Страница:
Присутствуя на ежедневных собраниях руководителей отделов министерства, фон Шелиха мог продолжать снабжать Москву в обоих направлениях развития германской внешней политики. Ильза Штёбе, любовнице Рудольфа Геррнштадта, которая завербовала фон Шелиха в Варшаве, удалось получить работу в пресс-службе министерства. Это позволило ей оправдывать свои встречи с представителем ТАСС в Берлине. В свою очередь, корреспондент ТАСС передавал сведения, полученные от фон Шелиха, в советское посольство, где, по всей вероятности, они попадали в руки Эрдберга. Причины, побудившие фон Шелиха к сотрудничеству, были чисто материального характера. В феврале 1941 года Штёбе передала ему 30 тысяч марок. Надо сказать, что Штёбе приходилось еще трудней, чем фон Шелиха, ведь она перенесла венерическое заболевание и ее здоровье постепенно ухудшалось. (85) После поражения Франции и Нидерландов агенты Треппера начали добывать высококачественную информацию по передвижениям немецких войск. Треппер перевел свою штаб-квартиру в оккупированный нацистами Париж и организовал новое дело, чтобы обеспечить себе прикрытие в качестве бизнесмена. Треппер основал компании под названием "Симэкско" в Брюсселе и "Симэкс" в Париже. "Симэкс", контора которой находилась на Елисейских полях, широко сотрудничала с организацией "Тодт", которая проводила работы по строительству и укреплению объектов для вермахта. Именно через антинацистски настроенного инженера, работавшего в компании "Тодт", некоего Людвига Кайнца, Треппер весной 1941 года получил и переправил в штаб-квартиру ГРУ первый сигнал об "Операции Барбаросса". Москва получала все больше таких предостережений о подготовке Германии к нападению. (86) Сталин чаще всего обсуждал эти предупреждения с одним из руководителей разведки, генерал-лейтенантом Филиппом Ивановичем Голиковым, который в июле 1940 года, в возрасте сорока лет, стал руководителем ГРУ (сменившего Четвертое Управление во время войны). Голиков был не тем человеком, который был нужен для такого дела. Его выбрали за политическую надежность и военные знания, которые он наглядно продемонстрировал при командовании 6-й армией во время оккупации Польши. Голиков, однако, не обладал опытом работы в военной разведке. Один из подчиненных Голикова, будущий перебежчик Исмаил Ахмедов, позднее писал о своем начальнике: "Несмотря на все великолепие парадной формы генерал-лейтенанта РККА, он был не слишком видной фигурой. Он был маленького роста, не выше метра шестидесяти, тучный и совершенно лысый. Лицо у него было неприятно багрового цвета. Однако в его глазах сразу читалась суровая сила. Взгляд его небольших голубых со стальным оттенком глаз буквально пронизывал собеседника". (87) Голиков указывал своим подчиненным развивать "взаимопонимание и сотрудничество" с НКВД: формула, которую сотрудники резидентур ГРУ расшифровывали как принятие превосходства более мощного НКВД. В сентябре 1940 года Голиков говорил на собрании руководителей шести операционных отделов ГРУ, что получил инструкции от Сталина и Маленкова и далее проводить чистки резидентур ГРУ. По его словам, "слишком многие чересчур долго сидели за границей, заведя многочисленные контакты среди иностранцев, и тем самым такие люди ставят под угрозу вопросы безопасности. " Исмаил Ахмедов, один из руководителей, которому поручили заняться проведением чисток, просмотрел свои картотеки в поисках возможных кандидатур: "Иногда мне везло и я находил неудачников, которые и в самом деле совершили какие-нибудь проступки, что рано или поздно повлекло бы их удаление из системы. Однако в основном мне приходилось учитывать слишком тесные связи с Западом". (88) После продолжительной беседы со Сталиным в декабре 1940 года Голиков созвал собрание всего руководящего состава. Его речь была примером догматичного, но убежденного сталинизма, а также показала его крайне поверхностное знание международной обстановки. Голиков охарактеризовал пакт о ненападении между СССР и Германией как "продукт диалектического гения товарища Сталина. " Перспектива нападения Германии, по его словам, была призрачной. Великобритания, как и Франция, будет вскоре повержена, а ее империя разделена между Германией и Японией. Соединенные Штаты, "сердце классического капитализма", затем начнет войну против Германии, чтобы попытаться спасти Британскую империю от полного развала. "Тем временем Советский Союз будет терпеливо ждать, пока не придет момент сыграть свою будущую роль. Как только капиталисты обескровят и истощат друг друга, мы освободим весь мир. " (89) Хотя большая часть предостережений о разработке "Плана Барбаросса" проходила по разведывательным каналам ГРУ, копии таких донесений направлялись также и в НКВД, а с февраля 1941 года - во вновь созданный НКГБ. 3 февраля 1941 года отдел безопасности и разведки НКВД, бывшего ОГПУ, был выделен из него и превращен в НКГБ (Народный комиссариат государственной безопасности). Его руководителем стал еще один человек из грузинской мафии Берии, Всеволод Николаевич Меркулов. Проработав десять лет, с 1921 по 1931 год, последовательно в ВЧК, ГПУ и ОГПУ, Меркулов был затем переведен на семь лет "на партийную работу" в Грузии и стал первым заместителем Берии в декабре 1938 года. (90) Через догматический и жестокий сталинизм