Страница:
Подгорный Охотник!
Ах, какого дурака свалял Айсур! Не поглядел, у кого кошелек тяпнул! Браслета на руке не приметил! А ведь не зря умные люди говорят: «У Подгорного Охотника красть – нет приметы хуже…»
Как ни странно, молодой вор не злился на того, кто избил его и отобрал добычу. Зависть – это да, зависть не то что в сердце – в печенках засела! Зависть к человеку, который держится так уверенно и ничего на свете не боится. Что ему городская стража? Он небось у драконов перед мордами шастал – и живой…
Отбросив неуместные раздумья, главарь сказал:
– В Бродяжьи Чертоги не пробиться. Переловят, как кроликов.
– А куда, на Старый Рынок? – деловито спросил Чердак.
– Там «крысоловы» не хуже нашего каждую щель знают. Попробуем добраться до «Шумного веселья». Говорят, у Аруза нора есть. Там и пересидим.
– Так он нас и пустил! – бухнул Айрауш.
Айсур и Чердак переглянулись. Иногда у их здоровенного спутника случались вспышки здравого смысла.
– Пустит! – ухмыльнулся Чердак, который в миг опасности соображал не хуже Вьюна. – Мы ему скажем: если нас, мол, «крысоловы» загребут, мы им про трактир такого набренчим – у Аруза все добро уйдет, чтоб от судейских отмазаться!
Ретивые стражники, вышибая дверь, изуродовали косяк. Теперь тут плотник нужен, а где ж его сейчас возьмешь, плотника-то?
Но хозяин сказал: в брызги разбиться, а дверь на место водрузить! Доказывать ему что-то было опасно, ибо слуги крепко перед ним провинились. Во время налета грабителей они оба (и старый и молодой) спрятались, забыв о своем долге: охранять дом и господина.
Старший, правда, пытался рассказывать, как сцапал было здоровенного разбойника, но тот, зверюга, отбился и ушел в окно… Хозяин оборвал эти неубедительные россказни, пообещал позже разобраться с трусливыми мерзавцами – а сейчас пусть немедленно приладят дверь, а то стыдно перед всей улицей Старого Менялы!
Перед слугами встал выбор: либо пускаться на поиски плотника в мятежном городе, либо как-то управляться самим.
Потолковав, они решили пока приладить дверь на одну петлю, а изнутри загородить вход тяжелым сундуком. Выходить пока можно и через черный вход.
Сказать легко, сделать труднее. Проклятая дверь не желала вставать на петлю. Уползала вбок, въезжала углом в косяк, норовила прищемить пальцы, умышляла стукнуть по голове…
Поэтому слуги обрадовались, когда ни с того ни с сего объявилась подмога: симпатичный белобрысый парнишка, чей-то раб, бежавший мимо с поручением. («Вижу – люди мучаются, так что ж не пособить?»)
Старый слуга не узнал в дружелюбном юноше «зверюгу-разбойника», помощь была принята охотно. Втроем они взгромоздили тяжелую дверь на место, дружно наплевав на то, что торчит она в проеме только для видимости, и присели на крыльце отдохнуть.
Чтобы вознаградить нежданного помощника, слуги на два голоса, перебивая друг друга, поведали ему леденящую душу историю о налете грабителей. Дайру широко распахнул глаза, ахал, охал и про себя умилялся полету фантазии рассказчиков.
Чуть позже, отойдя за угол, где ждали друзья, Дайру сказал им главное:
– Хозяин подтвердил стражникам, что Шенги ни в чем не виноват. Предлагал ему остаться пообедать. Но он отказался: мол, надо разыскать пропавших учеников. И ушел.
– Вот и славно! – обрадовалась Нитха. – В «Лепешке и ветчине» он прочитает записку и не будет волноваться. Куда идем, к Лаурушу?
– Далековато к Лаурушу, – осторожно сказал Дайру. – Еще стражники загребут…
– За что?! – возмутилась Нитха.
– А за просто так.
Нитха гневно огляделась, словно искала взглядом наглых стражников, которые сейчас ее арестуют «за просто так». Но улица была тиха и пустынна. Не стукнет калитка, не скрипнут ставни, не попадется навстречу прохожий…
Впрочем, прохожий-то из-за угла вывернулся – замурзанный беспризорник в рубахе до колен. Нитха безразлично мазнула по нему взглядом:
– Пусто как…
– Потасовка уползла вслед за шествием, – предположил Дайру. – До самого дворца. Там будет жарко, в богатых кварталах. Никакой стражи не хватит, чтоб утихомирить разбуянившийся город. Но мы сейчас как раз там, где легко нарваться на «крысолова». Потому и говорю: надо пересидеть где-нибудь… как насчет «Шумного веселья»?
– Это где меня рыжая дура за косы пыталась таскать? – капризно надула губки Нитха. – Что-то не хочется. Может, другое место найдем?
– Подумаешь, дура!.. Дуры есть везде. – Нургидана потянуло на философствование. – Не создали боги места, чтоб совсем без дур. Разве что мужская баня – так там дураки, да и не пустят тебя туда. – Он обернулся – быстро, почти незаметно, как учил его Шенги. – А кусочек «Шумного веселья» как раз за нами и тащится. Этот малек возле трактира ошивался оба раза, что мы там были.
Дайру и Нитха так же незаметно оглянулись. Не потому, что боялись спугнуть преследователя, а просто по привычке.
Беспризорник действительно увязался за их компанией. Близко не подходил, но и не отставал.
– Как ты их различаешь, этих воробьев? – сморщила носик девушка.
– На кошельки наши целится, – хмыкнул Дайру.
– Да?.. Ну, я ж его сейчас… – Нургидан обернулся и рявкнул: – А ну, брысь! Кишки на уши намотаю!
Как ни странно, беспризорник не шарахнулся прочь. Наоборот, он, словно получив разрешение говорить, метнулся вперед, грохнулся на колени перед девушкой и заголосил:
– Госпожа Нитха! Ради всех богов, выручай! Если не ты, так больше некому! Он же тебя искал… а теперь ему пропадать, да?..
Нитха отступила на шаг. На нее с неистовой мольбой, с последней надеждой глядели с треугольного чумазого лица серые глазищи, полные… неужели слез? Тех самых слез, что считаются на побережье позором для мужчины любого возраста?
– Ты… погоди, постой… – забормотала девушка в смятении. – Откуда ты меня знаешь? И кого я должна выручать?
– И с какой стати? – добавил Дайру, которому надоели приключения.
Мальчишка заставил себя успокоиться, поняв, что уже одержал пусть крошечную, но победу: его слушают!
– Потому тебя и знаю, что Щегол велел тебя сыскать, – объяснил он более вразумительно. – Помнишь, какая у Аруза вышла свалка?
– Помню. Ну?..
– Щегол мне два медяка дал: беги, мол, Чешуйка, следом, разузнай, что за красотка такая и где живет.
