Горький Максим. Между прочим (Мелочи, наброски и т д)

   Вы даёте себе клятвенное обещание молчать, всегда могильно молчать о требованиях на человека, которые заявляет кто-то где-то.
   Вы достаточно наказаны.
   Впредь вы не скажете, что на земле есть свободные места для людей.
   [14]
   Есть на свете довольно вульгарная, но очень верная поговорка:
   "У всякого свой вкус - кто любит арбуз, иные же предпочитают свиной хрящик".
   Я вспомнил эту поговорку, когда посмотрел, что читают канцеляристы (название низших государственных служащих, не имевших чинов - Ред.)
   Их литературный вкус отдаёт полное предпочтение "свиному хрящику".
   Так, например, толстущие, скучнейшие, якобы исторические романы Георга Самарова, написанные тяжеловесным языком до тошноты точного немца и далеко уступающие как со стороны стиля, так и со стороны содержания творениям нашего графа Салиаса, взяты 80 раз в течение года, - каждая книга 10 раз.
   Чем так полюбился канцеляристам Георг Самаров?
   Семь книжек другого Георга - Георга Борна, бездарного подражателя Террайля, - взяты 42 раза.
   И таким образом Борн, с точки зрения канцеляриста, так же интересен, как и Золя, 10 книг которого взяты 60 раз, и более интересен, чем Шпильгаген, 12 книг которого взяты 65 раз.
   Бессмертные у нас, но давно уже забытые на родине Монтепен и Габорио читаются более, чем Ауэрбах, Жорж Занд.
   Фламмарион, туманный мистик, бесшабашный фантазёр и "любитель риторики скучной", и сентиментальный подражатель Жорж Занд - Марлитт, вместе с Дюма-сыном, пользуются одинаковым почётом с Самаровым, - их тоже читают по 10 раз.
   Компания!
   Но всё-таки всем им предпочитается и более всех читается Гюго, одна книжка которого взята в году 17 раз!
   Вторым по качеству, с точки зрения канцеляристов, следует Вернер, хотя тоже романтик, но уже совсем в другом духе: скучный, сладкоречивый и любитель добродетельных героев, добродетельных во что бы то ни стало и против всякой логики.
   Бальзак, Флобер, Диккенс, Мопассан, Бурже, Эллиот, Мольер, Бомарше и много других величин европейской литературы пока ещё не существуют для господ канцеляристов...
   Но они уже обзавелись Сю, Эберсом, Купером, Эмаром, Онэ и с удовольствием их почитывают.
   Вообще отдел иностранных писателей в клубе канцеляристов печально беден, а пользование им до слёз смешно.
   Конечно, библиотека ещё молода, но, приобретая книги, будет ли она помнить имена великих писателей?
   И новые книги исправят ли литературный вкус читателя?
   Вопрос туманный, и решение его в положительную сторону сомнительно...
   Делу развития литературного вкуса у средней читающей публики могло бы сильно помочь устройство популярных лекций по истории литературы... Но это, конечно, лишь "пленной мысли раздраженье".
   Ибо кто тот человек, который взялся бы устроить такие в высокой степени полезные лекции, и где то общество, которое откликнулось бы на его начинание?
   Ах! На Набережной города Самары следовало бы устроить такую же вывеску, как у жигулёвского завода, и на этой вывеске написать:
   Смертный, входящий в Самару с надеждой в ней
   встретить культуру,
   Вспять возвратися, зане город сей груб и убог.
   Ценят здесь только скотов, знают цены на сало и шкуру,
   Но не умеют ценить к высшему в жизни дорог.
   Посмотрим на русскую литературу.
   В ней первой величиной является...
   Карнович!
   Его читали 11 раз.
   Он тоже исторический романист, и не знаю, кому из двоих - ему или Самарову - следует вручить пальму первенства за своеобразное понимание истории и за изложение скучным языком исторических анекдотов.
   За Карновичем следуют: Мордовцев, Баранцевич, Мещерский князь-гражданин и Станюкович.
