— Как? — теперь заинтересовался и Гаваец.
   — Упечь меня в психушку признать все мои прежние действия совершенными в невменяемом состоянии, и тогда...
   — Что, и «Зигзаг» ты все это время пилотировал в невменяемом состоянии? Кто в это поверит?
   — Кому надо, тот и поверит! Всегда можно найти убедительные аргументы. Например, треть от тех процентов, что вернутся семье после признания меня умалишенным. За треть даже в Корпоративном правительстве поверят... Гаваец, ты только что рассказал поучительную историю. Думаешь, я фантазирую? Не-ет. Пойду к Старику (так за глаза называли коменданта Крепости), повалюсь в ноги. Может быть, найдется для меня работа где-нибудь у черта на рогах? Под самым носом Бессмертных... Серый Прилив какой-нибудь разведать.
   — Не дури, Барон. — Только сейчас до Джокта дошло, какой невероятный груз носил и продолжает носить на душе его друг. — Старик сам из хайменов, ты же говорил...
   — Знаю, только он другой. Как я завидую твоему другу Балу! — вырвалось у Барона.
   — При чем тут Балу? — спросил Джокт да так и замер с раскрытым ртом, пораженный своей догадкой.
   — Я вам этого не говорил! — быстро протараторил Барон. — Забудьте, ради меня и ради себя! И давайте, действительно, еще джина тяпнем! Все равно сегодня на грудь принять придется. К тому же у меня для вас есть еще новости.
   Когда официант водрузил на столик повторный заказ, на этот раз прижав салфетки вазочкой с искусственными цветами, беседа продолжилась.
   — В общем, так, друзья мои. Слышащий — услышит! Ведь вы проморгали самое важное известие, касающееся вас. Ну то есть нас, всех вместе. С Крепостью в придачу.
   — Это насчет двухнедельного срока?
   — Гаваец! Ты сегодня поражаешь меня своей проницательностью! Конечно. Две недели — и грянут какие-то события. Вот от них подальше меня и пытаются убрать.
   — Чтобы потом засунуть в психушку и признать сумасшедшим?
   — Это достоверная информация. К счастью, не все в семье желают мне такой судьбы... Я даже знаю фамилию профессора, который готов дать заключение о моей болезни. И диагноз, что будет фигурировать в заключении. Все знаю. За то время, что я обучался на курсах, семья пыталась различными способами вытащить обратно свои деньги, но только у них ничего не получилось. Остался последний вариант. И если раньше там всем было наплевать на меня, то теперь мертвый я им не нужен. Вернут деньги, потом, глядишь, обратно здоровым сделают. Если буду хорошо себя вести... О Первом Боевом никто не догадывался — что это такое на самом деле, верно? А когда в семье узнали, что я уже участвовал в настоящем боевом рейде, том самом, который пойдем сейчас обмывать, тут они и переполошились. Я больше чем уверен, что в течение двух недель мне не светят никакие вылеты. На Старика надавят — вот увидите! — а через две недели произойдет нечто такое, что даже власти Старика окажется недостаточно, чтобы меня удержать. Смекаете?
   — Общая команда? Прорыв? — Джокт почувствовал, как им овладела радостная лихорадка.
   Все ждали такой команды. Всем было понятно, что война затянулась, и если не сейчас, когда враг уже обладает новым мощным оружием — способностью создавать Приливы, то уже, вполне вероятно, никогда... В «Австралии» был развернут новый корпус штурмовой пехоты. В резервных ангарах вовсю шло стендовое тестирование новых истребителей, пилоты которых вот-вот должны были прибыть в Крепость.
   То, что Бессмертные научились создавать Приливы и выводить свой флот куда угодно, перечеркивало любые имеющиеся доктрины активной обороны. Пока что-то мешало врагу свалиться на головы спящих землян, неожиданно, в обход форпостов Солнечной. Но можно было не сомневаться — это временная отсрочка. На Земле вовсю муссировались слухи, будто Бессмертные уже осуществили проводку Прилива прямо под мантию планеты и теперь прогрызают путь на поверхность, используя специальные аппараты. Поводом для таких домыслов послужили недавние катаклизмы, прокатившиеся по Земле. Когда одновременно ожили несколько вулканов, которые раньше считались крепко спящими, и сразу в нескольких районах произошли землетрясения. Одно из них, чьим очагом было местечко Вранча, едва не уничтожило окраины Трансильванского Мегаполиса.
