— Знаю, это звучит странно, но я еще не поняла.
   — Верно, странный ответ, — хрипло проговорил он. — Ты что, вообще с ним не разговаривала?
   — Разговаривала, но только до просмотра.
   — Ему не понравилось — вот почему он отказался от комментариев.
   — Не будь мазохистом, Скотти!
   — Как же иначе тебя понять? Все ясно, хоть нас разделяют три тысячи миль.
   — Скотти, дорогой, я люблю тебя и за миллион миль.
   — А я-то как тебя люблю. Кит! — произнес он похоронным тоном. — Ладно, хватит о грустном, приступай к хорошим новостям. Скажи, что не собираешься закрывать производство.
   Скажи, что уже завтра утром подыщешь новую Лейси. Пусть это будет невинное дитя, уверенное, что героин — герой, только женского рода.
   — Не беспокойся, найдем мы тебе новую Лейси. — Она старалась говорить поласковее. — Еще лучше, чем Новак.
   — Кит! — взвыл он. — Откуда в тебе столько бездушия? Она в могиле, а ты…»
   — Да, она мертва, и ничего тут не поделаешь.
   — «Не поделаешь»! Узнаю твой облик Снежной Королевы.
   — Давай не будем препираться. — Кит глубоко вздохнула, стараясь успокоиться. — Я по тебе соскучилась. За целый день ни разу не смеялась!
   — Конечно, не было повода. На мой взгляд, он поимел нас всех в одно место.
   — Вот-вот, да еще поскупился на предварительный поцелуй. — Кит наконец заметила в дверях Сашу, которая все это время тщетно пыталась привлечь ее внимание. — Извини, тут возникли проблемы. Перезвоню завтра. Не переживай и, ради Бога, не будь таким мрачным! Да, Скотти, если столкнешься на съемках с кем-нибудь из моих коллег, скажем, с Ренди Шериданом, попридержи язык. Целую!..
   Она положила трубку и только тут сообразила, что Саша прикрывает ладонью трубку другого телефона.
   — Простите, мисс Рейсом, это Фрэнк, киномеханик. Говорит, что в просмотровом зале мистера Ренсома сидит мистер Александер: требует, чтобы ему показали куски из «Последнего шанса». У Фрэнка есть пленка, но он решил сперва посоветоваться с вами. Мистер Александер страшно кипятится.
   — Могу себе представить. — От Кит повеяло холодом. — Скажите Фрэнку, что я сейчас приду.
   Когда она вошла, Раш сидел, ссутулившись, в кресле Арчера и курил трубку.
   — Как дела, Раш?
   — Лучше не придумаешь. — Он привстал и быстро поцеловал Кит в губы. — Ты фантастически хороша.
   — А у тебя вид что-то неважный.
   — Правда? — Он усмехнулся. — Все равно я тебя люблю, как бы ты со мной ни обращалась.
   — Хватит, Раш, я устала. Так будешь смотреть или нет?
   — А, собственно, зачем? Если ты знаешь свое дело — а все мы в этом уверены, — то твой материал не может быть плох.
   Кит заколебалась.
   — Наскандалил, а теперь в кусты?
   — Перестань меня стыдить. Киска. Сама знаешь, я возбуждаюсь от бизнеса, а не от искусства. — Он показал большим пальцем на окошко киномеханика. — Можешь его отпустить.
   Поразмыслив, Кит нажала кнопку.
   — Спасибо, Фрэнк. Оставьте пленку в аппарате и на сегодня можете быть свободны.
   Через несколько секунд свет в окошке погас; теперь в просмотровом зале горел лишь синий фонарик над лестницей.
   — Так в чем дело? — Кит старалась не смотреть на Раша.
   Он взял ее за подбородок, заглянул в глаза:
   — Надеюсь, ты знаешь, что делаешь. Очень надеюсь.
   Она удивленно приподняла бровь:
   — Тебе-то что? Что-то я в последнее время не замечала, чтобы тебя интересовали дела «Горизонта».
