Гацунаев Николай. Звездный скиталец

   - Кто вы такой?
   - Друг, я уже говорил.
   - Фамилия?
   - Это имеет какое-то значение?
   - Зубы заговаривает, гад. Дозвольте, я его шлепну товарищ командир. Как шпиена и контру!
   - Отставить разговоры! Фамилия?
   - Симмонс.
   - Говорю же, шпиен! - возликовал дозорный.
   - Да замолчишь ты наконец или нет?! - рявкнул командир. Англичанин?
   Симмонс пожал плечами.
   - Что вам нужно?
   - Мне нужны вы.
   - Я? - Командир сдвинул фуражку на затылок. - Ну-ну. И зачем?
   - Нам необходимо поговорить. - Симмонс вытер лицо платком, скомкал и сунул в карман. - Это в ваших интересах, поверьте. Можете обыскать. Оружия у меня нет.
   - Сидорчук!
   - Я здесь, товарищ командир!
   - Если что - стреляй!
   - Есть стрелять!
   Командир подошел вплотную, похлопал Симмонса по карманам. Нащупал времятрон.
   - Что это?
   - Часы. - Симмонс достал времятрон, положил на ладонь. Карманные часы.
   Командир повертел времятрон, возвратил владельцу.
   - Сидорчук!
   - Я!
   - За дорогой наблюдай в оба.
   - Есть наблюдать в оба, товарищ командир.
   Командир еще раз смерил Симмонса испытующим взглядом.
   - Ну что ж, говорить, так говорить. Идемте.
   Минут десять спустя они сидели на поваленном дереве возле догоравшего костра в окружении красноармейцев, занятых, казалось бы, каждый своим делом, но внимательно наблюдавших за каждым движением Симмонса. Он то и дело ловил на себе их враждебные, настороженные взгляды.
   Подавляя щемящее чувство тревоги, Симмонс старался говорить спокойно, тщательно обдумывал и взвешивал каждое слово, но чем дальше, тем больше убеждался в безнадежности своей затеи. Выражение лица командира не предвещало ничего хорошего: он явно не верил ни одному слову Симмонса и все больше утверждался в мысли, что Симмонс - агент английской разведки. Иначе зачем ему пытаться сорвать переговоры с Джунаидханом? Это теперь-то, когда перемирие нужно Народной Республике как воздух!
   - Вы мне не верите... - Симмонс вздохнул и достал из кармана времятрон. - И совершенно напрасно не верите. Переговоры ничего не дадут. Погибнет весь отряд. И вы тоже. Зачем?
   - Оракул! - процедил командир сквозь зубы. На скуластом лице резко обозначились желваки. - Пророк!
   - Пророк! - кивнул Симмонс. - Хотите, докажу?
   - Валяйте. - Командир усмехнулся и глянул по сторонам. Все было спокойно. - Валяйте, что же вы? Доказывайте.
   - Пересядьте ко мне поближе,
   - Пересел.
   - Еще ближе.
   - Ну, еще.
   Симмонс обхватил командира за плечи и включил времятрон.
   ...Мемориальная доска из серого мрамора была вмонтирована в невысокий четырехгранный обелиск с жестяной пятиконечной звездой на вершине. У подножия обелиска лежали венки, много венков, перевитых алыми лентами.
   Командир зажмурился и встряхнул головой.
   - Что это? Где мы?
   - В Хиве. - Симмонс помолчал. - Через год после гибели вашего отряда.
   - Как вы сказали? - насторожился командир.
   - Читайте. - Симмонс указал на мемориальную доску. - Я вас предупреждал.
   Командир шагнул к обелиску, нагнулся, вглядываясь в надпись. Прошло несколько томительных секунд, показавшихся Симмонсу вечностью. Командир выпрямился. Не оборачиваясь, наощупь отыскал кобуру.
   - Успокойтесь. - Симмонс на всякий случай отступил на шаг. - И не ищите маузер. Он остался там, в лагере.
   Медленно, как-то всем корпусом сразу, командир повернулся к Симмонсу. На искаженном гримасой ярости лице слепо белели глаза.
   - Успокойтесь, - повторил Симмонс, отступая еще на шаг и торопливо нащупывая в кармане времятрон. - Выслушайте меня, наконец, черт бы вас побрал!
