Страница:
Я проводила удалявшуюся фигуру отца разъяренным взглядом.
«Ты просто скотина и ленивый дурак, – прошептала я про себя. – Ненавижу тебя. Чтоб ты сдох».
Я взяла длинный кнут, поводья и пошла с лошадьми на другой конец поля, где стала их учить медленно и терпеливо всему тому, что лошадь должна была узнать за два месяца и что нам нужно было пройти за один день.
Я так углубилась в свое занятие, что совершенно не заметила человека, сидящего с трубкой на ступеньках другого фургона. Я терпеливо учила нашего серебряного пони ходить по кругу вокруг меня. Я стояла в центре, опустив кнут, и разговаривала с ним тихо и любовно. Иногда у него все получалось, но иногда он вдруг взбрыкивал, вставал на дыбы или уносился на другой конец поля, и мы начинали все сначала…
Все мое внимание было поглощено этим занятием. Мой пони был красив как картинка, но ему совершенно не хотелось работать этим жарким летним утром, так же как и мне.
Едва отец, нахлобучив шляпу, ушел в сторону ярмарки, мы сделали перерыв, и я, отбросив кнут, ласково заговорила с пони, поглаживая его шею. Он навострил уши при звуке моего голоса и принялся щипать траву, а я улеглась рядом, закрыв глаза. Данди ушла на ярмарку, поискать работу для себя и Займы, которая сейчас гремела кастрюлями в фургоне, не обращая внимания на плачущего ребенка. Как всегда, я была одна. Я вздохнула и прислушалась к пению жаворонка высоко в небе и тихому жеванию лошадки рядом со мной.
– Эй, девочка! – донесся до меня мягкий голос человека из соседнего фургона.
Я немедленно села и, заслонив глаза от солнца, посмотрела в его сторону. У него был прекрасный фургон, гораздо больше нашего и ярко раскрашенный. Его стенки были расписаны красными и золотыми буквами, составлявшими неизвестные мне слова. В центре красовалась великолепная картина, изображавшая вздыбившуюся лошадь и стоящую перед ней нарядную, как королева, женщину с хлыстом в руке.
На мужчине была белая, чистая рубашка, его аккуратно выбритое лицо казалось приветливым, на губах играла дружелюбная улыбка. Я немедленно насторожилась.
– Такая тяжелая работа, должно быть, вызывает жажду. – Его голос звучал ласково. – Не возражаешь против кружечки легкого пива?
– С чего это? – спросила я.
– Ты хорошо поработала, и я получил удовольствие, наблюдая за тобой.
Он вошел в фургон, едва не задев головой притолоку, и тут же вышел, неся в руках две оловянные кружки эля и протягивая одну из них мне. Я встала, во все глаза глядя на него, но не беря кружку, хотя уже ощущала во рту прохладу приятного напитка.
– Что вы хотите от меня? – опять спросила я, не отводя глаз от кружки.
– Может, я хочу купить лошадь, – сказал мужчина. – Бери, бери. Я не кусаюсь.
– Я вас не боюсь. – Теперь я рассматривала его лицо. – Но у меня нет денег.
– Но это бесплатно, – сказал он уже нетерпеливо. – Бери поскорей.
– Спасибо, – хмуро пробурчала я и взяла кружку.
Сделав три жадных глотка, я отставила ее, стремясь продлить удовольствие.
– Ты занимаешься лошадьми? – спросил мужчина.
– Спросите лучше моего отца, – ответила я.
Он улыбнулся и присел на траву; немного поколебавшись, я сделала то же самое.
– Это мой фургон, – показал он рукой. – Видишь надпись «Роберт Гауэр»? Это я. «Потрясающее конное представление Роберта Гауэра». Это мой бизнес. Танцующие пони, пони, предсказывающие судьбу, пони-акробаты. И история Ричарда Львиное Сердце и Саладина, представленная в костюмах. В ней тоже участвуют два жеребца.
– Сколько же у вас всего лошадей? – взглянула на него я.
– Пять пони, – ответил он. – И один жеребец.
– Мне показалось, вы сказали два жеребца, – возразила я.
– Как будто два, – объяснил мистер Гауэр. – Ричард Львиное Сердце скачет на сером жеребце. Потом мы перекрашиваем его в черный цвет, и Саладин появляется на вороном коне. Саладина представляю я. Понятно?
– Да, – сказала я. – Это ваши лошади?
– Да, – ответил он и указал рукой на четырех пони и одного пегого жеребца, которые паслись у фургона. – Мой сын объезжает сейчас ярмарку, созывая зрителей. Сегодня на соседнем поле мы даем два представления. Сегодня и Ежедневно. По Просьбам Публики. Последние Гастроли.
Я ничего не сказала, многих слов я даже не поняла. Но на соседнем поле я увидела огороженную арену.
– Ты любишь лошадей? – спросил мистер Гауэр.
– Да, – отозвалась я. – Мой отец покупает их, и мы вместе занимаемся дрессировкой. Часто мы покупаем пони для детей. Тех дрессирую я.
– Когда он будет готов? – Мистер Гауэр кивком указал на моего серого пони.
– Отец настаивает, чтобы к концу недели, – ответила я. – Но к этому времени он будет не совеем еще обучен.
Он вытянул губы дудочкой и беззвучно присвистнул.
– Спешная работа, – протянул он. – Тебе приходится трудно. Или это твой отец дрессирует их?
– Вот еще, – строптиво возразила я. – Конечно я. Сегодня до обеда я буду водить его на корде, а вечером уже оседлаю.
Мистер Гауэр кивнул и ничего не ответил. Эль уже кончился, и за разговором я не заметила его вкуса. Теперь я жалела об этом.
– Я бы хотел повидать твоего отца, – сказал мой новый знакомый, вставая. – Он вернется к обеду?
– Да, – подтвердила я, тоже поднимаясь на ноги. – Я передам ему, что вы хотели его видеть.
– Отлично, – сказал он. – А ты, когда закончишь работу, можешь прийти посмотреть мое представление. Вход Только Один Пенни. Но ты будешь нашим почетным гостем.
– У меня нет пенни. – Я не все понимала в его словах.
– Придешь бесплатно, – пояснил он. – Приходи, сколько хочешь.
– Благодарю вас, – неловко сказала я и добавила: – Сэр.
Он величественно кивнул и пошел гордо, как лорд, к своему замечательному фургону. Я проводила его взглядом и перевела глаза на картинку. Наверное, эта женщина с хлыстиком его жена. Как, должно быть, замечательно жить такой жизнью, носить такие платья, управлять лошадьми на арене, когда все смотрят на тебя и даже платят за это деньги.
– Эй! – Он вдруг обернулся. – А ты можешь щелкать кнутом?
– Да, – уверенно отозвалась я.
