Голон Анна. Анжелика (Анжелика - Маркиза ангелов)

   - И... часто вы это делаете? - спросила Анжелика, не в силах сдержать дрожь.
   - Довольно часто. Так что, видите, не такой уж я милый.
   Помолчав, Анжелика тихо сказала:
   - В каждом человеке столько противоречивого. Можно быть очень злым и одновременно очень милым. Почему вы выбрали себе такое ужасное ремесло?
   - Я уже говорил вам, что очень беден. Отец оставил мне в наследство только свою должность адвоката и долги. Но, судя по всему, кончу я .тем, что стану толстокожим человеконенавистником, самым злобным сычом.
   - Что это значит?
   - Так называют полицейских подданные его величества Великого Керза, предводителя всех воров.
   - Они уже знают вас?
   - Главным образом, они знакомы с моей собакой.
   ***
   Они вышли на улицу Тампль, всю в рытвинах, наполненных жидкой грязью, через которые были перекинуты доски. Всего несколько лет назад в этом квартале находились огороды, так называемые "посадки Тампля", и даже сейчас еще между домами виднелись грядки с капустой, и паслись козы.
   Показалась крепостная стена, над которой возвышалась зловещая старинная башня Тамплиеров.
   Дегре попросил Анжелику подождать минутку и вошел в лавку галантерейщика. Вскоре он вышел в новых брыжах, правда, без кружев, завязанных лиловым шнурком. Из-под рукавов его плаща выглядывали белоснежные манжеты. Карман его как-то странно оттопыривался. Когда Дегре доставал платок, оттуда чуть не выпали длинные четки. Хотя он был все в том же поношенном плаще и коротких штанах, он вдруг приобрел какой-то весьма почтенный вид. По-видимому, это объяснялось еще и выражением его лица, во всяком случае, Анжелика уже не решалась говорить с ним прежним непринужденным тоном.
   - Сейчас у вас вид набожного магистрата, - сказала она в замешательстве.
   - А разве не такой вид должен быть у адвоката, который сопровождает молодую даму к ее брату-иезуиту? - спросил Дегре, с почтительным и смиренным видом приподнимая шляпу.
   Глава 39
   Подойдя к высоким зубчатым стенам Тампля, за которыми вздымался целый лес готических башен и самая высокая среди них - мрачная башня Тамплиеров, Анжелика даже не подозревала, что вступает на тот кусочек земли Парижа, где человек, как нигде, может жить свободно, в полной безопасности.
   Эта укрепленная крепость, некогда вотчина монахов-воинов, так называемых тамплиеров, а потом - рыцарей мальтийского ордена, с древних времен обладала привилегиями, которые признавал даже сам король: здесь не платили налогов, здесь не имели никакой власти ни полиция, ни другие административные органы, и несостоятельные должники спасались за стенами Тампля от ареста. В течение многих веков он был убежищем незаконнорожденных отпрысков знатных вельмож. И нынешний хозяин Тампля, великий приор герцог Вандомский был незаконным сыном Генриха IV и самой знаменитой его любовницы Габриэль д'Эстре.
   Анжелика не знала об этих привилегиях маленького городка, находившегося в самом сердце большого города, и, когда она шла по подъемному мосту, ее охватило какое-то гнетущее чувство. Но по ту сторону сводчатых ворот ее встретило удивительное спокойствие.
   Тампль уже давно утратил свой воинственный дух. Теперь он являл собою мирное убежище, которое давало своим счастливым обитателям большое преимущество: они могли вести уединенную и в то Же время светскую жизнь. В аристократическом квартале Тампля Анжелика увидела перед роскошными отелями де Гиза, де Буффлера и де Буабудрана вереницу экипажей.
   Под сенью массивной башни Цезаря стоял добротный дом иезуитов, где жили и куда приходили отдохнуть от мирской суеты члены ордена, в особенности те, которые являлись духовными отцами знатных особ двора.
   В вестибюле мимо адвоката и Анжелики прошел священник, похожий на испанца; лицо его показалось Анжелике знакомым. Это был духовник юной королевы Марии-Терезии, привезенный ею с берегов Бидассоа вместе с двумя карликами, старшей камеристкой Молиной и молоденькой Филиппой.
   Дегре попросил семинариста, который впустил их в дом, передать преподобному отцу де Сансе, что некий адвокат хочет поговорить с ним о графе де Пейраке.