– Кое-кому, – сказал Нургидан задумчиво, – я напрасно ноги не повыдергивал…
– Я за вами увязался, еле догнал, – не дал себя сбить Чешуйка. – И все разузнал. На другой день прихожу в таверну – а вы уже там. И со Щеглом о чем-то журчите. Как вы ушли, я ему сказал: «Звать барышню Нитхой, в ученицах у Совиной Лапы состоит». Он засмеялся, дал мне еще медяшку и говорит: «Эх, Чешуйка, девчонок на свете – что комарья на болотах, а вот такой второй на свете не найдется!» Врезался он в тебя! Влип, как в смолу! А теперь… его схватили… его в рабство хотят…
И мальчишка обрушил на Нитху и ее спутников трагическую историю Щегла.
Нет, беспризорник не потерял голову настолько, чтобы выдать Аруза. Про коптильню он тоже не стал упоминать. Начал сразу с описания пленника, сидящего за решеткой в бандитском логове и ожидающего, когда придет шлюпка с корабля контрабандистов.
Затем Чешуйка выразительно проехался в адрес «поганого родича» Щегла, который предал родную кровь – то ли струсил, то ли какие-то счеты свел. И теперь вся надежда бедолаги-пленника – на девушку, которая на белом свете одна такая…
Все это мальчишка вывалил сумбурно, но отчаянно и жарко.
Трое друзей застыли в растерянности.
– Вообще-то это не наше дело… – неуверенно начал Дайру.
– …Но мы можем разыскать стражников! – твердо перебила его Нитха. – А мальчишка их отведет, куда надо.
Даже под слоем грязи было видно, как побледнел Чешуйка. Он шагнул назад, перепуганный, как бродячий зубодер, которому предложили удалить больной клык у дракона.
– Да я… да чтоб я… ни в жизнь… да чтоб я сдох!..
Дайру (который до того, как стать учеником Охотника, целое лето нищенствовал на рынках Издагмира) первым понял всю серьезность ситуации для мальчишки.
– Про стражу забудь, – объяснил он Нитхе. – Хочешь, чтоб этого ребенка живьем на ломти порезали? Если в трущобах узнают, что он навел «крысоловов»…
– А на кой нам «крысоловы»? – весело расправил плечи Нургидан. – Уж здешних-то крыс мы и сами погоняем! Сходим туда, поломаем, что под руку подвернется. До ужина успеем обернуться, солнце еще высоко.
Дайру безнадежно махнул рукой и, обернувшись к беспризорнику, выразительно произнес:
– Как тебя?.. Чешуйка, да?.. Эх, Чешуйка, Чешуйка, будь неладен тот миг, когда ты сунул в чужие дела свой побелевший от страха курносый нос!
У беспризорника слезы высохли от восхищения: до чего же складно журчит этот долговязый парень в ошейнике! Прямо как актер в бродячем цирке!
Загляни сюда стражники из тех, кто хватает по городу беглых мятежников, они бы ушли с досадой: не туда попали! А если бы «крысоловы» оказались настырными и вздумали цепляться к уважаемым гостям, Аруз и вся его семья клятвенно бы их заверили, что господа сидят тут с самого утра.
И не догадаться бы постороннему человеку, что эта троица недавно прибежала в «Шумное веселье». Да не в ворота прошли, а пробрались, таясь, через маленький огородик за сараями – потрепанные, чумазые, у одного на рубахе кровавое пятно: стрелой зацепило. И засуетилась семья Аруза: младшие дочери подали гостям воды умыться, старший сын принес из подвала ворох одежды. А жена Аруза, мастерица по части врачевания ран, вывихов и ушибов, наложила тугую повязку на ребра долговязому парню с волосами, похожими на ворох соломы.
И теперь все трое неспешно пили и закусывали, наслаждаясь сознанием того, что сегодняшние бурные события на время выпустили их из когтей.
Шершень, Красавчик и Недомерок бежали первыми, едва узнали об отряде, что шел на помощь осажденным. Их совершенно не волновало, что на окровавленных прибрежных улочках гибнут люди, которых они обманули красивыми речами и бросили в бой.
Мясникам вредно задумываться о заботах, мыслях и чувствах овец. Чего доброго, и нож не поднимется перерезать очередное горло, и баранина в рот не полезет…
Шершень наскоро потолковал с дружками о том, что городской и дворцовой страже не справиться с вспыхивающими по всему городу кострами мятежа. Да, толпа у верфей разогнана, но лишь потому, что два больших отряда стражи ударили почитай что в одну точку. А на весь город этих сволочей никак не хватит. И дурак будет Зарфест, если не бросит на улицы Аргосмира более грозные силы, чем «крысоловы» и «щеголи»…
И теперь разбойная троица беседовала о вещах, которые не имели никакого отношения к бунту.
– Мой «сосед» так и причитает, так и убивается! – смеялся Недомерок над древним чародеем, живущим в глубине его души.
– Из-за той кото-омки? – понимающе пропел Красавчик.
– Ну да, из-за пергамента, что сгорел. Прямо ручьем разливается: мол, какие планы погибли из-за жалкого раба…
– Не из-за раба, – уточнил Шершень, – а из-за придурка, что вышиб у него из руки котомку. Но Фолиант прав. Этот Шенги со своим выводком цыплят уже второй раз переходит нам дорогу. Надо ему тоже учинить что-нибудь сладкое…
Вдруг главарь умолк, устремив взгляд на свою пустую кружку. Никто не удивился резкому обрыву беседы. Дело понятное: Шершень со своим «соседом» разговаривает…
– Знаете, парни, – через некоторое время протянул вожак, обводя взглядом дружков, – мне сейчас Ураган дельное слово сказал. – А почему эта рукопись вообще у мальчишки была с собой? Почему он ее на праздник потащил, дома не оставил?
Его собеседники озадаченно притихли. А Шершень закончил веско:
– А от себя добавлю: на кой он этот пергамент в Издагмире не оставил? Зачем через Подгорный Мир в столицу поволок?
– Читал, мерза-авец! – догадался Красавчик.
– Мой Фолиант перестал голосить, – ухмыльнулся Недомерок. – И тоже говорит, что поганый щенок знает тайну источника Двенадцати Магов.
– Трина-адцати! – хохотнул Красавчик. – Твой Фолиант себя за-абыл!
– Ну, тайну из мальчишки вытряхнуть легко, – задумчиво протянул Шершень. – По косточкам паршивца разберем, а вытряхнем!
7
Ах, какого дурака свалял Айсур! Не поглядел, у кого кошелек тяпнул! Браслета на руке не приметил! А ведь не зря умные люди говорят: «У Подгорного Охотника красть – нет приметы хуже…»
Как ни странно, молодой вор не злился на того, кто избил его и отобрал добычу. Зависть – это да, зависть не то что в сердце – в печенках засела! Зависть к человеку, который держится так уверенно и ничего на свете не боится. Что ему городская стража? Он небось у драконов перед мордами шастал – и живой…
Отбросив неуместные раздумья, главарь сказал:
– В Бродяжьи Чертоги не пробиться. Переловят, как кроликов.
