Страница:
- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- 6
- 7
- Следующая »
- Последняя >>
Наталья Горбачева
Наталья Гончарова против Пушкина? Война любви и ревности
Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ()
Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ()
Наталья Горбачева
Чистейшей прелести чистейший образец…
(Жена Пушкина)
Тайна Натальи Николаевны
Миф о жене Пушкина как о бездушной красавице, погубившей в расцвете таланта величайшего русского поэта, оказался дорог многим поколениям исследователей, а вслед за ними – миллионам читающей публики… Здравый смысл в ее оценке был потерян давно, еще на заре научного пушкиноведения. Как-то невольно любой, кто ценит Пушкина, рано или поздно уязвляется мыслью: из-за Натали поэт стрелялся и погиб! Если б не она…
«Я должен был на тебе жениться, потому что всю жизнь был бы без тебя несчастлив», – признавался сам Александр Сергеевич жене в одном из писем. И таких признаний – множество. Почему народная молва все-таки не верит поэту? Отчего прижились мнения, подобные выраженным в стихотворении «На Н.Н. Пушкину»:
Сама Наталья Николаевна не оставила ни дневников, ни воспоминаний. Не найдены ее письма к Пушкину. От природы она была молчалива и весьма сдержанна в проявлении своих чувств. Ее сдержанность поощрял и муж. При этом правильные выводы о ее уме и характере сделать было непросто. Действительно, кто из современников, встречаясь с модной, признанной красавицей двух столиц Натали, заглядывал в глубину ее души? Кто, вспоминая о ней, по достоинству оценил то величайшее терпение и смирение, с которыми она принимала все удары судьбы, начиная с самого младенчества? Только Бог и немногие избранные, к которым несомненно принадлежал Пушкин. Он писал жене: «…а душу твою люблю больше твоего лица». Серьезное признание, однако исследователи вновь и вновь позволяли себе не соглашаться с поэтом, полагая очевидно, что душа Натальи Николаевны – плод поэтического воображения Пушкина. Более понятной и привлекательной для изучения всегда считалась первая часть знаменитой его фразы: «Гляделась ли ты в зеркало и уверилась ли ты, что с твоим лицом ничего сравнить нельзя…» (письмо Пушкина к жене от 21 августа 1833 года)
Красота Натальи Николаевны была необыкновенна, привлекала к себе чрезвычайный интерес и при дворе царя могла бы стать огромной силой, но не стала, сдерживаемая душой благородной и возвышенной.
Но толпе праздных было угодно отнять от видимой красоты невидимую душу и загнать трагедию в знакомую схему: красавица без удержу кокетничала, имела огромный успех – явный и тайный, любила балы, влюбилась в красавца Дантеса и… «погиб поэт, невольник чести».
Так еще при жизни «Мадонна» Пушкина превратилась в бездушную красавицу. А поскольку «ропот возмущения никогда не срывался с ее уст», то досужие вымыслы в конце концов породили стойкий миф.
Не слышали Пушкина, который с чуткостью гениального поэта охарактеризовал свою «Мадонну»: «Чистейшей прелести чистейший образец».
«Ангел мой женка!» – звучат в Вечности слова признательности и любви первого поэта России к ее первой красавице. «Благословляю вас: тебя и детей! Христос с вами!»
Достаточно намеков. Теперь, благосклонный читатель, за дело! Насколько возможно теперь, начертаем всеохватную картину простой и ясной в сущности жизни Натальи Николаевны Гончаровой-Пушкиной-Ланской, украсим ее портретом галерею замечательнейших женщин своей эпохи, почерпнем из ее биографии уроки самоотвержения и стойкости, терпения и любви, в которых мы, жители третьего тысячелетия, нуждаемся все более и более…
«Я должен был на тебе жениться, потому что всю жизнь был бы без тебя несчастлив», – признавался сам Александр Сергеевич жене в одном из писем. И таких признаний – множество. Почему народная молва все-таки не верит поэту? Отчего прижились мнения, подобные выраженным в стихотворении «На Н.Н. Пушкину»:
В противоречивом взгляде на Наталью Николаевну есть какая-то удивительная тайна! Попытаемся, благосклонный читатель, вместе разгадать ее. Подсказка, кажется, в словах самой Пушкиной: «Позволить читать свои чувства мне кажется профанацией. Только Бог и немногие избранные имеют ключ от моего сердца», дочь Натальи Николаевны Александра Арапова подтверждает в своих воспоминаниях ту же мысль: «Она была христианка в полном смысле этого слова. Грубые нападки, язвительные уколы уязвляли неповинное сердце, но горький протест или ропот возмущения никогда не срывался с ее уст».
Не смыть ей горькими слезами
С себя пятна,
Не отмолиться ей мольбами,
Жалка она.
Сама Наталья Николаевна не оставила ни дневников, ни воспоминаний. Не найдены ее письма к Пушкину. От природы она была молчалива и весьма сдержанна в проявлении своих чувств. Ее сдержанность поощрял и муж. При этом правильные выводы о ее уме и характере сделать было непросто. Действительно, кто из современников, встречаясь с модной, признанной красавицей двух столиц Натали, заглядывал в глубину ее души? Кто, вспоминая о ней, по достоинству оценил то величайшее терпение и смирение, с которыми она принимала все удары судьбы, начиная с самого младенчества? Только Бог и немногие избранные, к которым несомненно принадлежал Пушкин. Он писал жене: «…а душу твою люблю больше твоего лица». Серьезное признание, однако исследователи вновь и вновь позволяли себе не соглашаться с поэтом, полагая очевидно, что душа Натальи Николаевны – плод поэтического воображения Пушкина. Более понятной и привлекательной для изучения всегда считалась первая часть знаменитой его фразы: «Гляделась ли ты в зеркало и уверилась ли ты, что с твоим лицом ничего сравнить нельзя…» (письмо Пушкина к жене от 21 августа 1833 года)
Красота Натальи Николаевны была необыкновенна, привлекала к себе чрезвычайный интерес и при дворе царя могла бы стать огромной силой, но не стала, сдерживаемая душой благородной и возвышенной.
