Надо было немедленно переодеться, немедленно затопить печку, немедленно достать откуда-то живительное тепло, чтобы согреться, высушить одежду. Вдобавок мы были голодны, как самые голодные волки. (Ну, это уже во вторую очередь.)
   – Мальчики, сюда! – показал Николай Викторович на тот класс, где была печка. – Девочки, сюда! – Он показал на другой класс, где была плита.
   На наше счастье, в сарае оказалось полно сена, полно дров, правда неколотых. Миша с Васей в одних трусах побежали их колоть.
   Но хорошо, сказать – «переодеться»! А во что?
   У большинства все вещи и даже сами непромокаемые рюкзаки промокли насквозь.
   – Бр-р-р! – В одних трусах пробирала дрожь. В два счета поставили мы парты друг на друга.
   Николай Викторович сухой берестой разжег и печку и плиту. С чудесным треском вдоль поленьев побежало пламя.
   Уходившая было нянечка вернулась обратно, принесла два одеяла, тулуп, валенки и снова исчезла.
   В одеяла закутались я и Николай Викторович. Валенки и тулуп отдали Гале. Старый желтый тулуп был ей непомерно велик и волочился по полу. От него вкусно пахло овчиной. Галины мокрые волосы завились золотыми мелкими кудряшками. Она напомнила мне крестьянскую девушку с картины Сурикова.
   – Как ты себя чувствуешь? – спросил я ее.
   – Лучше всех! – звонко засмеялась она, приплясывая огромными подшитыми валенками.
   Вова, Вася и Миша отправились за водой. Это был настоящий подвиг – идти к колодцу в дождь, в одних трусах.
   Наши скатанные палатки почти не промокли. Расстелили по полу сено, поверх сена – палатки. Все ребята залезли под брезент и тесно прижались друг к другу.
   По мнению штаба турпохода, нормально одеты были только я и Николай Викторович – это в одеяла! – поэтому дежурство на сегодня приняли мы. Он будет за старшего, я – за помощника. А ребята пусть лежат под брезентом и согреваются.
   О, мы покажем, как выразился Николай Викторович, класс дежурства!
   Раньше, когда дежурили ребята – каждый день по два мальчика и по две девочки, – обед частенько бывал не совсем того… То каша подгорала, то макароны слипались в комок или суп пересаливался, а картошка хрустела на зубах. Однажды Ленечка даже бухнул мясные консервы в компот.
   – Да, теперь мы покажем класс дежурства! – бодро ответил я.
   Прежде всего мы поставили ведра с водой на плиту. За луком, за картошкой не пойдем – увольте, пожалуйста; сварим суп вермишелевый с мясными консервами, на второе – манную кашу, на третье – чай.
   А где кастрюля с пирожками? Николай Викторович оставил ее в сенях. Пирожков было четыре сорта: с мясом, луком, рисом и с повидлом. Я выскочил в сени, открыл крышку. Какой ужас! Пирожки, политые дождевой водой, превратились в одно сплошное липкое тесто…
   – Что же с ними делать? – спросил я Николая Викторовича.
   В этот момент вновь явилась сторожиха тетя Настя.
   – Вот вам от колхоза гостинец, – сказала она и поставила на пол целое ведро молока. – А это от меня – одежду сушить. – Она положила рядом большую связку веревок.
   – Что делать с пирожками? – переспросил меня Николай Викторович. – Ручаюсь, получится великолепная каша! – немного поразмыслив, воскликнул он.
   Не успел я возразить, как он вылил все молоко в кастрюлю с пирожками.
   – Доктор, отыщите в сарае подходящую палку и не переставая помешивайте и следите, чтобы не подгорело, – сказал он и поставил кастрюлю на плиту.
   Тем временем дождь перестал. Миша, Вова и Вася совершили второй героический подвиг: они отправились на пруд полоскать все шаровары.
