Голованов Сергей. Сокровища России

   В московском аэропорту взяли такси - и погнали. Сначала в банк, где американец получил десять миллионов - три наличными и семь - на пластиковой карточке. Потом - домой к Эдику за картинами. Эдик забыл предупредить американца, что квартира битком набита мальчишками и животными, причем все в отца - наглые и упорные, и потому гостей чуть не сбила с ног радостная ватага. Пес укусил Уэстлейка за ногу, которой тот зацепился за кота, и бедняга ничем не мог помочь Эдику, который минут десять отбивался от сыновей, их новостей, их планов и заморочек. С трудом отбившись от надоед, Эдик достал картины и даже не смог показать их американцу - поспешили вниз, к машине, но мальчишки и животные пустились в погоню. Кот, впрочем, отстал, но все прочие влезли в такси почти вместе со взрослыми, радостные как стая обезьян. Втроем с таксистом и американцем удалось выкинуть одного, следом за псом, который укусил в отместку американца за вторую ногу. Пытался и таксиста, но тот увернулся. Но Колька вцепился в кресло, как русский воин в добычу. Эдик махнул рукой, сознавая, что сам виноват. Такой бунт и непослушание появились вследствие его фразы, опрометчиво сказанной при отступлении из квартиры: - Вернусь на машине. Какую купить? - Такую важную покупку, как машина, обсуждали давно, и сыновья поняли одно - доверить это дело отцу нельзя, ему по фигу, купит, что попадется, хоть Жигули.
   В аэропорту, уже провожая взглядом самолет, внутри которого счастливый американец жевал взглядом свои покупки, Эдик вспоминал одну брошенную им впопыхах, при расставании уже фразу-фразочку…что он, Уэстлейк, пришлет на днях своего хорошего друга, комиссара Интерпола Верже, который и координирует работу по поиску МТС-33. Хочет убедиться, что Российский музей не при чем, и МТС-33 действительно находится в Венесуэле.
   Блоха кусала сердце Эдика. Чертов американец слишком ошарашил…на днях в Российский музе нагрянет Интерпол! Но вера в людей победила. Нет в сообщении Уэстлейка ничего из подвоха, только искренняя готовность помочь. На одном только Леонардо он заработает не меньше десяти миллионов, поэтому его друг, комиссар Верже, даже стоя в логове МТС-33, будет высматривать эту зловещую организацию в Венесуэле.
   Однако Пузырев так не думал. Он схватился за сердце и за карман, после чего осел в кресло, наповал сраженный интерполовской новостью. И битый час орал потом на Эдика, обвиняя его во всех возможных и невозможных преступлениях и оправдывая себя своей доверчивостью и малообразованностью, чем и воспользовались проходимцы, вроде Эдика, которым место только в тюрьме. Эдик напомнил, что комиссар Верже еще не прибыл, и принялся успокаивать, на что ушел еще битый час. Пузырев даже шарахнулся было от дипломата с тремя миллионами за проданные картины, как от змеи, но Эдик так искренне обрадовался отказу Пузырева от денег, что директор начал успокаиваться. Паника покинула голову, она заработала, и простая мысль привела, наконец, директора в чувство - если бы Уэстлейк собирался сдать их с потрохами в лапы Интерпола, сдал бы давно, без лишней возни с куплей-продажей. Он же доллары платит, наличными! Опомнясь, Пузырев потребовал деньги обратно, но еще не уверенно, и наглый Эдик без труда отбился простым упоминанием о комиссаре Верже. А вдруг тот - не друг Уэстлейка вовсе? Пузырев мигом забыл о всех деньгах. Он же не при чем. Не видел и не знает. Виноват только Эдик. Так забери свои проклятые деньги, все равно их Интерпол заберет.
