Гаррисон Гарри. Билл — герой Галактики, на планете зомби-вампиров

   — Они говорят, что я дезертировала. Ушла в самоволку. Слиняла. Отвалила.
   — А что, разве нет?
   — Конечно, нет. Просто моя магнитная карточка размагнитилась, когда я её су-нула в сломанный автомат для разлива виски, и я не смогла отметиться на работе. А так я всё время была на рабочем месте, за своим столом.
   Долг есть долг, и Биллу пришлось на некоторое время отвлечься от Кисы.
   — А ты, Ухуру? Что ты такого натворил?
   — В обвинительном заключении было написано, что я взорвал сиротский приют, — с широкой улыбкой ответил тот. — Ужасно люблю баловаться с порохом.
   — С порохом? — переспросил Билл, взглянув на мускулистые руки рослого негра. — Приют? Вместе с детишками и всем прочим?
   — Это мне пришили, — сказал Ухуру. — На самом деле я случайно уронил самодельную шутиху в выгребную яму офицерского сортира. Взрыв получился отменный, но никаких сирот поблизости не было, только дерьмо полетело да один лейтенант перепугался до полусмерти.
   — А ты, Рэмбетта?
   — Говорят, я представляю опасность для общества — подумать только! И все по недоразумению, из-за сущей мелочи.
   — По недоразумению?
   — Один сержант пригласил меня с ним пообедать. «Как романтично», — подумала я, ведь я была так молода и невинна. Он обнимал меня, осыпал поцелуями мои нежные губы, гладил меня по.., ну, в общем, в этом роде. Сгорая от стыда и трепеща от робости, я пригрозила, что, если он не перестанет, я ему кое-что отрежу. Он немного испугался, но не перестал, и пришлось мне положить этому конец. Он и в больнице-то пролежал всего каких-то два месяца. Я не виновата, ведь это была самозащита. Стоило поднимать шум из-за такого пустяка!
   — Пожалуй, не стоило, — согласился Билл. — Ларри, а ты?
   — Спроси у Моу.
   — Моу?
   — Спроси у Кэрли.
   — Кэрли?
   — Я ничего не знаю. А знал бы что-нибудь, свалил бы на Ларри. Или на Моу. Насколько мне известно, никто из нас ни в чём не виноват, просто нам не повезло. Конечно, я могу говорить только за себя. Не помню, чтобы мы трое когда-нибудь были одинакового мнения, не важно о чём. Ларри туп как бревно, а Моу — позорное пятно на нашем родословном древе.
   — Похоже, что все это не такие уж серьёзные нарушения, — сказал Билл. — Если это вообще нарушения. Думаю, что никаких осложнений в этом рейсе у нас не будет. Нужно только всем вести себя паиньками до самой беты Дракона. Вот и все.
   Пёс Рыгай всей своей тяжестью прислонился к здоровой ноге Билла и издал неприличный звук. Билл машинально погладил его вонючую голову, но тут же отдёрнул руку и вытер пальцы о штанину.
   — А я? — спросил Мордобой. — Ты про меня забыл.
   — Как раз пришла твоя очередь, приятель, — вкрадчиво сказал Билл. — Ты-то что натворил на самом деле?
   — Да ноги оттяпал полисмену, — ухмыльнулся Мордобой. — Вот этим топором.
   Билл с трудом проглотил слюну и робко улыбнулся.
   — Правда, у меня была уважительная причина, — широко улыбнулся Мордобой, вскинув топор на плечо.
   — Ну конечно, — с облегчением сказал Билл.
   — Достал он меня совсем, — улыбнулся Мордобой ещё шире. — И к тому же у него был такой паскудный вонючий пёс.

