Страница:
Уже полдня Андрей идет от одной сопки к другой. Они, как горбы, поднимаются над болотом. Минуешь одну — из воды вырастает другая.
— Как бы не влезть в трясину, — говорит Андрей тихо, спустившись с очередного холма. — Ничего хитрого: нырнешь — и нет тебя. Горсточка пузырей, а потом все успокоится…
Забирает левее или в правую сторону, туда, где кажется суше. Прыгает, как козел, с кочки на кочку.
Конечно, его будут искать. Андрей представляет, как это произойдет. Чепелев поторопит управление, ему ответят, что человек с картами должен быть у него. Человек этот — Андрей Салтанов. Чепелев скажет, что Андрея нет. Последует вопрос: почему нет?.. Чепелев ответит, что он не знает. Тогда в управлении обеспокоятся и объявят поиск Салтанова. Но пройдет какоето время, прежде чем разговор состоится: два дня, а может, четыре.
Несколько раз Андрей срывается с кочек в воду. Выбирается на сушу, обессиленный, нехотя срывает ягоды голубики. Еда явно не по труду.
Под вечер Андрей устраивает охоту. Делает он это по-звериному просто: залегает среди кустов и старается не шевелиться. В результате трехчасовой лежки, когда лицо и руки его опухают от укусов зверствующего гнуса, ему удается подстрелить селезня.
Андрей разводит костер, сушится и готовит мясо. Утром оглядывает с вершины пятнистое — в бурых и в зеленых латках — болото. Ни души, ни дыма. «Скверно», — думает Андрей, но старается взять себя в руки. Где-то должна быть река. К ней надо выйти. Река — это поселки и люди. Опять Андрей скачет с кочки на кочку, наперегонки с голодом. Когда его начинает мутить от голубики, залегает в кусты. Но, видимо, слишком рано. Осторожная дичь смелеет к вечеру. Не меньше шести часов лежит Андрей в кустах. У него три заряда. Он ни разу не должен промахнуться. Мысль об этом ему и в голову не приходит. Когда стайка гусей опускается в двадцати шагах от него, Андрей тщательно выбирает цель — матерого гуся, стоящего к нему ближе всех. Нажимает на спусковой крючок. Выстрел хлопнул, как бич. Андрей даже не понял, что это выстрел. И гуси не поняли: вытянули шеи, завертели головами из стороны в сторону. Ни один не упал, не задергал крыльями. «Почему?..» — удивился Андрей. Гуси погалдели и успокоились. Случилось то, чего Андрей не предполагал: промазал! А гуси не улетают! Они все так же в двадцати шагах от него!.. Андрей несколько раз вздыхает, чтобы унять волнение. Нажимает на спуск. Не промахнулся! Птица бьется крыльями на песке. Прыжками Андрей мчится к добыче. Но гусь поднимается в воздух! Прямо из-под рук человека! Андрей чувствует на лице ветер от его крыльев. Подпрыгивает, стараясь ухватить птицу на лету.
Не удалось!..
— Черт!.. — ругается Андрей, осматривая пистолет.
Единственный заряд остался в обойме.
В ночь пошел дождь. Андрей соорудил из парашюта палатку, просидел до рассвета. Утром дождь усилился, никакой охоты не могло быть: живность попряталась.
Голубика Андрею осточертела. За полдень в какой-то луже Андрей заметил мальков и выловил их четырнадцать штук. Съел сырыми. Это было все, что Андрей сумел добыть в этот день.
Опять пришла ночь. Опять Андрей кутался в парашют. О костре нечего было думать: кругом болото. Утро подобралось в тумане, серое, незаметное. Андрей побрел наугад. В воздухе проносились гуси и утки, но Андрей их не видел. Это был третий день без пищи, не считая вчерашних мальков. Голова у Андрея кружилась.
Если его искали, его не могли увидеть в тумане. Пожалуй, и не искали: в такую погоду вертолеты не поднимаются с аэродромов… Андрей продолжал идти, не видя, но чувствуя солнце по правую руку. Если чувство его обманывало, значит, он кружил возле сопок.
Больше всего Андрей желал крыши над головой. Холод проник ему внутрь и заставлял дрожать. Только бы крышу, мечтал Андрей, времянку, остяцкий чум…
И судьба над ним сжалилась. Андрей наткнулся на пещеру. Сначала увидел перед собой что-то черное, треугольник, маячивший впереди. Палатка?.. Но почему она черная? Оказалось, что это каменная гряда, а треугольник — расселина. Андрей шагнул в расселину и почувствовал, что здесь сухо. Это приободрило его: сухо — значит, он разведет костер. Андрей энергично трет ладонь о ладонь, сбрасывает с себя парашютный ранец.
Пещера небольшая. Андрей оглядывает ее, ни на чем не останавливаясь: место для костра есть. Пол и стены сухие. Выходит наружу, ищет хворост. Приносит в пещеру охапку. И еще приносит охапку. Засунув руки под мышки, отогревает и сушит их. Только тогда вынимает из-за пазухи спички, кусок бересты — бересту он припас давно, когда дождь только начался. Первая спичка ломается. «Спокойнее!» — подбадривает себя Андрей. Зажигает вторую спичку — запахло дымом. Будет настоящий костер!
Все удается. Пещера наполняется теплом и светом. Повеселевший Андрей внимательнее оглядывается по сторонам. До верха пещера завалена камнями. «Пусть завалена, — думает Андрей, — мне хватит этого пространства, где горит костер и можно расстелить парашют». Расстилает шелк, нежится возле огня. Как бы кстати пришелся кусок ветчины, грудинки!..
— Об этом не думай… — говорит он себе и проглатывает слюну.
Но он думает. Борется с собой и с чувством голода. А когда, обессилев, закрывает глаза, его побеждает сон. Говорят, что голодному снится еда. Андрею снится не хлеб, не мясо — черное небо. Снятся звезды, но звезды чужие. Даже во сне Андрей удивляется небу с чужими звездами. Что-то ищет в них, не может найти, и эта потеря делает его несчастным. Андрей стонет и просыпается. Подживляет костер. Немного успокоившись, ложится опять. Теперь ему снится тайга. Он идет по тайге, настроение у него светлое — в конце пути его ждет спасение. Как и откуда оно придет, Андрей не знает, но спасение близко. Проснувшись, чтобы подживить огонь, Андрей раздумывает над странными снами. То, что он видел себя в тайге и думал о спасении, естественно: эта мысль не выходит у него из головы. А вот откуда небо с чужими звездами? Очень странное небо.
Андрей опять засыпает и тут же, как от толчка, просыпается. Что-то изменилось вокруг. Что-то стоит рядом с ним постороннее. Несколько секунд Андрей смотрит на пламя — чем он встревожен? «Часы! — соображает он наконец. — Тикают часы!..» Но часы тикают громко, на всю пещеру! Никогда Андрей не слышал, чтобы часы тикали так громко!.. Может быть, это не его часы? Подносит к глазам циферблат.
