ведь так хотела быть вам полезна.
- Вот и коляска, - заметил вместо ответа Клиффорд.
- Забудьте вы на минуту про эту коляску. Вы знаете, что я вас покидаю?
- Вы имеете в виду - сейчас?
- Я имею в виду - через несколько дней. Я уезжаю совсем.
- Вы возвращаетесь в Европу?
- Вы угадали, и вы должны побывать в Европе и навестить меня там.
- Да, да, я там побываю.
- Но до того, - заявила Евгения, - вы должны навестить меня здесь.
- Ладно, только я уж буду держаться подальше от этой темной комнаты! -
заявил ее наивный молодой родственник.
Баронесса помолчала.
- Вы правы, вы должны прийти смело... открыто. Так будет гораздо лучше.
Теперь я это вижу.
- И я вижу, - воскликнул Клиффорд. - Ах ты... что там с этой коляской!
- добавил он тут же, уловив своим привычным ухом какой-то неположенный
скрип колес у подаваемого в этот момент к крыльцу бостонского экипажа и
бросаясь со всех ног выяснять причину столь серьезной неисправности.
Баронесса, возвращаясь домой одна при свете звезд, спрашивала себя:
неужели она так и уедет ни с чем? Неужели она так ни с чем и уедет?
В маленьком кружке, составившемся возле двух джентльменов из Бостона,
Гертруда Уэнтуорт сидела молчаливой зрительницей. Сами гости были ей
неинтересны; она наблюдала за мадам Мюнстер, как наблюдала теперь за ней
постоянно. Она знала, что и Евгении гости неинтересны, что она скучает, и
Гертруда прилежно изучала, каким образом Евгения, несмотря на все свое
безразличие, свою рассеянность, умудряется сохранить этот чарующий тон.
Гертруда тоже хотела бы обрести этот тон; она решила выработать его в себе
и желала одного, чтобы - ради большего очарования - ей впредь приходилось
как можно чаще скучать. В то время как Гертруда занималась своими
скрупулезными наблюдениями, Феликс Янг отправился на поиски Шарлотты,
которой ему надо было кое-что сказать. Ему вот уже несколько дней как надо
было кое-что сказать Шарлотте. И нынче вечером диктуемая чувством приличия
необходимость этого важного разговора окончательно назрела и переросла в
радостное нетерпение. Он слонялся по просторному нижнему этажу, переходя
из одной пустынной комнаты в другую, и наконец набрел на эту молодую леди
в небольшом помещении, именуемом по не совсем понятным причинам "конторой"
мистера Уэнтуорта и представлявшем собой тщательно прибранную, без единой
пылинки, комнату, где на одной стене выстроились стройными рядами своды
законов в потемневших от времени кожаных переплетах, на другой висела
огромная карта Соединенных Штатов с теснившимися по обе стороны от нее
гравюрами Рафаэлевых мадонн, а на третьей было несколько витрин с
засушенными жуками и бабочками. Сидя под лампой, Шарлотта вышивала по
канве комнатную туфлю. Феликс не стал спрашивать, кому она
предназначается; туфля была очень большая.
Придвинув поближе к Шарлотте стул, Феликс сел, улыбаясь по своему
обыкновению, но сначала ни слова не говоря. Задержав в воздухе иглу,
Шарлотта смотрела на него с тем робким и трепещущим видом, который
появлялся у нее всякий раз, как к ней приближался ее иностранный кузен.
Было в нем что-то, удесятерявшее скромность Шарлотты, ее застенчивость;
если бы это зависело только от нее, она предпочла бы никогда не оставаться
с ним наедине; и в самом деле, знал бы ее иностранный кузен, которого она,
между прочим, считала человеком в высшей степени незаурядным, блестящим,
доброжелательным, - знал бы он, к каким она прибегала боязливым
ухищрениям, чтобы, упаси бог, не оказаться с ним tete-a-tete [с глазу на
глаз (фр.)]. Бедняжка Шарлотта вряд ли могла бы объяснить, чем это
вызвано, не погрешив против себя или своего кузена; единственное, что она
могла бы сказать - вернее, чего она в жизни бы не сказала, - что в таком
слишком уж мужском обществе ей не по себе. Поэтому она не испытала
успокоения, когда Феликс, сияя восторгом, еще больше подчеркивавшим смысл
его слов, начал:
- Моя дорогая кузина, какое счастье, что я застал вас одну.
- Я очень часто сижу одна, - заметила Шарлотта и тут же добавила: - Но
я не чувствую себя от этого одинокой.
- Такая умная женщина, как вы, не может чувствовать себя одинокой, -
сказал Феликс, - ведь с ней всегда ее верный друг, ее прекрасная работа. -
И он бросил взгляд на большую комнатную туфлю.
- Я люблю работать, - сказала Шарлотта просто.
- И я тоже, - заявил ее собеседник. - Правда, я люблю и
побездельничать, но к вам я пришел не от безделья. Мне надо сказать вам
одну важную вещь.
- Ну конечно, - пробормотала Шарлотта, - если вам надо...
- Моя дорогая кузина, - сказал Феликс. - Я не собираюсь говорить ничего
такого, что не предназначено для ушей молодой леди. По крайней мере так
мне кажется. Впрочем, voyons [послушайте (фр.)], предоставляю судить об
этом вам. Я без памяти влюблен.
- Но, Феликс... - начала Шарлотта Уэнтуорт очень сдержанно. Однако
именно ее сдержанность и не позволила ей докончить фразу.
- Я влюблен в вашу сестру, влюблен без памяти, Шарлотта, без памяти! -
продолжал молодой человек. Шарлотта опустила на колени вышивание и,
положив поверх него свои сжатые руки, сидела, не поднимая глаз. - Одним
словом, моя дорогая кузина, я влюблен, - сказал Феликс. - И я хочу, чтобы
вы мне помогли.
- Помогла вам? - спросила дрожащим голосом Шарлотта.
- Я не имею в виду вашу сестру, с ней мы прекрасно друг друга понимаем;
о, какой у нее дар понимания! Я имею в виду вашего отца и вообще всех, в
том числе и мистера Брэнда.
- Бедный мистер Брэнд! - сказала медленно и с такой искренностью
Шарлотта, что Феликсу сразу стало ясно: молодой священник не посвятил ее в
их недавний разговор.
- Полно вам говорить "бедный" мистер Брэнд! Мне совсем не жаль мистера
Брэнда. Мне жаль немного вашего отца; я не хотел бы его ничем огорчить.
Поэтому я и прошу вас похлопотать за меня. Как, по-вашему, я выгляжу не
слишком неприглядно?
- Неприглядно?! - ахнула Шарлотта, в глазах которой Феликс был
олицетворением всего, что есть в джентльменах изысканного и блестящего.
- Я говорю не про свой внешний вид, - сказал, рассмеявшись, Феликс,
поскольку Шарлотта упорно смотрела на его ботинки. - Я говорю про свое
поведение. Как, по-вашему, я не нарушил законы гостеприимства?
- Тем... тем, что полюбили Гертруду? - спросила Шарлотта.
