– Магдалина Харитоновна, учтите, вы получите очень интересный материал для своего ВДОДа, – сказала Люся.
   – Мы целых три странички в голубеньком альбомчике накатаем, – умоляли ребята.
   – Ну что же, если вы ручаетесь, что ничего не случится, тогда… – вздохнула наша руководительница.
   Одним словом, договорились встретиться завтра в одиннадцать утра.
   Мы попрощались с Номером Первым, погладили Майкла и ушли.

Глава восьмая

Невероятное окончание этого многотрудного дня
   Усадьба Загвоздецких когда-то была за городом, потом город разросся, и старинный парк с неизменными липовыми и вязовыми аллеями превратился в городской сад. Белый двухэтажный дом с шестью колоннами, по стародавней привычке называемый дворцом, стоял в глубине сада. К одной из колонн была прибита вывеска: «Любецкая средняя школа № 1». Вокруг дома на клумбах росли флоксы, левкои и многие другие белые, желтые, розовые, алые, фиолетовые цветы.
   Мы поднялись по широкой каменной лестнице дома, остановились под колоннами и позвонили. Вышла женщина – директор школы, очень высокая, полная, совсем седая, с красно-желтой планкой ордена Ленина на груди. Такую учительницу ребята уважают и слушаются беспрекословно, а любить предпочитают издали: подойти и поговорить с нею все же страшновато. Ой, как долго будет помнить каждый провинившийся школьник, если она скажет ему только два-три строгих слова, и зато как внутренне он весь просияет, если она некоторое время спустя положит ему на плечо свою руку и шепнет лишь одно словечко: «Молодец!» Она была такая почтенная и важная – честное слово, мне очень неудобно было даже мысленно называть ее «Номер Третий».
   – Здравствуйте, дети, – строго произнесла она.
   И мы, взрослые – Люся, я, даже Магдалина Харитоновна, – перед ее властным и в то же время обаятельным обликом почувствовали себя именно детьми-школьниками.
   – Меня предупредили по телефону, – продолжала Номер Третий. – Вы ночуете в физкультурном зале, кипяток – в кухне, солому принесете из сарая сами, брезент – в углу зала. Только никаких шалостей! Будете уходить – солому вынести, пол вымыть. Всё?
   Я переглянулся с Люсей. Ребята зашептались, Магдалина Харитоновна кашлянула.
   – Какие вопросы? Рискнула Люся:
   – Нам сказали, мы слышали… вы хорошо знаете историю дочери полковника Загвоздецкого.
   – Да, действительно я занималась историей города Любца и специально изучала архив семейства Загвоздецких. Если хотите, я вам расскажу все, что знаю, но сегодня уже поздно. Давайте лучше завтра вечером. Так прощайте. Еще раз повторяю: не шалить.
   И Номер Третий медленно проплыла мимо нас, высоко держа свою белую голову…
   Очевидно, лет сто с лишним назад полковник Загвоздецкий задавал в этом зале балы для своей дочери и для окрестных помещиков. Комната была с семью окнами, высокая и просторная.
   Я думал, что ребята очень устали и, устроив постели, сейчас же улягутся спать. Не тут-то было. Мальчики увидели деревянного коня и, соперничая между собой, начали показывать свою ловкость. По очереди они разбегались, подскакивали к безголовому коню, упирались руками и перепрыгивали через него.
   Я поневоле залюбовался ими. Всех бойчее, всех дальше прыгали оба востроносых близнеца. Витя Перец был маловат ростом, и, как он ни старался, не всегда ему удавалось перепрыгнуть через коня. Витя Большой, важно засунув руки в карманы, предпочитал инструктировать других, а Володя-Индюшонок хмуро уселся в уголке со своим фотоаппаратом.
   В конце концов мальчикам надоело прыгать, они занялись лазаньем по шесту, свисавшему с потолка. Витя Большой продолжал ходить вокруг и давать советы. Володя все сидел в углу. Переплетая босые ноги, мальчики один за другим забирались под самый потолок.