   У страха глаза велики. И кое-кто из жителей Карпатских пригородов якобы даже видел штурмовиков бессмертных, вывалившихся прямо из горного массива. На эту тему киношники успели снять пару зрелищных блокбастеров, принесших невероятные кассовые сборы, но усилившие панику во сто крат.
   Многие поспешили иммигрировать из Трансильвана в другие мегаполисы, преимущественно — на острова, со всех сторон окруженных океаном.
   Понятно, что никакой почвы под собой такие слухи не имели, но власти Мегаполиса, с целью успокоения граждан, ввели в предгорья Карпат бригаду саперов. Хотели как лучше, а вышло... В общем, теперь на Земле точно были уверены, что Корпоративное правительство темнит. И что там, в предгорьях Карпат, уже идут подземные бои.
   Более рассудительные обыватели поправляли, что это не так. Что бои идут в аравийских песках, потому что червям незачем прогрызаться сквозь скалы, когда есть податливые пустыни.
   Третьи, до которых, невзирая на карантин, докатились слухи о реальной попытке вторжения на Европу, вторую по численности населения планету Солнечной, теперь утверждали, что черви под землей есть, и в Карпатах, и в Аравии, но ждут сигнала, когда им можно будет выползти на поверхность, не опасаясь орбитального обстрела. Ведь самая главная составляющая — космический флот, все еще действовала. Зачем же им рисковать?
   — Пессимист всегда видит туннель, оптимист — свет в конце туннеля, реалист — рельсы. А машинист поезда — просто трех идиотов, стоящих прямо на путях. — Так Барон прокомментировал все слухи, о которых они узнали еще на Лунном причале.
   Но сейчас ему было не до шуток.
   — К смерти я не готов, хотя и не боюсь ее. Гораздо страшнее оказаться жертвой такой несправедливости и позора, что придумали для меня мои же сородичи. Но вот получить какой-нибудь боевой орден, с привилегиями, это было бы в самый раз. Офицер — орденоносец! Звучит? Фонду Ветеранов станет в тысячу раз легче защищать свои и мои, попутно, интересы в арбитраже. Тот еще будет шум! А огласка в таких делах крайне нежелательна...
   — Потому что кто-нибудь из корпоративных правителей заступится за правду? — спросил абсолютно неискушенный во всех этих делах Джокт.
   — Нет! Потому что отстегивать придется не треть, а уже половину с этих же процентов, или даже больше, чтобы вернуть хоть что-нибудь! — возвратил его с небес на землю Барон.
   — Зачем им столько денег? Даже если твои двадцать с чем-то процентов — это миллионы или даже миллиарды, Правители тоже не на социалке живут, — продолжал любопытствовать Джокт и был вознагражден сполна.
   — Извини, конечно, Джокт, но только ты — дубина! Разве я что-то говорил о деньгах? Я говорил — треть от процентов, половина, в общем — доля. Знаешь, что означает оказаться совладельцем того бизнеса, которым занимается моя семья? Ну-ка подсчитай: население всей Солнечной — около двадцати миллиардов, каждый из этих миллиардов съедает в день хотя бы по одному эргеру. Стоимостью от четверти до полутора кредитов, в зависимости от места продажи. Это сколько? А еще есть комплексные наборы «завтрак для всей семьи», обед и ужин... Часть дохода получает транспортная корпорация, часть — мелкие подрядчики. Но это немного. Основная прибыль... Ты считаешь, Джокт? Хочешь хотя бы на день стать совладельцем всего одной сотой доли этой прибыли? Почти полтора миллиарда кредитов! Ты понимаешь, что это такое, Джокт? — Барон почти кричал, и Гавайцу пришлось похлопать его по плечу.
   Он понизил голос и теперь шептал — быстро и горячо, будто спеша сообщить все тайны, которые ему известны.
   — Каждого, кто хоть как-то попробует встрять в любое занятие какой угодно семьи, просто размажут как масло по бутерброду! Ты, Гаваец, очень дешево отделался! Если бы я оказался нормальным отпрыском семьи и ты сломал бы мне ребро, то на следующий день от твоих островов остались бы одни воспоминания!
   — Ну это ты слишком... — протянул Гаваец, не представляя, что это может случиться с его Гавайями.
   — Слишком?! Помнишь случайное падение недостроенного линкора «Вэлиэнт»? Что осталось после итого от Тайваня? Вообще, знаешь ли ты, что был такой остров? А ведь он, пожалуй, размерами побольше твоего Оаху будет.
   — Там тоже кому-то что-то сломали? — попытался иронизировать Джокт, не веря до конца, что такое может быть на самом деле.