   Лариса Примерная и Танечка решились выползти из-под брезента в одних купальниках. Под руководством тети Насти они протянули веревки с одной стены на другую и начали вешать все подряд – шаровары, куртки, майки, трусы, одеяла, даже сами рюкзаки. Над плитой повесили, как флажки на новогодней елке, гирлянды разноцветных носков, платочков, документы и деньги из Васиной сумки.
   Грязные кеды свалили в кучу. Утром разберемся и вымоем их, а на сегодня у каждого есть запасные тапочки.
   Я все стоял у плиты и мешал палкой пирожковую кашу. Девочки высунули носы из-под брезента и – такие негодницы! – потешались надо мной, сравнивали меня, закутанного в тогу, с древним римлянином.
   Мне досталась хлопотливая работа – мешать кушанья по очереди во всех трех посудинах. Честное слово, я не виноват, что прозевал: убежало молоко из пирожковой каши, и то самая капелька – не больше двух стаканов. А девчонки подняли отчаянный крик. Ну что ж тут такого – не очень густые клубы не очень удушливого чада заволокли весь класс.
   Я попробовал пирожковую кашу. Вкус был какой-то необычный, возможно лук и мясо плохо уживались с повидлом.
   – Попробуйте вы, – попросил я Николая Викторовича. Он тут же зачерпнул ложкой и таинственно мне шепнул:
   – Прибавьте два стакана сахарного песку.
   Наконец все поспело. Кто мог встать, ел, сидя за партами. Кто не мог, тому миску подали прямо в постель.
   Вермишелевый суп и манную кашу все проглотили молча, зато каша пирожковая имела заслуженный успех. Все восторгались, просили по добавке, еще раз по добавке, – хвалили толстого повара из пионерлагеря. Ну и меня тоже немножко хвалили.
   Улеглись мы очень рано, еще до захода солнца, и спали не просто крепко, а крепчайшим сном, как обитатели королевского дворца из сказки «Спящая красавица».

Глава пятнадцатая
КАК МЫ РАБОТАЛИ В КОЛХОЗЕ

   Еще вчера я заметил, что у многих ребят и на подошвах, и на пальцах, и на пятках за два дня похода вскочили большущие пузыри, у иных сильно распухли ноги.
   Но вчера некогда было, а сегодня перед завтраком «под руководством» Танечки я занялся хирургией. Ловкие руки Танечки смазали потертости и забинтовали множество ног.
   Десять ребят идти дальше не могли; надо было, по крайней мере, три дня отдыха, чтобы залечить их раны.
   Натерли ноги Вася, Лида, Ленечка и другие. Лариса Примерная вспомнила, что именно они раньше пропускали лыжные прогулки и весенние тренировочные походы.
   – Вот видите, сколько раз я вас предупреждала, а теперь… – гневно упрекала она.
   – Так и будем загорать на солнышке? – сердито спросил Миша.
   – Бездельничать никто не собирается, – повысив голос, ответил Николай Викторович, – иду в правление колхоза договариваться: пусть дадут нам какую-нибудь работу.
   Он вернулся в крайнем возбуждении, с искрящимися от удовольствия глазами, разрумянившимися щеками… Все собрались и уселись на брезенте вокруг него. Что-то он нам расскажет?
   Он оглядел ребят и начал:
   – Слушайте меня, вот что я узнал в правлении: рожь в колхозе поспела. Завтра с утра начнется уборочная. Колхоз принимает нас на работу на три дня, поставит на небольших участках, где невыгодно пускать комбайн. Нам специально выделяется трактор с прицепной косилкой. Скошенную косилкой рожь мы будем вязать в снопы, а снопы ставить в копны, чтобы их не мочил дождь. С нами пойдет звеньевая – будет нас учить.
   – Снопы вязать? – недоверчиво спросил Гриша.
   – Подождите, я не кончил. За нашу работу колхоз утром и вечером все эти дни будет нам давать молоко. А молодую картошку для обеда дежурные должны сами на поле копать. Но слушайте самое интересное: колхоз обещал нас довезти на машине до села Угодичи. Это напротив Ростова, на другой стороне озера Нёро. А озеро мы переплывем на пароходе. Согласны?