- Тем, что я объяснился. Потому что объяснение состоялось, Шарлотта; я
не хочу ничего от вас скрывать... Оно состоялось. Конечно, я хочу на ней
жениться, в этом-то вся и трудность. Я держался сколько мог; но она так
пленительна! Она очень необычна, Шарлотта, я не думаю, что вы ее на самом
деле знаете. - Шарлотта снова взялась за вышивание и тут же снова его
отложила. - Мне известно, что ваш отец мечтал о лучшей для нее партии, -
продолжал Феликс. - И, наверное, вы разделяли его мечты. Вы хотели выдать
ее замуж за мистера Брэнда.
- О нет, - сказала Шарлотта, - мистер Брэнд всегда восхищался ею. Но мы
ничего такого не хотели.
Феликс удивленно на нее посмотрел.
- Но ведь речь шла о браке?
- Да. Но мы не хотели выдавать ее.
- A la bonne heure! [В добрый час! (фр.)] Дело в том, что это очень
рискованно. С этими вынужденными браками потом не оберешься бед.
- Никто не стал бы ее вынуждать, Феликс, - сказала Шарлотта.
- Я рад это слышать. Потому что в этих случаях даже самая безупречная
женщина невольно начинает думать о том, чем себя вознаградить. На
горизонте появляется какой-нибудь красавчик, и voila! [вот вам! (фр.)] -
Шарлотта сидела молча, не поднимая глаз, и Феликс через секунду добавил: -
Почему вы отложили туфлю? Мне так приятно смотреть на вас, когда вы
вышиваете.
Шарлотта взялась за свою многоцветную канву и с отсутствующим видом
украсила несколькими синими стежками большую круглую розу.
- Если Гертруда так... так необычна, - сказала она, - почему же вы
хотите на ней жениться?
- Именно поэтому, дорогая Шарлотта. Мне нравятся необычные женщины,
всегда нравились. Спросите Евгению! А Гертруда неповторима, она говорит
такие бесподобные вещи.
Шарлотта подняла глаза и, как бы желая подчеркнуть укоризненный смысл
своих слов, чуть ли не в первый раз на него посмотрела.
- Ваше влияние на нее очень велико.
- И да, и нет! - сказал Феликс. - Сначала, наверное, это было так. А
сейчас неизвестно, кто на кого влияет больше: скорей всего, в равной мере.
Ее власть надо мной сильна - ведь Гертруда очень сильная. Я не думаю, что
вы ее знаете; она такая одаренная натура!
- О да, Феликс, я всегда считала, что Гертруда - одаренная натура.
- Это вы говорите сейчас. Постойте, то ли еще будет! - вскричал молодой
человек. - Она нераспустившийся цветок. Дайте мне сорвать ее с отчего
древа, и вы увидите, как она расцветет. Я уверен, вы этому порадуетесь.
- Я вас не понимаю, - пробормотала Шарлотта. - Я неспособна, Феликс.
- Но это вы ведь способны понять - я прошу вас замолвить за меня слово
перед вашим отцом. Он считает меня, что вполне естественно, легкомысленным
малым, богемой, прожигателем жизни. Скажите ему, что это не так, а если
когда-то и было так, я все забыл. Я люблю радости жизни, не спорю, но
невинные радости. Горе - оно и есть горе. А вот радости, как вы знаете,
бывают самого разного толка. Скажите ему, что Гертруда - нераспустившийся
цветок и что я человек серьезный.
Шарлотта встала и медленно свернула свое вышивание.
- Мы знаем, Феликс, что сердце у вас доброе, - сказала она. - Но нам
жаль мистера Брэнда.
- Ну конечно, вам в особенности! Потому что, - поспешил он добавить, -
вы женщина. Но мне ничуть его не жаль. Любому мужчине на его месте
достаточно было бы того, что в нем принимаете участие вы.
- Мистеру Брэнду этого недостаточно, - сказала просто Шарлотта и
замерла, как бы послушно дожидаясь, не скажет ли ей Феликс еще
чего-нибудь.
- Мистер Брэнд теперь не так уж стремится к этому браку, - не замедлил
сказать Феликс. - Ваша сестра пугает его; она кажется ему слишком
легкомысленной.
Шарлотта смотрела на него умоляюще своими прекрасными глазами, в
которых, казалось, вот-вот появятся слезы.
- Феликс, Феликс! - воскликнула она. - Что вы с ней сделали?
- Думаю, она спала, а я ее разбудил!
Судя по всему, Шарлотта не смогла удержать слез; она тут же вышла из
комнаты. И Феликс, который о чем-то размышлял, глядя ей вслед, был,
очевидно, так жесток, что испытал от ее слез удовлетворение.
В ту-же ночь Гертруда, молчаливая и серьезная, вышла к нему в сад; это
было что-то вроде свидания. Гертруде, как оказалось, свидания нравились.
Сорвав веточку гелиотропа, она воткнула ее в корсаж; но она не произнесла
ни слова. Они шли по садовой дорожке, и Феликс смотрел на этот едва
обозначавшийся при свете звезд прямоугольный гостеприимный дом, где во
всех окнах было темно.
- Меня немного мучит совесть, - сказал он. - Я не должен был так с вами
встречаться - до того, как получил согласие вашего отца.
Гертруда несколько секунд на него смотрела.
- Я вас не понимаю.
- Вы очень часто это говорите, - сказал Феликс. - При том, что мы так
плохо друг друга понимаем, надо только удивляться, что мы так хорошо
ладим.
- Но с тех пор как вы приехали, мы только и делаем, что встречаемся -
встречаемся без всех, одни. Когда я в первый раз вас увидела, мы были с
вами одни, - продолжала Гертруда. - В чем же разница? В том, что сейчас
ночь?
- Разница в том, Гертруда, - сказал, преграждая ей путь, Феликс, - что
я люблю вас... люблю больше, чем раньше.
И они стояли в напоенной теплом тишине в двух шагах от темного дома и
говорили.
- Я обратился к Шарлотте, пытался до разговора с вашим отцом заручиться
ее поддержкой. Но она полна какого-то благородного упрямства; виданное ли
дело, чтобы женщина во что бы то ни стало хотела действовать себе во вред?
- Вы слишком осторожны, - сказала Гертруда, - слишком дипломатичны.
- Не затем я приехал сюда, - вскричал молодой человек, - чтобы кто-то
из-за меня стал несчастным!
Гертруда постояла несколько секунд, озираясь в благоухающем ночном
мраке.
- Я сделаю все, что вы пожелаете, - сказала она.
- Например? - спросил, улыбаясь, Феликс.
- Уеду отсюда. Я сделаю все, что вы пожелаете.
Феликс смотрел на нее с благоговейным восторгом.
- Да, мы уедем, - сказал он. - Но сначала мы восстановим согласие.
Гертруда снова стояла, озираясь по сторонам, и вдруг у нее вырвалось из
глубины души:
- Почему из-за них всегда чувствуешь себя виноватой? Почему все должно
даваться с таким трудом? Почему они не могут понять?
- Я заставлю их понять! - сказал Феликс. Он продел ее руку в свою, и
они еще с полчаса бродили по саду и говорили.
