Галина Мария. Берег ночью

   - Ты можешь остаться тут, - сказал я, - тебе не о чем беспокоиться. А завтра все будет хорошо. Отец Лазарь изгонит бесов...
   - Каких бесов? - удивилась она.
   - Как это - каких? Тех, которые навели порчу.
   - Люк, - сказала она тихонько, - кто видел этих бесов?
   - Ну, так видят не бесов! Видят людей, в которых они вселяются!
   - А как их изгоняют, ты знаешь?
   - Младших не пускают на такие действа. Но я подумал... я ведь теперь ученик святого отца, правда!
   Если он не взял меня с собой в Голый Лог, он прекрасно может и на действо меня не пустить, промелькнуло у меня в голове, но этого я ей не сказал.
   Она не ответила. Смотрела на огонь.
   Потом сказала:
   - Откуда ты знаешь, что их вообще можно изгнать?
   Я растерялся.
   - Что ты такое говоришь?
   - Люк! - раздался откуда-то издалека голос Катерины, - где тебя носит, выродок!
   Я заторопился, потому что понимал, что, если я не отзовусь, она сообщит обо мне еще немало интересных подробностей.
   - Погоди, я сейчас. Тебя тут никто не обидит, не бойся!
   Она вновь молча кивнула и я выбежал наружу.
   Катерина гоняла меня то за тем, то за этим, и освободился я уже когда совсем стемнело. Тут только я спохватился, что забыл предупредить Матвея о том, что не спросясь засунул девчонку к нему в дом, и отправился на его поиски. Но вместо Матвея наткнулся на отца Лазаря.
   Он стоял на крыльце, закатав рукава своего балахона - руки у него по локоть были испачканы чем-то темным.
   - Люк! - окликнул он, - помоги мне умыться.
   Я зачерпнул ковшом воду из бадьи и он начал отмывать руки.
   На это ушло какое-то время - что бы там ни было, копоть или кровь, но она уже засохла.
   - Тяжелый день сегодня выдался, - сказал он устало, - и завтра будет не легче. Несчастные - они не скоро придут в себя.
   - Святой отец... - неловко начал я, - может, вы поможете... Тия - ну, та девочка, родственница жены нашего Карла... она все время пряталась в лесу... а сейчас пришла сюда... я не знаю, как ее успокоить... она очень напугана.
   Он отряхнул с рук воду и настороженно поднял голову. Я даже в темноте увидел, как внезапно изменилось его лицо, и мне стало страшно.
   - Я сделал что-то не то... святой отец?
   - Нет, ты все сделал правильно, мой мальчик, - он рассеянно отер руки полой своего одеяния. - Она не пострадала?
   - Нет.
   Он задумчиво кивнул.
   - И где же она?
   - В домике у Матвея. Я отвел ее туда. Не хочу, чтобы она видела... вот это.
   - Я навещу ее, - сказал он решительно. - Пошли.
   Он шел такими широкими шагами, что одеяние хлопало его по ногам. Я еле поспевал за ним. Попытался было о чем-то заговорить, но он только отмахнулся:
   - Потом, потом!
   Наконец он, слегка запыхавшись, добрался до хижины и рывком распахнул дверь.
   Матвей, который как раз неловко, одной рукой пытался разжечь погасший огонь в очаге, удивленно повернулся нам навстречу.
   - Что-нибудь стряслось, святой отец? - устало спросил он.
   Ему тоже сегодня пришлось порядком повозиться, и, верно, домой он пришел совсем недавно.
   - Мы ищем девочку, которую привел сюда Люк, - сухо сказал священник, и я вздрогнул, потому что голос его полоснул меня точно холодным лезвием, - Где она?
   - Куда привел? - растерянно переспросил Матвей, - ко мне?
   Он вопросительно поглядел на меня.
   Я торопливо кивнул.
   - Ну да, я подумал... что вы ее не обидите, а она была так напугана...
   - Откуда ты ее взял? - подозрительно спросил он.
   - Она из Голого Лога. Пришла сюда сама. Следом за подводами.