Секундная стрелка скачет по кругу. Ее скачки не совпадают с ударами!.. Как завороженный Андрей смотрит на стрелку. Сердце? Может быть, это сердце?.. Андрей прислушивается к себе: стучит не его сердце!
Все в Андрее натягивается как струна. Что-то должно случиться, ждет он. Сейчас. В эту минуту…
И слышит плач. Кто-то всхлипывает, мучается в тоске… Будь это ветер, завывание вьюги, даже звериный вой — все принял бы Андрей как должное. Но плач… Костер, пещера отодвигаются от Андрея. Плач где-то рядом, взахлеб, и в то же время непохожий на что-либо слышанное Андреем раньше — нечеловеческий!.. «Я сплю, — думает Андрей. — Вижу сон…» Но это не сон — Андрей чувствует жар костра. И слышит рыдания. За спиной, впереди, в нем самом — не поймешь. Страх охватывает Андрея. Так бывает в бреду: холодеет кровь, останавливается сердце. Если не крикнуть, не скрипнуть зубами — станет совсем!.. Андрей борется с охватившим его, сковавшим страхом: вздохнуть, пошевелить ресницами — и он спасен!.. С невероятным трудом поворачивает голову к выходу из пещеры. Над равниной синий, непостижимо далекий рассвет.
Это приводит Андрея в себя. Он поднимается от костра, спотыкаясь, идет из пещеры. Сердце бьется вымученно и редко. Не оглядываясь, Андрей идет вниз — вниз по склону.
Останавливается у подножия холма. Пережидает, чтобы унялась дрожь в коленях. «Что произошло? — спрашивает себя. — Может, я заболел?..» Нет, мысль работает ясно. «Наверно, это галлюцинация, — решает он. — От голода. Надо достать еду».
Трясет головой, распрямляет плечи. Но как ни подбадривает себя, в мозгу, в подсознании его остается тревога. Больше: необъяснимый страх. «К черту!..» — говорит он громко, все еще откровенно бодрясь. И не может заставить себя обернуться к пещере.
Охота на этот раз удалась: Андрей подстрелил утку. Но в пещеру ему возвращаться не хочется. Вдруг он опять услышит?.. Андрей не вернулся бы, если не спички, которые он оставил сушиться возле огня.
Какое-то время Андрей занят костром, приготовлением пищи. Ест. Все это делает торопливо — поест и уйдет. Страх не оставляет его: что это было? Или, может, ничего не было?..
Поднявшееся солнце заглядывает в пещеру. Освещает завал, на который вечером Андрей не обратил внимания. Странный завал. Андрей вглядывается в груду камней. Зачем ему камни?.. Надо сворачивать парашют, уходить — только что он думал об этом. Но в голове путается, двоится: странный завал!.. Камни, кажется Андрею, принесены кем-то, навалены до потолка. Не глыбы, а камни определенной величины, доступной, чтобы их можно было поднять человеку. «Стена! — догадывается Андрей. — А что за стеной?..»
Можно отогнать от себя вздорные мысли. Можно подняться и уйти из пещеры. Можно разобрать стену. Пока Андрей раздумывает, руки опережают его — тянутся к завалу.
Андрей работает быстро: надо разобрать стену, пока солнце заглядывает в пещеру. Пока есть силы. Как вовремя ему удалось убить утку! Истрачен последний заряд, но это счастье, что ему удалось убить утку!..
Стена оказывается тонкой, под сводом пещеры прорезывается отверстие. Андрей яростно рушит камни. Разгадка плача там. Но почему сейчас в пещере ни звука? Может, то, что делает Андрей, глупо. Может, опасно?..
Перегородка разобрана. Дневной свет входит во вторую половину пещеры. В центре ее колодец. Андрей делает к нему два-три шага. На дне колодца женская статуя!.. Солнце освещает свод и стены пещеры, в колодец падает отраженный свет. Статуя золотая!.. Вот почему она спрятана! Андрей наклоняется над колодцем и цепенеет: статуя поворачивает к нему лицо. Смотрит на него живыми глазами!..
Андрей наклоняется ближе:
— Ты… ты… — В горле перехватывает дыхание. Андрей еле выдавливает из себя: — Кто ты?..
Неправдоподобный вопрос! Все, что происходит потом на протяжении часа, двух, — неправдоподобно! Но Андрей видит статую, задал вопрос. И статуя его видит — зрачки у нее дрогнули.
— Откуда ты здесь? — спрашивает Андрей. Никто на Земле не мог сделать такой статуи, таких глаз! — Откуда ты?..
Статуя отвечает! Звук ее голоса напоминает звук валторны, звон ключевой струи. Андрею непонятны ее слова, но он видит ответ — другого сравнения не подберешь: видит небо, черное, какое он видел во сне, и на небе солнце-звезду. Звезда неизвестна Андрею. Статуя из чужого далекого мира!
Андрей не отрывает от нее глаз. Руки и ноги статуи перебиты, левой руки по локоть нет. Головной убор изуродован, «Антенна… — догадывается Андрей. — Здесь должна быть антенна!..» Статуя понимает Андрея, показывает на миг, какой она была в прошлом: на голове убор в виде гребня, ноги стройны, на груди, почти под подбородком, где теперь круглое пятно, — медальон с изображением планеты.
— Как ты попала на Землю?..
У Андрея тысяча вопросов. Роятся в голове — какой поставить очередным? «Не спеши, — сдерживает он себя, — сначала надо узнать, откуда она, как попала на Землю?»
Статуя показывает заснеженную равнину под низким солнцем — древнюю тундру. В метели идет золотистое изваяние… Был ли это телекинез? Или статую высадил межпланетный корабль? Живая она или робот?.. Не живая, поясняет статуя, и не робот. Формы ее передают формы существ далекой планеты, это радует и удивляет Андрея: люди чужого солнца, такие, как мы!
Андрей спрашивает:
— Как тебя звать?
— Сэа, — слышит в ответ. — Звезда…
— Сэа… — Андрей жалеет ее, изуродованную, заброшенную.
— Мне не больно, — говорит статуя. — Мне страшно…
Андрей вздрагивает, вспоминает ночные рыдания. Статуя наделена чувствами, которые можно назвать человеческими: чувством тоски, одиночества.
— Рассказывай дальше, — просит Андрей.
Статуей овладели шаманы, сделали из нее божество. Они возили ее по тундре с собой, заставляя предсказывать будущее. Она давала прогнозы о рыбной ловле, охоте. Если предсказания были неблагоприятными, шаманы истязали ее, благоприятными — оставляли в покое. Она выбирала положительные прогнозы: ей хотелось сохранить жизнь. Как это звучит — «Сохранить жизнь», — отметил Андрей. Сэа надеялась, что ее вернут на родную планету.
