Страница:
1.1.3. Механика торможения
Вспомним основные этапы кризисных явлений на финансовых рынках. Неприятности на рынке ипотечных облигаций в США начались с прекращением роста цен на недвижимость, которая являлась залогом по выданным банками «субстандартным», т. е. высокорисковым ипотечным кредитам, которые, в свою очередь, служили обеспечением этих облигаций. То есть США столкнулись с понятным и, по сути, рядовым событием – обесценением залогов в результате изменения рыночной конъюнктуры. Прекращение роста и последующее снижение цен на недвижимость, правда, трудно назвать рядовым явлением – в предшествовавшие два десятилетия превалировала тенденция к интенсивному подорожанию соответствующих активов. Вместе с тем постоянный и непрерывный рост цен на недвижимость, равно как и на энергоносители, противоречит законам рынка, так что не предполагать возможности их стабилизации или снижения на каком-то (в том числе ближайшем) этапе не было никаких оснований.
Далее. Поскольку обеспеченные объектами недвижимости облигации, в свою очередь, являлись основанием, на котором базировался ряд финансовых деривативов, а на них еще к тому же выросла целая пирамида так называемых дефолтных свопов – страховок от дефолта в форме обращающихся на рынке ценных бумаг, то столь же естественно, что кризис на рынке ипотечных бумаг не остался локальным возмущением, а привел к дефолту по целому ряду других продуктов, находившихся в портфелях крупных институциональных инвесторов, в том числе сберегательных и пенсионных фондов, инвестиционных компаний и инвестбанков. Остается без ответа вопрос о том, как эти институциональные инвесторы и обслуживавшие их «аналитики» оценивали степень надежности вложений в эти бумаги[3]. Однако то, что обесценение залогов по ипотеке погнало волну дефолтов выплат вдоль длинной цепочки деривативов, представляет собой абсолютно закономерное и предсказуемое явление.
Дальнейший механизм развития кризиса тоже более или менее понятен – большое количество дефолтов по ценным бумагам и, главное, невозможность точно определить, где и в каком объеме заканчивается начавшаяся в секторе ипотечного кредитования цепочка дефолтов, привели к кризису доверия в банковском и, шире, финансовом секторе. Банки не знали наверняка, но могли предполагать, что в балансах их контрагентов на финансовых рынках уже образовались или в ближайшее время должны образоваться гигантские «дыры» из-за плохих активов, поэтому неохотно предоставляли им кредиты, одновременно пытаясь уменьшить возможные убытки через ужесточение условий такого кредитования. Результат – сжатие кредита, ужесточение требований к заемщикам, рост процентов по кредитам практически всем категориям заемщиков.
Вытекающий из вышесказанного рост ставок на межбанковском рынке, к которым, в свою очередь, привязаны выплаты конечных заемщиков по некоторым видам кредитов, привел к ощутимому росту количества дефолтов по кредитам потребительскому сектору, включая карточные кредиты, и корпорациям. Применительно к некоторым категориям заемщиков, особенно домохозяйств, которые и до того, по большому счету, относились к категории малонадежных и, соответственно, не имели возможности перекредитоваться в альтернативном источнике, даже сравнительно небольшое ужесточение условий кредита вело к приостановке текущих выплат по взятым кредитам.
Реализация банками залогов по кредитам, по которым наступал дефолт, вела к падению цен на недвижимость и нестабильности на рынке акций, что еще больше снижало надежность большого количества залогов. На рынке акций заработал порочный круг – продажи акций, находившихся в залоге по дефолтным кредитам, а также вынужденные продажи акций инвесторами, осуществлявшиеся для того, чтобы расплатиться по дорожающим кредитам и другим обязательствам, либо для расчетов с индивидуальными инвесторами, решившими уйти с рынка коллективных инвестиций, вели к падению котировок. Падение же котировок так или иначе усиливало мотивы, побуждавшие значительное количество инвесторов избавляться от дешевеющих бумаг, а также вело к дальнейшему обесценению залогов и, соответственно, к новому увеличению предложения и падению котировок на этих рынках.
В итоге в балансах инвестиционных банков и некоторых других финансовых корпораций, выступавших в роли институциональных инвесторов и отягощенных большим количеством стремительно дешевеющих активов (наиболее яркий пример – страховая группа AIG), образовались огромные «дыры», а способность этих корпораций привлекать средства и выполнять текущие обязательства снизилась до недопустимого уровня. Следствием стали многочисленные обращения с их стороны к государству за финансовой помощью в виде кредитов и вливаний в капитал, череда поглощений, банкротство «Лиман Бразерз» и ряда более мелких финансовых корпораций, а также общее снижение масштабов финансовых инвестиций и массовые сокращения персонала в этой сфере. Очевидно, что все эти волны потрясений в финансовом секторе логично вытекали одна из другой, разворачивая спираль крупномасштабного кризиса.