– А куда, на Старый Рынок? – деловито спросил Чердак.
– Там «крысоловы» не хуже нашего каждую щель знают. Попробуем добраться до «Шумного веселья». Говорят, у Аруза нора есть. Там и пересидим.
– Так он нас и пустил! – бухнул Айрауш.
Айсур и Чердак переглянулись. Иногда у их здоровенного спутника случались вспышки здравого смысла.
– Пустит! – ухмыльнулся Чердак, который в миг опасности соображал не хуже Вьюна. – Мы ему скажем: если нас, мол, «крысоловы» загребут, мы им про трактир такого набренчим – у Аруза все добро уйдет, чтоб от судейских отмазаться!
* * *
Слуги, привешивающие на место дверь, были сердиты и через слово поминали Серую Старуху.Ретивые стражники, вышибая дверь, изуродовали косяк. Теперь тут плотник нужен, а где ж его сейчас возьмешь, плотника-то?
Но хозяин сказал: в брызги разбиться, а дверь на место водрузить! Доказывать ему что-то было опасно, ибо слуги крепко перед ним провинились. Во время налета грабителей они оба (и старый и молодой) спрятались, забыв о своем долге: охранять дом и господина.
Старший, правда, пытался рассказывать, как сцапал было здоровенного разбойника, но тот, зверюга, отбился и ушел в окно… Хозяин оборвал эти неубедительные россказни, пообещал позже разобраться с трусливыми мерзавцами – а сейчас пусть немедленно приладят дверь, а то стыдно перед всей улицей Старого Менялы!
Перед слугами встал выбор: либо пускаться на поиски плотника в мятежном городе, либо как-то управляться самим.
Потолковав, они решили пока приладить дверь на одну петлю, а изнутри загородить вход тяжелым сундуком. Выходить пока можно и через черный вход.
Сказать легко, сделать труднее. Проклятая дверь не желала вставать на петлю. Уползала вбок, въезжала углом в косяк, норовила прищемить пальцы, умышляла стукнуть по голове…
Поэтому слуги обрадовались, когда ни с того ни с сего объявилась подмога: симпатичный белобрысый парнишка, чей-то раб, бежавший мимо с поручением. («Вижу – люди мучаются, так что ж не пособить?»)
Старый слуга не узнал в дружелюбном юноше «зверюгу-разбойника», помощь была принята охотно. Втроем они взгромоздили тяжелую дверь на место, дружно наплевав на то, что торчит она в проеме только для видимости, и присели на крыльце отдохнуть.
Чтобы вознаградить нежданного помощника, слуги на два голоса, перебивая друг друга, поведали ему леденящую душу историю о налете грабителей. Дайру широко распахнул глаза, ахал, охал и про себя умилялся полету фантазии рассказчиков.
Чуть позже, отойдя за угол, где ждали друзья, Дайру сказал им главное:
– Хозяин подтвердил стражникам, что Шенги ни в чем не виноват. Предлагал ему остаться пообедать. Но он отказался: мол, надо разыскать пропавших учеников. И ушел.
– Вот и славно! – обрадовалась Нитха. – В «Лепешке и ветчине» он прочитает записку и не будет волноваться. Куда идем, к Лаурушу?
– Далековато к Лаурушу, – осторожно сказал Дайру. – Еще стражники загребут…
– За что?! – возмутилась Нитха.
– А за просто так.
Нитха гневно огляделась, словно искала взглядом наглых стражников, которые сейчас ее арестуют «за просто так». Но улица была тиха и пустынна. Не стукнет калитка, не скрипнут ставни, не попадется навстречу прохожий…
Впрочем, прохожий-то из-за угла вывернулся – замурзанный беспризорник в рубахе до колен. Нитха безразлично мазнула по нему взглядом:
– Пусто как…
– Потасовка уползла вслед за шествием, – предположил Дайру. – До самого дворца. Там будет жарко, в богатых кварталах. Никакой стражи не хватит, чтоб утихомирить разбуянившийся город. Но мы сейчас как раз там, где легко нарваться на «крысолова». Потому и говорю: надо пересидеть где-нибудь… как насчет «Шумного веселья»?
– Это где меня рыжая дура за косы пыталась таскать? – капризно надула губки Нитха. – Что-то не хочется. Может, другое место найдем?
– Подумаешь, дура!.. Дуры есть везде. – Нургидана потянуло на философствование. – Не создали боги места, чтоб совсем без дур. Разве что мужская баня – так там дураки, да и не пустят тебя туда. – Он обернулся – быстро, почти незаметно, как учил его Шенги. – А кусочек «Шумного веселья» как раз за нами и тащится. Этот малек возле трактира ошивался оба раза, что мы там были.
Дайру и Нитха так же незаметно оглянулись. Не потому, что боялись спугнуть преследователя, а просто по привычке.
Беспризорник действительно увязался за их компанией. Близко не подходил, но и не отставал.
– Как ты их различаешь, этих воробьев? – сморщила носик девушка.
– На кошельки наши целится, – хмыкнул Дайру.
– Да?.. Ну, я ж его сейчас… – Нургидан обернулся и рявкнул: – А ну, брысь! Кишки на уши намотаю!
Как ни странно, беспризорник не шарахнулся прочь. Наоборот, он, словно получив разрешение говорить, метнулся вперед, грохнулся на колени перед девушкой и заголосил:
– Госпожа Нитха! Ради всех богов, выручай! Если не ты, так больше некому! Он же тебя искал… а теперь ему пропадать, да?..
Нитха отступила на шаг. На нее с неистовой мольбой, с последней надеждой глядели с треугольного чумазого лица серые глазищи, полные… неужели слез? Тех самых слез, что считаются на побережье позором для мужчины любого возраста?
– Ты… погоди, постой… – забормотала девушка в смятении. – Откуда ты меня знаешь? И кого я должна выручать?
– И с какой стати? – добавил Дайру, которому надоели приключения.
Мальчишка заставил себя успокоиться, поняв, что уже одержал пусть крошечную, но победу: его слушают!
– Потому тебя и знаю, что Щегол велел тебя сыскать, – объяснил он более вразумительно. – Помнишь, какая у Аруза вышла свалка?
– Помню. Ну?..
– Щегол мне два медяка дал: беги, мол, Чешуйка, следом, разузнай, что за красотка такая и где живет.
