Гамильтон Питер Ф.. Обнажённый Бог: Феномен

   А вот и обширный водоем. Бурный горный поток выдолбил его в серо-коричневой скале полипа. Естественная красота радовала глаз. Мягкая розовая трава окаймляла берега, камни обросли фиолетовым и золотистым мхом, лениво качались подхваченные течением длинные пряди водорослей. Перед мысленным взором возникла картина, когда он видел озеро последний раз. Тело Мерсина Коламба в воде, кровь, бегущая ручьем из разбитого черепа. И юноша с искаженным от гнева лицом, медленно опускающий дубину. Ранняя юность и переполненная вселенской ненавистью душа.
   Звериная тропа, обойдя невидимые преграды, добралась до пологого спуска к водопою. По обе стороны от нее раскинулись луга, поросшие роскошной розовой травой. Настала пора цветения. Многие годы никто сюда не заглядывал, несмотря на, казалось бы, отличное место для пикников. И племена Звездного моста сюда не вернулись. С тех пор, как…
   Здесь. Он остановился. Высокие стебли травы свободно проходили сквозь прозрачные ноги. Да, то самое место. Здесь стоял вигвам Анастасии. Крепкое, разноцветное сооружение. Настолько крепкое, что выдержало вес ее тела, когда она надела петлю на шею. Вроде бы и трава росла здесь не так густо. И темный круг, где устроили погребальный костер, заметен до сих пор. Племя отправило ее в потусторонний мир вместе с немногими принадлежавшими ей вещами (лишь камни Тоале взял он себе и бережно хранил все эти тридцать лет). Тело растворилось в огне и дыме и освободило душу от последней связи с миром физическим.
   Откуда они знали? Эти простые, отсталые люди были куда лучше других подготовлены для потусторонья. Не может быть, что Анастасия страдает, как те души, с которыми ему довелось там встречаться.
   Дариат уселся на траву, тога обернулась вокруг пухлых ног, хотя этого прикосновения он не почувствовал. Если дух Анастасии некогда и бродил здесь, то сейчас его точно не было. Так что теперь? Он взглянул на световую трубку. Толку от нее было меньше прежнего. И воздух сейчас явно прохладнее. Раньше на Валиске было и теплее, и приятнее. Он удивился тому, что заметил это. Неужели призрак может чувствовать температуру? Теперешнее его состояние вызывало у него много вопросов.
   — Дариат?
   Он покачал головой. Этого еще не хватало! Оглянулся вокруг. Никого. Ни живого, ни призрачного. Любопытно все же. Неужели я способен увидеть другое привидение?
   — Дариат. Ты теперь здесь. Мы чувствуем тебя. Ответь нам.
   Голос звучал, как при родственной связи, но гораздо тише. Шепот где-то в глубине мозга. Надо же, один призрак преследует другой. Спасибо тебе за это, Тоаль. Только со мной может это случиться.
   — Кто это? — спросил он.
   — Мы теперь Валиск. А ты — часть нас.
   — Да что это? Кто вы такие?
   — Мы формируем личность обиталища, а это ты сам и Рубра.
   — Какая глупость. Вы не можете быть мной.
   — Но ведь это так и есть. И личность, и твои воспоминания — неразрывная часть Рубры. Помнишь? Изменения, произошедшие в нейросети, стали материальнымии окончательными. Будучи одержателем, ты после выхода обиталища из галактики перенесся в потусторонний мир.
   — Потусторонний мир, враждебный одержимым, -сказал он злобно.
   — Так и есть.
   — Мне ли не знать. Я привидение. Вот что сделал твой выход из галактики. Я жалкое привидение.
   — Как интересно. Мы тебя не видим.
   — Я в долине.
   — А!
   Что ж, личность обиталища его поняла. Она знала, что за долину он имел в виду. Значит, связь и в самом деле родственная.
   — Допусти нас, пожалуйста, в свое сознание. Тогда мы сможем правильно оценить сложившуюся ситуацию.
   Нельзя сказать, чтобы просьба ему понравилась, но и возразить на это было нечего. После тридцати лет добровольной ментальной изоляции трудно было вступить в альянс. Даже с существом, от которого произошел.
   — Ладно,— нехотя согласился Дариат. Он позволил своей родственной связи расшириться, и личность обиталища увидела мир его глазами — во всяком случае, тем, что он считал своими глазами.