   Ребята закричали и запрыгали столь неистово, что зашатались поставленные друг на друга парты.
   – А если опять будет дождь, машина опять не проедет? – недоверчиво спросила Лида.
   – Тогда пойдем пешком, – отрезал Николай Викторович.
   Гриша оставил дежурными четырех самых немощных инвалидов и повел отряд в поле.
   Вчера в дождь мы и не заметили: село-то, оказывается, стоит на высоком берегу речки. На той стороне до самого горизонта синели сплошные леса.
   А над лесами раскинулось голубое небо, переполненное маленькими белыми облачками-барашками, светлыми сверху и темными снизу. Такие облачка предвещали хорошую погоду.
   Мы подошли к ржаному полю. Трактор пыхтел, медленно обходя золотую рожь, и вел за собой косилку с четырьмя синими «руками». «Руки» попеременно поднимались, захватывали стоящие колосья и подминали их под невидимый нож.
   Тракторист, чумазый и веселый, проезжая мимо нас при очередном круге, неизменно улыбался, показывая ослепительный ряд зубов, и махал нам испачканной автолом рукою.
   Степенный дедушка-прицепщик с седой бородой-лопатой, обутый в большущие белые валенки, даже не поворачивал в нашу сторону голову и только время от времени деловито нажимал на рычаг косилки, сбрасывая очередную охапку соломы.
   Звеньевая тетя Нюша, крепкая загорелая женщина с жилистыми голыми руками, смущенно хмурила обветренные брови. Возможно, она впервые в жизни занялась преподавательской деятельностью. Собрав всех нас вокруг себя на свежескошенном участке поля, она нагнулась, подняла пучок соломы и скрутила из него жгут-свясло, потом нагнулась вновь, обеими руками сгребла скошенную охапку, подровняла ее колосок к колоску, подсунула под нее свясло, придавила коленкой и окрутила свясло вокруг охапки узлом. Так ее проворные руки связали сноп.
   Стали вязать снопы и все наши, правда не столь быстро и не столь умело.
   – Вяжи туже! – кричала тетя Нюша. – А этот малыш вряд ли справится.
   Ленечка багрово покраснел. Нет ничего обиднее для мальчика, когда преуменьшают его возраст.
   Николай Викторович обхватил сразу большую охапку.
   – Что у тебя руки такие загребущие, надо вязать тихонечко! – Голос у тети Нюши был сердитый, а глаза веселые-веселые, и улыбалась она заразительно весело.
   – А если я не могу тихонечко? – отвечал, нимало не смутившись, Николай Викторович.
   Снопы вязали и тугие и совсем растрепанные. Когда их набралось достаточно, тетя Нюша приступила ко второму уроку. Она взяла сноп, поставила его колосьями вверх, к нему прислонила другой. Ребята подтащили еще снопы. Тетя Нюша со всех сторон прислонила их к первым двум. Из девяти снопов получился шалашик. Десятый сноп она надломила пополам, распушила колосья и водрузила сверху в виде крыши колосьями вниз. Так получилась «бабка». Снопы в «бабке» хорошо высохнут, и вода с них во время дождя будет свободно стекать.
   Ребята разделились: часть продолжала вязать снопы, иные занялись «бабками».
   – Не так, – учила тетя Нюша, – все снопы под одну крышу. Ой, какая «баба» пьяная!
   Соломенное сооружение Ленечки рухнуло. Вова воздвиг нечто лохматое и кривобокое.
   Но скоро мы все научились вязать тугие снопы, ставить ровные «бабки».
   – Ну, дело наладилось, – весело сказала тетя Нюша, – поеду посмотрю, как комбайн работает.
   Она уехала на велосипеде. Поле запестрело голубыми и красными майками, золотыми шалашиками «бабок». Мои сооружения мне казались самыми красивыми.
   Трактор все тарахтел, объезжая уменьшающийся нескошенный участок, косилка все махала своими «руками».
