Страница:
Гиммлер, однако, не спешил, предпочитая двигаться к цели своим собственным, пусть не самым прямым путем, и с апреля 1933-го по апрель 1934 года принял несколько важных решений. Назначив Гейдриха главой баварской тайной полиции и управления СД в составе СС, Гиммлер организовал собственный «образцовый» концентрационный лагерь в Дахау. Этот лагерь находился под его полным контролем и существовал параллельно множеству других, создававшихся полуофициально и неофициально не только Герингом, но и мелкими чинами СС, СА и даже нацистскими гауляйтерами, управлявшими гау (Gaue), или регионами, на которые разделила Германию нацистская администрация. На процессе в Нюрнберге Геринг утверждал, будто закрывал эти несанкционированные лагеря, где, по его мнению, практиковалось жестокое обращение с заключенными.
Лагерь, основанный СС возле Оснабрюка, привел к серьезным трениям между Гиммлером и Герингом. Возглавляемые Дильсом следователи гестапо заявили, что, отправившись в Оснабрюк для выяснения принадлежности и обстоятельств возникновения лагеря, они якобы были обстреляны охраной СС. Разразился громкий скандал, и Гиммлер, повинуясь прямому указанию Гитлера, был вынужден закрыть лагерь. Вмешательство Геринга объяснялось главным образом его честолюбивым стремлением стать главным координатором полицейской деятельности в Германии. То, что ему это не удалось, объяснялось умелой политикой Гиммлера, старательно укреплявшего свой личный авторитет и влияние, а также противодействием Рема, который со своей стороны мечтал объединить силы СА с регулярной армией и возглавить их, хотя с подобным не стали бы мириться ни Геринг, ни тем более Гитлер.
Для управления лагерем в Дахау Гиммлер создал добровольное подразделение эсэсовцев, желавших нести долгосрочную службу по лагерной охране. Это подразделение получило название «Мертвая голова» (Totenkopf) и специальную эмблему в виде черепа и скрещенных костей; во главе этого и других подразделений «Мертвой головы» Гиммлер поставил Теодора Эйке – бывшего армейского офицера, ветерана Первой мировой войны, который был одним из самых верных сторонников Гиммлера во всем, что касалось расовых вопросов. В числе охранников лагеря в Дахау были также австриец Адольф Эйхман и, в 1934 году, Рудольф Хёсс, позднее руководивший уничтожением евреев в Освенциме.
Хёсс, который, подобно Геббельсу и Гейдриху, одно время намеревался стать католическим священником, в Первую мировую войну был солдатом, а затем присоединился к фрайкору14. За участие в громком политическом убийстве он был осужден и провел шесть лет за решеткой, а освободившись – вступил в члены нацистской партии и в СС. После краха гитлеризма – находясь в тюрьме, в одиночном заключении, – этот незаурядный, хотя и склонный к некоторому морализаторству человек написал мемуары, в которых подробно остановился на своих отношениях с Гиммлером. Изначально Хёсс принадлежал к стоявшей на позициях крайнего идеализма и национализма молодежной группировке «Артаманен», члены которой придавали огромное значение земледелию и стремились избегать городской жизни. По словам Хёсса, именно через эту организацию он познакомился с Гиммлером, который в июне 1934 года – во время смотра сил СС в Штеттине – предложил Хёссу работать в Дахау, где в декабре ему присвоили звание ефрейтора охранного подразделения «Мертвая голова».
Экспериментальный концлагерь в Дахау создавался на основании приказа Гиммлера, изданного им 21 марта в качестве полицей-президента Мюнхена и завизированного премьер-министром Баварии Генрихом Гельдом, поддерживавшим нацистов консерватором-католиком, за несколько дней до его принудительной отставки. Приказ, опубликованный в мюнхенской газете «Нойесте нахрихтен» в день подписания его главой правительства Баварии, гласил:
«В среду 22 марта вблизи Дахау будет открыт первый концентрационный лагерь, способный вместить 5000 заключенных. Планируя размеры лагеря, мы пребывали в полной уверенности, что нас поддержат все, кто думает о нации и служит ее интересам, и не обращали внимания ни на какие второстепенные соображения.
Генрих Гиммлер,
действующий полицей-президент города Мюнхена».
Дахау, находившийся милях в двенадцати к северо– западу от Мюнхена, стал постоянным центром репрессий нацистов сначала против немецкого, а потом и других порабощенных Гитлером народов. В начальный период, когда власть нацистов ничем не ограничивалась, СС и СА проводили широкомасштабные аресты, задерживали мужчин и женщин без всякого разбора и допрашивали, зачастую прибегая к пыткам. Процесс зашел так далеко, что перед Рождеством 1933 года Гитлеру пришлось объявить амнистию 27 тысячам заключенных. Никто, однако, не знает, сколько человек было освобождено на самом деле. Несколько позднее Гиммлер, в частности, заявлял, будто ему удалось убедить Гитлера, чтобы амнистия не распространялась на заключенных, находящихся в его лагере в Дахау.
Приказ о «защитном заключении» был столь же кратким, как и приказ об учреждении Дахау:
«На основании статьи 1 указа рейхсканцлера о защите народа и государства от 28 февраля 1933 года вы беретесь под защитную охрану в интересах общественной безопасности и порядка. Основание: подозрение в деятельности, враждебной государству».
Геринг был вполне откровенен относительно причин организации лагерей: «Мы должны были безжалостно расправляться с врагами государства… поэтому были созданы концентрационные лагеря, куда нам пришлось отправить первые тысячи членов коммунистической и социал-демократической партий». Позднее Фрик характеризовал «защитное заключение» как «вынужденную меру Тайной государственной полиции… имевшую целью противостоять всем устремлениям врагов народа и государства»15.