Так и произошло бы, останься антенна неповрежденной. Сэа держала бы связь со своей планетой. Может быть, она успела передать что-то о встрече, но, когда головной убор был сломан, связь прекратилась. Те, кто ее послал, уже не могли вернуть обратно. Если же им удалось принять передачу о встрече с людьми, увидеть, что произошло в минуту контакта, они пришли к выводу о враждебности цивилизации, с которой продолжать контакт нет смысла.
Когда это было? Андрей знает легенду о богине, скрываемой северными народностями, — Золотой Бабе. Истоки легенды уходят в тысячелетия. О статуе упоминается в скандинавских сказаниях. На Русь известие о ней принесли новгородцы, ходившие за Урал на промысел драгоценной пушнины. Запись о золотой статуе внесена в Софийскую летопись в четырнадцатом веке: «Неверные (не принявшие христианскую веру) племена за Уралом поклоняются огню, камню и Золотой Бабе». Очень давняя это история. И где бы ни упоминалось о золотой статуе, везде рассказывается о погоне за ней, о желании овладеть добычей. За статуей охотились варяги и новгородцы, Ермак, тобольский митрополит Филофей, ученые, купцы и авантюристы. Последние упоминания о статуе относятся к 1918 году. Но миф о ней просуществовал более полутора тысячелетий. Женщина, писали о ней, золотая статуя, прорицательница, имеет инструменты, которые издают звуки наподобие труб: пророчества богини сбываются. Миф прошел сквозь необозримую толщу времени. И если держится с таким упорством, значит, он граничил с действительностью.
Вот она, действительность, перед, Андреем. Первая его мысль — вызволить статую из колодца. Но статуя не может держаться, не то чтобы идти на перебитых ногах. Вытащить ее из колодца у Андрея не было сил.
— Давно ты здесь? — спрашивает Андрей.
Ответ непонятен и смутен. Андрей видит череду нарт, пробирающихся ночью по тайге и болоту. По горизонту бродят отсветы зарев. Может, это при Ермаке, когда статую увозили от казачьего поиска? Может, при Филофее, разорявшем капища иноверцев?..
— Кто-нибудь приходит к тебе?
— Никто не приходит.
В пещеру она была доставлена тайно. Шахту в скале выбили остяки. Спрятали божество.
Солнце поднялось выше входа в пещеру, прибавилось сумерек. Андрей огляделся: свод и стены пещеры в трещинах, глыбы нависают над головой. Достаточно дунуть ветру — Богиня будет погребена.
— Что я могу для тебя сделать? — восклицает Андрей.
Статуя не отвечает. Подозрения шевельнулись в груди Андрея: ему не удастся спасти ее, спастись самому?..
Но у статуи пророческий дар!
— Я сумею спастись? — спрашивает Андрей.
— Выйдешь к большой реке, — отвечает статуя. — Тебя спасут люди.
«А тебя?..» — хочет спросить Андрей, но не решается произнести эти слова.
За время разговора статуя не спускает с Андрея глаз. Удивительные ее глаза! То они кажутся линзами фиксирующего объектива. То — когда статуя отвечает на вопросы Андрея — глаза начинают жить, в них светится разум людей неизвестной планеты. Впечатление, что глаза живые, исходит из подвижных зрачков. Расширятся — Андрей словно падает в их бездну. Сузятся — отталкивают его от себя.
Одна ли она на Земле? Статуя напоминает Афину Палладу, богиню искусств и мудрости, дочь Зевса. Может, в Элладе существовала другая такая же статуя? Может, Афина и эта Богиня Севера — сестры?.. Почему греки отождествляли своих богов с людьми? В противоположность египтянам, у которых боги имели звериный облик? Почему так бурно расцвела греческая культура?..
Пока Андрей думал над этим, статуя запела. Что это было за пение! В нем слышался плач саксаула, ропот песков, стон ветра в степи и таинственный шепот звезд. Но больше в песне было тоски и бескрайней скорби. Пело живое существо, наделенное чувствами, пело человеческое сердце.
Андрей отирает со лба холодный пот. Не прощается ли Богиня? С ним? Со своими надеждами, с жизнью?.. Пение продолжалось. Надрывало Андрею сердце.
— Тебя надо спасти! — вырывается у Андрея.
Сухие, невыразительные слова! Надо расшвырять камни, увести Богиню с собой!.. Но что Андрей может сделать? Все в нем дрожит от голода и скитаний. Статуя смотрит ему в глаза, а он стоит на коленях перед колодцем, и жалкие слова срываются с его губ: «Тебя надо спасти, Сэа!..»
Статуя прекращает пение.
— Я пойду! — клянется Андрей. — Все сделаю для тебя!
— Иди… — говорит ему статуя.
Андрей протягивает ей руку. Это невольный порыв, но он идет от души Андрея. Ему хочется ободрить Богиню, заверить, что он ее не покинет. И это самое смелое, на что решился Андрей за свою тридцатидвухлетнюю жизнь. Секунду его рука висит над колодцем. За это время он вспоминает щупальца гидры, длань Командора из трагедии Пушкина, но не отдергивает руки. Медленно Богиня поднимает свою искалеченную руку и подает ему. Рука ее неживая, холодная, жесткая, как металлическая перчатка. Андрей с жаром пожимает ее.
— Иди, — говорит она.
Андрей отворачивается, идет через завал к выходу.
— Иди… — Андрей ускоряет шаги — бежит.
Последующие дни и ночи сливаются для Андрея в мутный поток. Он пробирается через сопки на север. Не останавливается, не жжет костры, его единственная цель — дойти до реки. Богиня сказала, что он дойдет.
Андрей не знает, что его ищут. Но его ищут не здесь, а в сто первом квадрате. Летчики уверены, что высадили его правильно. Дважды Андрей проходит в семивосьми километрах от лагеря геологов, от рыбаков на озере Светлом. Но этого он не знает. Он идет, как во сне, ждет, когда увидит реку. Питается грибами, рыбешкой, выброшенной на берег, — тем, что попадается ему на пути. Так он идет шесть дней, проходит больше ста километров. Выйдя наконец к реке, падает без сознания.
Андрея увидели с катера и спасли работники рыбоинспекции Трушин и Озеров. Когда его переносили на катер, Андрей бредил о звездах на черном небе, о пленной Богине. Инспектора не обратили внимания на бред — мало ли о чем бормочет больной, истощенный до крайности человек.
В Бондарном они сдали его фельдшеру Аллилуеву. Тот оказал Андрею первую помощь и, будучи человеком без фантазии, не прислушивался к словам больного. Как только опасность смерти от истощения миновала, Аллилуев отправил Андрея на самолете в Тюмень. Там Андрей пролежал в беспамятстве в больнице четыре месяца.
Сейчас он выздоровел, работает по-прежнему инженером-картографом. За время болезни он начисто забыл свою экспедицию и находку. Когда ему говорят, что он блуждал по болотам одиннадцать дней, Андрей удивляется, расспрашивает, как это было. Никто не знает, как это было. С таким вопросом норовят обратиться к нему, и на этом разговор обычно кончается.