Наконец, и то, что подобная турбулентность в финансовом секторе усугубила негативные настроения в производственном секторе, также объяснимо и вполне логично. Действительно, в результате кризиса в финансовом секторе произошло ужесточение условий доступа производственных корпораций к кредитным ресурсам и резкое ограничение возможностей привлечения средств через инструменты фондового рынка. С другой стороны, после «сдутия» огромного количества финансовых активов, прямо или опосредованно принадлежавших физическим лицам, ожидаемым образом произошло снижение потребительского спроса, причем только в США масштабы снижения измерялись триллионами долларов.
В результате экономика сначала США, а затем и Европы столкнулась одновременно и со снижением совокупного спроса, главным образом за счет падения потребительского спроса со стороны домохозяйств, и с существенным осложнением процесса привлечения дополнительных средств корпоративным сектором. В таких условиях снижение общей хозяйственной активности и соответственно вступление развитых экономик в фазу рецессии было естественным и неотвратимым следствием всего происходящего.
Таким образом, негативное воздействие неурядиц в финансовом секторе на остальную экономику было неизбежно – непредсказуемыми могли быть лишь масштабы и отраслевая направленность такого воздействия, но само воздействие было предопределено на 100 %.
Сложнее дело обстоит с вопросом о ценах на сырье и энергию. Действительно, падение цен на мировых сырьевых и энергетических рынках началось еще до того, как финансовый кризис в США и Европе принял острую форму. Соответственно снижение мировых цен на нефть и другие энергоносители, на металлы и химическую продукцию, некоторые другие виды продукции первичного сектора не было исключительно следствием нестабильности на финансовых рынках, а было обусловлено и иными причинами, в частности цикличностью ценовой конъюнктуры на сырьевых рынках. Да и рост относительной значимости спекулятивных сделок на этих рынках, в первую очередь масштабное увеличение сделок с нефтяными фьючерсами, загнавших цены на нефть на немыслимую высоту, делал столь же масштабное падение этих цен вопросом относительно близкого времени. Однако на определенном этапе развития кризиса движение цен на нефть и промышленное сырье оказалось тесно увязанным с ожиданием рецессии в промышленном секторе как развитых стран, так и экспортно ориентированных экономик в развивающемся мире.
Падение цен на сырье и энергоносители негативным образом сказалось на финансовом положении стран, в которых добывающие отрасли составляют либо основу, либо просто достаточно большую часть экономики и налогооблагаемой базы, обеспечивающую существенную часть занятости, государственных доходов и экспортной выручки. Из сравнительно крупных экономик к этой категории, безусловно, относятся Россия, Бразилия, ЮАР, Австралия и некоторые другие, в том числе, в определенной степени, Канада и Норвегия. Однако можно предположить, что в целом для развитой части мира этот фактор сыграл скорее положительную роль, а в общей картине глобального кризиса он сыграл неоднозначную, но в целом не слишком значительную роль.
Возвращаясь же к теме кризисных явлений в экономике США и Европы, нельзя не согласиться, что их эпицентром и центральным моментом была неурегулированность проблемы крупных «плохих» долгов и сомнительных с точки зрения средне– и долгосрочной перспективы финансовых активов. Не случайно именно этот вопрос, наряду с мерами по стимулированию спроса, оказался главным вопросом экономической повестки дня в США после прихода в Белый дом 2008 г. новой президентской администрации, и именно он оставался темой большинства дискуссий в экспертном сообществе по поводу будущего мировой экономики в кратко– и среднесрочной перспективе.
Более того, даже в долгосрочном плане будущее мировой капиталистической экономики многие связывают (и мне представляется, не без оснований) с проблемой долгов, роль которых в развитых экономиках все последние десятилетия беспрецедентно быстро росла как количественно, так и качественно. У многих, в том числе и у меня, создается впечатление, что на каком-то этапе масштабы долговой экономики, в первую очередь в сравнении с масштабами деятельности в реальном секторе, достигли такого уровня, что поставили под угрозу устойчивость развития мировой экономики. Собственно говоря, угрозой становится даже не столько масштабность этой долговой экономики, сколько ее фактическая неподконтрольность хозяйственным регуляторам и открывающиеся в связи с этим громадные возможности для злоупотреблений. Впрочем, это уже отдельная тема, которая будет подробнее затронута в другом месте, но что она должна быть предметом пристального внимания и обсуждения – в этом нет никаких сомнений.
Далее. Поскольку обеспеченные объектами недвижимости облигации, в свою очередь, являлись основанием, на котором базировался ряд финансовых деривативов, а на них еще к тому же выросла целая пирамида так называемых дефолтных свопов – страховок от дефолта в форме обращающихся на рынке ценных бумаг, то столь же естественно, что кризис на рынке ипотечных бумаг не остался локальным возмущением, а привел к дефолту по целому ряду других продуктов, находившихся в портфелях крупных институциональных инвесторов, в том числе сберегательных и пенсионных фондов, инвестиционных компаний и инвестбанков. Остается без ответа вопрос о том, как эти институциональные инвесторы и обслуживавшие их «аналитики» оценивали степень надежности вложений в эти бумаги[3]. Однако то, что обесценение залогов по ипотеке погнало волну дефолтов выплат вдоль длинной цепочки деривативов, представляет собой абсолютно закономерное и предсказуемое явление.
