Страница:
Теперь она в безопасности, теперь она совсем очнулась. Голоса хозяев смолкли, и ей казалось, что откуда-то издалека доносится шум прибоя. Рианнон приподняла голову и попыталась сообразить, как оказалась в этом доме. Но последнее, что она помнила, был холодный мокрый песок пляжа. Должно быть, эти люди нашли ее там и перенесли в свое жилище.
Она оглядела маленькую круглую, почти без всякой мебели, лачугу. Возле очага лежали два больших камня, заменявшие скамейки, а все пространство между краем ее кровати и изголовьем хозяйского ложа занимали несколько коробов для хранения пищевых припасов. Грубо пошитая кожаная и меховая одежда висела на плетеных из ветвей и обмазанных глиной стенах, а очаг был выложен из камней. Дым выходил в маленькое отверстие в закопченном потолке. Ее лежанку, очевидно, наспех устроили из всякого хлама. Овечьи шкуры, служившие подстилкой, сильно истерлись и обветшали. И каждый раз, когда она поворачивалась, грубая рогожка, которой ее накрыли вместо одеяла, царапала кожу. Хозяева были бедны, и все же они приютили ее и оказали помощь. Придется как-то расплачиваться с ними за гостеприимство.
Эта мысль встревожила несчастную, она снова повернулась на спину, и ее одолела крайняя усталость.
Через некоторое время Рианнон опять очнулась. Над нею склонилась женщина. Глаза ее были темными, почти черными, а кожа – загорелой. Ласковое выражение широкого лица говорило о том, что оно принадлежит той доброй душе, которая приютила несчастную в своем доме.
– Ну вот, моя маленькая русалочка, ты и проснулась. А мы-то уж думали – когда же ты очнешься?
Рианнон облизала пересохшие губы и с трудом проговорила:
– Где я?
– Это место называется Пен-Маенмаур. Это на побережье, недалеко от королевской крепости.
Упоминание о короле заставило Рианнон насторожиться. Женщина наклонилась к ней.
– Рана болит? – спросила она. Рианнон кивнула.
Хозяйка откинула одеяло и склонилась над раненой ногой. – Заживает. Покраснение спало, кожа прохладная. Думаю, теперь болят только швы.
Рианнон тоже посмотрела на свое бедро и увидела аккуратные темные полосы, стягивавшие края раны.
– Ты врачевательница? – с удивлением спросила она.
– Да, исцеление от лихорадки и зубной боли, лечение ран, помощь женщинам в родах – всем этим мне приходится заниматься Довольно часто.
– Благодарю тебя, – молвила Рианнон. – Я достаточно разбираюсь в ранах, чтобы оценить твое умение. Без швов остался бы безобразный рубец.
– Ну что за срам ходить с огромным шрамом. Богине не понравилось бы, что такая красавица изуродована на всю жизнь.
Темные глаза незнакомки лукаво засияли, и Рианнон вдруг насторожилась.
– Как тебя зовут? – спросила она.
– Арианрод. – Женщина смотрела ей прямо в лицо. – А тебя?
Гостья замялась. Если сказать ей правду, то Арианрод сможет сама догадаться обо всем остальном. Но все равно. Для того чтобы ловко солгать, ее голова еще недостаточно ясно соображает, поэтому она честно призналась:
– Меня зовут Рианнон.
Искреннее любопытство во взгляде хозяйки усилилось.
– Но это же одно из имен Богини. Ничего удивительного, что она спасла тебя от смерти.
– Спасла меня? – недоверчиво переспросила Рианнон.
– Ну да. Ведь, обнаружив тебя на пляже, Кейнвен был уверен, что ты уже мертва. Конечности твои почти застыли, а от потери крови кожа совсем побелела. Пролежав еще немного под открытым небом, ты бы непременно погибла. – Женщина многозначительно помолчала, – Я не могу не думать, что именно Богиня привела Кейнвена к тебе. Она явно хотела, чтоб ты выжила.
Холодный ветер вдруг овеял грубые стены хижины и дрожью пробежал по спине Рианнон. Уже в третий раз хозяйка упомянула Богиню. Хотелось узнать об этом подробнее, но гостья удержалась. Вместо этого она спросила:
– А где мой плащ? Разве на мне не было длинного шерстяного плаща?
– Нет, на тебе ничего не было. Кейнвен сказал, что поначалу принял тебя за русалку – ты лежала совершенно обнаженная. Он даже боялся к тебе прикоснуться, опасаясь, как бы ты его не околдовала. – Арианрод улыбнулась, и мелкие морщинки вокруг ее глаз углубились. – Рыбаки частенько врут про это. Наверное, только благодаря Богине Кейнвен сумел преодолеть свой страх: он все-таки завернул тебя в какие-то шкуры и отнес в свою лодку.
– И принес сюда? Арианрод кивнула.
– А Кейнвен... – Рианнон запнулась, выговаривая незнакомое имя, – это твой муж?
Женщина рассмеялась:
– Мы не называем друг друга мужьями и женами. Мы с Кейнвеном не обручены, если ты это имеешь в виду. Но он живет со мной, и оба мы стараемся по-своему служить Богине.
Рианнон уже не могла унять свое любопытство.
– Кто такая эта Богиня, о которой ты так почтительно говоришь?
Темные глаза хозяйки засверкали, отражая пламя очага.
– Богиня – наша общая мать. Она властвует над землей и океаном. Она – источник жизни на всей земле.
Рианнон задумалась и кивнула. Еще в седой древности люди верили во Всеобщую Прародительницу. И хотя иногда ее называли супругой Бога Охоты, культ Богини был гораздо старше. Рианнон припомнила, с каким презрением говорил Алевенон об обычае почитать луну как один из образов Праматери. «Ну как же может женщина, – спрашивал он, – пусть даже Богиня, быть сильнее и величественнее, чем божество мужского рода?»
Рианнон едва не задала тот же самый вопрос Арианрод, однако передумала и промолчала. Негоже спорить с чужими обычаями, особенно находясь у людей, которые веруют в эту Богиню. И все-таки мысли о всемогущем божестве женского рода прочно засели в ее голове.
– Когда ты выздоровеешь, то, может быть, сможешь отправиться с нами на одну из церемоний в честь Богини, – сказала Арианрод. – Уж поскольку Она сама тебя выбрала, тебе, наверное, следует побольше узнать о Ней. Но, – добавила хозяйка, прежде чем Рианнон успела ответить, – все это в будущем. А теперь пора отдохнуть. Вот, поешь-ка немного похлебки. Надо есть и пить как можно больше, чтобы поскорее возместить потерю крови.
Рианнон кивнула. Ее давно мучила жажда, и она была слаба, как новорожденный котенок. Для расспросов еще будет время. Теперь же надо поскорее восстановить силы.