Но толпе праздных было угодно отнять от видимой красоты невидимую душу и загнать трагедию в знакомую схему: красавица без удержу кокетничала, имела огромный успех – явный и тайный, любила балы, влюбилась в красавца Дантеса и… «погиб поэт, невольник чести».
Так еще при жизни «Мадонна» Пушкина превратилась в бездушную красавицу. А поскольку «ропот возмущения никогда не срывался с ее уст», то досужие вымыслы в конце концов породили стойкий миф.
Не слышали Пушкина, который с чуткостью гениального поэта охарактеризовал свою «Мадонну»: «Чистейшей прелести чистейший образец».
«Ангел мой женка!» – звучат в Вечности слова признательности и любви первого поэта России к ее первой красавице. «Благословляю вас: тебя и детей! Христос с вами!»
Достаточно намеков. Теперь, благосклонный читатель, за дело! Насколько возможно теперь, начертаем всеохватную картину простой и ясной в сущности жизни Натальи Николаевны Гончаровой-Пушкиной-Ланской, украсим ее портретом галерею замечательнейших женщин своей эпохи, почерпнем из ее биографии уроки самоотвержения и стойкости, терпения и любви, в которых мы, жители третьего тысячелетия, нуждаемся все более и более…
Глава первая. Фамильные самородки
Воспоминания о гончаровских миллионах
Родителями Натальи Николаевны Пушкиной были Николай Афанасьевич и Наталья Ивановна Гончаровы – фамилия по тем временам небезызвестная. Семья пустила глубокие корни в конце XVII века в старинном русском городе Калуге. Документы сохранили в числе калужских посадских людей имена «горшешников» Ивана и его сына Абрама, имевших гончарную лавку. Отсюда и пошло прозвище, а потом и фамилия.
Потомок этих «горшешников» Афанасий Абрамович Гончаров нажил огромное состояние, которое оценивалось после его смерти в три с половиной миллиона рублей. Началось с того, что Петр Первый обратил внимание на крестьянина-самородка, отличавшегося гениальной предприимчивостью. Петр в те времена создавал русский флот и решил завести в России заводы по производству отечественных парусов. Под покровительством царя Афанасий Гончаров основал свой первый завод, в дальнейшем открывая все новые и новые фабрики. Их продукция пользовалась спросом не только в России, но и за границей. По преданию, весь английский флот того времени ходил на «гончаровских» парусах. Завел Гончаров и бумажное производство: бумага его фабрик считалась лучшей в России.
В семейном архиве сохранился автограф Петра, писанный из Голландии, в котором он уведомляет Гончарова, что нанял там и высылает ему мастера, опытного в «усовершенствовании полотен», и если выговоренная плата покажется Афанасию Абрамовичу слишком высокой, то он готов половину принять на счет царской казны. Известно, что в каждом важном случае Гончаров свободно обращался к царю за наставлением и добрым советом. После смерти Петра I дочь его императрица Елизавета продолжала покровительствовать Гончарову. Она пожаловала ему чин коллежского асессора, дававший право на потомственное дворянство. Екатерина II подтвердила это право специальным указом, выданным уже внуку Афанасия Абрамовича Афанасию Николаевичу, деду Н.Н. Пушкиной. Именно он сумел промотать миллионы и после смерти оставил полтора миллиона долгу.
Предчувствуя, что потомки не сохранят богатство, предусмотрительный Афанасий Абрамович превратил в майорат полотняный завод и бумажную фабрику, то есть в неделимое имение, которое должно было передаваться старшему в роде и не подлежало продаже и залогу. Майорат стал называться Полотняным Заводом. Со смертью отца, став полновластным властелином имения, Афанасий Николаевич сбросил обузу дел на руки управляющим и стал заботиться лишь о том, как пышнее обставить свою жизнь, как придумать новую неизведанную забаву. Сокровища, накопленные до него, казались неистощимыми. Гончаровская охота славилась чуть не на всю Россию, а оркестр из крепостных, обученный выписными маэстро, мог бы занять почетное место в столице…
Дом в Полотняном Заводе, построенный без особых архитектурных затей, размерами напоминал настоящий дворец. Афанасий Николаевич еще надстроил его, богато и на широкую ногу отделал внутри. Из описи обстановки того «богатого периода» гончаровской жизни ясно: владельцы ни в чем себе не отказывали. В комнатах стояла мебель, отделанная бронзой и инкрустацией, висели люстры фарфоровые и из венецианского стекла, дорогие сервизы и фамильное серебро с инициалами Афанасия Николаевича были подаваемы к столу хозяев и гостей.
Парк вокруг дворца был разбит на аристократический лад: гроты, беседки, статуи украшали его тенистые аллеи. В оранжереях выращивали заморские фрукты: ананасы на пирах были свои, не привозные. При конном заводе, где выводили породистых лошадей, при Афанасии Николаевиче был построен огромный великолепный, прямо-таки царский манеж, в котором устраивались конно-спортивные праздники. Толпы гостей съезжались на показы выездки лошадей, выдрессированных берейторами, которых приглашали из-за границы.
Пиры и празднества, продолжавшиеся иногда по месяцу и более, следовали один за другим. В доме управлялись до трехсот слуг и другой челяди. Зимой Гончаровы жили в Москве в собственном доме и вели такой же безрассудный образ жизни.
Афанасий Николаевич был женат на Надежде Платоновне, урожденной Мусиной-Пушкиной. Все затеи мужа еще покрывались доходами с заводов и имений (а их насчитывалось до 75), но серьезные испытания семье Гончаровых были уже при дверях. Тяжелый недуг обрушился на Надежду Платоновну: она сошла с ума. Вместо того чтобы остепениться, Афанасий Николаевич с юношеской необузданностью предался сладострастию. Его порывы более не сдерживались никем и ничем.
