Он изо всех сил ударил женщину по лицу. Она отлетела, точно мячик, ударившись головой о стену, свалилась кулем на диван и, вжавшись в подушки, затравлено наблюдала за мужем. Половина ее лица сделалась пунцовой, составив неприятный контраст с другой – пепельно-желтой. Роману стало противно. Прежде он никогда не поднимал руку на жену, и сейчас этот удар не принес ему облегчения. Он почувствовал, что, избивая Александру, он унижает себя. Ладонь горела. Роману захотелось опустить ее в холодную воду.
– Почему ты сразу не сообщила мне, что она связалась с этим типом?!
– Ты бы ничего не смог сделать, – прошептала из подушки Александра. – Она словно с цепи сорвалась… Мы слишком разбаловали ее…
– Заткнись! – вновь взревел Роман, замахнувшись на жену. – Закрой свой рот, пока я тебя не придушил! Лучше бы ты сдохла, дура чертова!
– Я знаю, – тихо сказала Александра.
– Что ты знаешь, мать твою?! Ты знаешь, во сколько мне обошлось наше доброе имя?! Знаешь, что будет, если пронюхает Марцевич?! Давай сюда адрес киллера! Ну?!
Он протянул ладонь, рыча от ярости. Александра вскочила и принялась поспешно выворачивать карманы жакета. Она никогда не видела мужа таким прежде. То есть она подозревала, что он может быть жесток, даже должен быть таким, иначе он не сумел бы создать и удерживать гигантскую империю. Но никогда не думала, что его гнев падет на ее голову. И сейчас она инстинктом травленого зверя ощутила исходящий от мужа запах опасности. Его источали его глаза, руки, губы, этим запахом насквозь пропиталась вся его одежда и ковер на полу, где ступали его ноги… И прежняя боязнь развода казалась ей теперь детским испугом по сравнению с этой новой, огромной, как спрут, угрожающий жутью…
Она нашла роковой клочок. Отдала Роману. Последовал новый приказ:
– Пистолет!
Она принесла «Магнум», двигаясь механически, как робот.
– Кто была та баба в больнице? Что ей известно?
– Ничего, – затрясла головой Александра. – Это всего лишь его тетка. Галина. Она знала мою сестру. И терпеть ее не могла.
– Очень ее понимаю, – к ярости Романа примешался ядовитый сарказм. – Идем далее. Адрес той забегаловки, где рекламируют услуги киллеров…
– Я не помню… Клянусь, я просто ехала по дороге…
– Постарайся вспомнить… – угрожающе прошипел Роман.
– Она называется «Три банана»! – воскликнула Александра. – Точно, «Три банана»! что ты собираешься делать?
– Тебя не касается! Убирайся с глаз моих! Мне следует упрятать тебя в психушку до конца дней! Там твое место! По крайней мере, это станет объяснением…
– Нет, Роман… Ты этого не сделаешь… – умоляюще вымолвила Александра, цепляясь за руку мужа.
– Сделаю, милочка, еще как сделаю, – хмуро пообещал он, смыкая губы на кончике сигары. – А теперь – пошла вон. Ступай в свою комнату, и носа не вздумай высунуть, ясно?! – он брезгливо оттолкнул от себя жену, точно она была отвратительным насекомым.
Презрительное выражение на его смуглом лице вдруг подняло в Александре волну холодной злости, придавшую ей силы. Она расправила плечи, вздернула подбородок.
– Я сделала это ради нашей дочери. И ради твоей проклятой бесценной репутации, идиот! Пошел к черту! Я подаю на развод!
– На разво-од?! – протянул Роман. В прищуренных глазах мелькнуло изумление. – Ты хочешь развестись со мной? Ты со мной?! – заорал он с новой силой, подскочив к жене, встряхивая ее за шиворот, – Ах ты, дрянь! Ты ведь всегда любила только мои деньги, не так ли?! Наглая расчетливая тварь! Даже не смей упоминать о дочери! Твой поганый язык оскверняет ее имя! Ты вообще не умеешь любить никого, кроме себя!
– Неправда! – выкрикнула Александра. И повторила уже тихо, с невыразимой горечью. – Неправда. Что ты знаешь о любви? Любовь – это боль…
– Ладно, – сказал Роман, обнаруживая, что так и не зажег свою сигару, полез за зажигалкой, с удивлением заметив, как дрожат руки. – Ты веришь в Бога, Шура?
– Что?! – Опешила Александра.
– Если веришь – молись. Чтобы я успел все сделать вовремя. Чтобы мне не изменила удача. Тогда мы просто цивилизованно разведемся. И ты получишь деньги. Столько, что сможешь ими нажраться. Столько, чтобы я избавился от необходимости видеть тебя до конца моих дней. Ну а если Марцевич меня опередит… – азиатское лицо исказила дьявольская улыбка. – Не переживай. Я подыщу тебе хорошую клинику. Все-таки ты – моя законная супруга, миссис Лит…
В пустой спальне гулял ветер.
– Марианна! – крикнула Александра в глухой зеркальный лабиринт сумрачного трюмо. – Выходи, мать твою! Нам надо поговорить!
Но по ту сторону не было никого, кроме постаревшей женщины с потухшим взглядом. Тогда Александра повернулась к столику, с которого из деревянной рамки смеялась над ее бедами вечно молодая старшая сестра.
– Это ты во всем виновата! – брызгая слюной, выкрикнула Александра. – Так должна была жить ты! Ты, а не я! Ты хотела всего этого, а я – никогда! Мне нужен был только он! С самой первой минуты, как я его увидела! Но ты увидела его первой! Ты всегда была первой! Всегда, во всем! Даже в любви! Ты все у меня забрала! Ненавижу тебя! Всю жизнь ненавидела! Будь ты проклята!
Схватив со столика раму, Александра швырнула ее в венецианское трюмо. Хрупкое зеркало разбилось на тысячи темных кусочков. Из рваных дыр потянуло холодом. На полу, у ног Александры, из-за треснутого поперек стекла, по-прежнему улыбалась юная красавица. Молодо. Весело. Безжалостно.
Ступая как можно тише, на цыпочках, Александра прокралась по коридору. Из-за приоткрытой двери кабинета доносился резкий раздраженный голос Романа.
– …это ваши проблемы. Кто из нас работает в спецслужбах?! Я что, зря платил вам все эти годы? Да, я требую немедленно найти и уничтожить этого Макара… Стереть с лица земли весь этот вонючий «банановый» притон…
У Александры захолонуло в груди. Ей почудилось, что она услышала собственный приговор. Этот разъяренный могущественный человек, с такой легкостью сейчас распорядившийся чужой жизнью, вряд ли пощадит ее, Александру. Муж, может быть, и простил бы. Но она никогда не была по-настоящему его женой. И почти перестала быть матерью…
«Александра, где дочь твоя?»