Глава 4

   Билл ткнул ложкой в остатки тушёной окры у себя на тарелке. Она уже остыла и консистенцией напоминала перезрелый сельдерей, который сначала подержали в ядерном реакторе, а потом оставили гнить на солнце.
   Вот уже пять недель он сидел на окре, и конца этому видно не было. Сейчас он был бы рад даже гнусной баланде, которой их кормили в казарме, — всё-таки разнообразие. Немного утешало его лишь одно: ступня наконец начала отрастать. Плохо только, что отрастала она как-то странно. Цвет у неё был не розовый, как полагается, а серый. К тому же на ней не видно было ни малейших признаков пальцев — просто серый комок чуть меньше кулака размером. Но она, по крайней мере, уже достаточно выросла, чтобы на неё можно было кое-как ступать, и Билл отложил костыли — он надеялся, что навсегда. Пусть понемногу растёт дальше. Чего у солдата сколько угодно — так это времени.
   — Ну и как команда, рядовой? — спросил капитан Блайт, жадно пожирая свиную отбивную.
   — Всё в порядке, сэр, — солгал Билл.
   Он уже твёрдо усвоил, что не следует раскачивать лодку. Только на прошлой неделе он робко сообщил капитану, что, по мнению команды, давно пора внести какие-нибудь изменения в меню. Кончилось это полным фиаско: Билл был на три дня оставлен без пончика с джемом, а команде пришлось целый день поститься. Моральное состояние от этого ни у кого лучше не стало.
   Сказать по правде, команда становилась угрюмой, злобной, раздражительной и сварливой. Это по чётным дням. А по нечётным она была упрямой, ворчливой и мрачной. Даже в самые благоприятные моменты то один, то другой начинал капризничать. А Билл, оказавшись между двух огней, проклинал собственное невезение, окру и преступное прошлое подопечных.
   Остаток раскисшей окры Билл спрятал в карман. У его новой собаки оказалось, пожалуй, единственное достоинство: Рыгай любил окру, просто души в ней не чаял, при виде её начинал скулить и пускать слюни самым отвратительным образом. Если не считать Кристиансона и Кейна, пёс был единственным существом на борту, которое могло вынести эту гадость. Кристиансон, конечно, мог съесть всё, что угодно, а что касается андроида, то никто не знал, имеется ли у него вообще орган вкуса, а если да, то насколько на него можно положиться.
   Меньше всего Биллу требовалась собака, но отделаться от Рыгая ему было не суждено — по крайней мере, в этом рейсе. Никто, кроме него, не желал иметь с собакой никакого дела. Её спасало только одно — у неё хватало инстинкта самосохранения на то, чтобы оставаться на той половине каюты, которая досталась Биллу. Мордобой часами сидел, поглаживая свой топор и не сводя злобного взгляда с жалкого пса. Исключительно овощная диета ничуть не способствовала улучшению его настроения.
   — Тли, — сказал Кейн, когда начали раздавать пончики. — И ещё маленькие зелёные гусеницы. Прошу прощения, капитан.
   — Не может быть! — взревел капитан. — Опять?
   — Это естественный процесс в таком закрытом помещении, как у нас на корабле, — сказал Кейн. — Здесь нет хищников, которые бы их истребляли.
   — У меня полный корабль хищников, — возразил Блайт, протягивая руку за вторым пончиком. — Билл, соберите снова бригаду для борьбы с вредителями.
   — А что, если попробовать перец? — предложил Билл. — Дома, на ферме, мы уничтожали вредителей смесью мыла с перцем. Это легче, чем собирать их поодиночке. Мы всегда так делали, когда я был молодой...
   — Никому не нужны эти ваши дурацкие деревенские воспоминания, — презрительно сказал Блайт. — Легче! Кто сказал, что это должно быть легче? Заключённым никакие послабления не положены. Есть преступление, должно быть и наказание.
   — Это экологически безопасно — чистая органика, — продолжал Билл с надеждой: он опасался, что команда просто повесит его за ноги, если он снова попытается заставить их собирать козявок вручную.
   — Я не желаю, чтобы мои растения опрыскивали перцем, — заявил капитан. — Это испортит их тонкий и нежный вкус.
   Билл решил оставить при себе очевидное возражение: сам капитан окры никогда и в рот не брал, а значит, не мог иметь никакого представления о её вкусе. Она могла бы стать куда более съедобной, если бы как следует сдобрить её перцем. Даже мыло пришлось бы тут только кстати.
   Билл оказался прав в своих предчувствиях: команда пришла в ярость, когда он сообщил, что предстоит аврал по защите растений от козявок. На этот раз его спасло только то, что капитан предупредил: те, кто откажется, будут до конца рейса подвергнуты одиночному заключению, кормить их станут соком окры, щедро разведённым водой, а срок наказания будет вдобавок удвоен.
   — Нельзя ли хоть свет убавлять, пока мы тут работаем? — спросил Ухуру, обнажённый до пояса и покрытый потом.
   — Я говорил с Кейном, — ответил Билл. — Он не против, но капитан сказал, что изменение светового цикла погубит весь эксперимент.
   — У меня спина болит, — простонала Киса, нагибаясь над грядкой с скрой, чтобы дотянуться до вредителей, укрывшихся посередине. — И если хотите знать, я на стороне букашек. Пускай бы ели себе эту зелёную мерзость сколько угодно.
   — Скажи спасибо, что на окру не напали трипсы, — заметил Билл. — Или белые мушки. Они такие крохотные, что пришлось бы снимать их с листьев пинцетом.
   — Ну, тли тоже не с собаку размером, — сказал не то Ларри, не то Моу, не то Кэрли. — Очень трудно снимать её с листа, чтобы его не сломать.
   — Не вздумайте повредить растения! — заорал Билл, вспомнив, как один сломанный стебель обошёлся им в пятьдесят кругов бегом вокруг палубы "Б" в полной выкладке.
   — Да бросьте вы жаловаться, — сказал Мордобой ухмыляясь. — Мне давить козявок по душе. Почти так же занятно, как проламывать черепа. Жаль только, гусеницы такие маленькие, очень трудно им, гадам, лапки отрывать.
   — Нам ведено их давить, а не мучить, — заметила Рэмбетта.
   — Кому что нравится, — ответил Мордобой, держа в руке гусеницу и сладострастно глядя, как она корчится. — Интересно, каковы они на вкус.
   — Фу! — сказала Киса. — Как можно есть козявок?
   — А это чистый белок, — вставил Кэрли, а может быть, Ларри. — Они, должно быть, повкуснее окры.
   Впрочем, возможно, это был Моу.
   Мордобой, довольно посмеиваясь, принялся сгребать в кучу раздавленных козявок с оторванными ногами. Билл содрогнулся.
   — Нет, так мы войну не выиграем, — сказала Рэмбетта; кидая в ведро очередную тлю. — Хотела бы я знать, какое отношение имеет эта охота на козявок к избавлению Вселенной от проклятых чинджеров.
   — Точно, — поддержал её Ухуру, поймав гусеницу. — Иногда я подумываю, что, пожалуй, не стоило устраивать этот взрыв. Чтобы мне, боевому ветерану, собирать с листьев козявок! Нам следовало бы драться, а не прохлаждаться в садике.
   — Ну, не знаю, — сказал Билл. — Может быть, эти чинджеры не так уж и плохи.
   — Ты что, шутишь? — возмутилась Киса. — Это же чудовища. Кровожадные машины для убийства. Они едят детишек на завтрак. Сырыми. Ты уж не струсил ли?
   — Я просто подумал — может быть, нам стоило бы попробовать их понять, — сказал Билл. — Знаете, вступить с ними в диалог или что-нибудь в этом роде.