Дальнейший механизм развития кризиса тоже более или менее понятен – большое количество дефолтов по ценным бумагам и, главное, невозможность точно определить, где и в каком объеме заканчивается начавшаяся в секторе ипотечного кредитования цепочка дефолтов, привели к кризису доверия в банковском и, шире, финансовом секторе. Банки не знали наверняка, но могли предполагать, что в балансах их контрагентов на финансовых рынках уже образовались или в ближайшее время должны образоваться гигантские «дыры» из-за плохих активов, поэтому неохотно предоставляли им кредиты, одновременно пытаясь уменьшить возможные убытки через ужесточение условий такого кредитования. Результат – сжатие кредита, ужесточение требований к заемщикам, рост процентов по кредитам практически всем категориям заемщиков.
Вытекающий из вышесказанного рост ставок на межбанковском рынке, к которым, в свою очередь, привязаны выплаты конечных заемщиков по некоторым видам кредитов, привел к ощутимому росту количества дефолтов по кредитам потребительскому сектору, включая карточные кредиты, и корпорациям. Применительно к некоторым категориям заемщиков, особенно домохозяйств, которые и до того, по большому счету, относились к категории малонадежных и, соответственно, не имели возможности перекредитоваться в альтернативном источнике, даже сравнительно небольшое ужесточение условий кредита вело к приостановке текущих выплат по взятым кредитам.
Реализация банками залогов по кредитам, по которым наступал дефолт, вела к падению цен на недвижимость и нестабильности на рынке акций, что еще больше снижало надежность большого количества залогов. На рынке акций заработал порочный круг – продажи акций, находившихся в залоге по дефолтным кредитам, а также вынужденные продажи акций инвесторами, осуществлявшиеся для того, чтобы расплатиться по дорожающим кредитам и другим обязательствам, либо для расчетов с индивидуальными инвесторами, решившими уйти с рынка коллективных инвестиций, вели к падению котировок. Падение же котировок так или иначе усиливало мотивы, побуждавшие значительное количество инвесторов избавляться от дешевеющих бумаг, а также вело к дальнейшему обесценению залогов и, соответственно, к новому увеличению предложения и падению котировок на этих рынках.
В итоге в балансах инвестиционных банков и некоторых других финансовых корпораций, выступавших в роли институциональных инвесторов и отягощенных большим количеством стремительно дешевеющих активов (наиболее яркий пример – страховая группа AIG), образовались огромные «дыры», а способность этих корпораций привлекать средства и выполнять текущие обязательства снизилась до недопустимого уровня. Следствием стали многочисленные обращения с их стороны к государству за финансовой помощью в виде кредитов и вливаний в капитал, череда поглощений, банкротство «Лиман Бразерз» и ряда более мелких финансовых корпораций, а также общее снижение масштабов финансовых инвестиций и массовые сокращения персонала в этой сфере. Очевидно, что все эти волны потрясений в финансовом секторе логично вытекали одна из другой, разворачивая спираль крупномасштабного кризиса.
Наконец, и то, что подобная турбулентность в финансовом секторе усугубила негативные настроения в производственном секторе, также объяснимо и вполне логично. Действительно, в результате кризиса в финансовом секторе произошло ужесточение условий доступа производственных корпораций к кредитным ресурсам и резкое ограничение возможностей привлечения средств через инструменты фондового рынка. С другой стороны, после «сдутия» огромного количества финансовых активов, прямо или опосредованно принадлежавших физическим лицам, ожидаемым образом произошло снижение потребительского спроса, причем только в США масштабы снижения измерялись триллионами долларов.
В результате экономика сначала США, а затем и Европы столкнулась одновременно и со снижением совокупного спроса, главным образом за счет падения потребительского спроса со стороны домохозяйств, и с существенным осложнением процесса привлечения дополнительных средств корпоративным сектором. В таких условиях снижение общей хозяйственной активности и соответственно вступление развитых экономик в фазу рецессии было естественным и неотвратимым следствием всего происходящего.
Таким образом, негативное воздействие неурядиц в финансовом секторе на остальную экономику было неизбежно – непредсказуемыми могли быть лишь масштабы и отраслевая направленность такого воздействия, но само воздействие было предопределено на 100 %.
Сложнее дело обстоит с вопросом о ценах на сырье и энергию. Действительно, падение цен на мировых сырьевых и энергетических рынках началось еще до того, как финансовый кризис в США и Европе принял острую форму. Соответственно снижение мировых цен на нефть и другие энергоносители, на металлы и химическую продукцию, некоторые другие виды продукции первичного сектора не было исключительно следствием нестабильности на финансовых рынках, а было обусловлено и иными причинами, в частности цикличностью ценовой конъюнктуры на сырьевых рынках. Да и рост относительной значимости спекулятивных сделок на этих рынках, в первую очередь масштабное увеличение сделок с нефтяными фьючерсами, загнавших цены на нефть на немыслимую высоту, делал столь же масштабное падение этих цен вопросом относительно близкого времени. Однако на определенном этапе развития кризиса движение цен на нефть и промышленное сырье оказалось тесно увязанным с ожиданием рецессии в промышленном секторе как развитых стран, так и экспортно ориентированных экономик в развивающемся мире.
