Страница:
Пока Бен следил за патрульными, Криста натянула старое белое хлопчатобумажное платье, которое оказалось слишком широким: ее отнюдь не маленькая грудь тут же скрылась под тяжелыми складками. Девушка оттянула двумя пальцами платье на животе и вопросительно взглянула на Бена.
Он протянул ей черные рабочие штаны, наподобие тех, что были на нем самом, а из-за спинки кровати извлек длинную шерстяную шаль.
– Не знаю уж, как тебе объяснить… В общем, ты… беременна. И у тебя уже довольно большой срок.
Криста замешкалась.
– Запихай эту шаль под платье – вот и будет живот, – посоветовал Бен. – Да и штаны тебе понадобятся… Вот так. Теперь ты простая беременная островитянка, а я твой муж.
Криста послушно обмотала штанами талию и задрапировала получившееся брюхо платьем. Судя по отражению в зеркале, она получилась очень даже беременной. Разглядывая себя, она видела за плечом отражение Бена, повязывавшего на голову красную бандану, длинные концы которой он оставил свободно болтаться на островитянский манер. На платке был тот же узор, что и на ее платье.
«Мой муж, – улыбнулась она про себя. – И мы при полном параде, чтобы идти на прогулку».
Она медленно положила ладонь на округлость своего нового живота, так, словно надеялась ощутить изнутри слабый толчок. Бен повязал ей на голову такой же, как у него, платок, а сверху нахлобучил соломенную шляпу с большими полями.
– Так одевались на острове, откуда я родом, – пробормотал он. – Ты когда-нибудь слышала об острове Гуэмес?
– Да, конечно. Он затонул за год до моего рождения.
– Верно, – кивнул Бен. – А теперь ты беременная жена одного из уцелевших гуэмесцев. У островитян ты будешь пользоваться огромным уважением. А моряне из-за комплекса вины вообще с тебя пылинки сдувать будут. Конечно, все вышесказанное не относится к людям Флэттери. И документов у нас нет – времени не хватило…
Снизу засвистели. Но уже другую мелодию.
– Это Рико, – радостно улыбнулся Бен. – Ну что, пошли отсюда?
Выключив будильник, Беатрис позволила себе еще пару минут поваляться. Темнота, сгустившаяся вокруг кровати в этой не имеющей окон комнате, была великолепным фоном для приходящих к ней в полусне образов. Необычайно яркие и объемные, они плавали в пространстве с непринужденностью призраков. В некотором роде так оно и было.
Она грезила о Бене, об их последней совместной ночи, и некоторые моменты сознательно растягивала и смаковала. А ведь с тех пор прошло уже два года. Это было как раз накануне ее первого путешествия на орбиту, где она встретила Мака. В ту ночь она страшно нервничала и трусила перед первым космическим полетом, а Бен собирался в Высокие горы на встречу с заваатанским старцем. Несмотря на то, что они были любовниками уже много лет, в ту ночь оба чувствовали себя как-то неловко. То было прощание, и они это понимали, но ни один не решился сказать об этом вслух.
Был ранний вечер, очень ясный и теплый. Розовую полосу заката уже теснила ночная синева. Они сидели в каюте одного из принадлежащих головидению шлюпов. Беатрис до сих пор помнила тихий плеск волн за кормой и резкие крики птиц. Над морем звучал смех и свистки играющих на пирсе мальков, ожидающих, когда их позовут домой на ужин. Беатрис и Бен говорили о детях, о том, как хотелось бы их иметь, и о том, что сейчас не то время, чтобы себе это позволить. В тот вечер остальные члены съемочной группы деликатно смылись на берег, чтобы оставить их вдвоем. Позже Беатрис узнала, что это была инициатива Рико.
– Мой ответ: женщина, – провозгласил Бен, протягивая ей бокал белого вина.
– А каков же вопрос?
Она легонечко чокнулась с Беном, отпила глоток и отставила бокал в сторону. Ей вовсе не хотелось завтра с утра мучиться в космосе похмельем.
Зеленые глаза Бена горели на смуглом лице. А все его стройное мускулистое тело было словно создано для Беатрис – они идеально подходили друг другу. Нет, она никак не могла понять, что же его тянет все время в эти дикие экстремальные экспедиции, когда он мог бы навсегда остаться рядом с ней. Жить и работать. Сама она сделала уже столько репортажей о различных смертях, что на освещение новых просто не было ни сил, ни желания. Пора бы подумать и о себе.
«Я хочу говорить о жизни, о достижениях, о прогрессе…»
– Женщина олицетворяет жизнь, достижения, прогресс, – сказал Бен.
Беатрис вздрогнула.
– Ты что, мысли мои читаешь?
– Как бы я осмелился? – ухмыльнулся он.
Но в его зеленых глазах вспыхнула дьявольская искорка и пронзила ее сердце. Но было не больно, а наоборот, по телу стала растекаться теплая истома, как от прикосновения его ладони под лифчиком. Беатрис была сильной женщиной и сознавала это. И еще она знала, что лишь один человек на свете может вызвать у нее слабость в коленках – вот этот самый Бен Озетт. Она вновь взяла бокал, отпила еще глоток и поставила прохладное донышко себе на грудь.
– А о чем я думаю теперь? – ей вдруг захотелось переменить тему разговора.
– Ты хочешь, чтобы я сказал все, что собирался сказать, а затем мы могли бы мирно насладиться этой ночью.
Беатрис рассмеялась чуть громче, чем ей хотелось, и запустила пальцы в свои густые волосы.
– Интересного вы обо мне мнения, господин Озетт!
Но он не поддержал ее игривого тона – внезапно его лицо стало серьезным.
– По-моему, ты из тех людей, кто хочет видеть счастливыми абсолютно всех: себя, беженцев и даже Флэттери. Ты вела репортажи о самых ужасных катастрофах и кровавых преступлениях, которые в последнее время происходили на планете. Я это знаю, потому что тоже был там. Но все это никуда не делось, оно продолжается, и потому ты решила сбежать от всего сама. Теперь тебе хочется смотреть только на хорошее, на прогресс человечества. Что ж, мне бы тоже хотелось… – А что ты делаешь на самом деле! – Беатрис невольно сжала кулаки и отодвинулась от Бена. – Ну хорошо, будь по-твоему: охранка совсем распоясалась, и это действительно плохо. Но ты же делаешь из тех, кто с ней борется, героев, а значит, вербуешь новых и новых идиотов, готовых идти против нее. А коммандос еще больше ярятся. И конца этому не видно! Просто замкнутый круг! Черт возьми, Бен, и это теперь называется революцией: колеса крутятся все быстрей, а машина буксует на месте, все глубже погружаясь в грязь. Я слишком часто соприкасалась со смертью… Так часто, что уже и счет потеряла. И ты чаще всего был рядом. Но теперь я хочу куда-нибудь отсюда. Я хочу нормальную семью…
Бен поставил бокал на стол и взял ее за руку.