   Не утерпели и девочки: сбросили тапочки и тоже по очереди попытались взобраться. Но едва-едва они долезали до половины высоты, как с позором съезжали обратно. Соня даже подтянуться не сумела. Одной только Гале удалось сравняться с мальчиками, и то ее подсадили дядюшки-близнецы. Три девочки, обнявшись, подошли ко мне.
   – Доктор, вы не забыли, что обещали? Сейчас так славно рассказывать. Мы вас очень просим, – сказала Галя, с хитрецой поглядывая на меня.
   «Ну вот, экие неугомонные!»
   – Мальчишки, сюда, сюда! – крикнула Галя. – Доктор будет о своих путешествиях рассказывать.
   Я растерянно оглянулся, пытаясь найти какой-нибудь благовидный предлог отказаться.
   Все мальчики столпились вокруг Вити Большого и о чем-то горячо шушукались.
   – Мальчишки! Вы слышите? – капризным голосом окликнула их Галя.
   – Мы устали! – объявил один из близнецов.
   – Спать хотим! – буркнул Витя Большой и повернулся к нам спиной.
   – «Мальчики-паиньки захотели баиньки!» – насмешливо запела Галя детскую песенку.
   А те даже не обернулись, тотчас же расстелили одеяла и улеглись. «Просто удивительно, какие милые мальчики: оказались послушнее этих любопытных девчонок – вовремя спать ложатся!» – подумал я, облегченно вздохнул, сел на постель и стал расшнуровывать ботинки.
   Девочки, насупившись, отошли от меня и тоже стали укладываться. Люся выключила свет.
   – Покойной ночи! Покойной ночи! Я очень скоро уснул…
* * *
   Приятно разговаривать с милиционером, когда подойдешь к нему и спросишь: «Товарищ старший сержант, скажите, пожалуйста, как пройти на улицу такую-то?»
   И милиционер откозыряет и бойко ответит: «Сперва идите всё прямо, потом направо, потом налево»…
   Не особенно приятно иметь дело с милиционером, когда опаздываешь на работу и при красном светофоре норовишь проскользнуть между двигающимися автомашинами. И вдруг слышишь за спиной свисток и негромкий, но не допускающий возражения голос: «Гражданин, вернитесь обратно».
   Но это ночное появление милиционера было совершенно ни на что не похоже.
   Я открыл глаза. Комната была ярко освещена, на пороге стоял стройный молодой человек в блестящих сапогах, с красным околышем на фуражке, с красными погонами на белой гимнастерке.
   – Кто тут старший? – спрашивал милиционер.
   Первой моей мыслью было укрыться одеялом с головой, поджать ноги, притвориться спящим – я ведь посторонний, я тут совершенно ни при чем. Но, увидев Магдалину Харитоновну распростертой на стуле в полуобморочном состоянии, я откинул одеяло и приподнялся.
   – Старшая тут я, – смело ответила Люся.
   Я оглядел постели. Моя дочка мирно прикорнула рядышком, остальные девочки безмятежно спали, а вместо мальчиков лежали куклы. Да, да, искусно закутанные в одеяла, сделанные из рюкзаков и соломы куклы. Один Володя свернулся в углу, как щенок.
   – Старший тут я. – Мой голос был далеко не твердым.
   – Старшая тут я. – Голос Магдалины Харитоновны вовсе дрожал.
   И Люся, и Магдалина Харитоновна, и я отлично поняли: приход этого стройного молодцеватого юноши в милицейской форме непосредственно связан с исчезновением наших мальчиков.
   – Кто отправится сейчас со мной? – стараясь быть очень официальным, очень решительным, спросил юноша.
   – Если вы, товарищ, знаете, где наши ребята… – прозвенел голос Люси.
   – Куда идти? – простонала Магдалина Харитоновна.
   – В отделение, – так же сухо отчеканил милиционер.