Падение цен на сырье и энергоносители негативным образом сказалось на финансовом положении стран, в которых добывающие отрасли составляют либо основу, либо просто достаточно большую часть экономики и налогооблагаемой базы, обеспечивающую существенную часть занятости, государственных доходов и экспортной выручки. Из сравнительно крупных экономик к этой категории, безусловно, относятся Россия, Бразилия, ЮАР, Австралия и некоторые другие, в том числе, в определенной степени, Канада и Норвегия. Однако можно предположить, что в целом для развитой части мира этот фактор сыграл скорее положительную роль, а в общей картине глобального кризиса он сыграл неоднозначную, но в целом не слишком значительную роль.
Возвращаясь же к теме кризисных явлений в экономике США и Европы, нельзя не согласиться, что их эпицентром и центральным моментом была неурегулированность проблемы крупных «плохих» долгов и сомнительных с точки зрения средне– и долгосрочной перспективы финансовых активов. Не случайно именно этот вопрос, наряду с мерами по стимулированию спроса, оказался главным вопросом экономической повестки дня в США после прихода в Белый дом 2008 г. новой президентской администрации, и именно он оставался темой большинства дискуссий в экспертном сообществе по поводу будущего мировой экономики в кратко– и среднесрочной перспективе.
Более того, даже в долгосрочном плане будущее мировой капиталистической экономики многие связывают (и мне представляется, не без оснований) с проблемой долгов, роль которых в развитых экономиках все последние десятилетия беспрецедентно быстро росла как количественно, так и качественно. У многих, в том числе и у меня, создается впечатление, что на каком-то этапе масштабы долговой экономики, в первую очередь в сравнении с масштабами деятельности в реальном секторе, достигли такого уровня, что поставили под угрозу устойчивость развития мировой экономики. Собственно говоря, угрозой становится даже не столько масштабность этой долговой экономики, сколько ее фактическая неподконтрольность хозяйственным регуляторам и открывающиеся в связи с этим громадные возможности для злоупотреблений. Впрочем, это уже отдельная тема, которая будет подробнее затронута в другом месте, но что она должна быть предметом пристального внимания и обсуждения – в этом нет никаких сомнений.
1.1.4. Хорошо известные причины
Впрочем, что касается внешней, событийной части глобального экономического кризиса конца «нулевых», вряд ли есть смысл углубляться в ее описание. Многочисленные частные аспекты разворачивающегося масштабного процесса уже подробно описаны его непосредственными участниками, и взгляд наблюдателя со стороны вряд ли может сколько-нибудь существенно дополнить общую картину. Более того, постоянные обращения к деталям механизма текущих финансовых неурядиц, как мне кажется, скорее сыграли на руку тем, кто хотел бы отвлечь взгляд общества от сути происходящего. Подробные публичные обсуждения и споры о том, кто именно и насколько пострадал; какие именно инструменты сыграли в этом процессе ту или иную роль; кому и в какой степени следует оказать помощь – все это, на самом деле, лишь затуманивало главное – вопрос о природе и основе этого кризиса.
В этом главном вопросе содержится ряд очень существенных моментов, которые во многом остались за рамками обсуждения. Именно к этим моментам я хотел привлечь больше внимания, которого они, на мой взгляд, заслуживают.
Количество различных трактовок мирового экономического кризиса переваливает за десяток. Однако большинство аналитиков считает проблему для себя в целом понятной: согласно преобладающему мнению, он представлял собой сочетание действия традиционных циклических факторов и некоторых специфических явлений в финансовом секторе в развитых экономиках, главным образом в США.
С такой оценкой, безусловно, следует согласиться, если ограничиться анализом непосредственных факторов, приведших к кризису или, во всяком случае, если не пытаться понять их причину и не рассматривать кризис в более широком историческом контексте. При таком узкопрофессиональном взгляде действительно в первую очередь внимание останавливается именно на этих двух группах обстоятельств, а именно: 1) присущем рыночной экономике регулярном возникновении ценовых и иных диспропорций, связанных с несовершенством механизмов взаимодействия между спросом и предложением, механизма оценки ресурсов и активов и т. д., и 2) различного рода отклонениях, порождаемых отрывом активности финансового сектора от ситуации в так называемой «реальной экономике».
В том, что касается первой группы факторов, последний по времени кризис не принес с собой ничего нового по сравнению с тем, что, так или иначе, в той или иной форме уже имело место в предшествовавшие ему несколько десятилетий. В основе цикличности конъюнктуры в этот период лежали в первую очередь диспропорции, связанные с высокой степенью инерционности сигналов, идущих субъектам экономики со стороны потребителей в форме спроса на те или иные виды активов и ресурсов. Эта инерционность в сочетании с неизбежными попутными искажениями дезориентирует предложение ресурсов и вносит существенные искажения в логику ценообразования.
В частности, в экономике неизбежно присутствует несинхронность движения, с одной стороны, конечного спроса, который по своей природе динамичен и с трудом поддается прогнозированию, и, с другой стороны, спроса промежуточного, определяющего движение капитала в сторону увеличения предложения тех или иных видов ресурсов. Сам конечный спрос, в свою очередь, дезориентируется колебаниями цен на те или иные виды ресурсов, отражающими динамику промежуточного спроса и не связанными с реальными издержками их предложения. Большой элемент неопределенности вносит также слабая предсказуемость востребованности тех или иных активов в качестве средства сбережения и накопления.
