки, говорит о костях человека около шестидесяти лет от роду, пяти футов и восьми дюймов роста, крепкого сложения. Другой свидетель утверждает, что исчезнувший человек был приблизительно лет шестидесяти, ростом пять футов восемь дюймов, хорошо сохранившийся, очень крепкого сложения. Поражает тот факт, что завещатель носил на безымянном пальце кольцо, которое сидело так крепко, что не снималось, а среди найденных останков нет безымянного пальца. Кольцо, джентльмены, было совершенно особенное и, будь оно найдено, послужило бы явной уликой. Одним словом, найденные кости представляют останки человека, совершенно схожего с завещателем, и все они были подброшены в разные места, приблизительно в одно и то же время, как исчез завещатель. Согласно с этим, когда вы выслушаете свидетельство компетентных людей о найденных костях и о фактах, относящихся к исчезновению завещателя, я надеюсь, что вы вынесете приговор согласно с этими свидетельствами.
М-р Лорам сел, надел пенсне и стал просматривать бумаги.
Пристав ввел первого свидетеля. Это был м-р Джеллико, который, заняв место, устремил неподвижный взгляд на (по-видимому) не замечавшего этого судью. М-р Лорам обратился с вопросом:
— Вы были поверенным и доверенным лицом завещателя?
— Был и остался.
— Давно ли вы были знакомы с ним?
— Двадцать семь лет.
— Как по-вашему, способен ли он был скрыться неожиданно и прекратить сношения с друзьями?
— Нет.
— Будьте добры объяснить, почему вы так думаете?
— Это совершенно не согласовывалось бы с его привычками и характером. Он был необыкновенно точен и аккуратен в деловом отношении. Уезжая за границу, он всегда сообщал мне свои адреса или, если отправлялся в места, лишенные сообщений, то заранее совещался со мной.
— Были ли у него причины скрываться?
— Нет.
— Когда и где видели вы его последний раз?
— В шесть часов вечера четырнадцатого октября тысяча девятьсот второго года.
— Будьте любезны рассказать, что при этом происходило?
— Завещатель зашел в мою контору и мы с ним вместе отправились в его квартиру, а немного спустя туда явился д-р Норбери осмотреть древности, которые завещатель предложил в дар Британскому Музею. Пожертвование состояло из мумии, четырех Канопских сосудов и другой погребальной утвари. Но из всех предметов прибыла только мумия. Остальное должно было прибыть через неделю. Д-р Норбери должен был сообщить директору Музея и получить от него инструкции, прежде чем перевозить вещи в Музей. Завещатель поэтому дал мне инструкции по перевозке вещей, так как сам он должен был уехать из Англии в тот же вечер.
— Инструкции эти имеют какое-нибудь отношение к делу?
— Мне кажется. Завещатель уезжал в Париж и оттуда, может быть, в Вену. Он поручил мне распаковывать вещи и сохранять их, вместе с мумией, в особой комнате три недели. Если бы ему не удалось вернуться к этому времени, то он просил известить администрацию Музея, что вещи можно взять, когда угодно.
Я понял тогда, что завещатель не знал точно продолжительности своего отсутствия.
— Вы знаете точно, куда он поехал?
— Нет. Он выехал из дому в шесть часов. На нем было длинное пальто. Он взял с собой чемодан и зонтик. Я простился с ним у порога и посмотрел ему вслед. Я не имел понятия, куда он отправился. И больше я его не видел.
— Вы не получали от него известий после отъезда?
— Нет. Я больше о нем ничего не слыхал и от него ничего не получал. Через три недели я сообщил в Музей относительно вещей. Через пять дней приехал д-р Норбери, он официально принял пожертвование, и вещи были перевезены в Музей.
— Когда вы после этого услышали о завещателе?
— Двадцать третьего ноября, в четверть восьмого вечера, м-р Джордж Хёрст приехал ко мне и сказал, что завещатель был у него в его отсутствие и вошел в его кабинет подождать его. По возвращении м-ра Хёрста было обнаружено исчезновение завещателя; он не предупредил слуг о своем уходе, и никто не видел, как он оставил дом. М-р Хёрст был поражен и поспешил в город известить меня. Я также сообразил, что это обстоятельство странное, особенно ввиду того, что я не имел сведений о завещателе. И мы оба решили, что нужно уведомить м-ра Годфри Беллингэма о том, что случилось.