Когда очередная красавица-любовница совершенно завладевала его сердцем и волей, Афанасий Николаевич ничего не жалел для малейшей ее прихоти. Но посреди романа вдруг появлялась на горизонте другая, и он охладевал к первой. И тогда, чтобы сбыть ее с рук, отписывал ей дом в Москве или крупную вотчину, подкупал жениха для старой любовницы, одновременно пуская в ход все для обольщения новой. Чем намеченный предмет был или притворялся недоступней, тем сильнее разжигалась страсть, и соблазняющие жертвы принимали все более крупные размеры. Дома и имения если не раздаривались, то продавались за бесценок в минуту нужды. Из крупного оборотного капитала постоянно делались заимствования, что ослабило мощь фабрик. Очень скоро объемистые, из доморощенного полотна, туго набитые золотом мешки, которые челядь привыкла видеть в кабинете владельцев, исчезли.
У Афанасия Николаевича был единственный сын Николай. Еще совсем юношей он встретил в аристократических гостиных Наталью Ивановну Загряжскую, прославленную своей редкой красотой, и влюбился в нее со всей страстью первой любви. Брак их, суливший столько счастья, был скоро заключен к радости обеих семей. Но об этом «счастье» речь впереди.
Потомок этих «горшешников» Афанасий Абрамович Гончаров нажил огромное состояние, которое оценивалось после его смерти в три с половиной миллиона рублей. Началось с того, что Петр Первый обратил внимание на крестьянина-самородка, отличавшегося гениальной предприимчивостью. Петр в те времена создавал русский флот и решил завести в России заводы по производству отечественных парусов. Под покровительством царя Афанасий Гончаров основал свой первый завод, в дальнейшем открывая все новые и новые фабрики. Их продукция пользовалась спросом не только в России, но и за границей. По преданию, весь английский флот того времени ходил на «гончаровских» парусах. Завел Гончаров и бумажное производство: бумага его фабрик считалась лучшей в России.
В семейном архиве сохранился автограф Петра, писанный из Голландии, в котором он уведомляет Гончарова, что нанял там и высылает ему мастера, опытного в «усовершенствовании полотен», и если выговоренная плата покажется Афанасию Абрамовичу слишком высокой, то он готов половину принять на счет царской казны. Известно, что в каждом важном случае Гончаров свободно обращался к царю за наставлением и добрым советом. После смерти Петра I дочь его императрица Елизавета продолжала покровительствовать Гончарову. Она пожаловала ему чин коллежского асессора, дававший право на потомственное дворянство. Екатерина II подтвердила это право специальным указом, выданным уже внуку Афанасия Абрамовича Афанасию Николаевичу, деду Н.Н. Пушкиной. Именно он сумел промотать миллионы и после смерти оставил полтора миллиона долгу.
Предчувствуя, что потомки не сохранят богатство, предусмотрительный Афанасий Абрамович превратил в майорат полотняный завод и бумажную фабрику, то есть в неделимое имение, которое должно было передаваться старшему в роде и не подлежало продаже и залогу. Майорат стал называться Полотняным Заводом. Со смертью отца, став полновластным властелином имения, Афанасий Николаевич сбросил обузу дел на руки управляющим и стал заботиться лишь о том, как пышнее обставить свою жизнь, как придумать новую неизведанную забаву. Сокровища, накопленные до него, казались неистощимыми. Гончаровская охота славилась чуть не на всю Россию, а оркестр из крепостных, обученный выписными маэстро, мог бы занять почетное место в столице…
Дом в Полотняном Заводе, построенный без особых архитектурных затей, размерами напоминал настоящий дворец. Афанасий Николаевич еще надстроил его, богато и на широкую ногу отделал внутри. Из описи обстановки того «богатого периода» гончаровской жизни ясно: владельцы ни в чем себе не отказывали. В комнатах стояла мебель, отделанная бронзой и инкрустацией, висели люстры фарфоровые и из венецианского стекла, дорогие сервизы и фамильное серебро с инициалами Афанасия Николаевича были подаваемы к столу хозяев и гостей.
Парк вокруг дворца был разбит на аристократический лад: гроты, беседки, статуи украшали его тенистые аллеи. В оранжереях выращивали заморские фрукты: ананасы на пирах были свои, не привозные. При конном заводе, где выводили породистых лошадей, при Афанасии Николаевиче был построен огромный великолепный, прямо-таки царский манеж, в котором устраивались конно-спортивные праздники. Толпы гостей съезжались на показы выездки лошадей, выдрессированных берейторами, которых приглашали из-за границы.
Пиры и празднества, продолжавшиеся иногда по месяцу и более, следовали один за другим. В доме управлялись до трехсот слуг и другой челяди. Зимой Гончаровы жили в Москве в собственном доме и вели такой же безрассудный образ жизни.
Афанасий Николаевич был женат на Надежде Платоновне, урожденной Мусиной-Пушкиной. Все затеи мужа еще покрывались доходами с заводов и имений (а их насчитывалось до 75), но серьезные испытания семье Гончаровых были уже при дверях. Тяжелый недуг обрушился на Надежду Платоновну: она сошла с ума. Вместо того чтобы остепениться, Афанасий Николаевич с юношеской необузданностью предался сладострастию. Его порывы более не сдерживались никем и ничем.
Когда очередная красавица-любовница совершенно завладевала его сердцем и волей, Афанасий Николаевич ничего не жалел для малейшей ее прихоти. Но посреди романа вдруг появлялась на горизонте другая, и он охладевал к первой. И тогда, чтобы сбыть ее с рук, отписывал ей дом в Москве или крупную вотчину, подкупал жениха для старой любовницы, одновременно пуская в ход все для обольщения новой. Чем намеченный предмет был или притворялся недоступней, тем сильнее разжигалась страсть, и соблазняющие жертвы принимали все более крупные размеры. Дома и имения если не раздаривались, то продавались за бесценок в минуту нужды. Из крупного оборотного капитала постоянно делались заимствования, что ослабило мощь фабрик. Очень скоро объемистые, из доморощенного полотна, туго набитые золотом мешки, которые челядь привыкла видеть в кабинете владельцев, исчезли.