– Кое-кому, – сказал Нургидан задумчиво, – я напрасно ноги не повыдергивал…
– Я за вами увязался, еле догнал, – не дал себя сбить Чешуйка. – И все разузнал. На другой день прихожу в таверну – а вы уже там. И со Щеглом о чем-то журчите. Как вы ушли, я ему сказал: «Звать барышню Нитхой, в ученицах у Совиной Лапы состоит». Он засмеялся, дал мне еще медяшку и говорит: «Эх, Чешуйка, девчонок на свете – что комарья на болотах, а вот такой второй на свете не найдется!» Врезался он в тебя! Влип, как в смолу! А теперь… его схватили… его в рабство хотят…
И мальчишка обрушил на Нитху и ее спутников трагическую историю Щегла.
Нет, беспризорник не потерял голову настолько, чтобы выдать Аруза. Про коптильню он тоже не стал упоминать. Начал сразу с описания пленника, сидящего за решеткой в бандитском логове и ожидающего, когда придет шлюпка с корабля контрабандистов.
Затем Чешуйка выразительно проехался в адрес «поганого родича» Щегла, который предал родную кровь – то ли струсил, то ли какие-то счеты свел. И теперь вся надежда бедолаги-пленника – на девушку, которая на белом свете одна такая…
Все это мальчишка вывалил сумбурно, но отчаянно и жарко.
Трое друзей застыли в растерянности.
– Вообще-то это не наше дело… – неуверенно начал Дайру.
– …Но мы можем разыскать стражников! – твердо перебила его Нитха. – А мальчишка их отведет, куда надо.
Даже под слоем грязи было видно, как побледнел Чешуйка. Он шагнул назад, перепуганный, как бродячий зубодер, которому предложили удалить больной клык у дракона.
– Да я… да чтоб я… ни в жизнь… да чтоб я сдох!..
Дайру (который до того, как стать учеником Охотника, целое лето нищенствовал на рынках Издагмира) первым понял всю серьезность ситуации для мальчишки.
– Про стражу забудь, – объяснил он Нитхе. – Хочешь, чтоб этого ребенка живьем на ломти порезали? Если в трущобах узнают, что он навел «крысоловов»…
– А на кой нам «крысоловы»? – весело расправил плечи Нургидан. – Уж здешних-то крыс мы и сами погоняем! Сходим туда, поломаем, что под руку подвернется. До ужина успеем обернуться, солнце еще высоко.
Дайру безнадежно махнул рукой и, обернувшись к беспризорнику, выразительно произнес:
– Как тебя?.. Чешуйка, да?.. Эх, Чешуйка, Чешуйка, будь неладен тот миг, когда ты сунул в чужие дела свой побелевший от страха курносый нос!
У беспризорника слезы высохли от восхищения: до чего же складно журчит этот долговязый парень в ошейнике! Прямо как актер в бродячем цирке!
* * *
В задней комнате «Шумного веселья», куда не было входа обычным посетителям, царило спокойствие, мир и уют. На столе – вино и закуски, за столом – трое прилично одетых мужчин без спешки ведут чинный разговор.Загляни сюда стражники из тех, кто хватает по городу беглых мятежников, они бы ушли с досадой: не туда попали! А если бы «крысоловы» оказались настырными и вздумали цепляться к уважаемым гостям, Аруз и вся его семья клятвенно бы их заверили, что господа сидят тут с самого утра.
И не догадаться бы постороннему человеку, что эта троица недавно прибежала в «Шумное веселье». Да не в ворота прошли, а пробрались, таясь, через маленький огородик за сараями – потрепанные, чумазые, у одного на рубахе кровавое пятно: стрелой зацепило. И засуетилась семья Аруза: младшие дочери подали гостям воды умыться, старший сын принес из подвала ворох одежды. А жена Аруза, мастерица по части врачевания ран, вывихов и ушибов, наложила тугую повязку на ребра долговязому парню с волосами, похожими на ворох соломы.
И теперь все трое неспешно пили и закусывали, наслаждаясь сознанием того, что сегодняшние бурные события на время выпустили их из когтей.
Шершень, Красавчик и Недомерок бежали первыми, едва узнали об отряде, что шел на помощь осажденным. Их совершенно не волновало, что на окровавленных прибрежных улочках гибнут люди, которых они обманули красивыми речами и бросили в бой.
Мясникам вредно задумываться о заботах, мыслях и чувствах овец. Чего доброго, и нож не поднимется перерезать очередное горло, и баранина в рот не полезет…
Шершень наскоро потолковал с дружками о том, что городской и дворцовой страже не справиться с вспыхивающими по всему городу кострами мятежа. Да, толпа у верфей разогнана, но лишь потому, что два больших отряда стражи ударили почитай что в одну точку. А на весь город этих сволочей никак не хватит. И дурак будет Зарфест, если не бросит на улицы Аргосмира более грозные силы, чем «крысоловы» и «щеголи»…
И теперь разбойная троица беседовала о вещах, которые не имели никакого отношения к бунту.
– Мой «сосед» так и причитает, так и убивается! – смеялся Недомерок над древним чародеем, живущим в глубине его души.
– Из-за той кото-омки? – понимающе пропел Красавчик.
– Ну да, из-за пергамента, что сгорел. Прямо ручьем разливается: мол, какие планы погибли из-за жалкого раба…
– Не из-за раба, – уточнил Шершень, – а из-за придурка, что вышиб у него из руки котомку. Но Фолиант прав. Этот Шенги со своим выводком цыплят уже второй раз переходит нам дорогу. Надо ему тоже учинить что-нибудь сладкое…
Вдруг главарь умолк, устремив взгляд на свою пустую кружку. Никто не удивился резкому обрыву беседы. Дело понятное: Шершень со своим «соседом» разговаривает…
– Знаете, парни, – через некоторое время протянул вожак, обводя взглядом дружков, – мне сейчас Ураган дельное слово сказал. – А почему эта рукопись вообще у мальчишки была с собой? Почему он ее на праздник потащил, дома не оставил?
Его собеседники озадаченно притихли. А Шершень закончил веско:
– А от себя добавлю: на кой он этот пергамент в Издагмире не оставил? Зачем через Подгорный Мир в столицу поволок?
– Читал, мерза-авец! – догадался Красавчик.
– Мой Фолиант перестал голосить, – ухмыльнулся Недомерок. – И тоже говорит, что поганый щенок знает тайну источника Двенадцати Магов.
– Трина-адцати! – хохотнул Красавчик. – Твой Фолиант себя за-абыл!
– Ну, тайну из мальчишки вытряхнуть легко, – задумчиво протянул Шершень. – По косточкам паршивца разберем, а вытряхнем!
7
– А не вляпались мы в ловушку? – тревожно огляделся Дайру.
– Ловушку? – не поняла Нитха.
– Ну да. Может, этого детеныша подослали взрослые? А мы сюда притащились, как три барашка на бойню…
Место, куда «притащились три барашка», бойню отнюдь не напоминало. Наоборот, в мятежном городе оно было оазисом спокойствия и тишины.
Трое учеников Совиной Лапы сидели на могучих, вгрызшихся в скалу корнях старой сосны. Она выросла на южном склоне утеса, рядом с тропой, ведущей на вершину, – и казалось, что дерево штурмует кручу, только притомилось, отдыхает на полпути.