Спустя несколько дней Рианнон почувствовала себя достаточно хорошо, чтобы, завернувшись в одеяла, без посторонней помощи добраться до одного из плоских камней у очага. Она сделала всего несколько шагов, но колени уже дрожали от напряжения, а по лбу градом катился пот. Рана быстро затягивалась, гораздо труднее было оправиться от потери крови. Большую часть времени Рианнон спала и даже когда просыпалась, то с трудом могла о чем-нибудь сосредоточенно думать. Но она рассудила, что эта слабость ей только на руку: отсутствие сил, необходимых, чтобы подумать о будущем, по крайней мере удерживало от неизбежных копаний в прошлом!
Огонь в очаге затухал, и Рианнон протянула руку к поленнице – за новыми смолянистыми дровами. При мысли о том, сколько сделали для нее Арианрод и Кейнвен, ее мучила совесть. Она в ужасе думала, что является обузой для этих добрых, но бедных людей, и уже решила как-нибудь отблагодарить их за помощь. Однако сначала для этого необходимо поправиться и окрепнуть.
Снаружи доносилось унылое завывание ветра, усиливавшее чувство грусти, от которого Рианнон никак не удавалось освободиться. Еще в детстве она научилась довольно быстро избавляться от неприятных воспоминаний, но теперь ей казалось, что сердечная боль никогда не покинет ее. В душе словно стянулся тугой узел; на сердце лежала страшная тяжесть. Довольно было любого намека на прошлое, чтобы скорбь вновь выплеснулась наружу.
Что ж, в конце концов, возможно, именно борьба с этим чувством придавала ей силы оставаться в живых. Теперь она твердо знала, что не хочет умирать. Она не готова к этому; было еще нечто неисполненное на этом свете, в ее жизни оставалась какая-то неосуществленная цель. Надо только понять, что это за цель, для чего душа ее вопреки всему вернулась в земную оболочку.
– Рианнон, ты уже на ногах! – Лицо входящей в дом Арианрод расплылось в улыбке. Она несла на бедре наполненную выпотрошенной рыбой корзину, которую и опустила на пол возле очага. – Рада видеть тебя достаточно окрепшей, чтобы самостоятельно подняться.
Рианнон покачала головой:
– Я все еще слишком слаба, мои ноги никуда не годятся.
– Ну, это только начало. Через несколько дней начнешь бегать. К тому времени надо подыскать тебе хоть какую-то одежду. Негоже ведь ходить, завернувшись в кусок материи.
Рианнон оглядела себя.
– Будь у меня игла с ниткой, я бы могла сшить из этого платье. Правда, вы бы лишились одного из ваших одеял, но, как только смогу, я возмещу вам его. – Она вздохнула. – Правда, для этого нужен станок и шерсть... Тогда я могла бы наткать полотна и сшить столько одежды, что вам обоим хватило бы на всю жизнь.
– В самом деле? Ты такая мастерица? – спросила Арианрод, ставя поближе к корзине горшок с водой и перекладывая туда рыбу. Потом она поместила сосуд в очаг.
– Я, правда, плохо пряду, но зато умею ткать и шить.
– Тогда придется позаботиться о том, чтобы у тебя появилось все необходимое.
– Это очень великодушно с твоей стороны. Но мне нечем тебя отблагодарить, у меня нет ни денег, ни драгоценностей, ни каких-либо других ценных вещей.
Арианрод долго и испытующе посмотрела на собеседницу, и Рианнон вдруг испугалась, что хозяйка захочет выяснить, кто же у нее в гостях. При этом любому было ясно, что ни у рабыни, ни у крестьянки не могло быть такой бледной гладкой кожи, таких нежных, ухоженных рук. Арианрод смогла заинтересоваться тем, кто она такая и кто ранил ее. Об остальном умная женщина без труда догадается сама. Однако рыбачка не задавала вопросов. Возможно, она деликатно дожидалась, когда гостья окончательно окрепнет, чтобы после этого удовлетворить свое любопытство.
Арианрод указала на свое собственное скромное одеяние.
– У нас достаточно шкур и мехов, но одежда стала слишком уж дорогой. Поэтому твое умение хорошо шить весьма кстати.
Рианнон с искренней благодарностью кивнула. Вот наконец-то способ расплатиться со своими спасителями. Оставалась, однако, другая тревога. Ткачество и шитье требуют времени, но чем дольше она задержится у этих людей, тем вероятнее возможность того, что Мэлгон обнаружит ее здесь. А если это случится, что он сделает? Вдруг он захочет убить ее? И не накажет ли король Арианрод и Кейнвена за то, что они приютили изгнанницу?
Рианнон вздрогнула, подумав о том, что, может быть, скрывая правду о себе, она подвергает опасности жизнь своих милосердных спасителей. Но если признаться во всем, то они могут выдать ее королю. Бедняжка вздохнула. Нет, она вовсе не хотела им зла, но и не могла рисковать, рассказав всю правду о себе. Надо надеяться, что Мэлгону не придет в голову ехать в эту деревушку. Да и зачем ему ее искать? Должно быть, он радуется тому, что она навсегда исчезла из его жизни.
Изгнанница ненадолго успокоилась, но вскоре вновь вспомнила выражение мужнина лица во время последней ссоры. Он возненавидел ее.
– Ты так побледнела. – Мягкий голос Арианрод отвлек ее от тяжких дум. – Тебе, наверное, снова надо прилечь. Пойдем, я помогу.
Рианнон позволила хозяйке проводить себя до постели. Здесь она повалилась на спину и закрыла глаза. Скорбь о разбитой жизни, конечно, велика, однако не настолько, чтобы желать расстаться с нею. Она сделает все, чтобы выжить, и да простят ей боги, если по ее вине в паутину ненависти, опутавшую их с Мэлгоном, попадутся еще и эти ни в чем не повинные рыбаки.
Рианнон ненадолго заснула, а когда вновь открыла глаза, Арианрод все еще находилась в хижине. Она приготовила вкусную уху и помогла девушке сесть, чтобы выпить бульон, а потом на несколько минут вышла за дверь. Вернулась она с коромыслом через плечо, на котором висели два ведра, до краев наполненные водой. Хозяйка поставила воду на огонь и снова подошла к постели больной.
– Пора бы тебе помыться, малютка. – Наклонившись к Рианнон, она убрала спутанную прядь волос с ее лица, – Потом надо причесаться хорошенько. Что за дивный цвет. Должно быть, в твоих жилах течет кровь ирландцев, ведь это они славятся огненными волосами.