– Я знаю. Я понимаю. Может быть, я понимаю даже больше, чем ты думаешь. И хочу предложить тебе жизнь, достижения, прогресс.
На какое-то время оба замолчали, но их руки продолжали вести безмолвный разговор на языке, понятном лишь очень близким людям.
– Ну допустим. – Беатрис отхлебнула из бокала и постаралась принять как можно более беззаботный вид. – И как же вы это видите, сударь?
– Пока у меня нет никакого конкретного плана. Зато у меня есть ключ. Это информация. Кстати, мы этим как раз и занимаемся, если ты еще не забыла.
– И что же это? – Беатрис подлила еще вина себе и Бену. – Объясни.
– Помнишь, ты как-то собиралась делать репортаж о том, что в службе охраны Флэттери нет ни одной женщины? Сделала. И что было дальше?
– Сверху не одобрили, и пробить не удалось…
– И сколько раз случалось нечто подобное?
– Со мной? Не очень часто. Да и что с того? Сюжетов кругом столько, что мне за всю жизнь не отснять. Да я просто могу взять любой или выбить командировку…
– Вот именно. – Бен многозначительно поднял палец. – Если Флэттери не польстить, то материал ни за что не пойдет в эфир. Он из другого мира. В буквальном смысле слова. Он из того мира, где женщин и детей обрекают на голодную смерть только потому, что они стоят по ту сторону воображаемой границы, и он не позволит им ее перейти. Мы же из мира, который всегда учил нас: «Жизнь – превыше всего. Сохрани жизнь». Пандора слишком опасное для человека место, чтобы мы могли позволить себе роскошь убивать друг друга.
– Но я все равно не понимаю…
– А у меня зарезали половину репортажей. И не потому, что они были плохо сняты. Просто я с каждым разом все больше стягивал с Флэттери его маску. А что случится, если люди его отринут: откажутся с ним говорить, кормить его, содержать… Ну, что тогда?..
Беатрис прыснула.
– А с чего ты взял, что они на это пойдут? Для этого народу нужно…
– Информация. Показать ему, кто он такой на самом деле, а людям показать то, чем им следует заняться. С тех пор как Флэттери захватил власть, целая планета ввергнута в состояние перманентной катастрофы. Он обещал всех накормить, а голодных с каждым днем становится все больше. Но мы продолжаем стоять в очередях, потому что помним: он ведь обещал! А если народ узнает, что сумеет прокормиться без Флэттери и его охранки, станет он тогда его поддерживать?
– Народу нужно чудо, – наконец закончила Беатрис прерванную пылким выступлением Бена фразу и опустила глаза. Не такого разговора ждала она в их последнюю ночь.
Бен наклонился к ней, коснулся губами щеки и пробормотал:
– Прости меня. Но я вынужден вернуться к этой теме. Сегодня я интервьюировал группу женщин, подавших петицию шефу охранки с требованием дать информацию об их пропавших мужьях и сыновьях. А еще одна группа – около пятисот матерей! – заявила, что их сыновья были убиты, но по факту их смерти не было заведено ни одного дела, не велось никаких расследований и никто не арестован. Они обвиняют во всех убийствах охранку и готовы свидетельствовать об этом. Чем все кончится, я не знаю. Знаю лишь, что этих женщин бросили сражаться в одиночестве. Дирекция головидения запретила мне выпускать материал в эфир. Но люди же имеют право и должны знать о… но ведь должен же быть какой-то выход! Прости, это… так… просто мысли вслух.
Бен снова поцеловал Беатрис в щеку, а затем приподнял пальцем ее подбородок.
– А вот теперь я окончательно заткнулся, – и наконец поцеловал ее в губы.
Беатрис плавно осела на коврик возле стола, увлекая любовника за собой.
– Обещаешь? – Она приникла к нему в ответном поцелуе, а пальцы как-то сами проникли к нему под рубашку и трепеща заскользили по такой гладкой и теплой коже.
А его руки тем временем расстегнули ее островитянскую блузку, стянули хлопчатобумажную юбку и вдруг обнаружили, что больше расстегивать и снимать нечего.
– Очаровательное бесстыдство, – прошептал Бен, покрывая поцелуями живот Беатрис, пока та освобождала его от оставшейся одежды.
– А ты не боишься, что мы прожжем ковер?
– Мне что, послышалось, будто кто-то обещал заткнуться?
…Будильник затрещал снова и на сей раз окончательно разбудил Беатрис. Она отключила зуммер и резко села, чтобы стряхнуть остатки дремы. Бен был прав насчет ковра. Даже то, что они опрокинули на себя бутылку с остатками вина, их не охладило. Теперь она была уверена, что именно в ту ночь у Бена зародилась идея о «Бое с Тенью». Она глубоко вздохнула, но лежавшая на сердце печаль от этого легче не стала.
«Какая жалость, что мы не отважились завести малыша. Это спасло бы нас обоих».
Но будь у них ребенок, Беатрис никогда не узнала бы Мака. Отношения с Беном подготовили ее к встрече с Маком. Он был несколько старше и поскольку жил на Лунбазе, то хотел завести семью не меньше, чем она.
Беатрис нажала кнопку старта на карманном информаторе, и тот отозвался: «06.30…» Она приглушила звук и помассировала усталые веки. Основные детали, на которые нужно обратить внимание, ей и так еще раз напомнят перед самым выходом в эфир, поэтому она позволила себе слушать инструктаж вполуха, готовая в любую секунду превратиться в сплошные уши при одном-единственном имени: Бен Озетт. Еще один тяжелый вздох.
Запах в ее кают-офисе был типично морянским: безвкусный воздух, пресный, как синтетическая пища или дистиллированная вода. В крошечной студии головещания с орбиты многочисленные прожектора нагревали и высушивали воздух, отчего Беатрис почему-то было легче дышать. Впрочем, через полчаса ей в эфир. Вот там и надышится.
