Страница:
– Значит, – сказал отец Ансельм, – какое-то время у нас еще есть.
– А за это время, – добавил отец Ромуальд, – кое-что закончить успеем. Хорошо, брат паладин…
Я продолжил быстро:
– Простите, что напоминаю, но они знают о нас больше, чем мы думаем. У нас цель – спасти мир от зла, а у них все проще – прорваться к нам и всех уничтожить. Потому мы ими не интересуемся, отгородившись святой стеной, а они интересуются нами еще как! И собирают о нас все, что могут собрать.
Отец Кроссбрин буркнул:
– Много они могут насобирать!
– Много, – ответил я. – Даже из рая в ад могут быть перебежчики!
Наступило мертвое молчание, все перестали даже шевелиться, ожидая объяснения.
Аббат сказал устало:
– Я о таком не слышал.
– Здесь не из рая, – поправил я сам себя, – но этот Храм для меня почти что рай, настолько свят и чист.
Кроссбрин сказал с неприязнью:
– От нас тоже никто не перебегал!
– Точно? – спросил я. – А те два монаха, что решили померяться силой с демонами и прошли на ту сторону?
Аббат проговорил с настороженностью:
– Полагаю, оба погибли. Естественно, нанеся врагу рода человеческого большой урон. И души их теперь в раю.
– Я бы не назвал то место раем, – ответил я. – Хотя там и весьма тепло. Очень даже тепло! Так тепло, что рай уже и не совсем рай… К сожалению, по доброй или недоброй воле, однако оба тогда остались в том не совсем райском месте, хоть там и тепло. И зимы не бывает, надо же… Оба живые. Не знаю, насколько здоровые, но телами да, весьма даже.
Наступило короткое молчание, в кабинете повеяло холодом. Может быть, это и тайна, но двое из самых сильных монахов однажды отправились за стену и там исчезли, не подав о себе вестей.
Когда спустя дни отправили целую группу на их спасение, вооруженную до зубов, из той группы вернулся только один, приполз обгорелый и умирающий, успел сообщить, что те сверхмогучие братья не погибли, а перешли на сторону Зла.
Это было так дико и невероятно, но поверить пришлось, потому отцы Храма в страхе запечатали вход самыми крепкими святыми молитвами, а потом с каждым годом укрепляли как этот вход, так и стены на всех нижних этажах.
Отец Ромуальд наконец сказал резко:
– Не может такого быть!
Я повернулся к священнику, у которого манеры викинга лезут из всех щелей.
– Почему?
– Оба знают многие из наших тайн, – проговорил он, щеки на глазах побледнели и ввалились, подчеркивая выступающие скулы. – Это было бы крахом многих наших… Брат Александро к тому же помогал отцу Кроссбрину усиливать святую защиту стены… Он знает о ней слишком много.
Отец Кроссбрин поджал губы, глаза из-под нависших бровей метнули молнию.
– Знаете ли, – проговорил он сухо, – брат паладин наговорил слишком много невероятного. Тем более брат Сигизмунд, которому мы верим свято, подтвердить не может.
– Сигизмунд был без сознания, – пояснил я. – Временно. Но весьма.
– Тем более!
Они заговорили между собой, я ощутил нарастающий гнев, опять все утопает в бессмысленных дискуссиях.
– Отец Кроссбрин, – сказал я медленно и сквозь зубы, – а могу ли я поинтересоваться…
Он ответил враждебно:
– Сделайте милость.
– Если я правильно понял того черного монаха, – сказал я, – брата Александро… так его зовут?.. он был, если верить его поганым словам, вашим ближайшим и доверенным помощником?
Он отрезал с неприязнью:
– Всего пару месяцев! И что?
– Да так, – ответил я. – Он говорил про какой-то камень в стене.
Он насторожился, сказал резко:
– Что вы плетете? При чем тут камень?
– Если его вытащить, – пояснил я, – а то слишком уж расшатался… можно в нише что-нибудь поискать… Сейчас попытаюсь вспомнить, где этот камень, по словам черного монаха. И что там спрятано…
Его лицо разом побелело, он почти прошипел:
– Умолкните! Это не имеет никакого отношения к разбираемому делу.
– Точно, – согласился я, – это я так просто. Поэтическая метафора. Есть во мне такое возвышенное. А вы точно стихов в вашей очень далекой молодости не писали?.. Может быть, стеснялись и прятали от глаз старших братьев?.. За камнем в стене?
– Брат паладин…
Я прервал:
– Как я понял, вы хотели сказать, что верите моим словам истово и безоговорочно, но скромность вам мешает признать это открыто и вот так у всех на виду?
Аббат, отцы Ромуальд, Мальбрах, Ансельм и все остальные смотрели на Кроссбрина с недоумением, а он, тяжело вздохнув, произнес сломленным голосом:
– Да, после тщательного размышления я пришел к выводу, что брат паладин говорит правду. С той стороны нашу защиту ломали бывшие наши братья Александро и Серекд, некогда продавшие души дьяволу. К счастью, брат паладин каким-то образом сумел их…
– Обезвредить, – подсказал я.
– Да, обезвредить, – согласился он с неохотой. – Надеюсь, навечно. Так что наш Храм в безопасности.
Отец Ромуальд покачал головой, лицо его оставалось озабоченным.
– Вряд ли. Вы это знаете, отец Кроссбрин.
– На долгое время в безопасности, – уточнил отец Кроссбрин. – Достаточное для.
Я пошевелился, они посмотрели на меня, я сказал мирно:
– А вы учитываете, что там на Дне тоже знают о Маркусе? И готовятся по-своему?
Отец Ромуальд спросил с настороженностью:
– Конечно, готовятся. Но вы знаете, как?
– Есть намеки, – ответил я. – Они хотели бы уничтожить вас всех до прилета Маркуса. Чтобы потом не гоняться за каждым в отдельности по всем оруиненным землям.
Отец Форанберг, дотоле молчавший, прогудел мрачно:
– Значит, у нас остаток зимы и весна.
– Но это не значит, – напомнил я, – что ударят в последний день. Удар будет нанесен, когда расшатают защиту. А это может быть и завтра.
Отец Ромуальд буркнул:
– Хорошо, хоть не сегодня вечером.
Сигизмунд, дотоле скромно помалкивающий, сказал чистым ясным голосом:
– Это точно не сегодня. Там остались одни рабочие.
Наступило долгое молчание, наконец отец Бенедерий словно очнулся от глубокого сна или обморока, вздохнул и проговорил слабо:
– Хорошо, брат паладин! Если у присутствующих нет серьезных вопросов, попрошу братьев отвести вас в келью и обеспечить отдыхом. Смотритесь вы весьма… измотанным.