Рианнон видела, как рыбачка вернулась к очагу и бросила в закипающую воду какие-то травы. Хижину тут же наполнили чудные ароматы розмарина и лаванды, и гостья улыбнулась – Арианрод знала толк в растениях. Насколько смогла убедиться Рианнон, у хозяйки не просто имелись богатые запасы сушеных трав и кореньев в коробочках, стоявших у стены лачуги, она к тому же умела толково пользоваться ими. Похоже, ее познания выходили далеко за пределы простого знахарства. Рианнон была уверена, что Арианрод обладает каким-то колдовским секретом. От этой рыбачки исходили умиротворенность и тепло, и ее подопечная чувствовала, что тем самым хозяйка врачует ее душу, точно так же, как искусными манипуляциями лечила раненую ногу.
Рианнон продолжала наблюдать, как Арианрод справляется с домашними делами, но, несмотря на все старания, не могла угадать ее возраст. Словно споря с залегающими вокруг глаз лучистыми морщинками и обветренной кожей лица, волосы хозяйки оставались темно-каштановыми, без всякого намека на седину, а грациозные движения полного тела излучали энергию и жизненную силу молодой женщины. Лицо ее казалось миловидным, хотя и без претензий на красоту, а зубы сверкали поразительной белизной и выглядели абсолютно здоровыми. Так что у нее словно вовсе не было никакого возраста – она будто и не собиралась стареть.
Рядом с такой женщиной Кейнвен казался тихой, маленькой тенью. Он был тощим и очень загорелым человечком с узеньким личиком. Правда, черты его лица отличались некой своеобразной красотой. Кейнвен еще ни разу не заговаривал с Рианнон. Он входил и выходил из дома с осторожностью дикого зверя, который прокрался в жилище человека, чтобы найти тепло и пищу, а потом сразу вернуться в родной лес. Ежедневно он приносил рыбу, а почти каждую ночь – Рианнон это знала точно, поскольку из-за этого всякий раз переживала неприятные воспоминания, – этот молчаливый мужчина занимался любовью с Арианрод.
Наконец вода подогрелась. Хозяйка перенесла один из тяжеленных объемистых горшков поближе к постели больной и откинула одеяла. Заботливыми руками она вымыла свою подопечную, а когда дело было сделано, указала на огонь в очаге.
– Теперь тебе придется хорошенько высохнуть. Я собираюсь постирать постель, так что ты на время останешься без покрова.
Гостья с беспокойством взглянула на дверь, но Арианрод покачала головой:
– Кейнвен не скоро вернется. Не бойся.
Рианнон поморщилась, сообразив, как глупо она себя ведет. Ведь когда рыбак обнаружил ее, она была совершенно нагой, и в таком виде он нес ее в свою лодку. К чему теперь скромничать? И все же она не могла преодолеть природную стыдливость, и вид собственного обнаженного тела смущал ее, как и прежде. Робость оставляла ее лишь с Мэлгоном.
Мэлгон! Непрошеное воспоминание вновь пронзило ее болью, да такой острой, что все тело судорожно вздрогнуло. Арианрод заметила это. Она пристально взглянула на гостью, и вдруг Рианнон поняла, что эта женщина ясно прочла ее тайные мысли, как будто они были высказаны вслух. На этом дело не кончилось. Арианрод приблизилась к больной, помогла ей добраться до пылающего очага, а сама, скрестив ноги, уселась у нее за спиной и принялась расчесывать рыжие пряди Рианнон своим древним костяным гребнем.
Глава 22
Она оглядела маленькую круглую, почти без всякой мебели, лачугу. Возле очага лежали два больших камня, заменявшие скамейки, а все пространство между краем ее кровати и изголовьем хозяйского ложа занимали несколько коробов для хранения пищевых припасов. Грубо пошитая кожаная и меховая одежда висела на плетеных из ветвей и обмазанных глиной стенах, а очаг был выложен из камней. Дым выходил в маленькое отверстие в закопченном потолке. Ее лежанку, очевидно, наспех устроили из всякого хлама. Овечьи шкуры, служившие подстилкой, сильно истерлись и обветшали. И каждый раз, когда она поворачивалась, грубая рогожка, которой ее накрыли вместо одеяла, царапала кожу. Хозяева были бедны, и все же они приютили ее и оказали помощь. Придется как-то расплачиваться с ними за гостеприимство.
Эта мысль встревожила несчастную, она снова повернулась на спину, и ее одолела крайняя усталость.
Через некоторое время Рианнон опять очнулась. Над нею склонилась женщина. Глаза ее были темными, почти черными, а кожа – загорелой. Ласковое выражение широкого лица говорило о том, что оно принадлежит той доброй душе, которая приютила несчастную в своем доме.
– Ну вот, моя маленькая русалочка, ты и проснулась. А мы-то уж думали – когда же ты очнешься?
Рианнон облизала пересохшие губы и с трудом проговорила:
– Где я?
– Это место называется Пен-Маенмаур. Это на побережье, недалеко от королевской крепости.
Упоминание о короле заставило Рианнон насторожиться. Женщина наклонилась к ней.
– Рана болит? – спросила она. Рианнон кивнула.
Хозяйка откинула одеяло и склонилась над раненой ногой. – Заживает. Покраснение спало, кожа прохладная. Думаю, теперь болят только швы.
Рианнон тоже посмотрела на свое бедро и увидела аккуратные темные полосы, стягивавшие края раны.
– Ты врачевательница? – с удивлением спросила она.
– Да, исцеление от лихорадки и зубной боли, лечение ран, помощь женщинам в родах – всем этим мне приходится заниматься Довольно часто.
– Благодарю тебя, – молвила Рианнон. – Я достаточно разбираюсь в ранах, чтобы оценить твое умение. Без швов остался бы безобразный рубец.
– Ну что за срам ходить с огромным шрамом. Богине не понравилось бы, что такая красавица изуродована на всю жизнь.
Темные глаза незнакомки лукаво засияли, и Рианнон вдруг насторожилась.
– Как тебя зовут? – спросила она.
– Арианрод. – Женщина смотрела ей прямо в лицо. – А тебя?
Гостья замялась. Если сказать ей правду, то Арианрод сможет сама догадаться обо всем остальном. Но все равно. Для того чтобы ловко солгать, ее голова еще недостаточно ясно соображает, поэтому она честно призналась:
– Меня зовут Рианнон.
Искреннее любопытство во взгляде хозяйки усилилось.
– Но это же одно из имен Богини. Ничего удивительного, что она спасла тебя от смерти.
– Спасла меня? – недоверчиво переспросила Рианнон.
– Ну да. Ведь, обнаружив тебя на пляже, Кейнвен был уверен, что ты уже мертва. Конечности твои почти застыли, а от потери крови кожа совсем побелела. Пролежав еще немного под открытым небом, ты бы непременно погибла. – Женщина многозначительно помолчала, – Я не могу не думать, что именно Богиня привела Кейнвена к тебе. Она явно хотела, чтоб ты выжила.