   Он хмыкнул.
   - Смелая малышка. Но, Люк, святой отец, тут нет никаких девочек. Во всяком случае, когда я вернулся, ее не было. А ты уверен, что она в своем уме, Люк? Что не убежала, куда глаза глядят?
   - Она не свихнулась, Матвей. Просто была очень напугана.
   - Это меня не удивляет, - пробормотал он, - но тут действительно никого нет. Может, она пошла к своим. Там наверняка есть ее родственники. Или отправилась искать сестру?
   - Я только что оттуда, - коротко ответил священник, - там нет никаких новых лиц. С меня хватило тех, что там были.
   - Нелегко вам пришлось, - сочувственно отозвался Матвей.
   - Завтра будет еще хуже, - сказал священник.
   - Да... - Матвей внезапно помрачнел. - Верно...
   Священник резко повернулся.
   - Пошли, Люк, - бросил он. - Брат Матвей, вы, надеюсь, известите меня, если девочка появится.
   Матвей молча кивнул.
   Отец Лазарь, не попрощавшись, переступил порог. Мне показалось, что он раздосадован, но я так и не понял - чем. И в растерянности последовал за ним.
   ... Утром какое-то время я бесцельно слонялся по поселку в поисках Тии. Но ее нигде не было. Ни в общинном доме, где разместили ее земляков, ни среди наших женщин. За то, что она исчезла, не сказав мне ни слова, я винил не ее, а себя - и все гадал, что же я сделал такого, или сказал; чем это я ухитрился обидеть ее
   или напугать еще больше. Если бы я остался с ней, думал я, может, все бы обошлось - кто теперь знает? Я сказал себе, что она, вероятно, отправилась наверх, к своей сестре, и я отыщу ее, когда поднимусь на летнюю стоянку вместе с остальными.
   Матвей моего беспокойства не разделял - да и с чего бы?
   - Может, это и к лучшему, - сказал он, - святой отец сегодня будет изгонять бесов. Если бы она осталась, ей пришлось бы участвовать в этом наравне с остальными - обычно младших туда не пускают, но ведь это ее община пострадала от порчи.
   Массового изгнания бесов я никогда не видел - конечно, время от времени на кого-нибудь находило помрачение во время долгой зимней ночи, но с этими старшие или святой отец разбирались сами.
   А тут молельный дом распахнул свои двери для всех - и для наших, которые в это время были в нижнем поселке, и для чужаков.
   Я смотрел, как они заходят в молельный дом - кто шел сам, кого вели под руки, а кого и просто несли. Большей частью люди пришли в себя и лица у них были уже осмысленные - просто бледные и растерянные. Но кое-кто еще продолжал дико вращать глазами и что-то выкрикивать - у этих руки за спиной были стянуты веревками.
   Я было тоже сунулся вместе со всеми в молельный дом. Отца Лазаря я с утра не видел - говорили, что он провел ночь в молитвах, и что светильники горели в молельном доме всю ночь - просил, чтобы Господь дал ему силы для нелегкого испытания. Войдя внутрь, я увидел, что все скамьи убраны, а пришлых рассадили прямо на полу. Остальные стали устраиваться на коленях и я, к своему удивлению, понял, что и они испуганы - лица у всех были напряженными, глаза лихорадочно горели.
   Отец Лазарь возник внезапно из тьмы и стал в луче света, который пробивался сквозь расцвеченное окно, и его белоснежное одеяние окрасилось кровью, и желтым пламенем, и глубокой синевой. Он даже не казался человеческим существом - это было воплощение власти и могущества, и я готов был поверить, что он не ступает по доскам настила, как пристало обычному человеку, а плывет по воздуху. Завидев его, люди зашептали, заволновались, как трава под ветром.
   Я привстал, чтобы получше разглядеть его, и тут же попался на глаза Матвею - он стоял в заднем ряду.
   - А ты что здесь делаешь? - шепотом спросил он.
   - Я хочу поглядеть...
   - Пошел вон отсюда!