Он поместит Александру в удушливые желтые стены и с кипящей мстительной злостью стане добавлять на чаши весов тяжелые гири лет, всякий раз новые и новые… Как когда-то делала она… И никто в целом мире не вступится за нее…
«Беги, Шурка, беги!» – выкрикнул кто-то невидимый.
Вздрогнув, Александра огляделась и поняла, что должна делать. Она уедет обратно. Вернется в свой маленький городок, где цветут пышным цветом непорочно-белые яблони, и розовое солнце садится в буйное полынное море, а по голубой, как мечта, реке, важно чавкая, проплывают величавые теплоходы…
Только там, вдохнув полной грудью горьковатый ветер, набрав в пригоршни сухой красной земли, она снова сумеет стать свободной и счастливой.
Там ждут ее отец, мать, сестра…
Ночные московские дороги были пусты. И серый «Мерседес» продолжал увеличивать скорость, пока не вырвался из неоновых огней в бескрайний, раздольный, пахнущий пряными травами степной океан, по которому неслись наперегонки две румяные загорелые девчушки, и на всю округу разносились их звонкие голоса:
– Шурка! Догоняй! Быстрее, ну же! Быстрее! Я первая!
– Нет, я! Я первая! Я!
В районе Кутузовского проспекта серый «Мерседес» на скорости 250 км/час врезался в стоявший у обочины КАМАЗ с включенными габаритными огнями. Стрелки треснувшего циферблата часиков «Картье» на безвольно повисшем восковом запястье, уцелевшем в чудовищном месиве, показывали 0:15.
Именно в это время в одной из московских клиник девушка, не приходившая в сознание двое суток, разлепила черные ресницы и, окинув туманным взглядом облупившиеся стены, шевельнула растрескавшимися губами:
– Мама…
Частный кабинет Нины Риттер с пятью различными уровнями подсветки, дорогой мягкой мебелью, звуконепроницаемыми стенами и теплым бесшумным полом, насквозь пропитался удушливым амбре «Envy for men» от Гуччи. В каталоге новинок сей аромат значился как эротический, воспламеняющий страсть. Неизвестно, кого решил воспламенить низенький полненький господин с красным одутловатым лицом, затерявшийся в недрах огромного кресла, смутно белея носочками, – но Нина твердо уверилась, что отныне запах средства для чистки санузла будет возбуждать ее значительно сильнее.
На ее красивом лице отражались сочувствие и понимание.
– Меня замучили ночные кошмары… – стонал «эротический» господин. – Я совсем перестал спать. Уже дремлю на работе…
– Расскажите мне… – мягким тоном доброй нянюшки прожурчала Нина.
«Нервные издерганные мужчины всегда ищут заботливой защиты. Им нужна „мамочка“, которая утешит, успокоит, вытрет сопли… Которой можно довериться… Только неплохо, чтобы „мамочка“ была хороша собой… Кобели поганые…»
– Я здесь для того, чтобы помочь вам, стать вашим другом…
Задушевный диалог прервала «фраза» из Шуберта, которую вместо противного «др-рень» проигрывал сотовый эстетки Нины Максимовны. Она слегка нахмурилась, мысленно выругав себя за то, что позабыла его отключить на время приема. Но тотчас одарила «эротического» господина одой из самых чарующих улыбок:
– Прошу меня простить. Я на секундочку…
Пациент расплылся в ответ, решив, видимо, что Гуччи уже действует.
В соседней комнате, куда удалилась Нина, стены также были глухи, как в барокамере. Женщина быстро вытащила «Парламент», с наслаждением сделала затяжку, на одном дыхании выпалила вопрошающее: «Да?» в сотовую трубку.
– Нинуся, – раздался вкрадчивый мужской баритон, – примите мои несколько запоздалые, но вполне искренние соболезнования. Все же супруг, хоть и бывший… Пусть земля ему будет прахом, аминь, – добавил голос почти весело.
Красивое мрачное лицо Нины сделалось каменным.
– Послушай, – процедила она, не выпуская сигареты из сомкнутых губ, – мы так не договаривались. Зачем вы его убрали? Георгий был безобиден, как младенец.
– Дорогуша, – интонация на другом конце трубки постепенно становилась холодно-повелительной, – если бы у тебя были дети, ты бы знала: младенцы слишком громко и много кричат. К тому же мы тут совершенно ни при чем. Телевизор смотришь? Ограбление. Непростительная глупость в наше смутное время – не удосужиться обзавестись железой дверью… Так что заканчивай сантименты, приступай к работе. А то я начну думать, что ты стареешь… Король умер, да здравствует королева!
– Прекрати, ты знаешь, что я не выношу черного юмора, – резко сказала Нина. – Время должно пройти, пока страсти улягутся…
– Конечно, – согласился собеседник. – Мы же цивилизованные люди. Не какие-нибудь нехристи. Потерпим сорок дней… А ты не тяни, постепенно прикидывай, кто будет койки освобождать. Развели богадельню в таком великолепном месте. Просто подмосковная Швейцария. Там санаторий впору открыть. Да, кстати, и над новой вывеской подумай. А то «Психиатрическая клиника» как-то не то… Отпугивает. Сделай «Реабилитационный центр», что ли…
– От чего реабилитировать-то? – усмехнулась Нина.
Не иронизируй, дорогуша, – назидательно произнесла трубка. – Была бы клиника, а клиенты в наш век найдутся.
– А что насчет исследований? – сама того не ожидая, зачем-то спросила Нина.
– Каких исследований? Ах, те, твоего благоверного покойника? На хрена нам они теперь? Препарат получен. Бумажки в порядке. Производство запущено. Над остальным пусть дикий Запад мозги ломает. Им там делать больше нечего. А нам – железо ковать, пока не украли. Знаешь такую поговорку? Короче, сворачивай эти колбы-пробирки к едрене фене… Будет кто против, как считаешь?
– Разве, первый зам, Захаркин, – устало вымолвила Нина, глядя, как за оком-стеклопакетом бесшумно ползет по рельсам красненький трамвайчик. – Но он не станет выступать. Он собрался в Германию вместо Георгия.
– Значит, не герой? – вкрадчиво рассмеялась трубка. – А то могли бы наградить. Посмертно.
– Хватит, – отрезала Нина. – Дурацкая шутка.
– А это вовсе не шутка, – возразил невидимый баритон. – До скорого свидания, госпожа главврач. И не забывай, кто девушку танцует…
– Не учи отца е… – Зло бросила Нина, вынимая изо рта сигарету.