Я научилась этому тогда же, когда научилась ходить.
И достигла такого совершенства, что однажды мы с Данди решили устроить представление. Она взяла в рот цветок на длинном стебле, а я издали кнутом сорвала цветок со стебля. Но мы проделали это только однажды. В следующий раз я промахнулась, и кончик кнута попал Данди в лицо. Дело кончилось всего лишь небольшим синяком, но больше я никогда не отваживалась на такие опыты, как ни просила меня об этом моя сестра.
– Щелкни сейчас, пожалуйста, – попросил мистер Гауэр.
– Нет, – отказалась я. – Это напугает пони, а он не сделал ничего плохого. Я щелкну для вас, когда он уйдет.
Он согласно кивнул и выпустил из трубки колечко дыма.
– Хорошая девочка, – пробормотал он. – Как тебя зовут?
– Меридон, – ответила я.
– Цыганских кровей? – поинтересовался он.
– Моя мама была цыганка, – независимо сказала я.
Мистер Гауэр опять кивнул и слегка подмигнул мне на прощание. Затем он скрылся в своем фургоне, а я осталась с лошадью, которую мне предстояло еще многому выучить, если я хотела, чтобы мы с Данди отправились на ярмарку с деньгами.
Я добилась этого. Мы трудились, пока оба не изнемогли от усталости. Не могу сказать, что мы добились всего. Но требования отца были удовлетворены: пони стоял спокойно, пока я усаживалась верхом, он даже позволял мне оставаться в седле двадцать секунд, а потом спешиться. Отец был доволен и, сунув руку в карман, вытащил для нас с Данди по пенни.
– Я беседовал о делах с этим Робертом Гауэром, – сказал он, кивая в сторону яркого фургона. – Из уважения ко мне он пригласил вас обеих на свое сегодняшнее представление. Можете пойти, но только чтобы ненадолго.
– Конечно, папа, – ответила Данди сладким голосом и кинула мне предостерегающий взгляд.
Вечером отец будет так пьян, что даже если мы вернемся утром, он этого не заметит.
И мы с ней побежали через поле туда, где у полуоткрытых ворот стоял Роберт Гауэр. Выглядел он необычно: нарядный красный пиджак, белые бриджи и высокие черные ботинки. Ровный поток людей тек мимо нас к воротам; заплатив деньги, они входили и рассаживались прямо на травяных склонах небольшого холма.
– Он, наверное, ужасно богатый, – прошептала восхищенная Данди. – Ты только посмотри на его ботинки.
– О! – едва завидев нас, воскликнул Роберт Гауэр и открыл ворота пошире. – Меридон и…
– Моя сестра Данди, – представила я.
Роберт Гауэр приветливо кивнул нам обеим:
– Прошу садиться. Выбирайте любые места, но только не на передних скамейках, они отведены служителям церкви и знатным людям.
Данди послала ему одну из своих сладких улыбок и присела в реверансе.
– Благодарю вас, сэр. – И она проплыла мимо него, неся голову высоко, как леди.
Впереди публики стояли две скамейки, на которых сидели двое довольно толстых супругов, больше похожих на зажиточных крестьян, чем на знать. В середине поля была установлена декорация, которая изображала красочный пейзаж и одновременно служила ширмой для лошадей. Когда мы проходили мимо нее, оттуда выглянул юноша лет семнадцати, великолепно одетый и с красивым лицом, и тут же с интересом уставился на нас обеих. Я взглянула на Данди, ее глаза расширились от восторга, она вспыхнула и улыбнулась ему.
– Привет, – сказала она.
– Вас зовут Меридон? – удивленно спросил он. Я уже собиралась ответить, но Данди опередила меня:
– О нет, меня зовут Данди. А кто вы?
– Джек, – сказал он. – Джек Гауэр. Незаметная рядом со своей прекрасной сестрой, я могла разглядывать его сколько угодно. В отличие от его отца у него были темные волосы и черные глаза. В нарядной алой рубашке и белых бриджах он выглядел просто ослепительно. И его самоуверенная улыбка, с которой он глядел на Данди, говорила о том, что ему это известно. Я подумала про себя, что он самый красивый юноша, которого я когда-либо видела, но почему-то при этой мысли холодок страшного предчувствия пробежал по моей спине и заставил меня вздрогнуть.
– Мы встретимся после представления? – предложил он.
– Вряд ли, – ответила Данди, и глаза ее блеснули. – У меня более важные дела.
– О! – удивился он. – Какие же?
– Мы с Меридон собираемся на ярмарку, – небрежно объяснила она. – Накупить всякой всячины и повеселиться.
– Так Меридон – это ты? – Тут он впервые взглянул на меня. – Отец сказал мне, что ты дрессируешь маленьких пони. А с такой лошадью ты могла бы управиться?
Он жестом указал за декорацию, и я заглянула туда. Там спокойно и послушно стоял прекрасный серый жеребец.
– О да, – с живостью сказала я. – Я уверена, что могла бы отлично ухаживать за ним.
Джек улыбнулся мне легко и понимающе, так же как его отец.
– Ты бы хотела покататься на нем после представления? – предложил он мне. – Или у тебя есть тоже важные дела, как у твоей сестры?
Пальцы Данди предостерегающе сжали мою руку, но я не стала слушаться ее.
– С удовольствием, – сразу же согласилась я.
Джек понимающе кивнул и взглянул в сторону отца.
– Представление начинается, – громко объявил он. – Занимайте ваши места, и вы увидите самое великолепное конное шоу в Англии и в Европе!
Джек подмигнул Данди и нырнул за декорацию, его отец уже закрыл ворота и направлялся к центру поля, которое служило ареной. Я потянула Данди за рукав, и мы поскорее уселись, предвкушая удовольствие.
Я была изумлена. Я даже не предполагала, что лошади могут делать такие вещи. Представление началось танцем четырех пони под музыку старой шарманки. Джек в прекрасном пурпурном плаще с кнутом в руке стоял в центре арены, и, повинуясь его знаку, пони то кружились на месте, то менялись местами друг с другом, то вдруг становились на задние ноги и перебирали передними в воздухе в такт музыке. Когда они наклоняли головы, плюмажи на них развевались и бубенчики звенели, как целый оркестр.
Люди бешено зааплодировали, когда музыка окончилась тушем и все четверо пони выстроились в линию и склонились в реверансе. Джек снял шляпу и низко поклонился публике, а выпрямившись, со значением глянул в сторону Данди, как бы говоря, что все это делается ради нее. И я почувствовала, как она прямо раздулась от гордости.