Она спустила ноги на пол и одернула рукава. Ну и узкая же эта девичья кровать в ее офисе! Свет она не включила, и отражение в плазе было слегка призрачным – смуглая кожа лица почти сливалась с тускло бликующими темными волосами. Их с Беном поколение было первым за два столетия, в котором появилось больше детей натурального человеческого типа, чем мутантов. И она ежедневно благодарила небо за то, что выглядит совсем по-человечески. Но сейчас уже не до сантиментов: первым делом – в душ. А затем пойдем рассказывать пандорцам новые сказки ужасные.
«Это Бен их так называл… – вдруг вспомнилось ей, и она произнесла вслух: – И рассказывали им сказки ужасные…»
Произнесенные полусонным шепотом слова повисли в воздухе, словно были произнесены не ею. Может, это был его шепот? Беатрис мучительно захотелось вновь услышать его голос и поспорить с ним о том, кто из них больше трудится до пота и кому раньше идти в душ. Она усмехнулась, забыв о всех своих заботах. На самом деле они всегда мылись вместе. Пожалуй, теперь это даже символично.
Да, она не желала вслушиваться в болтовню информатора именно потому, что панически боялась услышать что-нибудь плохое о Бене. Достаточно того, что Беатрис наконец призналась себе: она все еще его любит. Хотя и не как изумительного любовника…
«Самоубийство, – промелькнуло у нее в голове. – С равным успехом он мог бы побежать П».
А как иначе это назвать? Сам Бен не раз ее предупреждал, что идти против директора – смертельный номер.
Беатрис разбавила кофе молоком, чтобы остудить, и, машинально отхлебывая мелкими глоточками, принялась составлять сухой отчет:
«06.30. Memo: резюме, Лаунч-бэй, 5, время эфира 06.45. Тема: Криста Гэлли все еще в руках Теней. Вторая тема: органический мозг уже на орбите. Детали: террористы, оружие, наркотики, вспышка религиозного фанатизма, Тени. Последняя ассамблея проекта „Безднолет“ пройдет на орбите, инсталляция ОМП произойдет в ближайшее время. Мелкие детали на месте. NB: быть на месте в 06.40. Время записи: 06.31».
Беатрис взглянула на дисплей – он уже натикал 06.36.
«Nota bene!» – проворчала она. Это означало, что стандартные часы и часы студии слегка различались. Задержка в пять минут давала время голодирекции запустить заранее заготовленный выпуск «Вечерних новостей» на тот случай, если она почему-то не поспеет к эфиру, или же, на самый поганый случай, заменить ее текст, если он им чем-то не понравится. А ведь Бен ее предупреждал!
– Черт бы их всех побрал!
«А если он и в остальном был прав?»
Ближайший эскалатор, ведущий к студии, находился в дюжине метров от ее кают-офиса. Беатрис наскоро рукой пригладила волосы и выскочила в коридор. Но как бы она ни спешила, на сердце спокойней не стало.
Бен обязательно каким-то образом связан с похищением Кристы Гэлли. И Флэттери это знает. Как еще объяснить тот факт, что до сих пор Бен публично не признан непричастным к этому? Ответ был один: Бен уже не раз растолковывал ей весь механизм действия машины пропаганды, вот только она не желала его слушать.
«Они заметили его исчезновение, – размышляла Беатрис. – И если в сводке новостей о нем ничего не будет…» Об этом думать вовсе не хотелось.
«А ведь Флэттери знает и про нас… с Беном», – внезапно озарило ее. И она вспомнила о всех этих загадочных исчезновениях людей и страшных находках на улицах Калалоча. Ведь Бен не раз предупреждал ее об этом, а напоследок раскрыл весь механизм жутких событий. Она знала, что пропадают лишь самые обыкновенные люди. О которых никто не знает. Кто не имеет ни малейшей популярности. И потому она свято верила, что уж их-то с Беном это не коснется! Как же!
Ступив на ступеньку эскалатора, Беатрис содрогнулась от нового откровения:
«Если я не произнесу его имени в эфире, то он исчезнет навсегда!»
Беатрис была приписана к группе ученых, занимавшихся подключением ОМП. И наверняка Бену уже давно известно об ее отношениях с Маком. Подключение органического мозга было одним из пропагандистских козырей Флэттери. А пока она крутится на орбите, как же ей расследовать исчезновение Бена?
Прошлой ночью, узнав последние новости, Беатрис не знала, что и думать. Она спокойно прочитала текст, лишь внутренне пожав плечами в ответ на очевидную ложь, которую ей пришлось произнести с экрана. Она чуть было не поверила сама. Да, Флэттери сумел-таки зажать и ее в свой кулачишко.
«А дальше что, будет еще хуже?» – наконец осмелилась спросить саму себя Беатрис.
Будет. Если исчезнут они оба.
Она ринулась вверх по эскалатору, расталкивая рабочих и не отвечая на их приветствия и комплименты, – потные посредственности из безликой толпы техперсонала.
Ради чего она так спешит?
Ради Бена. Он исчезнет навсегда, если только она не успеет назвать его имя в «Вечерних новостях». Если не опровергнет ложь об его исчезновении.
Задыхаясь, Беатрис влетела в съемочный павильон, расположенный в бывшем ангаре с десятиметровым потолком. Стоило ей ступить на территорию голостудии, как искусные пальцы гримерши занялись ее волосами и замазыванием тревожных морщинок меж бровями толстым слоем грима, в то время как словно из-под земли выскочивший костюмер помогал ей влезть в пуловер с эмблемой головидения на груди. В павильоне висел неумолчный рабочий гул, но ни один из голосов не доносил до Беатрис имени, которое ей было так необходимо услышать. Как же работать, когда о Бене здесь все уже и думать позабыли?!
Она сама видела Бена вместе с Кристой Гэлли не далее чем пару дней тому назад в резиденции Флэттери. Она отчетливо помнила, как, гуляя в папоротниковом саду, он склонился к этой… к этому двуногому келпу так же нежно и заботливо, как некогда склонялся к ней, Беатрис. Она сразу поняла, что он влюблен в эту… Она-то поняла, да вот он сам пока еще наверняка не догадался.
«Мне нужно было тогда с ним поговорить… Нет, не как давним любовникам, а как… настоящим друзьям. А теперь… а теперь он, может быть, уже мертв».
Ее щеки вспыхнули, и тут же включились прожектора студии. До выхода в эфир оставались секунды, а Беатрис, до сих пор ведомая неведомым суфлером по стезе страха, не сказала никому ни слова, не услышала ничего важного…
Бен единственный ее понимал, когда она выходила в эфир. Раз за разом в течение многих лет. И он единственный знал, что ей ответить, когда она в сомнении шептала:
– Я каждый день наблюдаю панораму планеты. Пандора неспокойна, это любому ясно. Мы все здесь в скорейшем времени подохнем при первом же серьезном катаклизме. Дайте нам другой глобус!