Мы вместе с м-ром Хёрстом отправились с первым поездом в Удфорд, где жил тогда м-р Годфри Беллингэм. Мы приехали туда в пять минут девятого и узнали от служанки, что его нет дома, но что его дочь в библиотеке — отдельном здании через двор. Служанка с фонарем провела нас в библиотеку. Там мы нашли м-ра Беллингэма и его дочь. Беллингэм только что вернулся через заднюю калитку, звонок от которой проведен был в библиотеку. Когда мы шли из библиотеки в дом, я увидал при свете фонаря маленький предмет на лугу. Я указал на него; его подняли и узнали в нем скарабея, которого завещатель носил как брелок. Колечко брелока было сломано. В доме мы спросили, не было ли посетителей. Но все слуги утверждали, что никто не приходил ни после обеда, ни вечером. М-р Годфри и мисс Беллингэм уверяли, что они не слышали ничего о завещателе, не видали его и не знали, вернулся ли он в Англию. На следующее утро я снесся с полицией и просил приступить к розыскам. По розыскам оказалось, что чемодан с инициалами Д. Б. был найден невостребованным в кладовой вокзала Черинг-Кросс. Я удостоверил, что чемодан был тот же, который завещатель взял с собой из дому на Куин-Сквер. Я признал также и содержимое. Служащий станции сообщил мне, что чемодан был сдан двадцать третьего около четырех часов 15 минут пополудни. Он не помнил, кто сдавал. Чемодан оставался на станции невостребованным три месяца, потом был передан мне.
М-р Лорам, сделав заметки у себя, сказал:
— Вы говорите, м-р Джеллико, что знали завещателя очень близко двадцать семь лет. Замечали ли вы когда-нибудь, чтобы он носил кольца на руках?
— Он носил на безымянном пальце кольцо древнего образца со знаком «Око Озириса». Это было единственное кольцо, которое я у него видел.
— Он носил его постоянно?
— Да, по необходимости: оно не снималось с пальца.
По окончании допроса свидетель посмотрел вопросительно на юрисконсульта м-ра Беллингэма. Но тот углубился в свои заметки, и м-р Джеллико вернулся на свое место.
— Что вы об этом думаете? — спросил я мисс Беллингэм.
— Все так подробно и так убедительно, — отвечала она, — бедный дядя Джон! О нем говорят так холодно и деловито, как о завещателе, точно о каком-то алгебраическом знаке. Кто эта леди?
Она указала на модно одетую молодую женщину, которая появилась на свидетельском месте. Это была экономка м-ра Хёрста, мисс Доббс.
— М-р Хёрст живет один, кажется? — сказал м-р Лорам.
— Я не знаю, что вы хотите этим сказать.
— Я задаю вам вопрос.
— Это я знаю, — сказала злобно свидетельница. — Вы не имеете права делать какие-то намеки молодой девушке, когда там есть еще и кухарка, и судомойка, которые живут в доме, да и он тоже годится мне в отцы.
Тут судья захлопал своими веками для устрашения, а м-р Лорам ответил:
— Я не делаю никаких намеков, я только хочу знать: ваш хозяин, м-р Хёрст, женат или нет?
— Об этом я его не спрашивала, — сказала свидетельница, — почем я знаю? Я не сыщик.
Жалобный голос послышался с судейского места:
— Этот вопрос очень важен?
— Конечно, сэр, — отвечал м-р Лорам.
— Тогда лучше спросите м-ра Хёрста. Он, вероятно, знает.
М-р Лорам поклонился и обратился к торжествующей свидетельнице:
— Не помните ли вы, не случилось ли чего-нибудь замечательного двадцать третьего ноября, два года назад?
— Да, м-р Джон Беллингэм пришел к нам в дом.
— В какое это было время?
— Вечером, пять минут шестого.
— Что случилось потом?