Следующим вышел на арену серый жеребец, тщательно расчесанная грива которого струилась, как морская пена. Следом за ним появился Роберт Гауэр и разложил на арене несколько флажков разного цвета. Зрители выкрикивали с мест выбранный цвет, а лошадь копытом указывала на соответствующий флажок. Потом конь танцевал и показывал, как умеет считать до десяти, ударяя копытом о землю нужное число раз. Он даже умел складывать, и притом гораздо быстрее, чем я. Этот конь был таким умным и таким прекрасным!
Заиграл марш, и на сцену вышел крошечный пони, украшенный разноцветными флажками, а к плюмажу его был прикреплен вымпел с красным крестом Святого Георгия. Роберт объяснил публике, что это знак герцога Мальборо и цвета английской кавалерии.
Затем появились три других пони, украшенные флагами Франции. Тут публика запела старинный английский гимн, и пони вчетвером стали наступать друг на друга, их острые копыта превратили твердую землю арены в грязь. Потом маленькие пони, изображающие французов, легли на землю и притворились мертвыми, а славный английский пони совершил вокруг них победный круг и встал на дыбы в центре арены.
Вскоре объявили перерыв, и кругом начали сновать продавцы напитков, но мы с Данди решили сберечь наши пенни на что-нибудь другое. К тому же мы привыкли быть голодными.
Следующим на арену вышел огромный пегий конь и, повинуясь кнуту в руке Роберта Гауэра, стал описывать на ней круги, идя ровным широким шагом. Тут из-за декорации показался Джек; дождавшись подходящего момента, он легко вспрыгнул на спину лошади и уверенно выпрямился на ней, придерживаясь одной рукой за холку, а другую вытянув в сторону зрителей. Сделав сальто, он спрыгнул обратно на землю, раскланялся и снова одним прыжком оказался на спине лошади. Она продолжала скакать по кругу, а Джек стал выполнять на ней кульбиты; то он делал вид, что соскальзывает с лошади, то вдруг переворачивался и садился обратно. Его выступление закончилось громом аплодисментов, когда он великолепным прыжком спрыгнул с лошади и остановился позади своего отца, широко раскинув руки.
Мы с Данди вскочили с мест, чтобы хлопать погромче. Ее глаза сияли, и мы охрипли от крика «браво».
– Разве он не прелесть? – задыхаясь, спрашивала меня Данди.
– Это лошадь – прелесть! – отвечала я.
Для меня это была лучшая часть представления. Но когда Роберт, изображая Ричарда Львиное Сердце, отправился на войну с четырьмя маленькими пони и огромным серым конем, мы с Данди чуть не прослезились от восторга. В следующей сцене появился Саладин на вороной лошади, в которой я не узнала серого жеребца. А затем Ричард Львиное Сердце совершил торжественный выезд на коне, покрытом чудесной золотой попоной, и только черные ноги лошади, едва видные из-под нее, подсказывали, что это тот же самый конь.
– Замечательно, – выдохнула Данди в конце шоу.
Я только кивнула. Слов найти я не могла.
Мы оставались на местах. Я не могла отвести глаз от опустевшей арены, мне виделось мелькание конских копыт и слышался звон бубенчиков. И сразу мои занятия с пони померкли в моей памяти. Я даже не предполагала, что лошади умеют делать такие вещи. И это приносит хорошие деньги! Ибо я даже в моем ослеплении прекрасно заметила, что Роберт отошел от ворот с тяжелой сумкой, битком набитой пенни.
– Вам понравилось? – спросил он, появляясь около нас.
– Восхитительно! – блестя глазами, воскликнула Данди. – Я в жизни не видела такого.
Он кивнул и, вопросительно подняв бровь, повернулся ко мне.
– Ваш конь и вправду умеет считать? – спросила я. – А как вы научили его этому? Может, он даже читать умеет?
– Мне это до сих пор не приходило в голову, – задумчиво протянул Роберт. – Пожалуй, стоит попытаться… – Затем он прервал себя. – Ты, я слышал, хотела бы покататься верхом?
Я кивнула. Впервые в своей независимой и грубой кочевой жизни я почувствовала смущение.
– Если он не будет против… – сказала я.
– Это же только лошадь, – улыбнулся Роберт и, положив два пальца в рот, свистнул.
Конь, все еще черный, выступил из-за декорации и подошел к нам, послушно как собака. Знаком Роберт велел ему приблизиться ко мне и оценивающе измерил меня взглядом.
– Сколько тебе лет? – резко спросил он.
– Думаю, лет пятнадцать, – ответила я, чувствуя, как мягкие губы и ноздри лошади касаются моей шеи, обнюхивая ее.
– А ты собираешься еще подрасти? – поинтересовался Роберт. – Мама у тебя высокая? Я видел вашего отца, он очень маленького роста.
– Он не наш отец, – объяснила я. – Хоть мы и зовем его так. Наш настоящий отец и мать умерли. Я не знаю, какими они были. Я не расту так быстро, как Данди, хотя мы с ней ровесницы.
Роберт кивнул и, не обращая внимания на Данди, искавшую глазами Джека, обратился ко мне:
– Садись на лошадь.
Я взяла в руку недоуздок и подошла к коню. Я едва могла дотянуться до его седла. Это была самая большая лошадь, какую я когда-либо видела.
– Я не знаю, как на нее забраться, – повернулась я к Роберту.
– Вели ему наклониться, – объяснил он, не двигаясь с места.
Он сидел в траве поодаль, будто был зрителем. И смотрел на меня так, словно видел что-то еще.
– Кланяйся, – неуверенно обратилась я к лошади. – Кланяйся.
Конь повел ушами, но не двинулся с места.
– Его зовут Сноу, – сказал Роберт Гауэр. – И он такая же лошадь, как и любая другая. Заставь его делать то, что ты хочешь. Будь с ним посмелее.
– Сноу, – выговорила я чуть более уверенно. – Кланяйся.
Черный глаз Сноу уставился на меня, и я вдруг поняла, что передо мной действительно обычная лошадь, такая же капризная и упрямая, как все другие. И не важно, умеет ли она считать лучше, чем я, или нет. Не думая больше ни о чем, я хлопнула его легонько по шее кончиком недоуздка и уверенно сказала:
– Ты слышал меня? Кланяйся, Сноу!
И он сразу подогнул передние ноги и низко склонился к земле. Легонько подпрыгнув, я взобралась на его спину и сказала:
– Поднимайся.
И он тут же выпрямился, подняв меня высоко к небу. Роберт Гауэр сидел спокойно на траве.
– Вели ему скакать по кругу, – скомандовал он.
Одного прикосновения моих каблуков оказалось достаточно, и огромное животное двинулось так легко и ровно, будто мы скользили над землей. Я уселась покрепче и глянула в сторону Роберта. Он внимательно смотрел на нас, попыхивая трубкой.
– Продолжай. Теперь в галоп.