   Эдик опасался, что при встрече с комиссаром Пузырев попросту хлопнется в обморок, или примется плакать, раскаиваться и признаваться. Возможно, этого опасался и Верже, потому что появился он в стенах Российского музея весьма постепенно. Началось все с телефонного звонка из-за границы, от секретарши комиссара, договориться об удобном для господина Пузырева времени визита. Затем, через неделю, последовал звонок из гостиницы в Москве, где остановился прибывший комиссар, опять с вопросом об удобном времени для визита, с извинениями, что отнимает время, но надо бы прояснить некоторые недоразумения. Через пару дней - снова звонок, и еще большие извинения от комиссара, которого коллеги из МВД и ФСБ России прямо таки заездили всякими смотрами, выставками снаряжения и спецтехники, да и прочим обменом опытом. Наконец, последний звонок, перед самым визитом в музей, Пузырев собрал все остатки мужества, убедился, что во всем виновный Эдик, наглец и негодяй - вот он, под рукой, и ответил, что ждет визита комиссара с нетерпением.
   Комиссар Верже, пожилой, весьма энергичный, элегантный француз, улыбался Пузыреву, как родному брату, встреченному после долгой разлуки. Ободренный таким миролюбием Пузырев засиял, расправил плечи, и повел комиссара на экскурсию по музею, передав Эдику красную палочку на тесемочках - перечень вопросов, которые хотелось бы осветить Верже.
   Пока новые "дружбаны" гульбанили в музее и окрестностях, Эдик торчал в кабинете у своего компьютера, скромный, одинокий, всеми забытый и никому не нужный работяга. Пузырев с гостем уже пили на брудершафт в компании визглей из самого дорогого бюро добрых услуг, они уже парились с ними в сауне, а Эдик все пыхтел, пытаясь придумать фамилию того мифического продавца, который и продал Российскому музею "Данаю" Эль Греко с клеймом МТС-33, очень хорошую подделку. Можно было написать Иванов или Петров, но Эдик не умел халтурить. Он нырял в Интернет, выуживал испанские фамилии и ставил их через одну после каждой российской. И не просто испанские, а самые ходовые в Венесуэле. Отчитавшись таким образом о происхождении подделок через Российский музей, Эдик торжественно вручил вечером комиссару свой отчет, но тот, пробежав его наискось, только поморщился. Возможно, он знал гораздо больше испанских фамилий.
   Словом, визит Интерпола походил на встречу старых закадычных друзей, и это лишило Пузырева и тех остатков разума, что не были оккупированы блондинками и их прелестями.
   - Я директор, Эдик, - снисходительно сказал он, словно ставя точку в споре, который только что произошел с заместителем. Эдик понадеялся, пользуясь благоприятным моментом, перенацелить острие "главного удара", так сказать, за рубеж, но Пузырев по прежнему держался концепции удара внутрь страны. Захватив, пройтись по закромам Родины. Виновато в этом не косноязычие Эдика - он им не страдал - а улыбки и прочие подлости комиссаришки, как понял Эдик.
   - Я директор, - повторил Пузырев. Он сидел в своем кабинете за письменным столом, очень довольный, с блондинкой на коленях, и разглядывал подарки комиссара Верже - "Удостоверение почетного друга Интерпола" и небольшой пистолет неизвестной Эдику системы, очень изящный, с гравировкой на рукоятке. Такое же удостоверение получил и Эдик, но пистолета комиссар ему не вручил. Удостоверение, видимо, давало какие-то льготы в аэропортах, а пистоле, несмотря на игрушечный вид, тем не менее пробивал бревно - испытывали в сауне - насквозь.
   - Я директор. Я решаю. Но ты, Эд, работай и в своем направлении, если хочешь. Я помогу. Да. Там тоже деньги. Тем более, Интерпол…симпатичный. Так что работай. Готовь партию и для Сотбис, и для…ах, для Нью-Йорка? Пусть для Нью-Йорка. А я продолжу заниматься нашими российскими музеями. Душа болит за их фонды. Осыпаются. Вот ты не веришь, а болит…
   При этих словах блондинка, что тихо сопела у него на коленях, проснулась и захихикала, потому что Пузырев произнес последнее слово с некоторой игривостью. Она ночевала в кабинете у Пузырева и решила, видимо, что болит не душа, а другой орган. Чего она собиралась нахихикать с этим органом, Эдик не узнал - в кабинет вошла шагом пантеры секретарша Люда. Через минуту визг блондинки заглушила массивная дверь кабинета - секретарша не терпела посторонних лиц на своем рабочем месте - пузыревских коленях. По субботам Пузырев отвозил ее ночевать на дачу, которую оформил на ее имя, вместе со всяким дачным инвентарем и прочим, что требуется для новой дачи, так что она дорого ценила пузыревские колени.