   — Арчер хочет прикрыть «Последний шанс», разве ты не знала? У твоего приятеля Ренди те же намерения.
   — Ренди?
   — Ренди Шеридан, вице-президент «Горизонт пикчерс». Соображаешь?
   — А ты, Раш? Ты тоже хочешь меня прикрыть?
   Он дотронулся пальцем до кончика ее носа и, неожиданно поднявшись, вышел. Она уже не знала, кто ее больше бесит:
   Арчер или Раш. Машинально Кит нажала кнопку и запустила «Последний шанс». Ей казалось, что она полжизни провела в темных кинозалах, просмотровых, монтажных. Действительно ли этот тридцатиминутный ролик пленки, за который борются двое мужчин, так важен для ее карьеры?
 
   Кит Рейсом приехала в Лос-Анджелес в 1958 году, получив актерский контракт с «Центурион пикчерс». Ей было двадцать лет, она уже имела опыт работы манекенщицей и фотомоделью, дважды снималась в телевизионной рекламе и играла в студенческом театре колледжа, где проучилась всего год. К своему контракту она относилась несерьезно, так как не считала себя актрисой. Однако нашедшие ее в Нью-Йорке агенты «Центуриона» придерживались другого мнения.
   Сперва Кит ничем не отличалась от многочисленных кобылок в большой конюшне студии и легко позволяла собой помыкать. На студии она воспринималась всего лишь как одна из многих девиц с экзотической внешностью и великолепными ногами пловчихи. Она не поднималась выше эпизодических ролей в пляжных поделках, где действие непременно разворачивалось в дальних краях — на Гавайях, Таити, Бали; привыкла изображать туземок, никогда не открывала на экране рот и носила легкие туники, отлично подчеркивающие достоинства ее фигуры. Зрители были от нее без ума.
   Вне экрана студия старалась закрепить за ней этот имидж: одевала почти в те же туники и советовала помалкивать, поскольку никогда нельзя было угадать, что она скажет. «Просто молчи, остальное сделают люди с камерами», — внушали ей. И невинная Кит охотно подчинялась.
   Но постепенно она начала жалеть, что так покорно позволяет манипулировать собой. Ее личико красовалось повсюду — от обложек бульварных журналов до светских разделов серьезных информационных изданий. Ей казалось, что ее заперли в клетке, увешанной зеркалами. Со временем ситуация только ухудшилась: зеркала становились то вогнутыми, то выгнутыми, как в комнате смеха. Не веря своим глазам, Кит находила себя на фотографиях рука об руку с известными актерами, с которыми даже не была знакома! Фоном фотографий чаще всего был ресторан, куда она наведывалась с подружкой и где вечером их щелкали при выходе фотографы. Подружку безжалостно обрезали, а ее место занимал незнакомец в ковбойской шляпе — новая звезда, рекламируемая студией. Эти проделки злили Кит, потому что фотографии выглядели как снимки событий, которым скорее всего никогда не дано было случиться.
   Потом ее начали называть по имени и фамилии и цитировать. Во всяком случае, свое лицо на фотографиях она узнавала, хотя цитаты явно принадлежали какой-то незнакомке, вызывавшей у нее разве что страх. Если судить по приписываемым ей изречениям, она давно превратилась в мелочную пустышку, добивающуюся успеха исключительно в постели. Оставалось только удивляться, почему публика от нее до сих пор не отвернулась.
   На четвертый год контракта Кит, созданная прессой, набрала собственную инерцию и сделалась неподвластна студии.
   Она порхала по Голливуду, как беглая заключенная, дразнящая своих преследователей, и все ждала, когда же наконец откроется, что у нее полностью отсутствует актерский талант, что есть масса хорошеньких девчонок и помимо нее, что она — просто ничто… Мечтая о бегстве. Кит стала меньше появляться на людях и все больше погружалась в себя. Из дому она выходила, только когда наступала необходимость ехать сниматься, навестить друзей, намотать на спидометр сотню миль, несясь в одиночестве вдоль пустого ночного пляжа в белом «олдсмобиле» с откидным верхом. На студии стали жаловаться на ее замкнутость. Именно по этой причине агент завел привычку звонить ей по два раза на дню.