Я легонько сжала коленями огромные бока животного. Повинуясь мне, конь перешел в быстрый галоп, и улыбка счастья появилась на моем лице. Я сидела твердо, словно слившись с седлом.
– Ну-ка осади его, – внезапно крикнул Роберт, и я потянула поводья, испугавшись, что делаю что-то не так. – Держись крепче. Выше, вверх, Сноу.
Шея Сноу почти задела мой нос, когда он встал на дыбы и забил передними копытами в воздухе. Но я изо всех сил вцепилась в его гриву и осталась в седле.
– Спускайся, – приказал мне Роберт, и я легко соскользнула на землю. – Подай ей хлыст, – приказал он Джеку, и тот протянул мне хлыст, тепло улыбаясь.
– Встань перед лошадью, близко, как только сможешь, и прикажи ей подняться на дыбы, громко хлопнув по земле кнутом. Так, как здесь нарисовано, – приказал Роберт, показывая на свой фургон.
Я внимательно глянула на Сноу и щелкнула кнутом изо всей силы.
– Вверх! – крикнула я, и конь вознесся надо мной как гора.
Его черные копыта колотили воздух прямо над моей головой. Я щелкала кнутом, высоко подняв его, но и его длинная ручка не доставала даже до морды коня.
– Вниз! – приказал громко Роберт, и лошадь резко опустилась передо мной.
Я погладила его нос и увидела, что черная краска запачкала мою руку. Оглядев себя, я убедилась, что вся в ней измазалась.
– Мне следовало дать тебе халат, – извиняющимся тоном произнес Роберт и вытащил из кармана большие серебряные часы. – О, мы задерживаемся. Ты не поможешь Джеку подготовить лошадей ко второму представлению?
– Да, конечно, – сразу согласилась я.
– Ты тоже любишь лошадей? – обратился Роберт к Данди.
– Нет, – сказала она и приветливо улыбнулась ему. – Я люблю другую работу. Лошади слишком грязные.
Он кивнул и вытащил из кармана пенни.
– Понятно, для этого ты слишком хорошенькая, – сказал он и бросил ей монету. – Это тебе, чтобы подождала сестренку. Можешь пойти постоять у ворот, только следи, чтобы никто не проскользнул без билета.
Данди ловко поймала одной рукой монетку и легко согласилась.
Пока она сидела у ворот, я помогла Джеку отмыть от краски Сноу, расчесать гривки маленьких пони и украсить их бубенчиками и плюмажами, а затем напоить их и немного покормить овсом. Джек работал серьезно, но то и дело оглядывался на Данди, которая напевала и прихорашивалась в ожидании зрителей. И солнце освещало ее ровным золотым светом, будто лаская.
Глава 3
«Ты просто скотина и ленивый дурак, – прошептала я про себя. – Ненавижу тебя. Чтоб ты сдох».
Я взяла длинный кнут, поводья и пошла с лошадьми на другой конец поля, где стала их учить медленно и терпеливо всему тому, что лошадь должна была узнать за два месяца и что нам нужно было пройти за один день.
Я так углубилась в свое занятие, что совершенно не заметила человека, сидящего с трубкой на ступеньках другого фургона. Я терпеливо учила нашего серебряного пони ходить по кругу вокруг меня. Я стояла в центре, опустив кнут, и разговаривала с ним тихо и любовно. Иногда у него все получалось, но иногда он вдруг взбрыкивал, вставал на дыбы или уносился на другой конец поля, и мы начинали все сначала…
Все мое внимание было поглощено этим занятием. Мой пони был красив как картинка, но ему совершенно не хотелось работать этим жарким летним утром, так же как и мне.
Едва отец, нахлобучив шляпу, ушел в сторону ярмарки, мы сделали перерыв, и я, отбросив кнут, ласково заговорила с пони, поглаживая его шею. Он навострил уши при звуке моего голоса и принялся щипать траву, а я улеглась рядом, закрыв глаза. Данди ушла на ярмарку, поискать работу для себя и Займы, которая сейчас гремела кастрюлями в фургоне, не обращая внимания на плачущего ребенка. Как всегда, я была одна. Я вздохнула и прислушалась к пению жаворонка высоко в небе и тихому жеванию лошадки рядом со мной.
– Эй, девочка! – донесся до меня мягкий голос человека из соседнего фургона.
Я немедленно села и, заслонив глаза от солнца, посмотрела в его сторону. У него был прекрасный фургон, гораздо больше нашего и ярко раскрашенный. Его стенки были расписаны красными и золотыми буквами, составлявшими неизвестные мне слова. В центре красовалась великолепная картина, изображавшая вздыбившуюся лошадь и стоящую перед ней нарядную, как королева, женщину с хлыстом в руке.
На мужчине была белая, чистая рубашка, его аккуратно выбритое лицо казалось приветливым, на губах играла дружелюбная улыбка. Я немедленно насторожилась.
– Такая тяжелая работа, должно быть, вызывает жажду. – Его голос звучал ласково. – Не возражаешь против кружечки легкого пива?
– С чего это? – спросила я.
– Ты хорошо поработала, и я получил удовольствие, наблюдая за тобой.
Он вошел в фургон, едва не задев головой притолоку, и тут же вышел, неся в руках две оловянные кружки эля и протягивая одну из них мне. Я встала, во все глаза глядя на него, но не беря кружку, хотя уже ощущала во рту прохладу приятного напитка.
– Что вы хотите от меня? – опять спросила я, не отводя глаз от кружки.
– Может, я хочу купить лошадь, – сказал мужчина. – Бери, бери. Я не кусаюсь.
– Я вас не боюсь. – Теперь я рассматривала его лицо. – Но у меня нет денег.
– Но это бесплатно, – сказал он уже нетерпеливо. – Бери поскорей.
– Спасибо, – хмуро пробурчала я и взяла кружку.
Сделав три жадных глотка, я отставила ее, стремясь продлить удовольствие.
– Ты занимаешься лошадьми? – спросил мужчина.
– Спросите лучше моего отца, – ответила я.
Он улыбнулся и присел на траву; немного поколебавшись, я сделала то же самое.
– Это мой фургон, – показал он рукой. – Видишь надпись «Роберт Гауэр»? Это я. «Потрясающее конное представление Роберта Гауэра». Это мой бизнес. Танцующие пони, пони, предсказывающие судьбу, пони-акробаты. И история Ричарда Львиное Сердце и Саладина, представленная в костюмах. В ней тоже участвуют два жеребца.
– Сколько же у вас всего лошадей? – взглянула на него я.
– Пять пони, – ответил он. – И один жеребец.
– Мне показалось, вы сказали два жеребца, – возразила я.
– Как будто два, – объяснил мистер Гауэр. – Ричард Львиное Сердце скачет на сером жеребце. Потом мы перекрашиваем его в черный цвет, и Саладин появляется на вороном коне. Саладина представляю я. Понятно?