   - Иван, ты что хочешь делать? Конкретно? - устало спросил Эдик. Пузырева не убедить.
   - Узнаешь, - туманно ответил Пузырев. - А пистолетик чудо. Бьет даже очередью. И почти бесшумно. Зачем, думаешь, подарил?
   - Как совет. Застрелиться.
   - И шуточки у тебя дурацкие. Нет. Я ценный. Он удивился, что я без оружия. И документы на него обещал прислать. Теперь можно и на переговоры…с новыми партнерами. С пистолетом как-то спокойней.
   - С какими партнерами?
   - Увидишь. Впрочем, зачем тебе. Я директор, не забывай. Партнеры из Питера. Надо теперь вплотную ими заняться. А ты потроши Москву и область, тут все уже под контролем…кроме Третьяковки разве. Вот и займись ей, пока я буду брать приступом Эрмитаж и Русский музей.
   - Третьяковкой? - спросил Эдик. - Ее директор меня и на порог не пускает. Даже с входным билетом.
   - Ах, да…ты немножко отстал, прохлаждаясь по своим заграницам. - Пузырев заулыбался.
   - Я не прохлаждаюсь.
   - Да шутю я. Кстати, верни мои деньги с Сотбиса, я передумал. И не говори, что успел потратить, не поверю, некуда тебе тратить. Они как раз пригодятся, чтобы добить некоторых недотеп из Министерства культуры.
   Пузырев раздулся от гордости. Из его рассказа Эдик узнал, что во время его командировки в Лондон состоялось решающее совещание в кабинете министра культуры. На нем присутствовал эрмитажевец и директор Русского музея - хозяева наиболее крупных запасников, где хранились многие тысячи шедевров, часто не распакованных много лет, даже со времен вывоза музейных ценностей из разгромленной Германии. У музеев не хватало ни средств, ни людей провести работу по ревизии запасников, а Пузырев, напирая на половинную загруженность мощей его Реставрационного Центра, предлагал помочь безвозмездно в такой ревизии.
   - Я им в глотки жадные вцепился, - самодовольно говорил Пузырев. - Эдик, как ты был прав, когда уговорил меня спасать российскую культуру. Подумай, ну чего бы им упираться? Конечно, у них выгода есть, но какая? Крохоборская. Совести у людей ни грамма. Ведь списывают, как утратившие ценность, как не поддающиеся восстановлению, списывают! И выкидывают после списания, попросту сжигают…кроме нескольких штук, которые вместо сжигания все-таки восстановят и продадут. Душа болит, Эдик. А у тебя?
   - У меня тоже. Мы бы все спасли. Они еще по советской системе спасают, а при ней больше потерь, чем прибыли. Не то, что мы, по-новому, по демократическому - все сразу и без отходов. 21 век. Пришли новые люди, пришла новая культура. Эрмитажникам пора на свалку. Я горжусь вами, Иван Иваныч.
   - Я, знаешь, тоже… - скромно сказал Пузырев. Непривычная лесть от Эдика заставила его разговориться. - Главное, принято принципиальное решение в нашу поддержку. И Эрмитажу, и Русскому приказано потрясти излишки из фондов. Но! На их усмотрение. Они ж заваль дадут, Эд. Ты их знаешь. Это не музейчики в областных городах, которые я в очередь строю. У этих с финансами проблем нет. У них туристы. У них реклама. Цены на билеты все окупают, высокие цены. Но и у них в обороне есть щель - им хочется больше. И я туда пролезу, Эд. Короче, с этими питерскими антеллигентами возни будет много. А ты хоть завтра можешь идти в Третьяковку. Директор тебя пустит. Ему велено с нами сотрудничать. Между нами, строго между нами - он собирается уходить со своего поста, по здоровью, на покой…и я порекомендовал на его место - тебя.