Сверху тянуло горьким, дразнящим запахом копченой рыбы. Коптильню со склона видно не было – ну и что? Моря вон тоже отсюда не видно, утес заслоняет. Зато слышен рев прибоя на камнях. А коптильня… ее даже с завязанными глазами отыщешь, мимо не пройдешь.
Над утесами с криками вьются чайки, выхватывают друг у друга рыбьи кишки, дерутся из-за чешуйчатой мелочи, что падает в дорожную колею с рыбачьих возов. (Это только с юга склон утеса крутой, а с севера на вершину ведет вполне приличная дорога.)
Сегодня дорога пуста – праздник же! – но в самой коптильне работа понемногу движется. Именно туда удалился Чешуйка, пообещав раздобыть факел, а потом показать короткий путь по скальным трещинам. Сверху, из коптильни, дорога в грот удобнее, но чужому человеку там запросто накостыляют по шее.
(Нургидан, правда, рвался поглядеть, кто же это может накостылять ему по шее и много ли там таких удальцов. Но Нитха и Дайру быстро и привычно поставили героя на место. За три года они неплохо научились это делать.)
– Ловушка? – задумчиво повторила девушка слова Дайру. – Да кому мы нужны?
– А может, – с надеждой предположил Нургидан, – кто-нибудь с нами не до конца подрался? Например, эти… которые в «Лепешке и ветчине»…
– Я думаю, – усмехнулся Дайру, – что эти гвардейцы Жабьего Рыла сейчас пьют за здоровье служанки, которая прекратила драку. Ты выдал им их порцию крупными кусками, им теперь еще долго ее пережевывать!
– А так бы позабавились! – огорчился Нургидан.
– Я грешу на наших старых знакомых, – продолжил Дайру, вновь становясь серьезным. И рассказал друзьям о том, что произошло возле горящего храма.
Нитха слушала, по-детски приоткрыв рот от волнения. А Нургидан азартно ударил кулаком о ствол сосны:
– Я же говорил: кто-то с нами драку не закончил! От самого Эрниди за нами увязались, вот такие настырные!
– Рукопись… – недоумевала Нитха. – Опять рукопись… ну, зачем она им? Как говорят у нас в Наррабане, нашел шакал сухую кость и сон потерял: не украли бы!
– Вот к Лаурушу вернемся – прочту от первой буквы до последней, – хмуро пообещал Дайру.
Последняя фраза отвлекла Нургидана от мыслей о скучном, даром ему не нужном пергаменте.
– А вот я, как вернусь к Лаурушу, первым делом наемся от пуза! У меня, между прочим, с самого утра корки хлеба во рту не было! Я жрать желаю, а тут еще копченой рыбой несет – никакого терпения не хватает! Где этот Чешуйка?! Если сейчас же не вернется – иду грабить коптильню!
А Чешуйка – вот он! Словно издали услышал, что про него говорят: бежит, торопится! Правой рукой прижал к груди большой, чуть ли не с себя самого, факел. Солидный, сосновый, обмотанный просмоленной ветошью. Мальчишке неловко было нести его одной рукой, но взять факел поудобнее он не мог, потому что в левой держал на отлете глиняный черепок – донце разбитого кувшина, полное багровых угольков.
Смола перепачкала и без того грязную рубаху, на носу прибавился новый мазок – от копоти. Беспризорник сиял: ему было чем гордиться! Чужого человека на коптильне углядели бы в два счета – и спустили бы с утеса в бочке из-под рыбы. Хорошо, если не в море… Но кто станет обращать внимание на бездомного мальчишку, который часто здесь крутится и охотно бегает по поручениям? Такого замечают меньше, чем чаек, тучей кружащих над утесом!
Дайру и Нургидан поспешили навстречу и освободили малыша от его ноши.
– Сейчас – в «мышкин лаз», – важно приказал Чешуйка, принимая командование. – А внизу раздуем угли и зажжем факел.
– Будет сделано, сотник, – с сугубым почтением отозвался Нургидан. – Уже бежим исполнять, сотник. Не будет ли господину угодно указать, где этот самый «мышкин лаз»?
Надувшись от сознания своей значительности, «сотник» указал на корягу, торчащую из узкой расселины:
– За нее тащите!
Коряга (приколоченная, как выяснилось, к деревянному щиту) приподнялась. Под щитом зияла щель, проложенная, видимо, волей Безымянных, а не человеческими руками.
– Кое-кто мог бы и сам отыскать вход, – поддела Нитха Нургидана, который уже сел на край расселины и спустил ноги в черноту. – Как говорят у нас в Наррабане, где орел очами не узрит, там лиса чутьем сыщет…
Чутье и впрямь подвело Нургидана. Он почувствовал себя виноватым, поэтому даже на «лису» не обиделся. Но для порядка огрызнулся:
– А если тут все пропахло распроклятой рыбой?..
– Зажигай факел, – сказал Дайру мальчишке.
Тот затряс головой:
– Не, рано! Увидят огонь… Сейчас спрыгнуть вниз, там невысоко. И идти по левой стене, так, чтоб плечом касаться… Два поворота – и ступеньки круто вниз. Вот тут факел и зажжем…
Чешуйка опасливо глянул на спутников: не струсят ли?
Но он забыл, что имеет дело с учеником Подгорного Охотника. И дело даже не в том, что им не раз приходилось брести во мраке неведомыми и опасными тропами. Теперь, когда дошло до дела, все трое воспринимали Чешуйку как напарника, а значит – верили ему безоговорочно. Уж так они были приучены. Если напарник говорит: «Прыгай в темноту!» – надо прыгать не раздумывая.
Именно так они и поступили. Спрыгнули в темноту, там и впрямь было невысоко. Просто солнце уже склонялось за утес, густая тень наползла на щель и спрятала ее дно.
Беспризорник передал вниз черепок с тлеющими углями и тоже ловко спрыгнул в «мышкин лаз».
– Погодите немножко, – сказала Нитха, поднимая упавшее на камни покрывало.
Девушка скрутила алую с серебром тонкую материю в жгут и повязала вокруг талии.
– Вот, теперь не помешает… Если бы не это дурацкое платье, совсем было бы здорово!.. Ну, можно идти!
Но тут возникла новая задержка: Дайру заявил, что вход лучше закрыть. На всякий случай. Нургидан посадил Чешуйку себе на плечи, и тот водрузил на место щит, закрывающий «мышкин лаз».
– А как отсюда выбираются? – спросила Нитха, глядя вверх, на полоски тусклого света из щелей.
– Лестница куда-то делась… – завертел головой Чешуйка.
– Да без нее вылезем! – хмыкнул Нургидан. – Подумаешь, какая крепостная стена!..
