– Я, а что? – вздрогнула продавщица.
– Мне про вас недавно ваш бывший сосед рассказывал – Трубка.
– Трубка? – засмеялась продавщица. – Бывало, все со своими внучатами гуляет, во все стороны они его тащат: этот плачет, этот упал, эти подрались… Как же он там поживает? А его Павлина Панфиловна как?
– Оба очень хорошо поживают, – ответил я. – Он говорил, у вас книг много хранится.
– Как же, как же! Два ящика от отца осталось. Но книги совсем незанятные, какие-то старинные, да много обгорелых. Вот уж сколько лет прошло, а я все в них покупателям продукты заворачиваю.
Установилась такая тишина, как перед грозой.
– И много у вас… осталось таких книг? – заикаясь, спросил я Эльвиру.
– Да нет, последняя пачка на исходе. – Она нагнулась и с усилием бросила на прилавок штук пятнадцать перевязанных веревкой книг – рваных и цельных, в переплетах и без переплетов.
Мы бросились их перелистывать. Я ведь не специалист-книжник и потому не знал, насколько редки и ценны были эти книги, но на первой странице каждой из них стоял знакомый нам треугольный штамп.
– Тетенька, ну на что они вам, подарите их нашему школьному музею, – жалостно попросил Миша.
– А я во что буду товар заворачивать? – полусердито, полунасмешливо спросила Эльвира.
Нас выручила покупательница селедок – увидела она умоляющие лица ребят и повернулась к Эльвире:
– Ну отдай им эти бумажки, коль просят.
Та небрежно передернула плечами, подвинула стопку в нашу сторону и сказала:
– Остались, правда, на такой жесткой бумаге – верчу фунтики да только мучаюсь.
Ребята тотчас же разобрали все книги по рукам. Это была, разумеется, любопытная находка. Но мы-то ведь искали не собрание купца Хлебникова.
– А березовые книги ведь на завертку совсем не годятся, – услышал я за спиной подсказку невозмутимого Вовы.
– А были у вас книги из бересты, с железными переплетами? – спросил я, едва дыша.
– Как же, как же, были! – обрадовалась Эльвира. – Крышки эти я, конечно, в металлолом сдала, а…
– Пачку «Беломора»! – Через наши головы протянулась огромная рука с монетой.
Рядом со мной стоял высокий, статный, белокурый сержант.
– Колька! – всплеснула руками Эльвира. – Да когда же это ты приехал? В отпуск или насовсем?
– Насовсем, – нехотя пробасил сержант.
Чувствуя, что любезный разговор грозит затянуться надолго, я самым бесцеремонным образом вмешался:
– Так где же эти березовые книги?
– Да ведь я же вам сказала: в металлолом сдала, – начала было сердиться Эльвира и тут же улыбнулась сержанту: – Думаешь в наш колхоз или на производство податься?..
– Простите, – вторично перебил я, – это крышки вы сдали в металлолом, а самые… самые берестяные листы?
– Ах, дались они вам! – вспылила Эльвира. – Да сожгла я их!
– Как – сожгла?!
Верно, мой вопль был такой отчаянный, что все трое – сержант, Эльвира и покупательница селедок – оторопело обернулись.
– Ну да, сожгла, все пять книг. Дрова сырые попались. Целую зиму этой берестой печки разжигала… Ну, гражданин, будете чего покупать, так покупайте! – повысила она голос.
Самые различные чувства охватили меня. Я покачнулся, оперся рукой о прилавок, потом глубоко вздохнул и, шатаясь, пошел к выходу.
– Какие некультурные! Я думала, они полмагазина у меня купят, – услышал я за своей спиной.
Мы столпились на крыльце и не сразу смогли не только опомниться, но даже отдышаться.
«Утопить! Расстрелять! Отрубить голову! Нет, мало!» – думал я.
Мои спутники молчали, видимо, они думали о чем-нибудь в этом роде.
Первым заговорил Миша.
– Всю жизнь мы будем ее презирать, – глухо сказал он.
– Пре-зи-ра-ем! Пре-зи-ра-ем! – хором звонко проскандировали все.
Вряд ли Эльвира услышала нас. Сквозь притворенную дверь доносились ее короткие смешки.
Не говоря ни слова, мы спустились с крыльца и медленно зашагали в Курбу.
Николай Викторович выслушал мой рассказ с горькой усмешкой.
– И вам не повезло, и мне не повезло. Очутились мы с вами у разбитого корыта: вы не нашли березовых книг, а я голову ломаю, куда делась Ира. Значит, кончаем поход. Надо как-то суметь достать машину до Ярославля. Оттуда поездом в Москву. А сейчас я созываю «большую» линейку.
Все, кроме Ленечки, выстроились во дворе школы. Таня, Галя и Лида встали сбоку.
Наступила абсолютная тишина.
Николай Викторович поднялся на крыльцо. Гриша сделал перекличку, подошел чеканным шагом и отдал рапорт.
Начальник похода начал говорить:
– В тот день, когда один из вас едва не превратился в полного инвалида… – Николай Викторович не видел, что этот самый «инвалид», прикованный к «воронечнику», без моего разрешения допрыгал до окна и сейчас, за спиною начальника, разинув рот, сгорал от любопытства. – В тот день директор школы гостеприимно раскрыл перед нами двери с одним только условием: не ходить на их выпускной вечер, не портить настроения молодежи, вступающей в жизнь…
Тут Николай Викторович сделал паузу. И вновь его голос загремел с удвоенной силой.
– Какой позор! Какое отсутствие элементарной культуры! Вы воспользовались тем, что меня нет, отправились на вечер в таком ужасающем виде и танцевали там с механизаторами.
Николай Викторович перевел дыхание и уничтожающе посмотрел на неподвижно стоявших «преступниц».
– Простите, я вас перебью. – Сзади стоял директор, такой вежливый, такой гостеприимно улыбающийся. – Только что звонили из сельсовета: пустая трехтонка идет в Ярославль, через пять минут она будет у ворот школы.
Николай Викторович посмотрел на директора, потом обвел взглядом строй ребят.
– «Большая» линейка переносится в Ярославль, там я сообщу свое решение, – сказал он, – а сейчас пять минут на сборы. Быстро!
Через полсекунды двор опустел. Я и Николай Викторович сердечно пожали руку директору и поблагодарили его.
Глава двадцать первая
– Мне про вас недавно ваш бывший сосед рассказывал – Трубка.
– Оба очень хорошо поживают, – ответил я. – Он говорил, у вас книг много хранится.
– Как же, как же! Два ящика от отца осталось. Но книги совсем незанятные, какие-то старинные, да много обгорелых. Вот уж сколько лет прошло, а я все в них покупателям продукты заворачиваю.
Установилась такая тишина, как перед грозой.
– И много у вас… осталось таких книг? – заикаясь, спросил я Эльвиру.
