Страница:
Вот потащил вражеский танк, и юзом поползла тридцатьчетверка. Затем рванул на себя Т-34 и немного протащил противника. Так повторялось несколько раз. Моторы ревели всеми своими "лошадиными" силами. И вот видим, как Т-34, улучив момент (механик-водитель танка противника, видимо, переключал скорость), рванулся вперед и... потащил врага к нашим позициям. Уже не останавливаясь, все быстрее и быстрее... Немцы открыли бешеный огонь по танкам. Выскочивший из башни немецкий танкист тут же был сражен своими же минами, а остальные два предпочли смерти пленение. Наши минометные батареи открыли ответный огонь. Т-34 притащил танк противника в расположение батальона.
Как потом рассказал экипаж нашего танка, во время перехода ничейной земли через лощину на препятствии заглох мотор, а из-за слабых аккумуляторов и малого давления воздуха в баллонах для воздухозапуска двигателя невозможно было его завести. Экипаж решил не покидать исправную машину, зная, какую ценность она представляет на Ленинградском фронте. Надеялись ночью доставить баллон с воздухом, но вылезти через десантный люк оказалось невозможно, так как танк "сидел" на грунте, а выход через башенный люк привел бы к напрасной гибели от интенсивного обстрела. Экипаж решил ждать нашего тягача. Противник же, как показали пленные немецкие танкисты на допросе, подумал, что экипаж Т-34 покинул танк ночью, и поэтому смело предпринял попытку отбуксировать наш танк к себе.
Как позже выяснилось, дизель В-2-34 и сам танк Т-34 были отремонтированы на 27-м ремзаводе.
В конце февраля 1942 года я снова выезжал на 27-й завод. Корпуса цехов были разрушены еще больше, чем прежде. В окнах - ни одного стекла. Холодно, голодно.
Продовольственные карточки почти не отоваривались: не было продуктов. В столовой выдавали лишь 500 граммов дрожжевого супа. И это на весь день.
Но люди держались стойко, работая по 18-20 часов в сутки. Начальники цехов по нескольку суток не покидали своих рабочих мест. Они не только руководили, по и сами выполняли наиболее ответственные работы. Вспоминается характерный пример.
На завод было доставлено десять самоходных установок. Специалистов по восстановлению этих машин на заводе не было. И тогда начальник первого цеха Н. И. Абрамов и рабочий М. Я. Давыдов сами взялись за работу. Они решили вдвоем сверх плана отремонтировать эти боевые машины. Работали бессменно, оставаясь на местах даже тогда, когда рабочие уходили на свой короткий отдых. И часто, придя на следующий день на работу, товарищи видели своего начальника у боевой машины. Его койка, стоявшая в небольшой каморке тут же в цехе, нередко оставалась неразобранной.
- Ничего, после войны отоспимся, - отшучивался Абрамов на замечания друзей.
В течение месяца все десять самоходных установок были отремонтированы, испытаны и немедленно отправлены на фронт.
Вспоминается встреча с рабочим Григорием Елькиным. Увидя его у танка измотанного, уставшего, еле передвигавшего ноги, я спросил:
- Что надо сделать?
- Я все сам сделаю, дружище, вот только еще раз проверю, - говорил он через силу, хотя в глазах светились упрямые огоньки.
Я знал, что работы еще порядочно, но, чтобы не обидеть рабочего, сказал:
- Вот и хорошо. Я хотел бы поучиться, посмотреть, как это делается. - И тут же влез на танк.
На днище я увидел неподвижно сидящего человека. Потрогал его за плечо, он молчал.
- Кто это? - спросил у Елькина.
- Друг, Леша Соколов, - ответил он.
Мы подняли рабочего, положили на корму танка. Жизнь в нем еще теплилась. Подошли рабочие, бережно сняли товарища и унесли в медпункт. Выходили Лешу Соколова, и он потом отремонтировал еще не один танк.
На этом и других заводах хорошо трудились и 15-16-летние подростки. Особенно запомнились Коля Софронович, Коля Гордеев, Витя Рогов. Им под стать были и девушки. Слесаря-электрика узла связи Елизавету Петровну Степанову (ныне Васильеву) за общительный характер и веселый нрав любовно прозвали Чижиком. Пожилые работницы, глядя вслед молоденькой девушке, сокрушенно качали головами:
- Ведь ребенок еще. Ей бы книжки читать да в модных туфельках на танцы бегать. Эх, война, война!
Но этот "ребенок" вызывал всеобщее уважение своим самоотверженным трудом.
Помнится, во время очередного воздушного налета был поврежден многожильный кабель, и завод оказался без связи. Командование потребовало в кратчайший срок восстановить повреждение. Сто пар проводов! Нужно отыскать в обрыве соответствующие нити, соединить их, изолировать, проверить. Такую работу не сделаешь в перчатках. А на улице по пояс снегу, пронизывающий ветер, трескучий мороз. Более суток работали Елизавета Петровна и ее напарник Василий Иванович Груздев. Забыли о еде, о сне, об отдыхе. И только когда связь была восстановлена, они позволили себе уйти домой.
Сейчас Елизавета Петровна проживает в Ленинграде, работает нормировщицей на одном из его заводов. Она ударник коммунистического труда, почетный донор РСФСР, активная общественница.
* * *
В первых числах марта 1942 года в цехе находились два капитально отремонтированных танка Т-34 и один БТ-7, на котором устанавливался двигатель В-2 танка Т-34. Для одного из танков не хватало подшипников бортовой передачи и ряда других деталей. На фронтовом бронетанковом складе их не оказалось. Не было и деталей топливной системы для БТ-7. Что делать? Меня пригласил главный инженер А. Ф. Пехотин и комиссар завода Виталий Герасимович Нестеров. Они попросили пойти на передовую и снять эти детали с наших подбитых танков Т-34. В мое распоряжение выделили слесарей-ремонтников П. И. Баранова (бригадир), Пешехонова и Андреева. Пехотин снял с себя валенки, шубу и даже ватные брюки и отдал их Баранову, потому что тот был совсем плохо одет... Операция прошла удачно, и недостающие детали на следующий день были доставлены в цех.
Каждый танк, прежде чем отправить его после ремонта на передовую, испытывался на ходу. Раньше это делали рабочие. Однако с течением времени они уже физически не могли выполнить обкатку. Эти обязанности взяли на себя наши экипажи. Часто и я садился за рычаги отремонтированного танка.