Они двинулись во мрак. Чешуйка ловко ступал по камням босыми ногами. Его спутники шли бесшумно, легко касались левой стены, проверяя путь. Вот первый поворот…
Внезапно Чешуйка остановился. Шедший за ним Дайру не налетел на него в темноте – остановился, услышав, что стихло легкое шлепанье босых пяток. Обернулся, выбросил назад руку и наугад коснулся плеча идущей следом Нитхи. Девушка тут же остановилась, тоже обернулась и, подняв руку, нашла во мраке Нургидана. Тот подчинился сигналу «стой!» и на всякий случай спрятал черепок с углями под полу куртки.
Справа приближались голоса.
– Тебе, зараза, только бы не работать! – басил кто-то весьма сердитый. – То ты руку занозил, то тебе воры мерещатся, то у тебя чужаки на склоне крутятся…
– Да видел я! – отбрехивался упрямый фальцет. – Какие-то… под сосной торчали… вроде двое, парень с девкой… или трое, не разобрать было…
– Трое-четверо-пятеро-войско! – насмехался бас. – Парень с девкой по берегу шлялись да под сосной присели. А наш Поплавок уже распрыгался: караул, вражья армия идет «мышкин лаз» штурмовать!.. Иди цепь навесь, раз тебе покою нет. А потом бегом наверх и – за дело!
– Да я хотел…
– Лучше б ты хотел мешки таскать! – припечатал бас.
Мимо вжавшегося в стену маленького отряда протопали шаги. Позади, у входа в «мышкин лаз», залязгало железо: похоже, звенья цепи протаскивали через кольцо…
А затем – вновь неспешный топот башмаков по камням. На этот раз чужаки поняли, что шаги звучали не рядом, а за тонкой перегородкой… может быть, она не сплошная…
Дайру слушал стук капель, вплетающийся в звук удаляющихся шагов, и думал о каменных клыках, что растут с потолка пещер – а навстречу им тянется «нижняя челюсть»… никогда ему не нравилось это зрелище. Похоже, такие «зубки» и отделяют их от неприятеля.
Нургидан огорчался, что напрасно его не пустили потолковать с теми двоими. Он был бы очень аккуратен и тих…
А Нитха молча молилась Отцу Богов – не за себя и не за своих друзей, а за того, кому было гораздо хуже. За того, кто в кромешной тьме сидел за решеткой и ждал подмоги…
Наконец гневный бас и оправдывающийся фальцет затихли вдали. Чешуйка негромко сказал:
– Заперли… Ладно, и другой выход есть. Пошли! Слышите – внизу море шумит? Близко уже. Сейчас факел зажжем…
– Причем битую бабу! – глухо отозвалась Лейтиса из-под полотенца, благоухающего травяным отваром.
Она только что добралась до «Шумного веселья», и жена трактирщика тут же принялась врачевать ее синяки и ссадины, призывая двести болячек на голову того мерзавца, у которого поднялась рука так изукрасить женщину.
– Стало быть, островитянин решил позвать на помощь своих морских демонов. – Шершень не сводил взгляда с бронзовой рыбки, лежащей на столе. – А отдельную плату для гонца он догадался дать?
Лейтиса, пошарив в складках широкого платья, молча, наугад бросила на стол тяжелый мешочек. Красавчик попытался подхватить его на лету, но промахнулся. Мешочек брякнулся о столешницу.
– А если бы Ше-ершень не спросил, ты бы мешо-очек зажала? – ехидно поинтересовался Красавчик, раздосадованный своей неловкостью.
– Я сейчас лечусь, мне недосуг, – послышалось из-под полотенца, – а завтра напомни, Красавчик, чтоб я тебе в рыло дала…
Главарь взмахом руки заставил замолчать Красавчика, явно готового к дальнейшей перебранке, и сгреб широкой пятерней мешочек.
– Я пойду!
Никто не возразил атаману. После бурного дня даже разбойникам ночлег под крышей казался милее золота. К тому же Шершень не из тех, кто гребет добычу под себя. Уж поделится…
Лейтиса деловито уточнила из-под полотенца:
– Ты, может, и помнишь здешние места, но провод– ник нужен.
– Верно, – кивнул главарь и возвысил голос: – Аруз!
Трактирщик прибежал проворно (но не слишком быстро, чтоб важные гости не подумали, будто он подслушивает под дверью).
– Слышь, Аруз, нам человек нужен. Шустрый и надежный. Да чтоб в здешних местах знал каждую доску в заборах, каждый камень на берегу… каждую чайку по голосу чтоб узнавал!
– Да таких у нас почитай что вся Рыбачья Слободка. И Бродяжьи Чертоги.
– Хороший город Аргосмир, нравится он мне… Надо выбраться из города. Найди мне, Аруз, проводника!
– Ко мне тут прибежали прятаться трое парнишек. Айсур и его дружки. Может, господин помнит – мелкий такой, вроде ребятенка…
– Айсур здесь?! Отлично! Зови его сюда!..
Это за ним, да? Уже?.. На корабль, в рабство?..
Нет. Это у них не получится.
Пленник успел обшарить тюки, сложенные в нише-клетке. Увы, ничего увесистого, не говоря уже об оружии! Ковры, меха, кружева – ценные, но бесполезные в драке вещи.
Зато, развязав все мешки, один за другим, он вслепую сравнил длину добытых веревок и выбрал самую длинную. Хотелось верить, что и самую прочную.
Щегол знал, что веревка может стать оружием. Знал с чужих слов. Но сейчас был уверен: да, он сумеет накинуть петлю на чужое горло и затянуть ее, как затягивает удавку палач…
И сейчас, когда вдали, словно смертный приговор, замаячило факельное пламя, пленник поспешно растянулся у самой решетки. Драгоценную веревку со старательно вывязанной скользящей петлей он продуманно растянул на запястьях. Щегол совершенно точно знал, что сделает, когда первый из мерзавцев, войдя в клетку, склонится над пленником. Ни один фокусник или жонглер так истово не отрабатывал свои трюки, как Щегол раз за разом повторял во тьме это движение, беспощадное и точное.
Свет факела приближался. Пленник не поворачивал головы. Его терзал страх: увидят, увидят кучу товаров, что он вытряхнул из мешков!
Он, конечно, прибрал бы все, он даже пытался! Но во мраке это оказалось делом немыслимой трудности…
Шаги затихли возле решетки. Молодой голос сказал весело:
– Если господину угодно дрыхнуть, мы можем повернуться и уйти на цыпочках.
Нургидан! Пленник узнал его, но не успел ни отозваться, ни вскочить: насмешку подхватил низкий бархатный голос:
– Ловушку? – не поняла Нитха.
– Ну да. Может, этого детеныша подослали взрослые? А мы сюда притащились, как три барашка на бойню…
Место, куда «притащились три барашка», бойню отнюдь не напоминало. Наоборот, в мятежном городе оно было оазисом спокойствия и тишины.