   Все они одинаково интересны и прочитаны по десяти раз.
   Есть ещё очень хороший писатель - крещёный еврей и юдофоб Сергей Сергеевич Окрейц - читан 9 раз.
   Поучительно и занимательно...
   Лейкина читали 8 раз.
   Ещё бы, это такой смешной писатель!
   Смирнова, Маркевич, Назарьева - две дамы в компании ярого консерватора, читаны по 9 раз.
   Каждый том Достоевского взят по разику.
   Тургенев - 4 раза.
   А Неистович-Вральченко - 5!
   Глеб Успенский взят 5 раз.
   А Ясинский - 8!
   8 книг Некрасова взяты 11 раз.
   Каждую, значит, читало полтора канцеляриста.
   Чехова читали в год пять раз.
   Загоскина же и Авсеенка - по 8...
   Будет!
   Ясно - крупные русские писатели не в чести у средних читателей.
   [15]
   Знаете ли вы, читатель, что в Самаре есть "Корневильский рынок"?
   Настоящий "Корневильский рынок", на котором всегда к вашим услугам:
   Есть блондинки
   И брюнетки...
   Предлагающие вам взять их в качестве нянек, кухарок, горничных по цене от трёх рублей за месяц каторжной работы.
   Предлагая свои услуги, они не поют, как в оперетке:
   Regardez par ci,
   Regardez par la, (cмотрите здесь, cмотрите там (франц.). Из популярной в то время комической оперы Ж.Р.Ж.Планкетта "Корневильские колокола" - Ред.)
   - а просто говорят:
   - Барин! Не нужно ли вам какую-нибудь рабочую женщину?
   Или:
   - Барыня! Не требуется ли вам кого-нибудь для услужения?
   По причине их простоты и жалобного тона их обращения, по причине полного отсутствия в их словах какой-нибудь гривуазности (нескромность, игривость, почти непристойность - Ред.) и в их поведении опереточного жанра на них никто не обращает внимания.
   И они уныло высиживают по двенадцати часов в сутки на холоде и под дождём в чаянии спроса на их руки.
   Место их упорного сидения - угол Алексеевской площади и Дворянской улицы, на тротуаре, против дома Бахаревой.
   Ранее они сидели в сквере, а теперь облюбовали себе как сборный пункт тротуар Бахаревой и ныне с полным удобством вымораживают из себя надежды на работу и на кусок хлеба.
   Их спрыскивает дождь, посыпает снег, продувает ветер до мозга костей, но они всё-таки сидят и ждут.
   Чем чёрт не шутит?
   Среди них создалась легенда, что когда-то одна из них чуть-чуть не попали кухаркой в хороший, богатый дом и даже, наверное можно сказать, попала бы, но простудилась во время сиденья на ветре, под открытым небом, схватила воспаление лёгких и умерла ранее, чем успела окончательно переговорить с нанимателем относительно условий найма.
   В эту легенду верят и ждут подтверждения её реальным фактом - путём найма на службу одной из них на глазах всех её товарок.
   Они коченеют от холода.
   Они немножко неделикатны от голода.
   С шести часов утра они идут дрогнуть на холоде и ветре до шести вечера, и всё безуспешно - на рынке труда перепроизводство рабочих рук, и никто из нанимателей и работодателей не хочет взять одну из этих замерзающих женщин себе в услужение.
   И они сидят день за днём, сидят и ждут работы, простужаясь, заболевая, уродуя себя.
   Мимо них ходят, ездят, но всё это мимо них.
   А они мокнут на дожде и удивляются.
   - Почему это, товарки, не нанимают нас куда-нибудь? а? - спрашивают они друг друга.
   Никто не знает почему.
   Добрейшая управа!
   Твори добрые дела!
   Пора!
   Дни выборов близки - чем помянут тебя преемники после того, как большинство твоих членов помрёт гражданской смертью, убитые чёрными шарами?
   Прикрой крышей "Корневильский рынок" на Алексеевской площади!