И вот при испытании танка БТ-7 19 марта 1942 года произошел со мной нелепый случай. На мосту через Невку танк вдруг потерял управление. Скорость была небольшая, километров десять в час, но на мосту гололед, и танк потянуло в сторону. Рассвет только наступал, и поэтому людей на улице не было. Лишь на другой стороне речки шли девушки из местной обороны. В их руках были зажаты веревки, которые удерживали аэростат...
Пытаюсь затормозить, однако ничего не получается. Через мгновение танк ломает перила и падает башней вниз. Чувствую один удар, потом еще...
Свет погас. Пробую подняться в танке на ноги. На мне кто-то лежит и стонет. Это старшина Н. К. Репкин, который был в танке вместе со мной.
- Репкин! - зову я. - Ты жив?
- Вроде жив, - отозвался он. - Чуть шею себе по сломал.
Пока мы ощупывали друг друга, начала просачиваться вода. Слышно было, как она пробивается сквозь щели. Неужели конец? Погибнуть так глупо! "Лучше бы в Дубровке, когда начнется прорыв", - подумал я. О намечавшемся прорыве мне было известно. Командование снова пыталось расширить плацдарм и выйти к железнодорожному узлу Мга. Это должно было произойти буквально на днях. И этот танк, который я сегодня испытывал, предназначался для прорыва. А тут такая история...
Вода быстро заполняла танк. Холодная. Тяжелая. Вот она уже по пояс, как иголками, покалывает тело. Дышать становится тяжело. Пробую вместе с Репкиным подтянуться к днищу, ставшему теперь потолком. Единственная надежда на спасение - это аварийный люк. Но откроется ли он? Предпринимаю последние усилия, хватаюсь, жму вперед и... люк открывается. Поток воды встречает меня, но я с силой выталкиваюсь из танка. К счастью, полынья, пробитая танком при падении, - над головой. Делаю первый вдох и тут же чувствую, что меня тянет под лед. Несколько почти бессознательных взмахов рук и ног - и я удерживаюсь на поверхности полыньи. В руки попадает веревка с привязанной курткой. На мосту крики:
- Держись! Держись!
Рядом показывается голова Репкина. По доскам, брошенным на лед, спешат люди и подхватывают старшину. Нас куда-то несут.
Оказались мы в тепло натопленной комнате. Женщина в белом прослушала пульс. Затем нас раздели, чем-то растерли, уложили. Вскоре пришли офицер штаба фронта Г. А. Федоров и главный инженер завода А. Ф. Пехотин. Советы следовали один за другим: то полежать, то немедленно ехать в госпиталь, то вставать и двигаться. Я спросил, кто нам помог выбраться из полыньи.
- Девчата, - сказал Пехотин. - Аэростатники. Это они вас выручили.
Федоров и Пехотин осторожно расспрашивали, что случилось на мосту. Ничего определенного я сказать не мог. Говорю, что танк потянуло влево, а затормозить, остановить его не удалось: из-за гололеда на мосту он по инерции двигался, сломал перила и опрокинулся в реку.
Начали думать, как поднять танк. Федоров предложил ехать в ленинградский "Эпрон". Действительно, через несколько часов прибыли представители "Эпрона". Они пообещали на следующий день привезти помпу и резиновый понтон. С завода подгонят танк-тягач, доставят тросы и полиспасты. Вот только не было водолаза. Поэтому на следующий день вместо водолаза застропить затонувший танк вызвался мастер завода коммунист Палладий Савицкий. Полынью расчистили до берега. Савицкий спустился в холодную воду, застропил танк за понтон, прикрепил трос от тягача.
Когда вытащили и осмотрели танк, оказалось, что лопнула тормозная лента. Она была в свое время снята с горевшего танка... Приходилось идти на это, так как новых запчастей недоставало.
Танк отбуксировали на завод, промыли двигатель маслом, перезарядили аккумулятор и поставили другую тормозную ленту. И через сутки на этом танке я убыл в Невскую Дубровку.
Глава V. Блокада прорвана
Бои местного значения. - Новый командир. - Скрытая подготовка. - Штурм ледяной горы. - Прорыв блокады. - Стойкость и мужество. - Раненых отправляют на Большую землю. - Возвращение в Ленинград.
В апреле 1942 года фашисты сделали еще одну попытку овладеть пятачком в районе Московской Дубровки. В дальнейшем, видимо, они думали форсировать Неву и захватить плацдарм для наступления на Ленинград. Двое суток буквально горела земля. Никто - ни противник, ни наше командование - точно не знал начертания переднего края. Все смешалось, окуталось дымом. Обстановка менялась ежечасно.
Противник не считался с потерями, бросал в бой все новые и новые резервы.
Наше командование делало все, что могло, для удержания пятачка. Переправляли боевую технику, людей, ставили дополнительные огневые задачи артиллеристам. Однако соотношение сил было неравным. Противник, имея огромное превосходство, овладел пятачком.
Сражались на пятачке и наши танкисты. Многие остались там навечно. Лишь некоторые, выполняя приказ, сняли пулеметы с танков и отошли на правый берег Невы. Лед на реке взломался, и это еще более осложняло положение тех советских солдат, которые пробивались к своим. В течение нескольких ночей с захваченного противником района переправлялись через Неву наши пехотинцы, артиллеристы и танкисты. По одному и группками они пробивались через вражеские боевые порядки к берегу реки и плыли к своим. Немногие спасались: ледяная вода, огонь противника оставляли мало шансов для благополучного форсирования. На правом берегу дежурили наши солдаты, чтобы оказать немедленную помощь тем воинам, которым удавалось переплыть реку.
В одну из ночей удалось перебраться к своим заместителю командира роты по техчасти старшему технику- лейтенанту А. Я. Кумаченко вместе с ремонтником сержантом Васечкиным. По рассказу офицера, они встретились посередине Невы, когда Васечкина покидали последние силы. Кумаченко помог сержанту ухватиться за бревно, на котором он переправлялся сам. Офицер нашел на берегу этот обрубок дерева, оставшийся то ли от зимнего настила на переправе, то ли от разбитого сарая.
Кумаченко был ранен в ногу. Ему быстро оказали помощь и, конечно, начали расспрашивать его о товарищах, дравшихся на пятачке. Со слезами на глазах Кумаченко рассказывал о подробностях боя, о мужестве танкистов, которые оказались на захваченной противником территории.