Варварская энергия Геринга являлась одним из аспектов нацистской жестокости, а гиммлеровское внимание к деталям – другим. Почти двадцать лет отделяют нас от полного разоблачения того, что происходило в концентрационных лагерях; никакие документы не могли бы дать картины более наглядной и полной, чем показания тысяч уцелевших мужчин и женщин или подробные свидетельства таких людей, как Хёсс и Эйхман, являвшихся ближайшими подручными Гиммлера и осуществлявших акты массового уничтожения. Если Геринг как человек был не более жесток, чем любой другой угнетатель в истории современной Европы, то хладнокровный садизм Гиммлера не поддается пониманию. И все же в нем необходимо разобраться хотя бы потому, что всегда будут существовать люди, которые, получив неограниченную власть и обладая такой же убежденностью в собственной правоте, могут начать поступать аналогичным образом.
Как мы уже писали, Гиммлер привык жить и работать по раз и навсегда усвоенным правилам. Первого ноября 1933 года была завершена работа над правилами внутреннего распорядка лагеря в Дахау, которые под придирчивым руководством Гиммлера составлял Эйке. Тщательно подобранная юридическая фразеология этого документа, созданного в тиши кабинетов поднаторевшими в бюрократической казуистике экспертами, к каковым можно отнести и Гиммлера, на деле служила лишь маскировкой для самого настоящего террора. Так, например, в одном из параграфов «Правил…» было записано:
«Срок заключения в концентрационный лагерь официально может устанавливаться любой, в том числе и «до выяснения всех обстоятельств»… В отдельных случаях рейхсфюрер СС и шеф германской полиции могут дополнительно санкционировать меры физического воздействия… Для усиления эффекта устрашения не следует препятствовать распространению слухов об использовании телесных наказаний…
Напротив, для распространения таких слухов должны подбираться особо подходящие и надежные люди.
Считается агитатором и подлежит смертной казни через повешение каждый, кто… произносит подстрекательские речи, устраивает митинги, формирует кружки и комитеты, распространяет сплетни или собирает правдивую или ложную информацию о концентрационных лагерях с целью снабдить оппозиционную пропаганду историями о якобы творящихся там зверствах…»16.
Тайное восхождение Гиммлера к власти начиналось за пределами Пруссии, где, как он понимал, Геринг был всемогущ. Рем, внимательно следивший за ситуацией, ясно видел, что Гиммлер и Гейдрих, создавшие по-настоящему могущественную организацию, вряд ли довольствуются доверенными им незначительными постами, поэтому дальновидно решил не ссориться с руководством СС. К лету кипучая энергия Геринга начала наконец иссякать. Привычка окружать себя роскошью и желание заполучить другие важные посты привели к тому, что Геринг ослабил контроль за подчиненными, которые были непосредственно вовлечены в развернувшееся между СА, СС и гестапо соперничество. Даже Далюге, геринговский шеф полиции, счел небезвыгодным для себя установить за спиной шефа контакт с Мюнхеном.
Из всех работавших в гестапо эсэсовцев самой заметной фигурой был, несомненно, Артур Небе; Дильс утверждает, что Небе шпионил за ним по поручению Гейдриха, а Карл Эрнст, начальник штаба берлинских отрядов СА Рема, прямо угрожал его жизни, пока Рем не положил этому конец, предложив Дильсу ради собственного блага присоединиться к СС. Возможность сделать это представилась последнему после налета СС на квартиру Дильса, приведшего к открытому разрыву между Герингом и Гиммлером (впрочем, оба были достаточно дальновидны, чтобы вскоре урегулировать это недоразумение на встрече в Берлине). В качестве компенсации Дильс получил в СС почетный пост, который, однако, был чисто номинальным. Уже в октябре Дильс вынужден был скрываться от ареста, причем, как он утверждал, СС угрожали ему ордером, подписанным самим Герингом. Это, в свою очередь, стало возможным после того, как Герингу предъявили сфабрикованные Гейдрихом доказательства антинацистского прошлого Дильса.
Вне зависимости от того, правдив или нет рассказ Дильса, он важен хотя бы потому, что свидетельствует о значительном росте авторитета Гейдриха и Гиммлера в Берлине – городе, который постепенно становился центром политической власти в стране. Необходимо отметить, что в тот период Германия состояла из множества больших и малых районов или земель, зачастую пользовавшихся значительной автономией; Бавария же, где зародилась нацистская партия, была из них второй по значению, уступая одной лишь Пруссии. Поэтому Гиммлер, как и Геринг, знавший, что Гитлер хотел бы создать в Германии надежную систему единой централизованной власти, попросил фюрера в награду за хорошую работу в Баварии распространить власть рейхсфюрера СС и на другие земли Германии.
Если воспользоваться спортивной терминологией, можно сказать, что в гонке за создание единых полицейских сил Геринг сделал мощный стартовый рывок, но ему не хватило выносливости, чтобы победить. С октября Гиммлер начал прибирать к рукам управления и отделы политической полиции в остальных германских землях и к марту следующего года успешно завершил этот процесс17.
Ассимиляция полицейских сил в автономных землях путем занятия поста главы политической полиции была, строго говоря, не совсем законной хотя бы потому, что при этом не проводилось никаких консультаций с нацистским министром внутренних дел Фриком, с которым местным правительствам формально полагалось обсуждать все подобные вопросы. Чтобы придать своей деятельности видимость законности, Гиммлер всегда объявлял себя на службе провинциальных правительств, когда – после наводившего страх на чиновников парада местных подразделений СС – принимал от местной власти ту или иную должность.
Все это происходило в полном соответствии с гитлеровской политикой постепенной централизации власти, и Фрик был практически бессилен помешать Гиммлеру, активно вмешивавшемуся в сферу его компетенции. Как отмечает Гизевиус, Фрик пытался запретить землям создавать новые посты и службы без его прямого согласия, но Гиммлер легко обходил запрет, принуждая министров финансов провинциальных правительств субсидировать действующие на их территориях подразделения СС и концентрационные лагеря или прибегая к иным, столь же изощренным приемам. Очень скоро эта политика принесла свои плоды: паутина, которую плел Гиммлер, накрыла собой всю Германию, и только в Пруссии авторитет Геринга все еще был достаточно высок.