   - Но Матвей...
   - Я сказал - пошел вон! Катерина!
   Катерина, которая сидела чуть впереди, обернулась и окинула меня убийственным взглядом. Тут я понял, что обернулась не только она - все стали оборачиваться, и я счел за лучшее поскорее смыться. Как только я вышел из полумрака на солнечный свет, дверь молельного дома с треском захлопнулась изнутри и я остался один на
   площади.
   Будь со мной еще кто-нибудь из младших, не было бы так обидно, но они-то все остались наверху и я какое-то время развлекался тем, что чертил босой ногой в пыли всякие узоры и слушал доносящийся из глубин молельного дома нестройный гул голосов. Отец Лазарь что-то говорил, а они отвечали - сначала вразнобой, а потом
   все согласованней, все громче, и под конец - словно один человек - мне казалось, что ритмичный крик распирает стены молельного дома и они вот-вот рухнут под этим напором. Я даже и не подозревал, что люди могут так кричать.
   Мне было не по себе - настолько, что я подхватился и побежал прочь. Крик сверлил мне голову, и я несся, не разбирая дороги, пока не оказался на морском берегу. Здесь стало немного легче - волны шумели - тоже в каком-то своем ритме, но сами по себе, им было все равно, что творится на побережье. Крик, тем временем, забрал совсем высоко, казалось, он взмыл в небо, как черная птица и вдруг превратился в отчаянный звериный вой. Я в ужасе зажал уши руками и упал на песок. Когда я, наконец, поднялся на колени и решился отнять руки, было тихо, а солнце стояло уже высоко в небе.
   Голова болела невыносимо - я несколько часов проторчал на солнце, а оно в это время года пощады не знает. Мало этого, те дальние голоса, видно, затронули в моем мозгу какие-то струны и я чувствовал себя разбитым, точно выпотрошенным - тело и голова отзывались какой-то звенящей пустотой.
   Я встал, отряхнулся от налипшего песка и на подгибающихся ногах побрел обратно в поселок.
   Действо кончилось.
   Двери молельного дома были широко распахнуты и оттуда выходили люди - и наши, и пришлые, все выглядели одинаково - опустошенные, расслабленные, они медленно и неуверенно разбредались по поселку.
   Не все.
   Одного из чужаков вывели под конвоем; вели его двое наших - оба здоровые, крепкие мужчины, и лица у них были суровыми. Он, видно, был из тех, кого так и привели связанными, но если остальным, как я понял, веревки развязали, то ему - нет. Он трясся и что-то бессмысленно бормотал - похоже, он так и не понимал, где
   находится, словно и посейчас не пришел в себя.
   Его повели не в общинный дом, а вывели на окраину поселка и я увидел, что люди, попадавшиеся на пути этой странной процессии, шарахаются от него, как от зачумленного.
   Я проводил его взглядом и присел на крыльцо молельного дома - войти внутрь я так и не решился. Наконец на пороге появился отец Лазарь - отблеск былого могущества все еще лежал на нем и лицо его было суровым и жестким.
   Даже не верилось, что он способен снизойти до обычного человеческого общения, но я чувствовал себя таким лишним, таким никому не нужным, что набрался храбрости и сказал:
   - Я не могу вам ничем помочь, святой отец?
   - Что? - он рассеянно поглядел на меня, точно только что впервые увидел и теперь гадал, кто я такой.
   - Я хочу сказать... что-нибудь сделать для вас? Я думал - я ваш ученик. А меня не пустили на церемонию...
   - Ученик? - он мрачно уставился на меня и у меня от страха перехватило дыхание. - Ученичество - дело нелегкое. А выдержать такие церемонии под силу только крепким духом. И обрести такую крепость нелегко. К этому нужно долго готовиться.
   Сначала я испугался, что он вообще откажется от меня и велит убираться вон, но теперь немного осмелел:
   - А что случилось с тем? Куда его повели, отец Лазарь?
   - Бесы не покинули его, - сухо ответил он. - Ему предстоит очищение огнем.