– Еле на ногах держусь, – признался я. – Что поделаешь, возраст… Это Сигизмунду хорошо, на целых две недели моложе!
Глава 3
Глава 4
– А за это время, – добавил отец Ромуальд, – кое-что закончить успеем. Хорошо, брат паладин…
Я продолжил быстро:
– Простите, что напоминаю, но они знают о нас больше, чем мы думаем. У нас цель – спасти мир от зла, а у них все проще – прорваться к нам и всех уничтожить. Потому мы ими не интересуемся, отгородившись святой стеной, а они интересуются нами еще как! И собирают о нас все, что могут собрать.
Отец Кроссбрин буркнул:
– Много они могут насобирать!
– Много, – ответил я. – Даже из рая в ад могут быть перебежчики!
Наступило мертвое молчание, все перестали даже шевелиться, ожидая объяснения.
Аббат сказал устало:
– Я о таком не слышал.
– Здесь не из рая, – поправил я сам себя, – но этот Храм для меня почти что рай, настолько свят и чист.
Кроссбрин сказал с неприязнью:
– От нас тоже никто не перебегал!
– Точно? – спросил я. – А те два монаха, что решили померяться силой с демонами и прошли на ту сторону?
Аббат проговорил с настороженностью:
– Полагаю, оба погибли. Естественно, нанеся врагу рода человеческого большой урон. И души их теперь в раю.
– Я бы не назвал то место раем, – ответил я. – Хотя там и весьма тепло. Очень даже тепло! Так тепло, что рай уже и не совсем рай… К сожалению, по доброй или недоброй воле, однако оба тогда остались в том не совсем райском месте, хоть там и тепло. И зимы не бывает, надо же… Оба живые. Не знаю, насколько здоровые, но телами да, весьма даже.
Наступило короткое молчание, в кабинете повеяло холодом. Может быть, это и тайна, но двое из самых сильных монахов однажды отправились за стену и там исчезли, не подав о себе вестей.
Когда спустя дни отправили целую группу на их спасение, вооруженную до зубов, из той группы вернулся только один, приполз обгорелый и умирающий, успел сообщить, что те сверхмогучие братья не погибли, а перешли на сторону Зла.
Это было так дико и невероятно, но поверить пришлось, потому отцы Храма в страхе запечатали вход самыми крепкими святыми молитвами, а потом с каждым годом укрепляли как этот вход, так и стены на всех нижних этажах.
Отец Ромуальд наконец сказал резко:
– Не может такого быть!
Я повернулся к священнику, у которого манеры викинга лезут из всех щелей.
– Почему?
– Оба знают многие из наших тайн, – проговорил он, щеки на глазах побледнели и ввалились, подчеркивая выступающие скулы. – Это было бы крахом многих наших… Брат Александро к тому же помогал отцу Кроссбрину усиливать святую защиту стены… Он знает о ней слишком много.
Отец Кроссбрин поджал губы, глаза из-под нависших бровей метнули молнию.
– Знаете ли, – проговорил он сухо, – брат паладин наговорил слишком много невероятного. Тем более брат Сигизмунд, которому мы верим свято, подтвердить не может.
– Сигизмунд был без сознания, – пояснил я. – Временно. Но весьма.
– Тем более!
Они заговорили между собой, я ощутил нарастающий гнев, опять все утопает в бессмысленных дискуссиях.
– Отец Кроссбрин, – сказал я медленно и сквозь зубы, – а могу ли я поинтересоваться…
Он ответил враждебно:
– Сделайте милость.
– Если я правильно понял того черного монаха, – сказал я, – брата Александро… так его зовут?.. он был, если верить его поганым словам, вашим ближайшим и доверенным помощником?
Он отрезал с неприязнью:
– Всего пару месяцев! И что?
– Да так, – ответил я. – Он говорил про какой-то камень в стене.
Он насторожился, сказал резко:
– Что вы плетете? При чем тут камень?
– Если его вытащить, – пояснил я, – а то слишком уж расшатался… можно в нише что-нибудь поискать… Сейчас попытаюсь вспомнить, где этот камень, по словам черного монаха. И что там спрятано…
Его лицо разом побелело, он почти прошипел:
– Умолкните! Это не имеет никакого отношения к разбираемому делу.
– Точно, – согласился я, – это я так просто. Поэтическая метафора. Есть во мне такое возвышенное. А вы точно стихов в вашей очень далекой молодости не писали?.. Может быть, стеснялись и прятали от глаз старших братьев?.. За камнем в стене?
– Брат паладин…
Я прервал:
– Как я понял, вы хотели сказать, что верите моим словам истово и безоговорочно, но скромность вам мешает признать это открыто и вот так у всех на виду?
Аббат, отцы Ромуальд, Мальбрах, Ансельм и все остальные смотрели на Кроссбрина с недоумением, а он, тяжело вздохнув, произнес сломленным голосом:
– Да, после тщательного размышления я пришел к выводу, что брат паладин говорит правду. С той стороны нашу защиту ломали бывшие наши братья Александро и Серекд, некогда продавшие души дьяволу. К счастью, брат паладин каким-то образом сумел их…
– Обезвредить, – подсказал я.
– Да, обезвредить, – согласился он с неохотой. – Надеюсь, навечно. Так что наш Храм в безопасности.
Отец Ромуальд покачал головой, лицо его оставалось озабоченным.
– Вряд ли. Вы это знаете, отец Кроссбрин.
– На долгое время в безопасности, – уточнил отец Кроссбрин. – Достаточное для.
Я пошевелился, они посмотрели на меня, я сказал мирно:
– А вы учитываете, что там на Дне тоже знают о Маркусе? И готовятся по-своему?
Отец Ромуальд спросил с настороженностью:
– Конечно, готовятся. Но вы знаете, как?
– Есть намеки, – ответил я. – Они хотели бы уничтожить вас всех до прилета Маркуса. Чтобы потом не гоняться за каждым в отдельности по всем оруиненным землям.
Отец Форанберг, дотоле молчавший, прогудел мрачно:
– Значит, у нас остаток зимы и весна.
– Но это не значит, – напомнил я, – что ударят в последний день. Удар будет нанесен, когда расшатают защиту. А это может быть и завтра.
Отец Ромуальд буркнул:
– Хорошо, хоть не сегодня вечером.
Сигизмунд, дотоле скромно помалкивающий, сказал чистым ясным голосом:
– Это точно не сегодня. Там остались одни рабочие.
Наступило долгое молчание, наконец отец Бенедерий словно очнулся от глубокого сна или обморока, вздохнул и проговорил слабо:
– Хорошо, брат паладин! Если у присутствующих нет серьезных вопросов, попрошу братьев отвести вас в келью и обеспечить отдыхом. Смотритесь вы весьма… измотанным.