– Да нет, последняя пачка на исходе. – Она нагнулась и с усилием бросила на прилавок штук пятнадцать перевязанных веревкой книг – рваных и цельных, в переплетах и без переплетов.
Мы бросились их перелистывать. Я ведь не специалист-книжник и потому не знал, насколько редки и ценны были эти книги, но на первой странице каждой из них стоял знакомый нам треугольный штамп.
– Тетенька, ну на что они вам, подарите их нашему школьному музею, – жалостно попросил Миша.
– А я во что буду товар заворачивать? – полусердито, полунасмешливо спросила Эльвира.
Нас выручила покупательница селедок – увидела она умоляющие лица ребят и повернулась к Эльвире:
– Ну отдай им эти бумажки, коль просят.
Та небрежно передернула плечами, подвинула стопку в нашу сторону и сказала:
– Остались, правда, на такой жесткой бумаге – верчу фунтики да только мучаюсь.
Ребята тотчас же разобрали все книги по рукам. Это была, разумеется, любопытная находка. Но мы-то ведь искали не собрание купца Хлебникова.
– А березовые книги ведь на завертку совсем не годятся, – услышал я за спиной подсказку невозмутимого Вовы.
– А были у вас книги из бересты, с железными переплетами? – спросил я, едва дыша.
– Как же, как же, были! – обрадовалась Эльвира. – Крышки эти я, конечно, в металлолом сдала, а…
– Пачку «Беломора»! – Через наши головы протянулась огромная рука с монетой.
Рядом со мной стоял высокий, статный, белокурый сержант.
– Колька! – всплеснула руками Эльвира. – Да когда же это ты приехал? В отпуск или насовсем?
– Насовсем, – нехотя пробасил сержант.
Чувствуя, что любезный разговор грозит затянуться надолго, я самым бесцеремонным образом вмешался:
– Так где же эти березовые книги?
– Да ведь я же вам сказала: в металлолом сдала, – начала было сердиться Эльвира и тут же улыбнулась сержанту: – Думаешь в наш колхоз или на производство податься?..
– Простите, – вторично перебил я, – это крышки вы сдали в металлолом, а самые… самые берестяные листы?
– Ах, дались они вам! – вспылила Эльвира. – Да сожгла я их!
– Как – сожгла?!
Верно, мой вопль был такой отчаянный, что все трое – сержант, Эльвира и покупательница селедок – оторопело обернулись.
– Ну да, сожгла, все пять книг. Дрова сырые попались. Целую зиму этой берестой печки разжигала… Ну, гражданин, будете чего покупать, так покупайте! – повысила она голос.
Самые различные чувства охватили меня. Я покачнулся, оперся рукой о прилавок, потом глубоко вздохнул и, шатаясь, пошел к выходу.
– Какие некультурные! Я думала, они полмагазина у меня купят, – услышал я за своей спиной.
Мы столпились на крыльце и не сразу смогли не только опомниться, но даже отдышаться.
«Утопить! Расстрелять! Отрубить голову! Нет, мало!» – думал я.
Мои спутники молчали, видимо, они думали о чем-нибудь в этом роде.
Первым заговорил Миша.
– Всю жизнь мы будем ее презирать, – глухо сказал он.
– Пре-зи-ра-ем! Пре-зи-ра-ем! – хором звонко проскандировали все.
Вряд ли Эльвира услышала нас. Сквозь притворенную дверь доносились ее короткие смешки.
Не говоря ни слова, мы спустились с крыльца и медленно зашагали в Курбу.
Николай Викторович выслушал мой рассказ с горькой усмешкой.
– И вам не повезло, и мне не повезло. Очутились мы с вами у разбитого корыта: вы не нашли березовых книг, а я голову ломаю, куда делась Ира. Значит, кончаем поход. Надо как-то суметь достать машину до Ярославля. Оттуда поездом в Москву. А сейчас я созываю «большую» линейку.
Все, кроме Ленечки, выстроились во дворе школы. Таня, Галя и Лида встали сбоку.
Наступила абсолютная тишина.
Николай Викторович поднялся на крыльцо. Гриша сделал перекличку, подошел чеканным шагом и отдал рапорт.
Начальник похода начал говорить:
– В тот день, когда один из вас едва не превратился в полного инвалида… – Николай Викторович не видел, что этот самый «инвалид», прикованный к «воронечнику», без моего разрешения допрыгал до окна и сейчас, за спиною начальника, разинув рот, сгорал от любопытства. – В тот день директор школы гостеприимно раскрыл перед нами двери с одним только условием: не ходить на их выпускной вечер, не портить настроения молодежи, вступающей в жизнь…
Тут Николай Викторович сделал паузу. И вновь его голос загремел с удвоенной силой.
– Какой позор! Какое отсутствие элементарной культуры! Вы воспользовались тем, что меня нет, отправились на вечер в таком ужасающем виде и танцевали там с механизаторами.
Николай Викторович перевел дыхание и уничтожающе посмотрел на неподвижно стоявших «преступниц».
– Простите, я вас перебью. – Сзади стоял директор, такой вежливый, такой гостеприимно улыбающийся. – Только что звонили из сельсовета: пустая трехтонка идет в Ярославль, через пять минут она будет у ворот школы.
Николай Викторович посмотрел на директора, потом обвел взглядом строй ребят.
– «Большая» линейка переносится в Ярославль, там я сообщу свое решение, – сказал он, – а сейчас пять минут на сборы. Быстро!
Через полсекунды двор опустел. Я и Николай Викторович сердечно пожали руку директору и поблагодарили его.
Глава двадцать первая
ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ
В Ярославле машина довезла нас до каких-то ворот. Слева были дома, а справа, за тенистой липовой аллеей, словно земля провалилась. И я не сразу сообразил, что мы стоим на верху горы. Я прошел несколько шагов вперед. По откосу росли старые липы, и в просветах между их зелеными макушками глубоко внизу я неожиданно увидел огромное светлое пространство. Будто широчайшая голубая дорога прошла под горою. Макушки кудрявых лип мне мешали смотреть, и все же я понял: эта дорога была Волга.
– Ура-а-а! – закричали ребята и, забыв о вещах, оставленных на тротуаре, подбежали к чугунной решетке.
Мы встали рядком, и тотчас же смолкли наши голоса. Во все глаза глядели мы вперед и вниз.
И на нашем берегу, и за Волгой раскинулся огромный город с высокими трубами заводов, со множеством зданий, высоких и низких. Налево макушки лип мешали мне разглядеть легкие, словно сплетенные из паутины, пролеты длинного железнодорожного моста, что рисовались на фоне неба. А далеко, на той стороне Волги, за городом, за полями, в сиреневой дымке угадывались лесные просторы.
Но невольно хотелось смотреть только на Волгу.
Лодочки плескались у берега. Байдарка, словно кинжалом, резала воду. Моторная лодка, высунув нос, мчалась вперед.