Первоначально появление неверных ценовых сигналов и являющиеся их результатом диспропорции чаще всего связаны с такими естественными для рыночной экономики вещами, как недоступность для экономических субъектов полной и достоверной информации, стихийность переменных психологических факторов, непредсказуемость технологических изменений и др. В дальнейшем, однако, они усиливаются спекулятивными перемещениями краткосрочного капитала в те сферы, где ожидается быстрый рост цен на реальные и основанные на них финансовые активы. Ожидания ведут к новым ложным сигналам и, соответственно, складыванию нереалистичных ценовых пропорций.
Все это приводит к тому, что в системе цен неизбежно накапливаются диспропорции, ведущие к неверным или необоснованным инвестиционным решениям и неэффективности использования имеющихся ресурсов. Когда таких диспропорций становится достаточно много, происходит одновременная коррекция рыночных оценок большого количества переоцененных активов (которую часто образно называют «сдутием пузырей») и мы сталкиваемся с явлением, которое привычно ассоциируется со словами «экономический кризис».
Следствием его, как правило, является установление новых ценовых пропорций и одновременно масштабное перераспределение активов и ресурсов между экономическими субъектами. Наиболее явно такое перераспределение происходит в форме банкротств, слияний и поглощений, хотя и не ограничивается ими. Так, например, обычным явлением в период кризиса является (или, по крайней мере, до сих пор было) снижение стоимости инвестиционных активов (в первую очередь инвестиционных ценных бумаг и недвижимости) и возрастающая ценность денежной ликвидности, т. е., по сути, перераспределение собственности от пассивных сберегателей к активным предпринимателям.
В принципе, флуктуации такого рода являются естественными и неизбежными и, с известными оговорками, полезными для экономики. В силу этого искусственное препятствование коррекции диспропорций ведет к их накоплению, общему снижению эффективности и в конечном счете к тому, что неизбежная коррекция принимает более разрушительные формы. С этой точки зрения антициклическая экономическая политика – вещь, безусловно, полезная, но обоюдоострая. В той мере, в которой она сглаживает неизбежные колебания, ее воздействие на экономику и социальные процессы может считаться позитивным. Однако в случае, если она начинает мешать своевременной коррекции цен и распределения ресурсов, ее роль в долгосрочной перспективе может оказаться скорее вредной, чем полезной, а ее воздействие на экономику – разбалансирующим.
Все вышесказанное в полной мере применимо к кризису 2007–2009 гг. То, что к концу прошлого десятилетия в экономике развитых стран, равно как и в мировой экономике в целом, накопилось немалое количество «пузырей» – очевидно переоцененных видов активов – считается почти аксиомой. Бесспорно и то, что вызванная финансовым кризисом рецессия, в числе прочего, позволила хотя бы на время убрать эти пузыри, снизив в среднесрочной перспективе рыночные цены соответствующих активов. То есть частичная обусловленность последнего кризиса циклическими факторами налицо.
Соответственно в той части кризиса, в которой он привел к коррекции ценовых соотношений, он был не только невреден для мировой экономики, но даже необходим. Более того, для мировой экономики было бы даже лучше, если бы он наступил раньше, когда диспропорции, подлежащие снятию, были менее масштабными.
На самом деле тот факт, что почти десять лет, предшествовавших 2008 г., были беспрецедентно благоприятными с точки зрения конъюнктуры мировой экономики, во многом ослабил спросовые ограничения, что позволило ценам на некоторые виды активов и ресурсов «улететь» вверх настолько, что их закономерная коррекция неизбежно сопровождалась весьма болезненными последствиями. Естественно, здесь речь идет уже не только о кризисе в финансовом секторе, в том числе и о чрезмерной капитализации банков и других финансовых учреждений, но и, в большей степени, о накапливавшемся в течение нескольких лет перегреве целого ряда рынков, в том числе рынка недвижимости в развитых странах, мировых рынков нефти и металлов, ряда других биржевых товаров.
В этом главном вопросе содержится ряд очень существенных моментов, которые во многом остались за рамками обсуждения. Именно к этим моментам я хотел привлечь больше внимания, которого они, на мой взгляд, заслуживают.
Количество различных трактовок мирового экономического кризиса переваливает за десяток. Однако большинство аналитиков считает проблему для себя в целом понятной: согласно преобладающему мнению, он представлял собой сочетание действия традиционных циклических факторов и некоторых специфических явлений в финансовом секторе в развитых экономиках, главным образом в США.
С такой оценкой, безусловно, следует согласиться, если ограничиться анализом непосредственных факторов, приведших к кризису или, во всяком случае, если не пытаться понять их причину и не рассматривать кризис в более широком историческом контексте. При таком узкопрофессиональном взгляде действительно в первую очередь внимание останавливается именно на этих двух группах обстоятельств, а именно: 1) присущем рыночной экономике регулярном возникновении ценовых и иных диспропорций, связанных с несовершенством механизмов взаимодействия между спросом и предложением, механизма оценки ресурсов и активов и т. д., и 2) различного рода отклонениях, порождаемых отрывом активности финансового сектора от ситуации в так называемой «реальной экономике».