Но он всегда находил аргументы против ее «здесь» и «в скорейшем времени».
– Самое главное «здесь» – что народ голодает уже сейчас, – мотал головой он. – Людей необходимо накормить немедленно, иначе для нас с тобой не будет даже «скорейшего времени».
Несмотря на всю свою популярность, Беатрис Татуш до сих пор чувствовала себя на студии мелкой сошкой. Но сегодня, пока парикмахеры занимались ее волосами, а гримеры – лицом, она мысленно составила собственную сводку новостей и постаралась сделать это с умом – так, чтобы не потерять Бена и одновременно не разгневать Флэттери. Она бросила взгляд на автоподсказчика и машинально откашлялась. До начала тридцать секунд. Она проглотила комок, застрявший в горле, выдавила улыбку, обернулась к камере, вдохнула полной грудью и…
– Десять секунд…
Она медленно выдохнула и, глядя прямо в красный глаз монитора, заговорила:
– Доброе утро, Пандора. С вами Беатрис Татуш со сводкой новостей…
Алиса Марш жила исключительно прошлым. Прошлое – это все, что Флэттери ей оставил. Он пытал ее различными химикатами, лазерами, имплантантами, но она все равно осталась самой собой. Алисой Марш.
«Он меня боится, – думала она. – Он боится, что я не сгожусь в послушные ОМП. И он прав».
Он отобрал у нее тело, содрал жилку за жилкой или отодрал ее по нерву от своего собственного тела – какая теперь разница? Ее вены и артерии теперь подключены к органическому питателю, а Флэттери нагло разгуливает во плоти вокруг ее бесчувственного мозга! Единственное, что она могла еще ощущать, так это то, что все еще существует. Но она давно уже не испытывала никаких родственных чувств к людям, да и сама уже не помнила, когда утратила эти чувства. До тех пор, пока ее не прикуют однажды к безднолету, у нее нет необходимости измерять свое существование временем. И вот теперь оно стало ее самой любимой игрушкой. Время, и особенно прошедшее время.
«Даже туман, и тот материален», – мыслилось ей.
Логика талдычила ей о том, что, поскольку она мыслит, значит, существует, а следовательно существует и ее мозг. И если она задается подобными вопросами, следовательно есть материя, которой свойственно задаваться подобными вопросами. Давным-давно на Лунбазе на курсах ОМП ее учили, что когда-нибудь ее мозг понадобится для того, чтобы на основе механическим путем полученных данных делать чисто человеческие выводы. Но Пандора открыла новые возможности, правда, для их реализации нужно было тело. Алиса сумела забеременеть, несмотря на то, что это было раз и навсегда категорически запрещено клону с Лунбазы. И рождение ребенка она сумела сохранить в секрете. Даже от его отца – Раджи лон Флэттери N 6. Директора.
У нее не было теперь ни глаз, ни ушей, и она ощущала себя узником, обреченным пожизненно существовать в вечной безмолвной тьме. Раньше она думала, что, лишившись кожи и тела, перестанет испытывать какие бы то ни было ощущения, но теперь нередко грезила, фантомно переживая свой последний вздох, а отсутствующий язык все еще хранил на кончике вкус контрабандного шоколада.
Алиса думала, что случившееся с ней отсечет напрочь ее эмоции, но на деле оказалось, что она каким-то образом сама освободилась от них. Ныне она уподобилась богам, способным по своему желанию драпировать складки времени, растягивая и ужимая его как вздумается. Теперь только захоти – и секунды замедлят свой бег. Но какова бы ни была ее власть, она все еще помнила о том, что была некогда Алисой Марш. И именно Раджа Флэттери сотворил с ней подобное.
– Тебе придется стать органическим мозгом, – объявил он. И он же внушил ей, что это величайшая честь, что она спасет человечество и что мало кто удостаивается подобной привилегии. Может, насчет человечества он был и прав, но, хотя перед разговором он изрядно накачал Алису наркотиками, остальные доводы ее как-то не впечатлили. Она прекрасно знала, что с древнейших времен, используя именно такие аргументы, одни люди посылали на муки других людей.
– Будь благоразумна, – продолжал обработку Раджа. – Подними это знамя, и ты останешься жить в тысячах тел. Сам безднолет станет твоим телом, твоим скелетом, твоей кожей!
– Избавь меня от лишней болтовни, – ее язык еле шевелился под воздействием наркотиков, добавленных в выпивку. – Я готова. Если ты не позволяешь мне вернуться к изучению келпов и не хочешь убивать меня своими руками – делай что задумал.
Теперь она понимала, что основная разница между нею и келпом состояла в том, что мозг и тело келпа были едины, а вот ее мозг и тело – нет. Воссоединение давало полную комплектацию в том случае, когда было с чем комплектоваться. Вот этого-то Флэттери и не учел.
Но он все равно продолжал говорить, убеждать, что, дав согласие, она навсегда освободится от страха боли и страха смерти и что органический мозг – кратчайший путь к совершенству. Короче, этот жулик сулил бессмертие. Но для Алисы все его доводы были пустым сотрясением воздуха. Уж она-то начиталась отчетов, в которых помешавшиеся «органические мозги» отправляли свои корабли в никуда, а то и самовзрывались. А это значило, что при этом гибли клоны – и ее собственные, и клоны Флэттери, и клоны Мака. Да и с «Землянином», притащившим их на орбиту Пандоры, тоже случилось нечто подобное: целых три ОМ свихнулись, и команде пришлось ради спасения жизни создать искусственный интеллект, который высадил их на Пандору и бросил там.
«Теперь-то я понимаю его все больше и больше, – думала Алиса. – Хотелось бы мне когда-нибудь лично встретиться с Кораблем интерфейс на интерфейс».
Она всегда любила играть словами, и даже отсутствие плоти, для того чтобы расхохотаться от души, не мешало ей получать удовольствие от каламбуров. Но о своем сыне она всегда думала без всяких шуточек. Успокаивает лишь одно: он сделал себе карьеру в охранке Флэттери. Алиса думала теперь о нем, поскольку больше всего сожалела о том, что так и не видела сына ни разу, прежде чем…
Он протянул ей черные рабочие штаны, наподобие тех, что были на нем самом, а из-за спинки кровати извлек длинную шерстяную шаль.