Иногда Андрей ощущает приливы необъяснимой тоски и словно чувствует зов, далекий, настойчивый, но непонятный и смутный. В такие минуты он обхватывает руками голову, силится что-то вспомнить. Домашние жалеют его, стараются уберечь от тяжелых воспоминаний. Начальство тоже оберегает его — ни слова о неудавшейся экспедиции. Так оно и бывает в жизни: пеленают человека со всех сторон, чтобы не зацепить старую ссадину. Ему бы, наоборот, сделать допрос с пристрастием, чтобы он вспомнил все одиннадцать дней шаг за шагом. Но его, как ватой, обложили предупредительностью и вежливостью. Встретиться бы Андрею с Трушиным, с Озеровым, чтобы те напомнили ему о черном небе, о золотой пленнице. Но Трушин и Озеров далеко.
Все далеко от Андрея: сопки, золотая Богиня. Лишь иногда что-то взволнует его, и — на работе ли, дома — задумается Салтанов. Да еще в последнее время замечают за ним, любит он глядеть в звездное небо. Выйдет на балкон — и глядит. Чего он глядит? В такие минуты домашние зовут его к телевизору — слушать цыган или смотреть многосерийный фильм с бравой разведкой. Андрей идет неохотно.
Может быть, память его восстановится? Хотя бы восстановилась. И поскорее.
КАРАКУМСКОЕ МОРЕ
Я снова пишу об Анатолии Шатрове. Я обещал написать о нем и выполняю обещанное. Будет здесь и об Ольге, его подруге. Мне нравятся они оба. Мне нравится будущее, в котором они живут. Я мог бы заглянуть дальше, в конец третьего, в четвертое тысячелетие. Но это уже другое будущее, о нем пишут другие фантасты. Как всегда, оно немножко не соответствует их описаниям: издали трудно рассмотреть все детали — все-таки сороковой век!.. Я не хочу забираться так далеко и спорить с коллегами, что правильно, а что нет. Я беру 2047 год. Это время недалеко от нас — мы сами строим его сегодня. И согласитесь — приятно видеть построенным то, что начинаешь делать собственными руками.
С Анатолием я расстался в Северокарске, где построен колодец для добычи металлов из рудных растворов. Программисты и наблюдатели пошли в отпуск. Анатолий тоже в отпуске, ждет Ольгу, которая должна прилететь с Венеры, — они договорились вместе побывать на Кавказе. Это мой второй рассказ о них, и я уже задумываюсь над третьим.
Как-то Ольга спросила:
— Почему вы пишете о нас с Анатолием? Есть же Алла, Аркадий, есть Федор, они тоже работали в Северокарске.
Я ответил:
— Анатолий — хороший парень.
Ольга согласилась со мной.
Когда же Анатолий поставил мне этот вопрос, я сказал:
— Лучше Ольги нет девушки, правда?
Анатолий энергично кивнул.
Таким образом, все остались довольны: Анатолий, Ольга и я. Они потому, что любят друг друга, я потому, что люблю обоих.
Работы в Северокарске закончились в конце августа. Земеры были отправлены на Диксон, где в пегматитовых лавах нарезался новый колодец. Анатолий уехал отдыхать к родным, в Томск. А четвертого октября он стоял на площади Байконура, ожидая автобус на космодром. Вместе с ним ожидали автобус семь или восемь добрых, счастливых на вид пассажиров. Каждый ехал на космодром по своим делам, но-так уж казалось Анатолию — почему им не быть добрыми к нему и друг к другу, если сегодня прилетает с Венеры Ольга!..
— Молодой человек, — обратилась к нему старушка, — который час? — Лицо старушки сияло.
— Я тебе говорю, олух, — спорил тощего вида юноша с краснощеким здоровяком, — кварки навели в физике такой же порядок, как в девятнадцатом веке в химии периодический закон Менделеева!
— Конечно, — кивал здоровяк, — о кварках теперь пишут в учебниках средней школы…
Спорщики счастливо улыбались друг другу.
И все это потому, что Ольга возвращалась с Венеры!
Не успели выехать за городскую черту, как на востоке разрезала небо ослепительно-белая полоса. Далекий гром приглушил разговоры в салоне автобуса — корабль садился на космодроме. По мнению Анатолия, шофер должен был прибавить газ, чтобы автобус понесло как на крыльях. Но шофер не сделал этого, хотя у него было симпатичное лицо и он понимал, конечно, что Анатолию надо быть на космодроме как можно скорее… Все равно Ольге и экипажу ракеты придется пройти санитарно-охранный контроль, вспомнил Анатолий и не рассердился на шофера. — человек он, без сомнения, умный и понимает, что спешкой тут не поможешь.
За окном лежала степь, холмы, похожие на горбы верблюдов: шел караван, опустился под землю, остались на поверхности горбы — шершавые, поросшие шерстью-бурьяном. Верблюды опустились под землю в поисках воды. Об этом рассказывает легенда, которую Анатолий прочитал здесь, в Байконуре. Он отлично знал, когда прибывает корабль с Венеры, но в Байконур прилетел на два дня раньше срока: вдруг корабль придет с опережением графика?.. «Так не бывает», — сказали ему в космопорте и отослали обратно в город: космопорт не место для праздношатающихся. Чтобы как-то сладить со временем и с собой, Анатолий два дня провел в городской библиотеке. Тут и нашел легенду о верблюдах, утонувших в песках. Легенда ему запомнилась.
Племя тогуров уходило от преследовавших его орд Чингисхана. Это было незлобивое племя, предпочитавшее мечам простые кетмени, а боевым коням — овец, дававших шерсть и сытную брынзу. Солнце палило с неба, ветер сушил людям губы и животным глаза; пустыня была огромной, племя тогуров — малым и слабым: из тех, что монгольские воины вырезали от мала до велика. Чтобы выжить, у тогуров был единственный путь — бегство. Старики племени знали секреты, как выращивать дыни, как лечить от чумы, хранили книги с бессмертными стихами Фирдоуси и не хотели, чтобы все это умерло, растоптанное завоевателями. И осуждать беглецов не надо: для многих в те жестокие времена бегство было единственным путем к жизни… Племя уходило навстречу ветру и солнцу и последние капли влаги из бурдюков отдавало детям — своему будущему. Первыми в пустыне погибли овцы, потом буйволы, потом лошади. Стали умирать люди. А пустыня становилась все безнадежнее. Беглецами овладело отчаяние. «Все мы погибнем…» — плакали женщины. И когда от племени осталась горстка людей с десятком верблюдов, старики сказали: «Сбросим поклажу с животных, они отблагодарят нас». Старики были мудрыми и верили в мудрость мира. А миром для них было все: барханы, верблюды, солнце и саксаул. Слабеющими руками люди сбросили с верблюдов шатры и котлы — немудреную утварь — и отпустили поводья.