   - Если ваш брат ничего не знает об этом деле, иезуиты могут закрывать свою лавочку, - сказал Дегре Анжелике, пока они ожидали в маленькой приемной. - Я часто думал, что если бы мне, паче чаяния, поручили заняться делами полиции, я бы использовал методы иезуитов.
   Вскоре в приемную быстрым шагом вошел отец де Сансе. Он с первого же взгляда узнал Анжелику.
   - Дорогая сестра! - сказал он.
   И, подойдя к ней, по-братски поцеловал ее.
   - О, Раймон, - прошептала она, ободренная таким приемом.
   Раймон пригласил их сесть.
   - В каком состоянии находится это прискорбное дело?
   Вместо Анжелики, которая была настолько взволнована встречей собратом, измучена всем пережитым за последние три дня и обессилена энергичным врачеванием мэтра Жоржа, что не могла собраться с мыслями, ответил Дегре.
   Он сухо изложил суть дела. Граф де Пейрак находится в Бастилии по обвинению - тайному! - в колдовстве. Обвинение усугубляется тем фактом, что граф вызвал неудовольствие короля и недоверие со стороны весьма влиятельных особ.
   - Знаю, знаю, - бормотал иезуит.
   Он не сказал, кто так хорошо осведомил его, но, пристально посмотрев на Дегре, внезапно спросил:
   - Какой путь, по-вашему, мы должны избрать, мэтр, чтобы спасти моего несчастного зятя?
   - Думаю, что в данном случае лучшее - враг хорошего. Граф де Пейрак, бесспорно, стал жертвой дворцовой интриги, о которой не подозревает даже сам король и которую возглавляет одна весьма высокопоставленная особа. Я не буду называть имен.
   - Правильно делаете, - живо склонился к нему отец де Сансе, а Анжелике при словах Дегре показалось, будто перед ее глазами промелькнула в профиль хитрая мордочка белки.
   - Глупо пытаться расстроить замыслы людей, имеющих деньги и влияние. На графиню де Пейрак уже трижды покушались. Опыт достаточно убедительный. Придется смириться и подумать о том, какие пути у нас есть, чтобы действовать в открытую. Граф де Пейрак обвиняется в колдовстве. Так пусть тогда его судит церковный суд. И вот здесь-то, отец мой, ваша помощь будет очень ценной, ведь все мои действия, действия - не скрою - адвоката малоизвестного, ничего не дадут. Для того чтобы посчитались с моими доводами, я должен выступать как адвокат графа де Пейрака, а следовательно, нужно, чтобы его судили и разрешили бы взять защитника. Думаю, что вначале у них и в мыслях этого не было. Но графиня де Пейрак обращалась к некоторым высокопоставленным особам при дворе, и это пробудило в короле совесть. Теперь я не сомневаюсь, что суд состоится. Вам же, отец мой, надо добиться той единственной приемлемой формы суда, где мы будем избавлены от предвзятости и подлогов господ из гражданского суда.
   - Я вижу, мэтр, вы не обманываетесь насчет вашей корпорации.
   - Я не обманываюсь ни на чей счет, отец мой.
   - Правильно делаете, - одобрил Раймон де Сансе.
   Затем он пообещал повидаться с некоторыми особами, имен которых не назвал, и заверил адвоката и сестру, что осведомит их о результатах предпринятых им шагов.
   - Ты, кажется, поселилась у Ортанс?
   - Да, - вздохнув, ответила Анжелика.
   - Кстати, - вмешался Дегре, - мне пришла в голову одна мысль. Не могли бы вы, отец мой, пользуясь своими связями, подыскать графине, вашей сестре, моей клиентке, скромную квартирку в Тампле? Вы же знаете, ее жизнь по-прежнему в опасности, а в ограде Тампля никто не решится пойти на преступление. Всем известно, что герцог Вандомский, великий приор Франции, строго охраняет свою вотчину от всяких злоумышленников и всегда вступается за тех, кто попросил у него убежища. Покушение, совершенное на территории, где властвуют его законы, получит такую огласку, которая нежелательна никому. И наконец, графиня де Пейрак могла бы поселиться здесь под другой фамилией, что запутало бы следы. И добавлю еще - она немного отдохнула бы, а это так необходимо для ее здоровья.
   - Ваш план представляется мне весьма разумным, - согласился отец де Сансе. Подумав, он вышел и вернулся с листком бумаги, на котором написал следующий адрес: "Вдова Кордо, хозяйка дома на Карро дю Тампль".