Проплыл белый, как лебедь, большой, трехэтажный пароход…
– Полюбовались – хватит! – Взволнованный возглас Николая Викторовича встряхнул и меня и всех. – Мы с доктором пойдем разговаривать по телефону с Москвой. Через полчаса вернемся, а вы… Тут, на улице, конечно, не место – найдите где-нибудь укромный уголок и там расположитесь.
– Пожалуйста, на самом берегу Волги, – попросил лежавший на носилках Ленечка.
– Доктор, идемте! – заторопил меня Николай Викторович.
На телефонной станции беднягу ожидал новый сокрушительный удар: его номер вообще не ответил.
– Я подожду вас внизу, – не оглядываясь, глухо бросил он и вышел.
Жены я не застал дома, со мной говорил Тычинка.
– Послушайте, милейший доктор, ведь вы пошли по неправильному пути.
Тычинка начал мне подробно объяснять: оказывается, берестяные книги могут быть двух видов. Если бы мы не нашли, а только бы напали на след берестяных рукописей с буквами, процарапанными косточками, и то это было бы замечательно – березовые книги двенадцатого или тринадцатого века. А в семнадцатом столетии в Сибири и на Севере трудно было доставать пергамент, и потому поневоле там писали иногда на бересте, но чернилами. Потом листы сшивали, чтобы не коробились, и переплетали с деревянными или металлическими крышками. Словом, такие книги кое-где в музеях сохранились.
– Очень жаль, значит, ваша экспедиция закончилась неудачей. – Послышался далекий вздох Тычинки.
Мы пожелали друг другу здоровья. Я повесил трубку и вышел.
Я никогда не думал, чтобы так быстро могли меняться люди. Николай Викторович стоял у входа в почтамт. Он сиял так, словно само полуденное солнце бросило все свои лучи на его глаза и на его улыбку. Он держал за обе руки темноволосую девушку в синем с цветочками платье, в темно-синих туфлях, в соломенной шляпке еще больших размеров, чем у меня.
Конечно, передо мной стояла исчезнувшая жена Николая Викторовича – прекрасная Ира. Я крепко пожал ей руку.
– Идемте в «Кафе-мороженое», – пригласил меня Николай Викторович.
Это было самое настоящее предательство по отношению к нашим ребятам: удрать и наслаждаться мороженым без них. Но Николай Викторович больше всего на свете любил Иру, а Ира больше всего на свете любила мороженое.
Мы сели за первый столик справа. Официантка приняла от нас заказ.
Ира начала рассказывать о своих приключениях.
Она поехала на дачу купить у тети танкетки, которые той были малы, и попала на день рождения дедушки; ее никак не отпускали. Наконец она вернулась в Москву и прочла телеграмму. Там стояло: «Я сомневаюсь, что ты меня любишь». Когда Ира сейчас повторила эти слова, голос ее дрогнул… Она помчалась в Ярославль. Почему она выбрала именно этот город? Потому что знала: мы путешествуем где-то по Ярославской области.
Официантка принесла двойные порции мороженого. В каждой мельхиоровой вазочке было по десять шариков размером с небольшие яблочки. Коричневые, розовые, кремовые, цвета какао, цвета кофе с молоком, цвета давленой земляники… Каждый-шарик обладал своим особенным, ни с чем не сравнимым вкусом и ароматом…
А жила Ира на туристской станции. С утра до вечера она дежурила на почте. Она знала, когда Коленька появится в Ярославле, он обязательно придет сюда говорить по телефону с Москвой, говорить с ней, с Ирой.
– А во вчерашней газете о вас так хорошо написали…
– Что написали? – спросил Николай Викторович.
– А вы разве не знаете? – Ира открыла сумочку, подала нам газету и показала отчеркнутую красным карандашом статью.
Николай Викторович и я стали читать вместе.
К сожалению, ценнейшая находка сильно испорчена пожаром и некоторые миниатюры обгорели.
На книге стоит треугольный штамп небезызвестного собирателя книг и древних рукописей ростовского купца Хлебникова П. В., жившего в прошлом столетии. Его собрание также считалось бесследно уничтоженным пожаром.
Недавно во Владимирской области удалось найти одну книгу с таким же треугольным штампом. Таким образом, можно предположить, что часть Хлебниковского собрания была спасена от пожара.
Ярославский и Ростовский музеи предполагают в ближайшее время организовать совместную экспедицию в поисках остатков Хлебниковского собрания, куда, видимо, перешли некоторые книги из легендарной библиотеки Константина.
Любопытно, что помог обнаружить и ту и другую исторические ценности отряд московских школьников-туристов. Сейчас эти школьники, занимающиеся розысками таинственных березовых книг, путешествуют где-то по Ярославской области.
– Какой ты у меня умный! – гордясь за своего мужа, сказала Ира.
– Как все это интересно! – воскликнул я.
– Потрясающе интересно! – воскликнул Николай Викторович. – А ведь у нас есть еще пятнадцать книг со штампом Хлебникова.
Правда, нам эти пятнадцать показались не столь ценными, как та, принадлежавшая Трубке. Но все равно их надо немедленно отнести в Ярославский музей.
– Да, пойдемте в музей, только не сейчас, – ответил Николай Викторович, – надо же в конце концов этих трех негодных девчонок наказать.
– Наказать? За что же? – встревожилась Ира. – Неужели он такой злой бывает? – повернулась она ко мне.
– Иногда, – уклончиво ответил я.
Николай Викторович рассказал о «преступлении» девочек.
– Ну, как тебе не стыдно! – возмутилась Ира. – Я бы тоже обязательно побежала танцевать. Удивляюсь, почему остальные тебя послушались.
– Да ведь они были в таких грязных штанах.
– А ты сам не постеснялся в своих отвратительных штанах забраться в кафе? Одним словом, прости их.
– Это непедагогично – так легко прощать, – буркнул Николай Викторович, уже начиная сдаваться. – Пора уходить.
Мы встали и вышли на улицу.
На другой стороне площади мы увидели белые зубчатые стены с белыми башнями, на широкой угловой башне прочли надпись на мраморной доске:
На волжской набережной нас ждали Вася и Миша.
Следом за мальчиками мы перелезли через металлическую решетку, что, по моему мнению, не полагалось, особенно мне, научному консультанту. Спустившись вниз, к самому берегу Волги, близ устья Которосли мы нашли всех наших, сидевших на песке.
Мальчики и девочки, прищурившись, бесцеремонно оглядели Иру со всех сторон. Они ее видели впервые, и, понятно, жена их пионервожатого вызвала у них повышенное любопытство. Кажется, все остались довольны осмотром.
Ира подошла к Ленечке, лежавшему на носилках, и спросила о его здоровье.
– А где те несчастные? – спохватилась она. «Преступницы» в ожидании приговора держались в сторонке.
– Галя, Лида и Таня! Встаньте и подойдите ко мне, – твердо сказал Николай Викторович.