   — Кит, детка, — ворковал Сэм Ротман, поднося трубку так близко ко рту, что до ее слуха доносилось его дыхание; ей даже казалось, что она слышит работу его мозга. Он всегда называл ее «Кит-детка», превратив два слова в одно. — Кит, детка, твое поведение в последнее время вызывает нарекания.
   — Знаю, Сэмми, но ничего не могу с этим поделать.
   — Придется постараться, у тебя ведь контракт. Они…
   — Съедят меня с потрохами, — заканчивала за него Кит.
   — Вот и изволь быть посговорчивее.
   — Я делаю свою работу; учу текст, никогда не опаздываю.
   Стараюсь, как могу, а потом уезжаю домой. Даже не требую прибавки.
   — Секретарша тоже может похвастаться, что умеет печатать на машинке. Кит, детка, тебе давно пора запомнить правила игры.
   Кит сидела с ногами в кресле-качалке в своей маленькой спальне, с вышивкой на коленях, вертя в руках наперсток.
   — Наверное, я их просто не понимаю, Сэмми.
   — Понимаешь, ты ведь умница. Просто ты решила, что правила можно обойти. Тут ты ошибаешься.
   — Ты уверен?
   — Более чем. Я вполне преуспевающий человек, и деньги мне приносит понимание того, что пользуется спросом. Чтобы выжить, я должен разбираться в людях. Знаешь, сколько народу твердит, будто знает, что хочет смотреть зритель? Я поступаю иначе: я ответственно говорю, за что зритель готов выложить денежки. Все упирается в деньги, Кит, детка, в них все дело. Те, кого я уговариваю — люди со студии и публика, — хотят получить даром чуть-чуть того, за что обычно платят. Немного дармовщины! В твоем случае… — Сэм закашлялся и перевел дух. — Так вот, в твоем случае дармовая Кит — это то, что можно найти в газетах, в журналах, увидеть на телеэкране. Если дармовая Кит нравится, то будут платить и за дорогую Кит. Значит, будет работа и у тебя, и у меня, и у всего Голливуда. Деньги, детка! Бизнес есть бизнес. Лучше тебе бежать с ним ноздря в ноздрю.
   Ноздря в ноздрю! Кит ломала голову, где Сэмми подхватил это выражение, к которому прибегал всегда, когда говорил серьезно, когда ждал от нее капитуляции. Простенькое словосочетание, а как безотказно действует! Возможно, это даже шулерская кодовая фраза.
   — Дай мне еще немного времени.
   — Время? Нет, это как раз то, чего у такой смазливой актрисы, как ты, не может быть. Поезжай завтра на студию…
   — Завтра у меня выходной.
   — Тем лучше. Подпишешь несколько своих фотокарточек, пообещаешь ответить на письма поклонников, пококетничаешь с репортерами. Пусть получат немного дармовой Кит.
   — Знаешь, что я нашла вчера на студии, Сэмми? Афишу «Двойного возмещения» — оригинал!
   — Это там Барбара Стенвик находит убийцу для своего мужа?
   — Да, Сэмми. Это тоже значит бежать ноздря в ноздрю?
   Сэм хмыкнул и повесил трубку.
 
   Кит поднесла письмо ближе к огню и прочла вслух:
   — «До сих пор пустыня — мой лучший друг и коварнейший враг. Жара так пропитала мое тело, что я еле передвигаю ноги.
   Но ангелы продолжают плодиться. Торсы стоят рядами среди кошек. Они завидуют другим скульптурам, умоляют меня приделать им головы и ноги. Сердце, вульва, крылья — пока что довольно и этого. Получила твое письмо и все вырезки о тебе.
   Ты спрашиваешь насчет прессы и давления. Будь выше их и никогда не доверяй журналистам. Китсия Рейсом».