Холодный ветер вдруг овеял грубые стены хижины и дрожью пробежал по спине Рианнон. Уже в третий раз хозяйка упомянула Богиню. Хотелось узнать об этом подробнее, но гостья удержалась. Вместо этого она спросила:
– А где мой плащ? Разве на мне не было длинного шерстяного плаща?
– Нет, на тебе ничего не было. Кейнвен сказал, что поначалу принял тебя за русалку – ты лежала совершенно обнаженная. Он даже боялся к тебе прикоснуться, опасаясь, как бы ты его не околдовала. – Арианрод улыбнулась, и мелкие морщинки вокруг ее глаз углубились. – Рыбаки частенько врут про это. Наверное, только благодаря Богине Кейнвен сумел преодолеть свой страх: он все-таки завернул тебя в какие-то шкуры и отнес в свою лодку.
– И принес сюда? Арианрод кивнула.
– А Кейнвен... – Рианнон запнулась, выговаривая незнакомое имя, – это твой муж?
Женщина рассмеялась:
– Мы не называем друг друга мужьями и женами. Мы с Кейнвеном не обручены, если ты это имеешь в виду. Но он живет со мной, и оба мы стараемся по-своему служить Богине.
Рианнон уже не могла унять свое любопытство.
– Кто такая эта Богиня, о которой ты так почтительно говоришь?
Темные глаза хозяйки засверкали, отражая пламя очага.
– Богиня – наша общая мать. Она властвует над землей и океаном. Она – источник жизни на всей земле.
Рианнон задумалась и кивнула. Еще в седой древности люди верили во Всеобщую Прародительницу. И хотя иногда ее называли супругой Бога Охоты, культ Богини был гораздо старше. Рианнон припомнила, с каким презрением говорил Алевенон об обычае почитать луну как один из образов Праматери. «Ну как же может женщина, – спрашивал он, – пусть даже Богиня, быть сильнее и величественнее, чем божество мужского рода?»
Рианнон едва не задала тот же самый вопрос Арианрод, однако передумала и промолчала. Негоже спорить с чужими обычаями, особенно находясь у людей, которые веруют в эту Богиню. И все-таки мысли о всемогущем божестве женского рода прочно засели в ее голове.
– Когда ты выздоровеешь, то, может быть, сможешь отправиться с нами на одну из церемоний в честь Богини, – сказала Арианрод. – Уж поскольку Она сама тебя выбрала, тебе, наверное, следует побольше узнать о Ней. Но, – добавила хозяйка, прежде чем Рианнон успела ответить, – все это в будущем. А теперь пора отдохнуть. Вот, поешь-ка немного похлебки. Надо есть и пить как можно больше, чтобы поскорее возместить потерю крови.
Рианнон кивнула. Ее давно мучила жажда, и она была слаба, как новорожденный котенок. Для расспросов еще будет время. Теперь же надо поскорее восстановить силы.
Спустя несколько дней Рианнон почувствовала себя достаточно хорошо, чтобы, завернувшись в одеяла, без посторонней помощи добраться до одного из плоских камней у очага. Она сделала всего несколько шагов, но колени уже дрожали от напряжения, а по лбу градом катился пот. Рана быстро затягивалась, гораздо труднее было оправиться от потери крови. Большую часть времени Рианнон спала и даже когда просыпалась, то с трудом могла о чем-нибудь сосредоточенно думать. Но она рассудила, что эта слабость ей только на руку: отсутствие сил, необходимых, чтобы подумать о будущем, по крайней мере удерживало от неизбежных копаний в прошлом!
Огонь в очаге затухал, и Рианнон протянула руку к поленнице – за новыми смолянистыми дровами. При мысли о том, сколько сделали для нее Арианрод и Кейнвен, ее мучила совесть. Она в ужасе думала, что является обузой для этих добрых, но бедных людей, и уже решила как-нибудь отблагодарить их за помощь. Однако сначала для этого необходимо поправиться и окрепнуть.
Снаружи доносилось унылое завывание ветра, усиливавшее чувство грусти, от которого Рианнон никак не удавалось освободиться. Еще в детстве она научилась довольно быстро избавляться от неприятных воспоминаний, но теперь ей казалось, что сердечная боль никогда не покинет ее. В душе словно стянулся тугой узел; на сердце лежала страшная тяжесть. Довольно было любого намека на прошлое, чтобы скорбь вновь выплеснулась наружу.
Что ж, в конце концов, возможно, именно борьба с этим чувством придавала ей силы оставаться в живых. Теперь она твердо знала, что не хочет умирать. Она не готова к этому; было еще нечто неисполненное на этом свете, в ее жизни оставалась какая-то неосуществленная цель. Надо только понять, что это за цель, для чего душа ее вопреки всему вернулась в земную оболочку.
– Рианнон, ты уже на ногах! – Лицо входящей в дом Арианрод расплылось в улыбке. Она несла на бедре наполненную выпотрошенной рыбой корзину, которую и опустила на пол возле очага. – Рада видеть тебя достаточно окрепшей, чтобы самостоятельно подняться.
Рианнон покачала головой:
– Я все еще слишком слаба, мои ноги никуда не годятся.
– Ну, это только начало. Через несколько дней начнешь бегать. К тому времени надо подыскать тебе хоть какую-то одежду. Негоже ведь ходить, завернувшись в кусок материи.
Рианнон оглядела себя.
– Будь у меня игла с ниткой, я бы могла сшить из этого платье. Правда, вы бы лишились одного из ваших одеял, но, как только смогу, я возмещу вам его. – Она вздохнула. – Правда, для этого нужен станок и шерсть... Тогда я могла бы наткать полотна и сшить столько одежды, что вам обоим хватило бы на всю жизнь.
– В самом деле? Ты такая мастерица? – спросила Арианрод, ставя поближе к корзине горшок с водой и перекладывая туда рыбу. Потом она поместила сосуд в очаг.
– Я, правда, плохо пряду, но зато умею ткать и шить.
– Тогда придется позаботиться о том, чтобы у тебя появилось все необходимое.
– Это очень великодушно с твоей стороны. Но мне нечем тебя отблагодарить, у меня нет ни денег, ни драгоценностей, ни каких-либо других ценных вещей.