– А мне нравятся твои шутки… – скабрезно хохотнула трубка. – Привет!
Нина выключила телефон. Загасила наполовину выкуренную сигарету. На красивое ухоженное лицо легла тень задумчивости, постепенно сменившаяся запоздалой скорбью. Женщина у окна потерла увядающие щеки.
– Я не королева, – промолвила она, горестно усмехнувшись. – Я – заложница. И если Там все-таки что-то есть, то ты, дорогой Георгий, должно быть, злорадствуешь. Потому что можешь видеть то, чего не видит никто.
Она встряхнула головой, стараясь отогнать рой назойливых и неприятных мыслей, сглотнула застрявший в горле камушек и, оторвавшись от созерцания трамвайного перпетуум-мобиле, решительно распахнула дверь.
«Эротический колобок» сладко похрапывал в огромном кресле. Нина легонько, участливо коснулась его плеча. Он встрепенулся, протирая глаза кулачками.
– Что вам привиделось на сей раз?
В глазах милой докторши было столько заботы, доброго тепла…
– Не поверите, – разоткровенничался пациент, – рядом с вами я вижу только светлые сны…
– Но мы должны разобраться с остальными, деликатно напомнила Нина.
Личико мужчины в кресле сделалось похожим на физиономию шарпея.
– Они ужасные, просто кошмарные… – поведал он плаксиво. – И один все время повторяется… Декабрь. Перевыборы в Думу. Меня выселяют из моей депутатской квартиры. Отбирают автомобиль. Я возвращаюсь назад, в Урюпинск. Прихожу на свой завод, рабочие окружают меня и начинают требовать выплаты задолжностей по зарплате…
Два сосредоточенных могильщика с обветренными, выжженными южным солнцем лицами, опустили гроб в гулкую яму.
Роман взял в ладонь горстку сухой охристой земли, размял зачем-то пальцами и уж после бросил вниз, на лакированную, в дубовых завитушках, крышку. Медленно отошел в сторону. И, наблюдая за слаженным движением лопат, вдруг впервые ощутил горькую боль от того, что Александры больше нет, и не будет уже никогда. Сколько раз он, в сердцах, чертыхаясь, сулил этого… А она взяла и ушла. Навсегда. И он не сможет ее вернуть, чтобы хотя бы сказать последнее «Прости…» Ни за какие деньги… И осознавать это было невыносимо…
Горячий колкий ветер доносил да него запах полыни. И Роману казалось, будто он еще чувствует горьковатый аромат Александры. Как-то раз, очень давно, она сказала, что хочет быть похоронена в своей земле… Она напрасно считала, что Роман ничего не помнит…
– Все, хозяин.
Очнувшись от тягостных раздумий, Роман указал на буйную поросль возле свежей могилы, попросил уничтожить траву и дал работникам денег. Они снова дружно взялись за лопаты, и вскоре на расчищенном погосте остался один покосившийся, изглоданный временем серый камень с полуистлевшими буквами:
– Вот и вернулась Шура… А ведь мы с ней учились в одном классе… Отчего она умерла?
– Авария, – сухо сказал Роман и достал еще доллары. Попросил, чтобы следили за могилой. Но тот, что был однокашником Александры, денег не взял. Мол, когда-то она ему очень нравилась…
– Может, и правильно она сделала, что уехала, – договорил он печально. – Вот только ее мать, Евдокия, все ее ждала. Дождалась…
Роман помолчал, подумав отрешенно, что этот полупьяненький мужичок кажется почти стариком, а на самом деле ему всего сорок. Как Шуре. Но теперь это не важно, потому что Шуры больше нет.
Второй могильщик намекнул, что надо бы выпить за упокой, чтобы Александра непременно попала в рай, точно это зависело от них, кладбищенских философов. Роман дал еще денег, и работники ушли. А он остался один. Откуда-то прилетела и села на памятник большая серая ворона. Покрутив головой, внимательно поглядела на немолодого подавленного человека в дорогом костюме с ладонями, испачканными красноватой землей. Роману стало неприятно, что птица вот так глазеет на него, словно ждет чего-то или пытается понять, что творится у него в душе. Он сказал: «Кыш» – и махнул. Но ворона не улетала. И тогда он решил, что, видимо, она здесь живет и имеет право сидеть, где вздумается. Поэтому он оставил птицу в покое, отвернулся и посмотрел вдаль. Туда, где извилистой синей лентой тянулась могучая река, и маленькой точкой двигался по ней белый теплоход…
Глава 7
– Почему ты сразу не сообщила мне, что она связалась с этим типом?!
– Ты бы ничего не смог сделать, – прошептала из подушки Александра. – Она словно с цепи сорвалась… Мы слишком разбаловали ее…
– Заткнись! – вновь взревел Роман, замахнувшись на жену. – Закрой свой рот, пока я тебя не придушил! Лучше бы ты сдохла, дура чертова!
– Я знаю, – тихо сказала Александра.
– Что ты знаешь, мать твою?! Ты знаешь, во сколько мне обошлось наше доброе имя?! Знаешь, что будет, если пронюхает Марцевич?! Давай сюда адрес киллера! Ну?!
Он протянул ладонь, рыча от ярости. Александра вскочила и принялась поспешно выворачивать карманы жакета. Она никогда не видела мужа таким прежде. То есть она подозревала, что он может быть жесток, даже должен быть таким, иначе он не сумел бы создать и удерживать гигантскую империю. Но никогда не думала, что его гнев падет на ее голову. И сейчас она инстинктом травленого зверя ощутила исходящий от мужа запах опасности. Его источали его глаза, руки, губы, этим запахом насквозь пропиталась вся его одежда и ковер на полу, где ступали его ноги… И прежняя боязнь развода казалась ей теперь детским испугом по сравнению с этой новой, огромной, как спрут, угрожающий жутью…
Она нашла роковой клочок. Отдала Роману. Последовал новый приказ:
– Пистолет!
Она принесла «Магнум», двигаясь механически, как робот.
– Кто была та баба в больнице? Что ей известно?
– Ничего, – затрясла головой Александра. – Это всего лишь его тетка. Галина. Она знала мою сестру. И терпеть ее не могла.
– Очень ее понимаю, – к ярости Романа примешался ядовитый сарказм. – Идем далее. Адрес той забегаловки, где рекламируют услуги киллеров…
– Я не помню… Клянусь, я просто ехала по дороге…
– Постарайся вспомнить… – угрожающе прошипел Роман.
– Она называется «Три банана»! – воскликнула Александра. – Точно, «Три банана»! что ты собираешься делать?