Все три нехотя выполнили приказ. Покрасневшая Танечка сдвинула свои тонкие брови, Лида собралась расплакаться, Галя казалась совершенно равнодушной.
– Будете еще безобразничать?
– Николай Викторович, а вот мама моя, право слово… – забубнила Лида, вдруг остановилась и прошептала: – Не буду…
– Не буду, – повторила Танечка. Галя промолчала.
– Скажите спасибо, что сегодня последний день похода. «Большая» линейка отменяется, – торжественно возгласил Николай Викторович.
Все захлопали в ладоши, весело закричали. Гриша, поглаживая свой бывший чубчик, приблизился к Танечке и стал что-то оживленно ей шептать.
Все отлично поняли, что прощение произошло не без участия Иры. Уже девочки со всех сторон окружили ее, даже начали ссориться, кто возьмет ее под руки.
– Товарищи изыскатели! Внимание! – созвал всех Николай Викторович.
Когда все уселись и успокоились, он прочел вслух заметку из «Волжской правды»… И сразу все заговорили:
– Да, мы не нашли даже следов настоящих березовых книг с буквами, процарапанными косточками. Но зато книг с треугольным штампом купца Хлебникова у нас целая стопка. Мы вовсе не зря путешествовали. Смотрите, из-за одной Трубкиной рукописи в газетах поместили заметку. А из-за пятнадцати Эльвириных книг, значит, большую статью о нас напишут.
Нечего время зря проводить: надо идти скорее в музей и нести туда наши находки.
– Я останусь с Ленечкой, ^ сказала Лариса, всем своим видом показывая, какая она хорошая и добродетельная. Она подошла к больному и села у его изголовья.
Мы поднялись на гору к набережной Которосли. Небольшое понижение между двумя горками называлось Медвежьим оврагом.
По преданию, здесь, в лесной чаще, в 1024 году князь Ярослав Мудрый – основатель Ярославля – убил медведя. Сейчас на дне оврага на выровненной площадке юноши в трусах, в цветных майках играли в волейбол.
Тот медведь до сих пор славится по всей нашей стране: на стройках, в больших городах, в сибирской тайге, по казахстанской целине громыхают тяжелые «ЯАЗы». И сверкает в лучах солнца на их радиаторах маленькая никелированная фигурка медведя.
В глубине просторной комнаты мы неожиданно увидели наших старых знакомых: Александр Александрович Теплое из Ростова и Аркадий Данилович Курганов из Суздаля сидели по обе стороны лысеющего, худощавого директора. Все трое рассматривали хорошо знакомую нам обгорелую книгу, принадлежавшую Трубке.
– Та-та-та! Вот они, знаменитые путешественники! Наконец-то! – Аркадий Данилович вскочил и заторопился нам навстречу. – Вы же нам нужны до зарезу!
Александр Александрович встал, степенно поздоровался со мной и с Николаем Викторовичем за руку, кивнул ребятам, представил нас директору и начал нам рассказывать.
Три дня назад, когда он явился, как обычно, к десяти утра на работу, музейная уборщица вручила ему пакет, завернутый в газету. Александр Александрович развернул пакет и, к своему величайшему изумлению, увидел вот эту самую книгу.
Сейчас он бережно поднял ее и показал нам издали.
– Никогда в жизни я не держал в руках столь загадочного предмета! – воскликнул он и продолжил свой рассказ, уже известный нам из газетной заметки.
У Александра Александровича все дело застопорилось: старик-то, принесший пакет, посидел немного с уборщицей, покалякал, продымил, жалуясь на нестерпимую зубную боль, всю комнату огромной трубкой и, не дождавшись открытия музея, отправился в зубную амбулаторию. Кто он, откуда – осталось неизвестным. Позвонили в амбулаторию, там подтвердили: да, старик приходил, да, у него выдернули зуб.
Этот старик был, несомненно, тот таинственный Трубка, который неожиданно свалился с неба и тут же исчез при столь прозаических обстоятельствах.
Единственное, что вспомнила музейная уборщица, – это рассказ старика: дескать, какие-то московские школьники-туристы надоумили его отдать книгу в музей.
Вот потому-то и нужны мы были сейчас ученым мужам «до зарезу». Ключ-то от всех этих исторических тайн был в наших руках.
Теперь пора. Николай Викторович дал знак, и пятнадцать ребят стали подходить по очереди к столу, и каждый из них выкладывал по книге с треугольным штампом.
Все трое ученых набросились на эти наши дары. Они их трогали, щупали, перелистывали, рассматривали в лупу, даже нюхали.
Наверное, полчаса продолжалось молчаливое созерцание старины, изредка прерываемое восторженными восклицаниями и ахами. Особенно смаковал Аркадий Данилович; каждую книгу он брал с дрожью в пальцах и, перелистывая, сдерживал дыхание и чуть улыбался.
Выяснилось, что исключительных находок мы не принесли, но все же это были достаточно редкие первопечатные книги шестнадцатого столетия.
Наконец ученые кончили наслаждаться, отложили книги в сторону и приготовились слушать нас.
Николай Викторович рассказал о нашем походе с начала до конца.
Ученые слушали внимательно.
Аркадий Данилович изредка подталкивал директора и негромко посмеивался.
– Организую туристский поход в Курбу вместе с ростовскими школьниками, – объявил Александр Александрович взволнованным голосом, – мы поищем в этой лавке, расспросим по всем домам, может быть, отдельные листочки где-либо сохранились.
– Ну, а есть ли на самом деле подлинные, настоящие березовые книги? – решился спросить Миша.
– Думаю, что где-нибудь да есть, – уверенно ответил Аркадий Данилович, хитро прищурился и встал. – Да, много еще исторических тайн скрыто от глаз археологов. Вот, например, клад ключаря Патрикея или камни Юрьев-Польского собора. А Суздаль, Владимир, Боголюбово и другие города нашей области! Сколько неизведанных сокровищ таит их земля!
– Да и наши ярославские старые города и села, наши курганы и древние городища тоже полны неразгаданного, – добавил Александр Александрович.
– Вот, дорогие, спасибо вам, – обратился к нам Аркадий Данилович. – Я уверен, в конце концов не вы, так другие пытливые школьники-туристы и библиотеку Константина, и собрание Хлебникова, и даже вторую рукопись «Слова о полку Игореве» разыщут, даже неизвестные поэмы, процарапанные на бересте, откопают.
– А я хочу еще от себя добавить, – неожиданно заговорил до сих пор молчавший директор и оглядел нас своими близорукими, но проницательными глазами. – Археологам положено стариной увлекаться. А вы знаете, отряд ярославских школьников-туристов нашел запасы глины, и теперь на этом месте строится кирпичный завод; другой отряд обследовал истоки одной речки, и сейчас там строится сельская гидростанция. В одном из передовых колхозов нашей области ребята записали биографии орденоносцев. А ведь вся история колхоза со дня организации его и до наших дней – это ведь тоже история и тоже интересная. Наконец, наши юные туристы недавно нашли настоящую березовую книгу.