В том, что касается первой группы факторов, последний по времени кризис не принес с собой ничего нового по сравнению с тем, что, так или иначе, в той или иной форме уже имело место в предшествовавшие ему несколько десятилетий. В основе цикличности конъюнктуры в этот период лежали в первую очередь диспропорции, связанные с высокой степенью инерционности сигналов, идущих субъектам экономики со стороны потребителей в форме спроса на те или иные виды активов и ресурсов. Эта инерционность в сочетании с неизбежными попутными искажениями дезориентирует предложение ресурсов и вносит существенные искажения в логику ценообразования.
В частности, в экономике неизбежно присутствует несинхронность движения, с одной стороны, конечного спроса, который по своей природе динамичен и с трудом поддается прогнозированию, и, с другой стороны, спроса промежуточного, определяющего движение капитала в сторону увеличения предложения тех или иных видов ресурсов. Сам конечный спрос, в свою очередь, дезориентируется колебаниями цен на те или иные виды ресурсов, отражающими динамику промежуточного спроса и не связанными с реальными издержками их предложения. Большой элемент неопределенности вносит также слабая предсказуемость востребованности тех или иных активов в качестве средства сбережения и накопления.
Первоначально появление неверных ценовых сигналов и являющиеся их результатом диспропорции чаще всего связаны с такими естественными для рыночной экономики вещами, как недоступность для экономических субъектов полной и достоверной информации, стихийность переменных психологических факторов, непредсказуемость технологических изменений и др. В дальнейшем, однако, они усиливаются спекулятивными перемещениями краткосрочного капитала в те сферы, где ожидается быстрый рост цен на реальные и основанные на них финансовые активы. Ожидания ведут к новым ложным сигналам и, соответственно, складыванию нереалистичных ценовых пропорций.
Все это приводит к тому, что в системе цен неизбежно накапливаются диспропорции, ведущие к неверным или необоснованным инвестиционным решениям и неэффективности использования имеющихся ресурсов. Когда таких диспропорций становится достаточно много, происходит одновременная коррекция рыночных оценок большого количества переоцененных активов (которую часто образно называют «сдутием пузырей») и мы сталкиваемся с явлением, которое привычно ассоциируется со словами «экономический кризис».
Следствием его, как правило, является установление новых ценовых пропорций и одновременно масштабное перераспределение активов и ресурсов между экономическими субъектами. Наиболее явно такое перераспределение происходит в форме банкротств, слияний и поглощений, хотя и не ограничивается ими. Так, например, обычным явлением в период кризиса является (или, по крайней мере, до сих пор было) снижение стоимости инвестиционных активов (в первую очередь инвестиционных ценных бумаг и недвижимости) и возрастающая ценность денежной ликвидности, т. е., по сути, перераспределение собственности от пассивных сберегателей к активным предпринимателям.
В принципе, флуктуации такого рода являются естественными и неизбежными и, с известными оговорками, полезными для экономики. В силу этого искусственное препятствование коррекции диспропорций ведет к их накоплению, общему снижению эффективности и в конечном счете к тому, что неизбежная коррекция принимает более разрушительные формы. С этой точки зрения антициклическая экономическая политика – вещь, безусловно, полезная, но обоюдоострая. В той мере, в которой она сглаживает неизбежные колебания, ее воздействие на экономику и социальные процессы может считаться позитивным. Однако в случае, если она начинает мешать своевременной коррекции цен и распределения ресурсов, ее роль в долгосрочной перспективе может оказаться скорее вредной, чем полезной, а ее воздействие на экономику – разбалансирующим.
Все вышесказанное в полной мере применимо к кризису 2007–2009 гг. То, что к концу прошлого десятилетия в экономике развитых стран, равно как и в мировой экономике в целом, накопилось немалое количество «пузырей» – очевидно переоцененных видов активов – считается почти аксиомой. Бесспорно и то, что вызванная финансовым кризисом рецессия, в числе прочего, позволила хотя бы на время убрать эти пузыри, снизив в среднесрочной перспективе рыночные цены соответствующих активов. То есть частичная обусловленность последнего кризиса циклическими факторами налицо.
Соответственно в той части кризиса, в которой он привел к коррекции ценовых соотношений, он был не только невреден для мировой экономики, но даже необходим. Более того, для мировой экономики было бы даже лучше, если бы он наступил раньше, когда диспропорции, подлежащие снятию, были менее масштабными.
На самом деле тот факт, что почти десять лет, предшествовавших 2008 г., были беспрецедентно благоприятными с точки зрения конъюнктуры мировой экономики, во многом ослабил спросовые ограничения, что позволило ценам на некоторые виды активов и ресурсов «улететь» вверх настолько, что их закономерная коррекция неизбежно сопровождалась весьма болезненными последствиями. Естественно, здесь речь идет уже не только о кризисе в финансовом секторе, в том числе и о чрезмерной капитализации банков и других финансовых учреждений, но и, в большей степени, о накапливавшемся в течение нескольких лет перегреве целого ряда рынков, в том числе рынка недвижимости в развитых странах, мировых рынков нефти и металлов, ряда других биржевых товаров.