— Я сказала, что м-ра Хёрста нет еще дома. А он сказал, что подождет его. Я ввела его в кабинет и затворила дверь. Потом в свое время вернулся м-р Хёрст, отомкнул дверь своим ключом и прошел прямо в кабинет. В шесть часов м-р Хёрст вошел в столовую — он обедает в шесть — и увидел два прибора. Он спросил — почему два, а я ответила: «Я думала, м-р Беллингэм останется обедать». — «М-р Беллингэм? — спрашивает он. — Я не знал, что он здесь». — «Я думала, что он у вас, — говорю. — Я его провела в кабинет». — «Его там не было, — говорит он, — когда я вошел, и сейчас его нет. Может, он вошел в гостиную?» Посмотрели в гостиной, и там его нет. Потом м-р Хёрст подумал, что м-р Беллингэм устал ждать и ушел. Но я говорю ему, что нет, потому что я все время посматривала. Потом он спрашивает, «что, м-р Беллингэм был один или с ним была дочь?». А я говорю, что это не тот м-р Беллингэм, а м-р Джон Беллингэм. А тогда он еще больше удивился. Я говорю: «Мы лучше обойдем дом, посмотрим наверное, здесь он или нет». Мы обошли весь дом и обыскали все комнаты. Нигде не было. Тогда м-р Хёрст расстроился, наскоро пообедал и побежал к поезду шесть тридцать один и уехал в город.
— Вы говорите, что м-р Беллингэм не мог уйти из дому, потому что вы посматривали. Где же вы были?
— В кухне. Оттуда из окна видна калитка.
— Есть ли другая калитка?
— Да. Она выходит в узкий проход сбоку от дома.
— А из кабинета есть балконная дверь?
— Да, она выходит на маленькую дерновую площадку, против боковой калитки.
— Балконная дверь и калитка были заперты, или, может быть, м-р Беллингэм прошел боковой калиткой?
— И калитка, и дверь запираются изнутри. Он мог выйти, но, конечно, не вышел.
— Почему?
— Ни один джентльмен не станет выходить из дому украдкой, точно вор.
— А вы смотрели, эта дверь была заперта, когда вы хватились м-ра Беллингэма?
— Я посмотрела, когда мы запирали дом на ночь. Тогда она была заперта и замкнута изнутри.
— А боковая калитка?
— Она защелкивалась сама, если хорошенько стукнуть, и никто не мог бы из нее выйти — слышно было бы.
М-р Лорам облегченно вздохнул.
Мисс Доббс повернулась, чтобы уйти, когда поднялся м-р Хиз.
— Вы видели м-ра Беллингэма при хорошем освещении? — спросил он.
— Довольно хорошем. На дворе уже стемнело, но горела маленькая лампа.
— Посмотрите-ка вот на это! — здесь ей передали маленькую вещицу. — Этот брелок висел на цепочке м-ра Беллингэма.
— Вы не заметили, был ли он у м-ра Беллингэма или нет?
— Нет, не было.
— Вы уверены?
— Да, уверена.
— Обходя дом, вы заходили в кабинет?
— Нет, пока м-р Хёрст не уехал.
— А когда вы вошли, балкон был заперт?
— Да.
— Какая мебель в кабинете?
— Письменный стол, вертящийся стул, два кресла, два больших книжных шкафа и гардероб.
— Гардероб замыкается?
— Да.
— Какая мебель в гостиной?
— Небольшой шкапчик, шесть или семь кресел, диван, пианино и несколько столов.
— Как поставлено пианино?
— Наискось, в углу.
— Может ли за ним спрятаться человек?
— Да.
— Обыскивая, вы смотрели за пианино, под диваном?
— Нет.
— Где же вы искали?
— Мы просто отворяли дверь и смотрели, нет ли его там? Мы искали ведь не кошку или обезьяну, а пожилого джентльмена.
— Нет ли в доме комнат, в которые редко заходят?
— Есть комната во втором этаже, которая служит кладовой, и еще комната внизу, где стоят сундуки, чемоданы и разные вещи.
— Вы заглядывали в эти комнаты?
— Нет. Ведь они заперты.
Тут судья захлопал веками, но м-р Хиз опустился на скамью и сказал, что больше нет вопросов.
Мисс Доббс собралась уходить. Но м-р Лорам вскочил, точно кукла на пружине.
— Вы говорили, — сказал он, — что у м-ра Беллингэма не было на цепочке брелока двадцать третьего ноября. Вы уверены в этом?
— Совершенно. Если бы был, так я уж заметила бы.