– Да, – сказала я. – Это ваши лошади?
– Да, – ответил он и указал рукой на четырех пони и одного пегого жеребца, которые паслись у фургона. – Мой сын объезжает сейчас ярмарку, созывая зрителей. Сегодня на соседнем поле мы даем два представления. Сегодня и Ежедневно. По Просьбам Публики. Последние Гастроли.
Я ничего не сказала, многих слов я даже не поняла. Но на соседнем поле я увидела огороженную арену.
– Ты любишь лошадей? – спросил мистер Гауэр.
– Да, – отозвалась я. – Мой отец покупает их, и мы вместе занимаемся дрессировкой. Часто мы покупаем пони для детей. Тех дрессирую я.
– Когда он будет готов? – Мистер Гауэр кивком указал на моего серого пони.
– Отец настаивает, чтобы к концу недели, – ответила я. – Но к этому времени он будет не совеем еще обучен.
Он вытянул губы дудочкой и беззвучно присвистнул.
– Спешная работа, – протянул он. – Тебе приходится трудно. Или это твой отец дрессирует их?
– Вот еще, – строптиво возразила я. – Конечно я. Сегодня до обеда я буду водить его на корде, а вечером уже оседлаю.
Мистер Гауэр кивнул и ничего не ответил. Эль уже кончился, и за разговором я не заметила его вкуса. Теперь я жалела об этом.
– Я бы хотел повидать твоего отца, – сказал мой новый знакомый, вставая. – Он вернется к обеду?
– Да, – подтвердила я, тоже поднимаясь на ноги. – Я передам ему, что вы хотели его видеть.
– Отлично, – сказал он. – А ты, когда закончишь работу, можешь прийти посмотреть мое представление. Вход Только Один Пенни. Но ты будешь нашим почетным гостем.
– У меня нет пенни. – Я не все понимала в его словах.
– Придешь бесплатно, – пояснил он. – Приходи, сколько хочешь.
– Благодарю вас, – неловко сказала я и добавила: – Сэр.
Он величественно кивнул и пошел гордо, как лорд, к своему замечательному фургону. Я проводила его взглядом и перевела глаза на картинку. Наверное, эта женщина с хлыстиком его жена. Как, должно быть, замечательно жить такой жизнью, носить такие платья, управлять лошадьми на арене, когда все смотрят на тебя и даже платят за это деньги.
– Эй! – Он вдруг обернулся. – А ты можешь щелкать кнутом?
– Да, – уверенно отозвалась я.
Я научилась этому тогда же, когда научилась ходить.
И достигла такого совершенства, что однажды мы с Данди решили устроить представление. Она взяла в рот цветок на длинном стебле, а я издали кнутом сорвала цветок со стебля. Но мы проделали это только однажды. В следующий раз я промахнулась, и кончик кнута попал Данди в лицо. Дело кончилось всего лишь небольшим синяком, но больше я никогда не отваживалась на такие опыты, как ни просила меня об этом моя сестра.
– Щелкни сейчас, пожалуйста, – попросил мистер Гауэр.
– Нет, – отказалась я. – Это напугает пони, а он не сделал ничего плохого. Я щелкну для вас, когда он уйдет.
Он согласно кивнул и выпустил из трубки колечко дыма.
– Хорошая девочка, – пробормотал он. – Как тебя зовут?
– Меридон, – ответила я.
– Цыганских кровей? – поинтересовался он.
– Моя мама была цыганка, – независимо сказала я.
Мистер Гауэр опять кивнул и слегка подмигнул мне на прощание. Затем он скрылся в своем фургоне, а я осталась с лошадью, которую мне предстояло еще многому выучить, если я хотела, чтобы мы с Данди отправились на ярмарку с деньгами.
Я добилась этого. Мы трудились, пока оба не изнемогли от усталости. Не могу сказать, что мы добились всего. Но требования отца были удовлетворены: пони стоял спокойно, пока я усаживалась верхом, он даже позволял мне оставаться в седле двадцать секунд, а потом спешиться. Отец был доволен и, сунув руку в карман, вытащил для нас с Данди по пенни.
– Я беседовал о делах с этим Робертом Гауэром, – сказал он, кивая в сторону яркого фургона. – Из уважения ко мне он пригласил вас обеих на свое сегодняшнее представление. Можете пойти, но только чтобы ненадолго.
– Конечно, папа, – ответила Данди сладким голосом и кинула мне предостерегающий взгляд.
Вечером отец будет так пьян, что даже если мы вернемся утром, он этого не заметит.
И мы с ней побежали через поле туда, где у полуоткрытых ворот стоял Роберт Гауэр. Выглядел он необычно: нарядный красный пиджак, белые бриджи и высокие черные ботинки. Ровный поток людей тек мимо нас к воротам; заплатив деньги, они входили и рассаживались прямо на травяных склонах небольшого холма.
– Он, наверное, ужасно богатый, – прошептала восхищенная Данди. – Ты только посмотри на его ботинки.
– О! – едва завидев нас, воскликнул Роберт Гауэр и открыл ворота пошире. – Меридон и…
– Моя сестра Данди, – представила я.
Роберт Гауэр приветливо кивнул нам обеим:
– Прошу садиться. Выбирайте любые места, но только не на передних скамейках, они отведены служителям церкви и знатным людям.
Данди послала ему одну из своих сладких улыбок и присела в реверансе.
– Благодарю вас, сэр. – И она проплыла мимо него, неся голову высоко, как леди.
Впереди публики стояли две скамейки, на которых сидели двое довольно толстых супругов, больше похожих на зажиточных крестьян, чем на знать. В середине поля была установлена декорация, которая изображала красочный пейзаж и одновременно служила ширмой для лошадей. Когда мы проходили мимо нее, оттуда выглянул юноша лет семнадцати, великолепно одетый и с красивым лицом, и тут же с интересом уставился на нас обеих. Я взглянула на Данди, ее глаза расширились от восторга, она вспыхнула и улыбнулась ему.
– Привет, – сказала она.
– Вас зовут Меридон? – удивленно спросил он. Я уже собиралась ответить, но Данди опередила меня:
– О нет, меня зовут Данди. А кто вы?
– Джек, – сказал он. – Джек Гауэр. Незаметная рядом со своей прекрасной сестрой, я могла разглядывать его сколько угодно. В отличие от его отца у него были темные волосы и черные глаза. В нарядной алой рубашке и белых бриджах он выглядел просто ослепительно. И его самоуверенная улыбка, с которой он глядел на Данди, говорила о том, что ему это известно. Я подумала про себя, что он самый красивый юноша, которого я когда-либо видела, но почему-то при этой мысли холодок страшного предчувствия пробежал по моей спине и заставил меня вздрогнуть.