   По просьбе личности он взглянул на собственное тело, походил вокруг, демонстрируя, что утратил материальные очертания.
   — И все же ты видишь себя человеком, с руками и ногами,— сказала личность. — Как странно.
   — В силу привычки, очевидно.
   — Скорее, ты подсознательно себя в этом убеждаешь. Источник подлинности, являющейся квинтэссенцией. Сохранение ее — необходимое условие для продолжения тебя как личности. Иными словами, ты консервативен. Но ведь нам это уже давно известно, не так ли?
   — Я не верю в то, что склонен к саморазрушению. Так что советую воздержаться от оскорблений, хотя бы в течение последующего десятилетия.
   — Как хочешь. В конце концов, мы с тобой знаем, как уколоть больнее.
   Дариат мог бы посмеяться над разговором, прошедшим в стиле «дежа вю». Они с Руброй целые дни проводили в словесном фехтовании, когда он был одержателем Хоргана.
   — Не по этой ли причине ты со мной заговорил? Или просто захотел поздороваться?
   — Этот мир враждебен не только к душам. Он воздействовал на нашу жизнеспособность и разложил ее на атомы. Большие фрагменты нейросети перестали функционировать. К тому же они беспорядочно движутся, и за этим движением необходимо установить постоянное наблюдение. Могут произойти ситуации, угрожающие самому нашему существованию. Нам постоянно приходится делать резервные копии, для того чтобы попросту не погибнуть.
   — Это неприятно. Однако пока такие аварии не происходят повсеместно, ты можешь быть спокоен.
   — Вероятно. И все же общая работоспособность наших клеток очень понизилась, то же самое и с чувствительностью: деградирует до опасного уровня. У мембраны вялая мышечная реакция. Генерирование электричества почти на нуле. Основные механические и электрические системы не функционируют. Узлы связи и большая часть процессоров работают из рук вон плохо. Если такая ситуация продолжится, мы не сохраним биосферу в рабочем состоянии более двух недель.
   — Мне не хотелось бы расстраивать тебя еще больше, но что же я могу сделать?
   — Нужно позвать на помощь оставшееся население. Существуют процедуры, которые предотвратят ухудшение ситуации.
   — Это физические процедуры? Обращайся к живым, а не ко мне.
   — Мы пытаемся это сделать. Однако бывшие одержимые совершенно дезориентированы. И даже те, с кем мы имеем родственный контакт, на наш призыв не откликаются. А у людей, получивших серьезную психологическую травму, сейчас сильно ухудшилось физическое состояние.
   — Вот как?
   — В ячейках ноль-тау до сих пор содержатся почти триста наших родственников. А ведь это была твоя идея, помнишь? Кира держала их там наготове, для черноястребов. Надо их выпустить оттуда. У нас тогда будет хорошая команда, готовая помочь. Ведь среди них много квалифицированных инженеров.
   — Хорошая идея… Подожди, как случилось, что ячейки продолжают работать, когда все разладилось?
   — Ячейки ноль-тау изолированы, к тому же сделаны из высокотехнологичных, предназначенных для войны компонентов. К тому же они находятся в глубоких пещерах. Мы считаем, что все это дает им защиту от тех сил, что воздействуют на нас.
   — Если надо всего лишь нажать на кнопку выключателя, отчего бы не воспользоваться помощью служебного животного?
   — Их физическое состояние даже хуже, чем у людей. Все животные обиталища, похоже, страдают от сонной болезни. Наши распоряжения, посылаемые по родственной связи, до них не доходят.
   — А что же ксеноки?
   — С ними та же история. В биохимическом отношении они родственны земным существам. Если наши клетки пострадали, то и их тоже.
   — А вы не выяснили, в чем тут все-таки дело? Может, это что-то вроде глюков, которые происходят по вине одержимых?
   — Вряд ли. Возможно, это свойство присуще миру, в который мы попали. Мы обнаружили, что количественные характеристики этого пространства сильно отличаются от нашей галактики. Они и повлияли на энергистические характеристики одержимых. Следовательно, можно утверждать, что изменения в свойствах массы и энергии оказали воздействие и на строение атомов. Но пока не проведем полного анализа, не станем делать поспешных выводов.
   — Приходило тебе в голову, что все дело в Дьяволе, который не допускает электричество в эту часть ада?
   — Твоя мысль — это наша мысль. Мы все же предпочитаем рационализм. И это позволит нам придумать гипотезу, с помощью которой мы выйдем из этой дерьмовой ситуации.