Меркулова проступали осколки идеалистического чекиста, который пожертвовал большинством своих идеалов в качестве платы за выживание во времена "Великого Террора". Как и Сталин, Меркулов был убежден, что "рано или поздно произойдет схватка между коммунистическим медведем и западным бульдогом... Наша здоровая, социально сильная, молодая идея, идея Ленина и Сталина, выйдет из этой схватки победителем!" (91) Однажды он сочинил сценарий фильма, отражавший сталинскую мораль, в котором герой и героиня, победившие пороки капитализма, едут на новой колхозной молотилке прямо в малиновый советский закат. Венгерский государственный деятель Николас Ньяради, которому пришлось вести переговоры с Меркуловым после войны, считал его "парадоксом: это был человек великой доброты и звериной жестокости, сохранявший абсолютную серьезность, будучи при этом довольно остроумным. Он обладал смирением Иова, но при этом в течение дня одну за другой выкуривал сорок-пятьдесят сигарет. Это был настолько внушительный человек, что советские послы в его присутствии стояли навытяжку. Меркулов всегда разный, когда он говорит, на его губах играет скромная улыбка. Меркулов (после войны) лично руководил с бессердечным упорством уничтожением почти двух миллионов эстонцев, литовцев и латышей. Но как бандит, который плачет при исполнении "Колыбельной" Брамса, он был типично по-русски сентиментален к детям, и, когда между нами установились более тесные отношения, однажды показал мне со слезами на глазах фотографию своего сына, служившего в армии". (92) Хотя Ньяради говорит о "гигантском интеллекте" Меркулова, в отношениях со Сталиным тот ни на минуту не забывал о правиле "угадать, угодить, уцелеть". Внутри вновь образованного НКГБ ИНО получило более высокий статус "управления", в отличие от прежнего "отдела", и стало называться "Иностранное управление", или ИНУ. Молодой начальник ИНУ Павел Михайлович Фитин сменил на этом посту Деканозова, который с 1940 года был последним руководителем ИНО. Фитин был одним из самых способных среди двухсот имевших университетские дипломы молодых коммунистов, которых отобрал Центральный Комитет в конце 1938 года для замены ликвидированных сотрудников НКВД. (93) Соблюдая какие-то рамки даже в крайностях, Фитин был чуть менее раболепен, чем Меркулов, при решении вопросов, какого рода разведывательные анализы передавать наверх. Портрет Фитина, в отличие от трех его предшественников, руководителей ИНО Слуцкого, Шпигельгласа и Деканозова, и сегодня висит - в сопровождении панегирика его жизни - в Зале Славы Первого главного управления КГБ. Фитин получал донесения от резидентур ГРУ и НКВД, но вплоть до самого вторжения Германии 22 июня 1941 года обладал меньшим влиянием, чем Голиков, начальник ГРУ. Однако ни Фитин, ни Голиков не могли оказывать такого влияния на оценку германской угрозы, как Сталин. Советский биограф Сталина Дмитрий Волкогонов заключал, что "до самого последнего момента Сталин полагался на собственную проницательность и силу пророчества". (95) Его вера в собственную проницательность привела к тому, что Сталин отбрасывал большинство донесений, которые не соответствовали его теории "заговоров".
X X X
Авторы тщательного исследования, опубликованного в 1973 году, пришли к выводу, что Москва получила в общей сложности восемьдесят четыре "предостережения" из разных источников о планах нападения Германии. Если бы подобное исследование было проведено в наши дни, то количество таких донесений вполне могло перевалить за сотню. Голиков после войны заявлял, что "советская военная разведка имела надежные и проверенные источники получения секретной информации по целому ряду стран, включая и саму Германию". (96) Перед самым нападением Германии на СССР 22 июня 1941 года, Голиков, тем не менее, не поверил большинству из таких источников. Он оценивал разведывательную информацию по двум категориям: донесения "из источников, заслуживающих доверия", и донесения "из сомнительных источников". Похоже, что Голиков отнес большую часть предупреждений о возможном нападении Германии без объявления войны ко второй категории. (97) Фитин был настроен менее скептически к поступающей информации. Он позднее говорил, что подготовил доклад о надежности источников, но Меркулов отказался подписать его и представить Сталину. "Там, в верхах, сказал он Фитину, - они (т. е. Сталин) лучше знают, как оценивать их (разведывательные донесения). " (98) 21 марта 1941 года Голиков послал Сталину доклад о целой серии предупреждений из разведывательных источников о разрабатываемых Германией планах неожиданного нападения на Советский Союз. Однако он сопроводил свой доклад выводом, что такое нападение вряд ли состоится, пока Германия либо не разгромит Англию, либо не заключит с ней мир: "Слухи и документы, которые утверждают, что война против СССР неизбежна и начнется этой весной, должны расцениваться как дезинформация, которую распространяют англичане или даже разведывательные службы Германии. " (99) Маршал Жуков, который в то время был начальником Генштаба, впоследствии говорил, что доклады Голикова передавались только Сталину: "(Он) больше никому не докладывал, даже начальнику Генштаба и наркому обороны маршалу Тимошенко. " Может быть, это преувеличение, но ни Жуков, ни Тимошенко не