Гитлеровцы сразу же начали подрывать танки, стоявшие в боевом охранении либо подбитые при контратаках. Они подкладывали под днище машин мощные фугасы и мины и подрывали их вместе с экипажами, которые до конца оставались верными своему воинскому долгу. Так героически погибли экипажи старшего лейтенанта Н. А. Опрышко, лейтенанта Д. И. Фролкова, старшего сержанта П. С. Иванова, младшего сержанта М. И. Громова и другие.
Двое суток мы ждали заместителя командира батальона капитана В. Т. Волошина. Он пользовался среди нас особым авторитетом. Пожалуй, он больше всех делал для боевого охранения на пятачке в течение всей зимы 1942 года, чуть ли не ежедневно он переправлялся на левый берег, чтобы на месте определить сектор огня для каждого танка в зависимости от местности, расположения и возможного характера действий противника. При этом он учитывал огневые возможности танков, организовывал взаимодействие между экипажами.
Капитан Волошин десятки раз ползал по-пластунски на передний край, изучил каждый бугорок, яму, точно рассчитывал расстояние до противника, проверял, уточнял изменения в обстановке, учил рядовых, сержантов и офицеров огневому бою.
И в тот день, когда противник предпринял штурм, капитан Волошин был на пятачке, в одном из танков, руководил боем. А что было дальше, никто не знал. Думали, что погиб. Но, к счастью, он остался в живых. Через двое суток его нашли в госпитале. Оказалось, что раненого капитана переправили через Неву наши пехотинцы.
После боев на пятачке от боевых экипажей осталось лишь несколько человек. Танкисты сражались до последнего снаряда, до последнего патрона, до последнего вздоха.
* * *
По решению командования для доукомплектования 118-го отдельного танкового батальона па Карельском перешейке на базе 152-й танковой бригады формировались новые боевые подразделения. Основная база 118-го отдельного танкового батальона по-прежнему оставалась в Невской Дубровке. Такое положение создавало определенные трудности. Особенно нелегко было мне: поскольку техническое обеспечение вновь создаваемых боевых подразделений организовывалось через 152-ю танковую бригаду, приходилось мотаться в дальние концы. 3ачем так делалось, я тогда не понимал. В самом деле, как можно было объяснить необходимость постоянных командировок на Карельский перешеек, когда штаб батальона, остатки боевой техники, склады, мастерские оставались в Невской Дубровке? Лишь позже понял, что это решение было правильным, потому что вводило противника в заблуждение. Все лето он считал, что наш танковый батальон занимает оборону по правому берегу Невы, в районе Невской Дубровки. На самом же деле боевые подразделения, за исключением трех танков, находились на до-укомплектовании на Карельском перешейке.
Там же была организована учеба командного состава, которой руководил полковник П. И. Пинчук. Его мы хорошо знали еще в ту пору, когда в состав 152-й танковой бригады входил наш 48-й танковый батальон. Он был опытным командиром, очень строгим, но и в то же время душевным человеком. Видимо, продолжительная работа до войны преподавателем на Ленинградских бронетанковых курсах сделала из него хорошего педагога-воспитателя.
Он частенько бывал в нашем танковом батальоне, в роте, в которой я служил. Сначала Пинчук ко мне как бы присматривался. На занятиях то один, то другой вопрос задаст. И все по технике. Причем характер вопросов был с практическим уклоном: организация тех или иных мероприятий применительно к тактике действий противника.
Вначале я старался отвечать ему так, как меня учили в училище. Я хорошо помнил занятия, которые проводили лучшие преподаватели училища: военинженер 3 ранга А. С. Карпенко, майор А. В. Шевелев, капитаны П. Д. Барыбин, М. Ф. Яхонтов, лейтенант Ф. И. Цветков и другие. Однако полковник Пинчук больше интересовался боевым опытом по организации технического обеспечения боя. И он, внимательно слушая ответы, требуя рассказа о самых незначительных деталях, видимо, пытался обобщить этот фронтовой опыт, сделать правильные выводы, научить нас глубже разбираться в обстановке и более целесообразно выполнять свои обязанности. П. И. Пинчук добивался своей цели посредством организации и проведения тактико-специальных учений.
Сначала было проведено учение с отдельно обозначенными танками, представляющими боевые подразделения. Затем темы последовательно усложнялись: организация танкотехнического обеспечения боя роты и, наконец, батальона.
Порой мне казалось, что в настоящем бою гораздо легче и проще выполнить задачу, чем на этих учениях. Полковник Пинчук требовал перемещать наблюдательный пункт, соблюдая установленную дистанцию. Следил за тем, чтобы в точно указанное время была оказана техническая помощь на месте сразу нескольким танкам, отрабатывал с нами вопросы эвакуации танков с поля боя, их ремонта в максимально сжатые сроки.
При этом условия выполнения задачи он всегда усложнял вводными: то противник контратакует и обстановка требует оказать немедленную помощь нашим поврежденным танкам, то противник вывел из строя несколько ремонтников, то нарушилась связь с тягачами и т. д.
Учеба дала многое, и главное - умение лучше видеть обстановку, чувствовать динамику боя.
Действительно, если раньше, выполняя свои задачи, я, как правило, привязывался к одному или двум поврежденным танкам, то теперь понял, что в случае наступления батальона всеми силами одновременно надо уметь видеть все поле боя и быть готовым оказать помощь каждому танку.
Как этого достигнуть? Подсказал опыт учений: надо иметь по возможности не один, а два наблюдательных пункта, организовать связь зрительную либо по радио с командирами танковых подразделений.
Этот опыт мне очень пригодился, когда мы вернулись в Невскую Дубровку.
Лето 1942 года. Боевая активность па нашем участке слабая: разведка, обмен артиллерийским огнем. Фашисты установили тяжелую артиллерию, забетонировали ее и при малейшем движении на нашем берегу немедленно открывали огонь.
Гадали, предпримут что-либо гитлеровцы или нет. В батальоне, конечно, не знали общей обстановки, но все же из той информации, которую до нас доводили, я, к примеру, уяснил, что для решительного наступления на Ленинград сил у фашистов недостаточно. Однако, зная их повадки, нужно было находиться в постоянной боевой готовности. Тем более что, по слухам, из-под Севастополя к Ленинграду подтягивалась сверхтяжелая артиллерия. Усилилась и бомбежка города с воздуха.