Феликс подождал два дня, предоставляя Шарлотте возможность просить за
него, а на третий день стал искать встречи с дядей. Дело было утром,
мистер Уэнтуорт сидел у себя в конторе, и Феликс, войдя к нему, застал там
и Шарлотту, о чем-то совещавшуюся с отцом. После разговора с Феликсом
Шарлотта не отходила от мистера Уэнтуорта ни на шаг. Твердо решив, что ее
долг передать ему слово в слово страстную просьбу кузена, она следовала за
отцом словно тень, чтобы он оказался поблизости в ту минуту, как она
соберется с духом и сможет приступить к разговору. У бедняжки Шарлотты,
естественно, не хватало духу заговорить с ним на эту тему, особенно когда
ей приходили на память кое-какие предположения Феликса. День за днем все
крепче заколачивать гроб, где лежит приготовленное для погребения
непризнанное, но милое вам дитя вашего заблудшего сердца, - занятие во
всех случаях не из приятных, и оно не становится легче оттого, что дерзкие
непонятные слова разговорчивого иностранца вызвали из царства теней
призрак удушенной вами былой мечты. Что имел в виду Феликс, заявив, будто
мистер Брэнд не так уж теперь стремится к этому браку? Приунывший на самом
законном основании поклонник ее сестры ничем перед ней не обнаруживал, что
он дрогнул. Шарлотта трепетала с головы до ног, когда нет-нет да и
позволяла себе на миг поверить, что, быть может, мистер Брэнд втайне
дрогнул; а поскольку ей казалось, что слова Феликса обретут большую силу,
если она повторит их отцу, то она дожидалась только минуты, когда к ней
возвратится наконец спокойствие. Однако сейчас она сетовала мистеру
Уэнтуорту на то, как она обеспокоена, и даже принялась перечислять все,
что ее беспокоит, когда вошел Феликс.
Оторвавшись от чтения бостонских "Известий", мистер Уэнтуорт сидел,
положив нога на ногу, обратив к дочери праведное бесстрастное лицо. Феликс
вошел в комнату, улыбаясь, как бы всем своим видом говоря, что ему надо
сообщить что-то важное, и дядя смотрел на него так, словно он ожидал этого
и вместе с тем хотел бы предотвратить. Феликс с его необыкновенным даром
красноречия стал постепенно внушать опасения своему дяде, который все еще
не мог прийти к твердому мнению насчет того, как держаться с племянником.
Впервые в жизни мистер Уэнтуорт стремился уклониться от ответственности;
он всей душой желал, чтобы ему не пришлось решать, как следует относиться
к легкомысленному витийству Феликса. Он жил в вечном страхе, что племянник
выманит у него согласие на одно из своих сомнительных предложений; и
внутренний голос подсказывал старому джентльмену, что самый надежный путь
- не пускаться с Феликсом в рассуждения. Мистер Уэнтуорт надеялся, что
приятный эпизод, каковым являлся визит племянника, благополучно минует, не
заставив его проявить еще большую непоследовательность.
Феликс посмотрел с понимающим видом на Шарлотту, потом на мистера
Уэнтуорта и снова на Шарлотту. Мистер Уэнтуорт обратил к племяннику свое
благородное с нахмуренными бровями чело и разгладил верхний лист
"Известий".
- Мне полагалось бы явиться с букетом, - сказал, смеясь, Феликс. - Во
Франции так принято.
- Мы не во Франции, - ответил мистер Уэнтуорт сдержанно, между тем как
Шарлотта смотрела на Феликса не отрывая глаз.
- Да, по счастью, мы не во Франции. Боюсь, мне пришлось бы там во много
раз хуже. Шарлотта, голубушка, вы оказали мне милую услугу, о которой я
вас просил? - И Феликс склонился перед ней в легком поклоне, как будто
кто-то его ей представлял. Шарлотта смотрела на него чуть ли не с испугом,
а мистер Уэнтуорт подумал: вот оно начинается, сейчас Феликс пустится с
ним в рассуждения.
- А для чего букет? - спросил он, желая отвлечь внимание собеседника.
Феликс смотрел на него улыбаясь.
- Pour la demande! [Чтобы сделать предложение! (фр.)] - Придвинув стул,
Феликс с какой-то нарочитой торжественностью сел, держа в руке шляпу. Он
снова повернулся к Шарлотте. - Шарлотта, душа моя, голубушка, -
пробормотал он, - вы не предали меня? Не перекинулись на другую сторону?
Шарлотта поднялась, и, хоть по ней это было не видно; у нее все внутри
дрожало.
- Вы сами должны говорить с отцом, - сказала она. - Вы достаточно для
этого умны.
Феликс тоже поднялся, он попросил ее остаться.
- Мне легче говорить, обращаясь к публике, - заявил он.
- Надеюсь, речь пойдет не о чем-нибудь неприятном? - сказал мистер
Уэнтуорт.
- Речь пойдет о моем счастье! - Феликс положил шляпу и снова сел, зажав
коленями стиснутые руки. - Мой дорогой дядя, - сказал он, - я жажду всей
душой жениться на вашей дочери Гертруде. - Шарлотта медленно опустилась на
стул, а мистер Уэнтуорт сидел и смотрел прямо перед собой застывшим от
изумления взглядом, и свет, который сквозил в его лице, могла бы испускать
глыба льда. Он все смотрел и смотрел и не произносил ни слова. Феликс,
по-прежнему стиснув руки, откинулся назад. - А! Вам это не по душе. Этого
я и боялся. - Он густо покраснел, и, заметив это, Шарлотта сказала себе,
что первый раз видит, как Феликс краснеет. Она и сама, глядя на него,
покраснела, подумав, что, должно быть, он ужасно влюблен.
- Это очень неожиданно, - сказал наконец мистер Уэнтуорт.
- Разве вы ни о чем не догадывались, дорогой дядя? - спросил Феликс. -
Это только доказывает, что я вел себя крайне благоразумно. Да, так я и
знал, что вам это будет не по душе.
- Это очень серьезно, Феликс, - сказал мистер Уэнтуорт.
- Вы считаете, что я нарушил законы гостеприимства! - воскликнул, снова
улыбаясь, Феликс.
- Нарушили законы гостеприимства? - медленно повторил его дядя.
- Феликс и мне это говорил, - добросовестно подтвердила Шарлотта.
- Ну конечно же, вы так считаете. Не отрицайте! - продолжал Феликс. - И
я, безусловно, их нарушил. Единственное, что я могу сказать в свое
оправдание: грех это, пожалуй, простительный. Я просто совершенно потерял
голову; тут уж ничего не поделаешь. Хоть вы и отец Гертруды, не думаю,
дорогой дядя, что вы представляете себе, до какой степени она
обворожительна. У нее все задатки необычайно, я бы даже сказал,
неповторимо обворожительной женщины.
- Меня всегда заботило, как сложится ее судьба, - сказал мистер
Уэнтуорт. - Мы всегда желали ей счастья.
- Вот оно, ее счастье! - заявил Феликс. - Я сделаю ее счастливой. И она
так думает. Неужели вы этого не видите?
- Я вижу, что она очень изменилась, - заявил мистер Уэнтуорт, и
бесстрастный, невыразительный тон, каким это было сказано, открыл Феликсу
всю глубину его протеста. - Возможно, она, как вы говорите, становится
обворожительной женщиной, только и всего.
- В душе Гертруда такая серьезная, такая верная, - мягко сказала
Шарлотта, устремив взгляд на отца.
- У меня сердце радуется, когда вы ее хвалите! - вскричал Феликс.