В публике послышалось хихиканье. Мисс Доббс расплакалась, и ее отпустили. Потом были вызваны постепенно: м-р Норбери, м-р Хёрст и служащий на вокзале. Из них никто не прибавил ничего нового. Потом появился огородник, отрывший кости в Сидкепе. Он говорил то же, что говорил у коронера. Наконец, вызвали д-ра Сэммерса.
— Вы слышали описание завещателя, данное м-ром Джеллико? — спросил м-р Лорам.
— Слышал.
— Можно ли применить его к лицу, останки которого вы осматривали?
— В общем, может быть.
— Я попрошу вас ответить прямо: да или нет?
— Да. Но я должен сказать, что мои определения только приблизительные.
— Хорошо. Исходя из вашего освидетельствования костей и описания м-ра Джеллико, могли бы эти останки быть останками Джона Беллингэма?
— Да, могут быть.
М-р Лорам сел, но тотчас же м-р Хиз поднялся.
— Осматривая эти кости, д-р Сэммерс, заметили ли вы какие-нибудь особенности, по которым можно было бы утверждать, что это останки такого-то индивидуума, а не другого того же роста, размеров и возраста?
— Нет. Я не нашел ничего, что могло бы указать на определенную личность.
М-р Хиз больше вопросов не имел, и свидетеля отпустили. М-р Лорам заявил, что он ничего больше не имеет сказать.
Встал м-р Хиз и обратился к суду от имени ответчика. Это не была длинная речь и не блистала она цветами красноречия. Она состояла исключительно из опровержений аргументов поверенного истца.
Указав вкратце, что период отсутствия завещателя слишком мал, чтобы можно было дать заключение о его смерти, м-р Хиз продолжал:
— Доказал ли мой ученый собрат, что завещатель умер? Я думаю, что нет. Самый факт отсутствия завещателя на более долгое время, чем обыкновенно, не дает повода поднимать процесс о подтверждении его смерти и о переходе имущества в другие руки.
Относительно упоминавшихся здесь человеческих костей в связи с этим делом мне хочется сказать следующее: попытка связать кости с завещателем совершенно не удалась. Вы слышали, что говорил об этом д-р Сэммерс.
Мой ученый собрат указывает, что кости найдены были близ Эльтама и близ Удфорда, и что завещателя видели живым в последний раз в одном из этих мест. Вот если бы кости нашлись также в том же месте, это могло бы иметь значение. Но его могли видеть только в одном месте, а кости нашлись в обоих. Здесь мой ученый собрат хватил через край.
Я повторяю, что для оправдания подтверждения смерти завещателя необходимы ясные и положительные доказательства. Таких доказательств нет. Согласно этому ввиду возможного возвращения завещателя в любое время и его права на собственное имущество, которое должно оставаться неприкосновенным, я прошу от вас вердикта, обеспечивающего для завещателя эту меру самой обыкновенной справедливости.
Судья, как бы проснувшись, открыл глаза. Он стал читать сначала часть завещания, а потом свои заметки, которые он ухитрился сделать как-то с закрытыми глазами. Потом он резюмировал свидетельские показания и речи сторон для присяжных.
— Прежде чем обсуждать заслушанное вами дело, джентльмены, — сказал он, — я должен сделать некоторые разъяснения.
Если кто-нибудь уезжает или исчезает из дому и из местности своего обычного пребывания надолго, то подтверждение предположенной смерти происходит через семь лет от числа, когда исчезнувшего видели последний раз. Тогда это подтверждение может быть опровергнуто только предъявлением доказательства, что он был жив в этот период. Но, если требуется подтвердить смерть лица, бывшего в отсутствии более короткое время, то необходимо дать такое доказательство, которое вполне убеждало бы в его смерти. И чем короче период отсутствия, тем яснее должно быть доказательство.
Вы должны быть вполне уверены в основаниях вашего решения.
Истец просит признания смерти завещателя для разрешения раздела имущества между наследниками. Такое разрешение накладывает на нас огромную ответственность. Необдуманное решение поведет к несправедливости по отношению к завещателю, которая может быть непоправимой.
Затем, перечислив вкратце неопределенные показания свидетелей, судья продолжал:
— Итак, джентльмены, ваш вердикт должен быть разбит на две части. Во-первых, согласуется ли исчезновение завещателя с его привычками и характером и, во-вторых, существуют ли факты, доказывающие положительным образом, что завещатель умер. Ответ на эти вопросы, вытекая из того, что вы здесь слышали, должен привести вас к правильному вердикту.