   — Ну ладно. И чего же вы, все-таки, от меня хотите?
   — Было бы неплохо, чтобы ты поговорил с Толтоном. Он и отключит ноль-тау.
   — Почему? Кто он такой?
   — Уличный поэт. Он сам себя так называет. Один из жителей, которого нам удалось вырвать из лап Бонни.
   — У него есть ген сродственной связи?
   — Нет. Но говорят, что люди могут видеть призраков.
   — Да вы хватаетесь за соломинку.
   — А у тебя есть альтернатива?
 
   И привидения могут устать. Такое неприятное открытие сделал Дариат, когда дотащился до небоскребов, охвативших кольцом среднюю часть обиталища. Пусть даже мышцы эти воображаемые, и тело, которое они несут на большие расстояния, тоже воображаемое, приходится им нелегко, особенно если у тела габариты Дариата.
   — Это же, черт возьми, несправедливо,— заявил он личности обиталища. — Ведь когда души возвращаются из потустороннего мира, все они видят себя физически прекрасными двадцатипятилетними людьми.
   — Это обычное тщеславие.
   — Хотелось бы мне быть тщеславным.
   Парковая зона Валиска тоже становилась менее привлекательной. Ярко-розовый цвет травы, покрывавшей южную половину цилиндра, стала мускусно-серым. Дариат приписал этот эффект городскому смогу, окутавшему ландшафт. И дело было не в сниженном освещении, ведь тонкий плазменный сердечник оставался голубым. Виной всему был общий недостаток жизнеспособности мира, в который они попали. Растения-ксеноки прошли свой пик, цветы их опали, и теперь они, похоже, погрузились в спячку.
   Ранее здесь порхали и трещали различные насекомые, теперь их было не видно и не слышно. Несколько раз, правда, ему повстречались полевые мыши и их аналоги. Все они крепко спали. Свернувшись, они упали там, где их застал сон, не делая никакой попытки вернуться в свои гнезда и норки.
   — Обыкновенные химические реакции должны еще работать,— предположил он. — Если бы они не работали, то давно бы уже угасли.
   — Да. Хотя они, должно быть, до какой-то степени заторможены.
   Дариат поплелся дальше. Стебли травы, похожие на пружины, затрудняли ходьбу. Ногам приходилось преодолевать значительное сопротивление. Словно шел по реке, вода в которой доходила ему до середины икр. Так как жалобные стоны не прекращались, личность обиталища направила его по одной из узких звериных троп.
   В течение получаса ему было легче идти, так что, взвесив все обстоятельства, он произнес:
   — Ты сказал, что генерирование электрической энергии опустилось почти до нуля.
   — Да.
   — Но не до абсолютного нуля?
   — Нет.
   — Значит, обиталище находится в магнитном поле, раз по кабелям проходит ток.
   — Если рассуждать логически, то да.
   — Но?
   — Некоторые кабели ток пропускают, а большинство — нет. Правда, и те, по которым ток проходит, пропускают его спорадически. Понятия не имеем, удастся ли нам понять, что там такое происходит. Да и магнитного поля мы тоже не обнаружили. И, насколько мы видим, его ничто не может спродуцировать.
   — Что находится снаружи?
   — Почти ничего.
   Дариат почувствовал, что обиталище стало снимать неустойчивые изображения с чувствительных клеток наружной оболочки полипа и формировать из них связную картинку, так чтобы он посмотрел. То, что ему это далось так нелегко (раньше это свершалось автоматически), удивило и обеспокоило Дариата.
   На картине не было ни планет, ни лун, ни звезд, ни галактик. Одно лишь мрачное космическое пространство.
   Дариат ощущал движение Валиска на подсознательном уровне. Разве тут определишь траекторию? Огромный цилиндр вроде бы шел сквозь туманность, а узнать ее из этой галактики было немыслимо. Туманность эта состояла из чрезвычайно тонких, цвета слоновой кости, слоев, передвигавшихся так медленно, что движение это невозможно было хоть как-то зафиксировать. Если бы он смотрел на все материальными глазами, то приписал бы свою неспособность перенапряженной сетчатке. Он различал полосы мутной субстанции, менее плотной, чем атмосферное облако, но более густой, чем межзвездный газ.