– Мы встретимся после представления? – предложил он.
– Вряд ли, – ответила Данди, и глаза ее блеснули. – У меня более важные дела.
– О! – удивился он. – Какие же?
– Мы с Меридон собираемся на ярмарку, – небрежно объяснила она. – Накупить всякой всячины и повеселиться.
– Так Меридон – это ты? – Тут он впервые взглянул на меня. – Отец сказал мне, что ты дрессируешь маленьких пони. А с такой лошадью ты могла бы управиться?
Он жестом указал за декорацию, и я заглянула туда. Там спокойно и послушно стоял прекрасный серый жеребец.
– О да, – с живостью сказала я. – Я уверена, что могла бы отлично ухаживать за ним.
Джек улыбнулся мне легко и понимающе, так же как его отец.
– Ты бы хотела покататься на нем после представления? – предложил он мне. – Или у тебя есть тоже важные дела, как у твоей сестры?
Пальцы Данди предостерегающе сжали мою руку, но я не стала слушаться ее.
– С удовольствием, – сразу же согласилась я.
Джек понимающе кивнул и взглянул в сторону отца.
– Представление начинается, – громко объявил он. – Занимайте ваши места, и вы увидите самое великолепное конное шоу в Англии и в Европе!
Джек подмигнул Данди и нырнул за декорацию, его отец уже закрыл ворота и направлялся к центру поля, которое служило ареной. Я потянула Данди за рукав, и мы поскорее уселись, предвкушая удовольствие.
Я была изумлена. Я даже не предполагала, что лошади могут делать такие вещи. Представление началось танцем четырех пони под музыку старой шарманки. Джек в прекрасном пурпурном плаще с кнутом в руке стоял в центре арены, и, повинуясь его знаку, пони то кружились на месте, то менялись местами друг с другом, то вдруг становились на задние ноги и перебирали передними в воздухе в такт музыке. Когда они наклоняли головы, плюмажи на них развевались и бубенчики звенели, как целый оркестр.
Люди бешено зааплодировали, когда музыка окончилась тушем и все четверо пони выстроились в линию и склонились в реверансе. Джек снял шляпу и низко поклонился публике, а выпрямившись, со значением глянул в сторону Данди, как бы говоря, что все это делается ради нее. И я почувствовала, как она прямо раздулась от гордости.
Следующим вышел на арену серый жеребец, тщательно расчесанная грива которого струилась, как морская пена. Следом за ним появился Роберт Гауэр и разложил на арене несколько флажков разного цвета. Зрители выкрикивали с мест выбранный цвет, а лошадь копытом указывала на соответствующий флажок. Потом конь танцевал и показывал, как умеет считать до десяти, ударяя копытом о землю нужное число раз. Он даже умел складывать, и притом гораздо быстрее, чем я. Этот конь был таким умным и таким прекрасным!
Заиграл марш, и на сцену вышел крошечный пони, украшенный разноцветными флажками, а к плюмажу его был прикреплен вымпел с красным крестом Святого Георгия. Роберт объяснил публике, что это знак герцога Мальборо и цвета английской кавалерии.
Затем появились три других пони, украшенные флагами Франции. Тут публика запела старинный английский гимн, и пони вчетвером стали наступать друг на друга, их острые копыта превратили твердую землю арены в грязь. Потом маленькие пони, изображающие французов, легли на землю и притворились мертвыми, а славный английский пони совершил вокруг них победный круг и встал на дыбы в центре арены.
Вскоре объявили перерыв, и кругом начали сновать продавцы напитков, но мы с Данди решили сберечь наши пенни на что-нибудь другое. К тому же мы привыкли быть голодными.
Следующим на арену вышел огромный пегий конь и, повинуясь кнуту в руке Роберта Гауэра, стал описывать на ней круги, идя ровным широким шагом. Тут из-за декорации показался Джек; дождавшись подходящего момента, он легко вспрыгнул на спину лошади и уверенно выпрямился на ней, придерживаясь одной рукой за холку, а другую вытянув в сторону зрителей. Сделав сальто, он спрыгнул обратно на землю, раскланялся и снова одним прыжком оказался на спине лошади. Она продолжала скакать по кругу, а Джек стал выполнять на ней кульбиты; то он делал вид, что соскальзывает с лошади, то вдруг переворачивался и садился обратно. Его выступление закончилось громом аплодисментов, когда он великолепным прыжком спрыгнул с лошади и остановился позади своего отца, широко раскинув руки.
Мы с Данди вскочили с мест, чтобы хлопать погромче. Ее глаза сияли, и мы охрипли от крика «браво».
– Разве он не прелесть? – задыхаясь, спрашивала меня Данди.
– Это лошадь – прелесть! – отвечала я.
Для меня это была лучшая часть представления. Но когда Роберт, изображая Ричарда Львиное Сердце, отправился на войну с четырьмя маленькими пони и огромным серым конем, мы с Данди чуть не прослезились от восторга. В следующей сцене появился Саладин на вороной лошади, в которой я не узнала серого жеребца. А затем Ричард Львиное Сердце совершил торжественный выезд на коне, покрытом чудесной золотой попоной, и только черные ноги лошади, едва видные из-под нее, подсказывали, что это тот же самый конь.
– Замечательно, – выдохнула Данди в конце шоу.
Я только кивнула. Слов найти я не могла.
Мы оставались на местах. Я не могла отвести глаз от опустевшей арены, мне виделось мелькание конских копыт и слышался звон бубенчиков. И сразу мои занятия с пони померкли в моей памяти. Я даже не предполагала, что лошади умеют делать такие вещи. И это приносит хорошие деньги! Ибо я даже в моем ослеплении прекрасно заметила, что Роберт отошел от ворот с тяжелой сумкой, битком набитой пенни.
– Вам понравилось? – спросил он, появляясь около нас.
– Восхитительно! – блестя глазами, воскликнула Данди. – Я в жизни не видела такого.
Он кивнул и, вопросительно подняв бровь, повернулся ко мне.
– Ваш конь и вправду умеет считать? – спросила я. – А как вы научили его этому? Может, он даже читать умеет?
– Мне это до сих пор не приходило в голову, – задумчиво протянул Роберт. – Пожалуй, стоит попытаться… – Затем он прервал себя. – Ты, я слышал, хотела бы покататься верхом?
Я кивнула. Впервые в своей независимой и грубой кочевой жизни я почувствовала смущение.
– Если он не будет против… – сказала я.
– Это же только лошадь, – улыбнулся Роберт и, положив два пальца в рот, свистнул.
Конь, все еще черный, выступил из-за декорации и подошел к нам, послушно как собака. Знаком Роберт велел ему приблизиться ко мне и оценивающе измерил меня взглядом.