Трое учеников Совиной Лапы сидели на могучих, вгрызшихся в скалу корнях старой сосны. Она выросла на южном склоне утеса, рядом с тропой, ведущей на вершину, – и казалось, что дерево штурмует кручу, только притомилось, отдыхает на полпути.
Сверху тянуло горьким, дразнящим запахом копченой рыбы. Коптильню со склона видно не было – ну и что? Моря вон тоже отсюда не видно, утес заслоняет. Зато слышен рев прибоя на камнях. А коптильня… ее даже с завязанными глазами отыщешь, мимо не пройдешь.
Над утесами с криками вьются чайки, выхватывают друг у друга рыбьи кишки, дерутся из-за чешуйчатой мелочи, что падает в дорожную колею с рыбачьих возов. (Это только с юга склон утеса крутой, а с севера на вершину ведет вполне приличная дорога.)
Сегодня дорога пуста – праздник же! – но в самой коптильне работа понемногу движется. Именно туда удалился Чешуйка, пообещав раздобыть факел, а потом показать короткий путь по скальным трещинам. Сверху, из коптильни, дорога в грот удобнее, но чужому человеку там запросто накостыляют по шее.
(Нургидан, правда, рвался поглядеть, кто же это может накостылять ему по шее и много ли там таких удальцов. Но Нитха и Дайру быстро и привычно поставили героя на место. За три года они неплохо научились это делать.)
– Ловушка? – задумчиво повторила девушка слова Дайру. – Да кому мы нужны?
– А может, – с надеждой предположил Нургидан, – кто-нибудь с нами не до конца подрался? Например, эти… которые в «Лепешке и ветчине»…
– Я думаю, – усмехнулся Дайру, – что эти гвардейцы Жабьего Рыла сейчас пьют за здоровье служанки, которая прекратила драку. Ты выдал им их порцию крупными кусками, им теперь еще долго ее пережевывать!
– А так бы позабавились! – огорчился Нургидан.
– Я грешу на наших старых знакомых, – продолжил Дайру, вновь становясь серьезным. И рассказал друзьям о том, что произошло возле горящего храма.
Нитха слушала, по-детски приоткрыв рот от волнения. А Нургидан азартно ударил кулаком о ствол сосны:
– Я же говорил: кто-то с нами драку не закончил! От самого Эрниди за нами увязались, вот такие настырные!
– Рукопись… – недоумевала Нитха. – Опять рукопись… ну, зачем она им? Как говорят у нас в Наррабане, нашел шакал сухую кость и сон потерял: не украли бы!
– Вот к Лаурушу вернемся – прочту от первой буквы до последней, – хмуро пообещал Дайру.
Последняя фраза отвлекла Нургидана от мыслей о скучном, даром ему не нужном пергаменте.
– А вот я, как вернусь к Лаурушу, первым делом наемся от пуза! У меня, между прочим, с самого утра корки хлеба во рту не было! Я жрать желаю, а тут еще копченой рыбой несет – никакого терпения не хватает! Где этот Чешуйка?! Если сейчас же не вернется – иду грабить коптильню!
А Чешуйка – вот он! Словно издали услышал, что про него говорят: бежит, торопится! Правой рукой прижал к груди большой, чуть ли не с себя самого, факел. Солидный, сосновый, обмотанный просмоленной ветошью. Мальчишке неловко было нести его одной рукой, но взять факел поудобнее он не мог, потому что в левой держал на отлете глиняный черепок – донце разбитого кувшина, полное багровых угольков.
Смола перепачкала и без того грязную рубаху, на носу прибавился новый мазок – от копоти. Беспризорник сиял: ему было чем гордиться! Чужого человека на коптильне углядели бы в два счета – и спустили бы с утеса в бочке из-под рыбы. Хорошо, если не в море… Но кто станет обращать внимание на бездомного мальчишку, который часто здесь крутится и охотно бегает по поручениям? Такого замечают меньше, чем чаек, тучей кружащих над утесом!
Дайру и Нургидан поспешили навстречу и освободили малыша от его ноши.
– Сейчас – в «мышкин лаз», – важно приказал Чешуйка, принимая командование. – А внизу раздуем угли и зажжем факел.
– Будет сделано, сотник, – с сугубым почтением отозвался Нургидан. – Уже бежим исполнять, сотник. Не будет ли господину угодно указать, где этот самый «мышкин лаз»?
Надувшись от сознания своей значительности, «сотник» указал на корягу, торчащую из узкой расселины:
– За нее тащите!
Коряга (приколоченная, как выяснилось, к деревянному щиту) приподнялась. Под щитом зияла щель, проложенная, видимо, волей Безымянных, а не человеческими руками.
– Кое-кто мог бы и сам отыскать вход, – поддела Нитха Нургидана, который уже сел на край расселины и спустил ноги в черноту. – Как говорят у нас в Наррабане, где орел очами не узрит, там лиса чутьем сыщет…
Чутье и впрямь подвело Нургидана. Он почувствовал себя виноватым, поэтому даже на «лису» не обиделся. Но для порядка огрызнулся:
– А если тут все пропахло распроклятой рыбой?..
– Зажигай факел, – сказал Дайру мальчишке.
Тот затряс головой:
– Не, рано! Увидят огонь… Сейчас спрыгнуть вниз, там невысоко. И идти по левой стене, так, чтоб плечом касаться… Два поворота – и ступеньки круто вниз. Вот тут факел и зажжем…
Чешуйка опасливо глянул на спутников: не струсят ли?
Но он забыл, что имеет дело с учеником Подгорного Охотника. И дело даже не в том, что им не раз приходилось брести во мраке неведомыми и опасными тропами. Теперь, когда дошло до дела, все трое воспринимали Чешуйку как напарника, а значит – верили ему безоговорочно. Уж так они были приучены. Если напарник говорит: «Прыгай в темноту!» – надо прыгать не раздумывая.
Именно так они и поступили. Спрыгнули в темноту, там и впрямь было невысоко. Просто солнце уже склонялось за утес, густая тень наползла на щель и спрятала ее дно.
Беспризорник передал вниз черепок с тлеющими углями и тоже ловко спрыгнул в «мышкин лаз».
– Погодите немножко, – сказала Нитха, поднимая упавшее на камни покрывало.
Девушка скрутила алую с серебром тонкую материю в жгут и повязала вокруг талии.
– Вот, теперь не помешает… Если бы не это дурацкое платье, совсем было бы здорово!.. Ну, можно идти!
Но тут возникла новая задержка: Дайру заявил, что вход лучше закрыть. На всякий случай. Нургидан посадил Чешуйку себе на плечи, и тот водрузил на место щит, закрывающий «мышкин лаз».
– А как отсюда выбираются? – спросила Нитха, глядя вверх, на полоски тусклого света из щелей.
– Лестница куда-то делась… – завертел головой Чешуйка.
– Да без нее вылезем! – хмыкнул Нургидан. – Подумаешь, какая крепостная стена!..