   — Никому ничего не сломали. Местный губернатор захотел прибрать к рукам производство каких-то электронных цацек, чтобы урвать кусочек счастья. Были спровоцированы беспорядки на этнической почве, вспомнили даже о религии... Обмануть людей ведь несложно. А когда хотят получить долю, сразу начинают парод баламутить. И религию вспомнят, и все, что угодно... Так было раньше; к сожалению, методы ничуть не изменились. И у того губернатора почти получилось. А потом, в одну чудную лунную ночь, на остров с орбиты спикировала стальная туша — восемьсот пятьдесят тысяч тонн. Якобы автоматика дала сбой. Двигатели уже были смонтированы на корпусе... И энергоприемники оказались заправленными. Форсаж, разгон и...
   — Зачем такая жестокость?
   — Чтобы другой губернатор, желающий стать хайменом и иметь одну сотую от чего угодно, навсегда забыл бы о своих скромных желаниях.
   — Неужели больше никаких вариантов...
   — Запасной вариант есть всегда! — Это была любимая присказка Барона, когда ему не верили. — Этот был выбран как самый убедительный.
   — А просто убрать губернатора? Неужели хайменам не под силу было тихо кокнуть его, и всего делов?
   — Значит, не под силу. Или же его смерть ничего не решала. Нашелся бы другой на смену. А так — раз и навсегда. Не влезай — убьет! Губернаторы все равно больше любого смертного от жизни имеют. Так что, Гаваец, считай, тебе попался чрезвычайно мягкотелый хаймен. Ваши же, Джокт, приключения у Женевского озера — вообще нонсенс. Если бы не Балу, торчать бы тебе и Спенсеру где-нибудь на рудниках, что прикрывают наши собратья из Крепости «Африка». Недолго сидеть, кстати. День — два. Пока на каком-нибудь бульдозере автоматика не откажет, как на «Вэлиэнте». А самого Балу, скорее всего, расстреляли бы. Законно, между прочим! За убийство гражданского лица и уничтожение чужого имущества в невероятно крупных размерах.
   — Но ведь это была самооборона! И охранник был не совсем гражданским — имел армейскую модификацию и оружие!
   — Это ты мне можешь рассказать. Или Гавайцу. И мы поверим. Но только если бы не вмешательство Старика, пообещавшего навести шорох на всю Солнечную и привести па орбиту Земли нашу старушку «Австралию» со всеми ее погремушками, то так бы все и случилось. Вас — в карьер. Балу — к стенке. А может, я и не прав. Кто его знает? Я ведь не провидец, верно? Можно — всех троих к стенке, чтобы не затягивать сатисфакцию...
   По спине Джокта пробежал холодок. Одно дело — дожидаться смерти в скорлупе истребителя. Другое — вляпаться в глупую историю, которая приведет к тому же, что и залп в упор какого-нибудь «Кросроуда». Бортовой. Полный. Только такая смерть будет намного страшнее Просто Смерти.
 
   — Вначале я даже думал уподобиться отшельникам. Ни с кем не общаться, ни с кем ни дружить... Не разговаривать. Но у меня не получилось. Вдобавок это выглядело бы глупо, и так действительно можно сойти с ума. Особенно после модификаторов.
   Джокт даже не сразу понял, что Барон перескочил на другую тему. И теперь анализировал отношения между собой, Джоктом и Гавайцем. И то, как они складывались.
   — За нас боялся? — Гаваец подпер голову рукой и теперь смотрел на Барона странным взглядом, в котором читался одновременно и ужас от услышанного, и обожание рассказчика.
   — Боялся, — признался после некоторого раздумья Барон, — а потом понял, что зря. Не тот вариант. Убрать друзей — нет никакого смысла, хотя меня действительно пытались этим шантажировать.
   — То есть как?
   — Просто. Не вернешься в семью, вокруг тебя начнут исчезать люди. Как Вайна... Черт! — Он с размаху двинул по столу, так, что выбежал официант.
   Но Джокт проделал фокус с двумя кредитками, которому его научил Балу, и паренек удалился, пытаясь скрыть довольную ухмылку.
   — Черт! — повторил Барон, даже не заметив появления и ухода официанта. — Мне так и сказали: «Как Вайна»! В семьях умеют резать по живому.
   — Ну-ка поподробней насчет тех, кто тебя окружает. Если можно, конечно... — Гаваец прищурил глаза, и взгляд его стал другим, хотя поза осталась прежней.