   Нечеловеческим усилием воли командир взял себя в руки, провел ладонью по лицу, стирая обильно проступивший пот, вдохнул и резко выдохнул. Глаза обрели осмысленное выражение.
   - Понимаю ваше состояние, - продолжал Симмонс. - Такее трудно осмыслить... Ну, скажем, так: без соответствующей подготовки. Представляю, какой у вас сейчас хаос в голове. Ну так слушайте. Я - из далекого будущего. Турист, паломник, скиталец - выбирайте любое. Путешествую по эпохам.
   - Зачем? - глухо спросил командир.
   - Что "зачем"? - не понял Симмонс.
   - Путешествуете зачем?
   - А просто так. Нравится, вот и путешествую. Зачем цыгане кочуют с места на место? Не знаете? И они не знают. Со мной то же самое. Понятно?
   Командир медленно кивнул.
   - Не верите, по глазам вижу. А зря. Я ведь вам это на практике подтвердил. На год вперед перенес. - Симмонс мотнул головой в сторону обелиска. - Показал, что вас ждет, если меня не послушаетесь. Теперь решайте.
   - Зачем это вам? - Командир закашлялся.
   - Да что вы заладили, зачем да зачем? Спасти вас хочу. Симпатичны вы мне. Понятно?
   Командир отрицательно качнул головой.
   - С чего бы? Вы меня не знаете...
   - Ошибаетесь, знаю. Строганов Владимир Михайлович. Родились в Воронеже в 1900 году. Я, батенька, и отца вашего знал, Михаила Степановича. Хотите опишу, как он выглядел? Широкоплечий, статный. Ростом повыше вас. Густые каштановые волосы, усы щеточкой. Слегка картавил...
   - Довольно. - Строганов снял фуражку и провел рукой по остриженной под нулевку голове. - Чего вы хотите?
   - Самую малость, - оживился Симмонс. - Хочу, чтобы вы вернулись в Хиву, не встретившись с Джунаидханом. Где у вас рандеву назначено? В Иланлы? Хотите, я вам в Тахте стычку с бандой Шаммы-кяля устрою? Вот вам и повод. Договорились? Э, батенька, да вы меня не слушаете! О чем задумались, если не секрет?
   - Что обо мне в отряде сейчас говорят? - с горечью произнес Строганов. - Удрал неизвестно куда, дезертировал...
   - Об этом можете не беспокоиться. Там еще и тридцати секунд не прошло. Никто ахнуть не успел. Ну так как, возвращаемся?
   - Да!
   - ...Надо же, померещилось! - Красноармеец Малов ошалело встряхнул головой и улыбнулся. - А я уж чуть было тревогу не поднял: только что тут сидели, и вдруг нет никого, один маузер валяется...
   Командир молча подобрал маузер с земли и вложил в кобуру. Привычным движением разгладил складки гимнастерки под ремнем. Повернулся к Симмонсу.
   - Вот что, гражданин, или господин, как вас там... За цирк спасибо. Лихо это у вас получается. А теперь сматывайтесь отсюда, пока я вас не расстрелял.
   - Да вы что? - ахнул Симмонс. - Не поверили?
   - Не имеет значения. У меня есть приказ, и я его выполню. Понятно? Любой ценой. Это мой революционный долг. Прощайте. Считаю до трех.
   И он рывком опустил руку на кобуру.
   Ванна наполнилась почти до краев, и хотя вода была горячая, Симмонс вдруг ощутил озноб. Осторожно, чтобы не плеснуть на пол, он приподнялся, сел и до отказа завернул кран с холодной водой. Из ванны повалил пар. Симмонс чертыхнулся и перекрыл горячую воду.
   Там, в тугаях на краю Каракумов, замешкайся он, Симмонс, на минуту, сероглазый командир отряда застрелил бы его, не раздумывая. Симмонс скорее почувствовал, чем понял это, и медлить не стал. И только теперь, когда инцидент был уже позади, ощутил страх.
   Пугал не только сам факт, что он, Симмонс, мог погибнуть, - пугающим было ощущение собственного бессилия понять непостижимую логику, а вернее, - полную нелогичность поведения Строганова.
   Знать, что его ждет, иметь возможность остаться в живых и сознательно выбрать смерть? Этого Симмонс не мог понять никоим образом.
   Что это? Фатализм? Вера в слепой рок? Или сероглазый упрямец просто-напросто не поверил Симмонсу, принял его за ловкого трюкача? Решил, что его запугивают?