У Афанасия Николаевича был единственный сын Николай. Еще совсем юношей он встретил в аристократических гостиных Наталью Ивановну Загряжскую, прославленную своей редкой красотой, и влюбился в нее со всей страстью первой любви. Брак их, суливший столько счастья, был скоро заключен к радости обеих семей. Но об этом «счастье» речь впереди.
Баронесса Ульрика Поссе
Загряжские очень гордились как знатностью своего происхождения, так и влиянием при дворе. Дед Натальи Ивановны, Александр Артемьевич Загряжский, был женат на внучке последнего независимого гетмана Малороссии. При присоединении этого края к России царь Алексей Михайлович дал на прокормление знаменитому вождю запорожцев обширную волость под Москвой – село Ярополец Волоколамского уезда.
Дядя Натальи Ивановны, утонченный вельможа екатерининских времен, красавец, был женат на Наталье Кирилловне Разумовской, дочери гетмана. В начале XIX века она была известна всему великосветскому Петербургу оригинальностью своего ума и непреклонностью воли. Наталья Кирилловна была настоящим кладезем ценных исторических воспоминаний, из которого не уставал черпать Пушкин, породнившись с ней через Наталью Николаевну.
Несчастное происхождение Натальи Ивановны содержало зародыш тех страданий, которые принесла ей замужняя жизнь.
Отец ее Иван Загряжский, молодой блестящий офицер, служил в гвардии и среди распущенного общества был герой, отличаясь необузданными выходками, которые сходили ему с рук. Во избежание больших зол его женили на баронессе Строгановой – в надежде, что ее крупное состояние поправит расшатанные дела, а влияние умной добродетельной жены остепенит повесу. Ничуть не бывало. Свалившееся на него приданое только развязало руки: картежная игра превратилась в настоящую страсть. Через несколько лет совместной жизни Иван Загряжский отвез жену с детьми в принадлежащий ему Ярополец, поселил их в только что отстроенном под наблюдением Растрелли прекрасном дворце, а сам вернулся к веселой холостой жизни, лишь изредка и ненадолго навещая семью.
Тем временем полку Загряжского выпала продолжительная стоянка в Дерпте (нынешний Тарту), лифляндские бароны радушно встречали русских офицеров: балы и обеды не прекращались в окрестных замках. На одном из пиров у самого гордого, богатого и влиятельного барона Липгардта Загряжский увидел его красавицу-дочь, слывшую самой завидной невестой того края. Красавица Ульрика к тому времени была уже разведена со своим мужем бароном Морисом фон Поссе, имела от него малолетнюю дочь. Никакой интрижки быть не могло: Ульрика была воспитана в строгой нравственности, в другой вере, в недоступном кругу. Загряжский открыл наступление по всем правилам амурной науки. Опытный ловелас влюбил в себя молодую женщину и беззастенчиво обратился к отцу ее с официальным предложением. Ни один из его легкомысленных товарищей не проговорился о том, что Загряжский уже был женат.
Отказ тем не менее последовал – в вежливой, но категорической форме. Барон Липгардт закрыл Загряжскому доступ в свой дом, а дочери запретил даже думать об отверженном претенденте. Но Ульрика была из тех натур, которые, если любят, то до конца. Когда полк должен был выступить обратно в Петербург, молодая баронесса не смогла решиться на вечную разлуку и сдалась на милость победителя. Милость его была горше смерти. Баронесса бежала из своего дома, от отца. Подкупленный священник обвенчал ее в скромном православном храме с чужим мужем.
Навсегда покинув Дерпт после рокового шага, новобрачная написала отцу, умоляя его о прощении, описывая всю силу их обоюдной любви и терзания, причиненные ей его, отца, непреклонным решением. Барон даже не ответил на эту мольбу, а через приближенного уведомил, что баронесса Липгардт умерла для него и всей его родни, и потому дальнейшие извещения об опозоренной авантюристке будут совершенно излишни.
Барон Липгардт свое слово сдержал: отношения были прерваны раз и навсегда. Характерно в этом смысле письмо Натальи Николаевны своему второму мужу П.П. Ланскому от 29 июня 1819 года: «…В своем письме ты говоришь о некоем Любхарде и не подозревая, что это мой дядя. Его отец должен был быть братом моей бабки – баронессы Поссе, урожденной Любхард. Если встретишь где-нибудь по дороге фамилию Левис, напиши мне об этом потому, что это отпрыски сестры моей матери. В общем, ты и шагу не можешь сделать в Лифляндии, не встретив моих благородных родичей, которые не хотят нас признавать из-за бесчестья, какое им принесла моя бедная бабушка. Я все же хотела бы знать, жива ли тетушка Жаннет Левис, я знаю, что у нее была большая семья. Может быть, случай представит тебе возможность с ними познакомиться».
«Тетушка Жаннет Левис» – это та самая дочь баронессы Ульрики Поссе от первого брака, которую она навсегда оставила, уехав из дома, на попечение своих лифляндских родственников.
Оттого, что баронесса поняла: к прошлому возврата нет, она тем сильнее привязалась к своему легкомысленному супругу, который теперь один должен был заменить ей все. Но достоверно известно, что из многочисленных романов Ивана Загряжского самым скоротечным было увлечение так нагло обманутой молодой женщиной Ульрикой Поссе. По прибытии в Петербург он понял, что не может ввести в круг своих знакомых вторую жену при живой первой: богатые Строгановы не простили бы такого низкого поступка. Выдать обманутую жертву за любовницу он тоже не мог, опасаясь мести возмущенной немецкой знатной родни Ульрики. Загряжский поступил так, что мудрее не придумаешь в подобной ситуации. Очевидно, хорошо изучив добрую натуру своей законной жены, он привез к ней в Ярополец беременную баронессу. Надо полагать, что до этого момента она не подозревала, что обманута. Но присутствие при душераздирающей встрече двух девочек-подростков и мальчугана-сына Загряжского открыло глаза на происходящее. Баронесса поняла, что жизнь ее окончательно и бесповоротно разбита.