   — Конечно, можно. Для вас — что угодно. Я и так разоткровенничался настолько, что буду просить индап о мнемоблокаде... Помните, вначале я никого не выделял. И сам старался казаться — пустобрех-пустобрехом. Потом в кубрик вломился Старик и пригласил Меня на пару слов. Помните? Вот там-то мы обо всем и договорились. Я не пытаюсь создать ажиотаж, не строю из себя инструктора-антиглобалиста, но зато дружу с кем захочу и не переживаю за своих друзей. Вот такой подарок от Старика. Карт-бланш на дружбу, — невесело усмехнулся Барон. — Жаль, я не был пилотом, когда встречался с Вайной. Похоже, Старик чем-то очень крепко держит моего папашу за яйца, и не его одного, если может давать такие обещания.
   — Ты говоришь о своем отце как о каком-то монстре. Психушка. Доля в семейном деле. Тайвань какой-то... Это же твой отец! А ты — его сын! Как же...
   — Вот так. Был бы я единственным сыном — тогда ничего. А так... И мать у меня — не родная, у отца было несколько браков, каждый из которых приносил ему по чаду. Я — где-то посредине, ни старший, ни младший... Все дело в необходимости не оставлять за спиной людей, которые потом смогут пытаться шантажировать, иначе отец даже не вспомнил бы обо мне. А мать...
   — Что? И мать? Как Вайну? — оторопел Джокт.
   — Нет. С моей матерью все в порядке. Управляет сетью семейных магазинов где-то в Ливийской провинции. Имеет долю. Из семьи не выпадают, Джокт. Только если ты пожелаешь больше, чем тебе полагается.
   — Наверное, ты хотел сказать — меньше. Ты же пожелал... — поправил Гаваец.
   — Нет. Я пожелал именно большего. Свободы выбора, а это самая большая ценность, какая только имеется на свете. И очень немногие могут ее себе позволить. А насчет отношений с отцом... Хочешь, Джокт, я расскажу тебе притчу о добром банкире?
   — Давай. У меня уже дрожь по телу от этих разговоров.
   — Это старая-престарая притча. Слушай! К управляющему банка пришел рядовой служащий и попросил дать ему ссуду. Может, он был и не рядовым, а каким-нибудь мелким начальником, но это неважно. Банкир, конечно же, отказал. Тогда человек объяснил, что у него смертельно болен ребенок, что лечение возможно, но стоит очень дорого, и именно поэтому он просит ссуду. Не ради себя, а ради жизни ребенка. Напомнил о своих заслугах, о том, что был честен в работе и не воровал, хотя это и было возможно, потому что работал он с кредитными счетами... Банкир рассмеялся и заявил, что все это признак трусости и неуверенности в собственной квалификации. И что он знает все про всех — кто и чем занимается в его банке и как тащат крохи с его стола. Совсем уж отчаявшись, служащий предложил — давайте, я угадаю, какой глаз у вас искусственный? А это была самая большая тайна в банке. Банкир согласился, и служащий сказал — левый! Он угадал! Управляющий сразу приказал выдать ему кредит, но спросил, как удалось раскрыть его тайну тайн? И человек ответил — когда я рассказывал о своем больном ребенке, мне показалось, что в левом вашем глазу мелькнуло сочувствие...
   — Три девятки! — восхитился Гаваец. — Да, как все запущено...
   — Ты не знаешь, Джокт, что значит видеть кучу шлюх в доме, помаду на воротниках отцовских рубашек. И как тебя могут выставить за дверь, как только ты покажешься лишним. А такое бывало часто. Женщины в его жизни играют важную роль. Важнее, чем собственные дети. Не все, врать не буду. У меня есть трое сводных братьев и три сестры. Тоже сводные. Две из них — где-то в Европровинциях, их загнали в учреждения закрытого типа, набираться уму-разуму. Третья постоянно живет на небольшом острове, устраивая жуткие оргии. Кстати, когда-то мне нравилось принимать в них участие... А братья... Отцу доставляло удовольствие стравливать нас друг с другом и смотреть, кто кому набьет рожу. Он называл это «закалять волю». А я понял, что просто ему приятно было видеть, как мы готовы вцепиться друг другу в горло, чтобы оказаться к отцу поближе. Когда я принес в дом попугая, кажется, это было еще в школе, отец не стал меня упрашивать, чтоб я отдал кому-нибудь эту птицу, потому что она издает громкие звуки по утрам. Нет. Он просто взял его в руки и свернул попугаю шею. Прямо на моих глазах. Чтобы я знал — нельзя делать то, что ему может не понравиться. Потом ему надоела моя мать, и я переехал с ней далеко-далеко. Но там жизнь была не жизнь. Мать всегда старалась использовать меня как козырь для вытягивания из отца лишних денег... — И резко, без перехода, Барон добавил: — Не бросайте меня, пожалуйста! Даже если я буду выделывать глупости и срываться из-за ерунды! Джокт! Мне очень тяжело... И я не знаю, как с этим справиться. Когда я смотрел на тебя с Лиин, думаешь, мне не хотелось тоже найти себе девушку? У меня получилось бы... Но я боялся, что привяжусь и из-за этого она погибнет. Дело не в Вайне. Ее уже нет. Просто — мое проклятие всегда со мной.