   Мы скоро сделали открытие: тракторист, проезжая мимо нас, оказывается, подмигивает и машет рукой не всем нам, а только одной Гале. Завидев трактор, мы поднимали головы, следили за ним и потихоньку пересмеивались. Галя делала вид, что тракторист нисколько ее не интересует.
   Дед-прицепщик наконец заметил проделки своего напарника, затопал белыми валенками и проворчал:
   – Давай, давай, кончать надо! Чего на москвичку загляделся?
   Тракторист скосил всю рожь и, помахав последний раз своей избраннице, уехал.
   – Пока все «бабки» не поставим, не уйдем! – крикнул Николай Викторович.
   Никто ему не ответил, все продолжали еще усерднее нагибаться…
   Подъехала на велосипеде тетя Нюша.
   – Уже кончаете? Ну, молодцы! Завтра на другое поле переходить. – Она улыбнулась и поправила выбившуюся из-под платка прядь волос.
   Пришли мы домой усталые, ныла спина, от соломы распухли руки. Но утомление это неизъяснимо приятно растекалось по всем членам.
   Уничтожив уйму картошки, мы принялись за лакомое для туриста внеочередное блюдо – яичницу-глазунью. Дежурные сумели раскокать шестьдесят четыре яйца, не разбив ни одного желтка, и поставили прямо на пол колхозную сковородищу размером чуть побольше богатырского щита.
   Следующие два дня, несмотря на Жаркую погоду, мы работали с еще большим старанием. На третий день во время обеда подъехал на машине бригадир, грузный мужчина в темной толстовке. Он показался мне очень живым и общительным. Его прищуренные глаза, румяные, круглые щеки, пышные моржовые усы – все посмеивалось, глядя на нас.
   – Здравствуйте, приятного аппетита! Так вот вы какие, москвичи!
   – Садитесь с нами кушать! – крикнула Танечка.
   – Нет, спасибо! – И вдруг лицо бригадира сделалось сразу строгим, озабоченным, и даже усы обвисли. – За ваш труд благодарим, конечно, – торопливо сказал он, – да ведь машина за вами пришла, вы как-нибудь поскорее…
   Мы узнали: машина должна успеть сегодня вечером отвезти колхозников в районный центр. Туда впервые за время существования этого центра приехал на гастроли настоящий цирк, с учеными собачками и даже с морским львом.
   Всевозможные наши вещи – распотрошенные рюкзаки, куртки, кеды, одеяльные чехлы, несвернутые палатки, посуда и все прочее – в полнейшем хаосе сплошь завалили оба класса школы и сени.
   Началась сумасшедшая скоростная погрузка. Иные ребята, хватая подряд что попало, торопились к автомашине, другие стояли в кузове, принимали и пытались хоть кое-как разложить вещи. Грузчики бежали за новыми связками одежды.
   – Я говорю, свертывай палатки, – шепотом понукал Николай Викторович. – Вова, чего стоишь?
   – Где мой купальник? Кто стащил мой купальник? – басом возмущалась Лида.
   – Николай Викторович, Николай Викторович, я сейчас, я быстренько, – прыгал вокруг автомашины Гриша.
   Четыре девочки в неистовой спешке мыли в школе полы, четыре мальчика расставляли парты.
   Постепенно собралась толпа провожающих. Несметное количество ребятишек всех возрастов окружило нас; приплелся бородатый дед-прицепщик в своих белых валенках; явились звеньевая тетя Нюша и нянечка тетя Настя.
   Николай Викторович и я крепко пожали всем взрослым руки.
   На машине мы разместились поплотнее и поближе к переду.
   Шофер, молодой парень в цветастой тюбетейке, медленно обошел машину, деловито постукал каблуком по скатам, проверил борта.
   – Ты смотри там, поскорее! – кричали из толпы девушки. Шофер невозмутимо посмотрел на часы, не торопясь сел в кабину.
   – Погостите у нас еще! – махала нам вслед тетя Нюша.
   – До свидания, до свидания! – кричали мы.
