— Знаю. Он выходит за грот-мачтой.
   — И есть еще коридор, из которого можно подняться по трапу на полубак.
   палубе. Огромный водяной вал перехлестнул через борт л и обрушился на нас. ?
   — Ник! — Я с трудом узнал голос Робин Ростен, так он был искажен. — Скорей же, черт тебя дери! Дай! мне курс!
   Гигант приподнялся, перешагнул через меня и в три прыжка подскочил к грот-мачте. Он быстро вскарабкался по вантам и огляделся.
   — Отваливайте, мэм. Руль к ветру!
   Шхуна начала разворачиваться. На несколько мгновений она словно зависла, потом же как бы нехотя начала сползать с мели, царапая килем о дно протоки...
   — Так держать!
   Ник висел на мачте, выкрикивая команды. Что он мог видеть в кромешной тьме — ума не приложу. Я видел кругом только фосфоресцирующую воду и пену. Что ж, пока циклоп занят, решил я, можно предпринять что-нибудь на корме.
   — Внимание на палубу! Пленник сбежал! Громовой рык Ника прозвучал, когда я добрался только до середины шхуны. Из-за рубки показалась голова Леффлера. Сверкнула вспышка, но я, предвидев это, упал ничком и перекатился. Я так и не узнал, куда угодила пуля. Двигаясь ползком вперед, я ломал голову, как подобраться к Леффлеру, не подставившись под выстрел.
   — Идите в бейдевинд, мэм. Приводите ее к ветру!
   Большой Ник отдавал указания, держась за салинг. Значит, на какое-то время я мог выкинуть его из головы и сосредоточиться на Леффлере. И вдруг шхуна выпрямилась, а паруса надулись. Робин удалось привести “Фрейю” к ветру. В следующий миг прямо передо мной вырос Ник, который, должно быть, соскользнул по канату. Я невольно припомнил Тарзана.
   Что ж, следовало воздать ему должное за ловкость и смекалку. Однако одну ошибку гигант все-таки допустил. Не учел, что сейчас у меня под ногами была ровная палуба. В итоге, когда он на меня бросился, я был уже готов Правило киндо гласит: “мягкое — коли, твердое — руби”. Я не стал рисковать, подпуская его ближе, а размахнулся, вложив в удар всю силу, и сломал ему руку между локтем и запястьем.
   И тут “Фрейя” снова наскочила на мель, и на вздыбившуюся палубу обрушился водяной вал. Ник попытался ухватиться за грот-мачту, но сломанная рука не послушалась, и огромная волна, подхватив его, как котенка, увлекла за собой и отбросила на корму. Я последовал было за ним, но заметил высунувшегося из кокпита Леффлера с пистолетом в руке, и поспешно пригнулся. Пуля взметнула фонтанчик брызг в футе от меня.
   — Не стреляй в него, приятель! Он мой! Большой Ник выбирался из шпигата. Леффлер не послушался и снова прицелился в меня. Ник взмахнул здоровой рукой, и Леффлер опрокинулся навзничь, а пистолет, описав дугу, перелетел через борт и исчез в волнах. Ник приближался ко мне, опираясь о стену рубки. За его спиной Леффлер приподнялся на четвереньки и пополз к кокпиту — за дробовиком!
   Собирался ли он стрелять в меня или в Ника — никто никогда не узнает; в тот миг, когда он развернулся, из темноты метнулась крохотная фигурка и, схватив дробовик, резко развернула его. Мистер Леффлер, видимо, уже снял его с предохранителя и держал палец на спусковом крючке. Как бы то ни было, мощный заряд картечи снес ему голову. Даже в темноте зрелище было жуткое — обезглавленное тело опрокинулось навзничь, загребая ногами фосфоресцирующую пену.
   Большому Нику некогда было обращать внимание на такую ерунду. Он медленно теснил меня, но я не слишком беспокоился: однорукого Ника я уже не опасался. Когда он бросился на меня, я снова сделал ложный выпад в голову, заставив его заслониться здоровой рукой, а сам шагнул вперед и, держа стальной рычаг обеими руками, с силой вонзил его снизу вверх в солнечное сплетение. Чтобы порвать диафрагму...
   Когда я вернулся к кокпиту, Тедди, стоя в двух шагах от штурвала, держала Робин Ростен на прицеле. Девчушка казалась совсем крохотной в трогательном промокшем комбинезончике — впрочем, сегодня сухих мореплавателей на палубе не осталось, — а побелевшая мордочка была перекошена от страха.
   — Я... Я не могу! — выкрикнула она. — Я должна застрелить ее, но я не могу!
   — Разумеется, — я отобрал у нее дробовик и опустил предохранитель.