— Как бы не влезть в трясину, — говорит Андрей тихо, спустившись с очередного холма. — Ничего хитрого: нырнешь — и нет тебя. Горсточка пузырей, а потом все успокоится…
Забирает левее или в правую сторону, туда, где кажется суше. Прыгает, как козел, с кочки на кочку.
Конечно, его будут искать. Андрей представляет, как это произойдет. Чепелев поторопит управление, ему ответят, что человек с картами должен быть у него. Человек этот — Андрей Салтанов. Чепелев скажет, что Андрея нет. Последует вопрос: почему нет?.. Чепелев ответит, что он не знает. Тогда в управлении обеспокоятся и объявят поиск Салтанова. Но пройдет какоето время, прежде чем разговор состоится: два дня, а может, четыре.
Несколько раз Андрей срывается с кочек в воду. Выбирается на сушу, обессиленный, нехотя срывает ягоды голубики. Еда явно не по труду.
Под вечер Андрей устраивает охоту. Делает он это по-звериному просто: залегает среди кустов и старается не шевелиться. В результате трехчасовой лежки, когда лицо и руки его опухают от укусов зверствующего гнуса, ему удается подстрелить селезня.
Андрей разводит костер, сушится и готовит мясо. Утром оглядывает с вершины пятнистое — в бурых и в зеленых латках — болото. Ни души, ни дыма. «Скверно», — думает Андрей, но старается взять себя в руки. Где-то должна быть река. К ней надо выйти. Река — это поселки и люди. Опять Андрей скачет с кочки на кочку, наперегонки с голодом. Когда его начинает мутить от голубики, залегает в кусты. Но, видимо, слишком рано. Осторожная дичь смелеет к вечеру. Не меньше шести часов лежит Андрей в кустах. У него три заряда. Он ни разу не должен промахнуться. Мысль об этом ему и в голову не приходит. Когда стайка гусей опускается в двадцати шагах от него, Андрей тщательно выбирает цель — матерого гуся, стоящего к нему ближе всех. Нажимает на спусковой крючок. Выстрел хлопнул, как бич. Андрей даже не понял, что это выстрел. И гуси не поняли: вытянули шеи, завертели головами из стороны в сторону. Ни один не упал, не задергал крыльями. «Почему?..» — удивился Андрей. Гуси погалдели и успокоились. Случилось то, чего Андрей не предполагал: промазал! А гуси не улетают! Они все так же в двадцати шагах от него!.. Андрей несколько раз вздыхает, чтобы унять волнение. Нажимает на спуск. Не промахнулся! Птица бьется крыльями на песке. Прыжками Андрей мчится к добыче. Но гусь поднимается в воздух! Прямо из-под рук человека! Андрей чувствует на лице ветер от его крыльев. Подпрыгивает, стараясь ухватить птицу на лету.
Не удалось!..
— Черт!.. — ругается Андрей, осматривая пистолет.
Единственный заряд остался в обойме.
В ночь пошел дождь. Андрей соорудил из парашюта палатку, просидел до рассвета. Утром дождь усилился, никакой охоты не могло быть: живность попряталась.
Голубика Андрею осточертела. За полдень в какой-то луже Андрей заметил мальков и выловил их четырнадцать штук. Съел сырыми. Это было все, что Андрей сумел добыть в этот день.
Опять пришла ночь. Опять Андрей кутался в парашют. О костре нечего было думать: кругом болото. Утро подобралось в тумане, серое, незаметное. Андрей побрел наугад. В воздухе проносились гуси и утки, но Андрей их не видел. Это был третий день без пищи, не считая вчерашних мальков. Голова у Андрея кружилась.
Если его искали, его не могли увидеть в тумане. Пожалуй, и не искали: в такую погоду вертолеты не поднимаются с аэродромов… Андрей продолжал идти, не видя, но чувствуя солнце по правую руку. Если чувство его обманывало, значит, он кружил возле сопок.
Больше всего Андрей желал крыши над головой. Холод проник ему внутрь и заставлял дрожать. Только бы крышу, мечтал Андрей, времянку, остяцкий чум…
И судьба над ним сжалилась. Андрей наткнулся на пещеру. Сначала увидел перед собой что-то черное, треугольник, маячивший впереди. Палатка?.. Но почему она черная? Оказалось, что это каменная гряда, а треугольник — расселина. Андрей шагнул в расселину и почувствовал, что здесь сухо. Это приободрило его: сухо — значит, он разведет костер. Андрей энергично трет ладонь о ладонь, сбрасывает с себя парашютный ранец.
Пещера небольшая. Андрей оглядывает ее, ни на чем не останавливаясь: место для костра есть. Пол и стены сухие. Выходит наружу, ищет хворост. Приносит в пещеру охапку. И еще приносит охапку. Засунув руки под мышки, отогревает и сушит их. Только тогда вынимает из-за пазухи спички, кусок бересты — бересту он припас давно, когда дождь только начался. Первая спичка ломается. «Спокойнее!» — подбадривает себя Андрей. Зажигает вторую спичку — запахло дымом. Будет настоящий костер!
Все удается. Пещера наполняется теплом и светом. Повеселевший Андрей внимательнее оглядывается по сторонам. До верха пещера завалена камнями. «Пусть завалена, — думает Андрей, — мне хватит этого пространства, где горит костер и можно расстелить парашют». Расстилает шелк, нежится возле огня. Как бы кстати пришелся кусок ветчины, грудинки!..
— Об этом не думай… — говорит он себе и проглатывает слюну.
Но он думает. Борется с собой и с чувством голода. А когда, обессилев, закрывает глаза, его побеждает сон. Говорят, что голодному снится еда. Андрею снится не хлеб, не мясо — черное небо. Снятся звезды, но звезды чужие. Даже во сне Андрей удивляется небу с чужими звездами. Что-то ищет в них, не может найти, и эта потеря делает его несчастным. Андрей стонет и просыпается. Подживляет костер. Немного успокоившись, ложится опять. Теперь ему снится тайга. Он идет по тайге, настроение у него светлое — в конце пути его ждет спасение. Как и откуда оно придет, Андрей не знает, но спасение близко. Проснувшись, чтобы подживить огонь, Андрей раздумывает над странными снами. То, что он видел себя в тайге и думал о спасении, естественно: эта мысль не выходит у него из головы. А вот откуда небо с чужими звездами? Очень странное небо.
Андрей опять засыпает и тут же, как от толчка, просыпается. Что-то изменилось вокруг. Что-то стоит рядом с ним постороннее. Несколько секунд Андрей смотрит на пламя — чем он встревожен? «Часы! — соображает он наконец. — Тикают часы!..» Но часы тикают громко, на всю пещеру! Никогда Андрей не слышал, чтобы часы тикали так громко!.. Может быть, это не его часы? Подносит к глазам циферблат.