– Тебя не касается! Убирайся с глаз моих! Мне следует упрятать тебя в психушку до конца дней! Там твое место! По крайней мере, это станет объяснением…
– Нет, Роман… Ты этого не сделаешь… – умоляюще вымолвила Александра, цепляясь за руку мужа.
– Сделаю, милочка, еще как сделаю, – хмуро пообещал он, смыкая губы на кончике сигары. – А теперь – пошла вон. Ступай в свою комнату, и носа не вздумай высунуть, ясно?! – он брезгливо оттолкнул от себя жену, точно она была отвратительным насекомым.
Презрительное выражение на его смуглом лице вдруг подняло в Александре волну холодной злости, придавшую ей силы. Она расправила плечи, вздернула подбородок.
– Я сделала это ради нашей дочери. И ради твоей проклятой бесценной репутации, идиот! Пошел к черту! Я подаю на развод!
– На разво-од?! – протянул Роман. В прищуренных глазах мелькнуло изумление. – Ты хочешь развестись со мной? Ты со мной?! – заорал он с новой силой, подскочив к жене, встряхивая ее за шиворот, – Ах ты, дрянь! Ты ведь всегда любила только мои деньги, не так ли?! Наглая расчетливая тварь! Даже не смей упоминать о дочери! Твой поганый язык оскверняет ее имя! Ты вообще не умеешь любить никого, кроме себя!
– Неправда! – выкрикнула Александра. И повторила уже тихо, с невыразимой горечью. – Неправда. Что ты знаешь о любви? Любовь – это боль…
– Ладно, – сказал Роман, обнаруживая, что так и не зажег свою сигару, полез за зажигалкой, с удивлением заметив, как дрожат руки. – Ты веришь в Бога, Шура?
– Что?! – Опешила Александра.
– Если веришь – молись. Чтобы я успел все сделать вовремя. Чтобы мне не изменила удача. Тогда мы просто цивилизованно разведемся. И ты получишь деньги. Столько, что сможешь ими нажраться. Столько, чтобы я избавился от необходимости видеть тебя до конца моих дней. Ну а если Марцевич меня опередит… – азиатское лицо исказила дьявольская улыбка. – Не переживай. Я подыщу тебе хорошую клинику. Все-таки ты – моя законная супруга, миссис Лит…
В пустой спальне гулял ветер.
– Марианна! – крикнула Александра в глухой зеркальный лабиринт сумрачного трюмо. – Выходи, мать твою! Нам надо поговорить!
Но по ту сторону не было никого, кроме постаревшей женщины с потухшим взглядом. Тогда Александра повернулась к столику, с которого из деревянной рамки смеялась над ее бедами вечно молодая старшая сестра.
– Это ты во всем виновата! – брызгая слюной, выкрикнула Александра. – Так должна была жить ты! Ты, а не я! Ты хотела всего этого, а я – никогда! Мне нужен был только он! С самой первой минуты, как я его увидела! Но ты увидела его первой! Ты всегда была первой! Всегда, во всем! Даже в любви! Ты все у меня забрала! Ненавижу тебя! Всю жизнь ненавидела! Будь ты проклята!
Схватив со столика раму, Александра швырнула ее в венецианское трюмо. Хрупкое зеркало разбилось на тысячи темных кусочков. Из рваных дыр потянуло холодом. На полу, у ног Александры, из-за треснутого поперек стекла, по-прежнему улыбалась юная красавица. Молодо. Весело. Безжалостно.
Ступая как можно тише, на цыпочках, Александра прокралась по коридору. Из-за приоткрытой двери кабинета доносился резкий раздраженный голос Романа.
– …это ваши проблемы. Кто из нас работает в спецслужбах?! Я что, зря платил вам все эти годы? Да, я требую немедленно найти и уничтожить этого Макара… Стереть с лица земли весь этот вонючий «банановый» притон…
У Александры захолонуло в груди. Ей почудилось, что она услышала собственный приговор. Этот разъяренный могущественный человек, с такой легкостью сейчас распорядившийся чужой жизнью, вряд ли пощадит ее, Александру. Муж, может быть, и простил бы. Но она никогда не была по-настоящему его женой. И почти перестала быть матерью…
«Александра, где дочь твоя?»
Он поместит Александру в удушливые желтые стены и с кипящей мстительной злостью стане добавлять на чаши весов тяжелые гири лет, всякий раз новые и новые… Как когда-то делала она… И никто в целом мире не вступится за нее…
«Беги, Шурка, беги!» – выкрикнул кто-то невидимый.
Вздрогнув, Александра огляделась и поняла, что должна делать. Она уедет обратно. Вернется в свой маленький городок, где цветут пышным цветом непорочно-белые яблони, и розовое солнце садится в буйное полынное море, а по голубой, как мечта, реке, важно чавкая, проплывают величавые теплоходы…
Только там, вдохнув полной грудью горьковатый ветер, набрав в пригоршни сухой красной земли, она снова сумеет стать свободной и счастливой.
Там ждут ее отец, мать, сестра…
Ночные московские дороги были пусты. И серый «Мерседес» продолжал увеличивать скорость, пока не вырвался из неоновых огней в бескрайний, раздольный, пахнущий пряными травами степной океан, по которому неслись наперегонки две румяные загорелые девчушки, и на всю округу разносились их звонкие голоса:
– Шурка! Догоняй! Быстрее, ну же! Быстрее! Я первая!
– Нет, я! Я первая! Я!
В районе Кутузовского проспекта серый «Мерседес» на скорости 250 км/час врезался в стоявший у обочины КАМАЗ с включенными габаритными огнями. Стрелки треснувшего циферблата часиков «Картье» на безвольно повисшем восковом запястье, уцелевшем в чудовищном месиве, показывали 0:15.
Именно в это время в одной из московских клиник девушка, не приходившая в сознание двое суток, разлепила черные ресницы и, окинув туманным взглядом облупившиеся стены, шевельнула растрескавшимися губами:
– Мама…
Частный кабинет Нины Риттер с пятью различными уровнями подсветки, дорогой мягкой мебелью, звуконепроницаемыми стенами и теплым бесшумным полом, насквозь пропитался удушливым амбре «Envy for men» от Гуччи. В каталоге новинок сей аромат значился как эротический, воспламеняющий страсть. Неизвестно, кого решил воспламенить низенький полненький господин с красным одутловатым лицом, затерявшийся в недрах огромного кресла, смутно белея носочками, – но Нина твердо уверилась, что отныне запах средства для чистки санузла будет возбуждать ее значительно сильнее.
На ее красивом лице отражались сочувствие и понимание.
– Меня замучили ночные кошмары… – стонал «эротический» господин. – Я совсем перестал спать. Уже дремлю на работе…
– Расскажите мне… – мягким тоном доброй нянюшки прожурчала Нина.