   - Домик у нее скромный, даже скорее бедный, но у тебя там будет просторная комната, и ты сможешь столоваться у этой самой Кордо, в обязанности которой входит следить за домом и сдавать три или четыре свободные комнаты, которые там имеются. Я знаю, ты привыкла к большей роскоши, но, мне кажется, там ты будешь в тени, а это, как считает мэтр Дегре, для тебя необходимо.
   - Хорошо, Раймон. - послушно ответила Анжелика и уже более горячо добавила:
   - Спасибо тебе, что ты веришь в невиновность моего мужа и помогаешь нам бороться против несправедливости, жертвой которой он оказался.
   Лицо иезуита приняло суровое выражение.
   - Анжелика, я пощадил тебя, потому что твой несчастный вид возбудил во мне чувство жалости. Но не думай, что я проявлю хотя бы малейшую снисходительность к твоему мужу, который вел скандальный образ жизни и вовлек в него тебя, за что теперь ты очень жестоко расплачиваешься. И в то же время вполне естественно, что я хочу помочь своей сестре.
   Анжелика уже раскрыла рот, чтобы возразить ему, но одумалась. Да, она уже научилась быть смиренной.
   И все-таки до конца она не смогла сдержать свой язык. Когда они выходили, Раймон рассказал Анжелике, что их младшая сестра, Мари-Агнесс, благодаря его протекции получила должность, к которой все так стремятся, она - фрейлина королевы.
   - Прекрасно! - воскликнула Анжелика. - Мари-Агнесс в Лувре! Я не сомневаюсь, что там она разовьется очень быстро и всесторонне.
   - Госпожа де Навай особо занимается воспитанием фрейлин. Это очень милая дама, мудрая и благоразумная. Я только что имел беседу с духовником королевы, и он сказал мне, что королева требует от своих фрейлин безупречного поведения.
   - Ты или слишком наивен...
   - О, этого недостатка наши настоятели не прощают!
   - Тогда не будь лицемером, - не выдержала Анжелика.
   Раймон продолжал приветливо улыбаться.
   - Я с радостью убеждаюсь, что ты осталась прежней, дорогая моя сестра. Желаю тебе обрести спокойствие в том обиталище, которое я указал тебе. Иди, я помолюсь за тебя.
   ***
   - Да, замечательный народ иезуиты, - заявил Дегре, когда они вышли. - И почему я не стал иезуитом?
   До самого квартала Сен-Ландри он философствовал на эту тему.
   Ортанс встретила сестру и адвоката с откровенной враждебностью.
   - Чудесно! Чудесно! - говорила она, всем своим видом показывая, какого труда стоит ей сдерживать себя. - Я замечаю, что после каждой отлучки ты возвращаешься все в более плачевном виде. И конечно, всегда в сопровождении мужчины.
   - Ортанс, это же мэтр Дегре.
   Ортанс повернулась спиной к адвокату, которого она не выносила, потому что он был плохо одет и слыл распутником.
   - Гастон! - позвала она. - Идите-ка взгляните на свою свояченицу. Надеюсь, это излечит вас до конца дней ваших.
   Мэтр Фалло де Сансе и прежде не одобрял поведения жены, но, увидев Анжелику, он в изумлении открыл рот.
   - Бедное дитя, до чего вас довели!
   В это время в дверь постучали, и Барба впустила Гонтрана.
   Появление брата окончательно вывело Ортанс из себя, и она разразилась проклятиями:
   - Чем же я так провинилась перед богом, что он наградил меня такими братом и сестрой! Кто теперь поверит, что наша семья и в самом деле принадлежит к старинному знатному роду? Сестра заявляется в каких-то обносках! Брат постепенно докатился до того, что стал простым ремесленником, теперь дворяне и буржуа могут называть его на "ты", могут ударить палкой!.. Надо было засадить в Бастилию не только этого ужасного хромого колдуна, но и всех вас вместе с ним!..
   Анжелика, не обращая внимания на вопли сестры, позвала свою служанку, чтобы та помогла ей собрать вещи.
   Ортанс замолчала, переводя дух.
   - Можешь не стараться. Она ушла от тебя.
   - Как это так - ушла?
   - Очень просто! Какова хозяйка, такова и служанка! Ушла вчера с каким-то верзилой, который явился к ней, и нужно было слышать, какое у него произношение!
   Ошеломленная Анжелика, чувствуя себя ответственной за эту девочку, которую она увезла из родного Беарна, повернулась к Барбе.
   - Барба, не надо было отпускать ее, - сказала она.
   - Разве я знала, сударыня? - захныкала Барба. - В эту девчонку словно сам дьявол вселился. Она поклялась мне на распятии, что это ее брат.