Арианрод долго и испытующе посмотрела на собеседницу, и Рианнон вдруг испугалась, что хозяйка захочет выяснить, кто же у нее в гостях. При этом любому было ясно, что ни у рабыни, ни у крестьянки не могло быть такой бледной гладкой кожи, таких нежных, ухоженных рук. Арианрод смогла заинтересоваться тем, кто она такая и кто ранил ее. Об остальном умная женщина без труда догадается сама. Однако рыбачка не задавала вопросов. Возможно, она деликатно дожидалась, когда гостья окончательно окрепнет, чтобы после этого удовлетворить свое любопытство.
Арианрод указала на свое собственное скромное одеяние.
– У нас достаточно шкур и мехов, но одежда стала слишком уж дорогой. Поэтому твое умение хорошо шить весьма кстати.
Рианнон с искренней благодарностью кивнула. Вот наконец-то способ расплатиться со своими спасителями. Оставалась, однако, другая тревога. Ткачество и шитье требуют времени, но чем дольше она задержится у этих людей, тем вероятнее возможность того, что Мэлгон обнаружит ее здесь. А если это случится, что он сделает? Вдруг он захочет убить ее? И не накажет ли король Арианрод и Кейнвена за то, что они приютили изгнанницу?
Рианнон вздрогнула, подумав о том, что, может быть, скрывая правду о себе, она подвергает опасности жизнь своих милосердных спасителей. Но если признаться во всем, то они могут выдать ее королю. Бедняжка вздохнула. Нет, она вовсе не хотела им зла, но и не могла рисковать, рассказав всю правду о себе. Надо надеяться, что Мэлгону не придет в голову ехать в эту деревушку. Да и зачем ему ее искать? Должно быть, он радуется тому, что она навсегда исчезла из его жизни.
Изгнанница ненадолго успокоилась, но вскоре вновь вспомнила выражение мужнина лица во время последней ссоры. Он возненавидел ее.
– Ты так побледнела. – Мягкий голос Арианрод отвлек ее от тяжких дум. – Тебе, наверное, снова надо прилечь. Пойдем, я помогу.
Рианнон позволила хозяйке проводить себя до постели. Здесь она повалилась на спину и закрыла глаза. Скорбь о разбитой жизни, конечно, велика, однако не настолько, чтобы желать расстаться с нею. Она сделает все, чтобы выжить, и да простят ей боги, если по ее вине в паутину ненависти, опутавшую их с Мэлгоном, попадутся еще и эти ни в чем не повинные рыбаки.
Рианнон ненадолго заснула, а когда вновь открыла глаза, Арианрод все еще находилась в хижине. Она приготовила вкусную уху и помогла девушке сесть, чтобы выпить бульон, а потом на несколько минут вышла за дверь. Вернулась она с коромыслом через плечо, на котором висели два ведра, до краев наполненные водой. Хозяйка поставила воду на огонь и снова подошла к постели больной.
– Пора бы тебе помыться, малютка. – Наклонившись к Рианнон, она убрала спутанную прядь волос с ее лица, – Потом надо причесаться хорошенько. Что за дивный цвет. Должно быть, в твоих жилах течет кровь ирландцев, ведь это они славятся огненными волосами.
Рианнон видела, как рыбачка вернулась к очагу и бросила в закипающую воду какие-то травы. Хижину тут же наполнили чудные ароматы розмарина и лаванды, и гостья улыбнулась – Арианрод знала толк в растениях. Насколько смогла убедиться Рианнон, у хозяйки не просто имелись богатые запасы сушеных трав и кореньев в коробочках, стоявших у стены лачуги, она к тому же умела толково пользоваться ими. Похоже, ее познания выходили далеко за пределы простого знахарства. Рианнон была уверена, что Арианрод обладает каким-то колдовским секретом. От этой рыбачки исходили умиротворенность и тепло, и ее подопечная чувствовала, что тем самым хозяйка врачует ее душу, точно так же, как искусными манипуляциями лечила раненую ногу.
Рианнон продолжала наблюдать, как Арианрод справляется с домашними делами, но, несмотря на все старания, не могла угадать ее возраст. Словно споря с залегающими вокруг глаз лучистыми морщинками и обветренной кожей лица, волосы хозяйки оставались темно-каштановыми, без всякого намека на седину, а грациозные движения полного тела излучали энергию и жизненную силу молодой женщины. Лицо ее казалось миловидным, хотя и без претензий на красоту, а зубы сверкали поразительной белизной и выглядели абсолютно здоровыми. Так что у нее словно вовсе не было никакого возраста – она будто и не собиралась стареть.
Рядом с такой женщиной Кейнвен казался тихой, маленькой тенью. Он был тощим и очень загорелым человечком с узеньким личиком. Правда, черты его лица отличались некой своеобразной красотой. Кейнвен еще ни разу не заговаривал с Рианнон. Он входил и выходил из дома с осторожностью дикого зверя, который прокрался в жилище человека, чтобы найти тепло и пищу, а потом сразу вернуться в родной лес. Ежедневно он приносил рыбу, а почти каждую ночь – Рианнон это знала точно, поскольку из-за этого всякий раз переживала неприятные воспоминания, – этот молчаливый мужчина занимался любовью с Арианрод.
Наконец вода подогрелась. Хозяйка перенесла один из тяжеленных объемистых горшков поближе к постели больной и откинула одеяла. Заботливыми руками она вымыла свою подопечную, а когда дело было сделано, указала на огонь в очаге.
– Теперь тебе придется хорошенько высохнуть. Я собираюсь постирать постель, так что ты на время останешься без покрова.
Гостья с беспокойством взглянула на дверь, но Арианрод покачала головой:
– Кейнвен не скоро вернется. Не бойся.
Рианнон поморщилась, сообразив, как глупо она себя ведет. Ведь когда рыбак обнаружил ее, она была совершенно нагой, и в таком виде он нес ее в свою лодку. К чему теперь скромничать? И все же она не могла преодолеть природную стыдливость, и вид собственного обнаженного тела смущал ее, как и прежде. Робость оставляла ее лишь с Мэлгоном.
Мэлгон! Непрошеное воспоминание вновь пронзило ее болью, да такой острой, что все тело судорожно вздрогнуло. Арианрод заметила это. Она пристально взглянула на гостью, и вдруг Рианнон поняла, что эта женщина ясно прочла ее тайные мысли, как будто они были высказаны вслух. На этом дело не кончилось. Арианрод приблизилась к больной, помогла ей добраться до пылающего очага, а сама, скрестив ноги, уселась у нее за спиной и принялась расчесывать рыжие пряди Рианнон своим древним костяным гребнем.
Глава 22
Мэлгон видит себя на берегу реки. Прищурившись, он вглядывается в густой туман, окутывающий скалы белой пеленой. Весь он словно наполнен запахом гор – острым ароматом дождей и ветров.