имели доступа к большей части разведывательной информации, которая указывала на возможность немецкого нападения. Советские историки, как, например, Вячеслав Дашичев, обвиняли Голикова в том, что он составлял свои доклады, "чтобы угодить Сталину". (100) Однако, возможно, доклады Голикова были результатом не только его раболепства, но и убежденности, в частности, с которой он разделял веру Сталина в замышляемый англичанами заговор с целью рассорить его с Гитлером. Подозрения Сталина относительно английского заговора усиливались попытками Черчилля предупредить его об истинных намерениях Гитлера. Из всех государственных деятелей Запада Сталин, наверное, менее всего доверял Уинстону Черчиллю. Сталин считал его гением зла, который во время Гражданской войны проповедовал антибольшевистский крестовый поход и затем стремился сорвать заключение англо-советского торгового соглашения. Черчилль организовал кампанию в британском кабинете за разрыв дипломатических отношений с Советским Союзом в 1927 году. Теперь он снова пришел к власти, и Сталин считал, что Черчилль наверняка вынашивал новый антисоветский заговор. Возможно, самым серьезным предупреждением о действительных планах Германии относительно Советского Союза было письмо от Черчилля, датированое 25 июня 1940 года, лично переданное 1 июля Сталину новым послом Великобритании в СССР сэром Стэффордом Криппсом. Предупреждение Черчилля основывалось не столько на донесениях разведки, сколько на точной оценке будущей стратегии Гитлера. Однако Сталин рассматривал письмо как еще одно свидетельство заговора, но не германского, а британского, который имел целью спровоцировать войну между СССР и Германией. В соответствии с полученными от Сталина инструкциями Молотов передал германскому послу Шуленбургу ноту, в которой германская сторона была проинформирована о предупреждении Черчилля. Сталин информировал Гитлера и о других предостережениях, получаемых от Великобритании и США, очевидно, боясь, что если он не сделает этого, Гитлер может заподозрить его в сговоре с врагами фюрера. (101) В сентябре 1940 года НКВД получило возможность узнавать о политике британского правительства изнутри, когда Джон Кэрнкросс стал личным секретарем лорда Хэнки, тогдашнего канцлера герцогства Ланкастер. (102) Среди общественных деятелей Великобритании лорд Хэнки обладал самым большим опытом работы в комитетах Кабинета министров и Уайтхолла. С 1912 по 1938 год он был секретарем Комитета имперской безопасности, а с 1916 по 1938 год - секретарем Кабинета и многих его комитетов. С началом войны в сентябре 1939 года, Хэнки становится министром без портфеля в "Военном кабинете" Чемберлена, а в сферу его обязанностей входили разведывательные службы, о работе которых Хэнки составил два обширных доклада. Когда Черчилль сменил на посту Чемберлена в мае 1940 года, Хэнки потерял пост в "Военном кабинете" (в который изначально входили пять человек), но сохранил ранг министра в качестве канцлера герцогства Ланкастер, продолжая. получать все документы Кабинета, председательствовать на заседаниях многих секретных комитетов и контролировать разведывательные службы. (103) Через руки Кэрнкросса, как личного секретаря Хэнки, проходило так много правительственных документов, что передать даже малую их часть в НКВД он просто не мог. Однако Дмитрий Светанко, руководитель английского отдела Центра в конце 1970-х и начале 1980-х, говорил Гордиевскому, что Кэрнкросс передал "буквально тонны документов". (104) Одним из первых документов, попавших в НКВД от Кэрнкросса, была примерно треть полугодового отчета Хэнки под названием "Оценка возможности войны", датированного сентябрем 1940 года, в котором был сделан совершенно точный прогноз о том, что планы Германии по вторжению на Британские острова не увенчаются успехом и Гитлер сосредоточится на операциях немецких подлодок против британского флота. Среди комитетов, в которых председательствовал Хэнки, особый интерес для НКВД представлял Комитет по науке, который состоял из самых известных ученых Великобритании. Эти ученые встретились в октябре 1940 года, чтобы координировать применение научных знаний в период войны. Кэрнкросс постоянно держал в поле зрения Хэнки, который по-прежнему имел доступ к самым секретным документам "Военного кабинета". Когда постановлениями нового "Военного кабинета" в июне 1941 года была ограничена передача дипломатических телеграмм Хэнки, Кэрнкросс вместе с ним пожаловались непосредственно в Форин Оффис. Ограничения были быстро сняты. (105) Документы "Военного кабинета" и других источников, переданные Кэрнкроссом и другими советскими агентами, не убедили Сталина, что предупреждения Черчилля о планах Германии по нападению на СССР основаны на действительной опасности, а не на макиавеллиевском заговоре с целью рассорить Сталина с Гитлером. 