   Мы покатили по сельской улице и у последнего дома свернули налево, вниз к реке. Спуск был крутой, но шофер почти не тормозил. Через реку мы переедем вброд. Шофер с ходу въехал в прозрачную воду.
   Стайки рыбок прыснули в стороны, вода забурлила, замутилась…
   «Му-у-у-чители! Му-у-у-чители!» – человечьим отчаянным плачем рыдала машина, пересекая реку; добралась до середины русла и вдруг забуксовала.
   Мы затихли и, замирая от ужаса, глядели, как машина едва-едва продвигалась вперед и все плакала: «Му-у-у-чители! Му-у-у-чители!»
   Все глубже зарывались передние колеса. Вода клокотала, поднимая желтую пену. Машина захлебывалась…
   Бац! Точно хлопнул выстрел.
   Мотор замолк. В глушитель попала вода. Первые тридцать секунд мы сидели как окаменелые.
   Голос Николая Викторовича нарушил молчание:
   – Все вылезайте!
   Скинув кеды, начальник похода первый спрыгнул в воду. Ребята спешно разулись, поддернули шаровары, один за другим попрыгали в воду и окружили машину.
   – Доктор, протяните ноги, – коротко приказал подошедший к борту Николай Викторович. – Я вас перенесу.
   – Что вы! Что вы! Мне, право, неудобно!
   – Очень удобно! Пока вас не увидели деревенские, – торопил Николай Викторович.
   Я осторожно перекинул через борт сперва одну ногу, потом другую, обнял Николая Викторовича и превратился в живой рюкзак на его плечах. Он подхватил меня под коленками и, колыхаясь, понес. За своей спиной я услышал чей-то сдавленный смешок. Наконец Николай Викторович потихоньку спустил меня на зеленый берег. Я уселся на бугорке и стал наблюдать.
   Нахмуренный шофер с трудом стянул свои хромовые сапоги и побрел по воде к радиатору. Тюбетейка с его головы слетела, кудлатые черные волосы растрепались.
   Все наши окружили машину. Перед залило до самых фар, залило подножки; задние колеса наполовину ушли в воду…
   Николай Викторович попробовал было приподнять машину сзади. Рессоры скрипнули, колеса дернулись, но с места не сдвинулись.
   А уже сверху, с горы, кубарем летели все провожавшие нас ребятишки. За ними торопились взрослые: бригадир, тетя Нюша, тетя Настя, дед-прицепщик и другие.
   – Что же ты, голова садовая! Правее бы надо! Там совсем мелко! – стыдил шофера дед-прицепщик.
   И каждый взрослый, когда подходил к берегу, непременно бросал презрительное: «Правее бы надо!»
   Шофер, весь потный, растрепанный, позабыл о своей медлительной важности. Ни на кого не глядя, он наклонился над радиатором и стал что-то там протирать тряпкой.
   Ленечка, держась за поднятые шаровары, осторожно подошел к нему и деловито спросил:
   – Товарищ шофер, мы скоро поедем дальше?
   Тот зловеще промолчал.
   – Да, пожалуй, не видать колхозникам морского льва, – тяжело вздохнул я.
   Ребята – и наши и деревенские – вздумали купаться. С криками они забрызгались и заплясали вокруг машины.
   – Где трактор? – спросил бригадир деда-прицепщика.
   К счастью, трактор только что приехал в село «обедать». Дед во всю прыть помчался в гору в своих белых валенках, и через пять минут…
   О, какая это была чарующая музыка! Мы услышали бодрое тарахтенье трактора. Избавитель показался из-за плетней огородов, повернул и поехал вниз. Лязгали гусеницы, клубами поднималась пыль, шарахались куры…
   «Вот-вот-вот вытащу! Вот-вот-вот вытащу!» – хвалился трактор.
   Удалой тракторист лихо подъехал к берегу, лихо развернулся и ринулся в воду. Вода под гусеницами замутилась, закипела. Но тракторист смотрел не только вперед, а то и дело вертел головой туда-сюда. Я понял: он искал Галю.