- У нее очень своеобразный характер, - сказал мистер Уэнтуорт.
- И это тоже похвала! - подхватил Феликс. - Я понимаю, я совсем не тот
муж, о каком вы для нее мечтали. У меня нет ни состояния, ни положения в
обществе. Я не могу предоставить ей достойное ее место в свете. Место в
свете, где она могла бы проявить свои таланты, - вот что ей нужно.
- Место, где она могла бы выполнить свой долг! - заметил мистер
Уэнтуорт.
- Ах, как прекрасно она его выполняет... свой долг. Как глубоко она его
сознает! - воскликнул с сияющим лицом Феликс. - Но что-что, а для этого,
дорогой дядя, у нее будут все возможности. - Мистер Уэнтуорт и Шарлотта
смотрели на него с таким видом, будто перед ними петляла борзая. -
Конечно, со мной она зароет свои таланты в землю, они так и останутся под
спудом, - продолжал Феликс. - Увы, я и есть этот спуд. Знаю, что я вам
более или менее по сердцу, вы не раз давали мне это понять; но вы
считаете, что я легкомысленный, что у меня нет ни гроша за душой и что я
вел себя весьма неприглядно. Вы правы, правы, тысячу раз правы. Кем я
только не был - скрипачом, художником, актером... и все же: во-первых,
думаю, вы преувеличиваете, вы приписываете мне то, что на самом деле мне
не свойственно. Да, я богема, но в кругу богемы я всегда слыл
джентльменом; мне жаль, что здесь нет моих старых camarades [товарищей
(фр.)], они бы вам подтвердили. Я любил свободу, не спорю, но никогда не
употреблял ее во зло. В смертных грехах я неповинен; я не посягал ни на
имущество ближнего, ни на его жену (*24). Так что, видите, дорогой дядя,
как обстоит дело. - Не видеть мистер Уэнтуорт не мог, его холодные голубые
глаза смотрели очень пристально. - Ну и, кроме того, c'est fini! [с этим
покончено (фр.)] Все это позади. Je me range [я остепенился (фр.)]. Взялся
за ум. Как оказалось, я могу заработать на жизнь - и весьма сносную -
странствуя по свету и рисуя плохие портреты. Спору нет, профессия не
слишком завидная, но вполне почтенная. Этого вы ведь не станете отрицать.
О чем бишь я... так вот, я сказал: странствуя по свету. Этого я тоже не
стану отрицать; боюсь, таков уж мой удел - странствовать в поисках
приятных моделей. Под приятными я разумею тех, кто падок слегка на лесть и
готов расщедриться. Гертруда утверждает, что охотно будет сопровождать
меня в моих странствиях и занимать во время сеансов мои модели. Ей это
даже представляется заманчивым; и уж раз об этом зашла речь, то,
в-третьих, я Гертруде нравлюсь. Вы только вызовите ее на разговор, и она
сама вам это скажет.
Язык Феликса явно двигался слишком быстро, и воображение слушателей за
ним не поспевало; от потоков его красноречия, как от раскачивающейся в
водах глубокого спокойного озера лодки, расходились круги молчания. Но и
тогда, когда сам Феликс тоже замолкал и сидел в ожидании ответа, устремляя
глаза то на отца, то на дочь, он все равно как бы продолжал говорить,
убеждать и своей сияющей нетерпением улыбкой, и взлетом бровей, и
выразительным ртом.
- Нет, дело не в том, что у вас нет средств, - сказал, прерывая долгое
суровое безмолвие мистер Уэнтуорт.
- Как чудесно это слышать от вас! Но ведь и не в том, что у меня нет
характера - потому что характер у меня есть: не скала, конечно, а какой-то
осколочек, но на него вполне можно положиться.
- Папа, мне кажется, надо сказать Феликсу, что все дело в мистере
Брэнде, - проговорила с бесконечной мягкостью в голосе Шарлотта.
- Нет, не только в мистере Брэнде, - заявил мистер Уэнтуорт
внушительно. Он долго, глядя на свое колено, молчал. - Мне трудно это
объяснить. - Очевидно, ему очень хотелось быть справедливым. - Все дело,
как говорит мистер Брэнд, в нравственных основаниях, в том, хорошо ли это
для Гертруды.
- Что может быть лучше? Что может быть лучше, дорогой дядя? - убеждал
Феликс и как бы для большей убедительности встал и подошел к мистеру
Уэнтуорту. Дядя его, который сидел, глядя все так же на свое колено, когда
Феликс поднялся с места, перевел взгляд на ручку находившейся напротив
него двери. - Что может быть лучше для девушки, чем выйти замуж за
человека, которого она любит! - воскликнул Феликс.
Мистер Уэнтуорт увидел, что ручка двери повернулась и дверь
приотворилась; она так и оставалась приотворенной, пока Феликс не изрек до
конца сию отрадную истину. Однако, как только он договорил, дверь
распахнулась, на пороге стояла Гертруда. Она казалась очень взволнованной,
что-то сверкало во взоре ее милых, без блеска глаз. Она медленно, но с
решительным видом вошла в комнату и, мягко прикрыв за собой дверь, обвела
их всех взглядом. Феликс устремился к ней и предложил ей с нежной
учтивостью руку; Шарлотта потеснилась, предоставляя ей место на диване. Но
Гертруда заложила руки за спину и в сторону дивана даже не поглядела.
- Мы говорим о вас! - сказал Феликс.
- Я знаю, - ответила она. - Потому я и пришла. - И она обратила глаза
на отца, который, в свою очередь, смотрел на нее очень пристально. Во
взгляде его холодных голубых глаз светилось подобие просьбы, призыва
образумиться.
- Хорошо, что ты здесь, - сказал он. - Мы как раз решаем твою судьбу.
- Зачем вам этим заниматься, - сказала Гертруда, - предоставьте это
мне!
- Иными словами - мне! - воскликнул Феликс.
- Я предоставляю конечное решение воле более мудрой, чем наша, -
проговорил старый джентльмен.
Феликс провел рукой по лбу.
- Но, en attendant [ожидая (фр.)] решения мудрой воли, должен сказать,
что у вашего отца нет доверия.
- Ты не доверяешь Феликсу? - нахмурилась Гертруда.
Отец и сестра впервые видели ее такой. Шарлотта, встав с дивана,
подошла к ней, как бы желая ее обнять, но, устрашившись, так и не
рискнула.
Мистер Уэнтуорт был, однако, неустрашим.
- У меня больше доверия к Феликсу, чем к тебе.
- Ты никогда мне не доверял, никогда! Не знаю почему.
- Сестра, сестра! - прошептала Шарлотта.
- Ты всегда нуждалась в руководстве, - заявил мистер Уэнтуорт. - У тебя
трудный характер.
- Почему вы называете его трудным? Он мог бы быть легким, если бы вы
этому не препятствовали. Вы не давали мне быть самой собой. Не понимаю,
чего вы от меня хотели. И хуже всех был мистер Брэнд.
Шарлотта рискнула наконец прикоснуться к сестре. Она положила ей обе
руки на плечо.
- Он так тебя любит, - сказала она почти шепотом.
Гертруда несколько секунд внимательно на нее смотрела, потом
поцеловала.
- Нет, - сказала она. - Он меня не любит.