   Дай где-нибудь приют корневильским брюнеткам и блондинкам, ничем не защищённым от капризов самарской осени!
   Осени крышей кухарок, нянек, мамок, горничных и других особ из категории "услужающих людей"!
   Сунь их куда-нибудь в уголок!
   [16]
   Это было недавно, на днях.
   Возвращаясь однажды вечером из редакции домой, я был остановлен робким возгласом:
   - Послушайте!
   Обернулся и вижу - стоит сзади меня молодая девица и, смущённо перебирая пальцами концы шали, исподлобья смотрит на меня и что-то хочет сказать.
   - Вы что?
   - Можно мне пойти немножко с вами?
   - Пойдёмте.
   Пошли.
   Сначала она всё вздыхала, поводила плечами и перекидывала муфточку из руки в руку - и всё это продолжалось столько времени, что мне уже стало скучно.
   - Я вас хочу спросить, куда мне жаловаться на мать? - медленно выговорила она и вопросительно подняла на меня глаза.
   Глаза у ней были робкие, бледные какие-то, бесцветные, лицо бескровное и худое, но миловидное, тёмные пятна под глазами придавали ему выражение печальное и убитое, а тонкие губы были так сжаты, точно она собиралась расплакаться. Одета она была по-мещански просто - в старенькую, потёртую шубёнку и шаль.
   - Что вам сделала мать?
   - Бьёт всё... очень больно... Да это бы ничего ещё...
   - А разве есть ещё что? - спросил я.
   - Да-а. Она, видите ли, продаёт меня одному господину... Потому она и бьёт, что хочет вот продать, а я не согласна... - вполголоса объяснила девушка, и губы у неё вздрагивали.
   - То есть как же это она вас?
   - А он, видите, даёт ей сто двадцать рублей за меня, и чтобы я жила с ним, вроде как бы жена, столько времени, сколько он захочет.
   Как видите, дело шло о чём-то вроде новой формы брака, о браке на срок, о временном пользовании женщиной как таковой за известную арендную плату...
   По всей вероятности, мать, сдающая в аренду своё дитя, при этом даст арендатору гарантирующую его права расписку, такого приблизительно содержания:
   "Накануне XX столетия, в конце века гуманизма, всяческого просвещения и блестящего развития наук, в 1895 высококультурном и просвещённом году, я, нижеподписавшаяся самарская мещанка такая-то, сдала дочь свою Олимпиаду в аренду господину N за сумму в сто двадцать рублей серебром и на срок, какой ему, господину N, самому будет угодно пользоваться дочерью моей. Причем я, мещанка такая-то, за уплаченные мне господином N деньги, лишаюсь всех моих кровных прав на арендуемую у меня статью и никаких претензий за порчу господином N тела и души моей дочери обязуюсь не предъявлять, считая себя вполне удовлетворённой полученной мной с него арендной платой. Мещанка такая-то".
   Просто и основательно.
   Было время, когда на рынках Рима глашатаи кричали:
   - Sardi venales! Alius alio nigerior!
   Что по-русски значит:
   - Сардинцы продажные! Один хуже другого!
   Сардинцы считались плохими рабами и шли по дешёвой цене.
   А было это в 179 г. до Р.X.
   Что, как настанет время, когда на наших рынках тоже будут кричать:
   - Мещанские девушки продажные! Одна другой лучше! Недорого! Кому угодно?
   Подумайте-ка, ведь, право же, это вполне возможно накануне XX столетия по Р.X.
   Нечто в этом духе уже существует, и кто хочет в этом убедиться, пусть погуляет по Дворянской улице вечером от семи до десяти.
   Там очень много продаётся рабынь; вся разница между торговлей Рима и Самары в том, что у самарских рабынь нет глашатая...
   ...Я много говорил с этой девушкой и немало говорил о ней с другими людьми.
   Из разговоров с ней я выяснил, что она не хочет идти в аренду потому, что арендатор рыжий и что у него всегда мокрые усы, которые при поцелуях мажут ей щёки, от чего её тошнит.