   Симмонс горько усмехнулся: уж если кто кого и напугал, то не он Строганова, а Строганов его, Симмонса.
   Ну, а если говорить всерьез, то ему стало действительно не по себе, когда двое суток спустя он ночью тайком проник в крытый загон для скота, где под охраной томились в ожидании своей участи разоруженные красноармейцы, и, предложив Строганову свою помощь, услышал в ответ:
   - Пошел ты знаешь куда?!
   Теперь, задним числом, сопоставляя факты, он обнаружил нечто общее в поведении Айдос-бия, Савелия и Строганова. Нечто, не поддающееся пониманию, ломающее все его представления о здравом смысле и элементарной логике.
   Трое этих, казалось бы, совершенно разных и абсолютно непохожих друг на друга людей, обладали способностью сохранять в критических ситуациях поразительное присутствие духа и неистовое стремление до конца идти выбранным путем даже тогда, когда этот путь вел их к верной гибели.
   Вероятно, они заблуждались, но было в их заблуждениях что-то грандиозно величественное и неотвратимое, как смена дня и ночи или времени года.
   И теперь, жмурясь от мыльных хлопьев и остервенело обдирая себя мочалкой, Симмонс с раздражением ловил себя на том, что восхищается этой их способностью и в душе им завидует, ибо сам он этой способностью не обладал.
   Все еще жмурясь, Симмонс наощупь отыскал рукоятку и включил душ. Упругие холодные струи воды успокаивающе защекотали кожу. Симмонс сполоснул лицо и открыл глаза.
   "Ну и вид! - с досадой подумал он, разглядывая в зеркале, вмонтированном в стену, свою заросшую щетиной физиономию. Бродяга бродягой".
   Он взял с полочки бритвенный прибор и провел лезвием от виска к подбородку. Неширокая полоска гладкой матовой кожи казалась инородной, не имеющей никакого отношения к его лицу.
   "Бродяга, - он покачал головой. - Точнее не скажешь. Звездный скиталец. А почему звездный? Просто скиталец тебя не устраивает?"
   Он добрился, еще раз окатил себя холодной водой, вылез из ванны и открыл сток. В трубе заклокотало, захрипело. Симмонс поморщился: ванная, конечно же, была далека от совершенства. Он перевез ее частями из XX века. Забираться дальше не рискнул. С прошлым было покончено, так он по крайней мере думал тогда, и появляться в близких к его реальности столетиях без особой нужды не стоило. "Не хочу оглядываться", - отшутился он, когда Эльсинора однажды пожурила его за ванную комнату. - "Почему?" - поинтересовалась она. - "Потому что не оглядывается тот, кто устремлен к звезде. Знаешь, кто это сказал?" - "Нет", - она пожала плечами. - Леонардо да Винчи". - "И к какой же звезде ты устремлен, если не секрет?" - "К звезде пленительного счастья!" - буркнул он и поспешил переменить тему.
   Сейчас, вспомнив этот разговор, он мысленно усмехнулся: вот и ответ на вопрос, почему скиталец-звездный. А вообще, какое все это имеет значение? Симмонс вздохнул и достал из стерилизатора чистую одежду.
   Эльсиноры не было. Симмонс торкнулся в спальню - заперта. Дверь в коридор тоже не открывалась.
   "Может, и к лучшему, - подумал Симмонс и достал времятрон. - Чертов бал! Добывай теперь техника, возвращайся на неделю назад, ищи нужные записи".
   Он повозился с настройкой и надавил на пусковую кнопку. Несколько минут в комнате было пусто. Мерно тикали часы на стене. Еле слышно попискивала люминесцентная лампа под потолком.
   Внезапно посредине комнаты материализовался Симмонс и рядом с ним длинноволосый субъект в сабо, зауженных до неприличия джинсах и рубашке с погончиками. Субъект держал в руках щегольский чемоданчик и испуганно озирался по сторонам.
   - Успокойся, Петя! - Симмонс похлопал субъекга по спине, подтолкнул к креслу. - Садись. Может, выпьешь с дорожки?
   - А что у вас имеется? - поинтересовался Петя.
   - Все имеется, - заверил Симмонс. - "Столичная", "Наполеон", "Белый аист", шотландский виски, джин с тоником.