И не успели мы опомниться, как директор выдвинул ящик письменного стола и показал нам небольшую темную тетрадку. Четыре палочки с тесемками крепко стягивали с обеих сторон листы, чтобы не коробились. Эти листы были не бумажные, не картонные, а из потемневшей, но самой настоящей бересты.
Мы ахнули от неожиданности.
Оказывается, в 1924 году первые ярославские пионеры выехали на лето в деревню. Жили они в шалашах, сами готовили себе обед, работали на полях крестьян-бедняков и учили неграмотных. Но в те времена трудно было доставать бумагу и чернила. Вот почему пионеры догадались сшивать тетрадки из бересты, а писать чернилами, приготовленными из орешков, что растут на дубовых листьях.
Директор развязал веревочку. Как величайшую драгоценность мы перелистали эти шесть страничек березового букваря.
– Дайте нам для нашего музея, ну, пожалуйста, – робко попросил Миша.
– Такие экспонаты не отдаются, – ответил директор.
– В следующем году сами организуем поход за такими же березовыми книгами, – глухо сказал Николай Викторович.
О, конечно, мы каждое лето будем ходить в походы! Будем бродить и искать – на земле, под землей, на воде, под водой, в воздухе, даже в космосе. Таков клич изыскателей…
На этом мы попрощались и пошли прогуляться вдоль Волги.
Волга всегда была хороша – и при Ярославе Мудром, и сто лет назад, когда воздвигали набережную. Но особенно прекрасна, полноводна и величава она стала в наше время, когда построили плотину Горьковской гидростанции и уровень воды в Волге поднялся на целых четыре метра… Вся набережная была полным-полна отдыхающими. Одни сидели на скамейках, другие прогуливались вдоль чугунной решетки. Все были нарядно одеты, все любовались красавицей Волгой.
Появление нашей обтрепанной ватаги внесло некоторое оживление, многие удивленно оборачивались в нашу сторону. Впереди печатал шаг великан Николай Викторович со своей выразительной заплатой на коленке. Он вел под руку элегантную Иру. И такая любовь и такое безграничное счастье светилось в глазах молодых мужа и жены.
А вечером, вдосталь налюбовавшись Ярославлем и накупавшись, мы сели отдыхать на пляже возле наших вещей.
Я наконец решился снять с Ленечки порядком ему надоевший «воронечник». Его рана скоро заживет. Еще дня три – и он сможет ходить.
Солнце клонилось к закату. Вода в Волге переливалась зелеными, нежно-голубыми и светло-оранжевыми полосами. Огни зажглись на реке и на том берегу. Проплыл большой пассажирский пароход, весь освещенный огнями, сверкая, как горный хрусталь…
– Для нашего музея пока этого хватит. – Миша мне показал мешочек черепков и бараний рог.
– Миша, возьми в школьный музей Ленечкин «воронечник», – предложила Галя.
Все засмеялись, но Миша совсем серьезно кивнул головой.
– Конечно, возьму, – сказал он, сверкнув своими черными глазами, и начал привязывать «воронечник» к лямкам своего рюкзака.
А вода в Волге заблестела синими и оранжевыми чешуйками, лодки и баржи совсем почернели, словно художник раскрасил их тушью. Небо потемнело, первые звездочки зажглись. Высоко над тем берегом повисло одинокое облачко – тонкая огненно-розовая стрелка.
Мы сидели, молчали, глядели на Волгу и вдыхали ее чистый, живительный воздух. Тихо плескались о песок легкие волны. Я закрыл глаза, прислушался. Из огромного города, пробегая по глади обеих рек, доносились самые различные звуки.
Перекликались пароходы и паровозы, мелодично звонили трамваи.
Оттуда, с верха Волги, слышался далекий и неумолчный шум. То работали день и ночь станки на ярославских заводах – автомобильном и шинном. С верха Которосли тоже слышалась неясная и мелодичная музыка. То жужжали тысячи веретен и бегали невидимые челноки на текстильном гиганте «Красный Перекоп», на котором в юные годы работала первая женщина-космонавт – Валентина Терешкова. А слева, с Крестовой горы, доносился отдаленный лязг экскаваторов и подъемных кранов. Там, на огромной площади, шло строительство нового Ярославля…
А еще откуда-то, из невидимого репродуктора, тоненько пела скрипка…
Я открыл глаза.
Темнели цвета и Волги, и неба, только облачко-стрелка, что протянулось в бесконечной выси, по-прежнему было огненно-розовым.
– Доктор, а вы мне на будущий год дадите справку о здоровье?
Галин вопрос вернул меня из голубого царства мечтаний.
– А тебе, моя проныра, теперь любой врач, не колеблясь, выдаст справку, – посмеиваясь, ответил я.
Николай Викторович посмотрел на часы:
– Пора собираться.
Свернули палатки. Гриша построил отряд, пересчитал и проверил вещи, подошел четким шагом к Николаю Викторовичу.
– Товарищ начальник похода, отряд в количестве двадцати девяти человек выстроен, больных один!
– Поход окончен! – коротко сказал Николай Викторович.
– Ура-а-а-а! – рассыпалось над Волгой, перекатилось по волнам и растаяло где-то у того берега.
Миша в последний раз приставил кулак к губам и прогудел громко и призывно:
– Ту-ту! Ту-ту! Ту-ту!
– До поезда один час, а у нас еще нет билетов! Идемте скорее! – крикнул Николай Викторович, легонько поднял Ленечку и посадил к себе на плечи.
Изыскатели цепочкой, один за другим, скорым шагом пошли следом за начальником похода.
В последний раз оглянулись мы на Волгу. Мириадами огней искрилась черная, сиреневая и темно-лиловая великая русская река.
– Ура-а-а! – закричали ребята и, забыв о вещах, оставленных на тротуаре, подбежали к чугунной решетке.
Мы встали рядком, и тотчас же смолкли наши голоса. Во все глаза глядели мы вперед и вниз.
И на нашем берегу, и за Волгой раскинулся огромный город с высокими трубами заводов, со множеством зданий, высоких и низких. Налево макушки лип мешали мне разглядеть легкие, словно сплетенные из паутины, пролеты длинного железнодорожного моста, что рисовались на фоне неба. А далеко, на той стороне Волги, за городом, за полями, в сиреневой дымке угадывались лесные просторы.
Но невольно хотелось смотреть только на Волгу.
Лодочки плескались у берега. Байдарка, словно кинжалом, резала воду. Моторная лодка, высунув нос, мчалась вперед.
Проплыл белый, как лебедь, большой, трехэтажный пароход…
– Полюбовались – хватит! – Взволнованный возглас Николая Викторовича встряхнул и меня и всех. – Мы с доктором пойдем разговаривать по телефону с Москвой. Через полчаса вернемся, а вы… Тут, на улице, конечно, не место – найдите где-нибудь укромный уголок и там расположитесь.