3 апреля 1941 года Черчилль посылает Сталину новое срочное предостережение о подготовке Германией агрессии против Советского Союза на основе данных, полученных после расшифровки перехваченных немецких сообщений. Черчилль отметил, что данная "информация надежная и получена от заслуживающего доверия агента". Черчилль писал позднее, что посланное им предупреждение имело целью указать на его "особую значимость и привлечь внимание Сталина". Криппс, британский посол в Москве, справедливо опасался, что Сталин примет его за очередную провокацию. Черчилль был в ярости, когда узнал, что Криппс передал его письмо Сталину через Вышинского только 19 апреля. Опасения Криппса сбылись, и Сталин воспринял то послание именно как провокацию. Криппс потом жаловался: "Не только Сталин, но и Молотов всячески избегали встречи со мной, словно я был призраком смерти. Сталин... не хотел иметь ничего общего с Черчиллем и больше всего боялся, что в Германии узнают о его переписке с Черчиллем. " (106) Сталин был склонен рассматривать все предупреждения о возможном нападении Германии, независимо от источника такой информации, как еще одно свидетельство заговоров, замышляемых Великобританией. 17 апреля резидент ГРУ в Праге отправил в Москву предостережение о том, что Германия собирается напасть на Советский Союз во второй половине июня. Его донесение основывалось на информации, полученной от высокопоставленного немецкого офицера в Чехословакии, служившего главным инженером заводов "Шкода". Этот источник уже заслужил полное доверие. Донесение было передано Сталину с указанием источника информации. Сталин вернул доклад с резкой резолюцией, начертанной поверх текста красным карандашом: "Английская провокация. Разобраться! Сталин. " (107) Вера Сталина в замышляемый англичанами заговор с целью столкнуть его с Гитлером умело поддерживалась самой Германией. Чтобы ввести Сталина в заблуждение и скрыть подготовку к "Плану Барбаросса", немецкое верховное командование постоянно заявляло, что слухи о готовящемся нападении Германии на Советский Союз распространяются Великобританией, которая пытается "замутить воду в колодце". (108) Теория "заговора" получила дальнейшее подтверждение после загадочного полета в Шотландию сумасшедшего заместителя Гитлера, Рудольфа Гесса, состоявшегося 10 мая 1941 года. Считалось, что Гесс находился под сильным влиянием профессора геополитики Карла Хаусхофера, который на протяжении многих лет выступал за создание англо-германского альянса против Советского Союза. Находясь в полной растерянности от неожиданного и загадочного прибытия Гесса, британское правительство хранило сконфуженное молчание, тем самым только усилив подозрения Москвы в организации антисоветского заговора. Сталин "был убежден, что Англия подталкивала Германию к нападению на СССР и что в Лондоне проходили секретные переговоры на основе предложений Гесса". (109) На самом деле Гесс ничего не раскрыл относительно планов Германии по "Плану Барбаросса". Наоборот, он настаивал, что "не было никаких оснований для распространяемых слухов о том, Гитлер замышляет напасть на Россию без предупреждения". Гесс заявлял, что целью его миссии является заключение мира между Великобританией и Германией. Обе стороны пришли к правильному выводу о его умственном расстройстве. (110) Однако так не думал Сталин. Хотя захватившая Сталина теория "заговора" вплоть до самого начала операции "Барбаросса" исходила из того, что такой заговор замышлялся англичанами, Сталин все сильнее начинал подозревать в организации заговора и Германию, хотя по-прежнему считал, что целью такого возможного заговора не является неожиданное нападение. Подозрения Сталина в отношении загадочного "немецкого заговора" усилились после знаменательного предупреждения, сделанного втайне послом Германии графом фон дер Шуленбургом. В начале июня Шуленбург пригласил Деканозова, который в то время ненадолго приехал в Москву, на завтрак в своей резиденции. На завтраке присутствовало всего несколько человек, включая Густава Хилгера, советника посольства, и В. Н. Павлова, переводчика Сталина и Молотова. Впоследствии Хилгер заявлял, что Шуленбург воспользовался этим завтраком, чтобы предупредить Деканозова о существующем плане неожиданного нападения Германии на Советский Союз. Советская историческая наука Брежневой эпохи (хотя таких взглядов придерживались далеко не все историки) отвергла эти утверждения как "фантастические изобретения". (111) Однако в 1988 году один из советских журналов опубликовал отчет об этом завтраке, который был составлен двадцать лет спустя ушедшим в отставку офицером КГБ Эрнстом Генри. Отчет был составлен на основе интервью с Павловым и подтверждал, что Шуленбург хотел предупредить Деканозова об истинных планах Гитлера. (112) В статье историка Георгия Куманева, опубликованной в газете "Правда" в 1989 году, приводилась дополнительная информация, полученная от Анастаса Микояна. Согласно Микояну, Шуленбург сказал Деканозову: "Возможно, история дипломатии не знает ничего подобного, но я открою вам самый большой секрет нашей страны... Гитлер принял решение начать войну против Советского Союза 22 июня. Вы спросите меня, зачем я это делаю. Я был воспитан в традициях Бисмарка, который всегда был против войны с Россией". Деканозов посчитал слова Шуленбурга провокацией, но, тем не менее, передал этот разговор Сталину, который в свою очередь сказал на заседании Политбюро: "Дезинформация распространяется уже на уровне послов!" (113) Эрнст Генри, возможно, был прав, придя к заключению, что "Сталин посчитал информацию посла Германии не более чем хитрым шагом со стороны Гитлера, направленным на то, чтобы заставить Сталина сделать новые уступки Германии. " (114) Так как становилось