Осенью 1933 года, явно в пику Герингу, Гейдрих открыл в Берлине, на Айхеналлее, отделение СД; тогда же, в ноябре месяце, Грегор Штрассер, бывший некогда шефом Гиммлера, направил Гансу Франку послание, в котором впервые появился его знаменитый каламбур: «Гитлер, кажется, полностью в руках своих Himmlers und Anhimmlers (Гиммлеров и обожателей)». В декабре 1933 года членом гитлеровского кабинета стал Рем, и это так встревожило Геринга, что он поспешил переосмыслить свои отношения с Гиммлером.
Гизевиус, в то время еще остававшийся сотрудником гестапо, подробно описал, как он оказался вовлечен в интриги между Далюге, Дильсом и Гейдрихом. В феврале 1934 года его и Небе в очень жесткой форме «пригласили» посетить собрание, проходившее в казармах подразделения СС «Лейбштандарте» в Лихтерфельде. Отправляясь туда, оба были уверены, что настал их последний час; каково же было их удивление, когда принявший их командир «Лейбштандарте» Дитрих сообщил им, что Гиммлер и Гейдрих очень лестно отзывались об их работе, причем особо была отмечена их борьба с коррупцией в рядах гестапо. После этого вступления Гизевиусу и Небе было предложено сесть и написать рапорт о своих «жалобах», как назвал это Дитрих, что они и сделали, сообщив о многих случаях «вымогательства, пыток и убийств». По словам Гизевиуса, это был «излюбленный прием СС, готовых рядиться в тогу порядочных граждан и публично порицать злоупотребления, обман и нарушения закона. Во всяком случае, Гиммлер, выступая перед небольшой группой людей, всегда говорил как стойкий поборник порядочности, честности и правосудия». Несомненно, Гиммлер верил в свою миссию строгого учителя и наставника, предоставляя Гейдриху собирать информацию для решительного удара по прусской цитадели Геринга.
Чтобы подчеркнуть необходимость объединения политической полиции под единым руководством, Гейдрих воспользовался рапортом своего агента, сообщавшего о готовящемся коммунистическом заговоре с целью убийства Геринга, причем особый упор делался на то, что гестапо о заговоре не знало. Аресты по этому делу Гейдрих произвел так быстро, что Геринг и Гитлер узнали о заговоре, только когда все было кончено. Гиммлер со своей стороны воспользовался ситуацией, чтобы убедить фюрера передать все полицейские силы Германии под контроль СС. После недолгих колебаний Гитлер пошел ему навстречу, и, с согласия Геринга, прусское министерство внутренних дел было объединено с аналогичным рейхсминистерством, а его политическая полиция, включая гестапо, перешла в ведение Гиммлера как нового главы общенациональной тайной политической полиции. Передача власти, впрочем, происходила постепенно. В первое время Геринг, как премьер-министр Пруссии, еще оставался номинальным главой полицейского ведомства, однако уже 10 апреля он, в присутствии Гиммлера и Гейдриха, выступил перед сотрудниками гестапо. В своем обращении к ним Геринг заявил, что в ближайшем будущем непосредственное руководство работой гестапо примет на себя его заместитель Гиммлер, и призвал сотрудников поддержать нового руководителя в борьбе с врагами государства. В свою очередь Гиммлер, очевидно не до конца справившись с овладевшей им радостью, поспешил поклясться гестапо в своей лояльности: «Я всегда останусь преданным вам. Вам никогда не придется меня опасаться».
Двадцатого апреля 1934 года Гиммлер был назван официальным главой гестапо с Гейдрихом в качестве заместителя. Так встало на место последнее звено в цепи. Теперь Гиммлер был готов начать свое восхождение к власти.
Глава III
Лагерь, основанный СС возле Оснабрюка, привел к серьезным трениям между Гиммлером и Герингом. Возглавляемые Дильсом следователи гестапо заявили, что, отправившись в Оснабрюк для выяснения принадлежности и обстоятельств возникновения лагеря, они якобы были обстреляны охраной СС. Разразился громкий скандал, и Гиммлер, повинуясь прямому указанию Гитлера, был вынужден закрыть лагерь. Вмешательство Геринга объяснялось главным образом его честолюбивым стремлением стать главным координатором полицейской деятельности в Германии. То, что ему это не удалось, объяснялось умелой политикой Гиммлера, старательно укреплявшего свой личный авторитет и влияние, а также противодействием Рема, который со своей стороны мечтал объединить силы СА с регулярной армией и возглавить их, хотя с подобным не стали бы мириться ни Геринг, ни тем более Гитлер.
Для управления лагерем в Дахау Гиммлер создал добровольное подразделение эсэсовцев, желавших нести долгосрочную службу по лагерной охране. Это подразделение получило название «Мертвая голова» (Totenkopf) и специальную эмблему в виде черепа и скрещенных костей; во главе этого и других подразделений «Мертвой головы» Гиммлер поставил Теодора Эйке – бывшего армейского офицера, ветерана Первой мировой войны, который был одним из самых верных сторонников Гиммлера во всем, что касалось расовых вопросов. В числе охранников лагеря в Дахау были также австриец Адольф Эйхман и, в 1934 году, Рудольф Хёсс, позднее руководивший уничтожением евреев в Освенциме.
Хёсс, который, подобно Геббельсу и Гейдриху, одно время намеревался стать католическим священником, в Первую мировую войну был солдатом, а затем присоединился к фрайкору14. За участие в громком политическом убийстве он был осужден и провел шесть лет за решеткой, а освободившись – вступил в члены нацистской партии и в СС. После краха гитлеризма – находясь в тюрьме, в одиночном заключении, – этот незаурядный, хотя и склонный к некоторому морализаторству человек написал мемуары, в которых подробно остановился на своих отношениях с Гиммлером. Изначально Хёсс принадлежал к стоявшей на позициях крайнего идеализма и национализма молодежной группировке «Артаманен», члены которой придавали огромное значение земледелию и стремились избегать городской жизни. По словам Хёсса, именно через эту организацию он познакомился с Гиммлером, который в июне 1934 года – во время смотра сил СС в Штеттине – предложил Хёссу работать в Дахау, где в декабре ему присвоили звание ефрейтора охранного подразделения «Мертвая голова».