- Вот и коляска, - заметил вместо ответа Клиффорд.
- Забудьте вы на минуту про эту коляску. Вы знаете, что я вас покидаю?
- Вы имеете в виду - сейчас?
- Я имею в виду - через несколько дней. Я уезжаю совсем.
- Вы возвращаетесь в Европу?
- Вы угадали, и вы должны побывать в Европе и навестить меня там.
- Да, да, я там побываю.
- Но до того, - заявила Евгения, - вы должны навестить меня здесь.
- Ладно, только я уж буду держаться подальше от этой темной комнаты! -
заявил ее наивный молодой родственник.
Баронесса помолчала.
- Вы правы, вы должны прийти смело... открыто. Так будет гораздо лучше.
Теперь я это вижу.
- И я вижу, - воскликнул Клиффорд. - Ах ты... что там с этой коляской!
- добавил он тут же, уловив своим привычным ухом какой-то неположенный
скрип колес у подаваемого в этот момент к крыльцу бостонского экипажа и
бросаясь со всех ног выяснять причину столь серьезной неисправности.
Баронесса, возвращаясь домой одна при свете звезд, спрашивала себя:
неужели она так и уедет ни с чем? Неужели она так ни с чем и уедет?
В маленьком кружке, составившемся возле двух джентльменов из Бостона,
Гертруда Уэнтуорт сидела молчаливой зрительницей. Сами гости были ей
неинтересны; она наблюдала за мадам Мюнстер, как наблюдала теперь за ней
постоянно. Она знала, что и Евгении гости неинтересны, что она скучает, и
Гертруда прилежно изучала, каким образом Евгения, несмотря на все свое
безразличие, свою рассеянность, умудряется сохранить этот чарующий тон.
Гертруда тоже хотела бы обрести этот тон; она решила выработать его в себе
и желала одного, чтобы - ради большего очарования - ей впредь приходилось
как можно чаще скучать. В то время как Гертруда занималась своими
скрупулезными наблюдениями, Феликс Янг отправился на поиски Шарлотты,
которой ему надо было кое-что сказать. Ему вот уже несколько дней как надо
было кое-что сказать Шарлотте. И нынче вечером диктуемая чувством приличия
необходимость этого важного разговора окончательно назрела и переросла в
радостное нетерпение. Он слонялся по просторному нижнему этажу, переходя
из одной пустынной комнаты в другую, и наконец набрел на эту молодую леди
в небольшом помещении, именуемом по не совсем понятным причинам "конторой"
мистера Уэнтуорта и представлявшем собой тщательно прибранную, без единой
пылинки, комнату, где на одной стене выстроились стройными рядами своды
законов в потемневших от времени кожаных переплетах, на другой висела
огромная карта Соединенных Штатов с теснившимися по обе стороны от нее
гравюрами Рафаэлевых мадонн, а на третьей было несколько витрин с
засушенными жуками и бабочками. Сидя под лампой, Шарлотта вышивала по
канве комнатную туфлю. Феликс не стал спрашивать, кому она
предназначается; туфля была очень большая.
Придвинув поближе к Шарлотте стул, Феликс сел, улыбаясь по своему
обыкновению, но сначала ни слова не говоря. Задержав в воздухе иглу,
Шарлотта смотрела на него с тем робким и трепещущим видом, который
появлялся у нее всякий раз, как к ней приближался ее иностранный кузен.
Было в нем что-то, удесятерявшее скромность Шарлотты, ее застенчивость;
если бы это зависело только от нее, она предпочла бы никогда не оставаться
с ним наедине; и в самом деле, знал бы ее иностранный кузен, которого она,
между прочим, считала человеком в высшей степени незаурядным, блестящим,
доброжелательным, - знал бы он, к каким она прибегала боязливым
ухищрениям, чтобы, упаси бог, не оказаться с ним tete-a-tete [с глазу на
глаз (фр.)]. Бедняжка Шарлотта вряд ли могла бы объяснить, чем это
вызвано, не погрешив против себя или своего кузена; единственное, что она
могла бы сказать - вернее, чего она в жизни бы не сказала, - что в таком
слишком уж мужском обществе ей не по себе. Поэтому она не испытала
успокоения, когда Феликс, сияя восторгом, еще больше подчеркивавшим смысл
его слов, начал:
- Моя дорогая кузина, какое счастье, что я застал вас одну.
- Я очень часто сижу одна, - заметила Шарлотта и тут же добавила: - Но
я не чувствую себя от этого одинокой.
- Такая умная женщина, как вы, не может чувствовать себя одинокой, -
сказал Феликс, - ведь с ней всегда ее верный друг, ее прекрасная работа. -
И он бросил взгляд на большую комнатную туфлю.
- Я люблю работать, - сказала Шарлотта просто.
- И я тоже, - заявил ее собеседник. - Правда, я люблю и
побездельничать, но к вам я пришел не от безделья. Мне надо сказать вам
одну важную вещь.
- Ну конечно, - пробормотала Шарлотта, - если вам надо...
- Моя дорогая кузина, - сказал Феликс. - Я не собираюсь говорить ничего
такого, что не предназначено для ушей молодой леди. По крайней мере так
мне кажется. Впрочем, voyons [послушайте (фр.)], предоставляю судить об
этом вам. Я без памяти влюблен.
- Но, Феликс... - начала Шарлотта Уэнтуорт очень сдержанно. Однако
именно ее сдержанность и не позволила ей докончить фразу.
- Я влюблен в вашу сестру, влюблен без памяти, Шарлотта, без памяти! -
продолжал молодой человек. Шарлотта опустила на колени вышивание и,
положив поверх него свои сжатые руки, сидела, не поднимая глаз. - Одним
словом, моя дорогая кузина, я влюблен, - сказал Феликс. - И я хочу, чтобы
вы мне помогли.
- Помогла вам? - спросила дрожащим голосом Шарлотта.
- Я не имею в виду вашу сестру, с ней мы прекрасно друг друга понимаем;
о, какой у нее дар понимания! Я имею в виду вашего отца и вообще всех, в
том числе и мистера Брэнда.
- Бедный мистер Брэнд! - сказала медленно и с такой искренностью
Шарлотта, что Феликсу сразу стало ясно: молодой священник не посвятил ее в
их недавний разговор.
- Полно вам говорить "бедный" мистер Брэнд! Мне совсем не жаль мистера
Брэнда. Мне жаль немного вашего отца; я не хотел бы его ничем огорчить.
Поэтому я и прошу вас похлопотать за меня. Как, по-вашему, я выгляжу не
слишком неприглядно?
- Неприглядно?! - ахнула Шарлотта, в глазах которой Феликс был
олицетворением всего, что есть в джентльменах изысканного и блестящего.
- Я говорю не про свой внешний вид, - сказал, рассмеявшись, Феликс,
поскольку Шарлотта упорно смотрела на его ботинки. - Я говорю про свое
поведение. Как, по-вашему, я не нарушил законы гостеприимства?
- Тем... тем, что полюбили Гертруду? - спросила Шарлотта.