   — Обещаю! — Джокт встал, чувствуя, как голос его дрожит. — Что бы ни случилось, как бы ты себя ни повел и какие бы слова ни произнес, я всегда... буду знать, что ты мне друг.
   — Я тоже обещаю! — Гаваец не вставал, он просто выпрямился, отчего его голова оказалась на уровне плеча Барона. — Обещаю всегда быть рядом и никогда не забывать, что видел твою душу! — потом, смутившись своих слов, он пояснил: — Так говорят у нас на Оаху. И мне терять нечего. Пусть приходят за тобой какие угодно шестерки, ты только покажи пальцем... Опыт ломать ребра хайменам у меня уже есть!
   Гаваец удачно разрядил обстановку, и все рассмеялись.
   — Помните, я сказал, что завидую Балу, потому что он — единственный у Старика. Но был еще один сын. Его сожгли где-то в Каверне Титлиновой. Поэтому Балу стал штурмовиком, как брат, хотя из него мог получиться отличный пилот.
   Так вот отчего Балу всегда с затаенной завистью смотрит на форму пилота! И лучший друг его — пилот. Спенсер Янг Ли. И выбрал он именно меня — курсанта флота — для наставнической беседы после видеосеанса! Все, все теперь понял Джокт.
   — Поэтому Старик мне поможет. Пойду, упаду на колени, и он поймет... Кажется, я уже говорил это, а?
   — Официант! Счет господам офицерам! — проревел Гаваец, и голос его, пробежав по ступенькам, ведущим в зал, отразился гулким эхом.
   Есть такой минус в прохождении модификаций пилотами истребителей: спиртное нужно не нить, а нюхать. Да и то желательно через салфетку.
   Служащий заведения издал неудовлетворительное цыканье, когда троица пилотов расплатилась и направилась к выходу с террасы.
   — Вот черт, совсем забыл! — хлопнул себя по лбу Джокт, доставая вторую кредитку.
   Пропало облако. Ярко сияло солнце. Все разговоры потеряли значимость. Междугородний экспресс нырнул под землю; видимо, его машинист не верил в слухи и не боялся таящихся под землей червей.
   Где-то в стороне мелькнул Храм Единения Веры, и Джокт с грустью подумал, что снова туда не попал. Возможно, думал он, именно там я бы привел в порядок свои чувства. Барон был откровенен. Да, разговоры казались теперь делом прошлым, но после его исповеди часть невидимого груза легла и на плечи друзей. Джокт молчал и думал...
   Когда-то «Хванг», потом Лиин — все отодвинулось на еще более дальнюю полку сознания. Наверное, не зря раньше люди боролись с огнем, пуская навстречу стену другого огня...

Глава 4

   Рандеву в «Стокгольме», так назывался ресторан, расположенный в одноимённой провинции, прошло под стать событию, которое там отмечалось. Сначала шла бесконечная вереница тостов за погибших во время схватки у темного шатуна. В скорбном молчании старший помощник «Инка» оглашал длинный список имен. Под его монотонное чтение, усиленное динамиками, поднимались бокалы. Джокт с самого начала понял, что мероприятие обещает стать далеко не будничным междусобойчиком, раз уж проводится в шикарном ресторане на берегу красивейшего фьорда. При входе каждому нилоту прислуга ресторана раздала по упаковке нейтрализаторов.
   — Банкет еще не начался, а мы уже обошлись командору Беркли в кучу кредитов! — заметил Барон. — Привык он, наверное, к полным бортовым залпам...
   Самого Беркли Джокт видел лишь издалека. Потому что прибыли они последними, когда все остальные заняли уже места за длинными столами. И троице пришлось приткнуться на самом краю, хотя командир Гонза пытался подавать какие-то знаки, чтоб они пересели поближе.