Секундная стрелка скачет по кругу. Ее скачки не совпадают с ударами!.. Как завороженный Андрей смотрит на стрелку. Сердце? Может быть, это сердце?.. Андрей прислушивается к себе: стучит не его сердце!
Все в Андрее натягивается как струна. Что-то должно случиться, ждет он. Сейчас. В эту минуту…
И слышит плач. Кто-то всхлипывает, мучается в тоске… Будь это ветер, завывание вьюги, даже звериный вой — все принял бы Андрей как должное. Но плач… Костер, пещера отодвигаются от Андрея. Плач где-то рядом, взахлеб, и в то же время непохожий на что-либо слышанное Андреем раньше — нечеловеческий!.. «Я сплю, — думает Андрей. — Вижу сон…» Но это не сон — Андрей чувствует жар костра. И слышит рыдания. За спиной, впереди, в нем самом — не поймешь. Страх охватывает Андрея. Так бывает в бреду: холодеет кровь, останавливается сердце. Если не крикнуть, не скрипнуть зубами — станет совсем!.. Андрей борется с охватившим его, сковавшим страхом: вздохнуть, пошевелить ресницами — и он спасен!.. С невероятным трудом поворачивает голову к выходу из пещеры. Над равниной синий, непостижимо далекий рассвет.
Это приводит Андрея в себя. Он поднимается от костра, спотыкаясь, идет из пещеры. Сердце бьется вымученно и редко. Не оглядываясь, Андрей идет вниз — вниз по склону.
Останавливается у подножия холма. Пережидает, чтобы унялась дрожь в коленях. «Что произошло? — спрашивает себя. — Может, я заболел?..» Нет, мысль работает ясно. «Наверно, это галлюцинация, — решает он. — От голода. Надо достать еду».
Трясет головой, распрямляет плечи. Но как ни подбадривает себя, в мозгу, в подсознании его остается тревога. Больше: необъяснимый страх. «К черту!..» — говорит он громко, все еще откровенно бодрясь. И не может заставить себя обернуться к пещере.
Охота на этот раз удалась: Андрей подстрелил утку. Но в пещеру ему возвращаться не хочется. Вдруг он опять услышит?.. Андрей не вернулся бы, если не спички, которые он оставил сушиться возле огня.
Какое-то время Андрей занят костром, приготовлением пищи. Ест. Все это делает торопливо — поест и уйдет. Страх не оставляет его: что это было? Или, может, ничего не было?..
Поднявшееся солнце заглядывает в пещеру. Освещает завал, на который вечером Андрей не обратил внимания. Странный завал. Андрей вглядывается в груду камней. Зачем ему камни?.. Надо сворачивать парашют, уходить — только что он думал об этом. Но в голове путается, двоится: странный завал!.. Камни, кажется Андрею, принесены кем-то, навалены до потолка. Не глыбы, а камни определенной величины, доступной, чтобы их можно было поднять человеку. «Стена! — догадывается Андрей. — А что за стеной?..»
Можно отогнать от себя вздорные мысли. Можно подняться и уйти из пещеры. Можно разобрать стену. Пока Андрей раздумывает, руки опережают его — тянутся к завалу.
Андрей работает быстро: надо разобрать стену, пока солнце заглядывает в пещеру. Пока есть силы. Как вовремя ему удалось убить утку! Истрачен последний заряд, но это счастье, что ему удалось убить утку!..
Стена оказывается тонкой, под сводом пещеры прорезывается отверстие. Андрей яростно рушит камни. Разгадка плача там. Но почему сейчас в пещере ни звука? Может, то, что делает Андрей, глупо. Может, опасно?..
Перегородка разобрана. Дневной свет входит во вторую половину пещеры. В центре ее колодец. Андрей делает к нему два-три шага. На дне колодца женская статуя!.. Солнце освещает свод и стены пещеры, в колодец падает отраженный свет. Статуя золотая!.. Вот почему она спрятана! Андрей наклоняется над колодцем и цепенеет: статуя поворачивает к нему лицо. Смотрит на него живыми глазами!..
Андрей наклоняется ближе:
— Ты… ты… — В горле перехватывает дыхание. Андрей еле выдавливает из себя: — Кто ты?..
Неправдоподобный вопрос! Все, что происходит потом на протяжении часа, двух, — неправдоподобно! Но Андрей видит статую, задал вопрос. И статуя его видит — зрачки у нее дрогнули.
— Откуда ты здесь? — спрашивает Андрей. Никто на Земле не мог сделать такой статуи, таких глаз! — Откуда ты?..
Статуя отвечает! Звук ее голоса напоминает звук валторны, звон ключевой струи. Андрею непонятны ее слова, но он видит ответ — другого сравнения не подберешь: видит небо, черное, какое он видел во сне, и на небе солнце-звезду. Звезда неизвестна Андрею. Статуя из чужого далекого мира!
Андрей не отрывает от нее глаз. Руки и ноги статуи перебиты, левой руки по локоть нет. Головной убор изуродован, «Антенна… — догадывается Андрей. — Здесь должна быть антенна!..» Статуя понимает Андрея, показывает на миг, какой она была в прошлом: на голове убор в виде гребня, ноги стройны, на груди, почти под подбородком, где теперь круглое пятно, — медальон с изображением планеты.
— Как ты попала на Землю?..
У Андрея тысяча вопросов. Роятся в голове — какой поставить очередным? «Не спеши, — сдерживает он себя, — сначала надо узнать, откуда она, как попала на Землю?»
Статуя показывает заснеженную равнину под низким солнцем — древнюю тундру. В метели идет золотистое изваяние… Был ли это телекинез? Или статую высадил межпланетный корабль? Живая она или робот?.. Не живая, поясняет статуя, и не робот. Формы ее передают формы существ далекой планеты, это радует и удивляет Андрея: люди чужого солнца, такие, как мы!
Андрей спрашивает:
— Как тебя звать?
— Сэа, — слышит в ответ. — Звезда…
— Сэа… — Андрей жалеет ее, изуродованную, заброшенную.
— Мне не больно, — говорит статуя. — Мне страшно…
Андрей вздрагивает, вспоминает ночные рыдания. Статуя наделена чувствами, которые можно назвать человеческими: чувством тоски, одиночества.
— Рассказывай дальше, — просит Андрей.
Статуей овладели шаманы, сделали из нее божество. Они возили ее по тундре с собой, заставляя предсказывать будущее. Она давала прогнозы о рыбной ловле, охоте. Если предсказания были неблагоприятными, шаманы истязали ее, благоприятными — оставляли в покое. Она выбирала положительные прогнозы: ей хотелось сохранить жизнь. Как это звучит — «Сохранить жизнь», — отметил Андрей. Сэа надеялась, что ее вернут на родную планету.