   – В отделение? – как эхо, откликнулась испуганная Магдалина Харитоновна.
   – И побыстрей, пожалуйста, – сказал милиционер.
   – Вот что, Магдалина Харитоновна, девочек тоже нельзя одних оставить. – Люся порывисто схватила ее за руку. – Побудьте тут и, пожалуйста, не волнуйтесь, а пойду я.
   «Что за глупейшая история!» – мысленно пробормотал я и, собрав всю свою решительность, сказал вслух:
   – Люся, мне тоже придется пойти с вами.
   Когда мы с Люсей вслед за милиционером поплелись по освещенной фонарями липовой аллее, мне почудилось – в черной глубине парка мелькнули таинственные тени.
   Всю дорогу Люся пыталась выудить у милиционера хоть какие-нибудь сведения, даже пробовала с ним кокетничать, но тот непоколебимо холодно отвечал:
   – Там узнаете.
* * *
   Капитан милиции, худощавый, подтянутый и сухой, сидел в кресле и писал.
   – Садитесь, – коротко бросил он. Мы сели.
   – Так вот, товарищи, – начал капитан и вперил в меня такой взгляд стальных, немигающих глаз, что у меня даже во рту пересохло. – Вы – руководители туристского похода, а допускаете подобные безобразия!
   – Послушайте! – Голос Люси задрожал. – Где наши мальчишки?
   Но мы не успели получить ответ.
   Послышались чьи-то торопливые шаги, и в комнату ворвался, хлопнув дверью, Номер Второй, но в каком растерзанном виде! Растрепанный, красный. Его густые усы свисали вниз, очки на носу прыгали, плащ он накинул, очевидно, прямо на белье, грудь была открыта, на голых волосатых ногах были надеты только галоши.
   Капитан встал:
   – Успокойтесь, садитесь и расскажите, в чем дело!
   – Бандиты, грабеж, разбой! – кричал Номер Второй в неописуемом волнении. – Разгильдяй сторож ушел домой ужинать… Они ограбили…
   – Вы, насколько мне известно, заведующий музеем? – спросил капитан.
   – Да, да! Меня сейчас разбудил сторож… Я побежал к башне… Решетка на бойнице взломана. Мы отперли дверь… Там все ящики разбросаны, перевернуты. Что украдено, не знаю…
   – Успокойтесь, успокойтесь, преступники задержаны.
   Я просто удивлялся: как мог капитан говорить о таких страшных вещах таким сухим, безразличным голосом?
   – Так где же наши мальчишки? – В голосе Люси прозвучало отчаяние.
   – Мы сейчас начинаем следствие, – продолжал капитан. – Пожалуйста, садитесь и слушайте.
   Номер Второй сел.
   – Ах, и вы тут! – удивленно протянул Номер Второй, только сейчас заметив меня и Люсю.
   Капитан начал читать. Я едва понимал его речь, до моего сознания доходили только отдельные, не всегда связанные между собой слова.
   – «Мы, нижеподписавшиеся… составили настоящий протокол в том, что младший сержант такой-то, проходя в двенадцать часов тридцать минут ночи вдоль кремлевской стены, заметил подозрительную группу… Злоумышленники с помощью брючных ремней залезли в башню… взломали на окне решетку… Сержантом милиции таким-то, младшим сержантом таким-то на месте были задержаны… Передать дело органам прокуратуры…»
   – Не может быть, – крикнула Люся, – чтобы наши мальчишки!..
   – Это ваши экскурсанты натворили? – Номер Второй вскочил и даже уронил очки.
   – Сержант, – обратился капитан к милиционеру, стоявшему у двери, – приведи этого, самого высокого.
   Весь взъерошенный, с царапиной на щеке, босиком, с разорванной штаниной предстал перед нами Витя Большой.
   – Вот – полюбуйтесь, – презрительно сказал капитан, – председатель совета отряда!
   – Это я ребят подбил, судите одного меня, – угрюмо уставившись в пол, пробормотал Витя Большой.