Экспериментальный концлагерь в Дахау создавался на основании приказа Гиммлера, изданного им 21 марта в качестве полицей-президента Мюнхена и завизированного премьер-министром Баварии Генрихом Гельдом, поддерживавшим нацистов консерватором-католиком, за несколько дней до его принудительной отставки. Приказ, опубликованный в мюнхенской газете «Нойесте нахрихтен» в день подписания его главой правительства Баварии, гласил:
«В среду 22 марта вблизи Дахау будет открыт первый концентрационный лагерь, способный вместить 5000 заключенных. Планируя размеры лагеря, мы пребывали в полной уверенности, что нас поддержат все, кто думает о нации и служит ее интересам, и не обращали внимания ни на какие второстепенные соображения.
Генрих Гиммлер,
действующий полицей-президент города Мюнхена».
Дахау, находившийся милях в двенадцати к северо– западу от Мюнхена, стал постоянным центром репрессий нацистов сначала против немецкого, а потом и других порабощенных Гитлером народов. В начальный период, когда власть нацистов ничем не ограничивалась, СС и СА проводили широкомасштабные аресты, задерживали мужчин и женщин без всякого разбора и допрашивали, зачастую прибегая к пыткам. Процесс зашел так далеко, что перед Рождеством 1933 года Гитлеру пришлось объявить амнистию 27 тысячам заключенных. Никто, однако, не знает, сколько человек было освобождено на самом деле. Несколько позднее Гиммлер, в частности, заявлял, будто ему удалось убедить Гитлера, чтобы амнистия не распространялась на заключенных, находящихся в его лагере в Дахау.
Приказ о «защитном заключении» был столь же кратким, как и приказ об учреждении Дахау:
«На основании статьи 1 указа рейхсканцлера о защите народа и государства от 28 февраля 1933 года вы беретесь под защитную охрану в интересах общественной безопасности и порядка. Основание: подозрение в деятельности, враждебной государству».
Геринг был вполне откровенен относительно причин организации лагерей: «Мы должны были безжалостно расправляться с врагами государства… поэтому были созданы концентрационные лагеря, куда нам пришлось отправить первые тысячи членов коммунистической и социал-демократической партий». Позднее Фрик характеризовал «защитное заключение» как «вынужденную меру Тайной государственной полиции… имевшую целью противостоять всем устремлениям врагов народа и государства»15.
Варварская энергия Геринга являлась одним из аспектов нацистской жестокости, а гиммлеровское внимание к деталям – другим. Почти двадцать лет отделяют нас от полного разоблачения того, что происходило в концентрационных лагерях; никакие документы не могли бы дать картины более наглядной и полной, чем показания тысяч уцелевших мужчин и женщин или подробные свидетельства таких людей, как Хёсс и Эйхман, являвшихся ближайшими подручными Гиммлера и осуществлявших акты массового уничтожения. Если Геринг как человек был не более жесток, чем любой другой угнетатель в истории современной Европы, то хладнокровный садизм Гиммлера не поддается пониманию. И все же в нем необходимо разобраться хотя бы потому, что всегда будут существовать люди, которые, получив неограниченную власть и обладая такой же убежденностью в собственной правоте, могут начать поступать аналогичным образом.
Как мы уже писали, Гиммлер привык жить и работать по раз и навсегда усвоенным правилам. Первого ноября 1933 года была завершена работа над правилами внутреннего распорядка лагеря в Дахау, которые под придирчивым руководством Гиммлера составлял Эйке. Тщательно подобранная юридическая фразеология этого документа, созданного в тиши кабинетов поднаторевшими в бюрократической казуистике экспертами, к каковым можно отнести и Гиммлера, на деле служила лишь маскировкой для самого настоящего террора. Так, например, в одном из параграфов «Правил…» было записано:
«Срок заключения в концентрационный лагерь официально может устанавливаться любой, в том числе и «до выяснения всех обстоятельств»… В отдельных случаях рейхсфюрер СС и шеф германской полиции могут дополнительно санкционировать меры физического воздействия… Для усиления эффекта устрашения не следует препятствовать распространению слухов об использовании телесных наказаний…
Напротив, для распространения таких слухов должны подбираться особо подходящие и надежные люди.
Считается агитатором и подлежит смертной казни через повешение каждый, кто… произносит подстрекательские речи, устраивает митинги, формирует кружки и комитеты, распространяет сплетни или собирает правдивую или ложную информацию о концентрационных лагерях с целью снабдить оппозиционную пропаганду историями о якобы творящихся там зверствах…»16.
Тайное восхождение Гиммлера к власти начиналось за пределами Пруссии, где, как он понимал, Геринг был всемогущ. Рем, внимательно следивший за ситуацией, ясно видел, что Гиммлер и Гейдрих, создавшие по-настоящему могущественную организацию, вряд ли довольствуются доверенными им незначительными постами, поэтому дальновидно решил не ссориться с руководством СС. К лету кипучая энергия Геринга начала наконец иссякать. Привычка окружать себя роскошью и желание заполучить другие важные посты привели к тому, что Геринг ослабил контроль за подчиненными, которые были непосредственно вовлечены в развернувшееся между СА, СС и гестапо соперничество. Даже Далюге, геринговский шеф полиции, счел небезвыгодным для себя установить за спиной шефа контакт с Мюнхеном.
Из всех работавших в гестапо эсэсовцев самой заметной фигурой был, несомненно, Артур Небе; Дильс утверждает, что Небе шпионил за ним по поручению Гейдриха, а Карл Эрнст, начальник штаба берлинских отрядов СА Рема, прямо угрожал его жизни, пока Рем не положил этому конец, предложив Дильсу ради собственного блага присоединиться к СС. Возможность сделать это представилась последнему после налета СС на квартиру Дильса, приведшего к открытому разрыву между Герингом и Гиммлером (впрочем, оба были достаточно дальновидны, чтобы вскоре урегулировать это недоразумение на встрече в Берлине). В качестве компенсации Дильс получил в СС почетный пост, который, однако, был чисто номинальным. Уже в октябре Дильс вынужден был скрываться от ареста, причем, как он утверждал, СС угрожали ему ордером, подписанным самим Герингом. Это, в свою очередь, стало возможным после того, как Герингу предъявили сфабрикованные Гейдрихом доказательства антинацистского прошлого Дильса.