Загряжский не собирался ничего объяснять, решив, что «бабье это дело, сами разберутся». Приказав перепрячь лошадей, даже не взглянув на хозяйство, допустив только приближенную дворню к руке, он простился с женой и укатил в обратный путь. Его расчет оказался верен: великодушное христианское сердце законной супруги приняло в свои недра новые страдания. Одного поверхностного взгляда ей было достаточно, чтобы оценить всю чистоту души соперницы и измерить глубину горя, сломившего ее молодую жизнь. Грех мужа обнаружился перед законной женой во всей своей неприглядности, и она решила загладить его по мере сил. Почти вдвое старше обманутой женщины, она окружила ее поистине материнской лаской, и только благодаря ее постоянному уходу Ульрика могла выдержать тяжелую болезнь, вызванную роковым ударом. Через несколько месяцев она родила дочь, названную Натальей.
Пережитое горе в чуждой стране подкосило здоровье баронессы Поссе, в тридцать лет красавица умерла.
О ее красоте в семейных преданиях существует необычное свидетельство. Однажды случился пожар в Зимнем дворце. Вызванным войскам было поручено спасать только самые ценные вещи из горевших апартаментов. Один офицер, проникший в комнаты фрейлины Екатерины Ивановны Загряжской (сестры Натальи Ивановны), был поражен стоявшей в комнате миниатюрой, изображавшей обаятельную женскую головку в напудренном парике. В дворцовой конторе при сдаче вещей выразили удивление, почему именно этот «маленький ничтожный предмет» спас офицер.
– Да вглядитесь хорошенько! – воскликнул тот. – И вы поймете тогда, что я не мог оставить изображение такой редкой красавицы в добычу огню.
Впоследствии эта миниатюра, изображавшая баронессу Поссе, перешла к Наталье Ивановне, а потом пропала. Помнившие живую Ульрику говорили Наталье Ивановне, что хотя она, дочь, и очень хороша собою, но сравниться с матерью не может. Эту необыкновенную красоту унаследовала внучка Ульрики – Наталья Николаевна Пушкина. Поистине – трагическая красота!..
После смерти чужестранки Александра Степановна Загряжская так привязалась к ее дочке-сиротке, что не делала никаких различий между нею и собственными дочерьми. При помощи своей влиятельной родни она сделала все возможное, чтобы узаконить рождение Натальи Ивановны, оградив все ее наследственные права, что в то время сделать было нелегко. Стоит лишь добавить по этому поводу, что «наследство» существовало более в воображении, чем в действительности. Когда отец трех дочерей и двух сыновей окончил свою бесшабашную жизнь, промотав и строгановское приданое, и личное состояние, из всех богатств чудом уцелел только Ярополец, да и то обремененный долгами. Материальное положение семьи было тяжело, дочери входили в брачный возраст бесприданницами.
Дядя Натальи Ивановны, утонченный вельможа екатерининских времен, красавец, был женат на Наталье Кирилловне Разумовской, дочери гетмана. В начале XIX века она была известна всему великосветскому Петербургу оригинальностью своего ума и непреклонностью воли. Наталья Кирилловна была настоящим кладезем ценных исторических воспоминаний, из которого не уставал черпать Пушкин, породнившись с ней через Наталью Николаевну.
Несчастное происхождение Натальи Ивановны содержало зародыш тех страданий, которые принесла ей замужняя жизнь.
Отец ее Иван Загряжский, молодой блестящий офицер, служил в гвардии и среди распущенного общества был герой, отличаясь необузданными выходками, которые сходили ему с рук. Во избежание больших зол его женили на баронессе Строгановой – в надежде, что ее крупное состояние поправит расшатанные дела, а влияние умной добродетельной жены остепенит повесу. Ничуть не бывало. Свалившееся на него приданое только развязало руки: картежная игра превратилась в настоящую страсть. Через несколько лет совместной жизни Иван Загряжский отвез жену с детьми в принадлежащий ему Ярополец, поселил их в только что отстроенном под наблюдением Растрелли прекрасном дворце, а сам вернулся к веселой холостой жизни, лишь изредка и ненадолго навещая семью.
Тем временем полку Загряжского выпала продолжительная стоянка в Дерпте (нынешний Тарту), лифляндские бароны радушно встречали русских офицеров: балы и обеды не прекращались в окрестных замках. На одном из пиров у самого гордого, богатого и влиятельного барона Липгардта Загряжский увидел его красавицу-дочь, слывшую самой завидной невестой того края. Красавица Ульрика к тому времени была уже разведена со своим мужем бароном Морисом фон Поссе, имела от него малолетнюю дочь. Никакой интрижки быть не могло: Ульрика была воспитана в строгой нравственности, в другой вере, в недоступном кругу. Загряжский открыл наступление по всем правилам амурной науки. Опытный ловелас влюбил в себя молодую женщину и беззастенчиво обратился к отцу ее с официальным предложением. Ни один из его легкомысленных товарищей не проговорился о том, что Загряжский уже был женат.
Отказ тем не менее последовал – в вежливой, но категорической форме. Барон Липгардт закрыл Загряжскому доступ в свой дом, а дочери запретил даже думать об отверженном претенденте. Но Ульрика была из тех натур, которые, если любят, то до конца. Когда полк должен был выступить обратно в Петербург, молодая баронесса не смогла решиться на вечную разлуку и сдалась на милость победителя. Милость его была горше смерти. Баронесса бежала из своего дома, от отца. Подкупленный священник обвенчал ее в скромном православном храме с чужим мужем.
Навсегда покинув Дерпт после рокового шага, новобрачная написала отцу, умоляя его о прощении, описывая всю силу их обоюдной любви и терзания, причиненные ей его, отца, непреклонным решением. Барон даже не ответил на эту мольбу, а через приближенного уведомил, что баронесса Липгардт умерла для него и всей его родни, и потому дальнейшие извещения об опозоренной авантюристке будут совершенно излишни.