   Я почувствовал внезапную слабость.
   - Вы хотите сказать...
   - Я хочу сказать, что предпочел бы, чтобы ты вызывал поменьше нареканий, - сказал отец Лазарь. - Откровение снисходит на тех, кто молча смотрит и слушает, а не на тех, кто все время раздражает окружающих своими выходками. Что ты делал в молельном доме? Кто тебя туда звал?
   Я открыл было рот, но счел за лучшее промолчать и снова закрыл его.
   - Постарайся сегодня больше не попадаться мне на глаза, - заключил он, - иначе я, пожалуй, передумаю.
   Он обернулся, и, поискав глазами в кучке людей на площади, окликнул:
   - Матвей! Присмотри за ним. А еще лучше, отправь его наверх. Тут ему делать нечего.
   - Пошли, - коротко сказал Матвей.
   Какое-то время я молча шел за ним, но, наконец, не выдержал.
   - Что случилось с тем человеком? Почему бесы так и не покинули его?
   - Боюсь, он просто свихнулся, - ответил Матвей, - бедняга.
   Давай, шевелись, я, что ли, должен запрягать лошадь?
   - А бесы?
   - Предполагается, - ответил он, - что они погибнут вместе с ним.
   - И они действительно погибнут?
   - Раз святой отец сказал, значит, так оно и есть, - сухо ответил он.
   - А остальные?
   - Остальные свободны от скверны. Я думаю, честно говоря, что они останутся у нас. Их община разорена. А нам нужны рабочие руки.
   - А этот...
   - Его отведут к жертвенному столбу, - сказал Матвей. - К тому, за скалами.
   - Его сожгут?
   - Не задавай дурацких вопросов... - Он помолчал. - Я, впрочем, думаю, что его сначала убьют. Он все равно ничего не соображает, но уж больно поганая это смерть.
   Человеческий мозг устроен странно - все, что его не касается, он в расчет не берет, и я так удачно гнал от себя все мысли об участи того несчастного, что вскоре перестал об этом думать.
   Тем более, мне не терпелось оказаться наверху, чтобы отыскать Тию - я радовался, что ей не пришлось видеть и слышать то, что творилось внизу, и вовсе не жаждал рассказать ей об этом. Просто хотел убедиться, что все у нее в порядке. В глубине души я был уверен, что все в порядке - просто хотел получить внешнее подтверждение этой своей уверенности. Поэтому, добравшись до летней стоянки, я тут же отправился разыскивать Лину - ее сестру.
   Внешне она была совсем другая - темноволосая, черноглазая, бойкая, но улыбка у нее была хорошая; она походила на свою сестру чем-то другим, скрытым - даже мне, хоть я и не часто ее видел, было ясно, что в ней нет той неявной злобы, затаенной обиды на весь мир, которая часто присуща женщинам и тянет их язвить и жалить исподтишка.
   Сейчас она не улыбалась - до нее дошли слухи о том, что стряслось в ее родной общине и глаза у нее были припухшие. Похоже, она все это время проплакала, но, увидев меня, выдавила улыбку - скорее, тень улыбки, и приветливо сказала:
   - Здравствуй, Люк. Тебе что-то нужно?
   - Я ищу Тию, - ответил я. - Я просто хотел сказать ей, что все в порядке.
   Она поглядела на меня, точно увидела привидение.
   - Что в порядке? - выкрикнула она и, не в силах больше сдерживаться, снова зарыдала.
   Я, в свою очередь, уставился на нее.
   - Ее здесь нет?
   - Откуда ей тут быть? - устало ответила она. - Если ее нет среди тех, внизу, значит, она погибла...
   Я нерешительно сказал.
   - Лина... но ведь она не погибла. Я сам ее видел.
   Она подскочила, схватила меня за плечи и сильно встряхнула, - мне казалось, что она даже не соображает, что делает.
   - Ты ее видел? Где?
   - Внизу. С ней ничего не случилось. Она просто была очень напугана. Я думал... она пошла сюда...