1.1.5. Правительства расслабились
Более того, относительное благополучие для мировой экономики предшествовавшего десятилетия породило и еще одно следствие, имеющее прямое отношение к произошедшему кризису. А именно: оно «расслабило» правительства ведущих экономических держав, породив иллюзию усилившихся возможностей саморегулирования экономик. Фактически правительства развитых стран, и прежде всего США, пренебрегли правилом, заключающимся в том, что риск, который берет на себя один индивидуальный хозяйствующий агент, – это, безусловно, его личная ответственность, однако риски, принимаемые большинством или хотя значимой частью таких агентов, – это уже ответственность правительства в лице его регулирующих органов.
В этом случае, так же как и в случае с ростом цен, индивидуальные интересы каждого экономического агента толкают его к действиям, которые в итоге наносят ущерб интересам всех в совокупности и каждого в отдельности. Точно так же как индивидуальные повышения цен ведут к противоречащей общим интересам гонке цен и издержек, повышение порогов риска отдельными игроками в гонке за растущей прибылью ведет к истощению запаса прочности системы в целом. И точно так же как задача борьбы с инфляцией может быть выполнена только публичными регуляторами, стоящими над интересами отдельных экономических субъектов, поддержание условий для стабильности финансовой и, шире, хозяйственной системы может быть выполнено только государством.
На деле же естественная для любого ответственного правительства в современном государстве функция контроля за степенью хозяйственных рисков в частном секторе в последние десятилетия была легкомысленно забыта. Кто-то явно, кто-то неявно, но в итоге все принимали в качестве посылки тезис о том, что рыночные агенты научились самостоятельно, без участия и вмешательства правительства регулировать уровень принимаемых ими хозяйственных рисков в тех секторах, в которых они действуют[4].
Отсюда и стремление дерегулировать финансовые рынки, которое было особенно заметно в Соединенных Штатах. Как известно, крупной вехой в этом процессе стало принятие дерегуляционного «закона Грэма – Лича – Блайли», отменившего действие «закона Гласа – Стиголла», которым еще в 1930-е годы инвестиционные и коммерческие банки были жестко разделены. Линию на минимизацию регулирования продолжало и экономическое крыло администрации Дж. Буша, никак не препятствовавшее массовой выдаче кредитов сомнительным заемщикам и беспрецедентному росту рынка финансовых деривативов, который фактически никем не регулировался[5].
Однако никакого стихийного формирования механизмов автоматического снижения различных хозяйственных рисков через саморегулирование, на что публично возлагались большие надежды, на самом деле не происходило. Риски не снижались, и уж тем более, никуда не исчезали, а лишь перекладывались с одних объектов на другие. В ряде моментов, как в случае с уже упоминавшимися «дефолтными свопами», происходило (по крайней мере, на первый взгляд) распределение рисков между более широким кругом субъектов. Однако в любом случае риски не только сохранялись – они даже возрастали, поскольку, становясь в значительной степени скрытыми и неявными, провоцировали неосторожные, необдуманные инвестиции в финансовые активы. В целом произошло тотальное возрастание рисков в экономике.
Таким образом, не что иное, как самоуверенность правительств ведущих западных экономик, их пассивность и привели в конечном счете к ситуации, когда риски в частном секторе уже после начала кризиса пришлось «отлавливать» и переводить на государство путем выкупа «плохих активов», путем прямой или косвенной национализации кредитных учреждений, приобретения в государственную либо квазигосударственную собственность акций проблемных промышленных компаний и т. д.
В этом случае, так же как и в случае с ростом цен, индивидуальные интересы каждого экономического агента толкают его к действиям, которые в итоге наносят ущерб интересам всех в совокупности и каждого в отдельности. Точно так же как индивидуальные повышения цен ведут к противоречащей общим интересам гонке цен и издержек, повышение порогов риска отдельными игроками в гонке за растущей прибылью ведет к истощению запаса прочности системы в целом. И точно так же как задача борьбы с инфляцией может быть выполнена только публичными регуляторами, стоящими над интересами отдельных экономических субъектов, поддержание условий для стабильности финансовой и, шире, хозяйственной системы может быть выполнено только государством.
На деле же естественная для любого ответственного правительства в современном государстве функция контроля за степенью хозяйственных рисков в частном секторе в последние десятилетия была легкомысленно забыта. Кто-то явно, кто-то неявно, но в итоге все принимали в качестве посылки тезис о том, что рыночные агенты научились самостоятельно, без участия и вмешательства правительства регулировать уровень принимаемых ими хозяйственных рисков в тех секторах, в которых они действуют[4].