– Еле на ногах держусь, – признался я. – Что поделаешь, возраст… Это Сигизмунду хорошо, на целых две недели моложе!
Глава 3
Монахи окружили нас тесной группой, но Сигизмунда вскоре утащили в другую сторону, а меня провожали до самой кельи. Я заметил и отца Кроссбрина, но тот идет в сторонке, всматривается в меня достаточно встревоженно, стараясь не показывать виду, что взволнован, но когда монахи распахнули передо мной дверь, сами оставшись в коридоре, он неожиданно шагнул за мной следом и плотно закрыл за собой.
Я с любопытством всматривался в его лицо. Он старается выглядеть как всегда сурово и непреклонно, однако сейчас на лице сильнейший стыд и вполне понятный страх.
– Брат паладин, – произнес он настолько тихо, что даже самые чуткие уши по ту сторону двери ничего не уловили бы.
– Отец Кроссбрин, – ответил я с подчеркнутым равнодушием.
– Брат паладин, – сказал он еще тише, – я хотел спросить…
– Спрашивайте, – ответил я со всей любезностью.
– Я только хотел узнать, – проговорил он с трудом, – тот черный монах… продавший душу…
– Брат Александро?
– Да, – почти прошептал он, – что-то еще говорил?
Я отошел к противоположной стене, отец Кроссбрин покосился на дверь и с облегчением последовал за мной.
– Ничего особенного не сказал, – ответил я с небрежностью урожденного аристократа, у которого предков больше, чем у стегоцефала позвонков в хвосте. – Что мне нравится в монастырских уставах, так это понимание натуры человека. Не находите?
Он пробормотал:
– Ну, это есть…
– Нельзя, – сказал я, – без отдыха карабкаться к сверкающей вершине… Те, кто сгоряча вписал такое в устав, уже разбежались, а их монастыри закрылись. Не так ли?
Он ответил осторожно:
– Энтузиазм часто выгорает быстро. И вообще… на гору нельзя подниматься бегом.
– Абсолютно верно, – согласился я. – Мне тоже, знаете ли, необходимо личное пространство, когда за мной никто не подсматривает… Нет, женское платье не надеваю, но ковыряюсь в носу, чешу то жопу, то гениталии. Это ж такое удовольствие… что, даже не пробовали? Но, увы, в эти моменты я недостаточно величественен и не совсем прекрасен. Сам чувствую, возвышенности и одухотворенности чуточку недостает в моем благороднейшем облике! Потому не хотелось бы, чтобы видели подданные… Главное, какие мы на людях, в обществе, а также, кто бы подумал, важно еще то, что говорим и делаем. Все остальное – тлен и суета. Доброй ночи, отец Кроссбрин!
– Ночи доброй, – пробормотал он несколько ошарашенно, но в голосе звучало огромное облегчение. – Спасибо, брат паладин.
– Все мы люди, – ответил я напыщенно и с ликованием, проводил его до двери и сам распахнул перед ним. – Когда Господь был моложе и нетерпеливее, потоп насылал, города жег, а теперь уже старый и мудрый, понимает, все грешные, и либо всех перебить, либо позволить самим шаг за шагом бороться со своими слабостями, они же как бы грехи… Так что идите, отец Кроссбрин, идите, идите… Ах да, и не грешите в крупном.
Он не вышел в коридор, а выскользнул, совсем непохожий на того надменного и всевластного приора, каким я его знал до похода к нефилимам.
Около часа лежал на узком ложе и чувствовал, как из тела медленно уходит, словно испаряется, усталость. И хотя организм давно восстановился полностью, однако это другая усталость, я бы назвал ее усталостью души, если бы сам не ощетинивался, слыша подобные высокопарные слова от других.
Бобик дважды исчезал из кельи, один раз услышав какой-то шорох, другой раз просто наскучило лежать. Это человеку никогда не наскучивает такое важное дело, а я все-таки в базе, как все, и потому хорошо, что человека судят не по базе.
Я начал думать о том, что меня ждет после того, как покину Храм Истины, тело расслабилось, я ощутил то самое тепло, что приходит перед сном, вдруг келья исчезла, вокруг меня уже странный лес в глубоком снегу, слишком толстые деревья с покрученными ветвями, на высоте в два-три моих роста ветви начинают соприкасаться, а выше так и вовсе переплетаются, что привычно только для южных лесов, а на севере каждое деревце отдельно, ветвей мало, да и то все на вершинках, потому что роскошная листва нужна, дабы в жару сбрасывать излишки воды, избегая перегрева, а какой тут может быть перегрев, еще неизвестно, бывает ли в этом страшноватом месте вообще лето в привычном понимании…
Холод начал проникать в мое тело, а за деревьями поднялась скала, похожая на обелиск, слишком ровные у нее края, и беспощадно блещущая вершина, словно скала вся из золота, и на верхушку пали первые лучи восходящего солнца.
Я застыл, стараясь даже не дышать, дабы не спугнуть видение, слишком отчетливое, чтобы оказаться грезами, пугающе объемное, резкое и чем-то угнетающее быстро и неотвратимо.
Холод коснулся сердца, кольнул остро, и видение исчезло. Я некоторое время лежал, слыша только учащенный стук сердца и прислушиваясь, как из тела начинается исход холода.
Бобик дрыхнет, он не реагирует на мои видения, если уж не замечал появления темной половинки души несчастного Целлестрина, везде тишина, затем я услышал по коридору приближение быстрых шагов уверенного в себе человека.
Раздался деликатный стук, в монастырях такое обязательно, это в королевском дворце могут вламываться без стука даже к королю, затем негромкий голос:
– Брат паладин, если вы еще не спите…
– Не сплю, – откликнулся я и поспешно сел на постели. – Заходите.
Дверь должна бы открыться или приоткрыться, однако она осталась на месте, а деликатнейший отец Мальбрах вошел кротко и тихо, посмотрел на меня бесконечно добрыми детскими глазами.
– Брат паладин, если вы отдыхаете…
– Да это я так, валялся, – ответил я и встал. – Садитесь сюда, отец Мальбрах. Вот этот стул вроде бы покрепче.
Он осторожно опустил широкий зад на сиденье, я пару раз невольно бросил взгляд на дверь, нарочно ли отец Мальбрах прошел сквозь нее или в благородной задумчивости просто не заметил незначительного препятствия.
– Вина, – спросил я, – постной пищи?
Он кисло поморщился.
– Да бросьте, брат паладин… Это важно простым людям и монахам на первых ступенях посвящения. А мы, старшие, уже обходимся без… гм… этих…
– Формальностей, – подсказал я. – Действительно, сильным не нужны строгие правила.