Вне зависимости от того, правдив или нет рассказ Дильса, он важен хотя бы потому, что свидетельствует о значительном росте авторитета Гейдриха и Гиммлера в Берлине – городе, который постепенно становился центром политической власти в стране. Необходимо отметить, что в тот период Германия состояла из множества больших и малых районов или земель, зачастую пользовавшихся значительной автономией; Бавария же, где зародилась нацистская партия, была из них второй по значению, уступая одной лишь Пруссии. Поэтому Гиммлер, как и Геринг, знавший, что Гитлер хотел бы создать в Германии надежную систему единой централизованной власти, попросил фюрера в награду за хорошую работу в Баварии распространить власть рейхсфюрера СС и на другие земли Германии.
Если воспользоваться спортивной терминологией, можно сказать, что в гонке за создание единых полицейских сил Геринг сделал мощный стартовый рывок, но ему не хватило выносливости, чтобы победить. С октября Гиммлер начал прибирать к рукам управления и отделы политической полиции в остальных германских землях и к марту следующего года успешно завершил этот процесс17.
Ассимиляция полицейских сил в автономных землях путем занятия поста главы политической полиции была, строго говоря, не совсем законной хотя бы потому, что при этом не проводилось никаких консультаций с нацистским министром внутренних дел Фриком, с которым местным правительствам формально полагалось обсуждать все подобные вопросы. Чтобы придать своей деятельности видимость законности, Гиммлер всегда объявлял себя на службе провинциальных правительств, когда – после наводившего страх на чиновников парада местных подразделений СС – принимал от местной власти ту или иную должность.
Все это происходило в полном соответствии с гитлеровской политикой постепенной централизации власти, и Фрик был практически бессилен помешать Гиммлеру, активно вмешивавшемуся в сферу его компетенции. Как отмечает Гизевиус, Фрик пытался запретить землям создавать новые посты и службы без его прямого согласия, но Гиммлер легко обходил запрет, принуждая министров финансов провинциальных правительств субсидировать действующие на их территориях подразделения СС и концентрационные лагеря или прибегая к иным, столь же изощренным приемам. Очень скоро эта политика принесла свои плоды: паутина, которую плел Гиммлер, накрыла собой всю Германию, и только в Пруссии авторитет Геринга все еще был достаточно высок.
Осенью 1933 года, явно в пику Герингу, Гейдрих открыл в Берлине, на Айхеналлее, отделение СД; тогда же, в ноябре месяце, Грегор Штрассер, бывший некогда шефом Гиммлера, направил Гансу Франку послание, в котором впервые появился его знаменитый каламбур: «Гитлер, кажется, полностью в руках своих Himmlers und Anhimmlers (Гиммлеров и обожателей)». В декабре 1933 года членом гитлеровского кабинета стал Рем, и это так встревожило Геринга, что он поспешил переосмыслить свои отношения с Гиммлером.
Гизевиус, в то время еще остававшийся сотрудником гестапо, подробно описал, как он оказался вовлечен в интриги между Далюге, Дильсом и Гейдрихом. В феврале 1934 года его и Небе в очень жесткой форме «пригласили» посетить собрание, проходившее в казармах подразделения СС «Лейбштандарте» в Лихтерфельде. Отправляясь туда, оба были уверены, что настал их последний час; каково же было их удивление, когда принявший их командир «Лейбштандарте» Дитрих сообщил им, что Гиммлер и Гейдрих очень лестно отзывались об их работе, причем особо была отмечена их борьба с коррупцией в рядах гестапо. После этого вступления Гизевиусу и Небе было предложено сесть и написать рапорт о своих «жалобах», как назвал это Дитрих, что они и сделали, сообщив о многих случаях «вымогательства, пыток и убийств». По словам Гизевиуса, это был «излюбленный прием СС, готовых рядиться в тогу порядочных граждан и публично порицать злоупотребления, обман и нарушения закона. Во всяком случае, Гиммлер, выступая перед небольшой группой людей, всегда говорил как стойкий поборник порядочности, честности и правосудия». Несомненно, Гиммлер верил в свою миссию строгого учителя и наставника, предоставляя Гейдриху собирать информацию для решительного удара по прусской цитадели Геринга.
Чтобы подчеркнуть необходимость объединения политической полиции под единым руководством, Гейдрих воспользовался рапортом своего агента, сообщавшего о готовящемся коммунистическом заговоре с целью убийства Геринга, причем особый упор делался на то, что гестапо о заговоре не знало. Аресты по этому делу Гейдрих произвел так быстро, что Геринг и Гитлер узнали о заговоре, только когда все было кончено. Гиммлер со своей стороны воспользовался ситуацией, чтобы убедить фюрера передать все полицейские силы Германии под контроль СС. После недолгих колебаний Гитлер пошел ему навстречу, и, с согласия Геринга, прусское министерство внутренних дел было объединено с аналогичным рейхсминистерством, а его политическая полиция, включая гестапо, перешла в ведение Гиммлера как нового главы общенациональной тайной политической полиции. Передача власти, впрочем, происходила постепенно. В первое время Геринг, как премьер-министр Пруссии, еще оставался номинальным главой полицейского ведомства, однако уже 10 апреля он, в присутствии Гиммлера и Гейдриха, выступил перед сотрудниками гестапо. В своем обращении к ним Геринг заявил, что в ближайшем будущем непосредственное руководство работой гестапо примет на себя его заместитель Гиммлер, и призвал сотрудников поддержать нового руководителя в борьбе с врагами государства. В свою очередь Гиммлер, очевидно не до конца справившись с овладевшей им радостью, поспешил поклясться гестапо в своей лояльности: «Я всегда останусь преданным вам. Вам никогда не придется меня опасаться».