– Сколько тебе лет? – резко спросил он.
– Думаю, лет пятнадцать, – ответила я, чувствуя, как мягкие губы и ноздри лошади касаются моей шеи, обнюхивая ее.
– А ты собираешься еще подрасти? – поинтересовался Роберт. – Мама у тебя высокая? Я видел вашего отца, он очень маленького роста.
– Он не наш отец, – объяснила я. – Хоть мы и зовем его так. Наш настоящий отец и мать умерли. Я не знаю, какими они были. Я не расту так быстро, как Данди, хотя мы с ней ровесницы.
Роберт кивнул и, не обращая внимания на Данди, искавшую глазами Джека, обратился ко мне:
– Садись на лошадь.
Я взяла в руку недоуздок и подошла к коню. Я едва могла дотянуться до его седла. Это была самая большая лошадь, какую я когда-либо видела.
– Я не знаю, как на нее забраться, – повернулась я к Роберту.
– Вели ему наклониться, – объяснил он, не двигаясь с места.
Он сидел в траве поодаль, будто был зрителем. И смотрел на меня так, словно видел что-то еще.
– Кланяйся, – неуверенно обратилась я к лошади. – Кланяйся.
Конь повел ушами, но не двинулся с места.
– Его зовут Сноу, – сказал Роберт Гауэр. – И он такая же лошадь, как и любая другая. Заставь его делать то, что ты хочешь. Будь с ним посмелее.
– Сноу, – выговорила я чуть более уверенно. – Кланяйся.
Черный глаз Сноу уставился на меня, и я вдруг поняла, что передо мной действительно обычная лошадь, такая же капризная и упрямая, как все другие. И не важно, умеет ли она считать лучше, чем я, или нет. Не думая больше ни о чем, я хлопнула его легонько по шее кончиком недоуздка и уверенно сказала:
– Ты слышал меня? Кланяйся, Сноу!
И он сразу подогнул передние ноги и низко склонился к земле. Легонько подпрыгнув, я взобралась на его спину и сказала:
– Поднимайся.
И он тут же выпрямился, подняв меня высоко к небу. Роберт Гауэр сидел спокойно на траве.
– Вели ему скакать по кругу, – скомандовал он.
Одного прикосновения моих каблуков оказалось достаточно, и огромное животное двинулось так легко и ровно, будто мы скользили над землей. Я уселась покрепче и глянула в сторону Роберта. Он внимательно смотрел на нас, попыхивая трубкой.
– Продолжай. Теперь в галоп.
Я легонько сжала коленями огромные бока животного. Повинуясь мне, конь перешел в быстрый галоп, и улыбка счастья появилась на моем лице. Я сидела твердо, словно слившись с седлом.
– Ну-ка осади его, – внезапно крикнул Роберт, и я потянула поводья, испугавшись, что делаю что-то не так. – Держись крепче. Выше, вверх, Сноу.
Шея Сноу почти задела мой нос, когда он встал на дыбы и забил передними копытами в воздухе. Но я изо всех сил вцепилась в его гриву и осталась в седле.
– Спускайся, – приказал мне Роберт, и я легко соскользнула на землю. – Подай ей хлыст, – приказал он Джеку, и тот протянул мне хлыст, тепло улыбаясь.
– Встань перед лошадью, близко, как только сможешь, и прикажи ей подняться на дыбы, громко хлопнув по земле кнутом. Так, как здесь нарисовано, – приказал Роберт, показывая на свой фургон.
Я внимательно глянула на Сноу и щелкнула кнутом изо всей силы.
– Вверх! – крикнула я, и конь вознесся надо мной как гора.
Его черные копыта колотили воздух прямо над моей головой. Я щелкала кнутом, высоко подняв его, но и его длинная ручка не доставала даже до морды коня.
– Вниз! – приказал громко Роберт, и лошадь резко опустилась передо мной.
Я погладила его нос и увидела, что черная краска запачкала мою руку. Оглядев себя, я убедилась, что вся в ней измазалась.
– Мне следовало дать тебе халат, – извиняющимся тоном произнес Роберт и вытащил из кармана большие серебряные часы. – О, мы задерживаемся. Ты не поможешь Джеку подготовить лошадей ко второму представлению?
– Да, конечно, – сразу согласилась я.
– Ты тоже любишь лошадей? – обратился Роберт к Данди.
– Нет, – сказала она и приветливо улыбнулась ему. – Я люблю другую работу. Лошади слишком грязные.
Он кивнул и вытащил из кармана пенни.
– Понятно, для этого ты слишком хорошенькая, – сказал он и бросил ей монету. – Это тебе, чтобы подождала сестренку. Можешь пойти постоять у ворот, только следи, чтобы никто не проскользнул без билета.
Данди ловко поймала одной рукой монетку и легко согласилась.
Пока она сидела у ворот, я помогла Джеку отмыть от краски Сноу, расчесать гривки маленьких пони и украсить их бубенчиками и плюмажами, а затем напоить их и немного покормить овсом. Джек работал серьезно, но то и дело оглядывался на Данди, которая напевала и прихорашивалась в ожидании зрителей. И солнце освещало ее ровным золотым светом, будто лаская.
Глава 3
Мы не уходили с арены до ночи, пока не кончилось представление и я не вычистила и не покормила лошадей. Я спокойно работала, зная, что Данди рядом и ждет меня, не сводя с Джека глаз.
– Я сегодня получила два пенса, – ликующе сообщила я, подходя к сестре и вытирая грязные руки о такую же грязную юбку.
– А у меня есть три шиллинга, – просияла в ответ Данди. – Могу один из них дать тебе.
– Данди! – с ужасом воскликнула я. – Из чьего это кармана?
– Одного толстого старого джентльмена, – тут же призналась она. – Он дал мне полпенни, чтобы я купила для него стакан лимонада у разносчика. И когда я вернулась со стаканом, его карман оказался в опасной близости от моей руки.
– А вдруг он узнает тебя? – спросила я.
– Конечно узнает. – Данди с раннего детства была осведомлена о своей красоте. – Но он никогда не подумает, что это сделала я. Побежали скорей, потратим деньги.
Мы оставались на ярмарке, пока не спустили все наши денежки. Данди с удовольствием обчистила бы еще пару карманов, но вокруг работала целая шайка воров и они могли ее заметить. В этом случае нам пришлось бы отдать им все, что было у нас, и получить взамен изрядную взбучку.
Было уже темно, когда мы возвращались домой. Я пошла взглянуть на наших лошадей: старый мерин улегся спать, и было мало надежды, что утром он сможет проснуться. А от дохлой лошади проку немного, даже если попытаться выдать ее мяснику за говядину.