   Она продолжала трясти меня.
   - Когда? Когда это было?
   - Прошлым вечером... Лина... она давно уже должна была быть здесь.
   Она как-то сразу погасла, лихорадочное возбуждение покинуло ее, она выпустила меня и, сгорбившись, отступила на шаг.
   - Ее здесь нет, - невыразительно ответила она. - Нет... и не было.
   Глаза ее расширились.
   - Это Голос, - сказала она. - Люди говорят, что она вчера слышала Голос. Вот она и ушла...
   Я тупо помотал головой.
   - Я... не верю. Может, она просто заблудилась?
   С какой-то странной покорностью она сказала:
   - Ее больше не найти, Люк. И искать никто не будет. Это без толку... ведь даже если ее найдут...
   Она всхлипнула. Плакала она горько и беспомощно, а я беспомощно топтался перед ней, потому что мне было нечем ее утешить.
   Потом сказал:
   - Если она где-нибудь поблизости... я постараюсь найти ее, Лина.
   Она только покачала головой и не ответила. Я знал, почему. Что бы я ни говорил, и я и она отлично понимали, как в действительности обстоит дело.
   Говорят, что люди, отозвавшиеся на Голос, еще некоторое время бродят вблизи родных мест, словно ищут кого-то или хотят проститься со своими близкими. Если верить преданиям, они возвращаются за своей душой... что с того? Раз потеряв душу, невозможно получить ее обратно. Даже если их приводят домой, они не понимают обращенных к ним слов и никогда не возвращаются к обычной жизни.
   Они слоняются повсюду, глядя пустыми глазами, а потом вновь исчезают - на этот раз навсегда. Куда они уходят? Я представил себе поселение неведомых оборотней, по которому как тени слоняются пропавшие из прибрежных деревень люди, и мне стало страшно. Лучше смерть, чем это...
   И я стал собирать сумку.
   На меня никто не обращал внимания - всех занимали события последних дней; община бурлила - на моей памяти никогда еще к ней не примыкало такое количество новых жителей, никогда еще не происходило драматичных событий такого размаха; Многие, в особенности молодежь, говорили, что хорошо бы спуститься вниз, поглядеть
   на новоприбывших, тогда как старухи резонно полагали, что пришельцы никуда не денутся, а тут и без них дел хватает. Словом, я надеялся, что мне удастся ускользнуть незамеченным, да и потом меня никто не хватится - решат, что я спустился вниз, к отцу Лазарю, вот и все.
   Но мне, разумеется не повезло, потому что я напоролся на Матвея. Он обладал поразительной способностью замечать то, что его не касалось.
   - Куда это ты собрался? - подозрительно спросил он.
   Сначала я хотел сказать, что вниз, но потом передумал. Сказал, что иду к остальным мальчишкам на верхние пастбища - ребятня всегда крутилась вместе с пастухами, а предгорья считались безопасными.
   - Они будут просто в восторге, - язвительно сказал он.
   Он-то отлично помнил, что у меня со сверстниками не ладилось.
   Я пожал плечами.
   Он задумчиво смотрел на меня.
   - Что ж, может, это и к лучшему, - сказал он, наконец, - По крайней мере, ты не будешь надоедать святому отцу; Он и так тобой недоволен.
   Я растерялся.
   - Что я такого сделал?
   - Вопрос не в том, что ты сделал, - сухо ответил Матвей, - а что ты можешь сделать. Или в том, чего ты не сделал. Постарайся не раздражать его по крайней мере.
   Я молча кивнул и, чтобы его успокоить, решительно направился в сторону верхних пастбищ - на самом деле мне было все равно, откуда начинать поиски. Почему-то мне казалось, что если она и впрямь слоняется где-то поблизости, я обязательно ее встречу.
   Я уже отошел на порядочное расстояние, когда он окликнул меня.
   - Люк!
   Я обернулся.
   - Осторожней.