– Не знаю уж, как тебе объяснить… В общем, ты… беременна. И у тебя уже довольно большой срок.
Криста замешкалась.
– Запихай эту шаль под платье – вот и будет живот, – посоветовал Бен. – Да и штаны тебе понадобятся… Вот так. Теперь ты простая беременная островитянка, а я твой муж.
Криста послушно обмотала штанами талию и задрапировала получившееся брюхо платьем. Судя по отражению в зеркале, она получилась очень даже беременной. Разглядывая себя, она видела за плечом отражение Бена, повязывавшего на голову красную бандану, длинные концы которой он оставил свободно болтаться на островитянский манер. На платке был тот же узор, что и на ее платье.
«Мой муж, – улыбнулась она про себя. – И мы при полном параде, чтобы идти на прогулку».
Она медленно положила ладонь на округлость своего нового живота, так, словно надеялась ощутить изнутри слабый толчок. Бен повязал ей на голову такой же, как у него, платок, а сверху нахлобучил соломенную шляпу с большими полями.
– Так одевались на острове, откуда я родом, – пробормотал он. – Ты когда-нибудь слышала об острове Гуэмес?
– Да, конечно. Он затонул за год до моего рождения.
– Верно, – кивнул Бен. – А теперь ты беременная жена одного из уцелевших гуэмесцев. У островитян ты будешь пользоваться огромным уважением. А моряне из-за комплекса вины вообще с тебя пылинки сдувать будут. Конечно, все вышесказанное не относится к людям Флэттери. И документов у нас нет – времени не хватило…
Снизу засвистели. Но уже другую мелодию.
– Это Рико, – радостно улыбнулся Бен. – Ну что, пошли отсюда?
То, что люди хотят, и то, что на самом деле им нужно, – совсем разные вещи… Великое искусство и домашний уют – несовместимы. И рано или поздно каждому приходится делать выбор.
Артур Ч. Кларк.
Выключив будильник, Беатрис позволила себе еще пару минут поваляться. Темнота, сгустившаяся вокруг кровати в этой не имеющей окон комнате, была великолепным фоном для приходящих к ней в полусне образов. Необычайно яркие и объемные, они плавали в пространстве с непринужденностью призраков. В некотором роде так оно и было.
Она грезила о Бене, об их последней совместной ночи, и некоторые моменты сознательно растягивала и смаковала. А ведь с тех пор прошло уже два года. Это было как раз накануне ее первого путешествия на орбиту, где она встретила Мака. В ту ночь она страшно нервничала и трусила перед первым космическим полетом, а Бен собирался в Высокие горы на встречу с заваатанским старцем. Несмотря на то, что они были любовниками уже много лет, в ту ночь оба чувствовали себя как-то неловко. То было прощание, и они это понимали, но ни один не решился сказать об этом вслух.
Был ранний вечер, очень ясный и теплый. Розовую полосу заката уже теснила ночная синева. Они сидели в каюте одного из принадлежащих головидению шлюпов. Беатрис до сих пор помнила тихий плеск волн за кормой и резкие крики птиц. Над морем звучал смех и свистки играющих на пирсе мальков, ожидающих, когда их позовут домой на ужин. Беатрис и Бен говорили о детях, о том, как хотелось бы их иметь, и о том, что сейчас не то время, чтобы себе это позволить. В тот вечер остальные члены съемочной группы деликатно смылись на берег, чтобы оставить их вдвоем. Позже Беатрис узнала, что это была инициатива Рико.
– Мой ответ: женщина, – провозгласил Бен, протягивая ей бокал белого вина.
– А каков же вопрос?
Она легонечко чокнулась с Беном, отпила глоток и отставила бокал в сторону. Ей вовсе не хотелось завтра с утра мучиться в космосе похмельем.
Зеленые глаза Бена горели на смуглом лице. А все его стройное мускулистое тело было словно создано для Беатрис – они идеально подходили друг другу. Нет, она никак не могла понять, что же его тянет все время в эти дикие экстремальные экспедиции, когда он мог бы навсегда остаться рядом с ней. Жить и работать. Сама она сделала уже столько репортажей о различных смертях, что на освещение новых просто не было ни сил, ни желания. Пора бы подумать и о себе.
«Я хочу говорить о жизни, о достижениях, о прогрессе…»
– Женщина олицетворяет жизнь, достижения, прогресс, – сказал Бен.
Беатрис вздрогнула.
– Ты что, мысли мои читаешь?
– Как бы я осмелился? – ухмыльнулся он.
Но в его зеленых глазах вспыхнула дьявольская искорка и пронзила ее сердце. Но было не больно, а наоборот, по телу стала растекаться теплая истома, как от прикосновения его ладони под лифчиком. Беатрис была сильной женщиной и сознавала это. И еще она знала, что лишь один человек на свете может вызвать у нее слабость в коленках – вот этот самый Бен Озетт. Она вновь взяла бокал, отпила еще глоток и поставила прохладное донышко себе на грудь.
– А о чем я думаю теперь? – ей вдруг захотелось переменить тему разговора.
– Ты хочешь, чтобы я сказал все, что собирался сказать, а затем мы могли бы мирно насладиться этой ночью.
Беатрис рассмеялась чуть громче, чем ей хотелось, и запустила пальцы в свои густые волосы.
– Интересного вы обо мне мнения, господин Озетт!
Но он не поддержал ее игривого тона – внезапно его лицо стало серьезным.
– По-моему, ты из тех людей, кто хочет видеть счастливыми абсолютно всех: себя, беженцев и даже Флэттери. Ты вела репортажи о самых ужасных катастрофах и кровавых преступлениях, которые в последнее время происходили на планете. Я это знаю, потому что тоже был там. Но все это никуда не делось, оно продолжается, и потому ты решила сбежать от всего сама. Теперь тебе хочется смотреть только на хорошее, на прогресс человечества. Что ж, мне бы тоже хотелось… – А что ты делаешь на самом деле! – Беатрис невольно сжала кулаки и отодвинулась от Бена. – Ну хорошо, будь по-твоему: охранка совсем распоясалась, и это действительно плохо. Но ты же делаешь из тех, кто с ней борется, героев, а значит, вербуешь новых и новых идиотов, готовых идти против нее. А коммандос еще больше ярятся. И конца этому не видно! Просто замкнутый круг! Черт возьми, Бен, и это теперь называется революцией: колеса крутятся все быстрей, а машина буксует на месте, все глубже погружаясь в грязь. Я слишком часто соприкасалась со смертью… Так часто, что уже и счет потеряла. И ты чаще всего был рядом. Но теперь я хочу куда-нибудь отсюда. Я хочу нормальную семью…
Бен поставил бокал на стол и взял ее за руку.