Я сел напротив, он сказал мирно:
– Мы и так действуем по самым строгим правилам. Хотя, конечно, иногда отклоняемся чуточку вправо или влево.
– Чаще, – сказал я, – конечно, влево.
Он с одобрением смотрел на тонко нарезанные ломти ветчины, шейки, карбонада, бекона, прекрасно понимая, что руки человеческие не смогут отрезать так ювелирно точно, но вопросов не задавал, мелочи, сильные люди не обращают на них внимания.
– Вы заставили, – сказал он одобрительно, – кое-кого занервничать.
Я сотворил две простые глиняные кружки, но одну наполнил прекрасным вином, а другую виноградным соком.
– Ну да, – согласился с ним мирно, – вы человек нервный, как вижу.
Он кивнул.
– С вами станешь. Вы знатный рыцарь?
– По рождению? – спросил я.
Он взял подвинутую ему кружку, раздвинул губы в улыбке.
– Можете не отвечать, понял. Добро пожаловать в наш муравейник, сэр Ричард. Поверьте, здесь энергичных людей намного больше, чем кажется с первого взгляда… Ух, какое вино! Я даже не думал, что паладины могут творить такое.
– Паладины тоже совершенствуются, – обронил я. – И продвигаются. Выше допуск – выше возможности.
Он кивнул.
– Я так и понял. Думаю, так везде. У нас, как вы уже поняли, именно так. Уверен, после вашего героического рейда отношение к вам изменится и допуск… будет расширен.
– Спасибо, – ответил я, – а то, честно говоря, уже начал было. Я ведь прибыл сюда с единственной целью – найти средства борьбы, чтобы остановить Маркус! А что получил?
Он переспросил мягким голосом:
– Остановить?
– Остановить, – повторил я с досадой, – уничтожить, разрушить, не дать разрушить нас!.. И если для этого нужно будет пройти какие-то искусы или испытания, я готов на что угодно, хотя и не понимаю, зачем в таком деле какие-то искусы?
Он вздохнул.
– Понимаю вас, но понимаю и отцов Храма. Искусы, по их мнению, а оно небезосновательно, позволяют точнее определить, с кем имеешь дело. Мелким или слабым людям искусы даже не предлагают.
– Ну-ну?
– А только тем, – ответил он с расстановкой, – кому готовы что-то поручить или просто доверить важное… вы понимаете?
Я сказал с досадой:
– Да-да, Господь испытывает не грешников, а праведников, это мы знаем. Но я сразу сообщил, что прибыл, чтобы найти средство борьбы с Маркусом! А на меня никто и не обратил внимания.
Он с удовольствием смаковал вино, на меня поглядывал ласково и сочувствующе.
– А это задевает, – произнес он мирно, – не так ли?
– А вы как думали? – спросил я сердито. – Я что, только о своей шкуре думаю?
– Если вы в самом деле таков, – ответил он, – то сломаете все препоны, заборы и разобьете стены. И заставите прислушиваться к себе. А вы что, в самом деле считали, что вот прибудете, гордо заявите о своей великой цели, и все отцы Храма тут же ринутся вам помогать, даже не зная, что вы собой представляете? И есть ли вообще у вас силенки?
– Я могу сказать, – ответил я, – кто я и что собой представляю… только, боюсь, в данном случае это не возымеет действия.
– Вот-вот, – согласился он. – Уж простите великодушно, однако здесь свои… критерии. Несколько иные, чем в мирском… гм… мире.
– Хорошо, – сказал я с досадой. – Только не предлагайте лежать ниц перед распятием с недельку. Я паладин, мне такие детские испытания просто оскорбительны!
– Брат паладин, – сказал он успокаивающе, – теперь вам такое никто и не предложит.
– Вот спасибо!
– Вы вернулись из ада, – напомнил он, – пусть это еще не совсем ад, и тем самым доказали многое.
– Но тогда пора взяться за главную проблему!
Он отпил, хотел поставить кружку на столешницу, но передумал и сделал еще два больших глотка.
– Вы могли подумать, – сказал он наконец, – здесь боятся сразиться с Маркусом… Это глупость! Так могут говорить только те в миру, кто вообще не понимает монашества. Мы в любой момент готовы отдать жизни, ибо это лишь бренные тела, а души бессмертны!
Я спросил с напряжением, чувствуя неладное:
– А что же…
– Брат паладин, – сказал он страстно, – а не рука ли Создателя послала эту Багровую Звезду, дабы уничтожить род людской, погрязший в грехах?
Я охнул.
– Опять за рыбу гроши?..
– Брат паладин?
Я ответил со злостью:
– Всем втолковываю, что даже если это в самом деле рука Создателя послала Маркус, дабы стереть нас с лица земли, то Господь же все равно дает нам шанс!.. Он всегда дает шанс. Он даже потоп отсрочил на неделю, чтобы люди успели похоронить последнего праведника, Мафусаила… ага, так Господу это было важно!.. Просто Он из последних сил давал еще шанс, совсем крохотный, будто за неделю могли одуматься, если не одумались за сто двадцать лет! Ну, а вдруг бы одумались? Он всегда дает шанс. Или вы полагаете, Господь не в состоянии прихлопнуть нас всех разом, как пес хватает муху?
Он побледнел, перекрестился.
– Страшные вещи говорите…
– Господь может истребить моментально, – отрезал я. – Не предупреждая. А если предупреждает… хоть о потопе, хоть о Багровой Звезде, то надеется, что не будем сидеть сложа руки!
Он сказал несчастным голосом:
– Но в Священном Писании сказано: один раз Господь уничтожит род людской водой, а второй – огнем. Еще Адам это знал и приготовил две записи своих законов: один высек на камне, чтоб не растворилось в воде, а второй на глине, что от огня станет только крепче. Сейчас почти все считают, что приближается кара за наши грехи, и род людской должен сгинуть…
– Очень удобная отговорка, – сказал я, – чтобы даже не пытаться бороться, а сразу начинать строить ковчег… то есть искать пещеры поглубже. Человек всегда ищет оправдание!.. Но побеждают те, кто ищет не оправдания, а способы. Я уже устал об этом говорить, вернее, кричать. И отговорку насчет стелл слышал сто раз. И сам говорил!.. Хватит толочь воду в ступе, отец Мальбрах! Вы с нами? С теми, кто попытается дать отпор? Или же спрячетесь в пещеры?
Он вздохнул, перекрестился, подумал еще, наконец ответил несчастным голосом:
– Я хочу поступить правильно, что значит – по воле Господа. Вы поколебали мою веру… нет, не в Господа, а в то, что поступаю верно, собираясь уйти в пещеры. Я буду молиться и размышлять, просить Господа подсказать, какой мне сделать выбор.