Двадцатого апреля 1934 года Гиммлер был назван официальным главой гестапо с Гейдрихом в качестве заместителя. Так встало на место последнее звено в цепи. Теперь Гиммлер был готов начать свое восхождение к власти.
Глава III
Элита
Продолжая постепенно наращивать свое влияние и авторитет, Гиммлер довольно скоро осознал, что статус высокопоставленного руководителя скверно сочетается с наличием поместья, по необходимости превращенного в куроводческое хозяйство, к тому же не очень успешное. Продав имение в Вальтруде– ринге, Гиммлер перевез жену и детей (к пятилетней Гудрун прибавился приемный сын Герхард) в Линденфихт, расположенный невдалеке от Гмунда на берегу прекрасного озера Тегернзее1. После того как в апреле 1934 года Гиммлер принял на себя руководство гестапо, он перенес свою официальную резиденцию в Берлин и обосновался на вилле в Далеме – фешенебельном пригороде, где жил также Риббентроп. Берлинская штаб-квартира Гиммлера находилась на Принц-Альбрехтштрассе, где Геринг с самого начала разместил гестапо; штаб Гейдриха располагался неподалеку на Вильгельмштрассе.
Между тем семейная жизнь Гиммлера оставляла желать лучшего. Не питая сильных чувств к женщине, на которой женился, он был страстно предан лишь своей работе, что и привело к окончательному охлаждению отношений между супругами, хотя до официального разрыва дело так и не дошло2. Большую часть времени Гиммлер проводил теперь в Берлине; что касалось Марги, то она продолжала жить в Гмунде, в доме, который приверженный буржуазным условностям Гиммлер до конца жизни называл своим семейным гнездом. Правда, Марга часто писала мужу, но в ее посланиях уже не было ни следа былого чувства; теперь она писала о погоде, об одежде, о делах в саду и в огороде или жаловалась на его редкие визиты: «Мы с нетерпением ждем твоего приезда… Только не привози так много бумаг и документов. Мы тоже хотим немного твоего внимания». С начала 1931 года она обращается к нему в письмах как «Mein Lieber Guter» и не забывает напомнить о деньгах на хозяйство. Марга, несомненно, была хорошей и бережливой хозяйкой, но постоянное отсутствие мужа ожесточило ее. Несмотря на стремительную карьеру Гиммлера, социальный статус Марги почти не вырос, так как она никогда не ездила с ним в Берлин и не разделяла его успехов. В октябре 1931 года Марга наивно пишет о хороших новостях для нацистов, добавляя: «Как бы я хотела присутствовать при этих великих событиях!», но Гиммлер никак на это не отреагировал, продолжая держать супругу на заднем плане. Тем не менее Марга понимала, что значит быть женой «герра рейхсфюрера СС», и вовсю пользовалась этим в повседневном общении с местными торговцами, которые, впрочем, предпочитали иметь дело с самим Гиммлером, который казался им куда меньшим снобом. Впрочем, как уже упоминалось, Гиммлер приезжал в Гмунд крайне редко, да и то только ради дочери, которую очень любил.
У Марги было две сестры – Лидия и Берта. Девятнадцатого апреля Берта получила от своего зятя официальное письмо, которое гласило:
«Мне сообщили, что ты снова побывала в нашей канцелярии, делая бестактные и чертовски глупые (saudumme) замечания. Посему запрещаю тебе (а) посещать мою канцелярию, (б) звонить кому-либо в мою канцелярию, исключая меня самого или бригадефюрера СС Вольфа… Впредь тебе следует воздерживаться от любых замечаний по поводу дел и персонала СС. Все начальники отделов ознакомлены с этим письмом. Хайль Гитлер!»
Гиммлер обвинял Берту в том, что она делала враждебные замечания о Гейдрихе и заявляла, что в его, Гиммлера, отсутствие в Берлине должна сама руководить канцелярией.
Отношения Гиммлера с родителями в их последние годы были корректными и теплыми. Он даже поручил отцу провести изыскания относительно родословной семьи. Ответ Гиммлера-старшего, написанный в Мюнхене и датированный февралем 1935 года, начинается словами: «Мой дорогой Генрих, на сей раз твой отец не обращается к тебе с просьбой, а, наоборот, сам шлет тебе кое-что полезное…» В постскриптуме к письму мать Гиммлера добавляет, что каждый раз, видя в газете его имя или фотографию, она чувствует удовлетворение и гордость, и тут же просит сына подумать о себе, не трудиться слишком усердно и поскорее навестить их в Мюнхене.
Гиммлер действительно при каждом удобном случае приезжал к родителям и катал их на служебном автомобиле, не забывая впоследствии вычесть стоимость бензина из своего жалованья.
Переезд Гиммлера в Берлин произошел примерно за месяц до внезапной яростной атаки Гитлера на Рема и его сподвижников в руководстве СА. Решение это несомненно далось фюреру нелегко, ибо, несмотря на свои амбиции и моральную нечистоплотность, Рем был человеком, к которому Гитлер все еще относился лояльно и даже питал дружеские чувства. Возможно, впрочем, что он просто его боялся. На заре своей диктаторской карьеры Гитлер старался избегать широкомасштабных насильственных действий, способных привести к непредвиденным и неконтролируемым последствиям, но Гиммлер и Геринг, твердо решившие избавиться от Рема и покончить с влиянием СА, сумели убедить фюрера, что командующий СА и его подчиненные планируют государственный переворот.