   — Этот человек! — взвыла она. — Я не хотела... Он сам выстрелил. Вы видели...
   Я обнял ее левой рукой за плечи.
   — Черт возьми, это еще ерунда, — сказал я. — Я вот однажды видел парня с двумя головами. В Смитсонианском институте, в бутылочке с формалином.
   Тедди в ужасе уставилась на меня, потом истерически хихикнула. Я посмотрел на Робин. Промокшая с ног до головы, с разметавшимися по плечам волосами, демоническая женщина стояла за штурвалом. Вдали за ее спиной я увидел пятно с огоньками. Как мы и догадались еще в каюте, за нами упорно гналось какое-то судно.
   — Ну, вот и все, леди, — изрек я. — Покатались, и хватит.
   Она обернулась, потом снова посмотрела на меня и вдруг улыбнулась.
   — Очень хорошо, — спокойно сказала она. — Как прикажете, мистер Хелм.
   Внезапно она изо всех сил крутанула штурвал, еще! и еще. Тедди испуганно задрала голову. Шхуна, казалось, встала на дыбы. Ветер наполнил паруса, а рулевое колесо вращалось уже с большей легкостью. Когда я нацелил на нее дробовик, Робин расхохоталась.
   — Валяйте, Хелм. Разнесите мне мозги по этой чистенькой палубе.
   Она посмотрела на громадный треугольник грота над нашими головами. Проследив за направлением ее взгляда, я увидел, что парус странным образом провис и свернулся под ветром, дувшим теперь сзади. Если мне и следовало стрелять, то теперь было уже слишком поздно. Огромный поперечный брус грота начал разворачиваться...
   Я ничком бросился на пол кокпита, увлекая за собой Тедди. Робин, демонически хохоча, стояла, вцепившись в ручки штурвала. Наверху с жутким треском лопнули какие-то паруса, а в следующее мгновение шхуна наскочила на мель и мачты обрушились.

Глава 23

   На следующий день мы облетали это место на самолете военно-морских сил. Шхуна лежала там же, полупогруженная в воду. А куда ей было деваться в такой узкой и мелкой протоке? Даже затонуть-то негде. Вот если бы наскочили на коралловый риф, глубина по обеим сторонам которого достигала бы пару сотен саженей — тогда другое дело.
   Все это я попытался объяснить им ночью, но слышимость из-за шторма была никудышная и они настояли на проведении спасательной операции. Вот почему я был сейчас спеленут, как мумия — в ходе акции спасения мне сломали пару ребер. Хорошо еще, что мне не отхватило ногу пропеллером, когда меня втягивали на тросе в вертолет. А вот послушались бы они меня и дождались утра, когда ветер стих — могли бы снять нас всех сухенькими хоть даже на каноэ из папируса.
   Теперь же мы летели над Атлантикой, высматривая определенный сухогруз. Нашли целых три, но все они находились в данной акватории на совершенно законных основаниях. Или нет. Мы связались с Вашингтоном и получили приказание возвращаться — без нас, мол, управятся. После ужина я отправился в больницу навестить Луиса. Он тоже походил на египетскую мумию, спеленутый с ног до головы.
   — Нашли ее? — еле слышно прошелестел он.
   — Нет, — помотал головой я. — Никаких следов.
   — И не найдут, — угрюмо прошептал он. — Хотя я не думаю, что она утонула. Некоторые люди просто не могут утонуть.
   Выйдя из его палаты, я увидел Тедди и Оркатта, которые, держась за руки, сидели на диванчике в вестибюле. Все-таки оказалось, что спас нас не кто иной, как юный Оркатт. В поисках Тедди он заехал к Ростенам и, никого не застав, поспешил к причалу. Увидев исчезающую в заливе шхуну, он забрался на борт моторной яхты “Оспрей”, запустил движок и устремился в погоню. Настиг он нас, когда уже стемнело. Заметив, что “Фрейя” направляется в запретный район, он связался по радио с военной базой и запросил помощь.
   Тедди, прехорошенькая в розовом ситцевом платьице, сказала, что даже не знает, как выразить мне всю свою благодарность. Однако глаза почему-то прятала. Видимо, она так до сих пор и не поняла, можно ли мне доверять. Оркатт тоже пробормотал что-то насчет того, как он мне признателен.
   Когда я вошел в знакомый вашингтонский кабинет, Мак сидел за столом. При моем появлении он поднял голову и кивком указал на стул. Потом сказал:
   — Ивар Хааконсен. Мать датчанка, отец русский. Специально мы им не интересовались, хотя однажды, в пятьдесят четвертом, наши пути скрестились.
   — Я не мог вспомнить его фамилию, — кивнул я. — Однако точно знал, что не Леффлер.