   - "Столичной", пожалуй, - поколебавшись решил Петя. Граммов полтораста.
   - Сейчас организуем. - Симмонс вышел в соседнюю комнату и вернулся с бутылкой водки, стаканами и лимоном на блюдечке. Налил гостю доверху, себе - чуть-чуть. Чокнулись, выпили, закусили лимоном.
   - Это, значит, где мы теперь находимся? - спросил Петя, смачно обгладывая лимонную корочку.
   - В девятнадцатом веке, - буднично пояснил Симмонс. - В Хивинском ханстве.
   - А это где такое? - без особого энтузиазма поинтересовался гость.
   - В Средней Азии. Но это неважно. Давай к делу.
   - Давайте, - кивнул Петя.
   - Верди у тебя с собой?
   Петя кивнул.
   - Что именно?
   - По вашему списку, - гость презрительно хмыкнул. - "Аида", "Риголетто", "Дон Карлос".
   Он достал из кармана смятую бумаженцию, расправил и продолжал уже по тексту:
   - "Травиата", "Сила судьбы", "Трубадур", "Бал* маскарад", "Фальстаф", "Отелло". Тридцать кассет. Ну и работенку вы мне задали! Чего только я от меломанов не наслушался! Обхохотались, хмыри! Опять же бабки немалые потрачены.
   - Смеется тот, кто смеется последним, - напомнил Симмонс. - А насчет бабок договорились: сколько пожелаешь, в любой валюте.
   - Это вы серьезно? - насторожился гость.
   - Серьезнее некуда. У меня этого добра куры не клюют. Пойдем в дискотеку, аппаратуру посмотришь.
   Симмонс отпер ключом дверь и, пропустив гостя в коридор, вышел следом.
   В дискотеке Петя ошалело вытаращился на стационарный "Грюндиг".
   - Ну и как? - спросил Симмонс. - Годится?
   - Зверь-машина! - восхитился гость. - Последняя модель небось? Я таких не видал.
   - Ты еще многого не видал, - заверил Симмонс. - Все впереди. Смотри сюда. Здесь, - он распахнул дверцу навесного шкафа, - "Сони".
   Гость озадаченно присвистнул.
   - А здесь, - Симмонс открыл шкаф на противоположной стене, - "Телефункен".
   - Ну и ну!
   - Восхищаться потом будешь. Смотри и слушай. Вот выход. А это переключатели. Зарядишь все три магнитофона. И чтобы никаких пауз, понял?
   Гость кивнул.
   - Вот и отлично. А теперь запомни: без меня тебе отсюда не выбраться. Так что если вздумаешь стибрить что-то и удрать, - кранты тебе, Петя. Навсегда в девятнадцатом веке останешься. На берегах Амударьи-матушки, в ханстве Хивинском. Усек?
   - Усек, - горестно вздохнул Петя. - Как не усечь.
   - Теперь айда в сад. С Дюммелем познакомлю. Он тут у нас главный распорядитель. Со всеми вопросами будешь к нему обращаться. Зигфридом зовут, запомнишь?
   - Чего тут не запомнить? Зигфрид, зиг-хайль!
   - А вот последнее боже упаси при нем брякнуть: голову откусит. Он, брат, у нас на гитлеризме помешан.
   - Веселенькое дело! - Гость озадаченно поскреб затылок. А если я не нарочно?
   - Все равно откусит, - заверил Симмонс. - Держи ключ от двери. Пойдем.
   Они сидели друг против друга на бархатных стеганых курпачах * - бек Ханков Нураддин, дородный, оплывший мужчина лет сорока со щекастым лицом, густо заросшим курчавящейся черной бородой, крупным пористым носом и глазами навыкате, и маленький тщедушный старичок в огромной чалме-мулла ханкинский пятничной мечети Ибадулла, которого за глаза непочтительно величали Ибад-чолаком за хромоту, особенно приметную, когда он торопливо семенил по улице, опаздывая на молитву.
   В противоположность властолюбивому, вспыльчивому, но глуповатому беку мулла был себе на уме, хитер, подобострастен и льстив, предпочитая слушать, поддакивать собеседнику и поменьше говорить сам. Впрочем, на этот раз разговор начал он.
   - Перс богатеет - женится, туркмен богатеет - ковры покупает, сарт богатеет - хоромы строит, - писклявым голосом изрек мулла, теребя козлиную бородку. - Новость слышали?