   Затем она показывала мне три кровавые рубца на своей шее - это любящая рука её матери положила на шею дочки яркие знаки своих забот по адресу "плоти от плоти своей".
   А из разговоров с другими людьми выяснилось, что помочь чем-либо девушке очень трудно.
   Чем можно доказать, что мать продаёт её?
   Девочка уже совершеннолетняя - ей шестнадцать лет и четыре месяца.
   Я рекомендовал ей обратиться к прокурору, предлагал написать прошение, много говорил ей о возмутительности того положения, в которое она встаёт.
   Но - увы! Возмутительность эта с её точки зрения сводилась, главным образом, к рыжему цвету волос и мокрым усам арендатора, а моральный смысл факта был не доступен её пониманию.
   Однажды она даже сказала:
   - Это-то ничего бы! Всё равно ведь как-нибудь да нужно же выходить замуж! Иной ещё с тебя приданое возьмёт.
   Как видите, у неё не особенно лестное представление о браке, но... может быть, она права.
   С ней трудно было говорить, её возмущало только то одно, что "он" "рыжий чёрт" и что он "сопливый".
   Pardon! (простите (франц.) - Ред.) Но она именно так выражалась.
   Итак, поговорив с нею раза четыре, мы пришли, наконец, к одному соглашению, по поводу которого она решила "подумать".
   Прощаясь с ней, я уже чувствовал, что потерпел фиаско в моих намерениях, - не умея думать, нельзя обещать "подумать" и нельзя что-либо выдумать.
   - Он нездешний, этот рыжий-то: из-под Уфы откуда-то... А мать уезжает в Балаково, коли это дело сойдётся... - нашла нужным сказать мне эта девочка.
   И вот теперь я узнаю, что "это дело" - сошлось.
   Рыжий, должно быть, покрасился и вытер себе усы.
   Человек временно продан за сто двадцать рубликов.
   Дорого это или дёшево - как по-вашему?
   В хорошей книге господина Далина "Не сказки" среди фактов, рисующих бесправие женщины, есть вот какой факт.
   На харьковском вокзале сидят одиннадцать красивых девушек в возрасте до 17 лет, а около них увивается "восточный чэлавэк" и на вопрос, что это за девочки, - откровенно, и даже торжествуя, объясняет:
   - Дэвочки? Очэнь хороши! На Одэсс вэзу...
   Словом, перед публикой был налицо так называемый "живой товар" - партия живого товара, ещё не бывшего в обращении.
   Днём, при ярком свете солнца и на глазах сотен людей, одиннадцать живых душ отправляются на гибель: всем известно, что их втопчут в грязь, погубят, отравят, уничтожат.
   Никто не вправе помешать этому, никто.
   Нужно доказать, что эти одиннадцать "продаются" без разрешения и согласия родителей, - тогда можно бороться с восточным человеком.
   Но если девушку помимо её согласия "продают" родители - тут нечем и не с кем бороться.
   Тут нечем помочь девушке.
   Особенно если она сама - без души.
   [17]
   Стоимость интеллигентного труда с точки зрения самарского коммерсанта на днях точно установлена одним из последних, господином Т.
   Ему потребовалось подготовить своего десятилетнего сына для поступления в учебное заведение, и вот он ищет человека, способного "образовать сынишку, штобы ён в емназию вперся".
   Такой человек найден и готов служить.
   - Ты мне, миляга, - устанавливает господин Т. количество труда, - обучи его всему, что там требовается по порядку. Еграфия - и еграфии, рихметика и её напхай ему в голову, одно слово, приведи мне малого в нужную ролю - и больше никаких! Можешь?
   - Могу... - говорит человек.
   - Так. А денег тебе сколько за это?
   - Три часа занятий?
   - Мне хоть пять. Мне чтобы обучить мальчишку. А сколько часов тебе работы - это твоё дело. Хоть десять.
   - За три часа ежедневных занятий я с вас возьму десять рублей, говорит учитель.