Он поднялся, я вскочил, его округлое мягкое лицо стало совсем несчастным, но взгляд, напротив, потвердел.
– Отец Мальбрах, – сказал я.
– Брат паладин, – ответил он и, чуть-чуть наклонив голову, вышел.
Похоже, мелькнула мысль, он тоже из знатных, какие-то манеры не вышибить, это уже не вторая кожа, а скелет…
Я с любопытством всматривался в его лицо. Он старается выглядеть как всегда сурово и непреклонно, однако сейчас на лице сильнейший стыд и вполне понятный страх.
– Брат паладин, – произнес он настолько тихо, что даже самые чуткие уши по ту сторону двери ничего не уловили бы.
– Отец Кроссбрин, – ответил я с подчеркнутым равнодушием.
– Брат паладин, – сказал он еще тише, – я хотел спросить…
– Спрашивайте, – ответил я со всей любезностью.
– Я только хотел узнать, – проговорил он с трудом, – тот черный монах… продавший душу…
– Брат Александро?
– Да, – почти прошептал он, – что-то еще говорил?
Я отошел к противоположной стене, отец Кроссбрин покосился на дверь и с облегчением последовал за мной.
– Ничего особенного не сказал, – ответил я с небрежностью урожденного аристократа, у которого предков больше, чем у стегоцефала позвонков в хвосте. – Что мне нравится в монастырских уставах, так это понимание натуры человека. Не находите?
Он пробормотал:
– Ну, это есть…
– Нельзя, – сказал я, – без отдыха карабкаться к сверкающей вершине… Те, кто сгоряча вписал такое в устав, уже разбежались, а их монастыри закрылись. Не так ли?
Он ответил осторожно:
– Энтузиазм часто выгорает быстро. И вообще… на гору нельзя подниматься бегом.
– Абсолютно верно, – согласился я. – Мне тоже, знаете ли, необходимо личное пространство, когда за мной никто не подсматривает… Нет, женское платье не надеваю, но ковыряюсь в носу, чешу то жопу, то гениталии. Это ж такое удовольствие… что, даже не пробовали? Но, увы, в эти моменты я недостаточно величественен и не совсем прекрасен. Сам чувствую, возвышенности и одухотворенности чуточку недостает в моем благороднейшем облике! Потому не хотелось бы, чтобы видели подданные… Главное, какие мы на людях, в обществе, а также, кто бы подумал, важно еще то, что говорим и делаем. Все остальное – тлен и суета. Доброй ночи, отец Кроссбрин!
– Ночи доброй, – пробормотал он несколько ошарашенно, но в голосе звучало огромное облегчение. – Спасибо, брат паладин.
– Все мы люди, – ответил я напыщенно и с ликованием, проводил его до двери и сам распахнул перед ним. – Когда Господь был моложе и нетерпеливее, потоп насылал, города жег, а теперь уже старый и мудрый, понимает, все грешные, и либо всех перебить, либо позволить самим шаг за шагом бороться со своими слабостями, они же как бы грехи… Так что идите, отец Кроссбрин, идите, идите… Ах да, и не грешите в крупном.
Он не вышел в коридор, а выскользнул, совсем непохожий на того надменного и всевластного приора, каким я его знал до похода к нефилимам.
Около часа лежал на узком ложе и чувствовал, как из тела медленно уходит, словно испаряется, усталость. И хотя организм давно восстановился полностью, однако это другая усталость, я бы назвал ее усталостью души, если бы сам не ощетинивался, слыша подобные высокопарные слова от других.
Бобик дважды исчезал из кельи, один раз услышав какой-то шорох, другой раз просто наскучило лежать. Это человеку никогда не наскучивает такое важное дело, а я все-таки в базе, как все, и потому хорошо, что человека судят не по базе.
Я начал думать о том, что меня ждет после того, как покину Храм Истины, тело расслабилось, я ощутил то самое тепло, что приходит перед сном, вдруг келья исчезла, вокруг меня уже странный лес в глубоком снегу, слишком толстые деревья с покрученными ветвями, на высоте в два-три моих роста ветви начинают соприкасаться, а выше так и вовсе переплетаются, что привычно только для южных лесов, а на севере каждое деревце отдельно, ветвей мало, да и то все на вершинках, потому что роскошная листва нужна, дабы в жару сбрасывать излишки воды, избегая перегрева, а какой тут может быть перегрев, еще неизвестно, бывает ли в этом страшноватом месте вообще лето в привычном понимании…
Холод начал проникать в мое тело, а за деревьями поднялась скала, похожая на обелиск, слишком ровные у нее края, и беспощадно блещущая вершина, словно скала вся из золота, и на верхушку пали первые лучи восходящего солнца.
Я застыл, стараясь даже не дышать, дабы не спугнуть видение, слишком отчетливое, чтобы оказаться грезами, пугающе объемное, резкое и чем-то угнетающее быстро и неотвратимо.
Холод коснулся сердца, кольнул остро, и видение исчезло. Я некоторое время лежал, слыша только учащенный стук сердца и прислушиваясь, как из тела начинается исход холода.
Бобик дрыхнет, он не реагирует на мои видения, если уж не замечал появления темной половинки души несчастного Целлестрина, везде тишина, затем я услышал по коридору приближение быстрых шагов уверенного в себе человека.
Раздался деликатный стук, в монастырях такое обязательно, это в королевском дворце могут вламываться без стука даже к королю, затем негромкий голос:
– Брат паладин, если вы еще не спите…
– Не сплю, – откликнулся я и поспешно сел на постели. – Заходите.
Дверь должна бы открыться или приоткрыться, однако она осталась на месте, а деликатнейший отец Мальбрах вошел кротко и тихо, посмотрел на меня бесконечно добрыми детскими глазами.
– Брат паладин, если вы отдыхаете…
– Да это я так, валялся, – ответил я и встал. – Садитесь сюда, отец Мальбрах. Вот этот стул вроде бы покрепче.
Он осторожно опустил широкий зад на сиденье, я пару раз невольно бросил взгляд на дверь, нарочно ли отец Мальбрах прошел сквозь нее или в благородной задумчивости просто не заметил незначительного препятствия.
– Вина, – спросил я, – постной пищи?
Он кисло поморщился.
– Да бросьте, брат паладин… Это важно простым людям и монахам на первых ступенях посвящения. А мы, старшие, уже обходимся без… гм… этих…
– Формальностей, – подсказал я. – Действительно, сильным не нужны строгие правила.
Я сел напротив, он сказал мирно:
– Мы и так действуем по самым строгим правилам. Хотя, конечно, иногда отклоняемся чуточку вправо или влево.