Перед нами, как и в целом перед войсками фронта, стояла задача непрерывно укреплять свои позиции. В батальоне каждому экипажу было приказано оборудовать укрытие и зорко следить в назначенном секторе. Моя задача заключалась в том, чтобы все танки были отремонтированы и в любой момент могли идти в бой.
К этому времени мы почувствовали, что снабжение войск несколько улучшилось. Надо сказать, что весной и население города, и солдаты занимались посадкой овощей, что потом заметно пополнило наш скудный рацион витаминами. Кроме того, в пищу добавлялись все съедобные травы и растения.
Со всех концов нашей Родины поступали посылки, письма с теплыми словами благодарности защитникам Ленинграда за их героизм и стойкость в борьбе с фашистскими захватчиками.
... Командиром батальона вместо майора С. Ф. Семеркина, убывшего на повышение, назначили майора П. А. Воякина. Служба у нового комбата пошла не сразу, потому что он был не из танкистов. У каждого рода войск есть свои особенности, которые обязательно надо знать и учитывать в своей работе. А вот Воякин этого не учитывал и пока не делал серьезных попыток изучить танковое дело. Ставя задачу без знания боевых возможностей танков, он, конечно, допускал ошибки. С офицерами батальона командир не находил общего языка.
К счастью, в батальоне был оставлен наш комиссар, майор Виктор Семенович Колибердин. Он сразу почувствовал неладное во взаимоотношениях офицеров с комбатом и очень тактично, последовательно и умно растапливал ледок отчуждения между командиром и подчиненными. Под стать комиссару был и секретарь партбюро инженер-капитан В. В. Неаскин. Они частенько приглашали комбата в подразделения, чтобы побеседовать с танкистами, узнать настроение людей. И надо сказать, что Воякин стал внимательнее относиться к подчиненным, чаще советоваться с офицерами. Однако пополнять свои военные знания, видимо, считал необязательным.
Как-то в батальон приехал из штаба бронетанковых войск фронта полковник В. И. Волков. Опытный, как его часто называли, "прожженный" до мозга костей танкист, он сразу почувствовал непорядок в батальоне. Объявил тревогу без вывода материальной части. От комбата потребовал отдать боевой приказ, исходя из обстановки, изображенной на карте.
Воякин отдал приказ, однако он был крайне неудовлетворительным. Волков в присутствии офицеров никаких замечаний ему не сделал, а, как опытный методист, начал уточнять решение, привлекая к этому все командование батальона. Общими усилиями нашли наиболее целесообразное решение. Никто не обиделся, но все поняли, в том числе и комбат, что военному делу нужно учиться постоянно.
На следующий день после отъезда Волкова комбат вызвал к себе меня (я уже был капитаном) и начальника боепитания старшего техника-лейтенанта Лаптева. У него уже сидели майор Колибердин и новый начальник штаба старший лейтенант А. С. Лобус. Командир батальона приказал нам составить расписание занятий по изучению материальной части танков и их вооружения, определив для этого время и порядок их проведения.
Постоянно наряду с отработкой тактических задач изучались боевая техника и вооружение. Дело очень нужное. В ходе занятий окрепли теоретические знания и практические навыки не только у офицеров батальона, но и у самого командира. Совместные занятия сблизили офицеров, позволили им лучше узнать друг друга. И комбат стал, как говорится, более человечным. Он и обращался к подчиненным более приветливо: "Как, товарищ капитан, у нас с перезарядкой аккумуляторов?" или "Капитан Мазур, когда я смогу вместе с ротой пристрелять свой танк?"
И офицеры стали относиться к комбату с настоящим уважением. Это создало хорошую, нормальную обстановку в батальоне. И заслуга в том больше всех майора Колибердина, хотя сам он как бы находился в стороне. Такой уж у него был характер.
Многое значило для организации боевых действий чувство локтя с пехотой. В районе Невской Дубровки взаимодействие танкистов с пехотинцами 168-й стрелковой дивизии, а затем с гвардейцами 45-й дивизии было по всем линиям. В периоды затишья воины были всегда вместе и на занятиях, и на отдыхе.
Каждый командир танкового подразделения знал, с кем он будет взаимодействовать. Отрабатывались различные приемы: десантирование, умение прыгать с танков на ходу и т. д. Причем занятия проводились не только на карельских учебных полигонах, но и здесь, под Невской Дубровкой. Часто танковые экипажи вместе с пехотинцами ходили по танковым маршрутам до самого берета Невы, изучали направления атак, поддержку танков огнем артиллерии.
Так проходили будни в период относительного затишья. Боя местного значения шли постоянно. Особенно они разгорелись, когда горстка пехотинцев удачно переправилась через реку и захватила клочок земли на левом берегу Невы. Это был маленький плацдарм, который командование стремилось удержать и расширить. Однако противник, зная, что Нева скоро будет скована льдом и тогда помощь пятачку усилится, решил в октябре снова отбросить наших пехотинцев на правый берег. Бои шли несколько суток. Командование фронта видело, что наших сил на пятачке немного и им трудно устоять. Но понимало оно и то, что направить на помощь основные силы, сосредоточенные на правом берегу, - значит их потерять. А их до срока надо было сберечь. И берегли.
В рощах под Дубровкой, Шлиссельбургом, в Рыбацком, под Пулково, Урицком, Ораниенбаумом, на Карельском перешейке и в других местах постепенно накапливались танковые части, артиллерия, пехота, создавались запасы. На передний край часто приезжали большие начальники, штабные офицеры. Много раз я видел здесь командующего фронтом генерал-полковника Л. Д. Говорова и командующего 67-й армией генерала М. П. Духа-нова. Все чаще у нас бывали командующий бронетанковыми войсками фронта генерал В. И. Баранов и его офицеры: М. И. Батлан, В. Д. Жуков, К. А. Зыков, М. Г. Вургафт и другие. Шла разведка, проверка, учеба, оказывалась помощь передовым частям. Бывали здесь и инженеры из управления бронетанковых войск фронта Н. Н. Шестаков, Д. П. Карев, Г. А. Федоров.
По всему чувствовалось, что наконец-то готовится решительная схватка с фашистским спрутом под Ленин-градам.