* * *

   Я еще никогда не оставался один - даже в горах, где пастухи всегда старались дежурить парами, и мне было страшно. Когда начало темнеть, я очертил вокруг себя магический круг, чтобы никакая нечисть не могла до меня дотронуться, но в глубине души понимал, что это бесполезная мере предосторожности - ведь если бы такие штуки наверняка помогали, то с чего бы всем бояться? Тем не менее, я устроился внутри этого круга и разжег костер - поначалу сидеть у огня было уютно - он освещал все вокруг на несколько шагов, высвечивал ближайшую гряду камней, заставляя их покрываться то синюшной бледностью, то румянцем, а треск горящих веток помогал не прислушиваться к разным ночным звукам. Но потом, мне начало казаться, что тьма, отступившая за пределы светового круга, на самом деле уплотняется, окружая меня сплошной стеной, которая казалась совсем уж непроглядной по сравнению с розовыми отблесками костра. Она корчила мне рожи и, в тот же миг, злорадно хихикала у меня за спиной. Это было так страшно, что, если бы костер не прогорел, я бы, наверное, сам его погасил.
   Только когда последние угли рассыпались грудой мерцающих огоньков, я понял, что зловещая тьма существовала большей частью в моем воображении - вокруг было не так уж темно. В начале лета ночи короткие, и светлые сами по себе, но тут, наверху, где деревья не заслоняли небо, а воздух был свободен от мутных морских испарений, я увидел, что от горизонта до горизонта протянулась огненная полоса - широкий звездный мост, такой яркий, что силуэты одиноких деревьев на склоне холма чернели, точно нарисованные углем. Звезды мерцали и переливались, собираясь в шары, в вихри, в сложные фигуры, слабое зарево на краю неба то вспыхивало, то гасло, и зрелище это так заворожило меня, что я поднялся и осторожно начал пробираться на самую верхушку холма. Оказавшись наверху, я обернулся и у меня перехватило дыхание - словно я стоял в полумраке молельного дома с его цветными окнами и мягким мерцанием светильников - море на юге лежало черное, черней, чем небо, но там, где днем я бы увидел темный лесной массив, протянувшийся сколько хватит глаз, сияла россыпь огней, точно кто-то кинул с высоты на деревья светляков - пригоршню за пригоршней. Только ни один светляк не мог бы сиять так ярко. Огни эти точно дышали - мерно, в каком-то своем ритме, то меркли, то разгорались ярче, казалось, что по верхушкам деревьев, по кронам пробегают волны света.
   "Огни наших поселений простирались от горизонта до горизонта... я вижу их в своих снах - они сияют, точно небо, полное созвездий..." - вспомнил я. Зрелище было таким поразительным, что я почувствовал себя причастным к нему, словно я был странным образом соразмерен этим горам, и темному морю, поглощавшему звездный свет, и этим огням - я был не больше и не меньше чем они - часть
   этого мира, равный собеседник и наблюдатель.
   Приоткрыв рот, я всматривался в этот неведомый свет, как вдруг огни, казавшиеся зеркальным отражением величаво раскинувшихся в небе созвездий, вспыхнули с особенной силой и тут же погасли. Лишь небо продолжало светиться, и грядущий рассвет казался мне то ли обещанием, то ли утешением - я спустился вниз, к своим
   пожиткам, уселся у прогоревшего костра и поплотнее запахнул куртку - на рассвете всегда холодно.
   Резкий крик потревожил утренний сумрак, ему откликнулся другой. Странные, холодноватые голоса перекликались в тумане. Я насторожился - внизу, на побережье, я ни разу не слышал ничего подобного. Какое-то время ничего не происходило, потом передо мной внезапно возникло темное пятно - оно чуть приблизилось, оформилось и превратилось в странное существо примерно в половину моего роста. Присев на мохнатые ноги, оно с любопытством уставилось на
   меня своими глазами-бусинками.
   - Привет, - сказал я.
   К нечистой силе это создание явно никакого отношения не имело - похоже, оно опасалось меня не меньше, чем я его. К тому же оно умудрилось забраться за пределы моего магического круга.