   - Согласились?! - Эдик от неожиданности опешил. Раскурочить Третьяковку - это мечта каждого любителя живописи. Уэстлейк Эдика перехватило дыхание. - Неужели согласились?!
   Пузырев лучился, как святой на иконе. Правда, не благодатью, а самодовольством.
   - Согласятся. В принципе, им наверху плевать, раз я выдвигаю аргументы с портретами американских президентов. Но мнение Третьяковского старикана тоже следует учитывать. Скандал в прессе он может устроить, и ему есть на что кивать - на твою якобы некомпетентность. Это же издевательство - кто еще компетентнее тебя? Но формально он прав. И мне посоветовали договориться со стариканом по-хорошему, уломать его, что ли…вот и займись. Пока что идешь с обменом опытом по реставрации. Со всякой помощью. Ознакомишься с фондами, с работой.
   Новости о Третьяковке Эдик оценил, однако чересчур боевой настрой Пузырева очень не нравился. Проклятый комиссаришка…казалось, он прорвал плотину. Снял порчу. Все замыслы, мечты и планы, которые строились с Пузыревым, и которые реально, ручками двигал Эдик, теперь решился толкать и сам Пузырев. Лично. Это вызывало опасения. Особенно по питерцам. Верно, питерцы на туристах жируют, и за мелкую подачку ничего ценного из фондов не отдадут. И Пузырев примется давить. Наезжать…от недоброго предчувствия у Эдика екнуло сердце. Зачем им делиться с Пузыревым? Наверняка они уже и сами наладили спасение шедевров по московскому способу. Эдик верил людям. Конечно, наладили. Конечно, не в московских масштабах, скорее втихую, но кое-какие картины в Эрмитаже наверняка уже копии. Висят где-то по темным углам. Им это понравится. Нет, питерцы без боя не сдадутся. Как бы Пузырев не наломал дров.
   - Иван, - убито сказал Эдик, - не связывайся с эрмитажниками. Там деньги огромные. Сам подумай, у питерских волков наверняка выходы на самый верх есть, на самого президента России. Он же из Питера, так неужели не нашли общих знакомых? Твои чиновники просто утрутся.
   - Президенту не до мелких склок, - отмахнулся Пузырев. - Это несерьезно. Я их раздавлю. Сломаю. Они травку щиплют, овечки музейные…хе-хе…волки! Скажешь тоже.
   - Не щиплют, а стригут, - стоял на своем Эдик. - "Зелень" с туристов. И с запасников, путем списания. Мы им не нужны. А ты - наехать…может, лучше я? Быстрей договорюсь, вот увидишь.
   - Ага. Ты веришь людям. Ты им все готов отдать, - ядовито сказал Пузырев.- О таком переговорщике они и мечтать не смеют. Вот фигу им. Третьяковку тряси, и хрыча этого, директора, добивай своей болтологией. Это твой уровень. И еще Онищенко - про него забыл?
   - Забудешь, как же… - Эдик поморщился, - на днях опять лечу в пески и курганы.
   - Сложности какие-то, да? Неужели опять закопал археологическую бомбу наподобие прежней? - Пузырев засмеялся. Сам невежественный, он любил подчеркнуть этот недостаток у других. Но тут он ошибся. Он спутал творчество с невежеством, они же всегда схожи, чисто внешне.
   - Не знаю, бомба или нет - это Андрюха Ростовцев разглядит. Кое-что налепил, само собой, а то скучно. Но фантазировал в рамках инструкций. А это - скифское золото. Мы льем и закапываем вариацию на эту тему. Все.
   - Что же тогда?
   - Да наврал полкан как сивый мерин, - в сердцах сказал Эдик. - Вот немножко и беспокоюсь. Зачем мы это делаем?
   Онищенко темнит, конечно, - сказал Пузырев. - Но у него работа такая. Правду никогда не скажет. Про нефть я ему верю. Тут он не врет, я проверял. А про остальное - он же сам себе не верит.