- Тем, что я объяснился. Потому что объяснение состоялось, Шарлотта; я
не хочу ничего от вас скрывать... Оно состоялось. Конечно, я хочу на ней
жениться, в этом-то вся и трудность. Я держался сколько мог; но она так
пленительна! Она очень необычна, Шарлотта, я не думаю, что вы ее на самом
деле знаете. - Шарлотта снова взялась за вышивание и тут же снова его
отложила. - Мне известно, что ваш отец мечтал о лучшей для нее партии, -
продолжал Феликс. - И, наверное, вы разделяли его мечты. Вы хотели выдать
ее замуж за мистера Брэнда.
- О нет, - сказала Шарлотта, - мистер Брэнд всегда восхищался ею. Но мы
ничего такого не хотели.
Феликс удивленно на нее посмотрел.
- Но ведь речь шла о браке?
- Да. Но мы не хотели выдавать ее.
- A la bonne heure! [В добрый час! (фр.)] Дело в том, что это очень
рискованно. С этими вынужденными браками потом не оберешься бед.
- Никто не стал бы ее вынуждать, Феликс, - сказала Шарлотта.
- Я рад это слышать. Потому что в этих случаях даже самая безупречная
женщина невольно начинает думать о том, чем себя вознаградить. На
горизонте появляется какой-нибудь красавчик, и voila! [вот вам! (фр.)] -
Шарлотта сидела молча, не поднимая глаз, и Феликс через секунду добавил: -
Почему вы отложили туфлю? Мне так приятно смотреть на вас, когда вы
вышиваете.
Шарлотта взялась за свою многоцветную канву и с отсутствующим видом
украсила несколькими синими стежками большую круглую розу.
- Если Гертруда так... так необычна, - сказала она, - почему же вы
хотите на ней жениться?
- Именно поэтому, дорогая Шарлотта. Мне нравятся необычные женщины,
всегда нравились. Спросите Евгению! А Гертруда неповторима, она говорит
такие бесподобные вещи.
Шарлотта подняла глаза и, как бы желая подчеркнуть укоризненный смысл
своих слов, чуть ли не в первый раз на него посмотрела.
- Ваше влияние на нее очень велико.
- И да, и нет! - сказал Феликс. - Сначала, наверное, это было так. А
сейчас неизвестно, кто на кого влияет больше: скорей всего, в равной мере.
Ее власть надо мной сильна - ведь Гертруда очень сильная. Я не думаю, что
вы ее знаете; она такая одаренная натура!
- О да, Феликс, я всегда считала, что Гертруда - одаренная натура.
- Это вы говорите сейчас. Постойте, то ли еще будет! - вскричал молодой
человек. - Она нераспустившийся цветок. Дайте мне сорвать ее с отчего
древа, и вы увидите, как она расцветет. Я уверен, вы этому порадуетесь.
- Я вас не понимаю, - пробормотала Шарлотта. - Я неспособна, Феликс.
- Но это вы ведь способны понять - я прошу вас замолвить за меня слово
перед вашим отцом. Он считает меня, что вполне естественно, легкомысленным
малым, богемой, прожигателем жизни. Скажите ему, что это не так, а если
когда-то и было так, я все забыл. Я люблю радости жизни, не спорю, но
невинные радости. Горе - оно и есть горе. А вот радости, как вы знаете,
бывают самого разного толка. Скажите ему, что Гертруда - нераспустившийся
цветок и что я человек серьезный.
Шарлотта встала и медленно свернула свое вышивание.
- Мы знаем, Феликс, что сердце у вас доброе, - сказала она. - Но нам
жаль мистера Брэнда.
- Ну конечно, вам в особенности! Потому что, - поспешил он добавить, -
вы женщина. Но мне ничуть его не жаль. Любому мужчине на его месте
достаточно было бы того, что в нем принимаете участие вы.
- Мистеру Брэнду этого недостаточно, - сказала просто Шарлотта и
замерла, как бы послушно дожидаясь, не скажет ли ей Феликс еще
чего-нибудь.
- Мистер Брэнд теперь не так уж стремится к этому браку, - не замедлил
сказать Феликс. - Ваша сестра пугает его; она кажется ему слишком
легкомысленной.
Шарлотта смотрела на него умоляюще своими прекрасными глазами, в
которых, казалось, вот-вот появятся слезы.
- Феликс, Феликс! - воскликнула она. - Что вы с ней сделали?
- Думаю, она спала, а я ее разбудил!
Судя по всему, Шарлотта не смогла удержать слез; она тут же вышла из
комнаты. И Феликс, который о чем-то размышлял, глядя ей вслед, был,
очевидно, так жесток, что испытал от ее слез удовлетворение.
В ту-же ночь Гертруда, молчаливая и серьезная, вышла к нему в сад; это
было что-то вроде свидания. Гертруде, как оказалось, свидания нравились.
Сорвав веточку гелиотропа, она воткнула ее в корсаж; но она не произнесла
ни слова. Они шли по садовой дорожке, и Феликс смотрел на этот едва
обозначавшийся при свете звезд прямоугольный гостеприимный дом, где во
всех окнах было темно.
- Меня немного мучит совесть, - сказал он. - Я не должен был так с вами
встречаться - до того, как получил согласие вашего отца.
Гертруда несколько секунд на него смотрела.
- Я вас не понимаю.
- Вы очень часто это говорите, - сказал Феликс. - При том, что мы так
плохо друг друга понимаем, надо только удивляться, что мы так хорошо
ладим.
- Но с тех пор как вы приехали, мы только и делаем, что встречаемся -
встречаемся без всех, одни. Когда я в первый раз вас увидела, мы были с
вами одни, - продолжала Гертруда. - В чем же разница? В том, что сейчас
ночь?
- Разница в том, Гертруда, - сказал, преграждая ей путь, Феликс, - что
я люблю вас... люблю больше, чем раньше.
И они стояли в напоенной теплом тишине в двух шагах от темного дома и
говорили.
- Я обратился к Шарлотте, пытался до разговора с вашим отцом заручиться
ее поддержкой. Но она полна какого-то благородного упрямства; виданное ли
дело, чтобы женщина во что бы то ни стало хотела действовать себе во вред?
- Вы слишком осторожны, - сказала Гертруда, - слишком дипломатичны.
- Не затем я приехал сюда, - вскричал молодой человек, - чтобы кто-то
из-за меня стал несчастным!
Гертруда постояла несколько секунд, озираясь в благоухающем ночном
мраке.
- Я сделаю все, что вы пожелаете, - сказала она.
- Например? - спросил, улыбаясь, Феликс.
- Уеду отсюда. Я сделаю все, что вы пожелаете.
Феликс смотрел на нее с благоговейным восторгом.
- Да, мы уедем, - сказал он. - Но сначала мы восстановим согласие.
Гертруда снова стояла, озираясь по сторонам, и вдруг у нее вырвалось из
глубины души:
- Почему из-за них всегда чувствуешь себя виноватой? Почему все должно
даваться с таким трудом? Почему они не могут понять?
- Я заставлю их понять! - сказал Феликс. Он продел ее руку в свою, и
они еще с полчаса бродили по саду и говорили.