– Я знаю. Я понимаю. Может быть, я понимаю даже больше, чем ты думаешь. И хочу предложить тебе жизнь, достижения, прогресс.
На какое-то время оба замолчали, но их руки продолжали вести безмолвный разговор на языке, понятном лишь очень близким людям.
– Ну допустим. – Беатрис отхлебнула из бокала и постаралась принять как можно более беззаботный вид. – И как же вы это видите, сударь?
– Пока у меня нет никакого конкретного плана. Зато у меня есть ключ. Это информация. Кстати, мы этим как раз и занимаемся, если ты еще не забыла.
– И что же это? – Беатрис подлила еще вина себе и Бену. – Объясни.
– Помнишь, ты как-то собиралась делать репортаж о том, что в службе охраны Флэттери нет ни одной женщины? Сделала. И что было дальше?
– Сверху не одобрили, и пробить не удалось…
– И сколько раз случалось нечто подобное?
– Со мной? Не очень часто. Да и что с того? Сюжетов кругом столько, что мне за всю жизнь не отснять. Да я просто могу взять любой или выбить командировку…
– Вот именно. – Бен многозначительно поднял палец. – Если Флэттери не польстить, то материал ни за что не пойдет в эфир. Он из другого мира. В буквальном смысле слова. Он из того мира, где женщин и детей обрекают на голодную смерть только потому, что они стоят по ту сторону воображаемой границы, и он не позволит им ее перейти. Мы же из мира, который всегда учил нас: «Жизнь – превыше всего. Сохрани жизнь». Пандора слишком опасное для человека место, чтобы мы могли позволить себе роскошь убивать друг друга.
– Но я все равно не понимаю…
– А у меня зарезали половину репортажей. И не потому, что они были плохо сняты. Просто я с каждым разом все больше стягивал с Флэттери его маску. А что случится, если люди его отринут: откажутся с ним говорить, кормить его, содержать… Ну, что тогда?..
Беатрис прыснула.
– А с чего ты взял, что они на это пойдут? Для этого народу нужно…
– Информация. Показать ему, кто он такой на самом деле, а людям показать то, чем им следует заняться. С тех пор как Флэттери захватил власть, целая планета ввергнута в состояние перманентной катастрофы. Он обещал всех накормить, а голодных с каждым днем становится все больше. Но мы продолжаем стоять в очередях, потому что помним: он ведь обещал! А если народ узнает, что сумеет прокормиться без Флэттери и его охранки, станет он тогда его поддерживать?
– Народу нужно чудо, – наконец закончила Беатрис прерванную пылким выступлением Бена фразу и опустила глаза. Не такого разговора ждала она в их последнюю ночь.
Бен наклонился к ней, коснулся губами щеки и пробормотал:
– Прости меня. Но я вынужден вернуться к этой теме. Сегодня я интервьюировал группу женщин, подавших петицию шефу охранки с требованием дать информацию об их пропавших мужьях и сыновьях. А еще одна группа – около пятисот матерей! – заявила, что их сыновья были убиты, но по факту их смерти не было заведено ни одного дела, не велось никаких расследований и никто не арестован. Они обвиняют во всех убийствах охранку и готовы свидетельствовать об этом. Чем все кончится, я не знаю. Знаю лишь, что этих женщин бросили сражаться в одиночестве. Дирекция головидения запретила мне выпускать материал в эфир. Но люди же имеют право и должны знать о… но ведь должен же быть какой-то выход! Прости, это… так… просто мысли вслух.
Бен снова поцеловал Беатрис в щеку, а затем приподнял пальцем ее подбородок.
– А вот теперь я окончательно заткнулся, – и наконец поцеловал ее в губы.
Беатрис плавно осела на коврик возле стола, увлекая любовника за собой.
– Обещаешь? – Она приникла к нему в ответном поцелуе, а пальцы как-то сами проникли к нему под рубашку и трепеща заскользили по такой гладкой и теплой коже.
А его руки тем временем расстегнули ее островитянскую блузку, стянули хлопчатобумажную юбку и вдруг обнаружили, что больше расстегивать и снимать нечего.
– Очаровательное бесстыдство, – прошептал Бен, покрывая поцелуями живот Беатрис, пока та освобождала его от оставшейся одежды.
– А ты не боишься, что мы прожжем ковер?
– Мне что, послышалось, будто кто-то обещал заткнуться?
…Будильник затрещал снова и на сей раз окончательно разбудил Беатрис. Она отключила зуммер и резко села, чтобы стряхнуть остатки дремы. Бен был прав насчет ковра. Даже то, что они опрокинули на себя бутылку с остатками вина, их не охладило. Теперь она была уверена, что именно в ту ночь у Бена зародилась идея о «Бое с Тенью». Она глубоко вздохнула, но лежавшая на сердце печаль от этого легче не стала.
«Какая жалость, что мы не отважились завести малыша. Это спасло бы нас обоих».
Но будь у них ребенок, Беатрис никогда не узнала бы Мака. Отношения с Беном подготовили ее к встрече с Маком. Он был несколько старше и поскольку жил на Лунбазе, то хотел завести семью не меньше, чем она.
Беатрис нажала кнопку старта на карманном информаторе, и тот отозвался: «06.30…» Она приглушила звук и помассировала усталые веки. Основные детали, на которые нужно обратить внимание, ей и так еще раз напомнят перед самым выходом в эфир, поэтому она позволила себе слушать инструктаж вполуха, готовая в любую секунду превратиться в сплошные уши при одном-единственном имени: Бен Озетт. Еще один тяжелый вздох.
Запах в ее кают-офисе был типично морянским: безвкусный воздух, пресный, как синтетическая пища или дистиллированная вода. В крошечной студии головещания с орбиты многочисленные прожектора нагревали и высушивали воздух, отчего Беатрис почему-то было легче дышать. Впрочем, через полчаса ей в эфир. Вот там и надышится.
Она спустила ноги на пол и одернула рукава. Ну и узкая же эта девичья кровать в ее офисе! Свет она не включила, и отражение в плазе было слегка призрачным – смуглая кожа лица почти сливалась с тускло бликующими темными волосами. Их с Беном поколение было первым за два столетия, в котором появилось больше детей натурального человеческого типа, чем мутантов. И она ежедневно благодарила небо за то, что выглядит совсем по-человечески. Но сейчас уже не до сантиментов: первым делом – в душ. А затем пойдем рассказывать пандорцам новые сказки ужасные.