– Чаще, – сказал я, – конечно, влево.
Он с одобрением смотрел на тонко нарезанные ломти ветчины, шейки, карбонада, бекона, прекрасно понимая, что руки человеческие не смогут отрезать так ювелирно точно, но вопросов не задавал, мелочи, сильные люди не обращают на них внимания.
– Вы заставили, – сказал он одобрительно, – кое-кого занервничать.
Я сотворил две простые глиняные кружки, но одну наполнил прекрасным вином, а другую виноградным соком.
– Ну да, – согласился с ним мирно, – вы человек нервный, как вижу.
Он кивнул.
– С вами станешь. Вы знатный рыцарь?
– По рождению? – спросил я.
Он взял подвинутую ему кружку, раздвинул губы в улыбке.
– Можете не отвечать, понял. Добро пожаловать в наш муравейник, сэр Ричард. Поверьте, здесь энергичных людей намного больше, чем кажется с первого взгляда… Ух, какое вино! Я даже не думал, что паладины могут творить такое.
– Паладины тоже совершенствуются, – обронил я. – И продвигаются. Выше допуск – выше возможности.
Он кивнул.
– Я так и понял. Думаю, так везде. У нас, как вы уже поняли, именно так. Уверен, после вашего героического рейда отношение к вам изменится и допуск… будет расширен.
– Спасибо, – ответил я, – а то, честно говоря, уже начал было. Я ведь прибыл сюда с единственной целью – найти средства борьбы, чтобы остановить Маркус! А что получил?
Он переспросил мягким голосом:
– Остановить?
– Остановить, – повторил я с досадой, – уничтожить, разрушить, не дать разрушить нас!.. И если для этого нужно будет пройти какие-то искусы или испытания, я готов на что угодно, хотя и не понимаю, зачем в таком деле какие-то искусы?
Он вздохнул.
– Понимаю вас, но понимаю и отцов Храма. Искусы, по их мнению, а оно небезосновательно, позволяют точнее определить, с кем имеешь дело. Мелким или слабым людям искусы даже не предлагают.
– Ну-ну?
– А только тем, – ответил он с расстановкой, – кому готовы что-то поручить или просто доверить важное… вы понимаете?
Я сказал с досадой:
– Да-да, Господь испытывает не грешников, а праведников, это мы знаем. Но я сразу сообщил, что прибыл, чтобы найти средство борьбы с Маркусом! А на меня никто и не обратил внимания.
Он с удовольствием смаковал вино, на меня поглядывал ласково и сочувствующе.
– А это задевает, – произнес он мирно, – не так ли?
– А вы как думали? – спросил я сердито. – Я что, только о своей шкуре думаю?
– Если вы в самом деле таков, – ответил он, – то сломаете все препоны, заборы и разобьете стены. И заставите прислушиваться к себе. А вы что, в самом деле считали, что вот прибудете, гордо заявите о своей великой цели, и все отцы Храма тут же ринутся вам помогать, даже не зная, что вы собой представляете? И есть ли вообще у вас силенки?
– Я могу сказать, – ответил я, – кто я и что собой представляю… только, боюсь, в данном случае это не возымеет действия.
– Вот-вот, – согласился он. – Уж простите великодушно, однако здесь свои… критерии. Несколько иные, чем в мирском… гм… мире.
– Хорошо, – сказал я с досадой. – Только не предлагайте лежать ниц перед распятием с недельку. Я паладин, мне такие детские испытания просто оскорбительны!
– Брат паладин, – сказал он успокаивающе, – теперь вам такое никто и не предложит.
– Вот спасибо!
– Вы вернулись из ада, – напомнил он, – пусть это еще не совсем ад, и тем самым доказали многое.
– Но тогда пора взяться за главную проблему!
Он отпил, хотел поставить кружку на столешницу, но передумал и сделал еще два больших глотка.
– Вы могли подумать, – сказал он наконец, – здесь боятся сразиться с Маркусом… Это глупость! Так могут говорить только те в миру, кто вообще не понимает монашества. Мы в любой момент готовы отдать жизни, ибо это лишь бренные тела, а души бессмертны!
Я спросил с напряжением, чувствуя неладное:
– А что же…
– Брат паладин, – сказал он страстно, – а не рука ли Создателя послала эту Багровую Звезду, дабы уничтожить род людской, погрязший в грехах?
Я охнул.
– Опять за рыбу гроши?..
– Брат паладин?
Я ответил со злостью:
– Всем втолковываю, что даже если это в самом деле рука Создателя послала Маркус, дабы стереть нас с лица земли, то Господь же все равно дает нам шанс!.. Он всегда дает шанс. Он даже потоп отсрочил на неделю, чтобы люди успели похоронить последнего праведника, Мафусаила… ага, так Господу это было важно!.. Просто Он из последних сил давал еще шанс, совсем крохотный, будто за неделю могли одуматься, если не одумались за сто двадцать лет! Ну, а вдруг бы одумались? Он всегда дает шанс. Или вы полагаете, Господь не в состоянии прихлопнуть нас всех разом, как пес хватает муху?
Он побледнел, перекрестился.
– Страшные вещи говорите…
– Господь может истребить моментально, – отрезал я. – Не предупреждая. А если предупреждает… хоть о потопе, хоть о Багровой Звезде, то надеется, что не будем сидеть сложа руки!
Он сказал несчастным голосом:
– Но в Священном Писании сказано: один раз Господь уничтожит род людской водой, а второй – огнем. Еще Адам это знал и приготовил две записи своих законов: один высек на камне, чтоб не растворилось в воде, а второй на глине, что от огня станет только крепче. Сейчас почти все считают, что приближается кара за наши грехи, и род людской должен сгинуть…
– Очень удобная отговорка, – сказал я, – чтобы даже не пытаться бороться, а сразу начинать строить ковчег… то есть искать пещеры поглубже. Человек всегда ищет оправдание!.. Но побеждают те, кто ищет не оправдания, а способы. Я уже устал об этом говорить, вернее, кричать. И отговорку насчет стелл слышал сто раз. И сам говорил!.. Хватит толочь воду в ступе, отец Мальбрах! Вы с нами? С теми, кто попытается дать отпор? Или же спрячетесь в пещеры?
Он вздохнул, перекрестился, подумал еще, наконец ответил несчастным голосом:
– Я хочу поступить правильно, что значит – по воле Господа. Вы поколебали мою веру… нет, не в Господа, а в то, что поступаю верно, собираясь уйти в пещеры. Я буду молиться и размышлять, просить Господа подсказать, какой мне сделать выбор.
Он поднялся, я вскочил, его округлое мягкое лицо стало совсем несчастным, но взгляд, напротив, потвердел.