Барон Липгардт свое слово сдержал: отношения были прерваны раз и навсегда. Характерно в этом смысле письмо Натальи Николаевны своему второму мужу П.П. Ланскому от 29 июня 1819 года: «…В своем письме ты говоришь о некоем Любхарде и не подозревая, что это мой дядя. Его отец должен был быть братом моей бабки – баронессы Поссе, урожденной Любхард. Если встретишь где-нибудь по дороге фамилию Левис, напиши мне об этом потому, что это отпрыски сестры моей матери. В общем, ты и шагу не можешь сделать в Лифляндии, не встретив моих благородных родичей, которые не хотят нас признавать из-за бесчестья, какое им принесла моя бедная бабушка. Я все же хотела бы знать, жива ли тетушка Жаннет Левис, я знаю, что у нее была большая семья. Может быть, случай представит тебе возможность с ними познакомиться».
«Тетушка Жаннет Левис» – это та самая дочь баронессы Ульрики Поссе от первого брака, которую она навсегда оставила, уехав из дома, на попечение своих лифляндских родственников.
Оттого, что баронесса поняла: к прошлому возврата нет, она тем сильнее привязалась к своему легкомысленному супругу, который теперь один должен был заменить ей все. Но достоверно известно, что из многочисленных романов Ивана Загряжского самым скоротечным было увлечение так нагло обманутой молодой женщиной Ульрикой Поссе. По прибытии в Петербург он понял, что не может ввести в круг своих знакомых вторую жену при живой первой: богатые Строгановы не простили бы такого низкого поступка. Выдать обманутую жертву за любовницу он тоже не мог, опасаясь мести возмущенной немецкой знатной родни Ульрики. Загряжский поступил так, что мудрее не придумаешь в подобной ситуации. Очевидно, хорошо изучив добрую натуру своей законной жены, он привез к ней в Ярополец беременную баронессу. Надо полагать, что до этого момента она не подозревала, что обманута. Но присутствие при душераздирающей встрече двух девочек-подростков и мальчугана-сына Загряжского открыло глаза на происходящее. Баронесса поняла, что жизнь ее окончательно и бесповоротно разбита.
Загряжский не собирался ничего объяснять, решив, что «бабье это дело, сами разберутся». Приказав перепрячь лошадей, даже не взглянув на хозяйство, допустив только приближенную дворню к руке, он простился с женой и укатил в обратный путь. Его расчет оказался верен: великодушное христианское сердце законной супруги приняло в свои недра новые страдания. Одного поверхностного взгляда ей было достаточно, чтобы оценить всю чистоту души соперницы и измерить глубину горя, сломившего ее молодую жизнь. Грех мужа обнаружился перед законной женой во всей своей неприглядности, и она решила загладить его по мере сил. Почти вдвое старше обманутой женщины, она окружила ее поистине материнской лаской, и только благодаря ее постоянному уходу Ульрика могла выдержать тяжелую болезнь, вызванную роковым ударом. Через несколько месяцев она родила дочь, названную Натальей.
Пережитое горе в чуждой стране подкосило здоровье баронессы Поссе, в тридцать лет красавица умерла.
О ее красоте в семейных преданиях существует необычное свидетельство. Однажды случился пожар в Зимнем дворце. Вызванным войскам было поручено спасать только самые ценные вещи из горевших апартаментов. Один офицер, проникший в комнаты фрейлины Екатерины Ивановны Загряжской (сестры Натальи Ивановны), был поражен стоявшей в комнате миниатюрой, изображавшей обаятельную женскую головку в напудренном парике. В дворцовой конторе при сдаче вещей выразили удивление, почему именно этот «маленький ничтожный предмет» спас офицер.
– Да вглядитесь хорошенько! – воскликнул тот. – И вы поймете тогда, что я не мог оставить изображение такой редкой красавицы в добычу огню.
Впоследствии эта миниатюра, изображавшая баронессу Поссе, перешла к Наталье Ивановне, а потом пропала. Помнившие живую Ульрику говорили Наталье Ивановне, что хотя она, дочь, и очень хороша собою, но сравниться с матерью не может. Эту необыкновенную красоту унаследовала внучка Ульрики – Наталья Николаевна Пушкина. Поистине – трагическая красота!..
После смерти чужестранки Александра Степановна Загряжская так привязалась к ее дочке-сиротке, что не делала никаких различий между нею и собственными дочерьми. При помощи своей влиятельной родни она сделала все возможное, чтобы узаконить рождение Натальи Ивановны, оградив все ее наследственные права, что в то время сделать было нелегко. Стоит лишь добавить по этому поводу, что «наследство» существовало более в воображении, чем в действительности. Когда отец трех дочерей и двух сыновей окончил свою бесшабашную жизнь, промотав и строгановское приданое, и личное состояние, из всех богатств чудом уцелел только Ярополец, да и то обремененный долгами. Материальное положение семьи было тяжело, дочери входили в брачный возраст бесприданницами.
Маминька и папинька
Когда дочери подросли, Александра Степановна переехала в Петербург под покровительство Натальи Кирилловны Загряжской, урожденной графини Разумовской, «кавалерственной дамы ордена святой Екатерины». Наталья Кирилловна приходилась родной теткой сестрам Софье, Екатерине и младшенькой Наталье. Она занимала высокое положение при дворе, и по ее рекомендации сестры были приняты во фрейлины к императрице Елизавете Алексеевне, жене Александра I.
Красота Натальи Ивановны заблистала при дворе. В нее влюбился кавалергард А.Я. Охотников, фаворит императрицы. От него у императрицы была дочь, не дожившая и до трех лет. В октябре 1806 года человек, подосланный якобы великим князем Константином Павловичем, тяжело ранил Охотникова при выходе из театра, и в январе 1807 года он умер.
Возможно, чтобы замять эту историю, Наталью Ивановну выдали замуж за Николая Афанасьевича Гончарова, который был чрезвычайно счастлив происшедшим, потому что, как упоминалось, был сильно влюблен в свою избранницу.