«Это Бен их так называл… – вдруг вспомнилось ей, и она произнесла вслух: – И рассказывали им сказки ужасные…»
Произнесенные полусонным шепотом слова повисли в воздухе, словно были произнесены не ею. Может, это был его шепот? Беатрис мучительно захотелось вновь услышать его голос и поспорить с ним о том, кто из них больше трудится до пота и кому раньше идти в душ. Она усмехнулась, забыв о всех своих заботах. На самом деле они всегда мылись вместе. Пожалуй, теперь это даже символично.
Да, она не желала вслушиваться в болтовню информатора именно потому, что панически боялась услышать что-нибудь плохое о Бене. Достаточно того, что Беатрис наконец призналась себе: она все еще его любит. Хотя и не как изумительного любовника…
«Самоубийство, – промелькнуло у нее в голове. – С равным успехом он мог бы побежать П».
А как иначе это назвать? Сам Бен не раз ее предупреждал, что идти против директора – смертельный номер.
Беатрис разбавила кофе молоком, чтобы остудить, и, машинально отхлебывая мелкими глоточками, принялась составлять сухой отчет:
«06.30. Memo: резюме, Лаунч-бэй, 5, время эфира 06.45. Тема: Криста Гэлли все еще в руках Теней. Вторая тема: органический мозг уже на орбите. Детали: террористы, оружие, наркотики, вспышка религиозного фанатизма, Тени. Последняя ассамблея проекта „Безднолет“ пройдет на орбите, инсталляция ОМП произойдет в ближайшее время. Мелкие детали на месте. NB: быть на месте в 06.40. Время записи: 06.31».
Беатрис взглянула на дисплей – он уже натикал 06.36.
«Nota bene!» – проворчала она. Это означало, что стандартные часы и часы студии слегка различались. Задержка в пять минут давала время голодирекции запустить заранее заготовленный выпуск «Вечерних новостей» на тот случай, если она почему-то не поспеет к эфиру, или же, на самый поганый случай, заменить ее текст, если он им чем-то не понравится. А ведь Бен ее предупреждал!
– Черт бы их всех побрал!
«А если он и в остальном был прав?»
Ближайший эскалатор, ведущий к студии, находился в дюжине метров от ее кают-офиса. Беатрис наскоро рукой пригладила волосы и выскочила в коридор. Но как бы она ни спешила, на сердце спокойней не стало.
Бен обязательно каким-то образом связан с похищением Кристы Гэлли. И Флэттери это знает. Как еще объяснить тот факт, что до сих пор Бен публично не признан непричастным к этому? Ответ был один: Бен уже не раз растолковывал ей весь механизм действия машины пропаганды, вот только она не желала его слушать.
«Они заметили его исчезновение, – размышляла Беатрис. – И если в сводке новостей о нем ничего не будет…» Об этом думать вовсе не хотелось.
«А ведь Флэттери знает и про нас… с Беном», – внезапно озарило ее. И она вспомнила о всех этих загадочных исчезновениях людей и страшных находках на улицах Калалоча. Ведь Бен не раз предупреждал ее об этом, а напоследок раскрыл весь механизм жутких событий. Она знала, что пропадают лишь самые обыкновенные люди. О которых никто не знает. Кто не имеет ни малейшей популярности. И потому она свято верила, что уж их-то с Беном это не коснется! Как же!
Ступив на ступеньку эскалатора, Беатрис содрогнулась от нового откровения:
«Если я не произнесу его имени в эфире, то он исчезнет навсегда!»
Беатрис была приписана к группе ученых, занимавшихся подключением ОМП. И наверняка Бену уже давно известно об ее отношениях с Маком. Подключение органического мозга было одним из пропагандистских козырей Флэттери. А пока она крутится на орбите, как же ей расследовать исчезновение Бена?
Прошлой ночью, узнав последние новости, Беатрис не знала, что и думать. Она спокойно прочитала текст, лишь внутренне пожав плечами в ответ на очевидную ложь, которую ей пришлось произнести с экрана. Она чуть было не поверила сама. Да, Флэттери сумел-таки зажать и ее в свой кулачишко.
«А дальше что, будет еще хуже?» – наконец осмелилась спросить саму себя Беатрис.
Будет. Если исчезнут они оба.
Она ринулась вверх по эскалатору, расталкивая рабочих и не отвечая на их приветствия и комплименты, – потные посредственности из безликой толпы техперсонала.
Ради чего она так спешит?
Ради Бена. Он исчезнет навсегда, если только она не успеет назвать его имя в «Вечерних новостях». Если не опровергнет ложь об его исчезновении.
Задыхаясь, Беатрис влетела в съемочный павильон, расположенный в бывшем ангаре с десятиметровым потолком. Стоило ей ступить на территорию голостудии, как искусные пальцы гримерши занялись ее волосами и замазыванием тревожных морщинок меж бровями толстым слоем грима, в то время как словно из-под земли выскочивший костюмер помогал ей влезть в пуловер с эмблемой головидения на груди. В павильоне висел неумолчный рабочий гул, но ни один из голосов не доносил до Беатрис имени, которое ей было так необходимо услышать. Как же работать, когда о Бене здесь все уже и думать позабыли?!
Она сама видела Бена вместе с Кристой Гэлли не далее чем пару дней тому назад в резиденции Флэттери. Она отчетливо помнила, как, гуляя в папоротниковом саду, он склонился к этой… к этому двуногому келпу так же нежно и заботливо, как некогда склонялся к ней, Беатрис. Она сразу поняла, что он влюблен в эту… Она-то поняла, да вот он сам пока еще наверняка не догадался.
«Мне нужно было тогда с ним поговорить… Нет, не как давним любовникам, а как… настоящим друзьям. А теперь… а теперь он, может быть, уже мертв».
Ее щеки вспыхнули, и тут же включились прожектора студии. До выхода в эфир оставались секунды, а Беатрис, до сих пор ведомая неведомым суфлером по стезе страха, не сказала никому ни слова, не услышала ничего важного…
Бен единственный ее понимал, когда она выходила в эфир. Раз за разом в течение многих лет. И он единственный знал, что ей ответить, когда она в сомнении шептала:
– Я каждый день наблюдаю панораму планеты. Пандора неспокойна, это любому ясно. Мы все здесь в скорейшем времени подохнем при первом же серьезном катаклизме. Дайте нам другой глобус!