   Купец разевает рот и делает круглые глаза.
   Он долго молча смотрит в лицо учителя и наконец хохочет во всю мочь и силу.
   Учитель в недоумении.
   - Уморил! - покатывается со смеху купчина.
   Учитель просит его успокоиться и объясниться.
   - Изволь - объясню. Чудак ты, вот что! Да ты понимаешь ли, что я за десять рублей в месяц имею кухарку и горничную, десять рублей плачу кучеру, семь целковых дворнику, и все эти люди за своё жалованье целый день у меня работой заняты - понял? Целый день! А ты за три часа в сутки хочешь с меня эту сумму слупить. Эх ты, учёный! Видно, по учёности своей бога-то ты уж и не боишься совсем.
   - Но - позвольте! Какое же вы мне вознаграждение предложите? - спросил ошеломлённый учитель.
   - Какое? Я, брат, по чистой совести, могу тебе дать один рубль пятьдесят копеек в месяц!
   - Полтора рубля?!
   - Серебром! Получай - и с богом принимайся.
   Учитель рассчитал, что полтора рубля в месяц - это будет maximum по семишнику за час работы.
   Семишник за час умственного труда - унизительно дёшево, и предложение этого семишника - варварски глупо.
   - Ну, нет, мы не сойдёмся, - сказал учитель.
   Купец удивился.
   - Чего ты пыжишься, скажи на милость? Вашего брата, учёных, уйма без делов шляется. Я, брат, найду и такого, который с меня полтину в месяц возьмёт... Так-то... Больно ты чобуньковат. Фря какая! Полутора рублей ему мало... Десять целковых дай... Ишь! Я за десять-то рублей в месяц верхом на человеке кататься буду.
   - Прощайте!
   - Прощай - не стращай... Горд ты, брат. Видно, ещё у воды без хлеба не сиживал? Постой, погоди! Хошь, прибавлю? Кажинный день два стакана чаю буду давать - хошь? Полтора, значит, целковых и стаканов сорок, а то полсотни чаю в месяц. Идёт?
   Не сошлись...
   Да, вот он каков, этот купец Т.
   Оценивая так дёшево просвещение и интеллигентный труд, он плохо понимает, что творит.
   Нельзя не порадоваться тому, что он так плохо понимает это.
   Ибо существует мнение, что чумазый скоро захватит жизнь в свои руки, захватит, исковеркает и испачкает её.
   Ну, это не скоро будет, если чумазый сохранит в себе первобытность отношения к людям и взглядов на просвещение.
   При таком плохом понимании жизни и запросов современности, как у купца Т., трудно купцу Т. доминировать над жизнью и верховодить людьми.
   Зелен...
   Не созрел...
   [18]
   Прошлый раз я говорил о том, как в уфимских железнодорожных мастерских дерутся.
   Говорил я на основании письма, присланного мне некиим уфимским человеком, но рассказать всё, что было сообщено мне в письме, - не мог.
   Тем не менее и то, что я рассказал, возымело действие, как снова сообщает мне мой уфимский корреспондент.
   Толкуйте там, что пресса не имеет влияния на жизнь!
   Вот вам доказательство противного.
   Когда номер "Самарской газеты" с намёками на железнодорожные порядки попал в руки начальства, оно сейчас же нашло среди рабочих одного из невинно битых людей, к своему несчастию, ещё и грамотного, и предъявило ему номер.
   - Это что?
   - ?!
   - Нет-с, это твоего ума дело. Мы тебе советуем поостеречься... да-с. Позаботься, чтоб на предбудущий раз такие писания были невозможны. Сор из избы не выноси. А то!..
   Ни в чём неповинный малый возмутился.
   - Да это писал не я! Какие у вас доказательства, что это именно я?
   - Ты грамотный?
   - Да!
   - Ага! Ну и достаточно! Так ты и помалкивай. Понял?
   Малый ничего не понял, но, конечно, замолчал. Кто-то, что-то, о чём-то написал, а он, ничего не ведая, оказался во всём этом виновен.