Венчание фрейлин, по обычаю, совершалось в дворцовой церкви. Не была исключением и эта свадьба. В камер-фурьерском журнале матери Александра I императрицы Марии Федоровны есть запись, датированная 27 января 1807 года, в которой подробно описывается бракосочетание Натальи Ивановны и Николая Афанасьевича. По странному стечению обстоятельств, ровно через тридцать лет муж их дочери Натальи Николаевны стрелялся на дуэли, отстаивая «честь жены». 27 января 1837 года Пушкин был смертельно ранен.
На венчании присутствовала вся царская фамилия: император Александр I, императрица Елизавета Алексеевна, вдовствующая императрица, супруга Павла I, Мария Федоровна, великие князья Михаил и Николай – будущий император Николай I, великие княжны Екатерина и Анна.
Перед венчанием Наталья Ивановна была «препровождена во внутренние покои к государыне императрице Марии Федоровне и убираема была бриллиантовыми к венцу наколками».
Много уже говорено о красоте Натальи Ивановны, но и ее супруг, Николай Афанасьевич, был под стать ей. Высокий, стройный, с классически правильными чертами лица, богато одаренный природой, он с детства был окружен самыми нежными заботами как единственный ребенок в семье. По повелению императрицы Екатерины с самого рождения он был зачислен капралом в Конный полк. Эта монаршая милость пришлась не по вкусу матери, которая считала, что единственный наследник крупного майората не может подвергаться тяготам и лишениям военной службы. Тщетно рвался Николай Афанасьевич к военной карьере – мать была непреклонна. Это сопротивление задушевным внутренним стремлениям молодого человека оставило горький след во всей его жизни. Однако мать приложила все старание, чтобы сын получил домашнее образование на уровне самых высоких требований того времени.
В 1808 году Николай Афанасьевич получил коллежского асессора, перевелся в Москву и поступил на должность секретаря московского губернатора. Медовый месяц и первые годы протекли для четы Гончаровых в упоении любви и радостях молодой супружеской жизни. Но постепенно тучи стали появляться на безоблачном небосклоне. Отец Афанасий Николаевич «хозяйничал» на Полотняном Заводе. Он всячески отдалял своего сына от дел, скрывая свои безумные любовные траты. Молодой человек слепо верил в неприкосновенность гончаровских миллионов до той минуты, когда старик, потеряв спокойствие ввиду приближения грозной катастрофы, открыл ему неутешительную правду. По своему обычаю, не задумываясь о последствиях, Афанасий Николаевич свалил тяжелую ношу запутанных дел и подорванного кредита на неопытные плечи наследника и укатил на несколько лет за границу.
С Божьей помощью дела поправились. Николай Афанасьевич без сожаления отказался от праздной московской жизни, переселился с семьей на Полотняный Завод и с неутомимой энергией принялся наводить порядок. Беззастенчивое растаскивание барского добра прекратилось, под зорким хозяйским оком снова заработали фабрики. За пять лет упорного труда Николаю Афанасьевичу удалось заделать отцовские прорехи. Сын высылал отцу большие суммы, удерживая его тем самым за границей. В 1811 году Николай Афанасьевич был награжден орденом Владимира IV степени «за приведение к должному устройству и усовершенствованию состояния в Калужской губернии фабрики полотняной и писчей бумаги».
Но наступил грозный 1812 год: наполеоновская война нарушила мир и равновесие Европы. Французы близко подошли к гончаровским владениям. В Полотняном Заводе некоторое время стоял со своим штабом фельдмаршал Кутузов. Комнаты, в которых он жил, сделались исторической реликвией и стали называться кутузовскими. Можно себе представить, сколько пищи для детской фантазии маленьких Гончаровых дал этот факт столь близкого соприкосновения судьбы Отечества с обычным течением времени родительского дома. Увы! Хранимый от французов, дом этот подвергся опустошительному нашествию собственного «иностранца». Афанасий Николаевич в самом начале войны сумел пробраться через границу и вернуться в Завод. Он привез с собой любовницу мадам Бабетт и стал требовать, чтобы ей оказывали все знаки внимания, положенные хозяйке дома. Этим событием чрезвычайно осложнились семейные отношения.
Ко всему прочему, старику показалось, что сын кичится перед ним своей деловитостью и умственным превосходством, и вместо признательности за поправку дел затаил к нему злобу. Нашлось немало приближенных к хозяину людей, которым хотелось бы вернуться к прежней безалаберной жизни. Они разжигали страсти, наушничая и раздувая недоброжелательство отца к сыну. Очень скоро от критики поведения Николая Афанасьевича перешли и к отмене его распоряжений. Какое-то время сын еще пытался удержать отца от бесхозяйственности и расточительства, но на открытый скандал не шел, однако в 1815 году Афанасий Николаевич полностью отстранил Николая Афанасьевича от дел.
Добрая душа Николая Афанасьевича доходила до отчаяния: он увидел, что его труды по восстановлению хозяйства разбиваются в прах в угоду мимолетному капризу отца (в одном из писем к нему он назвал себя «уничтоженной тварью»), но ничего нельзя было изменить. Огромная ответственность лежала на нем за судьбу уже собственных детей, которых к тому времени было шестеро: первенец и наследник майората Дмитрий, Екатерина, Иван, Александра, Наталья и новорожденный Сергей. Несмотря на то что первые годы после отстранения сына от дел Афанасий Николаевичч выдавал его семье достаточное содержание – 40 тысяч рублей ежегодно, но Николай Афанасьевич теперь не мог обмануться, предчувствуя угрозу полного разорения. И его предчувствия, к сожалению, оправдались. После скоропостижной смерти Афанасия Николаевича в 1832 году оказалось, что он оставил в «наследство» своим потомкам полтора миллиона долга!
Красота Натальи Ивановны заблистала при дворе. В нее влюбился кавалергард А.Я. Охотников, фаворит императрицы. От него у императрицы была дочь, не дожившая и до трех лет. В октябре 1806 года человек, подосланный якобы великим князем Константином Павловичем, тяжело ранил Охотникова при выходе из театра, и в январе 1807 года он умер.