   — Второй был известен как Майк Харниски. Бывший боксер-профессионал. Пока ничего за ним не числится, но мы еще проверяем.
   — Понятно, — пожал плечами я.
   — Что касается Луиса Ростена, то мы посмотрим, что можно сделать. С учетом, конечно, твоего донесения. Я молча кивнул.
   — Я получил указание представить тебя к награде за блестяще выполненную операцию. Первый вариант тоже бы их устроил, но твой, поскольку он сработал, доставил всем куда больше радости.
   — Еще бы, — хмыкнул я. — Я так и рассчитывал, сэр. Вы же знаете, как я люблю доставлять людям радость.
   — Знаю, — сказал Мак. — Это твоя самая привлекательная черта, Эрик. Если не считать, конечно, твоего уважительного отношения к дисциплине и привычки неукоснительно подчиняться приказам.
   — Да, сэр, — сказал я.
   Мак изучающе посмотрел на меня. Потом мягко произнес:
   — Повезло, да?
   — Да, — кивнул я. — С самого начала все не заладилось, но в конце мне и впрямь подфартило.
   — Бывает, — вздохнул Мак. — Но приличному агенту нельзя рассчитывать на такое.
   — Да, сэр. Именно поэтому я собираюсь подать прошение об отставке.
   Мак даже бровью не повел. Но, чуть помолчав, заговорил немного быстрее обычного:
   — Не надо нервничать, Эрик. Когда мне понадобится отправить тебя в отставку, я тебя извещу, не волнуйся.
   Я не ответил. Мак полез в верхний ящик стола, вынул официального вида папку с тиснением и протянул мне.
   — Ознакомься, прежде чем совершать поспешные поступки.
   Я кинул взгляд на папку. На этикетке было напечатано:
   “ЭЛЛИНГТОН, миссис ЛАУРА X. Результаты вскрытия”.
   Никакой миссис Эллингтон я не знал. И вдруг меня осенило. Этой фамилией пользовалась Джин!
   — Давай же, — настаивал Мак. — Прочитай. Я помотал головой.
   — Там, должно быть, несколько страниц медицинской галиматьи. Скажите мне сами, в чем дело.
   — Дело в том, что ты ее не убил. Я поднял голову.
   — А кто, в таком случае?
   — Она сама.
   — Повторите, я не понял.
   — Она допилась до смерти. Я поморщился.
   — Это нелепо, сэр. За такое время от цирроза не погибают, да и смерть не бывает столь внезапной. Кого вы водите за нос?
   — Я ничего не говорил про цирроз. Не выпила ли Джин за несколько минут до смерти большую дозу чистого виски — унций шесть или восемь, скажем? Результаты аутопсии свидетельствуют о том, что выпила.
   — Ну, разумеется, — сказал я, — но...
   — Это ее и убило, — развел руками Мак. — Не удивляйся. Такое случается нередко — молодые люди хвастаются, что могут выпить целую бутылку, и падают замертво. Слишком большая доза алкоголя может при определенных обстоятельствах оказаться чистым ядом. Сердце останавливается.
   — Понятно, — медленно произнес я. — Что ж, тогда ясно.
   — Судя по твоему рапорту, за последние несколько дней ты совершил несколько серьезных промахов. Но в случае с Джин твоей вины нет. Принимая это во внимание, готов ты отозвать прошение об отставке?
   Я призадумался. Шел я в этот кабинет, абсолютно убежденный, что ничто не заставит меня изменить своего мнения, но Мак каким-то образом ухитрился несколько поколебать мою уверенность.
   — Может быть, возьмешь положенный тебе месячный отпуск, — донесся словно издалека вкрадчивый голос Мака, — и спокойно все обдумаешь. Учитывая рекомендации врачей, я мог бы и продлить его.
   — Месяца хватит, — отрезал я. Я попытался вспомнить, что собирался сделать, получив отпуск. Ведь что-то у меня на уме определенно было, только очень давно. Что ж, отосплюсь и вспомню. Если же нет, значит, это было не столь важно.
   — Да, Эрик, — произнес Мак, когда я встал и направился к двери. Я обернулся. — Позвони в отель “Президент”, номер двести двенадцать. Своего имени дама оставить не пожелала, но, поскольку позвонила она сюда, значит, когда-то работала на нас. Девушка, которая говорила с ней, упомянула техасский акцент.
   Несколько секунд я стоял, пока ко мне возвращалась память. Потом сказал:
   — Благодарю вас, сэр.
   И быстро зашагал к двери.
   — Эрик!
   — Да, сэр?
   — Я все равно не одобряю, — сказал он. Но без привычной строгости.