   Но даже отсюда, с самого края, и даже когда панихида была окончена и началось «восхваление героев», как назвал это Барон, было заметно, что Беркли пребывает в подавленном настроении. Гаваец сразу же разжился новостями. Оказалось, в числе приглашенных был и Эрнальдо, капитан — владелец рудодобывающего каравана. Но он не пришел. И никто из рудодобытчиков не явился в «Стокгольм». Подтверждением этого слуха были два полностью накрытых стола с пустующими креслами в правой части огромного зала.
   Добытчики, опять же со слов Гавайца — а уж откуда и как ему стало известно — почти тавтология, но — неизвестно! — проводили свое собственное застолье. Совсем в другом месте. И Эрнальдо якобы сказал Беркли, что не видит для себя чести сидеть с ним за одним столом, считая только командора линкора виновником всех смертей.
   Что-то такое пытался сказать в микрофон и сам командор, но Гонза, сидящий рядом с ним, не позволил договорить и, перехватив микрофон, разразился речью на целых несколько минут. Вот уж чего не ожидали от него пилоты!
   Он говорил, что личная доблесть и готовность к самопожертвованию ради других — главное качество командующего линкором. Потом справедливо заметил, что уход каравана, пусть и с потерями, результат нелегкого решения и что не каждый капитан рискнул бы такое решение принять. Дальше Гонза напомнил, что «Инк» уничтожил в бою несколько крейсеров, линкор и множество истребителей Бессмертных. Каждое слово пилота-истребителя, каждая фраза ложились в таком порядке и звучали в такой тональности, что Беркли в конце концов расцеловал Гонзу. И со слезами на глазах заявил, что только сейчас считает гибель сотен членов экипажа — не напрасной, а свою честь — спасенной.
   Потом еще кто-то говорил... И тоже — подыскивая только хорошие слова. Кажется, это был представитель Центрального Штаба ВКО Солнечной.
   — Внимание! Большая шишка! — шепнул на ухо Джокту Барон. — Член семьи хайменов!
   Джокт в это время прикидывал, как бы сэкономить нейтрализаторы, чтобы хоть что-то оставить про запас. А потом он вместе с Гавайцем полностью переключился на еду, особенно в этом преуспел Гаваец. Такую роскошь они наблюдали раньше только по видео.
   — Ом-ный ум-ум али! — пытался что-то произнести с набитым ртом Гаваец, теперь уже растеряв все свои застольные правила. Минутой позже он уточнил. — Полный залп! Сколько жратвы, и вся — одни деликатесы!
   Гонза опять начал подавать им знаки. Увидев, что тройка никак не реагирует, спешно подчищая все на своем конце стола, командир взял в руки микрофон.
   — От имени командора Беркли я приглашаю сюда самых молодых участников моей группы, лидера Джокта и его ведомых, которые непосредственно были заняты сопровождением вашего линкора. Может, кто не разглядел — вертелись там рядом с вами три букашки, когда у Прилива появилась последняя группа Бессмертных... Финальный аккорд схватки взяли именно они — пилоты-новички истребительного флота, крепость «Австралия»! Пилот Джокт! Пилоты Барон и Гаваец! Прошу. Остальное пусть скажет сам командор.
   Потом время понеслось быстрее. Дальнейшее показалось Джокту вопиющей несправедливостью. Да что там! Это и была несправедливость. Командор Беркли, обладающий правом награждения подчиненных ему членов экипажа, но очереди пожал руки Джокту и его товарищам, пытался что-то сказать, но в итоге махнул рукой, потому что голос у него снова предательски задрожал, и заранее приготовленная речь оказалась скомкана.
   — В том бою... Вы действовали, защищая мой корабль, как любой из военных астронавтов линкора. Я считаю себя вправе... Я обязан... А помощник министра подтвердит мое решение... Знак «За помощь в бою»... Пилот Джокт! Пилоты Барон и Гаваец! Примите и носите с гордостью!
   Помощник министра, или кто он там был, кивнул, и на груди у Джокта — у первого — появилась маленькая, но вызывающая такие большие чувства медаль.
   «Пришел на помощь» — было выгравировано на лицевой стороне, рядом с изображением руки, обхватывающей другую, бессильно поникшую руку.
   — Летать! Побеждать или погибнуть! — дружно вытолкнули воздух из легких награжденные пилоты, и банкет был продолжен.
   Хоть сердце Джокта и переполняла гордость за полученную награду, все равно это было несправедливым — выделить только их тройку.