   - Ну да. Я это чувствую. Я изготовляю доказательства, что участок спорный - всегда славяне заселяли, а скифы, дескать, и есть древние славяне. Но у полкана как раз к этим тонкостям нет никакого интереса. Спихнул все на меня, ври - не хочу, ему плевать, лишь бы золота побольше. А теперь вдруг заговорил о завершении операции. Мол, хватит.
   - Ему видней. Специально скрытничал. Это у него в крови. Какая тебе разница - без работы не останешься.
   - Разницы никакой. Только так уж человек устроен - беспокоят непонятки.

ГЛАВА 18. Открытие майора Гольцова.

   Непонятки насчет подполковника Онищенко беспокоили не только Эдика, в чем он убедился, вернувшись с юга, где закопал в двух курганах еще два комплекта погребально-виртуальных скифских украшений из золота. Онищенко снова озадачил Эдика, сухо заявив, что тому следует больше внимания уделять меди. Стоило бы добавить в могилы и медных украшений. Изрядно добавить. А то у скифов получается какой-то золотой век. Одно золото. И чашки, и брошки, и даже котел для варки.
   Эдик слишком устал, чтобы возражать. Хотя бы про технологию -
   медь не золото, технологии древних по которому уже плотно освоены. Медные изделия потребуют времени, которого всегда нет…да и при чем тут вообще "золотой" или "медный" век, это уже не его область, пусть причины "золотого" века у скифов ученые объясняют, им за это деньги и платят. Словом, очередная непонятка. Кого она волнует, кроме Эдика? Ладно, будет тебе медный век, ученые головы перенацелить на медь? все ясно, будет сделано.
   Оказалось, непонятки Онищенко волновали и майора Гольцова. Он позвонил Эдику на следующий день после прибытия из командировки и назначил встречу, настаивал. Эдик согласился - с майором давно не виделись, только перезванивались иногда, а до конца откровенно можно поговорить только с глазу на глаз.
   Встретились с майором за городом, в придорожной шашлычной. Майор прикатил на своих "Жигулях" на полчаса позже назначенного времени, что говорило Эдику вовсе не о расхлябанности чекиста, нет, о важности встречи. По серьезным поводам майор всегда опаздывал на встречи - или проверял хвост за Эдиком, или - за собой. От нечего делать Эдик даже принялся пробовать кусочки обгорелого мяса неизвестного животного, которое тут именовалось шашлыком из говядины. Майор к шашлыку и вовсе не прикоснулся. Озабоченный, хмурый даже, он выпил во время беседы бутылку сухого вина, несмотря на то, что был за рулем, и закусил его двумя десятками шоколадных конфет. И все время поглядывал сквозь закопченные шашлыками окна заезжаловки на проезжавшие мимо автомобили.
   - Как у тебя дела? - спросил майор без интереса. Рукопожатие вялое, словно температурил.
   - Хорошо, - ответил Эдик.
   - Ты уверен?
   - Да вроде.
   - Я имею в виду - ваши дела с Онищенко.
   - Да нормально. Ко мне претензий нет. У меня к нему тоже. Разве что по мелочи собачимся. А что случилось? Ты как больной.
   - Станешь тут больной…- майор криво ухмыльнулся, - когда…- Он резко замолчал и так же резко и быстро спросил, глядя в глаза Эдика с требовательным вниманием. - Ты вот что лучше скажи - в последнее время он…он…все такой же? Ничего странного не заметил?
   - Ничего. Разве что по мелочи, - терпеливо ответил Эдик.
   - Подумай, - настаивал майор, - ты ж умный мужик. Мелочи тоже важны.
   - Ну, если тебе интересно…- Эдик вздохнул. - Вот самое недавнее - велел сделать упор на медных изделиях.
   - И что? - не понял майор. - Где странность?
   - Как где? С чего полкану о скифах заботится? В золотом они веке жили или в медном? Он рехнулся.
   - Почему - в золотом веке? - удивился майор. - Вы что там золото закапываете?