   Вдруг за южной оконечностью Валиска блеснула седая полоса света, словно блестящая змея выскочила из глубины и, скользнув, исчезла за огромными иллюзорными волнами. Грязный туман полетел клочьями, окрасившись в изумрудные тона. Феномен длился не более секунды.
   — Это что, молния?— изумился Дариат.
   — Понятия не имеем. Но статического разряда на внешней оболочке полипа не обнаруживаем. Выходит, явление это не связано с электричеством.
   — А раньше ты его видел?
   — Сейчас это был третий случай.
   — Черт возьми! И как далеко это от нас?
   — Определить невозможно. Мы пытаемся установить соотношение различных данных, зафиксированных наружными сенсорными клетками. К сожалению, отсутствие четких доминант внутри скопления облаков затрудняет наше исследование.
   — Ты говоришь как эденист. Попробуй догадаться.
   — Предположительно в двухстах километрах отсюда.
   — Черт! И это все?
   — Да.
   — Выходит, за этой туманностью может быть что угодно.
   — Ты начинаешь осваиваться, мой мальчик.
   — Можешь мне сказать, двигаемся мы или нет? У меня такое впечатление, что двигаемся. Но может быть наоборот: это облака движутся мимо нас.
   — У нас то же ощущение. Повторяю, без обоснованных данных ничего определенного сказать нельзя. Попросту невозможно. С уверенностью скажем лишь одно: мы не ускоряемся и, следовательно, не проходим через гравитационное поле… если, разумеется, здесь это поле существует.
   — Хорошо, а если воспользоваться радаром? Ты не пытался? Во вращающемся космопорту полно всяких устройств.
   — Да, в космопорту есть радар. Там также есть несколько адамистских космических кораблей и более сотни радоуправляемых самолетов, которые можно приспособить в качестве сенсорных устройств. Однако все они теперь не работают, мой мальчик. Необходимо все-таки выпустить наших родственников из ноль-тау.
   — Да, да. Отправлюсь туда как можно скорее. Знаешь, обретя со мной сродственную связь, ты выиграл немного. Разве не так?
 
   По словам обиталища, Толтон находился сейчас в парковой зоне, возле звездоскреба Гончаров. Первая попытка попасть туда Дариату не удалась. По дороге ему встретились другие призраки.
   Розовую траву в двухстах метрах от звездоскребов постепенно сменили земные трава и деревья. Ухоженные леса с гравиевыми дорожками охватывали кольцом среднюю часть обиталища. Берега ручьев соединяли каменные мосты, выполненные в нарочито примитивном стиле. Опоры их обвивали цветущие лианы. Лепестки печально падали на землю, под ноги Дариату. Чем ближе подходил он к центральному входу, тем чаще стали попадаться ему трупы служебных животных. У большинства были ожоги, вызванные белым огнем. Затем он заметил и лежавшие под кустами разлагавшиеся человеческие трупы.
   Зрелище это подействовало на Дариата угнетающе. Неприятное воспоминание о безжалостной войне Рубры и Киры за власть над обиталищем.
   — А кто в результате победил? — горько проговорил он.
   Он перешел еще один старинный мостик. Деревья здесь росли уже не так густо, они становились выше и наряднее. Лес постепенно переходил в парковую зону. Дариату послышались движения и обрывки разговоров, и он невольно насторожился. Может, ему следует попрыгать и помахать руками, чтобы живые заметили его?
   И в этот момент на него обратила внимание маленькая группа, состоявшая из трех мужчин и двух женщин. На старшем мужчине был длинный фатоватый пиджак из желтого бархата и кружевное жабо. Одна из женщин, втиснувшая крупное жирное тело в черную кожаную куртку, держала в руке хлыст. Похожая на мышку пожилая ее спутница в мешковатом шерстяном пальто, судя по всему, специально оделась так безвкусно: она хотела за одеждой скрыть свою человеческую суть. Из оставшихся двух мужчин один, в красном жилете, едва вышел из подросткового возраста. Это был чернокожий юноша с повадками пантеры. На обнаженных руках рельефно проступала мускулатура. Другому мужчине было за тридцать. На нем был комбинезон механика. Такая комбинация выглядела невероятно даже для жителей Валиска.
   Дариат остановился и с некоторым удовольствием поднял в приветствии руку.
   — Здравствуйте. Рад, что вы меня видите. Меня зовут Дариат.
   Они воззрились на него, и их изначально несчастное выражение лиц сменилось враждебной подозрительностью.
   — Это не за тобой ли охотилась Бонни? — спросил чернокожий юноша.