   Кит сложила письмо и сунула его в карман брюк.
   — Кто такие ангелы? — спросила Кенли, ее подруга и тоже актриса.
   — Так она называет свои скульптуры, нагие женские изваяния. Сейчас она лепит одних ангелов.
   — Напрасно ты читаешь мне письма матери. Кит. Это частная переписка.
   — Ничего, она бы не стала возражать. Она не верит в разделение на частное и общее, для нее все едино.
   Кенли Смит вставила сигарету в позолоченный мундштук и зажгла ее длинной каминной спичкой. Глядя на огонь, она рассеянно разминала себе пальцами шею:
   — И все-таки у любого есть что-то свое, какие-то тайны.
   Даже у твоей матери, Кит.
   — Сомневаюсь. Обрати внимание на подпись: «Китсия Рейсом»! Не «целую, мама», не просто «Китсия», а именно «Китсия Рейсом». Как на постаменте.
   — Ты бы с ней помягче. Кит.
   — Не могу. Она такая… — Кит не сразу подобрала слово.
   Музыка смолкла, и Кит терпеливо ждала, пока Кенли поменяет пластинку.
   — Что предпочитаешь — «Турандот» или «Богему»?
   Кит пожала плечами:
   — Годится и то и другое. — Она почти не разбиралась в опере, зато Кенли знала о ней буквально все.
   Кенли пробыла звездой на «Центурионе» без малого двадцать лет и заработала для студии кучу денег. При этом сама она и Мосс, ее муж, художник по костюмам, жили очень скромно. Кенли всю жизнь оставалась труженицей: ничто, кроме работы в кино, не имело для нее смысла. Детей у них не было.
   — Слушай, что тебе говорит Сэмми. Он прав. Слушайся его, если хочешь стать звездой.
   — В том-то и дело, Кенли, что не хочу! Я не очень хорошая актриса. Если откровенно, то и в средние не гожусь. Рекламу и прессу я ненавижу. Все это внимание к моей персоне меня смущает. — Кит наклонилась к огню, вдела нитку в иголку и принялась вышивать зеленый ствол кактуса.
   — Это только фантазии, кокетство. Не смущайся, и дело с концом! Все тут — сплошное притворство! — В подтверждение своей мысли Кенли широко раскинула руки.
   Кит нагнулась к своей вышивке. Даже стук иглы по наперстку казался ей оглушительным. Зато Кенли не слышала ничего, кроме Пуччини.
   — Хотя уж мне-то как будто есть чему смущаться, — продолжила Кенли. — Сама знаешь, о чем я. А мне наплевать!
   Кит чуть заметно кивнула. Еще до знакомства с Кенли она все о ней знала из газет, журналов, сплетен.
   — Еще вина. Кит? — спросила Кенли, подливая себе.
   — Нет, спасибо, Кенли была красивой женщиной. Очень светлая блондинка, она расчесывала свои густые волосы до плеч на боковой пробор. Глаза у нее были светло-голубые, с маленькими зрачками. В свое время студия уговаривала ее вставить контактные линзы, чтобы сделать глаза темнее, однако, как оказалось, зритель больше всего ценил в ней как раз бледность радужной оболочки. Щеки Кенли были изрыты оспинами, поэтому она обильно пользовалась крем-пудрой, а ее фотографии неизменно ретушировались. Кит находила странным, что она знает о Кенли Смит столько личных подробностей, тогда как зритель не ведает самого главного — особенностей ее внешности.
   — Ты красавица, Кенли, — успокаивающе произнесла Кит.
   — Мосс называет меня богиней. — Кенли усмехнулась. — Учти, Кит, ты тоже можешь стать богиней, если захочешь. Твоя беда в том, что ты не знаешь, кем хочешь быть. Зато точно знаешь, кем не хочешь.
   Кит, увлеченная работой, ничего не ответила. Дождавшись конца «Турандот», она встала, поблагодарила гостью за подаренную афишу и повезла ее домой, в Топанга-Кеньон.