– Отец Мальбрах, – сказал я.
– Брат паладин, – ответил он и, чуть-чуть наклонив голову, вышел.
Похоже, мелькнула мысль, он тоже из знатных, какие-то манеры не вышибить, это уже не вторая кожа, а скелет…
Глава 4
Бобик прибежал в середине ночи, сытый и довольный, подставил голову, чтобы я почесал за ушами, и со вздохом великого удовлетворения брякнулся на пол посреди кельи.
Я не стал ждать, пока он захрапит, повалился на свое узкое и жесткое ложе. В голове ураган, но провалился в сон быстрее всякого бобика, а там сражался, убивал, за мной гнались, надо мной кто-то кричал страшным голосом, повелевая вернуться и драться, чтобы погибнуть, как положено доблестному рыцарю. Я послал в задницу и лишь ускорил бег, а потом вообще оттолкнулся от земли и полетел с огромной скоростью, растопырив руки, что постепенно превратились в крылья…
Проснулся в поту, все еще вздрагивая от медленно затихающего громового голоса, почему его никто не слышит, весь Храм трясется, пощупал грудь, сердце вот-вот выскочит в панике, даже мышцы живота напряжены так, словно пытаются не пропустить в кишки острую сталь клинка.
Тоже мне Храм, мелькнула злобная, как голодный хорек, мысль. Сны должны приходить чистые, святочные, без всякого, ну пусть со всяким, тоже не против, еще как не против, но не эти же безобразные драки! Я же почти король, а мне эти детские драки, я давно их перерос… Уже дня два почти.
Бобик посмотрел на меня внимательно, глаза багровые, в горле затихает глухое рычание, отошел и снова плюхнулся на пол посреди кельи.
– Что, – спросил я тихонько, – оно было… зримое?
Он вздохнул и положил морду на лапы. Вот тебе и Храм, сказал я себе сердито, отгорожен, защищен… А это всякое тогда откуда?
Правда, мелькнула мысль, оно может лезть прямо из нас, человек, как известно, просто переполнен всяким, как от Сифа, так и от Змея…
Утром я поднялся рано и беспокойно ходил взад-вперед по келье, которую не назовешь тесной, в голове все еще продолжает бушевать ураган, я с изумлением ощутил, что мысли мои носятся уже далеко за пределами Храма – что неправильно, неужели я приезжал зря…
В дверь тихонько постучали.
– Сиг? – крикнул я. – Заходи!
Дверь тихонько отворилась, вошел отец Мантриус, неслышный и сдержанный, тихо-тихо притворил за собой.
– Доброе утро, – сказал он и чуть-чуть поклонился, – брат паладин.
– Правда? – переспросил я. – Утро доброе, отец Мантриус. Простите, я ожидал Сигизмунда. Садитесь, пожалуйста. Вина, мяса, девок?.. Э-э, простите, я хотел сказать, молитвенник?
Он усмехнулся.
– Спасибо, ничего не нужно. Меня прислали разбудить вас, у настоятеля собирается народ для обстоятельного разговора.
– Тогда пойдемте?
Он взглянул на потолок, подумал, что-то подсчитал, шевеля губами.
– Трое из старших сейчас заняты внизу, – сообщил он. – Крепят стену, готовят неприятные сюрпризы тем, кто сумеет прорваться… Это займет их еще на полчаса.
– А Сигизмунд?
– Юный паладин сейчас в молельне, – сообщил он. – Просит Господа очистить от великих грехов… откуда у него великие грехи, брат паладин?
– Думаете, – огрызнулся я, – от меня набрался? Грехи не блохи, так быстро не перепрыгивают.
Он огляделся, по-хозяйски сел на табуретку, очень ровный и спокойный, в полном равнодушии пожал плечами.
– Сейчас он просит дать силы для новых сражений… Могу сказать еще, брат паладин, отец настоятель готов с вами наконец-то поговорить серьезно.
Я встрепенулся.
– Надеюсь, мои слова наконец-то дошли… или кого-то задели? Как насчет вина на дорожку?
Он подумал, махнул рукой.
– Ладно, но только вашего. После него такой огонь по жилам!
Я наполнил кружки, себе снова темно-красного виноградного сока, отец Мантриус взял свою обеими руками, поднес к лицу и с удовольствием принюхался.
– Божественный запах, – проговорил он с чувством. – Ной не все на ковчег взял, но виноградную лозу выбрал лучшую.
– Надеюсь, – согласился я и невольно подумал, что во времена перед потопом вообще не осталось непьющих, если даже лучший из лучших оказался почти алкоголиком. – Помимо постройки ковчега это второе великое решение Ноя.
Он хитро улыбнулся, сделал большой глоток.
– Заметьте, брат паладин, ковчег велел построить Господь, а виноградную лозу Ной взял сам!
– У нас всегда так, – согласился я. – Полезное делаем только по приказу, а пакость какую – так сами с песнями!.. Отец Мантриус, когда вы в прошлый раз спорили с отцом Аширвудом, вы очень хорошо несколько раз его поймали на скользком льду… Или, говоря по нашему, по-паладиньи, врезали с правой…
Он усмехнулся, отпил снова и некоторое время смаковал, полузакрыв глаза.
– У нас такое случается часто. Что именно вы имели в виду?
– Вы красиво сказали, – напомнил я, – ваша деятельность в стенах этого монастыря служит спасению всего человечества… это была фигура речи? Должен сказать, очень эффектная!
Он перевел дыхание, повторил с неудовольствием:
– Что вы имеете в виду?
– Правильно ли вас поправил отец Аширвуд, – разъяснил я, – что вы имели в виду спасение только душ человеческих?
Он взглянул на меня из-под нависших бровей, помолчал, но я ждал с великим терпением, и он произнес сумрачно:
– Брат паладин, это и есть наша первостепенная задача!
– А какие второстепенные? – спросил я настойчиво.
Он фыркнул, вперил взгляд в кружку, где уже явно показалось дно, затем поднял голову и взглянул на меня в упор.
– Вы ведь были воином, брат паладин?
– Я им и остался, – объяснил я. – Как паладин, являюсь рыцарем-монахом. И сражаюсь с нечистью мечом и крестом, спасая не только души, но и тела, ибо Господу нужны живые люди, чтобы строили Царство Небесное на земле, как он и велел нам делать, выгнав на принудительные земляные работы Адама с его женой.
Он буркнул:
– Ну, Адама вообще-то зря… хотя, конечно, если жена согрешила, да еще со Змеем, то виноват все-таки муж. Однако не мое дело Господа осуждать, хотя, будь я тогда там, я бы деликатно подправил, учитывая его возраст… В общем, есть и второстепенные, как же без них? Хотя для кого-то из наших они стали уже первостепенными.