   - А что еще закапывать? Золотые изделия. Я ж тебе говорил.
   - Ах, да…фигурки всякие, вспомнил. Действительно, мелочь. - Майор чуть смутился. Эдик вспомнил, что майор потерял весь интерес к Онищенко после первых же рассказов Эдика. Когда понял, что полкан действительно работает на какую-то частную глупость, не имевшую отношения к важным государственным делам, ишь ты! Эдик тогда немного обиделся таким явным пренебрежением майора.
   - Главная странность вот какая, - сказал Эдик, - он интерес к делу потерял. Давления я от него не чувствую. Фальшивит он, когда интерес свой изображает. Вот и… - Эдик запнулся, встретив взгляд выпученных, как от испуга, глаз собеседника.
   - Вот он, главное! - выдохнул майор. - Все в цвет, сходится. Когда заметил, давно?
   - Зимой еще. Даже осенью, в конце…тогда месяц перерыв был, хотя самый конец сезона, вроде спешить надо до холодов.
   - В цвет, в цвет…- майор оживился, - как раз тогда и арестовали Хуторковского.
   - Какого Хуторковского? - спросил Эдик.
   - Счастливый человек, - сказал майор с некоторым ехидством. - Ни газет не читаешь, ни телевизор…все по-прежнему.
   - Да некогда. Да и скучно.
   - Зря. Там новости. Их надо знать.
   - Надо, - согласился Эдик. - Но я не знаю. Про этого Хуторковского в газетах пишут? Кто он такой?
   - Нефтяной олигарх. Это же он вас с Онищенкой проплачивает. И ты не знаешь своего олигарха?
   - Какого моего? Я сам олигарх, правда, маленький. Мне до других дела нет. Мы, олигархи такие…каждый сам по себе, другие до фени.
   - Все шутишь, - мрачно сказал майор. - Ладно, я тебе верю. На понт брал. Ты не знаешь фамилии вашего спонсора?
   - Нет. Онищенко разве скажет? Да и какая мне пенка в его фамилии?
   - Очень жирная. Или очень горькая. Это если его посадили.
   - А его посадили?
   - Если ваш заказчик - Хуторковский, да, посадили.
   - И что изменилось, если так?
   - Неужели ты не врубаешься? - изумился майор. - Да все! Все может измениться. Если уже не изменилось. Его заказ нашему ведомству, ФСБ, аннулирован. Он отменяется автоматически, до суда, ты пойми.
   - Одигарха нельзя посадить. Он выкрутится, - без убеждения сказал Эдик.
   - Всяко бывает. Особенно в нашей стране, - сказал майор. - Но ваша с Онищенкой операция, она же явно сворачивается, так?
   - Пока нет, но…- Эдик подумал. - Да, полкан заикнулся как-то, что операцию пора завершать…а теперь вот про медь заговорил…непонятки все, неопределенность какая-то.
   - Медь…- майор усмехнулся, - да просто финансирование прекратилось, вот и вся медь…Темнит Онищенко…Эдик, короче, я думаю вот что. Если и ты темнить будешь, вполне можешь остаться без головы.
   - Даже так?
   - Есть такая вероятность. Если ваш заказчик - Хуторковский, если Онищенко затеял свою игру, если продался конкурентам, то - запросто.
   - Если, если…- раздраженно сказал Эдик, - чего-то поконкретней нет? Я секреты не люблю, но я, вообще-то, Онищенке подписку давал о неразглашении…
   - Поконкретней…- майор заугрюмился, - чего уж конкретней, чем покушение? Меня чуть не убили в собственном подъезде. У парня патрон заклинило. Кому надо меня убивать? Нету среди моих клиентов таких, нету. Ну, некому меня убивать, ты пойми. Кроме Онищенко.
   - А ему зачем?
   - Затем…- майор сморщился, словно пил водку, а не сухое вино, - что если он продался конкурентам, то ваш проект им нужно будет уничтожить. Удобнее всего это сделать, уничтожив тех, кто о нем знает. Это всего двое - ты да Онищенко. Но тебя убрать - пока нельзя. Потому что я могу догадаться. Я тоже в курсе, пусть и частично. Значит, сначала я - и только потом ты.