Они двинулись во мрак. Чешуйка ловко ступал по камням босыми ногами. Его спутники шли бесшумно, легко касались левой стены, проверяя путь. Вот первый поворот…
Внезапно Чешуйка остановился. Шедший за ним Дайру не налетел на него в темноте – остановился, услышав, что стихло легкое шлепанье босых пяток. Обернулся, выбросил назад руку и наугад коснулся плеча идущей следом Нитхи. Девушка тут же остановилась, тоже обернулась и, подняв руку, нашла во мраке Нургидана. Тот подчинился сигналу «стой!» и на всякий случай спрятал черепок с углями под полу куртки.
Справа приближались голоса.
– Тебе, зараза, только бы не работать! – басил кто-то весьма сердитый. – То ты руку занозил, то тебе воры мерещатся, то у тебя чужаки на склоне крутятся…
– Да видел я! – отбрехивался упрямый фальцет. – Какие-то… под сосной торчали… вроде двое, парень с девкой… или трое, не разобрать было…
– Трое-четверо-пятеро-войско! – насмехался бас. – Парень с девкой по берегу шлялись да под сосной присели. А наш Поплавок уже распрыгался: караул, вражья армия идет «мышкин лаз» штурмовать!.. Иди цепь навесь, раз тебе покою нет. А потом бегом наверх и – за дело!
– Да я хотел…
– Лучше б ты хотел мешки таскать! – припечатал бас.
Мимо вжавшегося в стену маленького отряда протопали шаги. Позади, у входа в «мышкин лаз», залязгало железо: похоже, звенья цепи протаскивали через кольцо…
А затем – вновь неспешный топот башмаков по камням. На этот раз чужаки поняли, что шаги звучали не рядом, а за тонкой перегородкой… может быть, она не сплошная…
Дайру слушал стук капель, вплетающийся в звук удаляющихся шагов, и думал о каменных клыках, что растут с потолка пещер – а навстречу им тянется «нижняя челюсть»… никогда ему не нравилось это зрелище. Похоже, такие «зубки» и отделяют их от неприятеля.
Нургидан огорчался, что напрасно его не пустили потолковать с теми двоими. Он был бы очень аккуратен и тих…
А Нитха молча молилась Отцу Богов – не за себя и не за своих друзей, а за того, кому было гораздо хуже. За того, кто в кромешной тьме сидел за решеткой и ждал подмоги…
Наконец гневный бас и оправдывающийся фальцет затихли вдали. Чешуйка негромко сказал:
– Заперли… Ладно, и другой выход есть. Пошли! Слышите – внизу море шумит? Близко уже. Сейчас факел зажжем…
* * *
– Правильно мы сделали, что послали к Хастану бабу. Другого кого за худые вести он бы на месте пришиб! – изрек Недомерок важно.– Причем битую бабу! – глухо отозвалась Лейтиса из-под полотенца, благоухающего травяным отваром.
Она только что добралась до «Шумного веселья», и жена трактирщика тут же принялась врачевать ее синяки и ссадины, призывая двести болячек на голову того мерзавца, у которого поднялась рука так изукрасить женщину.
– Стало быть, островитянин решил позвать на помощь своих морских демонов. – Шершень не сводил взгляда с бронзовой рыбки, лежащей на столе. – А отдельную плату для гонца он догадался дать?
Лейтиса, пошарив в складках широкого платья, молча, наугад бросила на стол тяжелый мешочек. Красавчик попытался подхватить его на лету, но промахнулся. Мешочек брякнулся о столешницу.
– А если бы Ше-ершень не спросил, ты бы мешо-очек зажала? – ехидно поинтересовался Красавчик, раздосадованный своей неловкостью.
– Я сейчас лечусь, мне недосуг, – послышалось из-под полотенца, – а завтра напомни, Красавчик, чтоб я тебе в рыло дала…
Главарь взмахом руки заставил замолчать Красавчика, явно готового к дальнейшей перебранке, и сгреб широкой пятерней мешочек.
– Я пойду!
Никто не возразил атаману. После бурного дня даже разбойникам ночлег под крышей казался милее золота. К тому же Шершень не из тех, кто гребет добычу под себя. Уж поделится…
Лейтиса деловито уточнила из-под полотенца:
– Ты, может, и помнишь здешние места, но провод– ник нужен.
– Верно, – кивнул главарь и возвысил голос: – Аруз!
Трактирщик прибежал проворно (но не слишком быстро, чтоб важные гости не подумали, будто он подслушивает под дверью).
– Слышь, Аруз, нам человек нужен. Шустрый и надежный. Да чтоб в здешних местах знал каждую доску в заборах, каждый камень на берегу… каждую чайку по голосу чтоб узнавал!
– Да таких у нас почитай что вся Рыбачья Слободка. И Бродяжьи Чертоги.
– Хороший город Аргосмир, нравится он мне… Надо выбраться из города. Найди мне, Аруз, проводника!
– Ко мне тут прибежали прятаться трое парнишек. Айсур и его дружки. Может, господин помнит – мелкий такой, вроде ребятенка…
– Айсур здесь?! Отлично! Зови его сюда!..
* * *
Когда темнота расцвела огненным цветком, Щегол задохнулся от волнения.Это за ним, да? Уже?.. На корабль, в рабство?..
Нет. Это у них не получится.
Пленник успел обшарить тюки, сложенные в нише-клетке. Увы, ничего увесистого, не говоря уже об оружии! Ковры, меха, кружева – ценные, но бесполезные в драке вещи.
Зато, развязав все мешки, один за другим, он вслепую сравнил длину добытых веревок и выбрал самую длинную. Хотелось верить, что и самую прочную.
Щегол знал, что веревка может стать оружием. Знал с чужих слов. Но сейчас был уверен: да, он сумеет накинуть петлю на чужое горло и затянуть ее, как затягивает удавку палач…
И сейчас, когда вдали, словно смертный приговор, замаячило факельное пламя, пленник поспешно растянулся у самой решетки. Драгоценную веревку со старательно вывязанной скользящей петлей он продуманно растянул на запястьях. Щегол совершенно точно знал, что сделает, когда первый из мерзавцев, войдя в клетку, склонится над пленником. Ни один фокусник или жонглер так истово не отрабатывал свои трюки, как Щегол раз за разом повторял во тьме это движение, беспощадное и точное.
Свет факела приближался. Пленник не поворачивал головы. Его терзал страх: увидят, увидят кучу товаров, что он вытряхнул из мешков!
Он, конечно, прибрал бы все, он даже пытался! Но во мраке это оказалось делом немыслимой трудности…
Шаги затихли возле решетки. Молодой голос сказал весело:
– Если господину угодно дрыхнуть, мы можем повернуться и уйти на цыпочках.
Нургидан! Пленник узнал его, но не успел ни отозваться, ни вскочить: насмешку подхватил низкий бархатный голос: