Страница:
и зорко следили за его действиями. Он по-прежнему, не меняя курса, продолжал
полет в восточном направлении.
Вот он подходит к намеченному нами рубежу перехвата. Покрышкин круто
разворачивает свой истребитель в сторону "юнкерса", командует мне:
- Пошли!
Увеличив скорость, мы начинаем догонять врага. Теперь обратный путь к
линии фронта ему отрезан. Противник уже видит нас, дает газ и с набором
высоты пытается уйти. За "юнкерсом" тянутся черные полосы дыма: моторы
работают на форсажном режиме.
Высота 8000 метров. Мы - в хвосте разведчика. Летчик стал со снижением
разворачиваться в сторону линии фронта. Но этот маневр - лишь в нашу пользу:
быстрее сократилось расстояние.
Вот дистанция открытия огня!
- Атакую, прикрой! - приказал командир.
- Понял!..
Покрышкин открывает огонь по кабине стрелка, затем переносит его на
правый мотор. Из правой плоскости "юнкерса" повалил дым. Самолет загорелся
и, пролетев немного, начал крениться на правую плоскость, а затем совсем
свалился и стал падать на глазах у всего личного состава полка. Ударившись о
землю, он взорвался.
Мы некоторое время сопровождали его. Но вот взметнулось пламя на месте
падения самолета - и мы, круто развернувшись, пошли домой.
Часть V. САНДОМИРСКИЙ ПЛАЦДАРМ
О августе 1944 года на нашем участке фронта в районе Сандомирского
плацдарма создалось некоторое затишье. Противник, понимая, что фронт
приближается к границе, усиленно совершенствовал свои оборонительные рубежи,
на переднем крае и в глубине обороны развивал систему траншей, строил
укрепления, оборудовал полосы препятствий. Шла перегруппировка войск.
Гитлеровское радио хвастливо трубило о неприступности оборонительного вала
на Висле, о который, мол, разобьется Советская Армия.
Войска 1-го Украинского фронта, не теряя времени, готовились нанести
врагу очередной удар, а пока что скрытно перегруппировывались, накапливали
боеприпасы и горючее, готовили к боям технику, подтягивали резервы. По ночам
на проселочных дорогах непрерывно гудели моторы - шли танки, самоходки,
автомашины...
В сложившейся обстановке сократились и действия авиации: они в основном
сводились к разведывательным полетам и поискам отдельных "охотников". Но
стоило появиться в небе самолету, как спокойствие сразу же нарушалось,
Откуда только не подавали "голоса" многочисленные зенитки! Снарядов не
жалели ни на вражеской стороне, ни на нашей. И орудия палили, пока самолет
не выходил из зоны огня. Нередко случалось, что снаряды доставали его, и
тогда он отвесно падал, растягивая сверху вниз дымный след.
Наш полк, по-прежнему, стоял в Макшишуве и готовился к новым боям.
Почти ежедневно, парами и в одиночку, стартовали в небо лучшие воздушные
разведчики - Николай Старчиков, Вениамин Цветков, Павел Еремин. Они
забирались глубоко во вражеский тыл, внимательно изучали обстановку, зорко
следили за тем, что там происходило, и доставляли в штаб ценные сведения: о
перегруппировке войск, движении фашистских танковых колонн, системе обороны
на том или другом участке.
Исходя из добытых разведчиками сведений, а также используя поступавшие
в штаб другие данные, командир принимал решение: выпускал на поиск
"охотников" - Аркадия Федорова, Николая Трофимова, Григория Речкалова,
Александра Клубова и других.
Помню, было это 25 августа, вдвоем с Григорием Речкаловым нам
предстояло вылететь в район Сандомир - Кельце - Линчув. Задача: уничтожение
воздушного противника, штурмовка автотранспорта, создание "пробок".
Взлетели в полдень. Маршрут был разработан с учетом расположения
вражеских аэродромов и наиболее вероятных осей полета гитлеровской авиации.
Погода в нашем районе устанавливалась неплохая. Правда, облачность была
десятибалльной, нижний край - на высоте 3000- 3500 метров, видимость - 6
километров, небольшая дымка.
На траверзе Сандомира набрали высоту и шли под облачностью в боевом
порядке "правый пеленг", близком к "фронту". Небольшими отворотами вправо и
влево я маневрировал, чтобы лучше просматривалось воздушное пространство
задней полусферы.
Прошло еще несколько минут, и впереди внизу зазмеилась линия фронта. Мы
стали снижаться, чтобы посмотреть, нет ли над передним краем вражеских
самолетов (на фоне облачности их лучше было видно). Кроме того, снижаясь, мы
увеличивали скорость, что в данный момент также было необходимо. Самолетов
противника над линией фронта не было.
Высота 2600 метров, скорость - 650 километров в час. Снова набираем
высоту и идем под самой кромкой облаков. В шлемофоне раздается команда
Речкалова:
- "Пятьдесят пятый!" Я - "сороковой". Входим в облака, курс - двести
восемьдесят. Выход - по моей команде.
- Понял! Я - "пятьдесят пятый"...
Самолет Речкалова нырнул в облака. Небольшим движением ручки на себя
перевожу истребитель в угол набора - и сразу же оказываюсь в молочном плену.
Докладываю ведущему. Он велит продолжать полет тем же курсом. А минут пять
спустя приказывает выйти из облачности.
Небольшой правый крен - и моя машина с трехтысячеметровой высоты быстро
снижается и выходит из облачности. Впереди слева, на удалении 400-450
метров, вижу "сороковку",. Даю газ и, заняв прежний боевой порядок,
подстраиваюсь к Речкалову. Докладываю, что все в порядке.
Маневрируя, мы все дальше и дальше уходим от лилии фронта в глубь
вражеской обороны. Фашисты зенитного огня не ведут.
Погода с каждой минутой заметно ухудшается. Нижний край облачности
достиг 1900 метров, дымка стала более плотной. Идем минут пятнадцать.
Воздушного противника нет. Подходящих наземных целей, которые можно было
атаковать, тоже нет. Я уже подумал с досадой, что маршрут мы выбрали
неудачный. Ведущий подал команду на разворот вправо.
Замечаю хорошо наезженную проселочную дорогу. Значит, она действует! А
вот из-за лесочка выползла крытая брезентом грузовая автомашина.
Доложил по радио Речкалову. Незамедлительно последовала команда:
- Атакуй!
Небольшим правым доворотом перевожу истребитель в пикирование. Даю
очередь. Разрывы бегут навстречу автомобилю. Он как-то неестественно
ковыльнул, съехал с дороги, подскочил, опрокинулся и загорелся.
Уже выходя из атаки и набрав метров триста высоты, я услышал голос
Речкалова:
- Прикрой, атакую вторую автомашину!.. Я круто развернулся влево и
тотчас же увидел огненную трассу, протянувшуюся от истребителя Речкалова к
земле. Она вонзилась в серую коробочку второго "оппеля". Тот вспыхнул.
Мы совершили круг над этим районом, но нигде больше машин не было.
Снова взяли курс 20o. Немного возбужденные атаками, мы маневрировали более
энергично, надеясь отыскать новые цели. Облачность все больше "прижимает"
нас к земле.
- Внимание, я - "сороковой"! Впереди вижу солдат в окопах. Атакую!
Бросаю взгляд вниз - и вижу систему траншей и копошащиеся фигурки. Все
ясно: враг сооружает здесь оборонительные рубежи! Нетрудно заметить, что
окопы отрыты по пояс, а некоторые - в полный профиль. Самолет ведущего уже
пикирует. Гитлеровцы ничего пока не замечают и продолжают спокойно работать,
роют землю. Вижу, как от самолета Речкалова отрываются дымки, замелькали
яркие пунктиры. Фашисты всполошились, заметались, по земле побежала строчка
разрывов. Прикрывая атаку ведущего, я не только наблюдал за воздушным
пространством, но и старался "приметить", как действует Речкалов, чтобы
вот-вот поменяться с ним ролями. Когда истребитель Речкалова левым
разворотом стал выходить из пикирования, я ринулся в атаку. Очередь дал
длинную, трасса легла хорошо. Вывожу самолет тоже влево, пытаясь отыскать
глазами машину ведущего, но нигде из-за плохой видимости ее не вижу.
- "Пятьдесят пятый", я - "сороковой"! - отчетливо слышу голос
Речкалова. - Идем к лесу, что справа.
- Не вижу вас!..
- Выхожу на северную опушку леса.
- Понял! - отвечаю Речкалову и даю газ. Вот и северная опушка леса, но
самолета нигде нет. Немного снизился. Все равно не видно.
- Бери курс на реку Вислу, - скомандовал Речка-лов.
- Иду домой самостоятельно! - передаю Речкалову, сосредоточивая
внимание на общей наземной обстановке и ориентировании. Маневрирую, лечу в
направлении Вислы.
Скоро - передний край. Здесь надо быть особенно внимательным. Под
крылом проносятся хутора и села, рощи, поляны. Все чаще попадаются небольшие
вражеские подразделения. Иду на бреющем: так безопаснее.
Слева по курсу появился небольшой населенный пункт. Рядом - лесок.
Прилегающее к нему поле градусов под 70 по отношению к курсу моего полета
перерезает дорога.
Лечу, чутко прислушиваюсь к рокоту мотора, внимательно всматриваюсь в
показания приборов, контролирующих его работу, уточняю остаток горючего. Все
как будто в порядке.
- "Пятьдесят пятый", я - "сороковой". Где находишься? Иду прежним
курсом. Будь внимательнее: подходим к переднему краю.
- Понял! - ответил я, набрал высоту и, маневрируя, продолжал полет
почти под самой кромкой облачности. Вижу, как снизу потянулись ко мне
трассирующие огни, стали рваться снаряды. Выполняю противозенитный маневр, и
трасса уже далеко в стороне вонзается в облака.
Чем ближе к Висле, тем облачность выше. Видимость улучшается. Но
вражеские зенитки все чаще и чаще ведут огонь. Вхожу в облака, иду немного с
измененным курсом, потом ныряю вниз, а некоторое время спустя повторяю
маневр. Главное - проскочить зону насыщенного огня. Это мне удается.
А вот уже блеснула извилистая лента реки. Висла! Прохожу над ней -
теперь фронт позади. Развернулся на юг, иду вдоль берега, иду домой.
Связываюсь по радио с Речкаловым. Он сейчас в районе Турбия. Это недалеко, и
я увеличиваю скорость, чтобы вместе зайти на посадку.
Прошло несколько дней. Шестерка, которую вел Клубов, только что
возвратилась с задания. Старший группы поспешил на командный пункт -
доложить о результатах. Направились за ним и мы - пятеро летчиков. Начальник
штаба подполковник Датский внимательно выслушал капитана Клубова, помолчал
немного, обвел нас взглядом и спросил, обращаясь не только к Клубову, а ко
всем шестерым:
- А не заметили ли вы чего-нибудь подозрительного в районе прикрытия?
Противник искусно прячет дальнобойное орудие. Вы, пожалуй, слышали о
"Большой Берте" времен первой мировой войны - огромной пушке, обстреливавшей
столицу Франции. Так вот, нечто подобное, как передали нам из вышестоящего
штаба, появилось в тех местах, над которыми вы летали. "Берта" обстреливает
наши наземные войска. Сегодня из нее выпущено несколько тяжелых снарядов по
нашему аэродрому, что в районе Турбия, Есть убитые и раненые, повреждено два
самолета.
На лице подполковника Датского мы видим тень озабоченности. Начальник
штаба подошел к карте:
- Район, из которого противник вел огонь, приблизительно установлен:
двадцать пять - тридцать километров севернее Сандомира, однако обнаружить
"Берту" пока что не удалось. Нам поставлена задача: найти! Поэтому, вылетая
в район севернее Сандомира, обращайте внимание на землю, присматривайтесь к
веткам железнодорожных линий. В общем - ищите!..
А "Берта" тем временем продолжала беспокоить наши войска. Противник на
сей раз отказался от традиционной пунктуальности и менял время открытия
огня: третьего дня снаряды рвались в полдень, вчера - перед закатом, а
сегодня - рано утром. При этом объекты выбирались особо важные, и мы пришли
к убеждению, что враг оперативно получает информацию разведывательного
характера. Кроме того, кто-то довольно точно корректирует огонь.
Летчики нашего полка уже несколько раз вылетали на поиски вражеской
дальнобойной артиллерийской установки. Искали ее и авиаторы других частей -
бомбардировочных и штурмовых. Но безрезультатно. А "Берта" даст несколько
выстрелов - и как в воду канет! Мы взлетаем, идем, на различных высотах,
"прочесываем" пространство, ищем. Нет ничего подозрительного - и все!
И вновь на аэродром, что близ города Турбия, был совершен огневой
налет. Шесть тяжелых снарядов легли на взлетно-посадочную полосу, опять
вывели ее из строя; сожжен один самолет. Даже малосведущему стало ясно, что
за целью ведется визуальное наблюдение. Наше командование обеспокоилось
всерьез и приняло новые меры.
Вскоре связисты запеленговали радиопередатчик. На подозрении оказалось
высокое здание. Оперативная группа оцепила дом, проверила его. На чердаке
был обнаружен человек в гражданской одежде, сидевший у слухового окна и по
радио корректировавший огонь вражеской артиллерии. Как оказалось, это был
местный житель, завербованный фашистами. Надо полагать, что на допросе он
кое-что рассказал. В воздух были подняты наши штурмовики, которым был указан
район цели. Они ее нашли и "обработали".
Выяснилось, что это действительно была "Берта" - орудийная установка
крупного калибра, смонтированная на специальной платформе и передвигавшаяся
по рельсам. Железнодорожное полотно было проложено с таким расчетом, чтобы
складки местности надежно укрывали его. Да и сама "Берта" тщательно
маскировалась. Пушка выкатывалась на боевую позицию, производила несколько
выстрелов - и тут же возвращалась в укрытие.
Теперь на этом месте дымились воронки.
Штурмовики нашей воздушной армии уничтожили "Берту".
Но не успели мы покончить с "Бертой", как появилась новая забота.
Действия наших войск на левом фланге Сандомирского плацдарма
значительно активизировались. Видно, советское командование "прощупывало"
систему вражеской обороны. Но и противник старался не остаться в долгу -
отвечал огнем, вступал в артиллерийскую дуэль, наносил удары по
сосредоточению наших войск.
Мы, летчики, снова получили не совсем обычную задачу. На сей раз нам
приказано было отыскивать и уничтожать аэростаты, которые использовались
противником для корректирования артиллерийского огня. Прежде эти функции
выполнялись с самолета "Фокке-Вульф-189", который фронтовики окрестили
"рамой". Висит он бывало, над головой, ведет разведку, корректирует огонь,
фотографирует позиции. Но теперь, очевидно, враг испытывал затруднения.
"Рам" не хватало. И он прибег к старому средству - аэростатам.
Как правило, аэростат поднимался в глубине вражеской обороны,
километрах в десяти - пятнадцати от переднего края, на высоту 800-1000
метров. В "корзине" находились корректировщики, которым с высоты в
оптические приборы хорошо видны были позиции советских войск, результаты
наблюдений сообщались по телефону: с аэростата свисал не только трос, но и
кабель...
Вражеские наблюдатели-корректировщики пристально следили и за воздухом.
Как только вдали она Замечали самолет, а тем более, если он шел навстречу, -
вниз немедленно передавалась команда, включалась лебедка - и аэростат быстро
снижался. Вступала в действие вражеская зенитная артиллерия, а тем временем
аэростат тщательно маскировался. Стоило же нашему самолету уйти, как
аэростат снова поднимался в небо.
Возвращались мы как-то на свой аэродром, горючего в баках почти не
осталось - всю округу обшарили, нет никакого аэростата, ничего не нашли.
Вдруг смотрим вдаль - а "колбаса" опять в воздухе!..
В полет была отправлена очередная пара. И снова поиск впустую. Уже
вылетали в паре со своими ведомыми Н. Трофимов, А. Федоров, В. Березкин, П.
Еремин. Но все безрезультатно.
И тогда мы применили хитрость: стали перелетать линию фронта далеко в
стороне, затем уходили в глубину вражеской обороны и со снижением, на
большой скорости выходили на аэростат с тыла, стремительно атаковали его -
уверенно и неотразимо. Истребитель уходил, вдогонку ему открывали пальбу
зенитки, но было поздно: аэростат, сморщившись, падал вниз.
Так было уничтожено два аэростата. Один сбили капитан Старчиков в паре
с лейтенантом Торбеевым, а второй - лейтенанты Березкин и Руденко.
Есть люди, рожденные для полета. С первых же дней в аэроклубе Саша
Клубов понял, что до конца жизни останется верным небу. Шли годы учебы и
становления. И вот:
- "Альбатрос!" Справа "мессеры"!..
В безбрежной выси почти ежедневно происходят упорные воздушные бои.
Клубов вылетает то на разведку, то на штурмовку, то он дерется с численно
превосходящими группами истребителей, то валит вниз одного за другим
крестатые бомбардировщики.
...Ранним ноябрьским утром 1944 года, когда наш полк базировался на
прифронтовом аэродроме на территории Польши, мы, используя наступившее
затишье, совершали тренировочные полеты. Руководил ими командир полка майор
Речкалов.
Самолет за самолетом взлетали ввысь и уходили на учебные задания.
Летчики отрабатывали технику пилотирования в зоне, групповую слетанность в
боевом порядке пары, а руководящий состав полка осваивал полеты на только
что поступившей в истребительную авиацию новинке - самолете Ла-7 конструкции
Лавочкина.
Четвертым на Ла-7 выруливал на старт командир эскадрильи капитан А.
Клубов. Истребитель легко катился по полю, и за ним тянулся полосой широкий
след - примятая воздушной струей трава.
У исполнительного старта машина застыла, постояла с минуту.
- "Весна"! Я - "сорок пятый". Разрешите взлет, дайте зону, - раздался в
динамике голос летчика.
- "Сорок пятый"! - ответили ему с командного пункта. - Зона три. Взлет
разрешаю!
На старте послышался характерный нарастающий гул мотора, и самолет
Клубова тронулся с места, побежал все быстрее и быстрее. Вот он оторвался от
земли, низко прошел метров двести - триста, а потом, резко перейдя в угол
набора, стремительно стал набирать высоту. За машиной тянулась небольшая
сизая полоса дыма.
Находившиеся у линии старта летчики и техники внимательно следили за
взлетом. За отличным взлетом мастера боя и пилотажа.
Прошло минуты три-четыре, и в динамике снова послышался голос Клубова.
- "Весна"! Я - "Сорок пятый". Третью зону занял.
- "Сорок пятый"! Я - "Весна"! В воздухе спокойно. Выполняйте задание!
- Вас понял! - ив динамике раздался характерный щелчок.
Зона номер три - это воздушное пространство над северной окраиной
аэродрома. Нам хорошо был виден самолет Клубова. Летчик пилотировал
вдохновенно, энергично. Каскад фигур высшего пилотажа буквально лился
безостановочно, непрерывно.
Я понимал, что Клубов сейчас "выжимает" все, на что способен новый
самолет известного советского конструктора.
Все, кто наблюдал сейчас за полетом Клубова, восхищались мастерством
летчика. Да и о машине авиаторы отзывались высоко, с похвалой: на таком
истребителе, мол, можно колотить "мессеров" и "фоккеров" за мое почтение!
Отпилотировав, Клубов вошел в крутую спираль и стал снижаться.
- "Весна"! Я - "Сорок пятый". Задание закончил, разрешите вход в круг.
- Разрешаю! Я - "Весна", - ответил руководитель полетов.
Клубов вошел в круг, после четвертого разворота выпустил шасси и
посадочные щитки и доложил:
- "Весна"! Я - "Сорок пятый". Разрешите посадку...
Это были последние слова, которые я слышал от моего боевого товарища в
его жизни.
Дальше произошло невероятное и непредвиденное.
Самолет Клубова коснулся грунтовой взлетно-посадочной полосы и побежал
по ней. Под воздействием бокового ветра самолет почти незаметно стал
уклоняться вправо, выкатился за пределы полосы и уже на малой скорости на
глазах у всех словно бы споткнулся и... скапотировал. Вначале самолет стал
на нос, задрав высоко кверху хвостовое оперение, мгновение постоял, словно
раздумывая, в строго вертикальном положении, и как бы нехотя, медленно стал
валиться на спину.
Вначале мы не понимали, что случилось. Все происходящее казалось
видением, миражом. Но чей-то встревоженный голос вывел всех из состояния
оцепенения. Мы видели истребитель, лежащий кверху колесами, мы знали: там, в
кабине, в опасности наш друг и боевой товарищ. И стремглав помчались ему на
помощь. Нас обгоняют какие-то автомашины, промчалась санитарная, гудит
пожарная.
Когда мы прибежали, было уже поздно. То, что мы увидели, отказывалось
воспринимать наше сознание: голова Клубова была придавлена к земле левым
бортом истребителя. Небольшая лужица крови...
Где только взялись силы! Сбивая руки, торопясь, приподнимаем тяжелый
груз, высвобождаем летчика, относим его в сторону. Врач говорит, что сердце
бьется. Мы надеемся на чудо, ждем. Клубов лежит на руках у своего учителя и
командира - Александра Ивановича Покрышкина. Бесстрашный ас страны сейчас
бледен и ошеломлен. Он тоже ждет чуда. Ждет десять минут, двадцать, сорок. И
низко опускает голову. Мы никогда не видели у этого человека влажных глаз.
Теперь он прячет их от нас. Мы тоже плачем: Саша Клубов скончался...
Тяжела была эта утрата для всех. Не хотелось верить, что не взлетит
больше ввысь на своем истребителе крылатый витязь, Герой Советского Союза
капитан Александр Федорович Клубов, что не услышим мы в шлемофоне знакомого,
с хрипотцой голоса "сорок пятого", что навеки остановилось горячее сердце
бойца. Не хотел, не мог я поверить в это. Но пришлось подчиниться суровой,
горькой истине.
Причиной гибели капитана Клубова оказалась... небольшая канава,
размытая ливневым дождем. Была она немного в стороне от взлетно-посадочной
полосы, справа, скрытая травой. И надо было случиться такому, что одно из
колес самолета Клубова на пробеге угодило именно в эту канаву...
Нелепая случайность, которая обернулась трагедией. Она дорого обошлась
нам. До сих пор сердцу больно от той тяжелой утраты. На боевом счету А.
Клубова было уже более 40 сбитых самолетов противника!
Вскоре после случившегося был опубликован Указ Президиума Верховного
Совета СССР, которым Александр Федорович Клубов награждался второй медалью
"Золотая Звезда". Посмертно. И во Львове, на Холме Славы, на его гранитном
надгробии камнерез поверх слов "Герой Советского Союза" высек еще одно
слово: "дважды".
И когда полк снова начал интенсивные боевые действия, где-то рядом был
Саша Клубов. Он тоже летал, он тоже дрался. И даже порой слуховые
галлюцинации заставляли сердце встрепенуться: в шлемофоне вдруг слышался
знакомый тембр, знакомая фраза. Но разум тут же гасил радость: "Нет, это
только показалось!.."
Трудно было привыкнуть к мысли, что его, Клубова, нет более с нами.
Сколько раз я летал с ним в паре! Не раз прикрывал его в бою.
Вылетая с Клубовым на выполнение боевого задания, я всегда был уверен в
успехе. Руководил он воздушным боем твердо, спокойно, тактически грамотно,
вел его в высоком темпе. Атаки Клубова были дерзкими, стремительными,
неотразимыми. Он обладал высокой физической выносливостью, крепкой волей,
уравновешенностью. Он не знал страха в бою, никогда не пасовал перед
численно превосходящими силами противника. Ведет восьмерку, а навстречу
порой двадцать, а однажды даже полсотни вражеских самолетов. Атакует! Смело,
решительно. И сбивает врага. И снова ищет его. Нет врага в воздухе -
штурмовыми действиями громит наземного противника.
Давала себя знать школа Покрышкина. Особенно ярко, убедительно
продемонстрировал это Клубов в короткий период боев под Яссами, где за
неделю он свалил 13 вражеских самолетов! Два - в паре с Николаем Карповым и
11 - с Андреем Иванковым.
Об Иванкове, о его призвании летчика, мужестве бесстрашного воина, о
его многотрудной послевоенной судьбе я еще расскажу. Замечу лишь, что
недавно я побывал у него в гостях в Волгограде, чем несказанно обрадовал
бывалого бойца. А у меня болит за него душа, душит обида:
тяжелая болезнь приковала Андрея к постели, и он мне напоминает Николая
Островского своим мужеством, своей непреоборимой жаждой творчества, своим
оптимизмом, своей новой формулой боя: жить, бороться и не сдаваться!..
Итак, под Яссами образцы мужества, храбрости, боевого мастерства
проявил не только сам Клубов, но и его верные напарники - в одних случаях
это был Карпов, в других - Иванков.
Бои были напряженные, ожесточенные. И все - с численно превосходящим
противником. Вот как проходил, например, бой 30 мая.
Восьмерку наших истребителей на прикрытие наземных войск повел Клубов.
В строю шли Карпов, Петухов, Барышев, Трофимов, Кетов, Табаченко и Чертов.
Только пришли в заданный район - по радио команда: идут "лаптежники". А
вот и они! Идут с юга - девяткой, плотным "клином". Клубов с ходу атаковал
ведущее звено и у всех на глазах сбил одного Ю-87. Из атаки он вышел под
вспыхнувший бомбардировщик, и хлынувшее из того масло попало на истребитель.
Но ничего страшного. Кто-то предупредил Клубова: осторожно, в хвост зашел
"мессер".
- Вижу! - коротко ответил Клубов и взял ручку на себя. Гитлеровский
летчик, видимо, так увлекся и все свое внимание приковал к машине Клубова,
что... не заметил горящего "лаптежника" и прямо врезался в него.
Трофимов с Табаченко тоже сбили по "юнкерсу". Строй бомбардировщиков
нарушился. Они поспешили разгрузиться и поскорее уйти. Истребители прикрытия
ничем не могли им помочь: они были крепко скованы боем. Вначале "мессеров"
было десять, потом пришло еще звено. Однако враг успеха не добился.
Тем временем в ударной группе остались двое - Клубов с Карповым. На них
насело звено "мессершмиттов". Четверка прикрытия дралась выше с другой
восьмеркой "мессеров".
Ведя бой на высоте 300-500 метров, Клубов и Карпов ходили "ножницами",
свалили двух вражеских асов. Но на одном из разворотов Карпов запоздал - не
полет в восточном направлении.
Вот он подходит к намеченному нами рубежу перехвата. Покрышкин круто
разворачивает свой истребитель в сторону "юнкерса", командует мне:
- Пошли!
Увеличив скорость, мы начинаем догонять врага. Теперь обратный путь к
линии фронта ему отрезан. Противник уже видит нас, дает газ и с набором
высоты пытается уйти. За "юнкерсом" тянутся черные полосы дыма: моторы
работают на форсажном режиме.
Высота 8000 метров. Мы - в хвосте разведчика. Летчик стал со снижением
разворачиваться в сторону линии фронта. Но этот маневр - лишь в нашу пользу:
быстрее сократилось расстояние.
Вот дистанция открытия огня!
- Атакую, прикрой! - приказал командир.
- Понял!..
Покрышкин открывает огонь по кабине стрелка, затем переносит его на
правый мотор. Из правой плоскости "юнкерса" повалил дым. Самолет загорелся
и, пролетев немного, начал крениться на правую плоскость, а затем совсем
свалился и стал падать на глазах у всего личного состава полка. Ударившись о
землю, он взорвался.
Мы некоторое время сопровождали его. Но вот взметнулось пламя на месте
падения самолета - и мы, круто развернувшись, пошли домой.
Часть V. САНДОМИРСКИЙ ПЛАЦДАРМ
О августе 1944 года на нашем участке фронта в районе Сандомирского
плацдарма создалось некоторое затишье. Противник, понимая, что фронт
приближается к границе, усиленно совершенствовал свои оборонительные рубежи,
на переднем крае и в глубине обороны развивал систему траншей, строил
укрепления, оборудовал полосы препятствий. Шла перегруппировка войск.
Гитлеровское радио хвастливо трубило о неприступности оборонительного вала
на Висле, о который, мол, разобьется Советская Армия.
Войска 1-го Украинского фронта, не теряя времени, готовились нанести
врагу очередной удар, а пока что скрытно перегруппировывались, накапливали
боеприпасы и горючее, готовили к боям технику, подтягивали резервы. По ночам
на проселочных дорогах непрерывно гудели моторы - шли танки, самоходки,
автомашины...
В сложившейся обстановке сократились и действия авиации: они в основном
сводились к разведывательным полетам и поискам отдельных "охотников". Но
стоило появиться в небе самолету, как спокойствие сразу же нарушалось,
Откуда только не подавали "голоса" многочисленные зенитки! Снарядов не
жалели ни на вражеской стороне, ни на нашей. И орудия палили, пока самолет
не выходил из зоны огня. Нередко случалось, что снаряды доставали его, и
тогда он отвесно падал, растягивая сверху вниз дымный след.
Наш полк, по-прежнему, стоял в Макшишуве и готовился к новым боям.
Почти ежедневно, парами и в одиночку, стартовали в небо лучшие воздушные
разведчики - Николай Старчиков, Вениамин Цветков, Павел Еремин. Они
забирались глубоко во вражеский тыл, внимательно изучали обстановку, зорко
следили за тем, что там происходило, и доставляли в штаб ценные сведения: о
перегруппировке войск, движении фашистских танковых колонн, системе обороны
на том или другом участке.
Исходя из добытых разведчиками сведений, а также используя поступавшие
в штаб другие данные, командир принимал решение: выпускал на поиск
"охотников" - Аркадия Федорова, Николая Трофимова, Григория Речкалова,
Александра Клубова и других.
Помню, было это 25 августа, вдвоем с Григорием Речкаловым нам
предстояло вылететь в район Сандомир - Кельце - Линчув. Задача: уничтожение
воздушного противника, штурмовка автотранспорта, создание "пробок".
Взлетели в полдень. Маршрут был разработан с учетом расположения
вражеских аэродромов и наиболее вероятных осей полета гитлеровской авиации.
Погода в нашем районе устанавливалась неплохая. Правда, облачность была
десятибалльной, нижний край - на высоте 3000- 3500 метров, видимость - 6
километров, небольшая дымка.
На траверзе Сандомира набрали высоту и шли под облачностью в боевом
порядке "правый пеленг", близком к "фронту". Небольшими отворотами вправо и
влево я маневрировал, чтобы лучше просматривалось воздушное пространство
задней полусферы.
Прошло еще несколько минут, и впереди внизу зазмеилась линия фронта. Мы
стали снижаться, чтобы посмотреть, нет ли над передним краем вражеских
самолетов (на фоне облачности их лучше было видно). Кроме того, снижаясь, мы
увеличивали скорость, что в данный момент также было необходимо. Самолетов
противника над линией фронта не было.
Высота 2600 метров, скорость - 650 километров в час. Снова набираем
высоту и идем под самой кромкой облаков. В шлемофоне раздается команда
Речкалова:
- "Пятьдесят пятый!" Я - "сороковой". Входим в облака, курс - двести
восемьдесят. Выход - по моей команде.
- Понял! Я - "пятьдесят пятый"...
Самолет Речкалова нырнул в облака. Небольшим движением ручки на себя
перевожу истребитель в угол набора - и сразу же оказываюсь в молочном плену.
Докладываю ведущему. Он велит продолжать полет тем же курсом. А минут пять
спустя приказывает выйти из облачности.
Небольшой правый крен - и моя машина с трехтысячеметровой высоты быстро
снижается и выходит из облачности. Впереди слева, на удалении 400-450
метров, вижу "сороковку",. Даю газ и, заняв прежний боевой порядок,
подстраиваюсь к Речкалову. Докладываю, что все в порядке.
Маневрируя, мы все дальше и дальше уходим от лилии фронта в глубь
вражеской обороны. Фашисты зенитного огня не ведут.
Погода с каждой минутой заметно ухудшается. Нижний край облачности
достиг 1900 метров, дымка стала более плотной. Идем минут пятнадцать.
Воздушного противника нет. Подходящих наземных целей, которые можно было
атаковать, тоже нет. Я уже подумал с досадой, что маршрут мы выбрали
неудачный. Ведущий подал команду на разворот вправо.
Замечаю хорошо наезженную проселочную дорогу. Значит, она действует! А
вот из-за лесочка выползла крытая брезентом грузовая автомашина.
Доложил по радио Речкалову. Незамедлительно последовала команда:
- Атакуй!
Небольшим правым доворотом перевожу истребитель в пикирование. Даю
очередь. Разрывы бегут навстречу автомобилю. Он как-то неестественно
ковыльнул, съехал с дороги, подскочил, опрокинулся и загорелся.
Уже выходя из атаки и набрав метров триста высоты, я услышал голос
Речкалова:
- Прикрой, атакую вторую автомашину!.. Я круто развернулся влево и
тотчас же увидел огненную трассу, протянувшуюся от истребителя Речкалова к
земле. Она вонзилась в серую коробочку второго "оппеля". Тот вспыхнул.
Мы совершили круг над этим районом, но нигде больше машин не было.
Снова взяли курс 20o. Немного возбужденные атаками, мы маневрировали более
энергично, надеясь отыскать новые цели. Облачность все больше "прижимает"
нас к земле.
- Внимание, я - "сороковой"! Впереди вижу солдат в окопах. Атакую!
Бросаю взгляд вниз - и вижу систему траншей и копошащиеся фигурки. Все
ясно: враг сооружает здесь оборонительные рубежи! Нетрудно заметить, что
окопы отрыты по пояс, а некоторые - в полный профиль. Самолет ведущего уже
пикирует. Гитлеровцы ничего пока не замечают и продолжают спокойно работать,
роют землю. Вижу, как от самолета Речкалова отрываются дымки, замелькали
яркие пунктиры. Фашисты всполошились, заметались, по земле побежала строчка
разрывов. Прикрывая атаку ведущего, я не только наблюдал за воздушным
пространством, но и старался "приметить", как действует Речкалов, чтобы
вот-вот поменяться с ним ролями. Когда истребитель Речкалова левым
разворотом стал выходить из пикирования, я ринулся в атаку. Очередь дал
длинную, трасса легла хорошо. Вывожу самолет тоже влево, пытаясь отыскать
глазами машину ведущего, но нигде из-за плохой видимости ее не вижу.
- "Пятьдесят пятый", я - "сороковой"! - отчетливо слышу голос
Речкалова. - Идем к лесу, что справа.
- Не вижу вас!..
- Выхожу на северную опушку леса.
- Понял! - отвечаю Речкалову и даю газ. Вот и северная опушка леса, но
самолета нигде нет. Немного снизился. Все равно не видно.
- Бери курс на реку Вислу, - скомандовал Речка-лов.
- Иду домой самостоятельно! - передаю Речкалову, сосредоточивая
внимание на общей наземной обстановке и ориентировании. Маневрирую, лечу в
направлении Вислы.
Скоро - передний край. Здесь надо быть особенно внимательным. Под
крылом проносятся хутора и села, рощи, поляны. Все чаще попадаются небольшие
вражеские подразделения. Иду на бреющем: так безопаснее.
Слева по курсу появился небольшой населенный пункт. Рядом - лесок.
Прилегающее к нему поле градусов под 70 по отношению к курсу моего полета
перерезает дорога.
Лечу, чутко прислушиваюсь к рокоту мотора, внимательно всматриваюсь в
показания приборов, контролирующих его работу, уточняю остаток горючего. Все
как будто в порядке.
- "Пятьдесят пятый", я - "сороковой". Где находишься? Иду прежним
курсом. Будь внимательнее: подходим к переднему краю.
- Понял! - ответил я, набрал высоту и, маневрируя, продолжал полет
почти под самой кромкой облачности. Вижу, как снизу потянулись ко мне
трассирующие огни, стали рваться снаряды. Выполняю противозенитный маневр, и
трасса уже далеко в стороне вонзается в облака.
Чем ближе к Висле, тем облачность выше. Видимость улучшается. Но
вражеские зенитки все чаще и чаще ведут огонь. Вхожу в облака, иду немного с
измененным курсом, потом ныряю вниз, а некоторое время спустя повторяю
маневр. Главное - проскочить зону насыщенного огня. Это мне удается.
А вот уже блеснула извилистая лента реки. Висла! Прохожу над ней -
теперь фронт позади. Развернулся на юг, иду вдоль берега, иду домой.
Связываюсь по радио с Речкаловым. Он сейчас в районе Турбия. Это недалеко, и
я увеличиваю скорость, чтобы вместе зайти на посадку.
Прошло несколько дней. Шестерка, которую вел Клубов, только что
возвратилась с задания. Старший группы поспешил на командный пункт -
доложить о результатах. Направились за ним и мы - пятеро летчиков. Начальник
штаба подполковник Датский внимательно выслушал капитана Клубова, помолчал
немного, обвел нас взглядом и спросил, обращаясь не только к Клубову, а ко
всем шестерым:
- А не заметили ли вы чего-нибудь подозрительного в районе прикрытия?
Противник искусно прячет дальнобойное орудие. Вы, пожалуй, слышали о
"Большой Берте" времен первой мировой войны - огромной пушке, обстреливавшей
столицу Франции. Так вот, нечто подобное, как передали нам из вышестоящего
штаба, появилось в тех местах, над которыми вы летали. "Берта" обстреливает
наши наземные войска. Сегодня из нее выпущено несколько тяжелых снарядов по
нашему аэродрому, что в районе Турбия, Есть убитые и раненые, повреждено два
самолета.
На лице подполковника Датского мы видим тень озабоченности. Начальник
штаба подошел к карте:
- Район, из которого противник вел огонь, приблизительно установлен:
двадцать пять - тридцать километров севернее Сандомира, однако обнаружить
"Берту" пока что не удалось. Нам поставлена задача: найти! Поэтому, вылетая
в район севернее Сандомира, обращайте внимание на землю, присматривайтесь к
веткам железнодорожных линий. В общем - ищите!..
А "Берта" тем временем продолжала беспокоить наши войска. Противник на
сей раз отказался от традиционной пунктуальности и менял время открытия
огня: третьего дня снаряды рвались в полдень, вчера - перед закатом, а
сегодня - рано утром. При этом объекты выбирались особо важные, и мы пришли
к убеждению, что враг оперативно получает информацию разведывательного
характера. Кроме того, кто-то довольно точно корректирует огонь.
Летчики нашего полка уже несколько раз вылетали на поиски вражеской
дальнобойной артиллерийской установки. Искали ее и авиаторы других частей -
бомбардировочных и штурмовых. Но безрезультатно. А "Берта" даст несколько
выстрелов - и как в воду канет! Мы взлетаем, идем, на различных высотах,
"прочесываем" пространство, ищем. Нет ничего подозрительного - и все!
И вновь на аэродром, что близ города Турбия, был совершен огневой
налет. Шесть тяжелых снарядов легли на взлетно-посадочную полосу, опять
вывели ее из строя; сожжен один самолет. Даже малосведущему стало ясно, что
за целью ведется визуальное наблюдение. Наше командование обеспокоилось
всерьез и приняло новые меры.
Вскоре связисты запеленговали радиопередатчик. На подозрении оказалось
высокое здание. Оперативная группа оцепила дом, проверила его. На чердаке
был обнаружен человек в гражданской одежде, сидевший у слухового окна и по
радио корректировавший огонь вражеской артиллерии. Как оказалось, это был
местный житель, завербованный фашистами. Надо полагать, что на допросе он
кое-что рассказал. В воздух были подняты наши штурмовики, которым был указан
район цели. Они ее нашли и "обработали".
Выяснилось, что это действительно была "Берта" - орудийная установка
крупного калибра, смонтированная на специальной платформе и передвигавшаяся
по рельсам. Железнодорожное полотно было проложено с таким расчетом, чтобы
складки местности надежно укрывали его. Да и сама "Берта" тщательно
маскировалась. Пушка выкатывалась на боевую позицию, производила несколько
выстрелов - и тут же возвращалась в укрытие.
Теперь на этом месте дымились воронки.
Штурмовики нашей воздушной армии уничтожили "Берту".
Но не успели мы покончить с "Бертой", как появилась новая забота.
Действия наших войск на левом фланге Сандомирского плацдарма
значительно активизировались. Видно, советское командование "прощупывало"
систему вражеской обороны. Но и противник старался не остаться в долгу -
отвечал огнем, вступал в артиллерийскую дуэль, наносил удары по
сосредоточению наших войск.
Мы, летчики, снова получили не совсем обычную задачу. На сей раз нам
приказано было отыскивать и уничтожать аэростаты, которые использовались
противником для корректирования артиллерийского огня. Прежде эти функции
выполнялись с самолета "Фокке-Вульф-189", который фронтовики окрестили
"рамой". Висит он бывало, над головой, ведет разведку, корректирует огонь,
фотографирует позиции. Но теперь, очевидно, враг испытывал затруднения.
"Рам" не хватало. И он прибег к старому средству - аэростатам.
Как правило, аэростат поднимался в глубине вражеской обороны,
километрах в десяти - пятнадцати от переднего края, на высоту 800-1000
метров. В "корзине" находились корректировщики, которым с высоты в
оптические приборы хорошо видны были позиции советских войск, результаты
наблюдений сообщались по телефону: с аэростата свисал не только трос, но и
кабель...
Вражеские наблюдатели-корректировщики пристально следили и за воздухом.
Как только вдали она Замечали самолет, а тем более, если он шел навстречу, -
вниз немедленно передавалась команда, включалась лебедка - и аэростат быстро
снижался. Вступала в действие вражеская зенитная артиллерия, а тем временем
аэростат тщательно маскировался. Стоило же нашему самолету уйти, как
аэростат снова поднимался в небо.
Возвращались мы как-то на свой аэродром, горючего в баках почти не
осталось - всю округу обшарили, нет никакого аэростата, ничего не нашли.
Вдруг смотрим вдаль - а "колбаса" опять в воздухе!..
В полет была отправлена очередная пара. И снова поиск впустую. Уже
вылетали в паре со своими ведомыми Н. Трофимов, А. Федоров, В. Березкин, П.
Еремин. Но все безрезультатно.
И тогда мы применили хитрость: стали перелетать линию фронта далеко в
стороне, затем уходили в глубину вражеской обороны и со снижением, на
большой скорости выходили на аэростат с тыла, стремительно атаковали его -
уверенно и неотразимо. Истребитель уходил, вдогонку ему открывали пальбу
зенитки, но было поздно: аэростат, сморщившись, падал вниз.
Так было уничтожено два аэростата. Один сбили капитан Старчиков в паре
с лейтенантом Торбеевым, а второй - лейтенанты Березкин и Руденко.
Есть люди, рожденные для полета. С первых же дней в аэроклубе Саша
Клубов понял, что до конца жизни останется верным небу. Шли годы учебы и
становления. И вот:
- "Альбатрос!" Справа "мессеры"!..
В безбрежной выси почти ежедневно происходят упорные воздушные бои.
Клубов вылетает то на разведку, то на штурмовку, то он дерется с численно
превосходящими группами истребителей, то валит вниз одного за другим
крестатые бомбардировщики.
...Ранним ноябрьским утром 1944 года, когда наш полк базировался на
прифронтовом аэродроме на территории Польши, мы, используя наступившее
затишье, совершали тренировочные полеты. Руководил ими командир полка майор
Речкалов.
Самолет за самолетом взлетали ввысь и уходили на учебные задания.
Летчики отрабатывали технику пилотирования в зоне, групповую слетанность в
боевом порядке пары, а руководящий состав полка осваивал полеты на только
что поступившей в истребительную авиацию новинке - самолете Ла-7 конструкции
Лавочкина.
Четвертым на Ла-7 выруливал на старт командир эскадрильи капитан А.
Клубов. Истребитель легко катился по полю, и за ним тянулся полосой широкий
след - примятая воздушной струей трава.
У исполнительного старта машина застыла, постояла с минуту.
- "Весна"! Я - "сорок пятый". Разрешите взлет, дайте зону, - раздался в
динамике голос летчика.
- "Сорок пятый"! - ответили ему с командного пункта. - Зона три. Взлет
разрешаю!
На старте послышался характерный нарастающий гул мотора, и самолет
Клубова тронулся с места, побежал все быстрее и быстрее. Вот он оторвался от
земли, низко прошел метров двести - триста, а потом, резко перейдя в угол
набора, стремительно стал набирать высоту. За машиной тянулась небольшая
сизая полоса дыма.
Находившиеся у линии старта летчики и техники внимательно следили за
взлетом. За отличным взлетом мастера боя и пилотажа.
Прошло минуты три-четыре, и в динамике снова послышался голос Клубова.
- "Весна"! Я - "Сорок пятый". Третью зону занял.
- "Сорок пятый"! Я - "Весна"! В воздухе спокойно. Выполняйте задание!
- Вас понял! - ив динамике раздался характерный щелчок.
Зона номер три - это воздушное пространство над северной окраиной
аэродрома. Нам хорошо был виден самолет Клубова. Летчик пилотировал
вдохновенно, энергично. Каскад фигур высшего пилотажа буквально лился
безостановочно, непрерывно.
Я понимал, что Клубов сейчас "выжимает" все, на что способен новый
самолет известного советского конструктора.
Все, кто наблюдал сейчас за полетом Клубова, восхищались мастерством
летчика. Да и о машине авиаторы отзывались высоко, с похвалой: на таком
истребителе, мол, можно колотить "мессеров" и "фоккеров" за мое почтение!
Отпилотировав, Клубов вошел в крутую спираль и стал снижаться.
- "Весна"! Я - "Сорок пятый". Задание закончил, разрешите вход в круг.
- Разрешаю! Я - "Весна", - ответил руководитель полетов.
Клубов вошел в круг, после четвертого разворота выпустил шасси и
посадочные щитки и доложил:
- "Весна"! Я - "Сорок пятый". Разрешите посадку...
Это были последние слова, которые я слышал от моего боевого товарища в
его жизни.
Дальше произошло невероятное и непредвиденное.
Самолет Клубова коснулся грунтовой взлетно-посадочной полосы и побежал
по ней. Под воздействием бокового ветра самолет почти незаметно стал
уклоняться вправо, выкатился за пределы полосы и уже на малой скорости на
глазах у всех словно бы споткнулся и... скапотировал. Вначале самолет стал
на нос, задрав высоко кверху хвостовое оперение, мгновение постоял, словно
раздумывая, в строго вертикальном положении, и как бы нехотя, медленно стал
валиться на спину.
Вначале мы не понимали, что случилось. Все происходящее казалось
видением, миражом. Но чей-то встревоженный голос вывел всех из состояния
оцепенения. Мы видели истребитель, лежащий кверху колесами, мы знали: там, в
кабине, в опасности наш друг и боевой товарищ. И стремглав помчались ему на
помощь. Нас обгоняют какие-то автомашины, промчалась санитарная, гудит
пожарная.
Когда мы прибежали, было уже поздно. То, что мы увидели, отказывалось
воспринимать наше сознание: голова Клубова была придавлена к земле левым
бортом истребителя. Небольшая лужица крови...
Где только взялись силы! Сбивая руки, торопясь, приподнимаем тяжелый
груз, высвобождаем летчика, относим его в сторону. Врач говорит, что сердце
бьется. Мы надеемся на чудо, ждем. Клубов лежит на руках у своего учителя и
командира - Александра Ивановича Покрышкина. Бесстрашный ас страны сейчас
бледен и ошеломлен. Он тоже ждет чуда. Ждет десять минут, двадцать, сорок. И
низко опускает голову. Мы никогда не видели у этого человека влажных глаз.
Теперь он прячет их от нас. Мы тоже плачем: Саша Клубов скончался...
Тяжела была эта утрата для всех. Не хотелось верить, что не взлетит
больше ввысь на своем истребителе крылатый витязь, Герой Советского Союза
капитан Александр Федорович Клубов, что не услышим мы в шлемофоне знакомого,
с хрипотцой голоса "сорок пятого", что навеки остановилось горячее сердце
бойца. Не хотел, не мог я поверить в это. Но пришлось подчиниться суровой,
горькой истине.
Причиной гибели капитана Клубова оказалась... небольшая канава,
размытая ливневым дождем. Была она немного в стороне от взлетно-посадочной
полосы, справа, скрытая травой. И надо было случиться такому, что одно из
колес самолета Клубова на пробеге угодило именно в эту канаву...
Нелепая случайность, которая обернулась трагедией. Она дорого обошлась
нам. До сих пор сердцу больно от той тяжелой утраты. На боевом счету А.
Клубова было уже более 40 сбитых самолетов противника!
Вскоре после случившегося был опубликован Указ Президиума Верховного
Совета СССР, которым Александр Федорович Клубов награждался второй медалью
"Золотая Звезда". Посмертно. И во Львове, на Холме Славы, на его гранитном
надгробии камнерез поверх слов "Герой Советского Союза" высек еще одно
слово: "дважды".
И когда полк снова начал интенсивные боевые действия, где-то рядом был
Саша Клубов. Он тоже летал, он тоже дрался. И даже порой слуховые
галлюцинации заставляли сердце встрепенуться: в шлемофоне вдруг слышался
знакомый тембр, знакомая фраза. Но разум тут же гасил радость: "Нет, это
только показалось!.."
Трудно было привыкнуть к мысли, что его, Клубова, нет более с нами.
Сколько раз я летал с ним в паре! Не раз прикрывал его в бою.
Вылетая с Клубовым на выполнение боевого задания, я всегда был уверен в
успехе. Руководил он воздушным боем твердо, спокойно, тактически грамотно,
вел его в высоком темпе. Атаки Клубова были дерзкими, стремительными,
неотразимыми. Он обладал высокой физической выносливостью, крепкой волей,
уравновешенностью. Он не знал страха в бою, никогда не пасовал перед
численно превосходящими силами противника. Ведет восьмерку, а навстречу
порой двадцать, а однажды даже полсотни вражеских самолетов. Атакует! Смело,
решительно. И сбивает врага. И снова ищет его. Нет врага в воздухе -
штурмовыми действиями громит наземного противника.
Давала себя знать школа Покрышкина. Особенно ярко, убедительно
продемонстрировал это Клубов в короткий период боев под Яссами, где за
неделю он свалил 13 вражеских самолетов! Два - в паре с Николаем Карповым и
11 - с Андреем Иванковым.
Об Иванкове, о его призвании летчика, мужестве бесстрашного воина, о
его многотрудной послевоенной судьбе я еще расскажу. Замечу лишь, что
недавно я побывал у него в гостях в Волгограде, чем несказанно обрадовал
бывалого бойца. А у меня болит за него душа, душит обида:
тяжелая болезнь приковала Андрея к постели, и он мне напоминает Николая
Островского своим мужеством, своей непреоборимой жаждой творчества, своим
оптимизмом, своей новой формулой боя: жить, бороться и не сдаваться!..
Итак, под Яссами образцы мужества, храбрости, боевого мастерства
проявил не только сам Клубов, но и его верные напарники - в одних случаях
это был Карпов, в других - Иванков.
Бои были напряженные, ожесточенные. И все - с численно превосходящим
противником. Вот как проходил, например, бой 30 мая.
Восьмерку наших истребителей на прикрытие наземных войск повел Клубов.
В строю шли Карпов, Петухов, Барышев, Трофимов, Кетов, Табаченко и Чертов.
Только пришли в заданный район - по радио команда: идут "лаптежники". А
вот и они! Идут с юга - девяткой, плотным "клином". Клубов с ходу атаковал
ведущее звено и у всех на глазах сбил одного Ю-87. Из атаки он вышел под
вспыхнувший бомбардировщик, и хлынувшее из того масло попало на истребитель.
Но ничего страшного. Кто-то предупредил Клубова: осторожно, в хвост зашел
"мессер".
- Вижу! - коротко ответил Клубов и взял ручку на себя. Гитлеровский
летчик, видимо, так увлекся и все свое внимание приковал к машине Клубова,
что... не заметил горящего "лаптежника" и прямо врезался в него.
Трофимов с Табаченко тоже сбили по "юнкерсу". Строй бомбардировщиков
нарушился. Они поспешили разгрузиться и поскорее уйти. Истребители прикрытия
ничем не могли им помочь: они были крепко скованы боем. Вначале "мессеров"
было десять, потом пришло еще звено. Однако враг успеха не добился.
Тем временем в ударной группе остались двое - Клубов с Карповым. На них
насело звено "мессершмиттов". Четверка прикрытия дралась выше с другой
восьмеркой "мессеров".
Ведя бой на высоте 300-500 метров, Клубов и Карпов ходили "ножницами",
свалили двух вражеских асов. Но на одном из разворотов Карпов запоздал - не