все труднее скрывать передвижения немецких войск на Востоке, германская разведка сознательно распространяла слухи о том, что Гитлер готовит ультиматум, сопровождаемый некоторой демонстрацией военной мощи, с требованием от Советского Союза дальнейших уступок. Именно эта иллюзорная опасность ультиматума, а не реальная угроза неожиданного нападения, все более тревожила Сталина. Он был не одинок в своих заблуждениях. Целый ряд политиков других стран и журналистов также поддались слухам о возможном ультиматуме Германии. (115) Самые серьезные предупреждения о готовящемся неожиданном нападении Германии были получены от Зорге и разведывательных сетей внутри Германии. Послав два донесения, в которых он предсказывал нападение Германии на Советский. Союз в конце мая, Зорге сообщал 19 мая: "Девять армий, которые включают 150 дивизий, будут сконцентрированы для операций против СССР. " (116) Это сообщение вызвало у Сталина гнев. Зорге, сердито говорил Сталин, "просто засранец, который там, в Японии, занимается лишь своими маленькими фабриками и проводит все время в борделях. " Ответ ГРУ на предупреждение Зорге был коротким: "Мы сомневаемся в достоверности вашей информации. " Радист Зорге, Макс Клаузен, находился рядом с Зорге, когда пришел этот ответ. Зорге вскричал: "Как эти недоумки могут игнорировать наше донесение?!" Он ходил по комнате из угла в угол, так сильно сжимая руками голову, что Клаузен боялся, что Зорге может в буквальном смысле раздавить ее. Напряжение следующего месяца, когда Зорге тщетно пытался убедить Москву в реальности опасности, во что в Советском Союзе упорно отказывались верить, привело его на грань нервного срыва. Любовница Зорге, Ханако Мияко, раньше находила его внимательным и чувственным любовником. Как-то, после одного из его "диалогов по душам" с Москвой, Зорге явился домой сильно пьяным, и с такой яростью занялся любовью с Ханако в кабинете, что ей пришлось зажать рот руками, чтобы сдержать крик. В другой раз Ханако обнаружила Зорге распростертым на диване, а по его щекам текли слезы. "Я так одинок!" - пожаловался он ей. "Товарищ Зорге" - официальная биография советского разведчика отмечала, что 15 июня он передал в Центр: "Война начнется 22 июня. " Правда, после ареста японской службой контрразведки Зорге ни разу не упоминал, что он указал Москве точную дату начала войны. Самой близкой к точной дате начала операции "Барбаросса" было указанное им 20 июня. Зорге не знал, что Клаузен разочаровался в шпионаже и стал, хоть и неохотно, восхищаться успехами Гитлера. Клаузен в течение какого-то времени даже перестал передавать в Москву сообщения Зорге. "Я получал множество донесений от Зорге, в которых он сообщал о неизбежном начале войны, заявлял Клаузен после своего ареста. - Но в Москву я передал лишь малую часть его донесений. Не помню, чтобы я посылал сообщение, в котором бы точно предсказывалась дата начала войны. " (117) Как писал один из советских историков, явно с одобрения КГБ, "самое важное" из предупреждений о готовящемся нападении Германии было получено в Москве вечером 16 июня 1941 года от "двух наших разведывательных групп в Берлине", возможно, от групп Харнака и Шульце-Бойзена: "Германия полностью закончила военные приготовления к вооруженному нападению на Советский Союз, и войны можно ожидать в любой момент... Венгрия примет активное участие в военных действиях на стороне Германии. Авиакрыло истребителей люфтваффе уже дислоцировано на аэродромах Венгрии". В полдень следующего дня Меркулов и Фитин были вызваны к Сталину. Сталин в кабинете был один. Как только они вошли, Сталин обратился к Фитину: "Ни к чему повторять специальное донесение, я с ним внимательно ознакомился. Скажите, из каких источников исходит эта информация, где они работают, насколько надежны и как они смогли добыть такую секретную информацию. " Пока Фитин говорил, Сталин расхаживал по комнате, изредка быстро задавая вопросы. Когда Фитин закончил свои объяснения, Сталин какое-то время продолжал ходить взад-вперед, посасывая трубку. Наконец он повернулся к Фитину. "Вот что, руководитель разведки, - произнес он немцам, за исключением Вильгельма Пика, доверять нельзя*. Это ясно?" "Ясно, товарищ Сталин, " - ответил Фитин.
X X X
Авторы тщательного исследования, опубликованного в 1973 году, пришли к выводу, что Москва получила в общей сложности восемьдесят четыре "предостережения" из разных источников о планах нападения Германии. Если бы подобное исследование было проведено в наши дни, то количество таких донесений вполне могло перевалить за сотню. Голиков после войны заявлял, что "советская военная разведка имела надежные и проверенные источники получения секретной информации по целому ряду стран, включая и саму Германию". (96) Перед самым нападением Германии на СССР 22 июня 1941 года, Голиков, тем не менее, не поверил большинству из таких источников. Он оценивал разведывательную информацию по двум категориям: донесения "из источников, заслуживающих доверия", и донесения "из сомнительных источников". Похоже, что Голиков отнес большую часть предупреждений о возможном нападении Германии без объявления войны ко второй категории. (97) Фитин был настроен менее скептически к поступающей информации. Он позднее говорил, что подготовил доклад о надежности