   Галя тут же отделилась от толпы девочек и встала в деланно-задумчивой позе посреди реки.
   Тракторист ее заметил, сверкнул зубами, белками глаз, помахал своей измазанной рукой… и отвернулся. Нельзя: слишком ответственное дело доверили ему. Он переправил трактор на тот берег, остановился, кинул трос шоферу.
   Шофер привязал трос под водой за перед машины и вскочил в кабину.
   – Давай! – крикнул он.
   Трактор затарахтел. Толпа настороженно притихла…
   «Вот-вот-вот вытащу!»
   Натянутый трос загудел. Гусеницы трактора зарылись в землю, но машина не сдвинулась… Ясно, тянуть в гору он не мог.
   Трактор начал отчаянно кидаться то правее, то левее. От него, как от загнанной лошади, пошел пар. Он испахал всю землю…
   «Вот-вот-вот вытащу!»
   Но грузовик все стоял. Передние колеса глубоко зарылись в песок. Николай Викторович, Вася, Миша с одной штыковой лопатой, с двумя саперными стали неистово разгребать в мутной воде невидимый песок.
   Все, кто был в реке, подбежали к машине; кряхтя и пыхтя, принялись нажимать на задний борт.
   Но машина даже не шевельнулась.
   «Рюкзаки за плечи и айда до Ростова пешком», – подумал я.
   Дед-прицепщик не выдержал, скинул свои любимые валенки, засучил штаны и уперся плечом в левый борт.
   Сдвинулась машина! Пошла, пошла, пошла…
   «Вот-вот-вот вытащу!» – ликовал трактор и вытащил машину прямо на травку.
   – Ура-а! – закричали все – и труженики, стоявшие в воде, и наблюдатели с обоих берегов.
   Шофер залез под машину, что-то там потрогал, покрутил, вылез, сел в кабину. Мотор заработал.
   – Ты смотри там, поскорее! – кричал бригадир.
   – Не беспокойтесь, поспею, – самым спокойным голосом отвечал шофер, поправляя расческой волосы.
   К нему снова вернулась его невозмутимая деловитость.
   Ребята попрыгали через борта в кузов. Все уселись, и мы поехали. Нам помахали вслед. Машина вползла в гору, прибавила ходу и затряслась по лесной дороге. Ветви хлестали по кабине, по бортам, мы едва успевали увертываться.
   Наконец машина выскочила из леса на ровную обкатанную дорогу. Шофер еще прибавил ходу.
   По обеим сторонам большака на ярко освещенных солнцем ржаных полях шла уборочная. Самоходный комбайн, похожий на сказочный корабль удальца Садко, окутанный золотым облаком пыли, медленно плыл по золотому полю, прокашивая широкую дорогу. Дальше, за лощиной, плыл другой комбайн. А по ту сторону овражка махала синими «руками» косилка.
   Я сидел сбоку, у борта машины, придерживая рукой шляпу. Ветер свистел в ушах. А мы всё мчались вперед и вперед, мимо деревень и березовых рощиц, через поля и луга, спускались в долины, поднимались в горы…

Глава шестнадцатая
НАКОНЕЦ НАПАЛИ НА СЛЕД

   Шофер остановил машину. Приехали! Через открытый задний борт мы дружно принялись выкидывать все наше запыленное имущество. Я неловко соскочил на траву, потирая затекшие от бешеной езды поясницу и ноги…
   – Смотрите! – звонко закричала Галя.
   И уже все забыли о мучительной поездке, забыли крикнуть вслед отъезжавшей машине «спа-си-бо».
   Так это было неожиданно! Мы очутились на самом берегу огромного светло-голубого ростовского озера Нёро!
   Мелкие барашки облаков плыли по светлой лазури неба. Волны тихо плескались о берег. Мы встали все рядом, полной грудью вдыхали свежий, отдающий рыбой озерный воздух и глядели во все глаза…
   Черная лодка с белым парусом плыла с того берега. Белые чайки с криком носились над самой водой. А там вдали, по ту сторону озера, словно повисли в воздухе кружевные, неясные очертания светло-голубого сказочного города.