Героев, находящихся на пятачке (как и в других местах), поддерживали огнем артиллерии из глубины. Поэтому противник не мог предпринять наступления, чтобы прорваться к берегу Невы и сбросить наши войска с пятачка. Трудно было тем, кто сражался на плацдарме. Под Арбузово в самую трудную минуту, когда, казалось, уже было невозможно сдержать натиск противника, в атаку поднялся и повел за собой бойцов комиссар 70-й стрелковой дивизии, большой друг танкистов полковник Г. В. Журба. Как боевой солдат, он был тяжело ранен в атакующей цепи.
Как потом рассказал экипаж нашего танка, во время перехода ничейной земли через лощину на препятствии заглох мотор, а из-за слабых аккумуляторов и малого давления воздуха в баллонах для воздухозапуска двигателя невозможно было его завести. Экипаж решил не покидать исправную машину, зная, какую ценность она представляет на Ленинградском фронте. Надеялись ночью доставить баллон с воздухом, но вылезти через десантный люк оказалось невозможно, так как танк "сидел" на грунте, а выход через башенный люк привел бы к напрасной гибели от интенсивного обстрела. Экипаж решил ждать нашего тягача. Противник же, как показали пленные немецкие танкисты на допросе, подумал, что экипаж Т-34 покинул танк ночью, и поэтому смело предпринял попытку отбуксировать наш танк к себе.
Как позже выяснилось, дизель В-2-34 и сам танк Т-34 были отремонтированы на 27-м ремзаводе.
В конце февраля 1942 года я снова выезжал на 27-й завод. Корпуса цехов были разрушены еще больше, чем прежде. В окнах - ни одного стекла. Холодно, голодно.
Продовольственные карточки почти не отоваривались: не было продуктов. В столовой выдавали лишь 500 граммов дрожжевого супа. И это на весь день.
Но люди держались стойко, работая по 18-20 часов в сутки. Начальники цехов по нескольку суток не покидали своих рабочих мест. Они не только руководили, по и сами выполняли наиболее ответственные работы. Вспоминается характерный пример.
На завод было доставлено десять самоходных установок. Специалистов по восстановлению этих машин на заводе не было. И тогда начальник первого цеха Н. И. Абрамов и рабочий М. Я. Давыдов сами взялись за работу. Они решили вдвоем сверх плана отремонтировать эти боевые машины. Работали бессменно, оставаясь на местах даже тогда, когда рабочие уходили на свой короткий отдых. И часто, придя на следующий день на работу, товарищи видели своего начальника у боевой машины. Его койка, стоявшая в небольшой каморке тут же в цехе, нередко оставалась неразобранной.
- Ничего, после войны отоспимся, - отшучивался Абрамов на замечания друзей.
В течение месяца все десять самоходных установок были отремонтированы, испытаны и немедленно отправлены на фронт.
Вспоминается встреча с рабочим Григорием Елькиным. Увидя его у танка измотанного, уставшего, еле передвигавшего ноги, я спросил:
- Что надо сделать?
- Я все сам сделаю, дружище, вот только еще раз проверю, - говорил он через силу, хотя в глазах светились упрямые огоньки.
Я знал, что работы еще порядочно, но, чтобы не обидеть рабочего, сказал:
- Вот и хорошо. Я хотел бы поучиться, посмотреть, как это делается. - И тут же влез на танк.
На днище я увидел неподвижно сидящего человека. Потрогал его за плечо, он молчал.
- Кто это? - спросил у Елькина.
- Друг, Леша Соколов, - ответил он.
Мы подняли рабочего, положили на корму танка. Жизнь в нем еще теплилась. Подошли рабочие, бережно сняли товарища и унесли в медпункт. Выходили Лешу Соколова, и он потом отремонтировал еще не один танк.
На этом и других заводах хорошо трудились и 15-16-летние подростки. Особенно запомнились Коля Софронович, Коля Гордеев, Витя Рогов. Им под стать были и девушки. Слесаря-электрика узла связи Елизавету Петровну Степанову (ныне Васильеву) за общительный характер и веселый нрав любовно прозвали Чижиком. Пожилые работницы, глядя вслед молоденькой девушке, сокрушенно качали головами:
- Ведь ребенок еще. Ей бы книжки читать да в модных туфельках на танцы бегать. Эх, война, война!
Но этот "ребенок" вызывал всеобщее уважение своим самоотверженным трудом.
Помнится, во время очередного воздушного налета был поврежден многожильный кабель, и завод оказался без связи. Командование потребовало в кратчайший срок восстановить повреждение. Сто пар проводов! Нужно отыскать в обрыве соответствующие нити, соединить их, изолировать, проверить. Такую работу не сделаешь в перчатках. А на улице по пояс снегу, пронизывающий ветер, трескучий мороз. Более суток работали Елизавета Петровна и ее напарник Василий Иванович Груздев. Забыли о еде, о сне, об отдыхе. И только когда связь была восстановлена, они позволили себе уйти домой.
Сейчас Елизавета Петровна проживает в Ленинграде, работает нормировщицей на одном из его заводов. Она ударник коммунистического труда, почетный донор РСФСР, активная общественница.
* * *
В первых числах марта 1942 года в цехе находились два капитально отремонтированных танка Т-34 и один БТ-7, на котором устанавливался двигатель В-2 танка Т-34. Для одного из танков не хватало подшипников бортовой передачи и ряда других деталей. На фронтовом бронетанковом складе их не оказалось. Не было и деталей топливной системы для БТ-7. Что делать? Меня пригласил главный инженер А. Ф. Пехотин и комиссар завода Виталий Герасимович Нестеров. Они попросили пойти на передовую и снять эти детали с наших подбитых танков Т-34. В мое распоряжение выделили слесарей-ремонтников П. И. Баранова (бригадир), Пешехонова и Андреева. Пехотин снял с себя валенки, шубу и даже ватные брюки и отдал их Баранову, потому что тот был совсем плохо одет... Операция прошла удачно, и недостающие детали на следующий день были доставлены в цех.
Каждый танк, прежде чем отправить его после ремонта на передовую, испытывался на ходу. Раньше это делали рабочие. Однако с течением времени они уже физически не могли выполнить обкатку. Эти обязанности взяли на себя наши экипажи. Часто и я садился за рычаги отремонтированного танка.
И вот при испытании танка БТ-7 19 марта 1942 года произошел со мной нелепый случай. На мосту через Невку танк вдруг потерял управление. Скорость была небольшая, километров десять в час, но на мосту гололед, и танк потянуло в сторону. Рассвет только наступал, и поэтому людей на улице не было. Лишь на другой стороне речки шли девушки из местной обороны. В их руках были зажаты веревки, которые удерживали аэростат...