Знакомый голос зовет его по имени, и он оборачивается. К нему по тропинке спускается девушка. Две длинные косы змеями вьются по плечам, а глаза сияют необычайной синевой горного воздуха. В руках у нее какой-то продолговатый узел. Очевидно, сворачивали его долго и аккуратно, и теперь Мэлгон видит, сколь осторожно и бережно прижимают его к груди тонкие пальцы девушки. Он смотрит в ее лицо. Она улыбается.
– Что это такое, Эсилт?
– Это тебе. Я давно обещала тебе это.
Мэлгон ощущает, что брови его непроизвольно нахмурились. Ему чудится, что предмет в руках Эсилт похож на меч. Она принесла оружие покойного Кадваллона. Он помнит, что именно так тогда и случилось, вот только в этой жизни или в другой?..
– Посмотри, Мэлгон, – сестра говорит мягко и ласково. – Смотри же, это совсем не то, что ты думал.
Снедаемый любопытством, король приближается. Он не в силах сопротивляться соблазну. А голос у Эсилт низкий, гортанный, мало похожий на обычные женские голоса. Она протягивает ему узел. Теперь он отчетливо видит даже коричневый загар на маленьких, холеных руках сестры. Он помнит, как часто держал ее тонкие прохладные пальцы в своих ладонях.
Наконец он решается взглянуть на то, что она принесла ему, и сердце едва не останавливает свой бег: перед ним младенец. Мэлгон тупо смотрит на голубовато-белую кожу и огненно-рыжие волосенки девочки.
– Она – для тебя, – шепчет Эсилт, и в ее голосе Мэлгону слышится только любовь и нежность.
– Для меня? – Ему едва удается выдавить из себя эти слова.
– Сбереги ее.
Мэлгон кивает. Объятый страхом и сомнениями, он все же берет ребенка и прижимает к своей груди. Потом снова смотрит на Эсилт. Она успела уже наполовину подняться по той же тропинке, по которой пришла сюда. Обернувшись, сестра приветливо машет рукой. Он еще с минуту смотрит ей в глаза, а потом она исчезает.
Мэлгон снова глядит на дитя. Оно морщит лобик, зажмуривается и внезапно принимается плакать, словно от нестерпимой боли. Его охватывает ужас. Он мчится вверх по тропе, ища помощи, но, зацепившись ногой за корень, падает прямо в холодную, пенящуюся воду реки и сразу же идет ко дну. Мощное течение вырывает из его рук орущую ношу. Локтями и коленями Мэлгон бьется о пороги, стремясь спасти ребенка. Но пальцы никак не могут ухватить заветный узел и натыкаются только на камни или на ледяные струи воды. Потом он тонет в небытии...
Король уселся па край постели. Мускулы ног свело судорогой, а по всему телу струился пот. Уставясь во тьму, он попытался разглядеть хоть что-нибудь и с трудом различил очертания темнеющего в середине комнаты дубового стола, за которым обычно собирался совет. Слава Богу, это был только сон. Мэлгон передернул плечами, сбросив с себя меховое покрывало, и поднялся на ноги. Холодный воздух овеял обнаженные плечи. Несколько раз глубоко вздохнув, он попытался обрести спокойствие.
Сон, всего лишь сон. Раньше ему снилось нечто подобное, но никогда сновидение не заканчивалось так ужасно. Прежде то, что протягивала Эсилт, оказывалось отцовским мечом, и, принимая его, Мэлгон понимал, что Кадваллон умер, и теперь пришло время сменить отца на престоле. Таков был его прежний привычный кошмар. Король крепко зажмурился, но видение не оставило его в покое. Беззащитное, невинное дитя... И он потерял его, позволил ему утонуть.
Он дотащился до стола, оперся на него ладонями и почувствовал приступ тошноты. Эсилт никак не оставит его в покое. Без сомнения, это она послала дурное видение, чтобы извести его окончательно, чтобы отравить и без того постылое существование чувством невосполнимой утраты, чувством вины. И это ей удалось, о, как же прекрасно удалось!
Мэлгон глубоко вздохнул и побрел к двери. Распахнув ее, он набрал полную грудь свежего холодного воздуха. Шел дождь, благословенный, очищающий дождь. Король шагнул под небесные потоки, наслаждаясь ледяными струями, коснувшимися горячей кожи, и замер на месте, чтобы предоставить им до корней вымочить волосы и омыть каждый дюйм измученного тела. Лишь поодаль, на сторожевой башне, трепетал огонек факела. Мэлгон криво усмехнулся: что может подумать страж, если вдруг посмотрит в сторону крепости и увидит своего короля под потоками ливня и без единого лоскута, прикрывающего наготу.
Мало-помалу дрожь, вызванная сновидением, уступила место дрожи от холода, и король вернулся в палату совета. Насухо обтеревшись шкурами, взятыми с постели, он принялся разжигать огонь в жаровне. Когда наконец удалось раздуть пламя, зубы уже выбивали дробь. Он собрал разбросанную повсюду одежду и, для тепла приблизившись к огню, быстро оделся. Неприятные телесные ощущения заглушили душевную тревогу; больше он не чувствовал себя полупомешанным от тяжких раздумий. Но совесть мучила по-прежнему.
Наконец, накинув плащ, он выбежал из комнаты и, стремительно прошагав по крепостному двору, внезапно остановился возле опочивальни. Все внутри у него перевернулось. Именно здесь, в этой самой комнате, он набросился на Рйаннон и ранил ее. Там, на полу, все еще темнели пятна ее крови. И не важно, что накануне слуги дочиста скоблили каменный порог – Мэлгон все равно видел на нем зловещие следы. Он вновь заторопился к воротам.
– Мабон, спустись ко мне.
– Что такое, мой король?
– Я должен выйти наружу. Помоги с воротами.
Часовой спустился с башни, и вскоре Мэлгон уже устремился вниз по тракту. Мабон окликнул своего господина:
– Милорд, если меня спросят, куда вы отправились, что я должен ответить?
Король не обернулся.
Ноги сами привели его к тому месту, где лес с холма спускался в долину. Все еще стояла ночь, и мир был создан из теней. Фигуры выступали из мрака, только когда путник вплотную приближался к ним. Он не боялся ни дикого зверя, ни прочих опасностей, которые могли подстерегать одинокого путника, покинувшего надежные стены крепости. Ничто в этой тьме не пугало его сильнее, чем собственные мысли.
Он шел вслепую, он почти бежал, и ужас следовал за ним неотступно. Полоска зари показалась на горизонте, когда он ступил под сень деревьев. Призрачные серебристые плети берез и серые дубовые сучья светились на темном фоне елей. Может, хоть под шатром ветвей ему удастся спастись от наваждения?