Покончив с инструкцией, судья занялся исследованием завещания, заинтересованный им, как профессионал. Из этого занятия вывел его старшина, объявив, что вердикт готов.
Судья выпрямился и посмотрел в сторону присяжных. Когда старшина прочел: «Мы не находим достаточных доказательств, чтобы считать Джона Беллингэма умершим», судья одобрительно кивнул головой; очевидно, таково было и его мнение. Затем он объявил м-ру Лораму, что суд отказывает ему в желаемом разрешении.
Решение суда было большим облегчением для меня, для мисс Беллингэм и ее отца, который был не в силах скрыть торжествующей улыбки и бросился поскорее к выходу, чтобы разочарованный Хёрст не увидел его.
— Итак, — сказала с улыбкой мисс Беллингэм, когда мы выходили, — мы еще не совсем нищие. Есть у нас шансы в рубрике происшествий, и, пожалуй, есть еще шансы и у бедняги дяди Джона.
Косвенные данные
На другой день по заслушании дела я освободился от своих пациентов в четверть одиннадцатого и поспешил к Торндайку, с нетерпением ожидая услышать его мнение. В тот же день я должен был вместе с мисс Беллингэм отправиться в Музей. Тяжелая дубовая дверь квартиры Торндайка была уже открыта. На мой скромный звонок у внутренней двери мне открыл ее сам мой бывший учитель.
— Как хорошо, Барклей, — сказал он, энергично пожав мне руку, — что вы пришли так рано. Я как раз один и просматриваю свидетельские показания на вчерашнем заседании.
Он пододвинул мне кресло и, собрав отпечатанные на машинке листки, отложил их в сторону.
— Вы были удивлены решением? — спросил я.
— Нет, два года — небольшой срок. Но все же решение могло быть и другое. Это очень облегчает мою задачу. Отсрочка дает нам время произвести розыски без лишней торопливости.
— Пригодились вам мои заметки? — спросил я.
— Поультон передал их Хизу, и они оказались очень ценными для перекрестного допроса. Я сам еще не видел их, так как только что получил их назад. Давайте просмотрим их вместе.
Он достал из ящика письменного стола мою записную книжку и внимательно стал читать мои заметки.
— Добрались вы до чего-нибудь важного из свидетельских показаний на следствии? — спросил я.
— Трудно сказать, — отвечал он. — Итог моих выводов основывается исключительно на косвенных данных. Я не имею ни одного факта, о котором я мог бы сказать, что он допускает одно только истолкование. Но все же не надо забывать, что из самых незначительных фактов, если их наберется достаточное количество, слагается очень показательный итог. И моя запись данных мало-помалу растет.
Минуты через две Торндайк направился в Ломбард-стрит, а я — к Феттер-Лейну, невольно думая о назревающих событиях.
Дома я застал только одно приглашение. Я захватил стетоскоп и отправился в Пороховую Аллею, аристократический квартал, где жил мой пациент.
В Невиль-Коурт я поспел к назначенному часу. Но мисс Беллингэм была уже в саду, наполняя вазу цветами, и ждала только меня, чтобы отправиться.
— Вот мы и опять, как раньше, идем вместе в Музей, — сказала она. — И вспоминаются мне таблицы из Тель-Эль-Амарны и ваше милое, самоотверженное сотрудничество. Я думаю, ведь мы сегодня пойдем туда пешком?
— Конечно, — отвечал я. — Я вовсе не намерен пользоваться вашим обществом вместе с простыми смертными, которые ездят в омнибусах. Да и приятнее идти пешком.
— После шума на улицах больше ценишь тишину Музея. Что мы сегодня будем осматривать?
— Решайте вы, — отвечал я. — Вы знаете Музей лучше меня.
Она задумалась и потом вдруг остановилась, смотря вдаль перед собой.
— Вы очень заинтересовались нашим казусом, как выражается д-р Торндайк. Не хотите ли взглянуть на кладбище, где желал быть похороненным дядя Джон? Это немного в стороне, но ведь мы не спешим, не правда ли?