Пытаюсь затормозить, однако ничего не получается. Через мгновение танк ломает перила и падает башней вниз. Чувствую один удар, потом еще...
Свет погас. Пробую подняться в танке на ноги. На мне кто-то лежит и стонет. Это старшина Н. К. Репкин, который был в танке вместе со мной.
- Репкин! - зову я. - Ты жив?
- Вроде жив, - отозвался он. - Чуть шею себе по сломал.
Пока мы ощупывали друг друга, начала просачиваться вода. Слышно было, как она пробивается сквозь щели. Неужели конец? Погибнуть так глупо! "Лучше бы в Дубровке, когда начнется прорыв", - подумал я. О намечавшемся прорыве мне было известно. Командование снова пыталось расширить плацдарм и выйти к железнодорожному узлу Мга. Это должно было произойти буквально на днях. И этот танк, который я сегодня испытывал, предназначался для прорыва. А тут такая история...
Вода быстро заполняла танк. Холодная. Тяжелая. Вот она уже по пояс, как иголками, покалывает тело. Дышать становится тяжело. Пробую вместе с Репкиным подтянуться к днищу, ставшему теперь потолком. Единственная надежда на спасение - это аварийный люк. Но откроется ли он? Предпринимаю последние усилия, хватаюсь, жму вперед и... люк открывается. Поток воды встречает меня, но я с силой выталкиваюсь из танка. К счастью, полынья, пробитая танком при падении, - над головой. Делаю первый вдох и тут же чувствую, что меня тянет под лед. Несколько почти бессознательных взмахов рук и ног - и я удерживаюсь на поверхности полыньи. В руки попадает веревка с привязанной курткой. На мосту крики:
- Держись! Держись!
Рядом показывается голова Репкина. По доскам, брошенным на лед, спешат люди и подхватывают старшину. Нас куда-то несут.
Оказались мы в тепло натопленной комнате. Женщина в белом прослушала пульс. Затем нас раздели, чем-то растерли, уложили. Вскоре пришли офицер штаба фронта Г. А. Федоров и главный инженер завода А. Ф. Пехотин. Советы следовали один за другим: то полежать, то немедленно ехать в госпиталь, то вставать и двигаться. Я спросил, кто нам помог выбраться из полыньи.
- Девчата, - сказал Пехотин. - Аэростатники. Это они вас выручили.
Федоров и Пехотин осторожно расспрашивали, что случилось на мосту. Ничего определенного я сказать не мог. Говорю, что танк потянуло влево, а затормозить, остановить его не удалось: из-за гололеда на мосту он по инерции двигался, сломал перила и опрокинулся в реку.
Начали думать, как поднять танк. Федоров предложил ехать в ленинградский "Эпрон". Действительно, через несколько часов прибыли представители "Эпрона". Они пообещали на следующий день привезти помпу и резиновый понтон. С завода подгонят танк-тягач, доставят тросы и полиспасты. Вот только не было водолаза. Поэтому на следующий день вместо водолаза застропить затонувший танк вызвался мастер завода коммунист Палладий Савицкий. Полынью расчистили до берега. Савицкий спустился в холодную воду, застропил танк за понтон, прикрепил трос от тягача.
Когда вытащили и осмотрели танк, оказалось, что лопнула тормозная лента. Она была в свое время снята с горевшего танка... Приходилось идти на это, так как новых запчастей недоставало.
Танк отбуксировали на завод, промыли двигатель маслом, перезарядили аккумулятор и поставили другую тормозную ленту. И через сутки на этом танке я убыл в Невскую Дубровку.
Глава V. Блокада прорвана
Бои местного значения. - Новый командир. - Скрытая подготовка. - Штурм ледяной горы. - Прорыв блокады. - Стойкость и мужество. - Раненых отправляют на Большую землю. - Возвращение в Ленинград.
В апреле 1942 года фашисты сделали еще одну попытку овладеть пятачком в районе Московской Дубровки. В дальнейшем, видимо, они думали форсировать Неву и захватить плацдарм для наступления на Ленинград. Двое суток буквально горела земля. Никто - ни противник, ни наше командование - точно не знал начертания переднего края. Все смешалось, окуталось дымом. Обстановка менялась ежечасно.
Противник не считался с потерями, бросал в бой все новые и новые резервы.
Наше командование делало все, что могло, для удержания пятачка. Переправляли боевую технику, людей, ставили дополнительные огневые задачи артиллеристам. Однако соотношение сил было неравным. Противник, имея огромное превосходство, овладел пятачком.
Сражались на пятачке и наши танкисты. Многие остались там навечно. Лишь некоторые, выполняя приказ, сняли пулеметы с танков и отошли на правый берег Невы. Лед на реке взломался, и это еще более осложняло положение тех советских солдат, которые пробивались к своим. В течение нескольких ночей с захваченного противником района переправлялись через Неву наши пехотинцы, артиллеристы и танкисты. По одному и группками они пробивались через вражеские боевые порядки к берегу реки и плыли к своим. Немногие спасались: ледяная вода, огонь противника оставляли мало шансов для благополучного форсирования. На правом берегу дежурили наши солдаты, чтобы оказать немедленную помощь тем воинам, которым удавалось переплыть реку.
В одну из ночей удалось перебраться к своим заместителю командира роты по техчасти старшему технику- лейтенанту А. Я. Кумаченко вместе с ремонтником сержантом Васечкиным. По рассказу офицера, они встретились посередине Невы, когда Васечкина покидали последние силы. Кумаченко помог сержанту ухватиться за бревно, на котором он переправлялся сам. Офицер нашел на берегу этот обрубок дерева, оставшийся то ли от зимнего настила на переправе, то ли от разбитого сарая.
Кумаченко был ранен в ногу. Ему быстро оказали помощь и, конечно, начали расспрашивать его о товарищах, дравшихся на пятачке. Со слезами на глазах Кумаченко рассказывал о подробностях боя, о мужестве танкистов, которые оказались на захваченной противником территории.
Гитлеровцы сразу же начали подрывать танки, стоявшие в боевом охранении либо подбитые при контратаках. Они подкладывали под днище машин мощные фугасы и мины и подрывали их вместе с экипажами, которые до конца оставались верными своему воинскому долгу. Так героически погибли экипажи старшего лейтенанта Н. А. Опрышко, лейтенанта Д. И. Фролкова, старшего сержанта П. С. Иванова, младшего сержанта М. И. Громова и другие.