 
   Лишь в последний, пятый год контракта Кит привела в действие свой план. Она внимательно отслеживала перемещения в руководящем составе студии и, как только там открылась вакансия, сделала все возможное, чтобы выбор пал на нее. В 1963 году она перестала сниматься и поступила ассистенткой к восходящей звезде студии — Ричарду Бикли Кроуфорду, в просторечии Бику.
   Ей выделили крохотный кабинетик размером со стенной шкаф в дальнем конце длинного коридора. На другом конце коридора располагался просторный, любовно обставленный кабинет самого Бика Кроуфорда. Несмотря на размеры своей каморки, Кит постаралась придать ей уют. Как-то раз она приехала в офис в субботу и собственноручно перекрасила отвратительные серые стены в матово-белый цвет. На этом фоне отлично смотрелись афиши «Двойного возмещения» и «Письма».
   Зная, что в другом конце коридора царит Бик, она нуждалась для поддержания сил в своих любимых актрисах — Барбаре Стенвик и Бетт Дэвис.
   Постепенно Бик признал ее полезность, хотя первые два года почти не замечал свою ассистентку. Иначе и быть не могло: никто даже не удосужился объяснить ей ее обязанности, на совещаниях ей никогда не предоставляли слова. Зато она писала Бику памятные записки. Будучи одним из шестнадцати директоров картин на «Центурионе» и не собираясь оставаться в этом качестве всю жизнь, он с благодарностью принимал ее помощь. Тем не менее, пользуясь ее советами, он не испытывал к ней полного доверия и не поручал самостоятельной работы.
   Кит понимала, что им движет, и не настаивала. Она давно сделала вывод, что мужчины живут в собственном времени, по собственным внутренним часам. Сама она была готова ждать и по-прежнему писать Бику памятные записки: о прочитанных ею сценариях, просмотренных кинокартинах, книгах и событиях, пригодных к экранизации, собственных соображениях о кинобизнесе.
   — Знаешь, Бик, вчера я посмотрела занятный фильм. — Кит стояла у его стола, то наклоняясь вперед, то отталкиваясь от полированной крышки кончиками пальцев.
   — В письменном виде, хорошо, Китти? Я сейчас занят.
   — Это важно, Бик. После ленча у тебя совещание, и я могла бы подбросить свежих идей.
   Бик откинулся в кресле и уставился на нее, а Кит как ни в чем не бывало опустилась в кресло. Комкая подол своей голубой юбки, она строила ему глазки, но он по обыкновению этого не замечал.
   — Ну, выкладывай!
   — Вчера я посмотрела «Доктор Стренджлав, или Как я научился не волноваться и полюбил бомбу» и поняла, — что Америка начинает смещаться к…
   — Что-что?
   — Америка меняется! Ты себе не представляешь, сколько в «Докторе Стренджлаве» непочтительности, как там высмеивается все подряд… — Кит заговорила быстрее. Она еще не до конца продумала свою мысль, но надеялась, что, будучи иностранкой, обладает более свежим взглядом на Америку и сможет научить тому же Бика. — Послушай, Бик, что пишет кинокритик «Нью-Йорк тайме»: «Весь фильм наполнен насмешкой и презрением ко всему нашему оборонному комплексу». Понимаешь, даже пресса утратила ощущение момента!
   Такое впечатление, что все мы зависли в пространстве или во времени, оторвались от старого, но еще не пришли к новому…
   Обычно пресса первой чует новое, но в этот раз она увязла все в том же болоте. Сейчас вперед вырывается кино, и мы не должны упустить свой шанс. Этот критик из «Тайме» скоро уйдет, потому что не умеет держать нос по ветру… А ты обязан сделать шаг вперед.
   — Что-то я не очень улавливаю… — Бик встал, чтобы размять затекшие ноги.
   — Все очень просто… — начала было Кит, но. Бик прервал ее:
   — По-моему, я понял. Новое — это молодость. Мы должны снимать другие фильмы, от которых взбесится Босли Краутер, мой папаша и глава этой чертовой студии.