   - А начальство твое - что? Не в курсе? - удивился Эдик.
   - В том-то и дело, - майор пристукнул кулаком по столику. - Создалась уникальная ситуевина. О проекте знают только два человека - ты и Онищенко. Третий, который олигарх, не в счет. Он выбыл из игры. Он ее бросил. Что с проектом делать, а? Вот какой вопрос мучает сейчас Онищенку. Положим, олигарх из тюряги даже и заверяет, что выкрутится, что все по прежнему, но разве Онищенко поверит? Нет. А если финансирование прекратилось? Так что с проектом делать?
   - А чего с ним сделаешь? - Эдик почесал в затылке, прикинул масштабы и ответил сам себе: - А ничего с ним не сделать.
   - А вот и врешь! - обрадовался майор. - Вы же золото закапываете, так?
   - Нет. То есть, не совсем золото…мы закапываем доказательства из золота. Только доказательства эти все равно вранье. Скифы - это общие предки, и не поймешь - чьи предки. Ихнее золото - никакое не доказательство, что участок принадлежит России. Зачем закапываем, непонятно.
   - По фигу мне доказательства, ты про золото расскажи, - отрезал майор. - Что за фигурки, сколько, какие…хоть примерно.
   - Да всякой пакости…- В сердцах сказал Эдик и даже махнул рукой, не в силах перечислить в двух словах ту невообразимую круговерть фигурок и предметов, что прошлись через его руки. - До того дошло, что наконечники для стрел - и те наковали из золота. А почему нет? Животное вроде сайгака пробьет - и ладно.
   - Наконечники? Из золота? - оторопело спросил майор. - Кольчугу не пробьет.
   - А у скифов могло и не быть врагов в кольчугах, - объяснил Эдик. - Но из чего-то же надо наконечники делать?
   - Короче, много закопано?
   - Много. Впрочем, все относительно. По-моему, так мало. Если на вес, золота ушло центнера два. Или три. Но полкан тратит на обеспечение наверняка больше, чем на металл.
   - Ясно, - сказал майор мрачно. - Имеется место, где закопано два центнера золота. И только ты и полковник Онищенко знаете - где точно. Вопрос - что будет делать полковник Онищенко? Ответ для меня ясен. Тебе легче, ты веришь людям. А я не верю. Так меня учили.
   Эдик скривил губы в недоверчивой усмешке. Да, Онищенко знал точное расположение курганов с золотом, но…выкапывать его обратно?! Полкан еще не рехнулся. Это физически не возможно. В одиночку, по крайней мере. Без поддержки и прикрытия государства. Тысячи тонн земли…Эдик вспомнил картинку с юга - курганы, степные курганы до горизонта, под шквалистым в клочьях облаков небом - как припавшие к земле чудовищных размеров слоны…иди, раскапывай! Эдик, окажись в тех местах, опознал бы среди сотен курганов своих "крестников" - это ясно и полковнику. Но зачем это золото Эдику? Полкан давно понял, что для Эдика это мелочь, за которой он просто поленится нагибаться. Майор, похоже, просто сам себя застращал.
   - Ну, хорошо, Костя, - примиряюще сказал Эдик. - Мы с Онищенко знаем, где закопано бесхозное теперь, по твоим уверениям, ненужное золото. Но тебе-то чего волноваться? Конкретно ты ничего не знаешь.
   - Это и обидно, - с досадой сказал майор. - За что умирать? Я не знаю, но Онищенко наверняка думает, что знаю. Он никому не верит. И тебе не верит. И потому думает, что мы с тобой в сговоре. Что ты мне все выкладываешь, продаешь, как своему куратору. Для страховки. И потому он обязан грохнуть меня в первую очередь. Возможности есть. Онищенко может подключить службу безопасности этого магната Хуторковского. А у него оторвы такие - плюнуть и растереть. Олигархи других не держат - иначе конкуренты мигом пришибут. Один раз не вышло - второй сработает.