Так и произошло бы, останься антенна неповрежденной. Сэа держала бы связь со своей планетой. Может быть, она успела передать что-то о встрече, но, когда головной убор был сломан, связь прекратилась. Те, кто ее послал, уже не могли вернуть обратно. Если же им удалось принять передачу о встрече с людьми, увидеть, что произошло в минуту контакта, они пришли к выводу о враждебности цивилизации, с которой продолжать контакт нет смысла.
Когда это было? Андрей знает легенду о богине, скрываемой северными народностями, — Золотой Бабе. Истоки легенды уходят в тысячелетия. О статуе упоминается в скандинавских сказаниях. На Русь известие о ней принесли новгородцы, ходившие за Урал на промысел драгоценной пушнины. Запись о золотой статуе внесена в Софийскую летопись в четырнадцатом веке: «Неверные (не принявшие христианскую веру) племена за Уралом поклоняются огню, камню и Золотой Бабе». Очень давняя это история. И где бы ни упоминалось о золотой статуе, везде рассказывается о погоне за ней, о желании овладеть добычей. За статуей охотились варяги и новгородцы, Ермак, тобольский митрополит Филофей, ученые, купцы и авантюристы. Последние упоминания о статуе относятся к 1918 году. Но миф о ней просуществовал более полутора тысячелетий. Женщина, писали о ней, золотая статуя, прорицательница, имеет инструменты, которые издают звуки наподобие труб: пророчества богини сбываются. Миф прошел сквозь необозримую толщу времени. И если держится с таким упорством, значит, он граничил с действительностью.
Вот она, действительность, перед, Андреем. Первая его мысль — вызволить статую из колодца. Но статуя не может держаться, не то чтобы идти на перебитых ногах. Вытащить ее из колодца у Андрея не было сил.
— Давно ты здесь? — спрашивает Андрей.
Ответ непонятен и смутен. Андрей видит череду нарт, пробирающихся ночью по тайге и болоту. По горизонту бродят отсветы зарев. Может, это при Ермаке, когда статую увозили от казачьего поиска? Может, при Филофее, разорявшем капища иноверцев?..
— Кто-нибудь приходит к тебе?
— Никто не приходит.
В пещеру она была доставлена тайно. Шахту в скале выбили остяки. Спрятали божество.
Солнце поднялось выше входа в пещеру, прибавилось сумерек. Андрей огляделся: свод и стены пещеры в трещинах, глыбы нависают над головой. Достаточно дунуть ветру — Богиня будет погребена.
— Что я могу для тебя сделать? — восклицает Андрей.
Статуя не отвечает. Подозрения шевельнулись в груди Андрея: ему не удастся спасти ее, спастись самому?..
Но у статуи пророческий дар!
— Я сумею спастись? — спрашивает Андрей.
— Выйдешь к большой реке, — отвечает статуя. — Тебя спасут люди.
«А тебя?..» — хочет спросить Андрей, но не решается произнести эти слова.
За время разговора статуя не спускает с Андрея глаз. Удивительные ее глаза! То они кажутся линзами фиксирующего объектива. То — когда статуя отвечает на вопросы Андрея — глаза начинают жить, в них светится разум людей неизвестной планеты. Впечатление, что глаза живые, исходит из подвижных зрачков. Расширятся — Андрей словно падает в их бездну. Сузятся — отталкивают его от себя.
Одна ли она на Земле? Статуя напоминает Афину Палладу, богиню искусств и мудрости, дочь Зевса. Может, в Элладе существовала другая такая же статуя? Может, Афина и эта Богиня Севера — сестры?.. Почему греки отождествляли своих богов с людьми? В противоположность египтянам, у которых боги имели звериный облик? Почему так бурно расцвела греческая культура?..
Пока Андрей думал над этим, статуя запела. Что это было за пение! В нем слышался плач саксаула, ропот песков, стон ветра в степи и таинственный шепот звезд. Но больше в песне было тоски и бескрайней скорби. Пело живое существо, наделенное чувствами, пело человеческое сердце.
Андрей отирает со лба холодный пот. Не прощается ли Богиня? С ним? Со своими надеждами, с жизнью?.. Пение продолжалось. Надрывало Андрею сердце.
— Тебя надо спасти! — вырывается у Андрея.
Сухие, невыразительные слова! Надо расшвырять камни, увести Богиню с собой!.. Но что Андрей может сделать? Все в нем дрожит от голода и скитаний. Статуя смотрит ему в глаза, а он стоит на коленях перед колодцем, и жалкие слова срываются с его губ: «Тебя надо спасти, Сэа!..»
Статуя прекращает пение.
— Я пойду! — клянется Андрей. — Все сделаю для тебя!
— Иди… — говорит ему статуя.
Андрей протягивает ей руку. Это невольный порыв, но он идет от души Андрея. Ему хочется ободрить Богиню, заверить, что он ее не покинет. И это самое смелое, на что решился Андрей за свою тридцатидвухлетнюю жизнь. Секунду его рука висит над колодцем. За это время он вспоминает щупальца гидры, длань Командора из трагедии Пушкина, но не отдергивает руки. Медленно Богиня поднимает свою искалеченную руку и подает ему. Рука ее неживая, холодная, жесткая, как металлическая перчатка. Андрей с жаром пожимает ее.
— Иди, — говорит она.
Андрей отворачивается, идет через завал к выходу.
— Иди… — Андрей ускоряет шаги — бежит.
Последующие дни и ночи сливаются для Андрея в мутный поток. Он пробирается через сопки на север. Не останавливается, не жжет костры, его единственная цель — дойти до реки. Богиня сказала, что он дойдет.
Андрей не знает, что его ищут. Но его ищут не здесь, а в сто первом квадрате. Летчики уверены, что высадили его правильно. Дважды Андрей проходит в семивосьми километрах от лагеря геологов, от рыбаков на озере Светлом. Но этого он не знает. Он идет, как во сне, ждет, когда увидит реку. Питается грибами, рыбешкой, выброшенной на берег, — тем, что попадается ему на пути. Так он идет шесть дней, проходит больше ста километров. Выйдя наконец к реке, падает без сознания.
Андрея увидели с катера и спасли работники рыбоинспекции Трушин и Озеров. Когда его переносили на катер, Андрей бредил о звездах на черном небе, о пленной Богине. Инспектора не обратили внимания на бред — мало ли о чем бормочет больной, истощенный до крайности человек.
В Бондарном они сдали его фельдшеру Аллилуеву. Тот оказал Андрею первую помощь и, будучи человеком без фантазии, не прислушивался к словам больного. Как только опасность смерти от истощения миновала, Аллилуев отправил Андрея на самолете в Тюмень. Там Андрей пролежал в беспамятстве в больнице четыре месяца.
Сейчас он выздоровел, работает по-прежнему инженером-картографом. За время болезни он начисто забыл свою экспедицию и находку. Когда ему говорят, что он блуждал по болотам одиннадцать дней, Андрей удивляется, расспрашивает, как это было. Никто не знает, как это было. С таким вопросом норовят обратиться к нему, и на этом разговор обычно кончается.