   Дариат скромно улыбнулся.
   — За мной.
   — Ах ты, сволочь! Значит, это ты во всем виноват! — заорал он. — У меня было тело. У меня была жизнь. А ты все испортил. Ты меня погубил. Ты все погубил. Все! Из-за тебя мы здесь оказались, из-за тебя и из-за этой личности, что живет в стенах обиталища.
   И тут до Дариата дошло. Он увидел, что ветви деревьев проходят сквозь человека.
   — Так ты призрак! — воскликнул он.
   — Мы все тут призраки, — сказала женщина в кожаной куртке. — Благодаря тебе.
   — О, черт возьми, — прошептал он испуганно.
   — Это что, другие привидения?— спросило обиталище. Оно явно заинтересовалось.
   — Похоже на то!
   Кожаная куртка сделала шаг к нему. Громко щелкнул хлыст. Женщина злобно усмехнулась.
   — Давненько не было у меня шанса им воспользоваться, мой милый. И это позор, ведь я знаю, как его пустить в дело.
   — Зато теперь у тебя прекрасная возможность, — пророкотал чернокожий юноша. Дариат пошатнулся.
   — Вы не можете меня в этом обвинять. Ведь я один из вас.
   — Да, — согласился механик. — И на этот раз тебе не уйти.
   Он вынул из кармана брюк тяжелый гаечный ключ.
   — Должно быть, они все здесь такие,— предположило обиталище. — Души одержателей.
   — Просто замечательно.
   -А мы можем причинить ему боль? — спросила женщина-мышка.
   — Сейчас узнаем, — прорычала кожаная куртка.
   — Подождите! — взмолился Дариат. — Нам нужно всем вместе вытащить отсюда обиталище. Разве вы не понимаете? Это место нас губит. Мы здесь пропадем.
   Чернокожий оскалил белые зубы.
   — Мы как раз тебя и поджидали, чтобы вместе загнать его на прежнее место.
   Дарнат мигнул, но тут же развернулся и побежал. Они пустились вдогонку. Можно не сомневаться, они его догонят. Ведь он ужасно толстый, и к тому же только что одолел девять километров по пересеченной местности. Хлыст ударил его по левой икре. Он взвыл, и даже не от резкой боли, а оттого, что, оказывается, может испытывать боль.
   Они радостно загикали: выходит, они и в самом деле способны причинить боль и нанести увечье. Дариат неуклюже перебежал через мост и сделал несколько нетвердых шагов к лесным зарослям. Хлыст опять его достал. В этот раз удар пришелся на плечо и щеку. Кожаная куртка радостно захохотала. И в этот момент чернокожий юноша поравнялся с ним и, высоко подпрыгнув, ударил ногой в поясницу.
   Дариат упал на живот, широко раскинув руки и ноги. Ни один стебелек под ним не пригнулся. Жирное тело лежало поверх травы, а более длинные стебли прошли насквозь.
   Экзекуция началась. Его били ногами по бокам, голени и шее. Хлыст охаживал позвоночник сверху вниз. Затем на плечи ему вскочил механик и с маху опустил на череп гаечный ключ. Звук ударов становился ритмичным, ужасающе безжалостным. Дариат кричал не умолкая. Несмотря на испытываемую им неимоверную боль, крови, ран и повреждений не было. Не было также синяков и сломанных костей. Боль рождалась от ощущения ненависти и злобы. С каждым ударом желание уничтожить его лишь усиливалось.
   Крики становились слабее, а боль — непереносимее. Гаечный ключ и хлыст, тяжелые ботинки и кулаки погружались в него, продавливая неосязаемую оболочку. Он стал опускаться в траву. Живот под ударами вдавился в почву. Его охватил холод, а тело потихоньку утрачивало очертания. Даже и мысли теряли прежнюю четкость.
   Ничто не могло их остановить. Ничего он не говорил. Ни о чем не просил. Ничего не мог заплатить. Не было молитв. Ничего. Ему нужно терпеть. Не зная, чем все закончится. Он понимал, что конец будет ужасный, но какой именно, знать было не дано.
   В конце концов, они его отпустили. Сколько прошло времени, никто не знал. Они не остановились, пока не удовлетворили желания отомстить. Пока не притупилось наслаждение садизмом. Провели эксперимент, используя при этом новейшие доступные привидениям способы жестокости. Когда закончили, от него мало что осталось. Прозрачное, отливающее перламутровым блеском пятно посреди травы. Тога чуть приподнималась над поверхностью почвы. Руки, ноги и голова зарылись в землю.