   - Что за новость? - Бек лениво перебирал толстыми пальцами виноградины янтарных четок.
   - Голодранец Джума строиться задумал.
   - Дом строит? - недоверчиво хмыкнул бек. - Что-то не помню, когда он за разрешением приходил.
   - Строит, - мотнул чалмой мулла. - Без вашего ведома, без нашего благословения.
   - Вот как? Хм... - Четки замерли и снова заструились между пальцами.
   - Воистину так, - хихикнул мулла.
   Слуга внес в комнату дастархан, расписной чайник с тремя пиалами. Не поднимая глаз, расстелил скатерть на ковре перед хозяином и гостем, трижды наполнил пиалу чаем, слил обратно в чайник. Потом налил в две пиалы и, не разгибаясь, по-прежнему глядя в пол, попятился к выходу.
   * Небольшой стеганый матрас для сидения.
   - Пусть к плову приступают, - остановил его бек.
   - Будет сделано, - слуга замер в ожидании дальнейших распоряжений.
   - Все! - не поворачивая головы, буркнул хозяин. Слуга беззвучно исчез за дверью. - Хо-ош, молла Ибадулла... Значит, ни с кем не советуясь, не спрашивая разрешения, не освятив землю, этот нечестивец начал строить себе дом?
   - Начал! - Мулла сокрушенно вздохнул и отхлебнул из пиалы. - Мудро изволили подметить, - нечестивец. Аллаха не боится, не то что нас с вами.
   - Хм!..
   - Односельчан на дыннак-той и то не пригласил.
   - Э-э-эй, халои-и-ик! * - донеслось с улицы. - Не говорите, что не слышали. Джумабай Худайберген на дыннак-той приглашает.
   - Слышали?! - взвизгнул мулла Ибадулла. - Каков богоотступник, а? Без нашего ведома! На той!
   Бек густо побагровел и хлопнул в ладоши.
   - Джума Худакь той затевает? - рыкнул он навстречу вбежавшему слуге так, что тот испуганно присел и заморгал ресницами.
   - Да, яшуллы.
   - Когда?
   - Сегодня вечером, яшуллы.
   - Пусть нукербаши придет.
   - Хоп болады. К Джуме пусть придет?
   - Сюда, дурак! Сейчас!
   Слугу словно ветром сдуло. Бек самодовольно ухмыльнулся и смерил собеседника презрительным взглядом.
   - Как вам это нравится? Джумабай Худайберген нашелся! Джума Худакь был и будет!
   - Конечно, бек, конечно! - закивал мулла. - Совсем обнаглел, сын греха! Сам на беду нарывается.
   - Свое получит! - злобно пообещал бек. - Мои нукеры ему такой той устроят, - всю жизнь помнить будет!
   - Давно пора, - поддакнул мулла. - Вашими руками, бек, аллах покарает вероотступника! Да будет так. О-омин!
   Служанка, девочка лет тринадцати в просторном ситцевом платье и потертом бархатном камзоле, внесла блюдо с йимуртабереками *. Склонилась в низком поклоне, не решаясь подойти к сидящим. Зазвенели вплетенные в десятки тоненьких косичек серебряные монеты.
   - Ставь сюда и убирайся! - рявкнул бек.
   Девочка торопливо поставила блюдо на дастархан и вышла, притворив за собою дверь.
   - Хорошая у вас прислуга, - одобрительно сказал мулла. И поднял руки, готовясь прочесть молитву.
   - Плохих не держу, - самодовольно осклабился бек. - Читайте молитву, таксыр. Йимуртабереки надо горячими есть.
   После произнесенного фальцетом и басом "о-омин" оба провели ладонями по лицам сверху вниз и приступили к трапезе.
   Некоторое время ели молча, наконец бек не выдержал, хлопнул в ладоши.
   - То самое принеси! - приказал он вбежавшей служанке. Она исчезла за дверью и тотчас возвратилась с узкогорлым серебряным кувшином.
   - Давай сюда! - бек выхватил у нee кувшин и кивком отослал прочь.
   - Что это, бегим? - поинтересовался мулла Ибадулла.
   - Мусаллас, - буркнул бек. - Да простит меня аллах.
   - И меня тоже, - хихикнул сотрапезник, моргая слезящимися глазами.