– Пожалуйста, на самом берегу Волги, – попросил лежавший на носилках Ленечка.
– Доктор, идемте! – заторопил меня Николай Викторович.
На телефонной станции беднягу ожидал новый сокрушительный удар: его номер вообще не ответил.
– Я подожду вас внизу, – не оглядываясь, глухо бросил он и вышел.
Жены я не застал дома, со мной говорил Тычинка.
– Послушайте, милейший доктор, ведь вы пошли по неправильному пути.
Тычинка начал мне подробно объяснять: оказывается, берестяные книги могут быть двух видов. Если бы мы не нашли, а только бы напали на след берестяных рукописей с буквами, процарапанными косточками, и то это было бы замечательно – березовые книги двенадцатого или тринадцатого века. А в семнадцатом столетии в Сибири и на Севере трудно было доставать пергамент, и потому поневоле там писали иногда на бересте, но чернилами. Потом листы сшивали, чтобы не коробились, и переплетали с деревянными или металлическими крышками. Словом, такие книги кое-где в музеях сохранились.
– Очень жаль, значит, ваша экспедиция закончилась неудачей. – Послышался далекий вздох Тычинки.
Мы пожелали друг другу здоровья. Я повесил трубку и вышел.
Я никогда не думал, чтобы так быстро могли меняться люди. Николай Викторович стоял у входа в почтамт. Он сиял так, словно само полуденное солнце бросило все свои лучи на его глаза и на его улыбку. Он держал за обе руки темноволосую девушку в синем с цветочками платье, в темно-синих туфлях, в соломенной шляпке еще больших размеров, чем у меня.
Конечно, передо мной стояла исчезнувшая жена Николая Викторовича – прекрасная Ира. Я крепко пожал ей руку.
– Идемте в «Кафе-мороженое», – пригласил меня Николай Викторович.
Это было самое настоящее предательство по отношению к нашим ребятам: удрать и наслаждаться мороженым без них. Но Николай Викторович больше всего на свете любил Иру, а Ира больше всего на свете любила мороженое.
Мы сели за первый столик справа. Официантка приняла от нас заказ.
Ира начала рассказывать о своих приключениях.
Она поехала на дачу купить у тети танкетки, которые той были малы, и попала на день рождения дедушки; ее никак не отпускали. Наконец она вернулась в Москву и прочла телеграмму. Там стояло: «Я сомневаюсь, что ты меня любишь». Когда Ира сейчас повторила эти слова, голос ее дрогнул… Она помчалась в Ярославль. Почему она выбрала именно этот город? Потому что знала: мы путешествуем где-то по Ярославской области.
Официантка принесла двойные порции мороженого. В каждой мельхиоровой вазочке было по десять шариков размером с небольшие яблочки. Коричневые, розовые, кремовые, цвета какао, цвета кофе с молоком, цвета давленой земляники… Каждый-шарик обладал своим особенным, ни с чем не сравнимым вкусом и ароматом…
А жила Ира на туристской станции. С утра до вечера она дежурила на почте. Она знала, когда Коленька появится в Ярославле, он обязательно придет сюда говорить по телефону с Москвой, говорить с ней, с Ирой.
– А во вчерашней газете о вас так хорошо написали…
– Что написали? – спросил Николай Викторович.
– А вы разве не знаете? – Ира открыла сумочку, подала нам газету и показала отчеркнутую красным карандашом статью.
Николай Викторович и я стали читать вместе.
На первой странице книги с трудом удалось разобрать надпись о том, что книга принадлежала Василько Ростовскому, следовательно, была из знаменитой, считавшейся погибшей во время татарского нашествия библиотеки отца Василько – Константина Мудрого.УНИКАЛЬНАЯ НАХОДКА
Как нам сообщают из Ростова, вчера в местный краеведческий музей явился неизвестный гражданин и преподнес в дар музею редчайшую рукописную книгу двенадцатого столетия. Книга церковная, с несколькими цветными миниатюрами поразительной, непревзойденной красоты, доказывающими высокую культуру и тонкий художественный вкус их безвестного творца.
К сожалению, ценнейшая находка сильно испорчена пожаром и некоторые миниатюры обгорели.
На книге стоит треугольный штамп небезызвестного собирателя книг и древних рукописей ростовского купца Хлебникова П. В., жившего в прошлом столетии. Его собрание также считалось бесследно уничтоженным пожаром.
Недавно во Владимирской области удалось найти одну книгу с таким же треугольным штампом. Таким образом, можно предположить, что часть Хлебниковского собрания была спасена от пожара.
Ярославский и Ростовский музеи предполагают в ближайшее время организовать совместную экспедицию в поисках остатков Хлебниковского собрания, куда, видимо, перешли некоторые книги из легендарной библиотеки Константина.
Любопытно, что помог обнаружить и ту и другую исторические ценности отряд московских школьников-туристов. Сейчас эти школьники, занимающиеся розысками таинственных березовых книг, путешествуют где-то по Ярославской области.
– Какой ты у меня умный! – гордясь за своего мужа, сказала Ира.
– Как все это интересно! – воскликнул я.
– Потрясающе интересно! – воскликнул Николай Викторович. – А ведь у нас есть еще пятнадцать книг со штампом Хлебникова.
Правда, нам эти пятнадцать показались не столь ценными, как та, принадлежавшая Трубке. Но все равно их надо немедленно отнести в Ярославский музей.
– Да, пойдемте в музей, только не сейчас, – ответил Николай Викторович, – надо же в конце концов этих трех негодных девчонок наказать.
– Наказать? За что же? – встревожилась Ира. – Неужели он такой злой бывает? – повернулась она ко мне.
– Иногда, – уклончиво ответил я.
Николай Викторович рассказал о «преступлении» девочек.
– Ну, как тебе не стыдно! – возмутилась Ира. – Я бы тоже обязательно побежала танцевать. Удивляюсь, почему остальные тебя послушались.
– Да ведь они были в таких грязных штанах.
– А ты сам не постеснялся в своих отвратительных штанах забраться в кафе? Одним словом, прости их.
– Это непедагогично – так легко прощать, – буркнул Николай Викторович, уже начиная сдаваться. – Пора уходить.
Мы встали и вышли на улицу.
На другой стороне площади мы увидели белые зубчатые стены с белыми башнями, на широкой угловой башне прочли надпись на мраморной доске:
«И здесь следы библиотеки Константина, – подумал я. – Возможно, у Константина был список „Слова“, переписанный на бересте. Триста лет спустя безвестный инок вторично переписал „Слово“, уже на пергаменте. А прошло еще триста лет, и большой любитель старины граф Мусин-Пушкин нашел этот список, а прошло еще двадцать лет, и бесценная подлинная рукопись сгорела во время нашествия французов, когда сгорела вся Москва…»Рукописный список
«Слово о полку Игореве»
найден в начале 90-х годов
XVIII века в стенах бывшего
Спасского монастыря.