Тут и там слышался под снегом веселый, бурливый звон первых весенних ручьев. Кроме этого звука, ничто не нарушало мертвой тишины. Птицы еще не вернулись с юга, да и животные, вторя окружающей природе, до поры хранили молчание. Но в воздухе уже запахло ожиданием чего-то нового. С запахом сырой земли смешался другой аромат – то было еще слабое дыхание прораставших из-под земли побегов и лопающихся под снегом семян. Вскоре зелень брызнет по ветвям деревьев, изгоняя из леса серо-коричневые зимние краски. Нежно забелеют лесные ветреницы, способные устоять даже против жесточайших бурь ранней весны, появятся фиалки, прячущие свой чудный пурпурный наряд в маленьких укрытиях под низкими ветвями елей.
И вновь тоска захлестнула Мэлгона. Как страстно желал он прихода весны, возвращения тепла и ветра, напоенного запахами жизни, первого раннего цветения... и Рианнон. О, как же похожа она была на лесной цветок, застенчивый и нежный.
Вдруг он замер, словно оглушенный ужасной мыслью. Что за чушь лезет ему в голову? Ведь Рианнон – ядовитый отпрыск самой Эсилт! Память о ней – все равно что добровольные поиски страдания и бед. Он должен забыть...
С глубоким вздохом Мэлгон призвал воспоминание о том, как в последний раз застал Рианнон и Гвеназет. Он уже ждал, что им вновь овладеют ненависть и отвращение. Но, как ни странно, эти чувства где-то заплутали и не пришли к нему. Король огляделся, словно искал кого-то. Здесь, на чистом, омытом струями дождя воздухе, среди блестящих от влаги деревьев, насмехающийся над ним образ сестры казался далеким и туманным. Возможно, на эти места ее власть не распространяется? Призрак Эсилт был соткан из тяжкого, как хмельной бред, дыма костров, из удушающих пряных благовоний и зловещего смеха. Наверное, ей самой, как и сопутствующему ей проклятию, нет дороги сюда, в этот непорочный тихий лес? Может, хотя бы здесь он свободен?
Мэлгон продолжал углубляться в чащу, все еще не веря в избавление. Казалось просто невероятным, что кошмар, изводивший его последние два дня, теперь наконец отвязался от него. Эсилт охотилась за ним так долго, отравляя все его помыслы, высасывая жизнь из тела. Неужто она действительно готова оставить его в покое?
Снова пошел дождь, и король то и дело конвульсивно вздрагивал от холода. Ничего удивительного, что Эсилт выбыла из этой жестокой игры: он был полумертв от усталости и страданий. Наверное, даже привидению трудно отыскать его теперь. Он горько рассмеялся, потом затих.
В глубокой лесной чаще Мэлгон остановился. Прямо перед ним стоял древний дуб – священное дерево друидов. Глядя на этого могучего великана, король преисполнился тревожными предчувствиями. Ведь он и не собирался приходить сюда. Ноги сами привели его к этому месту. Какой-то потаенной частью своего сознания он уже догадывался, что должно сейчас произойти. Он не случайно оказался тут – в конечном итоге его ведь подгоняли мысли о сестре. Значит, именно здесь, под этим дубом, надо искать развязку в их отношениях, нечто такое, от чего он добровольно отвернулся, что похоронил под собственной яростью и болью. Теперь, на этом самом месте, неуловимая ниточка дастся ему в руки, и тогда отчаянию придет конец.
Знакомый голос зовет его по имени, и он оборачивается. К нему по тропинке спускается девушка. Две длинные косы змеями вьются по плечам, а глаза сияют необычайной синевой горного воздуха. В руках у нее какой-то продолговатый узел. Очевидно, сворачивали его долго и аккуратно, и теперь Мэлгон видит, сколь осторожно и бережно прижимают его к груди тонкие пальцы девушки. Он смотрит в ее лицо. Она улыбается.
– Что это такое, Эсилт?
– Это тебе. Я давно обещала тебе это.
Мэлгон ощущает, что брови его непроизвольно нахмурились. Ему чудится, что предмет в руках Эсилт похож на меч. Она принесла оружие покойного Кадваллона. Он помнит, что именно так тогда и случилось, вот только в этой жизни или в другой?..
– Посмотри, Мэлгон, – сестра говорит мягко и ласково. – Смотри же, это совсем не то, что ты думал.
Снедаемый любопытством, король приближается. Он не в силах сопротивляться соблазну. А голос у Эсилт низкий, гортанный, мало похожий на обычные женские голоса. Она протягивает ему узел. Теперь он отчетливо видит даже коричневый загар на маленьких, холеных руках сестры. Он помнит, как часто держал ее тонкие прохладные пальцы в своих ладонях.
Наконец он решается взглянуть на то, что она принесла ему, и сердце едва не останавливает свой бег: перед ним младенец. Мэлгон тупо смотрит на голубовато-белую кожу и огненно-рыжие волосенки девочки.
– Она – для тебя, – шепчет Эсилт, и в ее голосе Мэлгону слышится только любовь и нежность.
– Для меня? – Ему едва удается выдавить из себя эти слова.
– Сбереги ее.
Мэлгон кивает. Объятый страхом и сомнениями, он все же берет ребенка и прижимает к своей груди. Потом снова смотрит на Эсилт. Она успела уже наполовину подняться по той же тропинке, по которой пришла сюда. Обернувшись, сестра приветливо машет рукой. Он еще с минуту смотрит ей в глаза, а потом она исчезает.
Мэлгон снова глядит на дитя. Оно морщит лобик, зажмуривается и внезапно принимается плакать, словно от нестерпимой боли. Его охватывает ужас. Он мчится вверх по тропе, ища помощи, но, зацепившись ногой за корень, падает прямо в холодную, пенящуюся воду реки и сразу же идет ко дну. Мощное течение вырывает из его рук орущую ношу. Локтями и коленями Мэлгон бьется о пороги, стремясь спасти ребенка. Но пальцы никак не могут ухватить заветный узел и натыкаются только на камни или на ледяные струи воды. Потом он тонет в небытии...
Король уселся па край постели. Мускулы ног свело судорогой, а по всему телу струился пот. Уставясь во тьму, он попытался разглядеть хоть что-нибудь и с трудом различил очертания темнеющего в середине комнаты дубового стола, за которым обычно собирался совет. Слава Богу, это был только сон. Мэлгон передернул плечами, сбросив с себя меховое покрывало, и поднялся на ноги. Холодный воздух овеял обнаженные плечи. Несколько раз глубоко вздохнув, он попытался обрести спокойствие.