   Кит утвердительно кивнула.
   — Это как в баскетболе. Сегодняшняя молодежь играет по-новому. Все твердят, что старый баскетбол был лучше. Все по правилам, главное — мастерство, оборона. А эти сопляки бегают и прыгают, как у себя во дворе. Молодые, чернокожие, торопятся набрать очки.
   — Именно так.
   Бик подошел к Кит и чмокнул ее в макушку.
   — Ты умница, Кит. Очень проницательно! Уверен, ты понравилась бы мне в постели. — Он обнял ее. Она увернулась, но не очень решительно.
   Вскоре «Тайме», «Тайм» и «Ньюсуик» сменили старых критиков на молодых. Бик Кроуфорд стал на «Центурионе» первым вице-президентом по производству, а Кит Рейсом — его главным сценарным редактором. И в день назначения она стала его любовницей.
 
   — Напиши записочку, Киска Кит, если считаешь, что сюжет хорош. Дальше посмотрим. — Бик неутомимо расхаживал перед ее рабочим столом.
   — Постой, есть важный разговор.
   — У меня мало времени. Может, перенесем на вечер?
   — Я хочу стать вице-президентом по производству, — сообщила Кит и стала ждать, что он ответит. Бик продолжал расхаживать, уперев руки в бока, и молчал, — Я уже четыре года тяну лямку…
   Он остановился, посмотрел на нее, словно подсчитывая, сколько лет они знакомы. Покончив с арифметикой, он зашагал снова. У Кит сильно забилось сердце. Она знала, что ничем не уступает любому из мужчин, работающих с Биком, а многих даже превосходит. Собственный творческий потенциал не вызывал у нее сомнений, чего нельзя было сказать о деловой хватке. Она ожидала, что Бик сам вознаградит ее за самоотверженность, за всю ту пользу, которую она приносила, оставаясь за кулисами. Много лет она оказывала Бику неоценимую помощь. Ее памятные записки были сжатыми, содержательными, нередко вдохновенными; с их помощью можно было уговорить людей снять кино, и он никогда ими не пренебрегал. Кит давала ему советы не только из области кинематографа, но и касательно его имиджа. Следуя ее подсказкам, Бик отказался от распахнутых воротов и золотых цепей и стал носить дорогие итальянские костюмы, даже согласился покрывать ногти бесцветным лаком.
   — Как тебе известно, я получаю гораздо меньше, чем твои сотрудники-мужчины.
   Ей было нелегко это произнести, но она пересилила себя.
   Бик разлегся на ее диване и закрыл глаза.
   — Известно, конечно.
   — Настало время попросить пятидесятипроцентной прибавки.
   — Об этом ты можешь забыть. Кит. Мы таких прыжков не делаем.
   — А я делаю! Мне нужны деньги и должность!
   — Ладно, одно из двух, детка. Пятнадцать процентов, должность и… — он приоткрыл один глаз, — кабинет рядом с моим.
   Или только деньги — без новой должности.
   Он встал, улыбнулся и провел кончиком языка по белоснежным зубам.
   — Рита, — бросил он через плечо, не сводя глаз с Кит, собирай вещи своего босса. Она переезжает наверх.
 
   Прошло несколько месяцев, в течение которых Кит постепенно осваивалась с новыми обязанностями… и возможностями.
   — Слушаю. — Она крепко прижала трубку плечом к уху.
   — Ты знаешь, что происходит с «Красным желанием»? — услышала она крик Бика. — Знаешь, что они вытворяют?
   — Конечно, Бик.
   — С такими темпами они вот-вот превысят бюджет!
   — Успокойся. — Голос Кит был безмятежен, как замерзший водоем. Злость Бика скользила по поверхности, не причиняя ей вреда. — Ты смотрел сегодняшнюю почту?
   — Нет! — раздраженно буркнул он.
   — Так вот, — продолжала Кит, предусмотрительно проглотив «а надо бы», — когда найдешь время, увидишь, что я уже направила тебе записку с предложением сменить режиссера.