   - Ие?! - удивился Нураддин. - А как же шариат?
   - Шариату ничего не сделается, - заверил мулла. - Наливайте.
   - Ай да слуга аллаха! - хохотнул бек, наполняя пиалы.
   - Аллах простит. - Ибадулла залился мелким писклявым смешком. - Что для черной кости грех, то для нас благо.
   - Хитер! - одобрительно покачал головой бек Нураддин. Самого аллаха оседлать норовишь?
   - Не богохульствуйте, бек, - скромно потупился мулла. Аллах велик и всемогущ.
   Бек хмыкнул и осушил пиалу. Мулла последовал его примеру.
   Нукербаши Юсуф, мужчина лет сорока пяти, грузный и неповоротливый, как верблюд, подоспел к плову.
   * Пельмени с сырыми яйцами.
   Бек и мулла были уже изрядно навеселе и поначалу не обратили на него внимания. Залихватски сдвинув чалму набекрень, мулла Ибадулла что-то ожесточенно доказывал хозяину дома, а тот, лениво развалясь на курпаче, поглаживал курчавую бороду и изредка отвечал короткими репликами.
   "Ишь, разговорился Ибад-чолак, - удивленно подумал нукербаши. - То слова от него не услышишь, а тут..."
   - Врешь ты все, Ибад, - подзадоривал бек. - Никогда твой отец муллой не был, а уж шейхом и подавно. Служкой при могиле хазрат * Палван-пира был, это верно. Двор мел, приношения от верующих принимал. А муллой - ни-ни.
   - Был! - горячился Ибадулла. - Видит аллах, был!
   - Аллаха не трогай! - ухмыльнулся бек. - При чем тут аллах, если ты врун?
   - Я - врун?! - взвизгнул мулла.
   Нукербаши переступил с ноги на ногу и громко кашлянул.
   - Чего надо? - свирепо воззрился на него Ибадулла.
   - Позвали, вот и пришел.
   - Садись, - мотнул головой Нураддин в сторону блюда с нетронутым пловом. - Руки сполоснул? На нас не смотри, мы сыты. - Он обернулся к мулле. - Ну что еще скажешь, шейхзаде? **
   - Ничего, - буркнул мулла, демонстративно опрокидывая пиалу вверх дном.
   - Пнуть, что ли? - вслух лениво подумал бек.
   Мулла возмущенно сверкнул глазками, на всякий случай отодвинулся от толстых, как бревна, бековых ног и молитвенно сложил перед лицом ладони. Пробормотал на арабском суру из корана. Потом скороговоркой на хорезмском диалекте:
   - Да не уйдет изобилие из этого дома, да сопутствуют его хозяину успех и удача. Илая о-омин!
   - Омин! - откликнулись бек и нукербаши. Мулла торопливо поднялся и, не прощаясь, засеменил к выходу.
   - Обиделся, что ли? - удивленно произнес нукербаши, глядя ему вслед.
   - Кто его знает? - пожал плечами бек. - Может, брюхо схватило. Ешь, не обращай внимания.
   В третий раз приглашать не пришлось: орудуя пятерней, как лопатой, Юсуф живо расправился с пловом,
   * Святой.
   ** Сын шейха.
   выпил подряд три пиалы вина, смачно рыгнул и блаженно закатил глаза.
   - Силен! - Нураддин, сам не дурак пожрать, восхищенно поцокал языком. - Хочешь еще?
   - Хватит, пожалуй, - неуверенно ответил нукербаши и похлопал себя по брюху, словно пробуя. - Лопну.
   - Не лопнешь! - весело заверил бек. - Ляган йимуртабереков, а?
   У Юсупа алчно-сверкнули глаза.
   - Ну как, будешь? - не унимался хозяин.
   - А, - чему быть, тому быть! - махнул рукой нукербаши. От йимуртабереков никто не умер!
   - Вот это мужской разговор! - восхитился бек. - Эй, кто там?
   Служанка бесшумно скользнула в комнату.
   - Подойди ближе! - приказал бек. - Гостя видишь?
   Девочка кивнула.
   - Посмотри хорошенько.
   Служанка повернулась к нукербашн, по-прежнему не поднимая глаз.
   - Знаешь, кто это?
   Она опять молча кивнула.
   - Чего молчишь? Язык проглотила?
   - Нет, - прошептала девочка.