источников, но Меркулов отказался подписать его и представить Сталину. "Там, в верхах, сказал он Фитину, - они (т. е. Сталин) лучше знают, как оценивать их (разведывательные донесения). " (98) 21 марта 1941 года Голиков послал Сталину доклад о целой серии предупреждений из разведывательных источников о разрабатываемых Германией планах неожиданного нападения на Советский Союз. Однако он сопроводил свой доклад выводом, что такое нападение вряд ли состоится, пока Германия либо не разгромит Англию, либо не заключит с ней мир: "Слухи и документы, которые утверждают, что война против СССР неизбежна и начнется этой весной, должны расцениваться как дезинформация, которую распространяют англичане или даже разведывательные службы Германии. " (99) Маршал Жуков, который в то время был начальником Генштаба, впоследствии говорил, что доклады Голикова передавались только Сталину: "(Он) больше никому не докладывал, даже начальнику Генштаба и наркому обороны маршалу Тимошенко. " Может быть, это преувеличение, но ни Жуков, ни Тимошенко не имели доступа к большей части разведывательной информации, которая указывала на возможность немецкого нападения. Советские историки, как, например, Вячеслав Дашичев, обвиняли Голикова в том, что он составлял свои доклады, "чтобы угодить Сталину". (100) Однако, возможно, доклады Голикова были результатом не только его раболепства, но и убежденности, в частности, с которой он разделял веру Сталина в замышляемый англичанами заговор с целью рассорить его с Гитлером. Подозрения Сталина относительно английского заговора усиливались попытками Черчилля предупредить его об истинных намерениях Гитлера. Из всех государственных деятелей Запада Сталин, наверное, менее всего доверял Уинстону Черчиллю. Сталин считал его гением зла, который во время Гражданской войны проповедовал антибольшевистский крестовый поход и затем стремился сорвать заключение англо-советского торгового соглашения. Черчилль организовал кампанию в британском кабинете за разрыв дипломатических отношений с Советским Союзом в 1927 году. Теперь он снова пришел к власти, и Сталин считал, что Черчилль наверняка вынашивал новый антисоветский заговор. Возможно, самым серьезным предупреждением о действительных планах Германии относительно Советского Союза было письмо от Черчилля, датированое 25 июня 1940 года, лично переданное 1 июля Сталину новым послом Великобритании в СССР сэром Стэффордом Криппсом. Предупреждение Черчилля основывалось не столько на донесениях разведки, сколько на точной оценке будущей стратегии Гитлера. Однако Сталин рассматривал письмо как еще одно свидетельство заговора, но не германского, а британского, который имел целью спровоцировать войну между СССР и Германией. В соответствии с полученными от Сталина инструкциями Молотов передал германскому послу Шуленбургу ноту, в которой германская сторона была проинформирована о предупреждении Черчилля. Сталин информировал Гитлера и о других предостережениях, получаемых от Великобритании и США, очевидно, боясь, что если он не сделает этого, Гитлер может заподозрить его в сговоре с врагами фюрера. (101) В сентябре 1940 года НКВД получило возможность узнавать о политике британского правительства изнутри, когда Джон Кэрнкросс стал личным секретарем лорда Хэнки, тогдашнего канцлера герцогства Ланкастер. (102) Среди общественных деятелей Великобритании лорд Хэнки обладал самым большим опытом работы в комитетах Кабинета министров и Уайтхолла. С 1912 по 1938 год он был секретарем Комитета имперской безопасности, а с 1916 по 1938 год - секретарем Кабинета и многих его комитетов. С началом войны в сентябре 1939 года, Хэнки становится министром без портфеля в "Военном кабинете" Чемберлена, а в сферу его обязанностей входили разведывательные службы, о работе которых Хэнки составил два обширных доклада. Когда Черчилль сменил на посту Чемберлена в мае 1940 года, Хэнки потерял пост в "Военном кабинете" (в который изначально входили пять человек), но сохранил ранг министра в качестве канцлера герцогства Ланкастер, продолжая. получать все документы Кабинета, председательствовать на заседаниях многих секретных комитетов и контролировать разведывательные службы. (103) Через руки Кэрнкросса, как личного секретаря Хэнки, проходило так много правительственных документов, что передать даже малую их часть в НКВД он просто не мог. Однако Дмитрий Светанко, руководитель английского отдела Центра в конце 1970-х и начале 1980-х, говорил Гордиевскому, что Кэрнкросс передал "буквально тонны документов". (104) Одним из первых документов, попавших в НКВД от Кэрнкросса, была примерно треть полугодового отчета Хэнки под названием "Оценка возможности войны", датированного сентябрем 1940 года, в котором был сделан совершенно точный прогноз о том, что планы Германии по вторжению на Британские острова не увенчаются успехом и Гитлер сосредоточится на операциях немецких подлодок против британского флота. Среди комитетов, в которых председательствовал Хэнки, особый интерес для НКВД представлял Комитет по науке, который состоял из самых известных ученых Великобритании. Эти ученые встретились в октябре 1940 года, чтобы координировать применение научных знаний в период войны. Кэрнкросс постоянно держал в поле зрения Хэнки, который по-прежнему имел доступ к самым секретным документам "Военного кабинета". Когда постановлениями нового "Военного кабинета" в июне 1941 года была ограничена передача дипломатических телеграмм Хэнки, Кэрнкросс вместе с ним пожаловались непосредственно в Форин Оффис. Ограничения были быстро сняты. (105) Документы "Военного кабинета" и других источников, переданные Кэрнкроссом и другими советскими агентами, не убедили Сталина, что предупреждения Черчилля о планах Германии по нападению на СССР основаны на действительной опасности, а не на макиавеллиевском заговоре с целью рассорить Сталина с Гитлером. 