   — То есть уволить нынешнего?
   — Да, — подтвердила Кит.
   — Так и говори! — Он швырнул трубку.
   Кит уставилась на пульт, усеянный серыми кнопками. Над каждой красовалась табличка с именем директора производства и внутренним телефонным номером.
   Между руководителями существовала связь двух видов.
   Внешне все было как обычно: секретари перезванивались друг с другом, после чего трубку брали их шефы. Но последние могли связываться и самостоятельно, по внутреннему коммутатору, и беседовать, не опасаясь посторонних ушей. Достаточно было набрать две цифры, и в нужном кабинете раздавался звонок. Таким способом удавалось заключать конфиденциальные сделки и вести разговоры, немыслимые на обычных каналах.
   Именно так, а не на чинных совещаниях принимались все важные решения. Кит привыкла к этой системе далеко не сразу.
   Бик звонил ей по внутреннему телефону двадцать — тридцать раз на дню, обычно с текущими вопросами, но иногда он ставил на Кит силки.
   — Рита, — произнесла Кит в микрофон коммутатоpa, — какова моя программа на сегодня?
   — Разрешите зайти, мисс Репсом?
   — Заходите. — Кит знала: такая просьба — сигнал о том, что рядом кто-то есть.
   Рита была хорошим секретарем. Несмотря на одинаковый с Кит возраст — тридцать два года, между ними существовала и разница. Кит была красивой, Рита — просто миленькой: круглое личико, карие глазки, обесцвеченные волосы, завитые мелким бесом. Рита неизменно одевалась так, словно на улице стояла страшная жара: в сандалии, легкие юбки и маечки — и три раза в день красила ногти.
   По части исполнения сугубо секретарских обязанностей Рита не обладала сверхъестественными способностями. По телефону она разговаривала виртуозно, но печатала неважно; ее скоропись была еще хуже. Зато она нюхом чуяла все колебания внутристудийной политики. При этом она умела быть беспрекословно преданной начальству. Кит знала: когда Рита стережет ее дверь, можно не бояться сюрпризов.
   При всем том к Кит Рита относилась, как к инопланетянке.
   И дело было не в том, что Кит стала первой на ее памяти женщиной, достигшей таких высот в киноадминистрации, а в том, что сознательно пренебрегла для этого карьерой кинозвезды.
   Лишь узнав, что Кит выросла на неведомом острове Звар, Рита успокоилась: значит, ее босс не случайно отличается от прочих людей. То, что Кит спит со своим начальником, она странным не находила: по ее мнению, так поступали все нормальные женщины.
   Рита принесла стопку папок и пакет:
   — Афиша «Красных туфелек» — наконец-то нашла! Не прошло и двух лет…
   — Отлично. Поручите кому-нибудь ее повесить.
   — Уборщики придут в одиннадцать, когда вы будете на планерке. Только скажите, где вешать. У вас осталось десять минут.
   Потом пожалует Джим Робинсон и будет, как всегда, упрашивать:
   «Не называйте меня необыкновенно талантливым!» — С этими словами Рита вышла.
   Кит приняла Джима, который ухитрялся одновременно быть рекламным агентом и сценаристом. Весь день она трудилась как проклятая, позволяя себе лишь коротенькие перерывы, чтобы выпить стакан сока лайма с ложечкой меда.
   — Зайдите, Рита. Кажется, в три у меня встреча с Филипом и Джози?
   — Мистер Найджел не сможет вырваться, но Джози заглянет.
   К шести Б. К, ждет ваших предложений по актерскому составу. — Рита придирчиво изучала свои ногти.
   Кит улыбнулась: в устах Риты инициалы были знаком величайшего уважения.
   — Понятно. Теперь попробуем ответить на звонки.
   — Звонили из «Вэрайети». Требуют от нас подтверждения или опровержения слухов об увольнении режиссера «Красного желания».
   — Как же быстро все становится известно! Ответь, что мы не…