   - Хм... Брат на гасконский лад. Там говорят "мой брат" про каждого, кто живет с тобой в одной провинции. Ну, что поделаешь! Мне хотя бы не придется тратиться на ее содержание...
   ***
   В тот же вечер Анжелика со своим маленьким сыном перебралась в скромный домик вдовы Кордо на Карро дю Тампль - так называлась рыночная площадь, куда стекались торговцы птицей, рыбой, парным мясом, чесноком, медом, салатом, так как любой, заплатив небольшую сумму бальи, получал право торговать здесь, причем цену он мог назначить, какую ему заблагорассудится, никто его не проверял и не облагал налогом.
   На рынке Тампля всегда было оживленно, многолюдно. Вдова Кордо, уже немолодая женщина, похожая скорее на крестьянку, чем на горожанку, сидела перед очагом, где едва теплился огонь, и пряла шерсть; она чем-то напоминала колдунью.
   Но в комнате было чисто, приятно пахло свежим бельем, кровать казалась удобной, а выложенный плитками пол для тепла был устлан соломенными подстилками, ибо дело шло к зиме.
   Госпожа Кордо распорядилась поставить колыбель для Флоримона, а также принести запас дров и кастрюлю кипятку.
   Когда Дегре с Гонтраном ушли, Анжелика накормила сына, а потом уложила его спать. Флоримон капризничал, требуя, чтобы пришли Барба и его маленькие кузены. Чтобы позабавить малыша, Анжелика спела его любимую песенку "Зеленая мельница". Рана на плече у нее почти совсем не болела, и, возясь со своим сынишкой, Анжелика немного отвлеклась. Хотя за последние годы она уже. успела привыкнуть к тому, что ее окружает многочисленная прислуга, но детство у нее было достаточно суровое, и потому она не впала в отчаяние, лишившись последней служанки.
   Впрочем, монахини, у которых она воспитывалась, тоже приучали ее к труду "на случай тяжких испытаний, которые небу будет угодно ниспослать нам".
   Когда Флоримон уснул и Анжелика легла в постель, застланную грубым, но чистым бельем, а ночной сторож, проходя мимо, прокричал: "Десять часов. Ворота заперты. Добрые люди Тампля, спите спокойно..." - ее вдруг охватило чувство облегчения и блаженства.
   ***
   Ворота заперты. И в то время как в окружавшем их большом городе начинается страшная ночная жизнь с ее шумными кабаками, крадущимися грабителями, убийцами, затаившимися за углом, с ворами-взломщиками, жители Тампля безмятежно засыпают под защитой высокой зубчатой стены. Ювелиры, подделывающие драгоценности, несостоятельные должники и издатели запрещенной литературы спокойно смыкают веки, уверенные, что завтра придет мирное утро. Оттуда, где уединенно стоял окруженный садами отель великого приора, доносились звуки клавесина, а из часовни и монастыря - латинские молитвы. Несколько рыцарей мальтийского ордена в черных сутанах с белыми крестами расходились по своим кельям.
   Шумел дождь. Анжелика спокойно уснула.
   Она записалась у бальи под безобидным именем госпожи Марен. Никто ни о чем ее не спрашивал. Первое время полная новых, весьма приятных впечатлений, она вела образ жизни молодой матери из простой среды, ничем не отличающейся от своих соседей, занятой лишь заботами о ребенке. Столовалась она у госпожи Кордо, где с ними разделяли трапезу пятнадцатилетний сын хозяйки, работавший подмастерьем в городе, и старый разорившийся торговец, сбежавший в Тампль от кредиторов.
   - Несчастье моей жизни, - любил говорить торговец, - состоит в том, что отец с матерью плохо воспитывали меня. Да, сударыня, они научили меня честности. А когда посвящаешь себя коммерции - нет худшего порока.
   Флоримону все расточали комплименты, и Анжелика очень гордилась им. Пользуясь каждой солнечной минуткой, она гуляла с ним по рынку вдоль прилавков, и торговки уверяли, что он похож на младенца Иисуса.
   Ювелир, мастерская которого примыкала к дому, где жила Анжелика, подарил мальчику красный крестик из фальшивого рубина.
   Надевая на шейку малыша это убогое украшение, Анжелика с горечью подумала: "Где-то теперь бриллиант в шесть каратов, который Флоримон чуть не проглотил в день свадьбы короля в Сен-Жан-де-Люзе?"