– Отец Мантриус?
Он посмотрел на меня почти с неприязнью, как на человека, что пристает с какими-то мелкими несущественным вопросами.
Я не стал ждать, пока он захрапит, повалился на свое узкое и жесткое ложе. В голове ураган, но провалился в сон быстрее всякого бобика, а там сражался, убивал, за мной гнались, надо мной кто-то кричал страшным голосом, повелевая вернуться и драться, чтобы погибнуть, как положено доблестному рыцарю. Я послал в задницу и лишь ускорил бег, а потом вообще оттолкнулся от земли и полетел с огромной скоростью, растопырив руки, что постепенно превратились в крылья…
Проснулся в поту, все еще вздрагивая от медленно затихающего громового голоса, почему его никто не слышит, весь Храм трясется, пощупал грудь, сердце вот-вот выскочит в панике, даже мышцы живота напряжены так, словно пытаются не пропустить в кишки острую сталь клинка.
Тоже мне Храм, мелькнула злобная, как голодный хорек, мысль. Сны должны приходить чистые, святочные, без всякого, ну пусть со всяким, тоже не против, еще как не против, но не эти же безобразные драки! Я же почти король, а мне эти детские драки, я давно их перерос… Уже дня два почти.
Бобик посмотрел на меня внимательно, глаза багровые, в горле затихает глухое рычание, отошел и снова плюхнулся на пол посреди кельи.
– Что, – спросил я тихонько, – оно было… зримое?
Он вздохнул и положил морду на лапы. Вот тебе и Храм, сказал я себе сердито, отгорожен, защищен… А это всякое тогда откуда?
Правда, мелькнула мысль, оно может лезть прямо из нас, человек, как известно, просто переполнен всяким, как от Сифа, так и от Змея…
Утром я поднялся рано и беспокойно ходил взад-вперед по келье, которую не назовешь тесной, в голове все еще продолжает бушевать ураган, я с изумлением ощутил, что мысли мои носятся уже далеко за пределами Храма – что неправильно, неужели я приезжал зря…
В дверь тихонько постучали.
– Сиг? – крикнул я. – Заходи!
Дверь тихонько отворилась, вошел отец Мантриус, неслышный и сдержанный, тихо-тихо притворил за собой.
– Доброе утро, – сказал он и чуть-чуть поклонился, – брат паладин.
– Правда? – переспросил я. – Утро доброе, отец Мантриус. Простите, я ожидал Сигизмунда. Садитесь, пожалуйста. Вина, мяса, девок?.. Э-э, простите, я хотел сказать, молитвенник?
Он усмехнулся.
– Спасибо, ничего не нужно. Меня прислали разбудить вас, у настоятеля собирается народ для обстоятельного разговора.
– Тогда пойдемте?
Он взглянул на потолок, подумал, что-то подсчитал, шевеля губами.
– Трое из старших сейчас заняты внизу, – сообщил он. – Крепят стену, готовят неприятные сюрпризы тем, кто сумеет прорваться… Это займет их еще на полчаса.
– А Сигизмунд?
– Юный паладин сейчас в молельне, – сообщил он. – Просит Господа очистить от великих грехов… откуда у него великие грехи, брат паладин?
– Думаете, – огрызнулся я, – от меня набрался? Грехи не блохи, так быстро не перепрыгивают.
Он огляделся, по-хозяйски сел на табуретку, очень ровный и спокойный, в полном равнодушии пожал плечами.
– Сейчас он просит дать силы для новых сражений… Могу сказать еще, брат паладин, отец настоятель готов с вами наконец-то поговорить серьезно.
Я встрепенулся.
– Надеюсь, мои слова наконец-то дошли… или кого-то задели? Как насчет вина на дорожку?
Он подумал, махнул рукой.
– Ладно, но только вашего. После него такой огонь по жилам!
Я наполнил кружки, себе снова темно-красного виноградного сока, отец Мантриус взял свою обеими руками, поднес к лицу и с удовольствием принюхался.
– Божественный запах, – проговорил он с чувством. – Ной не все на ковчег взял, но виноградную лозу выбрал лучшую.
– Надеюсь, – согласился я и невольно подумал, что во времена перед потопом вообще не осталось непьющих, если даже лучший из лучших оказался почти алкоголиком. – Помимо постройки ковчега это второе великое решение Ноя.
Он хитро улыбнулся, сделал большой глоток.
– Заметьте, брат паладин, ковчег велел построить Господь, а виноградную лозу Ной взял сам!
– У нас всегда так, – согласился я. – Полезное делаем только по приказу, а пакость какую – так сами с песнями!.. Отец Мантриус, когда вы в прошлый раз спорили с отцом Аширвудом, вы очень хорошо несколько раз его поймали на скользком льду… Или, говоря по нашему, по-паладиньи, врезали с правой…
Он усмехнулся, отпил снова и некоторое время смаковал, полузакрыв глаза.
– У нас такое случается часто. Что именно вы имели в виду?
– Вы красиво сказали, – напомнил я, – ваша деятельность в стенах этого монастыря служит спасению всего человечества… это была фигура речи? Должен сказать, очень эффектная!
Он перевел дыхание, повторил с неудовольствием:
– Что вы имеете в виду?
– Правильно ли вас поправил отец Аширвуд, – разъяснил я, – что вы имели в виду спасение только душ человеческих?
Он взглянул на меня из-под нависших бровей, помолчал, но я ждал с великим терпением, и он произнес сумрачно:
– Брат паладин, это и есть наша первостепенная задача!
– А какие второстепенные? – спросил я настойчиво.
Он фыркнул, вперил взгляд в кружку, где уже явно показалось дно, затем поднял голову и взглянул на меня в упор.
– Вы ведь были воином, брат паладин?
– Я им и остался, – объяснил я. – Как паладин, являюсь рыцарем-монахом. И сражаюсь с нечистью мечом и крестом, спасая не только души, но и тела, ибо Господу нужны живые люди, чтобы строили Царство Небесное на земле, как он и велел нам делать, выгнав на принудительные земляные работы Адама с его женой.
Он буркнул:
– Ну, Адама вообще-то зря… хотя, конечно, если жена согрешила, да еще со Змеем, то виноват все-таки муж. Однако не мое дело Господа осуждать, хотя, будь я тогда там, я бы деликатно подправил, учитывая его возраст… В общем, есть и второстепенные, как же без них? Хотя для кого-то из наших они стали уже первостепенными.
– Отец Мантриус?
Он посмотрел на меня почти с неприязнью, как на человека, что пристает с какими-то мелкими несущественным вопросами.