Мы завернули на улицу, ведшую к воротам одного из заброшенных кладбищ, встречающихся в старинных кварталах Лондона. Здесь мертвых бесцеремонно отпихивают к углам, чтобы дать место живым. Некоторые памятники еще стояли, а другие, чтобы очистить место для асфальтовых дорожек и скамеек, выстроились у стены. Надписи на них казались бессмысленными, так как были оторваны от могил. По контрасту с жаркой, пыльной улицей, которой мы шли, здесь было прохладно и приятно, хотя трава была желтая и сухая, а щебетанье птиц на деревьях смешивалось с непрерывным криком школьников, игравших у скамеек, и оставшихся нетронутыми могил.
— Это, значит, место успокоения именитой фамилии Беллингэм? — сказал я.
— Да. Но мы не единственные именитые здесь. Здесь погребена, ни больше, ни меньше, как дочь Ричарда Кромвеля. Ее могила еще цела. Но вы, может быть, бывали здесь?
— Я не помню, чтобы был здесь когда-нибудь, но местность мне кажется почему-то знакомой.
Я осматривался, стараясь уяснить себе, какие смутные воспоминания вызывала во мне эта местность, как вдруг заметил группу строений, окруженных каменной оградой с деревянной решеткой.
— Да, конечно! — воскликнул я. — Вспоминаю. Здесь я никогда не был, но за этой оградой, выходящей с другой стороны на улицу Генриетты, был, а, может быть, и есть еще анатомический театр, который я посещал на первом курсе медицинской школы. Здесь я производил и свое первое вскрытие.
— Самое подходящее место, — заметила мисс Беллингэм. — У вас материал был всегда под рукой. А вот и могила, о которой я говорила вам.
Мы остановились перед простой каменной гробницей, выветрившейся и потертой, но заботливо поддерживаемой. Скромная и вместе гордая надпись гласила, что здесь почивает Анна, шестая дочь Ричарда Кромвеля-Протектора. Это был простой, обыкновенный памятник, отражающий аскетический век. Но он вызывал и представление о беспокойных временах, когда в тенистых аллеях Грэйс-Инн-Лэна раздавались звон оружия и тяжелые шаги вооруженных людей, когда эта нелепая площадка для детских игр была сельским кладбищем среди зеленых полей, а поселяне, проезжая с возами в Лондон, останавливались, чтобы заглянуть через деревянную решетку.
— Наши фамильные памятники вот в том углу, — сказала мисс Беллингэм. — Но там есть кто-то, по-видимому, списывающий надпись. Хорошо, если бы он ушел. Мне хочется показать вам.
Тут я впервые заметил человека с записной книжкой, внимательно рассматривающего надпись на камне. Иногда он даже ощупывал руками стертые буквы.
— Сейчас он копирует памятник моего деда, — сказала мисс Беллингэм.
В эту минуту человек обернулся и уставился на нас. Он был в очках и смотрел на нас пронизывающим взглядом.
У нас одновременно вырвалось восклицание удивления, так как перед нами был м-р Джеллико.
— Как хорошо, Барклей, — сказал он, энергично пожав мне руку, — что вы пришли так рано. Я как раз один и просматриваю свидетельские показания на вчерашнем заседании.
Он пододвинул мне кресло и, собрав отпечатанные на машинке листки, отложил их в сторону.
— Вы были удивлены решением? — спросил я.
— Нет, два года — небольшой срок. Но все же решение могло быть и другое. Это очень облегчает мою задачу. Отсрочка дает нам время произвести розыски без лишней торопливости.
— Пригодились вам мои заметки? — спросил я.
— Поультон передал их Хизу, и они оказались очень ценными для перекрестного допроса. Я сам еще не видел их, так как только что получил их назад. Давайте просмотрим их вместе.
Он достал из ящика письменного стола мою записную книжку и внимательно стал читать мои заметки.
— Добрались вы до чего-нибудь важного из свидетельских показаний на следствии? — спросил я.
— Трудно сказать, — отвечал он. — Итог моих выводов основывается исключительно на косвенных данных. Я не имею ни одного факта, о котором я мог бы сказать, что он допускает одно только истолкование. Но все же не надо забывать, что из самых незначительных фактов, если их наберется достаточное количество, слагается очень показательный итог. И моя запись данных мало-помалу растет.
Минуты через две Торндайк направился в Ломбард-стрит, а я — к Феттер-Лейну, невольно думая о назревающих событиях.