Возможно, чтобы замять эту историю, Наталью Ивановну выдали замуж за Николая Афанасьевича Гончарова, который был чрезвычайно счастлив происшедшим, потому что, как упоминалось, был сильно влюблен в свою избранницу.
Венчание фрейлин, по обычаю, совершалось в дворцовой церкви. Не была исключением и эта свадьба. В камер-фурьерском журнале матери Александра I императрицы Марии Федоровны есть запись, датированная 27 января 1807 года, в которой подробно описывается бракосочетание Натальи Ивановны и Николая Афанасьевича. По странному стечению обстоятельств, ровно через тридцать лет муж их дочери Натальи Николаевны стрелялся на дуэли, отстаивая «честь жены». 27 января 1837 года Пушкин был смертельно ранен.
На венчании присутствовала вся царская фамилия: император Александр I, императрица Елизавета Алексеевна, вдовствующая императрица, супруга Павла I, Мария Федоровна, великие князья Михаил и Николай – будущий император Николай I, великие княжны Екатерина и Анна.
Перед венчанием Наталья Ивановна была «препровождена во внутренние покои к государыне императрице Марии Федоровне и убираема была бриллиантовыми к венцу наколками».
Много уже говорено о красоте Натальи Ивановны, но и ее супруг, Николай Афанасьевич, был под стать ей. Высокий, стройный, с классически правильными чертами лица, богато одаренный природой, он с детства был окружен самыми нежными заботами как единственный ребенок в семье. По повелению императрицы Екатерины с самого рождения он был зачислен капралом в Конный полк. Эта монаршая милость пришлась не по вкусу матери, которая считала, что единственный наследник крупного майората не может подвергаться тяготам и лишениям военной службы. Тщетно рвался Николай Афанасьевич к военной карьере – мать была непреклонна. Это сопротивление задушевным внутренним стремлениям молодого человека оставило горький след во всей его жизни. Однако мать приложила все старание, чтобы сын получил домашнее образование на уровне самых высоких требований того времени.
В 1808 году Николай Афанасьевич получил коллежского асессора, перевелся в Москву и поступил на должность секретаря московского губернатора. Медовый месяц и первые годы протекли для четы Гончаровых в упоении любви и радостях молодой супружеской жизни. Но постепенно тучи стали появляться на безоблачном небосклоне. Отец Афанасий Николаевич «хозяйничал» на Полотняном Заводе. Он всячески отдалял своего сына от дел, скрывая свои безумные любовные траты. Молодой человек слепо верил в неприкосновенность гончаровских миллионов до той минуты, когда старик, потеряв спокойствие ввиду приближения грозной катастрофы, открыл ему неутешительную правду. По своему обычаю, не задумываясь о последствиях, Афанасий Николаевич свалил тяжелую ношу запутанных дел и подорванного кредита на неопытные плечи наследника и укатил на несколько лет за границу.
С Божьей помощью дела поправились. Николай Афанасьевич без сожаления отказался от праздной московской жизни, переселился с семьей на Полотняный Завод и с неутомимой энергией принялся наводить порядок. Беззастенчивое растаскивание барского добра прекратилось, под зорким хозяйским оком снова заработали фабрики. За пять лет упорного труда Николаю Афанасьевичу удалось заделать отцовские прорехи. Сын высылал отцу большие суммы, удерживая его тем самым за границей. В 1811 году Николай Афанасьевич был награжден орденом Владимира IV степени «за приведение к должному устройству и усовершенствованию состояния в Калужской губернии фабрики полотняной и писчей бумаги».
Но наступил грозный 1812 год: наполеоновская война нарушила мир и равновесие Европы. Французы близко подошли к гончаровским владениям. В Полотняном Заводе некоторое время стоял со своим штабом фельдмаршал Кутузов. Комнаты, в которых он жил, сделались исторической реликвией и стали называться кутузовскими. Можно себе представить, сколько пищи для детской фантазии маленьких Гончаровых дал этот факт столь близкого соприкосновения судьбы Отечества с обычным течением времени родительского дома. Увы! Хранимый от французов, дом этот подвергся опустошительному нашествию собственного «иностранца». Афанасий Николаевич в самом начале войны сумел пробраться через границу и вернуться в Завод. Он привез с собой любовницу мадам Бабетт и стал требовать, чтобы ей оказывали все знаки внимания, положенные хозяйке дома. Этим событием чрезвычайно осложнились семейные отношения.
Ко всему прочему, старику показалось, что сын кичится перед ним своей деловитостью и умственным превосходством, и вместо признательности за поправку дел затаил к нему злобу. Нашлось немало приближенных к хозяину людей, которым хотелось бы вернуться к прежней безалаберной жизни. Они разжигали страсти, наушничая и раздувая недоброжелательство отца к сыну. Очень скоро от критики поведения Николая Афанасьевича перешли и к отмене его распоряжений. Какое-то время сын еще пытался удержать отца от бесхозяйственности и расточительства, но на открытый скандал не шел, однако в 1815 году Афанасий Николаевич полностью отстранил Николая Афанасьевича от дел.
Добрая душа Николая Афанасьевича доходила до отчаяния: он увидел, что его труды по восстановлению хозяйства разбиваются в прах в угоду мимолетному капризу отца (в одном из писем к нему он назвал себя «уничтоженной тварью»), но ничего нельзя было изменить. Огромная ответственность лежала на нем за судьбу уже собственных детей, которых к тому времени было шестеро: первенец и наследник майората Дмитрий, Екатерина, Иван, Александра, Наталья и новорожденный Сергей. Несмотря на то что первые годы после отстранения сына от дел Афанасий Николаевичч выдавал его семье достаточное содержание – 40 тысяч рублей ежегодно, но Николай Афанасьевич теперь не мог обмануться, предчувствуя угрозу полного разорения. И его предчувствия, к сожалению, оправдались. После скоропостижной смерти Афанасия Николаевича в 1832 году оказалось, что он оставил в «наследство» своим потомкам полтора миллиона долга!