   Они отошли от него, заливаясь счастливым смехом.
   Среди холода, темноты, апатии еле-еле шевелились проблески мысли. Тонкая сеть страдания и горя. Вот и все, что от него осталось. Можно сказать, почти ничего.
 
   Толтон имел обо всем этом неясное представление. Сведения, полученные им из третьих уст, к настоящему моменту устарели. Имелись, правда, смутные воспоминания об историях, рассказанных ему жителями нижних этажей звездоскребов. Рассказы о тайных военных операциях, об отрядах, разбитых превосходящим огнем противника, превратились в заключительную главу саги о человеческих несчастьях. Эволюцию звездоскреба и прилегающей к нему парковой территории можно было проследить наглядно, совершив своего рода археологические изыскания.
   Толтон не забыл, как выглядел вестибюль поначалу: симпатичная ротонда из стекла и камня. Двери отворялись в парк, поддерживаемый в безупречном состоянии. Пришли одержимые, и в результате одной из бесчисленных схваток последователей Киры и Рубры вестибюль оказался разбитым вдребезги. Вскоре вокруг него вырос городок из хижин. Домики в стиле Тюдор встали рядом с арабскими шатрами. Изощрялся кто как мог. Все это было перед выходом Валиска с орбиты.
   Иллюзия прочности растаяла, словно соляной столб под ливнем. Миру предстали жалкие лачуги, собранные из пластика и металла и наклонившиеся друг к другу под опасным углом. Узкие полоски травы между ними превратились в грязные сточные канавы.
   Пережившие катаклизм жители Валиска, освободившись от своих одержателей, лежали на земле. Ни на что другое у них не было ни сил, ни желания. Некоторые лежали на спине, другие свернулись калачиком, третьи привалились к деревьям. Кое-кто, спотыкаясь, бесцельно бродил поблизости. Толтон понимал их: после всего, что они пережили, оцепенение в порядке вещей. Он слышал стоны отчаяния и приглушенное рыдание. Сливаясь, они отравляли воздух мучительной тревогой. Пять тысяч людей видели одновременно кошмарный сон.
   И как это часто бывает с кошмарными снами, пробудить их было невозможно. Толтон, покинув убежище, ходил от одного человека к другому. Говорил сочувственные слова, ободряюще брал за плечи. Так он провел два часа, решив под конец, что все это не имеет смысла, и людям самим нужно выйти из психологической травмы.
   Трудная задача, ведь поблизости были призраки, одним своим видом ежеминутно напоминавшие о перенесенных ими мучениях. Бывшие одержатели, крадучись, бродили по опушке леса. Вытолкнутые из тел хозяев, они по неизвестной причине никак не хотели уйти. После странной трансформации Валиска они так и льнули к своим жертвам, преследуя их с извращенной преданностью, в то время как тех после неожиданного освобождения мучила рвота, и они, шатаясь, еле ходили. Некоторое время спустя люди постепенно стали приходить в себя и замечать, что творится вокруг. Гнев вырвался наружу, и, слившись в общую ненависть, обрушился на призраков, посчитавших за благо уйти, чтобы не слушать оскорбления и угрозы.
   Они ушли в лес, окружавший парковую зону, озадаченные всеобщим недоброжелательством. Но недалеко. Толтон видел, как они, собираясь в толпы, ходят за стволами деревьев. Оттуда шло слабое свечение, двигались прозрачные тени.
   Углубляться в лес они не пожелали, похоже, дебри обиталища их пугали. Близость призраков тревожила Толтона.
   Собственные его скитания отличались не большей осмысленностью. В разрушенный городок явно не тянуло, тем более не хотелось общаться с привидениями, хотя, если верить народным преданиям, призраки никого не убивали.
   Хотя в прежние времена таких привидений у них точно не было.
   Так он и шел, стараясь не встречаться ни с кем глазами, в поисках… Чего? Он и сам не знал, но был уверен: увидит — узнает. Как ни странно, больше всего хотелось сейчас поговорить с Руброй. Контакт этот дал бы ему знание. Но процессорный блок, который он ранее использовал для общения с личностью, пришел в негодность. Попытал счастья с другими блоками — ни один не работал. Отчего это происходило, он не знал. Не было у него технического образования.