Двое суток мы ждали заместителя командира батальона капитана В. Т. Волошина. Он пользовался среди нас особым авторитетом. Пожалуй, он больше всех делал для боевого охранения на пятачке в течение всей зимы 1942 года, чуть ли не ежедневно он переправлялся на левый берег, чтобы на месте определить сектор огня для каждого танка в зависимости от местности, расположения и возможного характера действий противника. При этом он учитывал огневые возможности танков, организовывал взаимодействие между экипажами.
Капитан Волошин десятки раз ползал по-пластунски на передний край, изучил каждый бугорок, яму, точно рассчитывал расстояние до противника, проверял, уточнял изменения в обстановке, учил рядовых, сержантов и офицеров огневому бою.
И в тот день, когда противник предпринял штурм, капитан Волошин был на пятачке, в одном из танков, руководил боем. А что было дальше, никто не знал. Думали, что погиб. Но, к счастью, он остался в живых. Через двое суток его нашли в госпитале. Оказалось, что раненого капитана переправили через Неву наши пехотинцы.
После боев на пятачке от боевых экипажей осталось лишь несколько человек. Танкисты сражались до последнего снаряда, до последнего патрона, до последнего вздоха.
* * *
По решению командования для доукомплектования 118-го отдельного танкового батальона па Карельском перешейке на базе 152-й танковой бригады формировались новые боевые подразделения. Основная база 118-го отдельного танкового батальона по-прежнему оставалась в Невской Дубровке. Такое положение создавало определенные трудности. Особенно нелегко было мне: поскольку техническое обеспечение вновь создаваемых боевых подразделений организовывалось через 152-ю танковую бригаду, приходилось мотаться в дальние концы. 3ачем так делалось, я тогда не понимал. В самом деле, как можно было объяснить необходимость постоянных командировок на Карельский перешеек, когда штаб батальона, остатки боевой техники, склады, мастерские оставались в Невской Дубровке? Лишь позже понял, что это решение было правильным, потому что вводило противника в заблуждение. Все лето он считал, что наш танковый батальон занимает оборону по правому берегу Невы, в районе Невской Дубровки. На самом же деле боевые подразделения, за исключением трех танков, находились на до-укомплектовании на Карельском перешейке.
Там же была организована учеба командного состава, которой руководил полковник П. И. Пинчук. Его мы хорошо знали еще в ту пору, когда в состав 152-й танковой бригады входил наш 48-й танковый батальон. Он был опытным командиром, очень строгим, но и в то же время душевным человеком. Видимо, продолжительная работа до войны преподавателем на Ленинградских бронетанковых курсах сделала из него хорошего педагога-воспитателя.
Он частенько бывал в нашем танковом батальоне, в роте, в которой я служил. Сначала Пинчук ко мне как бы присматривался. На занятиях то один, то другой вопрос задаст. И все по технике. Причем характер вопросов был с практическим уклоном: организация тех или иных мероприятий применительно к тактике действий противника.
Вначале я старался отвечать ему так, как меня учили в училище. Я хорошо помнил занятия, которые проводили лучшие преподаватели училища: военинженер 3 ранга А. С. Карпенко, майор А. В. Шевелев, капитаны П. Д. Барыбин, М. Ф. Яхонтов, лейтенант Ф. И. Цветков и другие. Однако полковник Пинчук больше интересовался боевым опытом по организации технического обеспечения боя. И он, внимательно слушая ответы, требуя рассказа о самых незначительных деталях, видимо, пытался обобщить этот фронтовой опыт, сделать правильные выводы, научить нас глубже разбираться в обстановке и более целесообразно выполнять свои обязанности. П. И. Пинчук добивался своей цели посредством организации и проведения тактико-специальных учений.
Сначала было проведено учение с отдельно обозначенными танками, представляющими боевые подразделения. Затем темы последовательно усложнялись: организация танкотехнического обеспечения боя роты и, наконец, батальона.
Порой мне казалось, что в настоящем бою гораздо легче и проще выполнить задачу, чем на этих учениях. Полковник Пинчук требовал перемещать наблюдательный пункт, соблюдая установленную дистанцию. Следил за тем, чтобы в точно указанное время была оказана техническая помощь на месте сразу нескольким танкам, отрабатывал с нами вопросы эвакуации танков с поля боя, их ремонта в максимально сжатые сроки.
При этом условия выполнения задачи он всегда усложнял вводными: то противник контратакует и обстановка требует оказать немедленную помощь нашим поврежденным танкам, то противник вывел из строя несколько ремонтников, то нарушилась связь с тягачами и т. д.
Учеба дала многое, и главное - умение лучше видеть обстановку, чувствовать динамику боя.
Действительно, если раньше, выполняя свои задачи, я, как правило, привязывался к одному или двум поврежденным танкам, то теперь понял, что в случае наступления батальона всеми силами одновременно надо уметь видеть все поле боя и быть готовым оказать помощь каждому танку.
Как этого достигнуть? Подсказал опыт учений: надо иметь по возможности не один, а два наблюдательных пункта, организовать связь зрительную либо по радио с командирами танковых подразделений.
Этот опыт мне очень пригодился, когда мы вернулись в Невскую Дубровку.
Лето 1942 года. Боевая активность па нашем участке слабая: разведка, обмен артиллерийским огнем. Фашисты установили тяжелую артиллерию, забетонировали ее и при малейшем движении на нашем берегу немедленно открывали огонь.
Гадали, предпримут что-либо гитлеровцы или нет. В батальоне, конечно, не знали общей обстановки, но все же из той информации, которую до нас доводили, я, к примеру, уяснил, что для решительного наступления на Ленинград сил у фашистов недостаточно. Однако, зная их повадки, нужно было находиться в постоянной боевой готовности. Тем более что, по слухам, из-под Севастополя к Ленинграду подтягивалась сверхтяжелая артиллерия. Усилилась и бомбежка города с воздуха.
Перед нами, как и в целом перед войсками фронта, стояла задача непрерывно укреплять свои позиции. В батальоне каждому экипажу было приказано оборудовать укрытие и зорко следить в назначенном секторе. Моя задача заключалась в том, чтобы все танки были отремонтированы и в любой момент могли идти в бой.