   – А ты не хвастайся своими проделками! – перебил его капитан. – Там разберемся, кто виноват, кто не виноват. Скажи, зачем вы залезли в кремлевскую башню?
   – Я не могу этого сказать и не скажу никогда! – Витя Большой стиснул зубы, сжал кулаки.
   – Сержант, давай сюда всех, – приказал капитан. Привели пятерых, в том числе и Витю Перца, еще более ободранного и исцарапанного: двумя руками он держался за штаны, грозившие упасть.
   Где же остальные шестеро? Где оба брата-близнеца? Где другие мальчики?
   – Так вот, храбрецы, чистосердечно признайтесь и расскажите, зачем вам понадобилось взломать решетку и залезть в башню через окно? – Капитан по очереди обвел всех своим внимательным взглядом.
   Молчание…
   – Так. Никто не скажет? Очень хорошо! Оказывается, вы не туристы, не юные пионеры, а настоящие воры.
   – Мы не воры! – крикнул Витя Перец и выступил вперед. Его широко раскрытые черные глаза метали молнии. В этот патетический момент чуть не упали его штаны, он едва успел их подхватить на лету.
   – А кто же вы?
   – Мы – изыскатели! – Перец гордо и вызывающе поднял голову.
   – Изыскатели? – удивленно переспросил капитан. Вдруг Номер Второй подскочил к столу.
   – Товарищ офицер, я понял, для меня все ясно. Разорвите этот протокол, пусть ваш прокурор спокойно спит. Они действительно не воры, они настоящие изыскатели. Кстати, решетка в бойницах, хотя и первой половины семнадцатого столетия, но проржавела насквозь, только пальцем тронуть. Доктор, а вы, пожалуйста, разъясните истинные причины, побудившие ребят залезть ночью в башню.
   – Очень прошу, один вопрос, – выступила вперед Люся, – а где еще мальчики?
   – Сержант, поясни.
   – Они, товарищ капитан, – огромный белокурый милиционер улыбнулся, – всё одно как воробьи с подоконника – во все стороны. Я полагаю, к утру прилетят. Без этой амуниции далеко не убегут. – И он вывалил на стол целую связку брючных ремней.
   – Да, так слушаю вас, товарищ врач. – И капитан взглянул на меня своими немигающими глазами.
   Хорошо, что я уже рассказывал эту историю несколько раз и потому смог без запинки отбарабанить все, начиная от рассказа Тычинки и кончая таинственной надписью на музейном натюрморте.
   – Значит, вы, ребята, искали в башне этот портрет? – спросил капитан.
   – Да, портрет, – ответил Витя Большой, смело глядя в глаза капитану.
   Номер Второй, до сих пор молча слушавший мой рассказ, вдруг вскочил и затряс кулаками перед физиономиями мальчиков.
   – Как вы могли подумать? – кричал он; его очки, усы, седые волосы на голове тряслись в такт его крику. – Я старый изыскатель, и я вдруг запрячу в башне это ценнейшее произведение искусства? Да я бы выставил его в нашей картинной галерее, чтобы туристы со всей страны приезжали к нам и любовались…
   – Мы думали… и Витька Большой думал, и все ребята, – затараторил Витя Перец (соскакивающие брюки не давали ему возможности жестикулировать), – вы в башне портрет прячете, и Номер Первый тоже хитер, сам вперед нас хотел залезть… И как меня сквозь окошко спустили и я карманным фонариком засветил, а там пылища, я чихнул… и фонариком во все стороны, а там ящиков, ящиков заколоченных – гибель, и какие-то палки, и стулья сломанные, и стол… Я фонариком еще раз туда-сюда, и правда никакого портрета там нету. А кинжал? Не знаю, может, в ящиках… Я кричу, подымай! Я думал, это ребята, а это милиционер подымает. Я из окошка – прыг! Прямо ему на голову. А если бы не прыгнул, никогда бы меня не поймать… – Он вздохнул и жалобно добавил: – Товарищ капитан, отпустите нас, мы больше не будем.