   В стенах Тампля среди других ремесленников жили и ювелиры, изготовлявшие фальшивые драгоценности, они перебрались сюда, чтобы не подчиняться тираническим законам корпорации парижских ювелиров, запрещавшей имитацию драгоценностей, и поэтому только в Тампле можно было приобрести дешевые безделушки, которые доставляли столько радости девушкам из простонародья. Этих девушек, приходивших сюда со всех концов столицы, свеженьких, хорошеньких, бедно одетых в темные, чаще всего серые платья - потому-то их и прозвали гризетками <От французского слова grise - серая.>, - всегда можно было встретить в Тампле.
   Во время прогулок Анжелика избегала заходить в ту часть Тампля, где находились роскошные отели богатых и знатных сеньоров - одни жили здесь потому, что им так нравилось, другие - из экономии. Анжелика побаивалась, как бы ее не узнали приезжающие сюда в гости дамы и господа, кареты которых с грохотом проезжали через потерну, но главное - боялась пробудить в своей душе сожаление об утраченном. Ей необходимо было полностью порвать с прежней жизнью. Впрочем, разве она и в самом деле не была женой бедного, всеми покинутого узника?
   Глава 40
   Но однажды, когда Анжелика с Флоримоном на руках спускалась по лестнице, она встретила женщину, живущую в соседней комнате, лицо которой показалось ей знакомым. Госпожа Кордо говорила Анжелике, что у нее живет одна молодая, очень бедная вдова, но держится она особняком и предпочитает прибавлять несколько денье к той скромной сумме, которую она вносит за пансион, лишь бы ей приносили еду в комнату. Анжелика мельком увидела очаровательное личико брюнетки с томным взглядом черных глаз, которые та быстро потупила. Имя этой женщины она не могла припомнить, но была убеждена, что где-то уже встречалась с нею.
   Когда Анжелика вернулась с прогулки, молодая вдова казалось, поджидала ее.
   - Вы графиня де Пейрак? - спросила она.
   Раздосадованная и несколько обеспокоенная, Анжелика пригласила ее в комнату.
   - Мы ехали с вами вместе в карете моей подруги Атенаис де Тонне-Шарант в день торжественного въезда короля в Париж. Я госпожа Скаррон.
   Теперь Анжелика вспомнила эту красивую, скромно державшуюся женщину, одетую так бедно, что они ее немного стыдились. "Вдова скрюченного Скаррона", так зло сказал тогда о ней брат Атенаис.
   Она нисколько не изменилась с тех пор, разве только платье ее стало еще более поношенным и заштопанным. Но воротник ее был белоснежным, и выглядела она так благопристойно, что это даже трогало.
   Как бы там ни было, но Анжелика была счастлива, что может поговорить с пуатевенкой. Она усадила ее у очага, и они вместе с Флоримоном полакомились вафельными трубочками.
   Франсуаза д'Обинье (таково было ее девичье имя) поведала Анжелике, что переехала в Тампль потому, что здесь можно три месяца не платить за комнату. Деньги у нее были на исходе, и кредиторы могли вот-вот выбросить ее на улицу. Она надеялась, что за эти три месяца добьется у короля или вдовствующей королевы, чтобы ей возобновили ту пенсию в 2000 ливров, которую при жизни получал от его величества ее муж.
   - Я почти каждую неделю хожу в Лувр и поджидаю короля на пути в часовню. Вы знаете, что, отправляясь из своих апартаментов на мессу, его величество проходит по галерее, где с его разрешения к нему могут обращаться просители. Там бывает много монахов, солдатских сирот и солдат-ветеранов, оставшихся без пенсии. Иногда нам приходится ждать подолгу. Наконец, король появляется. Не скрою, каждый раз, когда я вкладываю свое прошение в руку короля, у меня так бьется сердце, что я боюсь, как бы государь не услышал его стука.
   - Но пока что он не услышал даже вашей мольбы!
   - Да, но я не теряю надежды, что когда-нибудь она дойдет до него.
   ***
   Молодая вдова была в курсе всех придворных сплетен. Она рассказывала их весело и остроумно, и, когда она поборола в себе чувство скованности, тотчас проявилось ее удивительное обаяние. Казалось, ее нисколько не поразило, что блестящая графиня де Пейрак живет в столь жалкой обстановке, и она вела беседу так, словно находилась в светском салоне.
   Сразу же, чтобы предупредить нескромные вопросы, Анжелика рассказала госпоже Скаррон о себе.