3 апреля 1941 года Черчилль посылает Сталину новое срочное предостережение о подготовке Германией агрессии против Советского Союза на основе данных, полученных после расшифровки перехваченных немецких сообщений. Черчилль отметил, что данная "информация надежная и получена от заслуживающего доверия агента". Черчилль писал позднее, что посланное им предупреждение имело целью указать на его "особую значимость и привлечь внимание Сталина". Криппс, британский посол в Москве, справедливо опасался, что Сталин примет его за очередную провокацию. Черчилль был в ярости, когда узнал, что Криппс передал его письмо Сталину через Вышинского только 19 апреля. Опасения Криппса сбылись, и Сталин воспринял то послание именно как провокацию. Криппс потом жаловался: "Не только Сталин, но и Молотов всячески избегали встречи со мной, словно я был призраком смерти. Сталин... не хотел иметь ничего общего с Черчиллем и больше всего боялся, что в Германии узнают о его переписке с Черчиллем. " (106) Сталин был склонен рассматривать все предупреждения о возможном нападении Германии, независимо от источника такой информации, как еще одно свидетельство заговоров, замышляемых Великобританией. 17 апреля резидент ГРУ в Праге отправил в Москву предостережение о том, что Германия собирается напасть на Советский Союз во второй половине июня. Его донесение основывалось на информации, полученной от высокопоставленного немецкого офицера в Чехословакии, служившего главным инженером заводов "Шкода". Этот источник уже заслужил полное доверие. Донесение было передано Сталину с указанием источника информации. Сталин вернул доклад с резкой резолюцией, начертанной поверх текста красным карандашом: "Английская провокация. Разобраться! Сталин. " (107) Вера Сталина в замышляемый англичанами заговор с целью столкнуть его с Гитлером умело поддерживалась самой Германией. Чтобы ввести Сталина в заблуждение и скрыть подготовку к "Плану Барбаросса", немецкое верховное командование постоянно заявляло, что слухи о готовящемся нападении Германии на Советский Союз распространяются Великобританией, которая пытается "замутить воду в колодце". (108) Теория "заговора" получила дальнейшее подтверждение после загадочного полета в Шотландию сумасшедшего заместителя Гитлера, Рудольфа Гесса, состоявшегося 10 мая 1941 года. Считалось, что Гесс находился под сильным влиянием профессора геополитики Карла Хаусхофера, который на протяжении многих лет выступал за создание англо-германского альянса против Советского Союза. Находясь в полной растерянности от неожиданного и загадочного прибытия Гесса, британское правительство хранило сконфуженное молчание, тем самым только усилив подозрения Москвы в организации антисоветского заговора. Сталин "был убежден, что Англия подталкивала Германию к нападению на СССР и что в Лондоне проходили секретные переговоры на основе предложений Гесса". (109) На самом деле Гесс ничего не раскрыл относительно планов Германии по "Плану Барбаросса". Наоборот, он настаивал, что "не было никаких оснований для распространяемых слухов о том, Гитлер замышляет напасть на Россию без предупреждения". Гесс заявлял, что целью его миссии является заключение мира между Великобританией и Германией. Обе стороны пришли к правильному выводу о его умственном расстройстве. (110) Однако так не думал Сталин. Хотя захватившая Сталина теория "заговора" вплоть до самого начала операции "Барбаросса" исходила из того, что такой заговор замышлялся англичанами, Сталин все сильнее начинал подозревать в организации заговора и Германию, хотя по-прежнему считал, что целью такого возможного заговора не является неожиданное нападение. Подозрения Сталина в отношении загадочного "немецкого заговора" усилились после знаменательного предупреждения, сделанного втайне послом Германии графом фон дер Шуленбургом. В начале июня Шуленбург пригласил Деканозова, который в то время ненадолго приехал в Москву, на завтрак в своей резиденции. На завтраке присутствовало всего несколько человек, включая Густава Хилгера, советника посольства, и В. Н. Павлова, переводчика Сталина и Молотова. Впоследствии Хилгер заявлял, что Шуленбург воспользовался этим завтраком, чтобы предупредить Деканозова о существующем плане неожиданного нападения Германии на Советский Союз. Советская историческая наука Брежневой эпохи (хотя таких взглядов придерживались далеко не все историки) отвергла эти утверждения как "фантастические изобретения". (111) Однако в 1988 году один из советских журналов опубликовал отчет об этом завтраке, который был составлен двадцать лет спустя ушедшим в отставку офицером КГБ Эрнстом Генри. Отчет был составлен на основе интервью с Павловым и