   – Что не будете? Портрет искать не будете? – Капитан неожиданно улыбнулся.
   И мы все, и ребята и взрослые, тоже улыбнулись. Мы поняли – сейчас отпустят.
   – Будем портрет искать, и кинжал, и художника, – решительно ответил Витя Большой и, насупившись, добавил: – Только не такими беспокойными способами.
   – Правильно! – воскликнул Номер Второй. – Портрет искать действительно совершенно необходимо.
   – Мне тоже приходится иногда искать, – задумчиво сказал капитан, – но я разыскиваю совсем иное. Если вам понадобится мой совет как специалиста, всегда готов вам помочь. А теперь – вот ваши ремни, идите спать.
   Ребята выскочили из милиции, как пули из автомата. Я, Люся и Номер Второй вежливо распрощались и вышли на пустынную улицу; издалека донесся затихающий топот дюжины пяток.
   Условились мы с Номером Вторым о следующей встрече и разошлись в разные стороны.
   Куда же делись остальные мальчики?
   …Я не принимал никакого участия в их похождениях и потому не смогу рассказать о мальчишеских передрягах во всех подробностях. К счастью, Магдалина Харитоновна поручила обоим близнецам записать для своего высокоценного ВДОДа, что же произошло со всеми теми, которых милиционеры не поймали.
   ОТРЫВОК ИЗ ДНЕВНИКА БЛИЗНЕЦОВ
 
   Милиционеры выскочили все разом. Их было четверо. Витька Большой первый засыпался. Он держал связанные концами ремни и не видел милиционеров. Мы побежали, а двое – за нами. Они сапогами стучат, сами свистят. Без ремней бежать – ух как неловко! Одной рукой – за штаны, а другой машешь. И все равно милиционеры отстали: разве кто нас догонит?
   Мы в огороде, в огурцах, залегли. Стали считать, сколько нас. Только шестеро. Значит, половина мальчишек в плену. Мы подумали: может, пойти их выручать? Да там, верно, решетки на окнах, часовые вокруг ходят. Лучше утром на разведку, а сейчас все равно ничего не видно. Сады совсем черные, только в окошках огонечки и на небе звездочки.
   Надо на улицу выходить – и в ту белую школу. А в какую сторону податься, не знаем. Вдруг – забор. Перелезли, а там сад яблоневый, и яблок на каждом дереве туча. Но мы на яблоки только одним глазком глянули. Вдруг черная собака – больше Майкла, больше льва – как гавкнет!.. А мы – от нее через забор… По огородам долго бродили, на прогон наткнулись и на улицу вышли. Пошли потихоньку вдоль палисадников, подальше от фонарей держались. Только стали к парку подходить, смотрим – милиционер нашу Люсю и доктора забрал и ведет.
   Люся так жалостно просит:
   «Товарищ милиционер, отпустите!»
   А доктору, видно, неохота в милицию идти. Все хромает да вздыхает.
   Мы хотели потихоньку прокрасться да лечь. Девчонки спали, а Магдалина Харитоновна – вот какая хитрая – услышала нас.
   «Вы где были? Вы откуда?»
   А мы говорим:
   «Ходили спутник наблюдать», – и под одеяла, и захрапели.
   Она долго к нам приставала: «Где да где?» А мы нарочно стали громко храпеть, будто спим крепко, и взаправду уснули. Как из милиции наши вернулись, мы и не слыхали.
   …На этом запись близнецов в голубом альбомчике оканчивается.
   Утром, пока умывались, пока завтракали, мальчики с хохотом рассказывали о ночных треволнениях. Они разделились на две партии: одни хвастались, что в милиции побывали, другие – что от милиционеров так ловко удрали.
   Девочки, срочно латая мальчишечью одежонку, с явным восхищением смотрели на тех и на других героев и, видимо, гордились ими.