Мы все уже спали, когда дверь отворилась и в фургон ввалился отец. Займа даже не проснулась. Она храпела как извозчик, причем развалилась на кровати прямо в одежде и даже не сняв позолоченного ожерелья. Все это заставило нас предположить, что она тоже не теряла времени даром. Наш фургон шатало, как корабль в плохую погоду, пока отец добирался до койки, я слышала, как хихикала Данди под одеялом, но мне было не до смеха. Отвернувшись к грязной стене, я пыталась вообразить знакомый дом из желтого песчаника, тенистый парк и белого, как морская пена, жеребца, скачущего ко мне. А я стояла на террасе в зеленой, как трава, амазонке, поджидая его.
Утром отец жестоко расплатился за свое пьянство, но Займа пострадала еще больше. Он увидел ожерелье и потребовал деньги, которые она заработала. Она клялась, что у нее был только один мужчина и заплатил ей всего шиллинг, но отец не поверил и принялся бить жену ее же ботинком. Данди и я поспешили укрыться под фургоном. Сестра прихватила с собой и ребенка, она всегда очень боялась, что Займа однажды запустит им в отца в пылу драки.
Мы сидели между колесами и чувствовали себя в полной безопасности. В это время на ступеньках своего фургона появился Роберт Гауэр с кружкой дымящегося чая и приветливо пожелал нам доброго утра.
Следом за ним вышел Джек. Они оба вели себя так, будто были слепы и глухи, но мы не покидали своего убежища. Наконец шум наверху затих и плач Займы стал тише. Данди и я не спешили вылезать, но Роберт Гауэр встал со ступенек и зашагал к нашему фургону.
– Джо Кокс! – громко позвал он.
– А, это вы, – угрюмо отозвался отец, появляясь в дверях и щурясь от яркого солнца. – Вы надумали купить моего прекрасного жеребца? Он все еще продается.
Прекрасный жеребец лежал совсем неподвижно. Вызывало большое сомнение, что он сможет когда-нибудь подняться.
– Может быть, я куплю пони, если он будет готов к концу недели, – ответил Роберт Гауэр. – Я наблюдал, как ваша дочка тренирует его. Сомневаюсь, что она добьется этого.
– Она просто ленивая сучка, – огрызнулся отец и сплюнул на дорогу. – Она и ее ни на что не годная сестрица. Это не мои дочки, меня ими однажды наградили. – Тут он повысил голос. – А моя жена – шлюха и воровка. И она тоже намерена всучить мне девку.
Роберт Гауэр понимающе кивнул. Его чистая рубашка так и сверкала в утренних лучах.
– Уж очень много ртов вам приходится кормить, – с сочувствием сказал он. – Кому, интересно, удастся кормить семью из четырех человек и при этом наладить свое дело.
Отец тяжело опустился на ступеньки фургона.
– Я сегодня получила два пенса, – ликующе сообщила я, подходя к сестре и вытирая грязные руки о такую же грязную юбку.
– А у меня есть три шиллинга, – просияла в ответ Данди. – Могу один из них дать тебе.
– Данди! – с ужасом воскликнула я. – Из чьего это кармана?
– Одного толстого старого джентльмена, – тут же призналась она. – Он дал мне полпенни, чтобы я купила для него стакан лимонада у разносчика. И когда я вернулась со стаканом, его карман оказался в опасной близости от моей руки.
– А вдруг он узнает тебя? – спросила я.
– Конечно узнает. – Данди с раннего детства была осведомлена о своей красоте. – Но он никогда не подумает, что это сделала я. Побежали скорей, потратим деньги.
Мы оставались на ярмарке, пока не спустили все наши денежки. Данди с удовольствием обчистила бы еще пару карманов, но вокруг работала целая шайка воров и они могли ее заметить. В этом случае нам пришлось бы отдать им все, что было у нас, и получить взамен изрядную взбучку.
Было уже темно, когда мы возвращались домой. Я пошла взглянуть на наших лошадей: старый мерин улегся спать, и было мало надежды, что утром он сможет проснуться. А от дохлой лошади проку немного, даже если попытаться выдать ее мяснику за говядину.
Мы все уже спали, когда дверь отворилась и в фургон ввалился отец. Займа даже не проснулась. Она храпела как извозчик, причем развалилась на кровати прямо в одежде и даже не сняв позолоченного ожерелья. Все это заставило нас предположить, что она тоже не теряла времени даром. Наш фургон шатало, как корабль в плохую погоду, пока отец добирался до койки, я слышала, как хихикала Данди под одеялом, но мне было не до смеха. Отвернувшись к грязной стене, я пыталась вообразить знакомый дом из желтого песчаника, тенистый парк и белого, как морская пена, жеребца, скачущего ко мне. А я стояла на террасе в зеленой, как трава, амазонке, поджидая его.
Утром отец жестоко расплатился за свое пьянство, но Займа пострадала еще больше. Он увидел ожерелье и потребовал деньги, которые она заработала. Она клялась, что у нее был только один мужчина и заплатил ей всего шиллинг, но отец не поверил и принялся бить жену ее же ботинком. Данди и я поспешили укрыться под фургоном. Сестра прихватила с собой и ребенка, она всегда очень боялась, что Займа однажды запустит им в отца в пылу драки.
Мы сидели между колесами и чувствовали себя в полной безопасности. В это время на ступеньках своего фургона появился Роберт Гауэр с кружкой дымящегося чая и приветливо пожелал нам доброго утра.
Следом за ним вышел Джек. Они оба вели себя так, будто были слепы и глухи, но мы не покидали своего убежища. Наконец шум наверху затих и плач Займы стал тише. Данди и я не спешили вылезать, но Роберт Гауэр встал со ступенек и зашагал к нашему фургону.
– Джо Кокс! – громко позвал он.
– А, это вы, – угрюмо отозвался отец, появляясь в дверях и щурясь от яркого солнца. – Вы надумали купить моего прекрасного жеребца? Он все еще продается.
Прекрасный жеребец лежал совсем неподвижно. Вызывало большое сомнение, что он сможет когда-нибудь подняться.
– Может быть, я куплю пони, если он будет готов к концу недели, – ответил Роберт Гауэр. – Я наблюдал, как ваша дочка тренирует его. Сомневаюсь, что она добьется этого.
– Она просто ленивая сучка, – огрызнулся отец и сплюнул на дорогу. – Она и ее ни на что не годная сестрица. Это не мои дочки, меня ими однажды наградили. – Тут он повысил голос. – А моя жена – шлюха и воровка. И она тоже намерена всучить мне девку.
Роберт Гауэр понимающе кивнул. Его чистая рубашка так и сверкала в утренних лучах.
– Уж очень много ртов вам приходится кормить, – с сочувствием сказал он. – Кому, интересно, удастся кормить семью из четырех человек и при этом наладить свое дело.
Отец тяжело опустился на ступеньки фургона.