   Ясно - пресса влияет на жизнь.
   Вот факт из области уфимского скулодробления.
   Обвинённый в писательстве человек, по словам моего корреспондента, имел суждение о каком-то служебном деле с мастером токарного цеха Т.
   Мастер - это тоже начальство - горячился и говорил лаконично и красноречиво...
   - Ну? Да! Э! Х-хе! Болван! О? Дурак! Н-но? Х-ха!
   А когда увидал, что всё это недостаточно убеждает его собеседника, то употребил самый веский аргумент и дал собеседнику в зубы...
   Тот пожаловался начальству.
   Начальство выслушало жалобу и положило такую резолюцию:
   "А не надо было выводить человека из терпения".
   Зачем выводить его из терпения? Конечно, если и меня вывести из терпения, и я буду бить.
   И ещё как вздую! Идите и не выводите человека из терпения.
   Жалобщик ушёл сконфуженный.
   Встречается с ним мастер Т.
   - Ну что, пожаловался?
   - Отстань...
   - Пожаловался, ха-ха-ха!
   - Скажи, чего ты надо мной издеваешься?
   - Я? Я и ещё тебе в зубы дам!
   И мастер дал жалобщику ещё в зубы. На, жалуйся!
   Но тот уже не пошёл жаловаться.
   Какой в этом смысл?
   Он решил проглотить пару зуботычин в чаянии, что третья последует ещё не скоро.
   Но - увы! Он не обрёл в смирении покоя.
   Кто-то написал о происшествии мне, я тоже написал, а начальство прочитало и прописало жалобщику выговор, повергший его в трепет.
   Увы, ещё раз! Не буду больше писать о битых - их и за это бьют.
   [19]
   Недавно в Самаре был такой анекдотический случай.
   В одном учреждении заметили, что некто из служащих не приходит работать.
   Заметив это, начальство решило:
   - Оштрафовать его!
   Оштрафовали.
   Но и это не подействовало на строптивого служащего, - он всё не являлся работать.
   "Гм! Странно!" - думало начальство.
   И вдруг оказалось, что этот служащий не ходит работать потому, что он умер.
   Тогда начальство ещё подумало и пришло к убеждению, что смерть причина, вполне уважительная для того, чтоб не являться на службу.
   Сложило ли оно с покойника штраф, не знаю.
   Думаю, что сложило, потому что с покойников крайне трудно взыскать что-либо за невозможностью определить место их жительства.
   История - не вся, в ней нет средины.
   Дело, видите ли, в том, что этот служащий, прежде чем умереть, заболел, как это очень часто и совершенно "ни к чему" делают люди.
   Заболев, он сейчас же лишился средств к существованию.
   Отсюда следует вытащить мораль:
   "Бедняки! Не хворайте, ибо сие для вас есть роскошь, роскошь же безнравственна.
   Не хворайте, о бедняки, ибо это лишает вас средств к существованию и посему невыгодно.
   Бедняки, служащие где-либо!
   Вы тем более не должны хворать, что за вышеперечисленными неудобствами болезнь ваша имеет и ещё одно - она беспокоит ваше начальство.
   Ибо, заболевая, вы имеете дурную привычку обращаться к нему за пособиями".
   Так-то!
   Вот как много морали я вытащил из этой маленькой истории.
   В данном случае так же было.
   Герой моей правдивой повести, захворав, обратился к начальству с просьбой о пособии.
   "Гм!" - сказало про себя начальство.
   Пособие? Человек хворает и просит пособия.
   Следует ли пособлять человеку, который занимается тем, что хворает? Морально ли такое занятие, и заслуживает ли оно поощрения? Какая польза может быть извлечена обществом из человека, который лежит, обременённый недугами, на скудном одре своём, лежит и стонет? Итак, следует ли помогать ему в этом занятии, раз оно бесполезно?
   Ясно - не следует.
   По сей причине больному служащему пособия не дали.
   Тогда он умер.