«Нервные издерганные мужчины всегда ищут заботливой защиты. Им нужна „мамочка“, которая утешит, успокоит, вытрет сопли… Которой можно довериться… Только неплохо, чтобы „мамочка“ была хороша собой… Кобели поганые…»
– Я здесь для того, чтобы помочь вам, стать вашим другом…
Задушевный диалог прервала «фраза» из Шуберта, которую вместо противного «др-рень» проигрывал сотовый эстетки Нины Максимовны. Она слегка нахмурилась, мысленно выругав себя за то, что позабыла его отключить на время приема. Но тотчас одарила «эротического» господина одой из самых чарующих улыбок:
– Прошу меня простить. Я на секундочку…
Пациент расплылся в ответ, решив, видимо, что Гуччи уже действует.
В соседней комнате, куда удалилась Нина, стены также были глухи, как в барокамере. Женщина быстро вытащила «Парламент», с наслаждением сделала затяжку, на одном дыхании выпалила вопрошающее: «Да?» в сотовую трубку.
– Нинуся, – раздался вкрадчивый мужской баритон, – примите мои несколько запоздалые, но вполне искренние соболезнования. Все же супруг, хоть и бывший… Пусть земля ему будет прахом, аминь, – добавил голос почти весело.
Красивое мрачное лицо Нины сделалось каменным.
– Послушай, – процедила она, не выпуская сигареты из сомкнутых губ, – мы так не договаривались. Зачем вы его убрали? Георгий был безобиден, как младенец.
– Дорогуша, – интонация на другом конце трубки постепенно становилась холодно-повелительной, – если бы у тебя были дети, ты бы знала: младенцы слишком громко и много кричат. К тому же мы тут совершенно ни при чем. Телевизор смотришь? Ограбление. Непростительная глупость в наше смутное время – не удосужиться обзавестись железой дверью… Так что заканчивай сантименты, приступай к работе. А то я начну думать, что ты стареешь… Король умер, да здравствует королева!
– Прекрати, ты знаешь, что я не выношу черного юмора, – резко сказала Нина. – Время должно пройти, пока страсти улягутся…
– Конечно, – согласился собеседник. – Мы же цивилизованные люди. Не какие-нибудь нехристи. Потерпим сорок дней… А ты не тяни, постепенно прикидывай, кто будет койки освобождать. Развели богадельню в таком великолепном месте. Просто подмосковная Швейцария. Там санаторий впору открыть. Да, кстати, и над новой вывеской подумай. А то «Психиатрическая клиника» как-то не то… Отпугивает. Сделай «Реабилитационный центр», что ли…
– От чего реабилитировать-то? – усмехнулась Нина.
Не иронизируй, дорогуша, – назидательно произнесла трубка. – Была бы клиника, а клиенты в наш век найдутся.
– А что насчет исследований? – сама того не ожидая, зачем-то спросила Нина.
– Каких исследований? Ах, те, твоего благоверного покойника? На хрена нам они теперь? Препарат получен. Бумажки в порядке. Производство запущено. Над остальным пусть дикий Запад мозги ломает. Им там делать больше нечего. А нам – железо ковать, пока не украли. Знаешь такую поговорку? Короче, сворачивай эти колбы-пробирки к едрене фене… Будет кто против, как считаешь?
– Разве, первый зам, Захаркин, – устало вымолвила Нина, глядя, как за оком-стеклопакетом бесшумно ползет по рельсам красненький трамвайчик. – Но он не станет выступать. Он собрался в Германию вместо Георгия.
– Значит, не герой? – вкрадчиво рассмеялась трубка. – А то могли бы наградить. Посмертно.
– Хватит, – отрезала Нина. – Дурацкая шутка.
– А это вовсе не шутка, – возразил невидимый баритон. – До скорого свидания, госпожа главврач. И не забывай, кто девушку танцует…
– Не учи отца е… – Зло бросила Нина, вынимая изо рта сигарету.
– А мне нравятся твои шутки… – скабрезно хохотнула трубка. – Привет!
Нина выключила телефон. Загасила наполовину выкуренную сигарету. На красивое ухоженное лицо легла тень задумчивости, постепенно сменившаяся запоздалой скорбью. Женщина у окна потерла увядающие щеки.
– Я не королева, – промолвила она, горестно усмехнувшись. – Я – заложница. И если Там все-таки что-то есть, то ты, дорогой Георгий, должно быть, злорадствуешь. Потому что можешь видеть то, чего не видит никто.
Она встряхнула головой, стараясь отогнать рой назойливых и неприятных мыслей, сглотнула застрявший в горле камушек и, оторвавшись от созерцания трамвайного перпетуум-мобиле, решительно распахнула дверь.
«Эротический колобок» сладко похрапывал в огромном кресле. Нина легонько, участливо коснулась его плеча. Он встрепенулся, протирая глаза кулачками.
– Что вам привиделось на сей раз?
В глазах милой докторши было столько заботы, доброго тепла…
– Не поверите, – разоткровенничался пациент, – рядом с вами я вижу только светлые сны…
– Но мы должны разобраться с остальными, деликатно напомнила Нина.
Личико мужчины в кресле сделалось похожим на физиономию шарпея.
– Они ужасные, просто кошмарные… – поведал он плаксиво. – И один все время повторяется… Декабрь. Перевыборы в Думу. Меня выселяют из моей депутатской квартиры. Отбирают автомобиль. Я возвращаюсь назад, в Урюпинск. Прихожу на свой завод, рабочие окружают меня и начинают требовать выплаты задолжностей по зарплате…
Два сосредоточенных могильщика с обветренными, выжженными южным солнцем лицами, опустили гроб в гулкую яму.
Роман взял в ладонь горстку сухой охристой земли, размял зачем-то пальцами и уж после бросил вниз, на лакированную, в дубовых завитушках, крышку. Медленно отошел в сторону. И, наблюдая за слаженным движением лопат, вдруг впервые ощутил горькую боль от того, что Александры больше нет, и не будет уже никогда. Сколько раз он, в сердцах, чертыхаясь, сулил этого… А она взяла и ушла. Навсегда. И он не сможет ее вернуть, чтобы хотя бы сказать последнее «Прости…» Ни за какие деньги… И осознавать это было невыносимо…
Горячий колкий ветер доносил да него запах полыни. И Роману казалось, будто он еще чувствует горьковатый аромат Александры. Как-то раз, очень давно, она сказала, что хочет быть похоронена в своей земле… Она напрасно считала, что Роман ничего не помнит…
– Все, хозяин.