Но он всегда находил аргументы против ее «здесь» и «в скорейшем времени».
– Самое главное «здесь» – что народ голодает уже сейчас, – мотал головой он. – Людей необходимо накормить немедленно, иначе для нас с тобой не будет даже «скорейшего времени».
Несмотря на всю свою популярность, Беатрис Татуш до сих пор чувствовала себя на студии мелкой сошкой. Но сегодня, пока парикмахеры занимались ее волосами, а гримеры – лицом, она мысленно составила собственную сводку новостей и постаралась сделать это с умом – так, чтобы не потерять Бена и одновременно не разгневать Флэттери. Она бросила взгляд на автоподсказчика и машинально откашлялась. До начала тридцать секунд. Она проглотила комок, застрявший в горле, выдавила улыбку, обернулась к камере, вдохнула полной грудью и…
– Десять секунд…
Она медленно выдохнула и, глядя прямо в красный глаз монитора, заговорила:
– Доброе утро, Пандора. С вами Беатрис Татуш со сводкой новостей…
Поскольку каждый объект являет собой лишь сумму собственных качеств, а качество – понятие, исключительно зависящее от субъекта, который воспринимает объект, то, следовательно, вся эта объективная вселенная, источник энергии, атомов и звезд существует не иначе как конструкция нашего сознания, как некая сумма символов определенных человеческим мозгом.
Линкольн Барнетт, «Вселенная и док Эйнштейн».
Алиса Марш жила исключительно прошлым. Прошлое – это все, что Флэттери ей оставил. Он пытал ее различными химикатами, лазерами, имплантантами, но она все равно осталась самой собой. Алисой Марш.
«Он меня боится, – думала она. – Он боится, что я не сгожусь в послушные ОМП. И он прав».
Он отобрал у нее тело, содрал жилку за жилкой или отодрал ее по нерву от своего собственного тела – какая теперь разница? Ее вены и артерии теперь подключены к органическому питателю, а Флэттери нагло разгуливает во плоти вокруг ее бесчувственного мозга! Единственное, что она могла еще ощущать, так это то, что все еще существует. Но она давно уже не испытывала никаких родственных чувств к людям, да и сама уже не помнила, когда утратила эти чувства. До тех пор, пока ее не прикуют однажды к безднолету, у нее нет необходимости измерять свое существование временем. И вот теперь оно стало ее самой любимой игрушкой. Время, и особенно прошедшее время.
«Даже туман, и тот материален», – мыслилось ей.
Логика талдычила ей о том, что, поскольку она мыслит, значит, существует, а следовательно существует и ее мозг. И если она задается подобными вопросами, следовательно есть материя, которой свойственно задаваться подобными вопросами. Давным-давно на Лунбазе на курсах ОМП ее учили, что когда-нибудь ее мозг понадобится для того, чтобы на основе механическим путем полученных данных делать чисто человеческие выводы. Но Пандора открыла новые возможности, правда, для их реализации нужно было тело. Алиса сумела забеременеть, несмотря на то, что это было раз и навсегда категорически запрещено клону с Лунбазы. И рождение ребенка она сумела сохранить в секрете. Даже от его отца – Раджи лон Флэттери N 6. Директора.
У нее не было теперь ни глаз, ни ушей, и она ощущала себя узником, обреченным пожизненно существовать в вечной безмолвной тьме. Раньше она думала, что, лишившись кожи и тела, перестанет испытывать какие бы то ни было ощущения, но теперь нередко грезила, фантомно переживая свой последний вздох, а отсутствующий язык все еще хранил на кончике вкус контрабандного шоколада.
Алиса думала, что случившееся с ней отсечет напрочь ее эмоции, но на деле оказалось, что она каким-то образом сама освободилась от них. Ныне она уподобилась богам, способным по своему желанию драпировать складки времени, растягивая и ужимая его как вздумается. Теперь только захоти – и секунды замедлят свой бег. Но какова бы ни была ее власть, она все еще помнила о том, что была некогда Алисой Марш. И именно Раджа Флэттери сотворил с ней подобное.
– Тебе придется стать органическим мозгом, – объявил он. И он же внушил ей, что это величайшая честь, что она спасет человечество и что мало кто удостаивается подобной привилегии. Может, насчет человечества он был и прав, но, хотя перед разговором он изрядно накачал Алису наркотиками, остальные доводы ее как-то не впечатлили. Она прекрасно знала, что с древнейших времен, используя именно такие аргументы, одни люди посылали на муки других людей.
– Будь благоразумна, – продолжал обработку Раджа. – Подними это знамя, и ты останешься жить в тысячах тел. Сам безднолет станет твоим телом, твоим скелетом, твоей кожей!
– Избавь меня от лишней болтовни, – ее язык еле шевелился под воздействием наркотиков, добавленных в выпивку. – Я готова. Если ты не позволяешь мне вернуться к изучению келпов и не хочешь убивать меня своими руками – делай что задумал.
Теперь она понимала, что основная разница между нею и келпом состояла в том, что мозг и тело келпа были едины, а вот ее мозг и тело – нет. Воссоединение давало полную комплектацию в том случае, когда было с чем комплектоваться. Вот этого-то Флэттери и не учел.
Но он все равно продолжал говорить, убеждать, что, дав согласие, она навсегда освободится от страха боли и страха смерти и что органический мозг – кратчайший путь к совершенству. Короче, этот жулик сулил бессмертие. Но для Алисы все его доводы были пустым сотрясением воздуха. Уж она-то начиталась отчетов, в которых помешавшиеся «органические мозги» отправляли свои корабли в никуда, а то и самовзрывались. А это значило, что при этом гибли клоны – и ее собственные, и клоны Флэттери, и клоны Мака. Да и с «Землянином», притащившим их на орбиту Пандоры, тоже случилось нечто подобное: целых три ОМ свихнулись, и команде пришлось ради спасения жизни создать искусственный интеллект, который высадил их на Пандору и бросил там.
«Теперь-то я понимаю его все больше и больше, – думала Алиса. – Хотелось бы мне когда-нибудь лично встретиться с Кораблем интерфейс на интерфейс».
Она всегда любила играть словами, и даже отсутствие плоти, для того чтобы расхохотаться от души, не мешало ей получать удовольствие от каламбуров. Но о своем сыне она всегда думала без всяких шуточек. Успокаивает лишь одно: он сделал себе карьеру в охранке Флэттери. Алиса думала теперь о нем, поскольку больше всего сожалела о том, что так и не видела сына ни разу, прежде чем…