   Какое-то время мы оба сидели неподвижно и внимательно смотрели друг на друга.
   Потом я осторожно протянул руку, достал из сумки хлеб и, отломив кусочек, протянул существу. Оно приблизилось, осторожно переступая коротенькими ножками, и протянуло лапку - вернее, ручку с крохотными, почти человеческими пальчиками.
   Взяв хлеб обеими руками, странное создание осторожно надкусило его и, прижав краюху к груди, вновь скользнуло в туман. Я усмехнулся - предгорья были полны жизнью, для которой, похоже, самым странным и притягательным созданием был человек. Мы страшили и привлекали ночных обитателей холмов не меньше, чем страшил и притягивал нас самих окружающий мир. Какое-то время я сидел неподвижно, ожидая других визитеров, но больше никого поблизости не было.
   Небо становилось все светлее, а туман сполз ниже, укутав подножье холма. Скоро, подумал я, у нас не будет и такой ночи - близилась пора летнего солнцестояния, когда солнце в странной задумчивости повисает над горизонтом, словно не решаясь нырнуть в темную пропасть. Подул легкий ветерок и откуда-то потянуло дымком
   - видимо, я вышел к пастушьей стоянке. Я, было, направился туда, но тут же сообразил, что мне придется объяснять с чего это мне вдруг вздумалось проводить ночь в горах в одиночку; инстинктивно я понимал, что лишних расспросов следует по возможности избегать, хоть особенно и не задумывался над этим.
   Я ни сделал ни одного шага в направлении стоянки, но голоса все приближались - теперь, когда туман постепенно рассеивался, я увидел их - темные фигуры, которые казались из-за игры теней и света совсем огромными - над головами людей трепетали факелы. Все были вооружены. Глупо - сначала мне показалось, они ищут меня.
   Процессия двигалась мне навстречу и я понял, что прятаться поздно. Убегать тоже было глупо - оставалось лишь открыто выйти им навстречу, что я и сделал.
   Завидев меня, они резко остановились - лица у всех были настороженные. Здесь были и наши люди, и чужаки из Голого Лога, и еще кто-то из той общины, чья стоянка расположилась по соседству с нашей... многих я и не знал...
   - Эй, - сказал тот, кто, похоже, был у них за главного, - а ты что тут делаешь?
   Я счел за лучшее сказать правду.
   - Я искал одного человека. Девочку. Она заблудилась где-то неподалеку.
   - А ты не врешь, малец?
   Он приблизил к моему лицу факел - у меня от жара затрещали волосы, и я отпрянул.
   - Это Люк, - сказал кто-то из толпы, и я узнал Карла, мужа Лины. - Он, хоть и придурочный, но не врет - у моей хозяйки пропала сестра. Так она, бедняжка, с тех пор, как узнала об этом, ревет не переставая. А малый этот, вроде, ее приятель, девчонки той. Только зря все это. Девку не вернешь. И тебе тут шляться нечего, - обернулся он ко мне, - Ступай домой.
   - Ладно, - сказал я благодарно; мне было приятно, что хоть кто-то за меня заступился, - а что стряслось-то?
   - Оборотня ловим, - ответил Карл. - Оборотень тут поблизости бродит, ясно?
   - А может, он и сам оборотень? - спросил кто-то из толпы.
   - Нет, - Карл, видимо, решил защищать меня до конца, - говорю тебе, это наш. Ты что, оборотня от человека отличить не можешь?
   - Как же его отличишь... - пробормотал кто-то.
   - А ты факелом ткни, - посоветовали сзади, - он сразу себя и покажет.
   Я молчал.
   - Ладно, - сказал старший, - пошли. Ступай домой, малец, а то наживешь неприятности.
   Я молча кивнул.
   Процессия вновь двинулась в путь и какое-то время, пока она не скрылась за склоном холма, я смотрел ей вслед. В неторопливых, осторожных движениях людей была молчаливая угроза - когда я осознал, что произошло бы, если бы я, скажем, бросился бежать, или если бы Карл не признал меня, мне стало дурно...