   - Как тебя зовут-то?
   - Гюль.
   - Громче, не слышу!
   - Гюль.
   - То-то. Иимуртабереки остались?
   - Остались, наверное.
   - Неси сюда. Все неси. Гость не наелся.
   Служанка поклонилась и вышла.
   - Хороша? - Бек подмигнул и осклабился. - Цветок, а?
   Нукербаши Юсуп опасливо покосился на бека. Шайтан поймет, что у него на уме.
   - Хочешь понюхать? - продолжал Нураддин.
   - Вы о чем, хозяин? - насторожился нукербаши.
   - "О чем!" - фыркнул хозяин. - Не прикидывайся цыпленком, петух!
   Юсуф ошалело потряс головой и прерывисто вздохнул.
   - Вот это другое дело! - удовлетворенно кивнул бек. - А теперь слушай меня. Джуму Худакя знаешь?
   - Фаэтонщик, что ли?
   - Он самый.
   - Знаю.
   - Так вот он дом строить надумал.
   - Слышал. Дыннак-той сегодня.
   - Правильно. Только никакого дыннак-тоя не будет,
   - Не будет? - переспросил нукербаши.
   - Не будет. Прикажи нукерам разогнать босяков.
   - От вашего имени?
   - Не от своего же. - Бек хохотнул. - А пока твои головорезы голытьбу будут разгонять, с девчонкой побалуйся. Дарю ее тебе. Хочешь - в жены возьми, хочешь - в наложницы. Понял?
   - Понял, бегим, - повеселел нукербаши. - Чего тут не понять?
   - Тогда не теряй времени.
   Бек плеснул в пиалу остатки вина, залпом осушил.
   - Чего ждешь?
   - А Иимуртабереки?
   - Иимуртабереки? А, да... - Нураддин хлопнул в ладоши. Гюль!
   - Ляббай, яшуллы? - послышалось из-за приоткрытой двери.
   - Я тебя за чем посылал?
   - Не осталось, яшуллы. Снова лепить начали.
   - Войди.
   Девочка вошла.
   - Отправляйся с Юсуфом. Жена у него захворала. По дому поможешь. И вообще... Что?
   - Как скажете, яшуллы, - еле слышно ответила служанка.
   - Ступай. Во дворе подожди.
   Нукербаши проводил ее взглядом и плотоядно облизнулся.
   - Доволен? - ухмыльнулся бек. - Я такой. Захочу, осчастливлю. Смотри сюда!
   - Ляббай, таксыр! - вздрогнул гость.
   - Нукерам скажи, - плетей не жалеть. Никого на жалеть. А Джуме - больше всех. Пусть знает, как без моего разрешения дом строить.
   - А что люди скажут? - заколебался нукербаши. - Той все-таки, торжество.
   - "Торжество!"... Богохульство, а не торжество! Делай, как говорю. Другим неповадно будет!
   Весь Кыркъяб собрался на подворье старого Худакьбуа. Мужчины чинно потягивали зеленый чай из тонких китайских пиал, сидя на курпачах, брошенных поверх войлочных киизов *. На дастарханах высились груды румяных свежеиспеченных лепешек, яблок, винограда, персиков вперемежку с парвардсй, наватом, ** дорогими русскими конфетами в ярких бумажных обертках.
   Во всех соседних дворах томился в тандырах тандыркебаб тонкие ломти запеченного бараньего мяса. В огромных котлах клокотала янтарная шурпа, и десятка полтора добровольных помощников сноровисто орудовали ножами, готовя морковь и лук для плова.
   Посреди двора был врыт невысокий столб, на него горизонтально земле насажено огромное колесо от хорезмской арбы. Двое дюжих йигитов попеременно вращали колесо, так что восседавшая на нем Пашшо-халфа *** - знаменитая на все ханство певица, - не вставая с места, поворачивалась лицом к слушателям, где бы они ни сидели. Была Пашшо-халфа безобразно толста, пешком передвигалась с огромным трудом, и когда ее приглашали на той, будь то соседний кишлак или отдаленное бекство, отправлялась в дорогу на специально по ее заказу изготовленной низенькой арбе, в которую впрягали двух лошадей сразу. В детстве Пашшо-халфа переболела оспой, ослепла на один глаз, и на лицо ее, изрытое глубокими щербинами, невозможно было смотреть без содрогания.