Сон, всего лишь сон. Раньше ему снилось нечто подобное, но никогда сновидение не заканчивалось так ужасно. Прежде то, что протягивала Эсилт, оказывалось отцовским мечом, и, принимая его, Мэлгон понимал, что Кадваллон умер, и теперь пришло время сменить отца на престоле. Таков был его прежний привычный кошмар. Король крепко зажмурился, но видение не оставило его в покое. Беззащитное, невинное дитя... И он потерял его, позволил ему утонуть.
Он дотащился до стола, оперся на него ладонями и почувствовал приступ тошноты. Эсилт никак не оставит его в покое. Без сомнения, это она послала дурное видение, чтобы извести его окончательно, чтобы отравить и без того постылое существование чувством невосполнимой утраты, чувством вины. И это ей удалось, о, как же прекрасно удалось!
Мэлгон глубоко вздохнул и побрел к двери. Распахнув ее, он набрал полную грудь свежего холодного воздуха. Шел дождь, благословенный, очищающий дождь. Король шагнул под небесные потоки, наслаждаясь ледяными струями, коснувшимися горячей кожи, и замер на месте, чтобы предоставить им до корней вымочить волосы и омыть каждый дюйм измученного тела. Лишь поодаль, на сторожевой башне, трепетал огонек факела. Мэлгон криво усмехнулся: что может подумать страж, если вдруг посмотрит в сторону крепости и увидит своего короля под потоками ливня и без единого лоскута, прикрывающего наготу.
Мало-помалу дрожь, вызванная сновидением, уступила место дрожи от холода, и король вернулся в палату совета. Насухо обтеревшись шкурами, взятыми с постели, он принялся разжигать огонь в жаровне. Когда наконец удалось раздуть пламя, зубы уже выбивали дробь. Он собрал разбросанную повсюду одежду и, для тепла приблизившись к огню, быстро оделся. Неприятные телесные ощущения заглушили душевную тревогу; больше он не чувствовал себя полупомешанным от тяжких раздумий. Но совесть мучила по-прежнему.
Наконец, накинув плащ, он выбежал из комнаты и, стремительно прошагав по крепостному двору, внезапно остановился возле опочивальни. Все внутри у него перевернулось. Именно здесь, в этой самой комнате, он набросился на Рйаннон и ранил ее. Там, на полу, все еще темнели пятна ее крови. И не важно, что накануне слуги дочиста скоблили каменный порог – Мэлгон все равно видел на нем зловещие следы. Он вновь заторопился к воротам.
– Мабон, спустись ко мне.
– Что такое, мой король?
– Я должен выйти наружу. Помоги с воротами.
Часовой спустился с башни, и вскоре Мэлгон уже устремился вниз по тракту. Мабон окликнул своего господина:
– Милорд, если меня спросят, куда вы отправились, что я должен ответить?
Король не обернулся.
Ноги сами привели его к тому месту, где лес с холма спускался в долину. Все еще стояла ночь, и мир был создан из теней. Фигуры выступали из мрака, только когда путник вплотную приближался к ним. Он не боялся ни дикого зверя, ни прочих опасностей, которые могли подстерегать одинокого путника, покинувшего надежные стены крепости. Ничто в этой тьме не пугало его сильнее, чем собственные мысли.
Он шел вслепую, он почти бежал, и ужас следовал за ним неотступно. Полоска зари показалась на горизонте, когда он ступил под сень деревьев. Призрачные серебристые плети берез и серые дубовые сучья светились на темном фоне елей. Может, хоть под шатром ветвей ему удастся спастись от наваждения?
Тут и там слышался под снегом веселый, бурливый звон первых весенних ручьев. Кроме этого звука, ничто не нарушало мертвой тишины. Птицы еще не вернулись с юга, да и животные, вторя окружающей природе, до поры хранили молчание. Но в воздухе уже запахло ожиданием чего-то нового. С запахом сырой земли смешался другой аромат – то было еще слабое дыхание прораставших из-под земли побегов и лопающихся под снегом семян. Вскоре зелень брызнет по ветвям деревьев, изгоняя из леса серо-коричневые зимние краски. Нежно забелеют лесные ветреницы, способные устоять даже против жесточайших бурь ранней весны, появятся фиалки, прячущие свой чудный пурпурный наряд в маленьких укрытиях под низкими ветвями елей.
И вновь тоска захлестнула Мэлгона. Как страстно желал он прихода весны, возвращения тепла и ветра, напоенного запахами жизни, первого раннего цветения... и Рианнон. О, как же похожа она была на лесной цветок, застенчивый и нежный.
Вдруг он замер, словно оглушенный ужасной мыслью. Что за чушь лезет ему в голову? Ведь Рианнон – ядовитый отпрыск самой Эсилт! Память о ней – все равно что добровольные поиски страдания и бед. Он должен забыть...
С глубоким вздохом Мэлгон призвал воспоминание о том, как в последний раз застал Рианнон и Гвеназет. Он уже ждал, что им вновь овладеют ненависть и отвращение. Но, как ни странно, эти чувства где-то заплутали и не пришли к нему. Король огляделся, словно искал кого-то. Здесь, на чистом, омытом струями дождя воздухе, среди блестящих от влаги деревьев, насмехающийся над ним образ сестры казался далеким и туманным. Возможно, на эти места ее власть не распространяется? Призрак Эсилт был соткан из тяжкого, как хмельной бред, дыма костров, из удушающих пряных благовоний и зловещего смеха. Наверное, ей самой, как и сопутствующему ей проклятию, нет дороги сюда, в этот непорочный тихий лес? Может, хотя бы здесь он свободен?
Мэлгон продолжал углубляться в чащу, все еще не веря в избавление. Казалось просто невероятным, что кошмар, изводивший его последние два дня, теперь наконец отвязался от него. Эсилт охотилась за ним так долго, отравляя все его помыслы, высасывая жизнь из тела. Неужто она действительно готова оставить его в покое?
Снова пошел дождь, и король то и дело конвульсивно вздрагивал от холода. Ничего удивительного, что Эсилт выбыла из этой жестокой игры: он был полумертв от усталости и страданий. Наверное, даже привидению трудно отыскать его теперь. Он горько рассмеялся, потом затих.
В глубокой лесной чаще Мэлгон остановился. Прямо перед ним стоял древний дуб – священное дерево друидов. Глядя на этого могучего великана, король преисполнился тревожными предчувствиями. Ведь он и не собирался приходить сюда. Ноги сами привели его к этому месту. Какой-то потаенной частью своего сознания он уже догадывался, что должно сейчас произойти. Он не случайно оказался тут – в конечном итоге его ведь подгоняли мысли о сестре. Значит, именно здесь, под этим дубом, надо искать развязку в их отношениях, нечто такое, от чего он добровольно отвернулся, что похоронил под собственной яростью и болью. Теперь, на этом самом месте, неуловимая ниточка дастся ему в руки, и тогда отчаянию придет конец.