Феликс подождал два дня, предоставляя Шарлотте возможность просить за
него, а на третий день стал искать встречи с дядей. Дело было утром,
мистер Уэнтуорт сидел у себя в конторе, и Феликс, войдя к нему, застал там
и Шарлотту, о чем-то совещавшуюся с отцом. После разговора с Феликсом
Шарлотта не отходила от мистера Уэнтуорта ни на шаг. Твердо решив, что ее
долг передать ему слово в слово страстную просьбу кузена, она следовала за
отцом словно тень, чтобы он оказался поблизости в ту минуту, как она
соберется с духом и сможет приступить к разговору. У бедняжки Шарлотты,
естественно, не хватало духу заговорить с ним на эту тему, особенно когда
ей приходили на память кое-какие предположения Феликса. День за днем все
крепче заколачивать гроб, где лежит приготовленное для погребения
непризнанное, но милое вам дитя вашего заблудшего сердца, - занятие во
всех случаях не из приятных, и оно не становится легче оттого, что дерзкие
непонятные слова разговорчивого иностранца вызвали из царства теней
призрак удушенной вами былой мечты. Что имел в виду Феликс, заявив, будто
мистер Брэнд не так уж теперь стремится к этому браку? Приунывший на самом
законном основании поклонник ее сестры ничем перед ней не обнаруживал, что
он дрогнул. Шарлотта трепетала с головы до ног, когда нет-нет да и
позволяла себе на миг поверить, что, быть может, мистер Брэнд втайне
дрогнул; а поскольку ей казалось, что слова Феликса обретут большую силу,
если она повторит их отцу, то она дожидалась только минуты, когда к ней
возвратится наконец спокойствие. Однако сейчас она сетовала мистеру
Уэнтуорту на то, как она обеспокоена, и даже принялась перечислять все,
что ее беспокоит, когда вошел Феликс.
Оторвавшись от чтения бостонских "Известий", мистер Уэнтуорт сидел,
положив нога на ногу, обратив к дочери праведное бесстрастное лицо. Феликс
вошел в комнату, улыбаясь, как бы всем своим видом говоря, что ему надо
сообщить что-то важное, и дядя смотрел на него так, словно он ожидал этого
и вместе с тем хотел бы предотвратить. Феликс с его необыкновенным даром
красноречия стал постепенно внушать опасения своему дяде, который все еще
не мог прийти к твердому мнению насчет того, как держаться с племянником.
Впервые в жизни мистер Уэнтуорт стремился уклониться от ответственности;
он всей душой желал, чтобы ему не пришлось решать, как следует относиться
к легкомысленному витийству Феликса. Он жил в вечном страхе, что племянник
выманит у него согласие на одно из своих сомнительных предложений; и
внутренний голос подсказывал старому джентльмену, что самый надежный путь
- не пускаться с Феликсом в рассуждения. Мистер Уэнтуорт надеялся, что
приятный эпизод, каковым являлся визит племянника, благополучно минует, не
заставив его проявить еще большую непоследовательность.
Феликс посмотрел с понимающим видом на Шарлотту, потом на мистера
Уэнтуорта и снова на Шарлотту. Мистер Уэнтуорт обратил к племяннику свое
благородное с нахмуренными бровями чело и разгладил верхний лист
"Известий".
- Мне полагалось бы явиться с букетом, - сказал, смеясь, Феликс. - Во
Франции так принято.
- Мы не во Франции, - ответил мистер Уэнтуорт сдержанно, между тем как
Шарлотта смотрела на Феликса не отрывая глаз.
- Да, по счастью, мы не во Франции. Боюсь, мне пришлось бы там во много
раз хуже. Шарлотта, голубушка, вы оказали мне милую услугу, о которой я
вас просил? - И Феликс склонился перед ней в легком поклоне, как будто
кто-то его ей представлял. Шарлотта смотрела на него чуть ли не с испугом,
а мистер Уэнтуорт подумал: вот оно начинается, сейчас Феликс пустится с
ним в рассуждения.
- А для чего букет? - спросил он, желая отвлечь внимание собеседника.
Феликс смотрел на него улыбаясь.
- Pour la demande! [Чтобы сделать предложение! (фр.)] - Придвинув стул,
Феликс с какой-то нарочитой торжественностью сел, держа в руке шляпу. Он
снова повернулся к Шарлотте. - Шарлотта, душа моя, голубушка, -
пробормотал он, - вы не предали меня? Не перекинулись на другую сторону?
Шарлотта поднялась, и, хоть по ней это было не видно; у нее все внутри
дрожало.
- Вы сами должны говорить с отцом, - сказала она. - Вы достаточно для
этого умны.
Феликс тоже поднялся, он попросил ее остаться.
- Мне легче говорить, обращаясь к публике, - заявил он.
- Надеюсь, речь пойдет не о чем-нибудь неприятном? - сказал мистер
Уэнтуорт.
- Речь пойдет о моем счастье! - Феликс положил шляпу и снова сел, зажав
коленями стиснутые руки. - Мой дорогой дядя, - сказал он, - я жажду всей
душой жениться на вашей дочери Гертруде. - Шарлотта медленно опустилась на
стул, а мистер Уэнтуорт сидел и смотрел прямо перед собой застывшим от
изумления взглядом, и свет, который сквозил в его лице, могла бы испускать
глыба льда. Он все смотрел и смотрел и не произносил ни слова. Феликс,
по-прежнему стиснув руки, откинулся назад. - А! Вам это не по душе. Этого
я и боялся. - Он густо покраснел, и, заметив это, Шарлотта сказала себе,
что первый раз видит, как Феликс краснеет. Она и сама, глядя на него,
покраснела, подумав, что, должно быть, он ужасно влюблен.
- Это очень неожиданно, - сказал наконец мистер Уэнтуорт.
- Разве вы ни о чем не догадывались, дорогой дядя? - спросил Феликс. -
Это только доказывает, что я вел себя крайне благоразумно. Да, так я и
знал, что вам это будет не по душе.
- Это очень серьезно, Феликс, - сказал мистер Уэнтуорт.
- Вы считаете, что я нарушил законы гостеприимства! - воскликнул, снова
улыбаясь, Феликс.
- Нарушили законы гостеприимства? - медленно повторил его дядя.
- Феликс и мне это говорил, - добросовестно подтвердила Шарлотта.
- Ну конечно же, вы так считаете. Не отрицайте! - продолжал Феликс. - И
я, безусловно, их нарушил. Единственное, что я могу сказать в свое
оправдание: грех это, пожалуй, простительный. Я просто совершенно потерял
голову; тут уж ничего не поделаешь. Хоть вы и отец Гертруды, не думаю,
дорогой дядя, что вы представляете себе, до какой степени она
обворожительна. У нее все задатки необычайно, я бы даже сказал,
неповторимо обворожительной женщины.
- Меня всегда заботило, как сложится ее судьба, - сказал мистер
Уэнтуорт. - Мы всегда желали ей счастья.
- Вот оно, ее счастье! - заявил Феликс. - Я сделаю ее счастливой. И она
так думает. Неужели вы этого не видите?
- Я вижу, что она очень изменилась, - заявил мистер Уэнтуорт, и
бесстрастный, невыразительный тон, каким это было сказано, открыл Феликсу
всю глубину его протеста. - Возможно, она, как вы говорите, становится
обворожительной женщиной, только и всего.
- В душе Гертруда такая серьезная, такая верная, - мягко сказала
Шарлотта, устремив взгляд на отца.
- У меня сердце радуется, когда вы ее хвалите! - вскричал Феликс.