подтверждал, что Шуленбург хотел предупредить Деканозова об истинных планах Гитлера. (112) В статье историка Георгия Куманева, опубликованной в газете "Правда" в 1989 году, приводилась дополнительная информация, полученная от Анастаса Микояна. Согласно Микояну, Шуленбург сказал Деканозову: "Возможно, история дипломатии не знает ничего подобного, но я открою вам самый большой секрет нашей страны... Гитлер принял решение начать войну против Советского Союза 22 июня. Вы спросите меня, зачем я это делаю. Я был воспитан в традициях Бисмарка, который всегда был против войны с Россией". Деканозов посчитал слова Шуленбурга провокацией, но, тем не менее, передал этот разговор Сталину, который в свою очередь сказал на заседании Политбюро: "Дезинформация распространяется уже на уровне послов!" (113) Эрнст Генри, возможно, был прав, придя к заключению, что "Сталин посчитал информацию посла Германии не более чем хитрым шагом со стороны Гитлера, направленным на то, чтобы заставить Сталина сделать новые уступки Германии. " (114) Так как становилось все труднее скрывать передвижения немецких войск на Востоке, германская разведка сознательно распространяла слухи о том, что Гитлер готовит ультиматум, сопровождаемый некоторой демонстрацией военной мощи, с требованием от Советского Союза дальнейших уступок. Именно эта иллюзорная опасность ультиматума, а не реальная угроза неожиданного нападения, все более тревожила Сталина. Он был не одинок в своих заблуждениях. Целый ряд политиков других стран и журналистов также поддались слухам о возможном ультиматуме Германии. (115) Самые серьезные предупреждения о готовящемся неожиданном нападении Германии были получены от Зорге и разведывательных сетей внутри Германии. Послав два донесения, в которых он предсказывал нападение Германии на Советский. Союз в конце мая, Зорге сообщал 19 мая: "Девять армий, которые включают 150 дивизий, будут сконцентрированы для операций против СССР. " (116) Это сообщение вызвало у Сталина гнев. Зорге, сердито говорил Сталин, "просто засранец, который там, в Японии, занимается лишь своими маленькими фабриками и проводит все время в борделях. " Ответ ГРУ на предупреждение Зорге был коротким: "Мы сомневаемся в достоверности вашей информации. " Радист Зорге, Макс Клаузен, находился рядом с Зорге, когда пришел этот ответ. Зорге вскричал: "Как эти недоумки могут игнорировать наше донесение?!" Он ходил по комнате из угла в угол, так сильно сжимая руками голову, что Клаузен боялся, что Зорге может в буквальном смысле раздавить ее. Напряжение следующего месяца, когда Зорге тщетно пытался убедить Москву в реальности опасности, во что в Советском Союзе упорно отказывались верить, привело его на грань нервного срыва. Любовница Зорге, Ханако Мияко, раньше находила его внимательным и чувственным любовником. Как-то, после одного из его "диалогов по душам" с Москвой, Зорге явился домой сильно пьяным, и с такой яростью занялся любовью с Ханако в кабинете, что ей пришлось зажать рот руками, чтобы сдержать крик. В другой раз Ханако обнаружила Зорге распростертым на диване, а по его щекам текли слезы. "Я так одинок!" - пожаловался он ей. "Товарищ Зорге" - официальная биография советского разведчика отмечала, что 15 июня он передал в Центр: "Война начнется 22 июня. " Правда, после ареста японской службой контрразведки Зорге ни разу не упоминал, что он указал Москве точную дату начала войны. Самой близкой к точной дате начала операции "Барбаросса" было указанное им 20 июня. Зорге не знал, что Клаузен разочаровался в шпионаже и стал, хоть и неохотно, восхищаться успехами Гитлера. Клаузен в течение какого-то времени даже перестал передавать в Москву сообщения Зорге. "Я получал множество донесений от Зорге, в которых он сообщал о неизбежном начале войны, заявлял Клаузен после своего ареста. - Но в Москву я передал лишь малую часть его донесений. Не помню, чтобы я посылал сообщение, в котором бы точно предсказывалась дата начала войны. " (117) Как писал один из советских историков, явно с одобрения КГБ, "самое важное" из предупреждений о готовящемся нападении Германии было получено в Москве вечером 16 июня 1941 года от "двух наших разведывательных групп в Берлине", возможно, от групп Харнака и Шульце-Бойзена: "Германия полностью закончила военные приготовления к вооруженному нападению на Советский Союз, и войны можно ожидать в любой момент... Венгрия примет активное участие в военных действиях на стороне Германии. Авиакрыло истребителей люфтваффе уже дислоцировано на аэродромах Венгрии". В полдень следующего дня Меркулов и Фитин были вызваны к Сталину. Сталин в кабинете был один. Как только они вошли, Сталин обратился к Фитину: "Ни к чему повторять специальное донесение, я с ним внимательно ознакомился. Скажите, из каких источников исходит эта информация, где они работают, насколько надежны и как они смогли добыть такую секретную информацию. " Пока Фитин говорил, Сталин расхаживал по комнате, изредка быстро задавая вопросы. Когда Фитин закончил свои объяснения, Сталин какое-то время продолжал ходить взад-вперед, посасывая трубку. Наконец он повернулся к Фитину. "Вот что, руководитель разведки, - произнес он немцам, за исключением Вильгельма Пика, доверять нельзя*. Это ясно?" "Ясно, товарищ Сталин, " - ответил Фитин.