К этому времени мы почувствовали, что снабжение войск несколько улучшилось. Надо сказать, что весной и население города, и солдаты занимались посадкой овощей, что потом заметно пополнило наш скудный рацион витаминами. Кроме того, в пищу добавлялись все съедобные травы и растения.
Со всех концов нашей Родины поступали посылки, письма с теплыми словами благодарности защитникам Ленинграда за их героизм и стойкость в борьбе с фашистскими захватчиками.
... Командиром батальона вместо майора С. Ф. Семеркина, убывшего на повышение, назначили майора П. А. Воякина. Служба у нового комбата пошла не сразу, потому что он был не из танкистов. У каждого рода войск есть свои особенности, которые обязательно надо знать и учитывать в своей работе. А вот Воякин этого не учитывал и пока не делал серьезных попыток изучить танковое дело. Ставя задачу без знания боевых возможностей танков, он, конечно, допускал ошибки. С офицерами батальона командир не находил общего языка.
К счастью, в батальоне был оставлен наш комиссар, майор Виктор Семенович Колибердин. Он сразу почувствовал неладное во взаимоотношениях офицеров с комбатом и очень тактично, последовательно и умно растапливал ледок отчуждения между командиром и подчиненными. Под стать комиссару был и секретарь партбюро инженер-капитан В. В. Неаскин. Они частенько приглашали комбата в подразделения, чтобы побеседовать с танкистами, узнать настроение людей. И надо сказать, что Воякин стал внимательнее относиться к подчиненным, чаще советоваться с офицерами. Однако пополнять свои военные знания, видимо, считал необязательным.
Как-то в батальон приехал из штаба бронетанковых войск фронта полковник В. И. Волков. Опытный, как его часто называли, "прожженный" до мозга костей танкист, он сразу почувствовал непорядок в батальоне. Объявил тревогу без вывода материальной части. От комбата потребовал отдать боевой приказ, исходя из обстановки, изображенной на карте.
Воякин отдал приказ, однако он был крайне неудовлетворительным. Волков в присутствии офицеров никаких замечаний ему не сделал, а, как опытный методист, начал уточнять решение, привлекая к этому все командование батальона. Общими усилиями нашли наиболее целесообразное решение. Никто не обиделся, но все поняли, в том числе и комбат, что военному делу нужно учиться постоянно.
На следующий день после отъезда Волкова комбат вызвал к себе меня (я уже был капитаном) и начальника боепитания старшего техника-лейтенанта Лаптева. У него уже сидели майор Колибердин и новый начальник штаба старший лейтенант А. С. Лобус. Командир батальона приказал нам составить расписание занятий по изучению материальной части танков и их вооружения, определив для этого время и порядок их проведения.
Постоянно наряду с отработкой тактических задач изучались боевая техника и вооружение. Дело очень нужное. В ходе занятий окрепли теоретические знания и практические навыки не только у офицеров батальона, но и у самого командира. Совместные занятия сблизили офицеров, позволили им лучше узнать друг друга. И комбат стал, как говорится, более человечным. Он и обращался к подчиненным более приветливо: "Как, товарищ капитан, у нас с перезарядкой аккумуляторов?" или "Капитан Мазур, когда я смогу вместе с ротой пристрелять свой танк?"
И офицеры стали относиться к комбату с настоящим уважением. Это создало хорошую, нормальную обстановку в батальоне. И заслуга в том больше всех майора Колибердина, хотя сам он как бы находился в стороне. Такой уж у него был характер.
Многое значило для организации боевых действий чувство локтя с пехотой. В районе Невской Дубровки взаимодействие танкистов с пехотинцами 168-й стрелковой дивизии, а затем с гвардейцами 45-й дивизии было по всем линиям. В периоды затишья воины были всегда вместе и на занятиях, и на отдыхе.
Каждый командир танкового подразделения знал, с кем он будет взаимодействовать. Отрабатывались различные приемы: десантирование, умение прыгать с танков на ходу и т. д. Причем занятия проводились не только на карельских учебных полигонах, но и здесь, под Невской Дубровкой. Часто танковые экипажи вместе с пехотинцами ходили по танковым маршрутам до самого берета Невы, изучали направления атак, поддержку танков огнем артиллерии.
Так проходили будни в период относительного затишья. Боя местного значения шли постоянно. Особенно они разгорелись, когда горстка пехотинцев удачно переправилась через реку и захватила клочок земли на левом берегу Невы. Это был маленький плацдарм, который командование стремилось удержать и расширить. Однако противник, зная, что Нева скоро будет скована льдом и тогда помощь пятачку усилится, решил в октябре снова отбросить наших пехотинцев на правый берег. Бои шли несколько суток. Командование фронта видело, что наших сил на пятачке немного и им трудно устоять. Но понимало оно и то, что направить на помощь основные силы, сосредоточенные на правом берегу, - значит их потерять. А их до срока надо было сберечь. И берегли.
В рощах под Дубровкой, Шлиссельбургом, в Рыбацком, под Пулково, Урицком, Ораниенбаумом, на Карельском перешейке и в других местах постепенно накапливались танковые части, артиллерия, пехота, создавались запасы. На передний край часто приезжали большие начальники, штабные офицеры. Много раз я видел здесь командующего фронтом генерал-полковника Л. Д. Говорова и командующего 67-й армией генерала М. П. Духа-нова. Все чаще у нас бывали командующий бронетанковыми войсками фронта генерал В. И. Баранов и его офицеры: М. И. Батлан, В. Д. Жуков, К. А. Зыков, М. Г. Вургафт и другие. Шла разведка, проверка, учеба, оказывалась помощь передовым частям. Бывали здесь и инженеры из управления бронетанковых войск фронта Н. Н. Шестаков, Д. П. Карев, Г. А. Федоров.
По всему чувствовалось, что наконец-то готовится решительная схватка с фашистским спрутом под Ленин-градам.
Героев, находящихся на пятачке (как и в других местах), поддерживали огнем артиллерии из глубины. Поэтому противник не мог предпринять наступления, чтобы прорваться к берегу Невы и сбросить наши войска с пятачка. Трудно было тем, кто сражался на плацдарме. Под Арбузово в самую трудную минуту, когда, казалось, уже было невозможно сдержать натиск противника, в атаку поднялся и повел за собой бойцов комиссар 70-й стрелковой дивизии, большой друг танкистов полковник Г. В. Журба. Как боевой солдат, он был тяжело ранен в атакующей цепи.