Рем и сам существенно осложнил свое положение. Используя предоставленное ему место в правительстве Гитлера, он продолжал настаивать на объединении под одним командованием отрядов СА (насчитывавших уже 3 миллиона человек) и регулярной армии, причем во главе нового образования Рем хотел видеть себя. У Гитлера, однако, были несколько иные планы. Престарелому Гинденбургу оставалось жить всего несколько месяцев, и Гитлер, планировавший стать президентом Германии после него, заключил тайную сделку с верховным командованием армии и флота, пообещав распустить СА, если вооруженные силы поддержат его на выборах. В самом деле, отряды СА больше не были нужны Гитлеру. Уличные баталии, в которых «коричнево– рубашечники» играли ключевую роль, ушли в прошлое, и наличие в государстве столь значительной, но плохо управляемой военизированной организации было чревато крупными неприятностями. На новом этапе борьбы за власть решающее значение принадлежало контролю за вооруженными силами, ради приобретения которого Гитлер готов был идти на серьезные уступки. Так, встречаясь с сэром Джоном Саймоном и Энтони Иденом, посетившими Германию 21 февраля в ранге государственных министров, он пообещал демобилизовать две трети СА и позволить союзным державам инспектировать оставшуюся треть.
Чтобы очернить Рема и других командиров СА в глазах Гитлера и доказать, что они состоят в заговоре с другими признанными диссидентами (вроде Шлейхера, которого Гитлер сменил на посту канцлера, и Грегора Штрассера, попытавшегося в 1932 году вывести радикальное крыло нацистской партии из-под власти Гитлера и с тех пор жившего в уединении), пришлось обратиться к досье Гейдриха. И, как и следовало ожидать, это принесло свои результаты. Согласно показаниям гитлеровского министра внутренних дел Фрика на Нюрнбергском процессе, именно Гиммлер, а не Геринг, был тем человеком, который убедил Гитлера прибегнуть к решительным действиям3.
Так в карьере Гиммлера наступил новый этап. Пока Гейдрих в Берлине готовил для Геринга списки подлежащих аресту членов СА, он потратил несколько недель, разъезжая по основным местам дислокации подразделений СС и выступая перед личным составом с призывами сохранять верность фюреру. Шестого июня СД Гейдриха была объявлена Гитлером официальной разведслужбой партии, которой каждый лояльный гражданин был обязан предоставлять всю необходимую информацию. Лидеров СА в Берлине и на юге держали под постоянным наблюдением.
Постепенно ход событий, завершившихся кровавой кульминацией 30 июня 1934 года[4], начал ускоряться. Гитлер приказал Рему предоставить всем его штурмовикам месячный отпуск с 1 июля; сам же Рем с согласия Гитлера отбыл 7 июня в Баварию – в отпуск по болезни, как гласила официальная версия. При этом он, однако, сохранял формальные контакты с Гитлером, который обещал посетить его для обсуждения положения 30 июня.
Но Гиммлер не сидел сложа руки. После совещания с Гитлером, прошедшего в Берлине 20 июня, он неожиданно заявил о покушении на свою жизнь. По словам Гиммлера, в него стреляли, когда, сидя за рулем своей машины, он направлялся на похороны первой жены Геринга Карин, которые должны были пройти в названном в ее честь загородном поместье Каринхаль, где Геринг выстроил роскошную усыпальницу4.
На Нюрнбергском процессе Эберштейн упомянул о том, что «дней за восемь до 30 июня» Гиммлер вызвал его к себе и, сообщив, что Рем планирует государственный переворот, приказал держать эсэсовцев в казармах в состоянии «тихой готовности». Эберштейн также дал показания, касающиеся нескольких казней, совершенных по приказам Гейдриха:
«В тот день, 30 июня, ко мне обратился полковник СС Бойтель, имевший на руках секретный приказ, полученный из аппарата Гейдриха. Бойтель был молод и не знал, что ему делать, поэтому он пришел ко мне за советом, как к старшему. В приказе были поименно перечислены тридцать восемь человек. Из постскриптума следовало, что некоторые из этих людей должны были быть арестованы, а некоторые – казнены. Подписи на документе не было, поэтому я посоветовал полковнику получить более точные указания и предостерег от опрометчивых действий.
Между тем семейная жизнь Гиммлера оставляла желать лучшего. Не питая сильных чувств к женщине, на которой женился, он был страстно предан лишь своей работе, что и привело к окончательному охлаждению отношений между супругами, хотя до официального разрыва дело так и не дошло2. Большую часть времени Гиммлер проводил теперь в Берлине; что касалось Марги, то она продолжала жить в Гмунде, в доме, который приверженный буржуазным условностям Гиммлер до конца жизни называл своим семейным гнездом. Правда, Марга часто писала мужу, но в ее посланиях уже не было ни следа былого чувства; теперь она писала о погоде, об одежде, о делах в саду и в огороде или жаловалась на его редкие визиты: «Мы с нетерпением ждем твоего приезда… Только не привози так много бумаг и документов. Мы тоже хотим немного твоего внимания». С начала 1931 года она обращается к нему в письмах как «Mein Lieber Guter» и не забывает напомнить о деньгах на хозяйство. Марга, несомненно, была хорошей и бережливой хозяйкой, но постоянное отсутствие мужа ожесточило ее. Несмотря на стремительную карьеру Гиммлера, социальный статус Марги почти не вырос, так как она никогда не ездила с ним в Берлин и не разделяла его успехов. В октябре 1931 года Марга наивно пишет о хороших новостях для нацистов, добавляя: «Как бы я хотела присутствовать при этих великих событиях!», но Гиммлер никак на это не отреагировал, продолжая держать супругу на заднем плане. Тем не менее Марга понимала, что значит быть женой «герра рейхсфюрера СС», и вовсю пользовалась этим в повседневном общении с местными торговцами, которые, впрочем, предпочитали иметь дело с самим Гиммлером, который казался им куда меньшим снобом. Впрочем, как уже упоминалось, Гиммлер приезжал в Гмунд крайне редко, да и то только ради дочери, которую очень любил.
У Марги было две сестры – Лидия и Берта. Девятнадцатого апреля Берта получила от своего зятя официальное письмо, которое гласило:
«Мне сообщили, что ты снова побывала в нашей канцелярии, делая бестактные и чертовски глупые (saudumme) замечания. Посему запрещаю тебе (а) посещать мою канцелярию, (б) звонить кому-либо в мою канцелярию, исключая меня самого или бригадефюрера СС Вольфа… Впредь тебе следует воздерживаться от любых замечаний по поводу дел и персонала СС. Все начальники отделов ознакомлены с этим письмом. Хайль Гитлер!»