   Один только всеми забытый Володя-Индюшонок сердито сопел над фотоаппаратом, но я был уверен – в душе он очень завидовал остальным мальчишкам.
   Магдалина Харитоновна начала было о «неописуемо отвратительных нарушениях дисциплины», грозила все рассказать Елене Ивановне, но Витя Большой прервал ее:
   – Магдалина Харитоновна, в милиции нас простили, и вы тоже простите. Ведь мы изыскатели.
   – И давайте тоже назовемся номерами, – предложил один из близнецов и поднял кверху свой острый нос. – Какой у них был последний? Седьмой?
   – Здорово! – воскликнул Витя Перец и подскочил ко мне. – Вы, дяденька доктор, будете изыскатель Номер Восьмой, идет?
   – А Магдалине Харитоновне отдать Номер Девятый? – пробурчал Витя Большой. – Дудки!
   – Пускай, добрее будет, – шепнул другой близнец. Десятый номер получила Люся.
   Галя выразительно посмотрела на меня своими большими, как у олененка, глазами и робко сказала:
   – А Номер Одиннадцатый… Мне очень хочется… Пусть будет ваш сын Миша.
   Ребята распределили между собой все номера. Тридцать восьмой достался Гале, а тридцать девятый, как самой младшей, Соне. И я и Соня были очень довольны. Мы выдержали изыскательский экзамен на пять с плюсом.
   – Эх, пионера не хватает для круглого счета! Сорок изыскателей – куда бы занятней! – воскликнул Витя Перец.
   Вошла Номер Третий – директор. Мы сразу притихли. «Знает она или не знает?» – думал я.
   – Здравствуйте, дети!
   Все вскочили и весело приветствовали ее.
   – Ну, как спали?
   – Спасибо, очень хорошо! – звонко, хором ответили ребята. И ведь ни один не улыбнулся, не запнулся!
   – Очень рада, что хорошо. – Номер Третий что-то чересчур внимательно осмотрела всех нас, медленно повернулась и так же медленно вышла.
   Я вздохнул с облегчением. Кажется, она не знает и не подозревает.

Глава девятая

Сперва под землю, потом, кажется, на Марс
   Наша тропинка петляет по скошенному лугу. От стогов сена струится тонкий чайный запах, далекий ястреб плавает в синем небе. Направо неширокая речка то прячется в густых ольховых зарослях, то подбирается к самой дороге темными глубокими излучинами. Налево тянется крутой склон, поросший тощими сосенками и березками, кое-где меж деревьев сквозят пролысины белесых известняковых обрывов.
   Мальчики сняли брюки, девочки – шаровары.
   В одних синих трусах и голубых майках они скачут босиком, налегке и кричат, заливаются, хохочут. Поневоле хочется любоваться нашими стройными, юными спартанцами. С ними вместе носится, высунув длинный язык, милейший Майкл, такой же юный и беззаботный.
   А мы, взрослые – Магдалина Харитоновна, изыскатель Номер Первый и я, – шествуем сзади. Мы несем три пустых рюкзака, три геологических молотка, кусок сапожного вара для будущих факелов и два электрических фонарика. Мы – большие, нам положено идти неторопливым шагом и вести серьезные разговоры.
   Рассказывает Номер Первый. Рассказывает увлеченно, горячо, размахивает своими короткими пухлыми ручками, то хмурит, то поднимает чахлые, бесцветные брови, надувает щеки…
   – Помните, у Джека Лондона? Запрятался человек в непроходимые лесные трущобы и на берегу ручья моет золото. Иной раз за много дней труда он не найдет ни миллиграмма; и вдруг ему начинают попадаться драгоценные крупинки, то совсем ничтожные, как пыльца ромашки, то побольше, как просяное зернышко. Золотоискатель волнуется, руки его дрожат, он забывает все на свете… Вот и я такой. Забрался сегодня с семи утра в кремлевскую башню, роюсь среди старых бумаг, шарю, ищу, чихаю от пыли, перелистываю, читаю все эти поблекшие письма… Все надеюсь: а вдруг блеснет золото и я вытяну хоть фразу об интересном историческом факте, хоть туманный намек на такой факт. И чего там только не попадается: какая-то помещица сообщает барыне Загвоздецкой о покупке новой шляпки, управляющий имением пишет полковнику о скоропостижной смерти борзой собаки… Еще до войны, когда приезжал к нам Номер Седьмой, все эти документы до последней строчки мы переглядели. Сейчас я их снова перечитываю. Вы своими рассказами словно подтолкнули меня. Мне еще больше вашего захотелось найти хоть песчинку сведений о портрете и о художнике, но нет, не намывается золото, да и только… Впрочем, я сделал одну любопытную выписку из письма к полковнику Загвоздецкому.