Иногда Андрей ощущает приливы необъяснимой тоски и словно чувствует зов, далекий, настойчивый, но непонятный и смутный. В такие минуты он обхватывает руками голову, силится что-то вспомнить. Домашние жалеют его, стараются уберечь от тяжелых воспоминаний. Начальство тоже оберегает его — ни слова о неудавшейся экспедиции. Так оно и бывает в жизни: пеленают человека со всех сторон, чтобы не зацепить старую ссадину. Ему бы, наоборот, сделать допрос с пристрастием, чтобы он вспомнил все одиннадцать дней шаг за шагом. Но его, как ватой, обложили предупредительностью и вежливостью. Встретиться бы Андрею с Трушиным, с Озеровым, чтобы те напомнили ему о черном небе, о золотой пленнице. Но Трушин и Озеров далеко.
Все далеко от Андрея: сопки, золотая Богиня. Лишь иногда что-то взволнует его, и — на работе ли, дома — задумается Салтанов. Да еще в последнее время замечают за ним, любит он глядеть в звездное небо. Выйдет на балкон — и глядит. Чего он глядит? В такие минуты домашние зовут его к телевизору — слушать цыган или смотреть многосерийный фильм с бравой разведкой. Андрей идет неохотно.
Может быть, память его восстановится? Хотя бы восстановилась. И поскорее.
КАРАКУМСКОЕ МОРЕ
Я снова пишу об Анатолии Шатрове. Я обещал написать о нем и выполняю обещанное. Будет здесь и об Ольге, его подруге. Мне нравятся они оба. Мне нравится будущее, в котором они живут. Я мог бы заглянуть дальше, в конец третьего, в четвертое тысячелетие. Но это уже другое будущее, о нем пишут другие фантасты. Как всегда, оно немножко не соответствует их описаниям: издали трудно рассмотреть все детали — все-таки сороковой век!.. Я не хочу забираться так далеко и спорить с коллегами, что правильно, а что нет. Я беру 2047 год. Это время недалеко от нас — мы сами строим его сегодня. И согласитесь — приятно видеть построенным то, что начинаешь делать собственными руками.
С Анатолием я расстался в Северокарске, где построен колодец для добычи металлов из рудных растворов. Программисты и наблюдатели пошли в отпуск. Анатолий тоже в отпуске, ждет Ольгу, которая должна прилететь с Венеры, — они договорились вместе побывать на Кавказе. Это мой второй рассказ о них, и я уже задумываюсь над третьим.
Как-то Ольга спросила:
— Почему вы пишете о нас с Анатолием? Есть же Алла, Аркадий, есть Федор, они тоже работали в Северокарске.
Я ответил:
— Анатолий — хороший парень.
Ольга согласилась со мной.
Когда же Анатолий поставил мне этот вопрос, я сказал:
— Лучше Ольги нет девушки, правда?
Анатолий энергично кивнул.
Таким образом, все остались довольны: Анатолий, Ольга и я. Они потому, что любят друг друга, я потому, что люблю обоих.
Работы в Северокарске закончились в конце августа. Земеры были отправлены на Диксон, где в пегматитовых лавах нарезался новый колодец. Анатолий уехал отдыхать к родным, в Томск. А четвертого октября он стоял на площади Байконура, ожидая автобус на космодром. Вместе с ним ожидали автобус семь или восемь добрых, счастливых на вид пассажиров. Каждый ехал на космодром по своим делам, но-так уж казалось Анатолию — почему им не быть добрыми к нему и друг к другу, если сегодня прилетает с Венеры Ольга!..
— Молодой человек, — обратилась к нему старушка, — который час? — Лицо старушки сияло.
— Я тебе говорю, олух, — спорил тощего вида юноша с краснощеким здоровяком, — кварки навели в физике такой же порядок, как в девятнадцатом веке в химии периодический закон Менделеева!
— Конечно, — кивал здоровяк, — о кварках теперь пишут в учебниках средней школы…
Спорщики счастливо улыбались друг другу.
И все это потому, что Ольга возвращалась с Венеры!
Не успели выехать за городскую черту, как на востоке разрезала небо ослепительно-белая полоса. Далекий гром приглушил разговоры в салоне автобуса — корабль садился на космодроме. По мнению Анатолия, шофер должен был прибавить газ, чтобы автобус понесло как на крыльях. Но шофер не сделал этого, хотя у него было симпатичное лицо и он понимал, конечно, что Анатолию надо быть на космодроме как можно скорее… Все равно Ольге и экипажу ракеты придется пройти санитарно-охранный контроль, вспомнил Анатолий и не рассердился на шофера. — человек он, без сомнения, умный и понимает, что спешкой тут не поможешь.
За окном лежала степь, холмы, похожие на горбы верблюдов: шел караван, опустился под землю, остались на поверхности горбы — шершавые, поросшие шерстью-бурьяном. Верблюды опустились под землю в поисках воды. Об этом рассказывает легенда, которую Анатолий прочитал здесь, в Байконуре. Он отлично знал, когда прибывает корабль с Венеры, но в Байконур прилетел на два дня раньше срока: вдруг корабль придет с опережением графика?.. «Так не бывает», — сказали ему в космопорте и отослали обратно в город: космопорт не место для праздношатающихся. Чтобы как-то сладить со временем и с собой, Анатолий два дня провел в городской библиотеке. Тут и нашел легенду о верблюдах, утонувших в песках. Легенда ему запомнилась.
Племя тогуров уходило от преследовавших его орд Чингисхана. Это было незлобивое племя, предпочитавшее мечам простые кетмени, а боевым коням — овец, дававших шерсть и сытную брынзу. Солнце палило с неба, ветер сушил людям губы и животным глаза; пустыня была огромной, племя тогуров — малым и слабым: из тех, что монгольские воины вырезали от мала до велика. Чтобы выжить, у тогуров был единственный путь — бегство. Старики племени знали секреты, как выращивать дыни, как лечить от чумы, хранили книги с бессмертными стихами Фирдоуси и не хотели, чтобы все это умерло, растоптанное завоевателями. И осуждать беглецов не надо: для многих в те жестокие времена бегство было единственным путем к жизни… Племя уходило навстречу ветру и солнцу и последние капли влаги из бурдюков отдавало детям — своему будущему. Первыми в пустыне погибли овцы, потом буйволы, потом лошади. Стали умирать люди. А пустыня становилась все безнадежнее. Беглецами овладело отчаяние. «Все мы погибнем…» — плакали женщины. И когда от племени осталась горстка людей с десятком верблюдов, старики сказали: «Сбросим поклажу с животных, они отблагодарят нас». Старики были мудрыми и верили в мудрость мира. А миром для них было все: барханы, верблюды, солнце и саксаул. Слабеющими руками люди сбросили с верблюдов шатры и котлы — немудреную утварь — и отпустили поводья.