Гиммлер обвинял Берту в том, что она делала враждебные замечания о Гейдрихе и заявляла, что в его, Гиммлера, отсутствие в Берлине должна сама руководить канцелярией.
Отношения Гиммлера с родителями в их последние годы были корректными и теплыми. Он даже поручил отцу провести изыскания относительно родословной семьи. Ответ Гиммлера-старшего, написанный в Мюнхене и датированный февралем 1935 года, начинается словами: «Мой дорогой Генрих, на сей раз твой отец не обращается к тебе с просьбой, а, наоборот, сам шлет тебе кое-что полезное…» В постскриптуме к письму мать Гиммлера добавляет, что каждый раз, видя в газете его имя или фотографию, она чувствует удовлетворение и гордость, и тут же просит сына подумать о себе, не трудиться слишком усердно и поскорее навестить их в Мюнхене.
Гиммлер действительно при каждом удобном случае приезжал к родителям и катал их на служебном автомобиле, не забывая впоследствии вычесть стоимость бензина из своего жалованья.
Переезд Гиммлера в Берлин произошел примерно за месяц до внезапной яростной атаки Гитлера на Рема и его сподвижников в руководстве СА. Решение это несомненно далось фюреру нелегко, ибо, несмотря на свои амбиции и моральную нечистоплотность, Рем был человеком, к которому Гитлер все еще относился лояльно и даже питал дружеские чувства. Возможно, впрочем, что он просто его боялся. На заре своей диктаторской карьеры Гитлер старался избегать широкомасштабных насильственных действий, способных привести к непредвиденным и неконтролируемым последствиям, но Гиммлер и Геринг, твердо решившие избавиться от Рема и покончить с влиянием СА, сумели убедить фюрера, что командующий СА и его подчиненные планируют государственный переворот.
Рем и сам существенно осложнил свое положение. Используя предоставленное ему место в правительстве Гитлера, он продолжал настаивать на объединении под одним командованием отрядов СА (насчитывавших уже 3 миллиона человек) и регулярной армии, причем во главе нового образования Рем хотел видеть себя. У Гитлера, однако, были несколько иные планы. Престарелому Гинденбургу оставалось жить всего несколько месяцев, и Гитлер, планировавший стать президентом Германии после него, заключил тайную сделку с верховным командованием армии и флота, пообещав распустить СА, если вооруженные силы поддержат его на выборах. В самом деле, отряды СА больше не были нужны Гитлеру. Уличные баталии, в которых «коричнево– рубашечники» играли ключевую роль, ушли в прошлое, и наличие в государстве столь значительной, но плохо управляемой военизированной организации было чревато крупными неприятностями. На новом этапе борьбы за власть решающее значение принадлежало контролю за вооруженными силами, ради приобретения которого Гитлер готов был идти на серьезные уступки. Так, встречаясь с сэром Джоном Саймоном и Энтони Иденом, посетившими Германию 21 февраля в ранге государственных министров, он пообещал демобилизовать две трети СА и позволить союзным державам инспектировать оставшуюся треть.
Чтобы очернить Рема и других командиров СА в глазах Гитлера и доказать, что они состоят в заговоре с другими признанными диссидентами (вроде Шлейхера, которого Гитлер сменил на посту канцлера, и Грегора Штрассера, попытавшегося в 1932 году вывести радикальное крыло нацистской партии из-под власти Гитлера и с тех пор жившего в уединении), пришлось обратиться к досье Гейдриха. И, как и следовало ожидать, это принесло свои результаты. Согласно показаниям гитлеровского министра внутренних дел Фрика на Нюрнбергском процессе, именно Гиммлер, а не Геринг, был тем человеком, который убедил Гитлера прибегнуть к решительным действиям3.
Так в карьере Гиммлера наступил новый этап. Пока Гейдрих в Берлине готовил для Геринга списки подлежащих аресту членов СА, он потратил несколько недель, разъезжая по основным местам дислокации подразделений СС и выступая перед личным составом с призывами сохранять верность фюреру. Шестого июня СД Гейдриха была объявлена Гитлером официальной разведслужбой партии, которой каждый лояльный гражданин был обязан предоставлять всю необходимую информацию. Лидеров СА в Берлине и на юге держали под постоянным наблюдением.
Постепенно ход событий, завершившихся кровавой кульминацией 30 июня 1934 года[4], начал ускоряться. Гитлер приказал Рему предоставить всем его штурмовикам месячный отпуск с 1 июля; сам же Рем с согласия Гитлера отбыл 7 июня в Баварию – в отпуск по болезни, как гласила официальная версия. При этом он, однако, сохранял формальные контакты с Гитлером, который обещал посетить его для обсуждения положения 30 июня.
Но Гиммлер не сидел сложа руки. После совещания с Гитлером, прошедшего в Берлине 20 июня, он неожиданно заявил о покушении на свою жизнь. По словам Гиммлера, в него стреляли, когда, сидя за рулем своей машины, он направлялся на похороны первой жены Геринга Карин, которые должны были пройти в названном в ее честь загородном поместье Каринхаль, где Геринг выстроил роскошную усыпальницу4.
На Нюрнбергском процессе Эберштейн упомянул о том, что «дней за восемь до 30 июня» Гиммлер вызвал его к себе и, сообщив, что Рем планирует государственный переворот, приказал держать эсэсовцев в казармах в состоянии «тихой готовности». Эберштейн также дал показания, касающиеся нескольких казней, совершенных по приказам Гейдриха:
«В тот день, 30 июня, ко мне обратился полковник СС Бойтель, имевший на руках секретный приказ, полученный из аппарата Гейдриха. Бойтель был молод и не знал, что ему делать, поэтому он пришел ко мне за советом, как к старшему. В приказе были поименно перечислены тридцать восемь человек. Из постскриптума следовало, что некоторые из этих людей должны были быть арестованы, а некоторые – казнены. Подписи на документе не было, поэтому я посоветовал полковнику получить более точные указания и предостерег от опрометчивых действий.