   Она живет под вымышленным именем в ожидании, пока ее муж предстанет перед судом и будет оправдан, и тогда она снова сможет показаться в свете. Она умолчала, в чем обвиняют графа де Пейрака, так как Франсуаза Скаррон, несмотря на фривольные анекдоты, которые она рассказывала, была, по-видимому, очень набожна. Бывшая протестантка, принявшая католическую веру, она, после тяжких испытаний, ниспосланных ей судьбой, искала в религии утешения.
   В заключение Анжелика сказала:
   - Как видите, сударыня, мое положение еще более непрочно, чем ваше. Не стану скрывать, я никак не могу быть вам полезной в переговорах с людьми, к которым благоволит король, ведь многие из тех, кто еще совсем недавно занимал несравненно более низкое положение в обществе, чем я, теперь могут смотреть на меня свысока.
   - Да, приходится делить знакомых на две категории, - ответила вдова остроумного калеки, - на людей полезных и бесполезных для тебя. С первыми поддерживаешь отношения для протекции, со вторыми - для души.
   Обе женщины весело рассмеялись.
   - Почему вас совсем не видно? - спросила Анжелика. - Вы могли бы выходить к столу вместе с нами.
   - Нет, это выше моих сил! - вздрогнув, воскликнула Франсуаза Скаррон. - Вы знаете, один только вид старухи Кордо и ее сына вызывают во мне смертельный страх!..
   ***
   Удивленная Анжелика уже хотела было спросить, почему, но ее остановил донесшийся с лестницы какой-то странный звук, напоминавший звериное рычание.
   Госпожа Скаррон, подойдя к двери, открыла ее, но тут же, торопливо захлопнув, отпрянула.
   - Боже мой, там на лестнице сам дьявол!
   - Дьявол?
   - Во всяком случае, если это человек, то он абсолютно черный!
   Анжелика радостно вскрикнула и выбежала на лестничную площадку.
   - Куасси-Ба! - позвала она.
   - Да, да, это я, каспаша, - ответил мавр.
   И он, как черный призрак, выступил из темноты узкой лестницы. Одет он был в какие-то лохмотья, подвязанные веревками. Лицо серое, кожа отвисла. При виде Флоримона он засмеялся, бросился к просиявшему мальчику и протанцевал перед ним какой-то неистовый танец.
   Франсуаза Скаррон в ужасе выбежала и спряталась в своей комнате.
   Анжелика сжала руками виски, стараясь собраться с мыслями. Когда же... когда исчез Куасси-Ба? Нет, она никак не может вспомнить. Все спуталось в ее голове. С трудом ей удалось восстановить в памяти, что утром того страшного дня, когда она была на аудиенции у короля и чуть не погибла от руки самого герцога Орлеанского, Куасси-Ба сопровождал ее в Лувр. Но потом, она должна была признаться себе в этом, она совершенно забыла о своем мавре.
   Анжелика подбросила в огонь хворосту, чтобы Куасси-Ба мог высушить свои промокшие под дождем лохмотья, и покормила его, выложив на стол все, что смогла отыскать у себя. Он рассказал ей о своих злоключениях.
   В том большом дворце, где живет король Франции, Куасси-Ба долго-долго дожидался свою "каспашу". О, как это было долго! И все служанки, что проходили мимо, смеялись над ним.
   Потом наступила ночь. Потом его здорово избили палками. Потом он проснулся в воде, да-да, в воде, которая течет мимо этого большого дворца...
   "Его избили до потери сознания и бросили в Сену", - отметила про себя Анжелика.
   Куасси-Ба поплыл; наконец он достиг берега. Когда он снова проснулся, он был счастлив - ему показалось, что он у себя на родине. Над ним склонились трое мавров. Да, не арапчата, которых дамы берут себе в пажи, а трое взрослых мавров.
   - Ты уверен, что это тебе не приснилось? - удивленно спросила Анжелика. Мавры в Париже! По-моему, взрослых мавров здесь очень мало.
   Расспросив его поподробнее, она наконец поняла, что его подобрали негры, которых показывали на ярмарке в Сен-Жермене как какое-то чудо, те самые негры, что водили ученых медведей. Но Куасси-Ба не пожелал остаться с ними. Он боялся медведей.
   Закончив свой рассказ, Куасси-Ба вытащил из-под лохмотьев корзиночку и, встав на колени перед Флоримоном. дал ему два мягких хлебца, которые назывались овечьими, с золотистой корочкой, смазанной желтком и посыпанной зернами пшеницы. Хлебцы распространяли дивный аромат.
   - На что же ты их купил?