   Он, наверное, умер бы и с "пособием". Да, впрочем, он с "пособием" и умер, ибо, не давая ему сего "пособия", ему тем самым и помогли умереть. И вот, когда он умер, то решили: "Выдать ему награду в пятьдесят рублей!"
   Повторяю для вящего эффекта:
   - Наградить его пятьюдесятью рублями!
   Ну, скажите же, разве это не гуманно?
   Не хорошо?
   Не вызывает слёз умиления на ваши глаза?
   Нет?
   Так это потому, сударь мой, что у вас чёрствое сердце и вы не умеете ценить гуманизма вашего начальства!
   Но один вопрос, если вы позволите.
   За что выдана награда этому бедняге?
   За своевременное удаление к праотцам?
   Почему тогда ему для поощрения "в путь-дорогу" не дано пособия?
   Мудрые Эдипы города Самары!
   Решите сей вопрос.
   Доставивший лучшее и яснейшее решение заслужит мою вечную благодарность и навеки нерушимую преданность.
   Мне так хочется проникнуть в смысл сего аллегорического - надо полагать - события.
   [20]
   Миллионеры-недоимщики!
   Громко звучит - не правда ли?
   Трудно поверить, что человек, имеющий миллионное состояние, при ежегодном окладе в 80 рублей умеет накопить за собою долг городу 2396 рублей!
   Заметьте, чем крупнее состояние недоимщика, тем солиднее сумма его недоимки.
   Как будто бы чем богаче человек, тем халатнее его отношения к обществу и к нуждам города.
   Один почтенный гражданин не платит городу денег сорок лет.
   Своего рода подвиг!
   "Совершенно обычное дело" - не платить ни копейки сборов в течение двадцати лет.
   Какая высокая гражданственность!
   Полумиллионное состояние не позволяет человеку своевременно внести деньги по окладным сметам, и он накапливает за собой 1869 рублей!
   Это уже прямо-таки самодурство!
   Ни в какой другой стране невозможно такое халатное отношение к делам города, столь дерзкое игнорирование его интересов и такая уверенность в том, что меня никто не смеет тронуть, потому что у меня есть миллион!
   Я миллионер, не препятствуйте моему нраву!
   А наш господин лорд-мэр по родству с господами толстосумами им мирволит.
   К нему обращаются с вопросом:
   - Толстосумов-Тугоумов не платит городских сборов с тысяча восемьсот двенадцатого года. Прикажете послать ему окладной лист в этом году?
   - Не приказываю! - кратко режет лорд-мэр.
   Ну, ещё бы приказать!
   Можно ли пойти противу родного человечка?
   И родной человечек и лорд-мэр - одному богу молятся, - богу, имя коего - рубль.
   И это радение об интересах города со стороны представителя самоуправления!
   Вот люди, которые твёрдо убеждены в том, что своя рука - владыка!
   И в то время как господа миллионеры считают себя вправе игнорировать законные требования думы и управы, последняя, халатничая и мирволя их степенствам, "дёром дерёт" недоимки с мелких владельцев.
   Среди разных богом обиженных мещан, жителей окраин города, недоимщиков почти нет, хотя доходы этих людей исчисляются всего десятками рублей.
   Они живут на не мощёных улицах, тонут во тьме кромешной и в грязи непролазной и, не пользуясь никакими культурностями, платят налоги аккуратно.
   Ещё бы! Из них можно недоимку выбить кулаками, на них можно кричать, их имущество можно продать.
   Ничего такого не сделаешь с миллионщиком.
   Господин Михайлов говорит о своём соседе, что сей почтенный барин воду в свою квартиру провёл, а о водопроводном займе и знать ничего не хочет.
   Кто может его познакомить с его обязанностями?
   Никто. Некому.
   Постыдные вещи слушали господа гласные нашей думы в последнем заседании.
   - Требовалось предъявить иск к одному из местных "степенств", так ведь адвоката не нашли, - бросает господин Буслаев бомбу.
   - Неужели? Не поверю! - восклицает господин Лавров.