На волжской набережной нас ждали Вася и Миша.
Следом за мальчиками мы перелезли через металлическую решетку, что, по моему мнению, не полагалось, особенно мне, научному консультанту. Спустившись вниз, к самому берегу Волги, близ устья Которосли мы нашли всех наших, сидевших на песке.
Мальчики и девочки, прищурившись, бесцеремонно оглядели Иру со всех сторон. Они ее видели впервые, и, понятно, жена их пионервожатого вызвала у них повышенное любопытство. Кажется, все остались довольны осмотром.
Ира подошла к Ленечке, лежавшему на носилках, и спросила о его здоровье.
– А где те несчастные? – спохватилась она. «Преступницы» в ожидании приговора держались в сторонке.
– Галя, Лида и Таня! Встаньте и подойдите ко мне, – твердо сказал Николай Викторович.
Все три нехотя выполнили приказ. Покрасневшая Танечка сдвинула свои тонкие брови, Лида собралась расплакаться, Галя казалась совершенно равнодушной.
– Будете еще безобразничать?
– Николай Викторович, а вот мама моя, право слово… – забубнила Лида, вдруг остановилась и прошептала: – Не буду…
– Не буду, – повторила Танечка. Галя промолчала.
– Скажите спасибо, что сегодня последний день похода. «Большая» линейка отменяется, – торжественно возгласил Николай Викторович.
Все захлопали в ладоши, весело закричали. Гриша, поглаживая свой бывший чубчик, приблизился к Танечке и стал что-то оживленно ей шептать.
Все отлично поняли, что прощение произошло не без участия Иры. Уже девочки со всех сторон окружили ее, даже начали ссориться, кто возьмет ее под руки.
– Товарищи изыскатели! Внимание! – созвал всех Николай Викторович.
Когда все уселись и успокоились, он прочел вслух заметку из «Волжской правды»… И сразу все заговорили:
– Да, мы не нашли даже следов настоящих березовых книг с буквами, процарапанными косточками. Но зато книг с треугольным штампом купца Хлебникова у нас целая стопка. Мы вовсе не зря путешествовали. Смотрите, из-за одной Трубкиной рукописи в газетах поместили заметку. А из-за пятнадцати Эльвириных книг, значит, большую статью о нас напишут.
Нечего время зря проводить: надо идти скорее в музей и нести туда наши находки.
– Я останусь с Ленечкой, ^ сказала Лариса, всем своим видом показывая, какая она хорошая и добродетельная. Она подошла к больному и села у его изголовья.
Мы поднялись на гору к набережной Которосли. Небольшое понижение между двумя горками называлось Медвежьим оврагом.
По преданию, здесь, в лесной чаще, в 1024 году князь Ярослав Мудрый – основатель Ярославля – убил медведя. Сейчас на дне оврага на выровненной площадке юноши в трусах, в цветных майках играли в волейбол.
Тот медведь до сих пор славится по всей нашей стране: на стройках, в больших городах, в сибирской тайге, по казахстанской целине громыхают тяжелые «ЯАЗы». И сверкает в лучах солнца на их радиаторах маленькая никелированная фигурка медведя.
* * *
Музей помещался внутри стен бывшего Спасского монастыря. Мы вошли в дом, направились к двери с табличкой «директор».В глубине просторной комнаты мы неожиданно увидели наших старых знакомых: Александр Александрович Теплое из Ростова и Аркадий Данилович Курганов из Суздаля сидели по обе стороны лысеющего, худощавого директора. Все трое рассматривали хорошо знакомую нам обгорелую книгу, принадлежавшую Трубке.
– Та-та-та! Вот они, знаменитые путешественники! Наконец-то! – Аркадий Данилович вскочил и заторопился нам навстречу. – Вы же нам нужны до зарезу!
Александр Александрович встал, степенно поздоровался со мной и с Николаем Викторовичем за руку, кивнул ребятам, представил нас директору и начал нам рассказывать.
Три дня назад, когда он явился, как обычно, к десяти утра на работу, музейная уборщица вручила ему пакет, завернутый в газету. Александр Александрович развернул пакет и, к своему величайшему изумлению, увидел вот эту самую книгу.
Сейчас он бережно поднял ее и показал нам издали.
– Никогда в жизни я не держал в руках столь загадочного предмета! – воскликнул он и продолжил свой рассказ, уже известный нам из газетной заметки.
У Александра Александровича все дело застопорилось: старик-то, принесший пакет, посидел немного с уборщицей, покалякал, продымил, жалуясь на нестерпимую зубную боль, всю комнату огромной трубкой и, не дождавшись открытия музея, отправился в зубную амбулаторию. Кто он, откуда – осталось неизвестным. Позвонили в амбулаторию, там подтвердили: да, старик приходил, да, у него выдернули зуб.
Этот старик был, несомненно, тот таинственный Трубка, который неожиданно свалился с неба и тут же исчез при столь прозаических обстоятельствах.
Единственное, что вспомнила музейная уборщица, – это рассказ старика: дескать, какие-то московские школьники-туристы надоумили его отдать книгу в музей.
Вот потому-то и нужны мы были сейчас ученым мужам «до зарезу». Ключ-то от всех этих исторических тайн был в наших руках.
Теперь пора. Николай Викторович дал знак, и пятнадцать ребят стали подходить по очереди к столу, и каждый из них выкладывал по книге с треугольным штампом.
Наверное, полчаса продолжалось молчаливое созерцание старины, изредка прерываемое восторженными восклицаниями и ахами. Особенно смаковал Аркадий Данилович; каждую книгу он брал с дрожью в пальцах и, перелистывая, сдерживал дыхание и чуть улыбался.
Выяснилось, что исключительных находок мы не принесли, но все же это были достаточно редкие первопечатные книги шестнадцатого столетия.
Наконец ученые кончили наслаждаться, отложили книги в сторону и приготовились слушать нас.
Николай Викторович рассказал о нашем походе с начала до конца.
Ученые слушали внимательно.
Аркадий Данилович изредка подталкивал директора и негромко посмеивался.
– Организую туристский поход в Курбу вместе с ростовскими школьниками, – объявил Александр Александрович взволнованным голосом, – мы поищем в этой лавке, расспросим по всем домам, может быть, отдельные листочки где-либо сохранились.
– Ну, а есть ли на самом деле подлинные, настоящие березовые книги? – решился спросить Миша.
– Думаю, что где-нибудь да есть, – уверенно ответил Аркадий Данилович, хитро прищурился и встал. – Да, много еще исторических тайн скрыто от глаз археологов. Вот, например, клад ключаря Патрикея или камни Юрьев-Польского собора. А Суздаль, Владимир, Боголюбово и другие города нашей области! Сколько неизведанных сокровищ таит их земля!