Очнувшись от тягостных раздумий, Роман указал на буйную поросль возле свежей могилы, попросил уничтожить траву и дал работникам денег. Они снова дружно взялись за лопаты, и вскоре на расчищенном погосте остался один покосившийся, изглоданный временем серый камень с полуистлевшими буквами:
Один из могильщиков, надвинув на глаза линялый картуз, тихо произнес:Звонарев Дмитрий Данилович /1930-1970/
Звонарева Марианна Дмитриевна /1958-1978/
Звонарева Евдокия Степановна /1931-1986/
– Вот и вернулась Шура… А ведь мы с ней учились в одном классе… Отчего она умерла?
– Авария, – сухо сказал Роман и достал еще доллары. Попросил, чтобы следили за могилой. Но тот, что был однокашником Александры, денег не взял. Мол, когда-то она ему очень нравилась…
– Может, и правильно она сделала, что уехала, – договорил он печально. – Вот только ее мать, Евдокия, все ее ждала. Дождалась…
Роман помолчал, подумав отрешенно, что этот полупьяненький мужичок кажется почти стариком, а на самом деле ему всего сорок. Как Шуре. Но теперь это не важно, потому что Шуры больше нет.
Второй могильщик намекнул, что надо бы выпить за упокой, чтобы Александра непременно попала в рай, точно это зависело от них, кладбищенских философов. Роман дал еще денег, и работники ушли. А он остался один. Откуда-то прилетела и села на памятник большая серая ворона. Покрутив головой, внимательно поглядела на немолодого подавленного человека в дорогом костюме с ладонями, испачканными красноватой землей. Роману стало неприятно, что птица вот так глазеет на него, словно ждет чего-то или пытается понять, что творится у него в душе. Он сказал: «Кыш» – и махнул. Но ворона не улетала. И тогда он решил, что, видимо, она здесь живет и имеет право сидеть, где вздумается. Поэтому он оставил птицу в покое, отвернулся и посмотрел вдаль. Туда, где извилистой синей лентой тянулась могучая река, и маленькой точкой двигался по ней белый теплоход…
Глава 7
Наступила осень. Но в Россию она принесла не только вожделенную прохладу. Уходящий год последнего тысячелетия разразился вдруг новой войной. Те, кто суеверен, в ужасе вспоминали о роковых трех шестерках – числе зверя, получавшемся при перевороте последних трех цифр тысяча девятьсот девяносто девятого…
Когда белозубая красотка «Си-Эн-Эн» со старательно деланной скорбью на безмятежном личике сообщила однажды утром о взрыве московского дома, Романа обуял ужас. Такой, как несколько месяцев назад, когда он думал, что теряет дочь. Острый укол в левую лопатку снова сделал его одиноким и незащищенным, вновь напомнив, насколько хрупок человек. Сорвав трубку, он набрал дочери, и, услыхав ее тихое «Алло», без сил рухнул в кресло. Он вновь стал уговаривать Анну переехать в Штаты, но опять получил вежливый отказ. Почему?!
Он не понимал дочь. Никак не мог постичь ее странного, невероятного упрямства, не укладывавшегося в нормальном сознании. Что могло ее после всего происшедшего удерживать в этой нищей, скорбной, несчастной разоренной стране, раздираемой противоречиями снаружи и изнутри? Что?!
И покуда он, повесив трубку, взирая с шестьдесят шестого этажа Эмпайр Стейт на копошащийся внизу благополучный деловой Манхэттен, мучительно попытался разгадать логику ее поступков, позвонил Артем Марцевич, один лишь голос которого прибавил к паршивому настроению Романа острый приступ изжоги.
– Ты обдумал наш прошлый разговор, Роман?
– Какого хрена ты меня достаешь? – рявкнул растерявший вежливость магнат. -Убирайся ко всем чертям, у нас нет и не может быть общих дел!
– Ты не прав, Роман, – донесся дьявольский смешок с другого конца земли. – У нас есть один очень хороший общий знакомый. По моим данным, он сейчас во Франции… Ах, эти творческие натуры, перекати-поле… Сегодня тут, завтра – там… Три часа лета до матушки-России… Сергей Скворцов. Помнишь такого?
Роман молчал, стиснув зубы, играя вздувшимися желваками на напрягшейся шее. Пальцы с побелевшими фалангами мертвой хваткой стиснули трубку, точно голову ядовитой змей.
– Ты стареешь, Роми, – проглатывая «р», притворно вздохнул Марцевич. – Не так здорово заметаешь следы. Или просто поторопился. А хорошее дело спешки не требует… Потрясающий будет сюрприз для маленькой принцессы Анны. Рождественский подарок. Настоящее чудо… Вы отмечаете Рождество Христово, Роми?
– Катись ты… – прохрипел Роман.
– У тебя чудесная девочка. Очень трогательная… Работает санитаркой в простой московской больнице… Такая редкость в наши дни! Я все хотел спросить: это что, новая западная мода среди детей олигархов?
– Заткни пасть! – заревел Роман. – Не смей упоминать имя моей дочери своим поганым ртом!
– Я охотно замолчу, – торжествующе протараторил Марцевич. – Ты помнишь мои условия? Австралия. Там дивная природа… Да-да…
– Хорошо, Артем, – прошептал Роман, чувствуя, как холодный липкий пот заливает виски, струится по спине. – Ты все получишь. И оставишь меня в покое. Навсегда.
– Даю слово.
– Твое слово стоит меньше куска дерьма, – сказал Роман, ясно увидев сквозь толщу оконного стекла довольную физиономию нувориша с победными огоньками в бегающих глазенках.
– Я найду тебя, Роми, когда потребуется. Было очень приятно побеседовать с тобой…
Вкрадчиво-картавивший голос плавно перешел в короткие гудки.
– Сволочь, – проговорил Роман, чувствуя, как в жилах закипает ненависть. – Ладно, ты получишь все, что хотел. И все, что должен. Обещаю.
Кровь бурлила в нем. Темная азиатская кровь. Если бы Артем Марцевич увидел в тот момент, как жутковатая улыбка исказило мрачное лицо Романа, как зловеще полыхнули прищуренные черные глаза, он, наверно, тотчас отказался бы от своей затеи.
Чеченские полевые командиры и их интернациональные партнёры, охотники до чёрного нефтяного золота и прочих, извлекаемых из военной неразберихи благ, чесали затылки и бороды, недоумевая, как могло получиться, что почти безоружная российская армия, на треть состоявшая из необстрелянных мальчишек, словно открыв второе дыхание, рванулась вперед. Откуда у этих русских, вдруг появились, и в огромном количестве, американского производства боекомплекты, снаряды, амуниция. А когда в грозовое небо воспарила пара новейших истребителей, «полевое» терпение лопнуло окончательно.