   Номер Первый вынул из кармана блокнот и стал читать на ходу:
   – «В окончание своего доклада должен присовокупить: заходил ко мне малый ваш, Егорка, коего вы отдали в учение в Академию, показывал бумагу. Я сию бумагу прочитал и убедился, что успехи в науках и художествах означенный малый имеет весьма отменные, а посему советую не брать его сейчас на хрустальный завод вашего благородия, а годок еще погодить, пускай учение продолжает; а впрочем, на все ваша воля, и, коль приказание ваше будет отправить его из Санкт-Петербурга в Любец, так и поступлю без замедления. Остаюсь при сем нижайший и покорный слуга вашего благородия отставной коллежский асессор Пантелеймон Семикрестовский, 8 генваря 1837 года». Пока я еще ничего путного сказать об этом письме не решаюсь, – говорил Номер Первый, – знаете, чешуйки слюды тоже блестят, как золото. Но нюх-то изыскательский у меня есть. Думается мне, напал я на какой-то след… Да, между прочим, – добавил он, – кто это там в башне так набедокурил?
   Витя Перец, последнее время болтавшийся у меня под ногами, почуял недоброе и ускакал далеко вперед. Однако Люся и Витя Большой его поймали и притащили.
   – Послушай, дорогой! – укоризненно поглядел на него Номер Первый. – Что же это такое? А? Ящики вверх тормашками, книги разбросаны. Разве изыскатели так обращаются с историческими документами? Я насилу прибрал.
   Витя Перец мрачно засопел и уставился в одну точку. Когда же Номер Первый перевел дух, собираясь продолжать нравоучения, он шмыгнул в сторону и скрылся за кустами.
   Ребята дожидались нас у высокого белого известнякового обрыва, круто спускавшегося к речке. Обрыв так ослепительно сверкал на солнце, что я невольно прищурил глаза.
   – Видите, ребята, сколько тут камня-известняка, – объяснял Номер Первый. – Когда-то тут было море, миллионы лет подряд моллюски умирали, их раковины падали на дно, одни на другие, и за миллионы лет этих раковин накопилось так много и они так плотно слежались, что их остатки превратились в белый известняк. А теперь смотрите.
   Он взмахнул геологическим молотком и острым концом его отколол кусок камня. В свежем изломе мы разглядели целое кладбище крохотных ребристых раковин.
   – А хотите, покажу фокус?
   Номер Первый выбил из расщелины скалы темную колчужку, напоминавшую гнилую картофелину. Ловким ударом молотка он расколол ее пополам.
   – Вот так штука!
   Колчужка была пустая, а внутри сидели, плотно прижавшись друг к другу, как птенчики в гнездышке, малюсенькие кристаллики. Они ярко искрились и блестели на солнце.
   – Это жеода – пустота в известняке, заполненная кристалликами кварца или кальцита. Давайте искать еще.
   Мальчики выковыривали колчужки, разбивали их, но кристаллики оказывались или едва видимыми, вроде горстки рассыпанной поваренной соли, или мутными и желтоватыми. Наконец снова нашли такую прозрачную, как слезинка, жеоду. Одну из них отдали мне для Миши, другую – Магдалине Харитоновне для Дома пионеров.