– Да и наши ярославские старые города и села, наши курганы и древние городища тоже полны неразгаданного, – добавил Александр Александрович.
– Вот, дорогие, спасибо вам, – обратился к нам Аркадий Данилович. – Я уверен, в конце концов не вы, так другие пытливые школьники-туристы и библиотеку Константина, и собрание Хлебникова, и даже вторую рукопись «Слова о полку Игореве» разыщут, даже неизвестные поэмы, процарапанные на бересте, откопают.
– А я хочу еще от себя добавить, – неожиданно заговорил до сих пор молчавший директор и оглядел нас своими близорукими, но проницательными глазами. – Археологам положено стариной увлекаться. А вы знаете, отряд ярославских школьников-туристов нашел запасы глины, и теперь на этом месте строится кирпичный завод; другой отряд обследовал истоки одной речки, и сейчас там строится сельская гидростанция. В одном из передовых колхозов нашей области ребята записали биографии орденоносцев. А ведь вся история колхоза со дня организации его и до наших дней – это ведь тоже история и тоже интересная. Наконец, наши юные туристы недавно нашли настоящую березовую книгу.
И не успели мы опомниться, как директор выдвинул ящик письменного стола и показал нам небольшую темную тетрадку. Четыре палочки с тесемками крепко стягивали с обеих сторон листы, чтобы не коробились. Эти листы были не бумажные, не картонные, а из потемневшей, но самой настоящей бересты.
Мы ахнули от неожиданности.
Оказывается, в 1924 году первые ярославские пионеры выехали на лето в деревню. Жили они в шалашах, сами готовили себе обед, работали на полях крестьян-бедняков и учили неграмотных. Но в те времена трудно было доставать бумагу и чернила. Вот почему пионеры догадались сшивать тетрадки из бересты, а писать чернилами, приготовленными из орешков, что растут на дубовых листьях.
Директор развязал веревочку. Как величайшую драгоценность мы перелистали эти шесть страничек березового букваря.
– Дайте нам для нашего музея, ну, пожалуйста, – робко попросил Миша.
– Такие экспонаты не отдаются, – ответил директор.
– В следующем году сами организуем поход за такими же березовыми книгами, – глухо сказал Николай Викторович.
О, конечно, мы каждое лето будем ходить в походы! Будем бродить и искать – на земле, под землей, на воде, под водой, в воздухе, даже в космосе. Таков клич изыскателей…
На этом мы попрощались и пошли прогуляться вдоль Волги.
Волга всегда была хороша – и при Ярославе Мудром, и сто лет назад, когда воздвигали набережную. Но особенно прекрасна, полноводна и величава она стала в наше время, когда построили плотину Горьковской гидростанции и уровень воды в Волге поднялся на целых четыре метра… Вся набережная была полным-полна отдыхающими. Одни сидели на скамейках, другие прогуливались вдоль чугунной решетки. Все были нарядно одеты, все любовались красавицей Волгой.
Появление нашей обтрепанной ватаги внесло некоторое оживление, многие удивленно оборачивались в нашу сторону. Впереди печатал шаг великан Николай Викторович со своей выразительной заплатой на коленке. Он вел под руку элегантную Иру. И такая любовь и такое безграничное счастье светилось в глазах молодых мужа и жены.
А вечером, вдосталь налюбовавшись Ярославлем и накупавшись, мы сели отдыхать на пляже возле наших вещей.
Я наконец решился снять с Ленечки порядком ему надоевший «воронечник». Его рана скоро заживет. Еще дня три – и он сможет ходить.
Солнце клонилось к закату. Вода в Волге переливалась зелеными, нежно-голубыми и светло-оранжевыми полосами. Огни зажглись на реке и на том берегу. Проплыл большой пассажирский пароход, весь освещенный огнями, сверкая, как горный хрусталь…
– Для нашего музея пока этого хватит. – Миша мне показал мешочек черепков и бараний рог.
– Миша, возьми в школьный музей Ленечкин «воронечник», – предложила Галя.
Все засмеялись, но Миша совсем серьезно кивнул головой.
– Конечно, возьму, – сказал он, сверкнув своими черными глазами, и начал привязывать «воронечник» к лямкам своего рюкзака.
А вода в Волге заблестела синими и оранжевыми чешуйками, лодки и баржи совсем почернели, словно художник раскрасил их тушью. Небо потемнело, первые звездочки зажглись. Высоко над тем берегом повисло одинокое облачко – тонкая огненно-розовая стрелка.
Мы сидели, молчали, глядели на Волгу и вдыхали ее чистый, живительный воздух. Тихо плескались о песок легкие волны. Я закрыл глаза, прислушался. Из огромного города, пробегая по глади обеих рек, доносились самые различные звуки.
Перекликались пароходы и паровозы, мелодично звонили трамваи.
Оттуда, с верха Волги, слышался далекий и неумолчный шум. То работали день и ночь станки на ярославских заводах – автомобильном и шинном. С верха Которосли тоже слышалась неясная и мелодичная музыка. То жужжали тысячи веретен и бегали невидимые челноки на текстильном гиганте «Красный Перекоп», на котором в юные годы работала первая женщина-космонавт – Валентина Терешкова. А слева, с Крестовой горы, доносился отдаленный лязг экскаваторов и подъемных кранов. Там, на огромной площади, шло строительство нового Ярославля…
А еще откуда-то, из невидимого репродуктора, тоненько пела скрипка…
Я открыл глаза.
Темнели цвета и Волги, и неба, только облачко-стрелка, что протянулось в бесконечной выси, по-прежнему было огненно-розовым.
– Доктор, а вы мне на будущий год дадите справку о здоровье?
Галин вопрос вернул меня из голубого царства мечтаний.
– А тебе, моя проныра, теперь любой врач, не колеблясь, выдаст справку, – посмеиваясь, ответил я.
Николай Викторович посмотрел на часы:
– Пора собираться.
Свернули палатки. Гриша построил отряд, пересчитал и проверил вещи, подошел четким шагом к Николаю Викторовичу.
– Товарищ начальник похода, отряд в количестве двадцати девяти человек выстроен, больных один!
– Поход окончен! – коротко сказал Николай Викторович.
– Ура-а-а-а! – рассыпалось над Волгой, перекатилось по волнам и растаяло где-то у того берега.
Миша в последний раз приставил кулак к губам и прогудел громко и призывно:
– Ту-ту! Ту-ту! Ту-ту!
– До поезда один час, а у нас еще нет билетов! Идемте скорее! – крикнул Николай Викторович, легонько поднял Ленечку и посадил к себе на плечи.
Изыскатели цепочкой, один за другим, скорым шагом пошли следом за начальником похода.
В последний раз оглянулись мы на Волгу. Мириадами огней искрилась черная, сиреневая и темно-лиловая великая русская река.