– В чем дело, мать твою?! – Орал разгневанный лидер боевиков в раскаленную от бешенства телефонную трубку. – Мы так не договаривались! Какая сволочь дополнительно финансирует федералов?!
– Я тут не причем, – оправдывался перепуганный Марцевич. – Из Центра лишней копейки не поступало, клянусь! Я и сам терплю убытки: три вышки разнесло…
– Что за херня?! – Гремел чеченец. – Ты хочешь сказать, что некто посторонний, сумасшедший миллиардер, в детстве не доигравший в солдатиков, решил проспонсировать русских?! Ты меня за кого держишь?! За недоумка?! Я этого никому не позволю! Что это, новый передел?!
– Выборы скоро. В Думу. – Сбивчиво тараторил Марцевич. – Как туда пройду, сам всем займусь. Лично. А там и президентские не за горами…
– Да кто тебя туда пустит, шакал паршивый? – Гортанный голос исполнился невыразимого презрения.
– А кто не пустит-то? – раскипятился Марцевич. – Да я всю Россию могу купить с потрохами…
– Ну, давай, попробуй, – хмыкнула трубка. – Только учти: если твоя игра будет проиграна, придется рассчитаться за многое…
Разговор состоялся в ноябре. А на декабрьских выборах Марцевича «прокатили» с оглушительным треском. Вместе с деньгами, связями, телеканалами и нефтяными вышками… источник финансирования федеральных войск в Чечне обнаружить не удалось. Но нанятые Марцевичем крупные спецы с уверенностью заявили: он не в России. Где-то за границей. Мир огромен. Возможно, это очередные охотники за горячей чеченской нефтью и немалыми бюджетными средствами, с завидной периодичностью отпускаемыми Центром в мятежный регион. Уж больно лакомый кусок. Или, что значительно хуже, какая-либо религиозная антиисламистская организация. А с фанатиками лучше не связываться: себе дороже обойдется. Жизнь-то одна…
С этим Марцевич не мог не согласиться. Погибать, даже за высокие государственные посты и миллиарды в твердой валюте, ему почему-то не хотелось. Отчего-то пришло на ум выражение: «Между Сциллой и Харибдой…» Хоть и не мог досконально припомнить, кто они такие, но стало очень страшно. Если тот неизвестный, но такой богатый и могущественный некто не боится встать на пути у разъяренных воинственных вакхабитов и их не менее богатых и рассерженных сторонников, то его, одинокого, как перст, Артема Марцевича, и вовсе может взять да и стереть с лица земли. Раздавить, как орех…
От этих нехороших раздумий у Артема подвело живот. Но и сидя на золоченом сантехническом троне, он продолжал горестно размышлять. Неделю назад его не пустили в Штаты. Придрались к какой-то мелочи… Сволочи. Будто у самих все идеально. Но в своем глазу, как известно… Да еще Швейцария достала. Уголовное дело по одному из банковских счетов, которое Артем вроде сумел замять, вдруг возобновили с пионерским энтузиазмом… Кругом одни проблемы. Но основная, как кость в горле – все-таки чеченская. Как все было гладко три года назад! Во время той, первой заварушки. А сейчас черт знает что. И если, не приведи Господь, хоть один из «полевых» компаньонов не сумеет смыться, попадет в руки федералов и заговорит, слишком многое всплывет на поверхность… И тогда Артем решил: пора. И набрал номер Романа…
Спустя пару дней бронированный «шестисотый» Артема Марцевича морозным декабрьским утром превратился в центре столицы в огромный огненный шар. Прибывшие спасатели, затушив пожар, извлекли из покореженных страшным взрывом кусков расплавленного металла скрюченное обугленное тело. Нувориш был опознан и быстренько, с надлежащими почестями, похоронен на Новодевичьем.
Грозненские партнеры Артема по бизнесу усмехнулись и, сплюнув, дружно решили: «Собаке – собачья смерть».
И в этот момент зазвонил телефон. Чеченский полевой командир сперва решил, что это звенит в ушах от новой серии яростных взрывов. Но надсадный звон не прекращался, и тогда лидер боевиков, помотав заросшей головой и окончательно убедившись, что с ушами еще порядок, вытащил сотовую трубку. Какое-то время он недоверчиво вникал в слова, произносимые на том конце. Неожиданный абонент даже не старался изменить голоса, потому он звучал спокойно и отчетливо, и каждая фраза казалась продуманной и взвешенной. Командир даже слегка опешил. Он успел отвыкнуть среди хаоса войны от нормальной человеческой речи.
Когда белозубая красотка «Си-Эн-Эн» со старательно деланной скорбью на безмятежном личике сообщила однажды утром о взрыве московского дома, Романа обуял ужас. Такой, как несколько месяцев назад, когда он думал, что теряет дочь. Острый укол в левую лопатку снова сделал его одиноким и незащищенным, вновь напомнив, насколько хрупок человек. Сорвав трубку, он набрал дочери, и, услыхав ее тихое «Алло», без сил рухнул в кресло. Он вновь стал уговаривать Анну переехать в Штаты, но опять получил вежливый отказ. Почему?!
Он не понимал дочь. Никак не мог постичь ее странного, невероятного упрямства, не укладывавшегося в нормальном сознании. Что могло ее после всего происшедшего удерживать в этой нищей, скорбной, несчастной разоренной стране, раздираемой противоречиями снаружи и изнутри? Что?!
И покуда он, повесив трубку, взирая с шестьдесят шестого этажа Эмпайр Стейт на копошащийся внизу благополучный деловой Манхэттен, мучительно попытался разгадать логику ее поступков, позвонил Артем Марцевич, один лишь голос которого прибавил к паршивому настроению Романа острый приступ изжоги.
– Ты обдумал наш прошлый разговор, Роман?
– Какого хрена ты меня достаешь? – рявкнул растерявший вежливость магнат. -Убирайся ко всем чертям, у нас нет и не может быть общих дел!
– Ты не прав, Роман, – донесся дьявольский смешок с другого конца земли. – У нас есть один очень хороший общий знакомый. По моим данным, он сейчас во Франции… Ах, эти творческие натуры, перекати-поле… Сегодня тут, завтра – там… Три часа лета до матушки-России… Сергей Скворцов. Помнишь такого?
Роман молчал, стиснув зубы, играя вздувшимися желваками на напрягшейся шее. Пальцы с побелевшими фалангами мертвой хваткой стиснули трубку, точно голову ядовитой змей.
– Ты стареешь, Роми, – проглатывая «р», притворно вздохнул Марцевич. – Не так здорово заметаешь следы. Или просто поторопился. А хорошее дело спешки не требует… Потрясающий будет сюрприз для маленькой принцессы Анны. Рождественский подарок. Настоящее чудо… Вы отмечаете Рождество Христово, Роми?