- У нее очень своеобразный характер, - сказал мистер Уэнтуорт.
- И это тоже похвала! - подхватил Феликс. - Я понимаю, я совсем не тот
муж, о каком вы для нее мечтали. У меня нет ни состояния, ни положения в
обществе. Я не могу предоставить ей достойное ее место в свете. Место в
свете, где она могла бы проявить свои таланты, - вот что ей нужно.
- Место, где она могла бы выполнить свой долг! - заметил мистер
Уэнтуорт.
- Ах, как прекрасно она его выполняет... свой долг. Как глубоко она его
сознает! - воскликнул с сияющим лицом Феликс. - Но что-что, а для этого,
дорогой дядя, у нее будут все возможности. - Мистер Уэнтуорт и Шарлотта
смотрели на него с таким видом, будто перед ними петляла борзая. -
Конечно, со мной она зароет свои таланты в землю, они так и останутся под
спудом, - продолжал Феликс. - Увы, я и есть этот спуд. Знаю, что я вам
более или менее по сердцу, вы не раз давали мне это понять; но вы
считаете, что я легкомысленный, что у меня нет ни гроша за душой и что я
вел себя весьма неприглядно. Вы правы, правы, тысячу раз правы. Кем я
только не был - скрипачом, художником, актером... и все же: во-первых,
думаю, вы преувеличиваете, вы приписываете мне то, что на самом деле мне
не свойственно. Да, я богема, но в кругу богемы я всегда слыл
джентльменом; мне жаль, что здесь нет моих старых camarades [товарищей
(фр.)], они бы вам подтвердили. Я любил свободу, не спорю, но никогда не
употреблял ее во зло. В смертных грехах я неповинен; я не посягал ни на
имущество ближнего, ни на его жену (*24). Так что, видите, дорогой дядя,
как обстоит дело. - Не видеть мистер Уэнтуорт не мог, его холодные голубые
глаза смотрели очень пристально. - Ну и, кроме того, c'est fini! [с этим
покончено (фр.)] Все это позади. Je me range [я остепенился (фр.)]. Взялся
за ум. Как оказалось, я могу заработать на жизнь - и весьма сносную -
странствуя по свету и рисуя плохие портреты. Спору нет, профессия не
слишком завидная, но вполне почтенная. Этого вы ведь не станете отрицать.
О чем бишь я... так вот, я сказал: странствуя по свету. Этого я тоже не
стану отрицать; боюсь, таков уж мой удел - странствовать в поисках
приятных моделей. Под приятными я разумею тех, кто падок слегка на лесть и
готов расщедриться. Гертруда утверждает, что охотно будет сопровождать
меня в моих странствиях и занимать во время сеансов мои модели. Ей это
даже представляется заманчивым; и уж раз об этом зашла речь, то,
в-третьих, я Гертруде нравлюсь. Вы только вызовите ее на разговор, и она
сама вам это скажет.
Язык Феликса явно двигался слишком быстро, и воображение слушателей за
ним не поспевало; от потоков его красноречия, как от раскачивающейся в
водах глубокого спокойного озера лодки, расходились круги молчания. Но и
тогда, когда сам Феликс тоже замолкал и сидел в ожидании ответа, устремляя
глаза то на отца, то на дочь, он все равно как бы продолжал говорить,
убеждать и своей сияющей нетерпением улыбкой, и взлетом бровей, и
выразительным ртом.
- Нет, дело не в том, что у вас нет средств, - сказал, прерывая долгое
суровое безмолвие мистер Уэнтуорт.
- Как чудесно это слышать от вас! Но ведь и не в том, что у меня нет
характера - потому что характер у меня есть: не скала, конечно, а какой-то
осколочек, но на него вполне можно положиться.
- Папа, мне кажется, надо сказать Феликсу, что все дело в мистере
Брэнде, - проговорила с бесконечной мягкостью в голосе Шарлотта.
- Нет, не только в мистере Брэнде, - заявил мистер Уэнтуорт
внушительно. Он долго, глядя на свое колено, молчал. - Мне трудно это
объяснить. - Очевидно, ему очень хотелось быть справедливым. - Все дело,
как говорит мистер Брэнд, в нравственных основаниях, в том, хорошо ли это
для Гертруды.
- Что может быть лучше? Что может быть лучше, дорогой дядя? - убеждал
Феликс и как бы для большей убедительности встал и подошел к мистеру
Уэнтуорту. Дядя его, который сидел, глядя все так же на свое колено, когда
Феликс поднялся с места, перевел взгляд на ручку находившейся напротив
него двери. - Что может быть лучше для девушки, чем выйти замуж за
человека, которого она любит! - воскликнул Феликс.
Мистер Уэнтуорт увидел, что ручка двери повернулась и дверь
приотворилась; она так и оставалась приотворенной, пока Феликс не изрек до
конца сию отрадную истину. Однако, как только он договорил, дверь
распахнулась, на пороге стояла Гертруда. Она казалась очень взволнованной,
что-то сверкало во взоре ее милых, без блеска глаз. Она медленно, но с
решительным видом вошла в комнату и, мягко прикрыв за собой дверь, обвела
их всех взглядом. Феликс устремился к ней и предложил ей с нежной
учтивостью руку; Шарлотта потеснилась, предоставляя ей место на диване. Но
Гертруда заложила руки за спину и в сторону дивана даже не поглядела.
- Мы говорим о вас! - сказал Феликс.
- Я знаю, - ответила она. - Потому я и пришла. - И она обратила глаза
на отца, который, в свою очередь, смотрел на нее очень пристально. Во
взгляде его холодных голубых глаз светилось подобие просьбы, призыва
образумиться.
- Хорошо, что ты здесь, - сказал он. - Мы как раз решаем твою судьбу.
- Зачем вам этим заниматься, - сказала Гертруда, - предоставьте это
мне!
- Иными словами - мне! - воскликнул Феликс.
- Я предоставляю конечное решение воле более мудрой, чем наша, -
проговорил старый джентльмен.
Феликс провел рукой по лбу.
- Но, en attendant [ожидая (фр.)] решения мудрой воли, должен сказать,
что у вашего отца нет доверия.
- Ты не доверяешь Феликсу? - нахмурилась Гертруда.
Отец и сестра впервые видели ее такой. Шарлотта, встав с дивана,
подошла к ней, как бы желая ее обнять, но, устрашившись, так и не
рискнула.
Мистер Уэнтуорт был, однако, неустрашим.
- У меня больше доверия к Феликсу, чем к тебе.
- Ты никогда мне не доверял, никогда! Не знаю почему.
- Сестра, сестра! - прошептала Шарлотта.
- Ты всегда нуждалась в руководстве, - заявил мистер Уэнтуорт. - У тебя
трудный характер.
- Почему вы называете его трудным? Он мог бы быть легким, если бы вы
этому не препятствовали. Вы не давали мне быть самой собой. Не понимаю,
чего вы от меня хотели. И хуже всех был мистер Брэнд.
Шарлотта рискнула наконец прикоснуться к сестре. Она положила ей обе
руки на плечо.
- Он так тебя любит, - сказала она почти шепотом.
Гертруда несколько секунд внимательно на нее смотрела, потом
поцеловала.
- Нет, - сказала она. - Он меня не любит.