   – Ребята, ребята, пароход идет! – крикнул Гриша.
   К деревянным мосткам пристани, тарахтя колесами, подплыл маленький голубой, как озеро Неро, пароходик. Сели мы, село несколько пассажиров, все больше колхозники, которые везли на рынок овощи – морковку, свеклу, зеленый лук.
   И мы поплыли прямиком через озеро в Ростов.
   Конечно, мы разместились на носу, на палубе, соорудив из рюкзаков настоящий курган. Свежий ветер дул нам в лицо, холодил плечи…
   Умели наши предки выбирать места для городов! Во Владимире они не испугались таскать камни на вершину холма, а здесь раскинули город на самом берегу озера.
   Кремль и окружающие его дома были белыми, ослепляюще белыми, как парус на лодке. Любоваться Ростовом надо именно отсюда, с озера, как любовались когда-то дружинники Андрея Боголюбского, приплывавшие сюда на ладьях.
   Я вспомнил сказку:
   Остров на море лежит, Град на острове стоит, С златоглавыми церквами, С теремами да садами.
   Казалось, что стоит город на острове посреди беспредельно широкого моря. Не на том ли острове Буяне, где правил князь Гвидон?
   По обе стороны кремля раскинулись пышные сады; крыши белых зданий выглядывали из-за зелени деревьев. В отличие от пушкинской сказки, главы бесчисленных церквей и башен ростовского кремля были серебряные, и только одна небольшая главка высовывалась из-за стен, сверкая золотом.
   Колеса парохода работали ритмично, повторяя одну и ту же музыкальную фразу. Ростов приближался. Из города пушкинских сказок он постепенно превращался в большой промышленный, современный город. Теперь я видел не только белый кремль – показались кирпичные многоэтажные корпуса и тонкие трубы фабрик. А вдали, за городом, на фоне неба обозначилась высочайшая полупрозрачная стрелка – башня трансляции телевизионной передачи.
   Мы встали вдоль перил на носу парохода и во все глаза смотрели на город.
   Усатый старичок колхозник, силясь свернуть на ветру козью ножку, угощал нас оранжевыми пальчиками моркови и охотно рассказывал. Мы узнали, что ростовский район издавна славится своими овощами и самый лучший на свете лук – ростовский.
   – А нам сказали – суздальский, – пискнул Ленечка. Старичок даже чуть не выронил цигарку.
   – Чего? – воскликнул он. – Кто тебе сказал?
   – Нам в суздальском музее так объяснили, – не унимался Ленечка.
   – Выдумают такое! Да от суздальского лука только чихают да кашляют, а от нашего лука даже такой молодец горючими слезами зальется. – Старичок показал на Николая Викторовича, повернулся к нам спиной, достал газету, надел очки и стал читать. Видно, он очень обиделся на Ленечку.
   Николай Викторович подошел ко мне и, неожиданно краснея, смущенно шепнул:
   – Поиски березовых книг надо начинать с музея, но сейчас уже поздно, музей закрыт. Давайте сперва пойдем на почту разговаривать с Москвой, а потом отправимся хлопотать о ночлеге.
   «Вообще-то я недавно говорил с женой, пожалуй, могу и обождать», – подумал я про себя. Но я догадывался о нетерпении молодого супруга и потому сказал, что готов вместе с ним прогуляться по городу.
   Пароходик долго целился, наконец причалил, и мы сошли на берег. Ребята остались нас ждать на пристани.
   Телефонный разговор Николая Викторовича был удручающе неудачен… Иры он не застал. Соседка по квартире не без злорадства ему объявила, что Ирина Георгиевна уехала куда-то на дачу. На вопросы покинутого супруга, надолго ли уехала и не собирается ли она в дальний туристский поход, соседка насмешливо ответила: «Право, мне не докладывали».