– Катись ты… – прохрипел Роман.
– У тебя чудесная девочка. Очень трогательная… Работает санитаркой в простой московской больнице… Такая редкость в наши дни! Я все хотел спросить: это что, новая западная мода среди детей олигархов?
– Заткни пасть! – заревел Роман. – Не смей упоминать имя моей дочери своим поганым ртом!
– Я охотно замолчу, – торжествующе протараторил Марцевич. – Ты помнишь мои условия? Австралия. Там дивная природа… Да-да…
– Хорошо, Артем, – прошептал Роман, чувствуя, как холодный липкий пот заливает виски, струится по спине. – Ты все получишь. И оставишь меня в покое. Навсегда.
– Даю слово.
– Твое слово стоит меньше куска дерьма, – сказал Роман, ясно увидев сквозь толщу оконного стекла довольную физиономию нувориша с победными огоньками в бегающих глазенках.
– Я найду тебя, Роми, когда потребуется. Было очень приятно побеседовать с тобой…
Вкрадчиво-картавивший голос плавно перешел в короткие гудки.
– Сволочь, – проговорил Роман, чувствуя, как в жилах закипает ненависть. – Ладно, ты получишь все, что хотел. И все, что должен. Обещаю.
Кровь бурлила в нем. Темная азиатская кровь. Если бы Артем Марцевич увидел в тот момент, как жутковатая улыбка исказило мрачное лицо Романа, как зловеще полыхнули прищуренные черные глаза, он, наверно, тотчас отказался бы от своей затеи.
Чеченские полевые командиры и их интернациональные партнёры, охотники до чёрного нефтяного золота и прочих, извлекаемых из военной неразберихи благ, чесали затылки и бороды, недоумевая, как могло получиться, что почти безоружная российская армия, на треть состоявшая из необстрелянных мальчишек, словно открыв второе дыхание, рванулась вперед. Откуда у этих русских, вдруг появились, и в огромном количестве, американского производства боекомплекты, снаряды, амуниция. А когда в грозовое небо воспарила пара новейших истребителей, «полевое» терпение лопнуло окончательно.
– В чем дело, мать твою?! – Орал разгневанный лидер боевиков в раскаленную от бешенства телефонную трубку. – Мы так не договаривались! Какая сволочь дополнительно финансирует федералов?!
– Я тут не причем, – оправдывался перепуганный Марцевич. – Из Центра лишней копейки не поступало, клянусь! Я и сам терплю убытки: три вышки разнесло…
– Что за херня?! – Гремел чеченец. – Ты хочешь сказать, что некто посторонний, сумасшедший миллиардер, в детстве не доигравший в солдатиков, решил проспонсировать русских?! Ты меня за кого держишь?! За недоумка?! Я этого никому не позволю! Что это, новый передел?!
– Выборы скоро. В Думу. – Сбивчиво тараторил Марцевич. – Как туда пройду, сам всем займусь. Лично. А там и президентские не за горами…
– Да кто тебя туда пустит, шакал паршивый? – Гортанный голос исполнился невыразимого презрения.
– А кто не пустит-то? – раскипятился Марцевич. – Да я всю Россию могу купить с потрохами…
– Ну, давай, попробуй, – хмыкнула трубка. – Только учти: если твоя игра будет проиграна, придется рассчитаться за многое…
Разговор состоялся в ноябре. А на декабрьских выборах Марцевича «прокатили» с оглушительным треском. Вместе с деньгами, связями, телеканалами и нефтяными вышками… источник финансирования федеральных войск в Чечне обнаружить не удалось. Но нанятые Марцевичем крупные спецы с уверенностью заявили: он не в России. Где-то за границей. Мир огромен. Возможно, это очередные охотники за горячей чеченской нефтью и немалыми бюджетными средствами, с завидной периодичностью отпускаемыми Центром в мятежный регион. Уж больно лакомый кусок. Или, что значительно хуже, какая-либо религиозная антиисламистская организация. А с фанатиками лучше не связываться: себе дороже обойдется. Жизнь-то одна…
С этим Марцевич не мог не согласиться. Погибать, даже за высокие государственные посты и миллиарды в твердой валюте, ему почему-то не хотелось. Отчего-то пришло на ум выражение: «Между Сциллой и Харибдой…» Хоть и не мог досконально припомнить, кто они такие, но стало очень страшно. Если тот неизвестный, но такой богатый и могущественный некто не боится встать на пути у разъяренных воинственных вакхабитов и их не менее богатых и рассерженных сторонников, то его, одинокого, как перст, Артема Марцевича, и вовсе может взять да и стереть с лица земли. Раздавить, как орех…
От этих нехороших раздумий у Артема подвело живот. Но и сидя на золоченом сантехническом троне, он продолжал горестно размышлять. Неделю назад его не пустили в Штаты. Придрались к какой-то мелочи… Сволочи. Будто у самих все идеально. Но в своем глазу, как известно… Да еще Швейцария достала. Уголовное дело по одному из банковских счетов, которое Артем вроде сумел замять, вдруг возобновили с пионерским энтузиазмом… Кругом одни проблемы. Но основная, как кость в горле – все-таки чеченская. Как все было гладко три года назад! Во время той, первой заварушки. А сейчас черт знает что. И если, не приведи Господь, хоть один из «полевых» компаньонов не сумеет смыться, попадет в руки федералов и заговорит, слишком многое всплывет на поверхность… И тогда Артем решил: пора. И набрал номер Романа…
Спустя пару дней бронированный «шестисотый» Артема Марцевича морозным декабрьским утром превратился в центре столицы в огромный огненный шар. Прибывшие спасатели, затушив пожар, извлекли из покореженных страшным взрывом кусков расплавленного металла скрюченное обугленное тело. Нувориш был опознан и быстренько, с надлежащими почестями, похоронен на Новодевичьем.
Грозненские партнеры Артема по бизнесу усмехнулись и, сплюнув, дружно решили: «Собаке – собачья смерть».
И в этот момент зазвонил телефон. Чеченский полевой командир сперва решил, что это звенит в ушах от новой серии яростных взрывов. Но надсадный звон не прекращался, и тогда лидер боевиков, помотав заросшей головой и окончательно убедившись, что с ушами еще порядок, вытащил сотовую трубку. Какое-то время он недоверчиво вникал в слова, произносимые на том конце. Неожиданный абонент даже не старался изменить голоса, потому он звучал спокойно и отчетливо, и каждая фраза казалась продуманной и взвешенной. Командир даже слегка опешил. Он успел отвыкнуть среди хаоса войны от нормальной человеческой речи.