Дома я застал только одно приглашение. Я захватил стетоскоп и отправился в Пороховую Аллею, аристократический квартал, где жил мой пациент.
В Невиль-Коурт я поспел к назначенному часу. Но мисс Беллингэм была уже в саду, наполняя вазу цветами, и ждала только меня, чтобы отправиться.
— Вот мы и опять, как раньше, идем вместе в Музей, — сказала она. — И вспоминаются мне таблицы из Тель-Эль-Амарны и ваше милое, самоотверженное сотрудничество. Я думаю, ведь мы сегодня пойдем туда пешком?
— Конечно, — отвечал я. — Я вовсе не намерен пользоваться вашим обществом вместе с простыми смертными, которые ездят в омнибусах. Да и приятнее идти пешком.
— После шума на улицах больше ценишь тишину Музея. Что мы сегодня будем осматривать?
— Решайте вы, — отвечал я. — Вы знаете Музей лучше меня.
Она задумалась и потом вдруг остановилась, смотря вдаль перед собой.
— Вы очень заинтересовались нашим казусом, как выражается д-р Торндайк. Не хотите ли взглянуть на кладбище, где желал быть похороненным дядя Джон? Это немного в стороне, но ведь мы не спешим, не правда ли?
Мы завернули на улицу, ведшую к воротам одного из заброшенных кладбищ, встречающихся в старинных кварталах Лондона. Здесь мертвых бесцеремонно отпихивают к углам, чтобы дать место живым. Некоторые памятники еще стояли, а другие, чтобы очистить место для асфальтовых дорожек и скамеек, выстроились у стены. Надписи на них казались бессмысленными, так как были оторваны от могил. По контрасту с жаркой, пыльной улицей, которой мы шли, здесь было прохладно и приятно, хотя трава была желтая и сухая, а щебетанье птиц на деревьях смешивалось с непрерывным криком школьников, игравших у скамеек, и оставшихся нетронутыми могил.
— Это, значит, место успокоения именитой фамилии Беллингэм? — сказал я.
— Да. Но мы не единственные именитые здесь. Здесь погребена, ни больше, ни меньше, как дочь Ричарда Кромвеля. Ее могила еще цела. Но вы, может быть, бывали здесь?
— Я не помню, чтобы был здесь когда-нибудь, но местность мне кажется почему-то знакомой.
Я осматривался, стараясь уяснить себе, какие смутные воспоминания вызывала во мне эта местность, как вдруг заметил группу строений, окруженных каменной оградой с деревянной решеткой.
— Да, конечно! — воскликнул я. — Вспоминаю. Здесь я никогда не был, но за этой оградой, выходящей с другой стороны на улицу Генриетты, был, а, может быть, и есть еще анатомический театр, который я посещал на первом курсе медицинской школы. Здесь я производил и свое первое вскрытие.
— Самое подходящее место, — заметила мисс Беллингэм. — У вас материал был всегда под рукой. А вот и могила, о которой я говорила вам.
Мы остановились перед простой каменной гробницей, выветрившейся и потертой, но заботливо поддерживаемой. Скромная и вместе гордая надпись гласила, что здесь почивает Анна, шестая дочь Ричарда Кромвеля-Протектора. Это был простой, обыкновенный памятник, отражающий аскетический век. Но он вызывал и представление о беспокойных временах, когда в тенистых аллеях Грэйс-Инн-Лэна раздавались звон оружия и тяжелые шаги вооруженных людей, когда эта нелепая площадка для детских игр была сельским кладбищем среди зеленых полей, а поселяне, проезжая с возами в Лондон, останавливались, чтобы заглянуть через деревянную решетку.
— Наши фамильные памятники вот в том углу, — сказала мисс Беллингэм. — Но там есть кто-то, по-видимому, списывающий надпись. Хорошо, если бы он ушел. Мне хочется показать вам.
Тут я впервые заметил человека с записной книжкой, внимательно рассматривающего надпись на камне. Иногда он даже ощупывал руками стертые буквы.
— Сейчас он копирует памятник моего деда, — сказала мисс Беллингэм.
В эту минуту человек обернулся и уставился на нас. Он был в очках и смотрел на нас пронизывающим взглядом.
У нас одновременно вырвалось восклицание удивления, так как перед нами был м-р Джеллико.