Отсюда и стремление дерегулировать финансовые рынки, которое было особенно заметно в Соединенных Штатах. Как известно, крупной вехой в этом процессе стало принятие дерегуляционного «закона Грэма – Лича – Блайли», отменившего действие «закона Гласа – Стиголла», которым еще в 1930-е годы инвестиционные и коммерческие банки были жестко разделены. Линию на минимизацию регулирования продолжало и экономическое крыло администрации Дж. Буша, никак не препятствовавшее массовой выдаче кредитов сомнительным заемщикам и беспрецедентному росту рынка финансовых деривативов, который фактически никем не регулировался[5].
Однако никакого стихийного формирования механизмов автоматического снижения различных хозяйственных рисков через саморегулирование, на что публично возлагались большие надежды, на самом деле не происходило. Риски не снижались, и уж тем более, никуда не исчезали, а лишь перекладывались с одних объектов на другие. В ряде моментов, как в случае с уже упоминавшимися «дефолтными свопами», происходило (по крайней мере, на первый взгляд) распределение рисков между более широким кругом субъектов. Однако в любом случае риски не только сохранялись – они даже возрастали, поскольку, становясь в значительной степени скрытыми и неявными, провоцировали неосторожные, необдуманные инвестиции в финансовые активы. В целом произошло тотальное возрастание рисков в экономике.
Таким образом, не что иное, как самоуверенность правительств ведущих западных экономик, их пассивность и привели в конечном счете к ситуации, когда риски в частном секторе уже после начала кризиса пришлось «отлавливать» и переводить на государство путем выкупа «плохих активов», путем прямой или косвенной национализации кредитных учреждений, приобретения в государственную либо квазигосударственную собственность акций проблемных промышленных компаний и т. д.
1.1.6. Что нового?
Тем не менее, как уже было сказано, характер и причины кризиса конца «нулевых» нельзя свести к традиционным циклическим факторам. Другой его стороной, или составляющей, были искажения и сбои, накопившиеся в собственно финансовом секторе. Ни для кого не секрет, что кризис 2007–2009 гг. в очень значительной степени был порожден либо тесно связан с проблемами, истоки которых коренятся в поведении экономических агентов, действующих в этой сфере, и которые лишь отчасти были обусловлены непредсказуемыми колебаниями спроса, недостатком информации или другими упомянутыми выше факторами.
Одной из таких проблем, в частности, явился кризис на американском рынке ипотечных кредитов непервоклассным (subprime) заемщикам («субстандартных заемов») и многочисленных производных от них финансовых деривативов – сюжет, с которого, собственно говоря, и началась история глобального кризиса. К этой же группе проблем относятся и крах (в той или иной форме) ведущих глобальных инвестиционных банков, и фактическое банкротство финансовых систем ряда малых европейских стран.
Поскольку перечисленные проблемы не были связаны, во всяком случае напрямую, с несовершенствами механизмов, обеспечивающих макроэкономическое равновесие, то их следует считать совершенно отдельной причиной (и аспектом) финансового и экономического кризиса 2007–2009 гг. Обладая своими собственными предысторией и причинами, эти проблемы частично наслоились на циклические факторы, частично – спровоцировали их проявление в том объеме, в котором мы их реально наблюдали.
Так, кризис на финансовых рынках, связанный с резким падением стоимости инвестиционных портфелей, в которых присутствовали бумаги, так или иначе опиравшиеся на секьюритизированные ипотечные кредиты, привел к потере уверенности в прочности положения довольно большого количества финансовых институтов среди инвесторов и самих финансистов. Это вылилось в кризис доверия и, как следствие, в ужесточение условий кредитования и сокращение его объемов как на межбанковском рынке, так и в отношении нефинансового сектора. Последнее, в свою очередь, стало причиной резкого ухудшения финансового положения многих компаний реального сектора, чему, с другой стороны, способствовало снижение потребительского спроса, в первую очередь на относительно дорогие товары длительного пользования.
Одной из таких проблем, в частности, явился кризис на американском рынке ипотечных кредитов непервоклассным (subprime) заемщикам («субстандартных заемов») и многочисленных производных от них финансовых деривативов – сюжет, с которого, собственно говоря, и началась история глобального кризиса. К этой же группе проблем относятся и крах (в той или иной форме) ведущих глобальных инвестиционных банков, и фактическое банкротство финансовых систем ряда малых европейских стран.
Поскольку перечисленные проблемы не были связаны, во всяком случае напрямую, с несовершенствами механизмов, обеспечивающих макроэкономическое равновесие, то их следует считать совершенно отдельной причиной (и аспектом) финансового и экономического кризиса 2007–2009 гг. Обладая своими собственными предысторией и причинами, эти проблемы частично наслоились на циклические факторы, частично – спровоцировали их проявление в том объеме, в котором мы их реально наблюдали.
Так, кризис на финансовых рынках, связанный с резким падением стоимости инвестиционных портфелей, в которых присутствовали бумаги, так или иначе опиравшиеся на секьюритизированные ипотечные кредиты, привел к потере уверенности в прочности положения довольно большого количества финансовых институтов среди инвесторов и самих финансистов. Это вылилось в кризис доверия и, как следствие, в ужесточение условий кредитования и сокращение его объемов как на межбанковском рынке, так и в отношении нефинансового сектора. Последнее, в свою очередь, стало причиной резкого ухудшения финансового положения многих компаний реального сектора, чему, с другой стороны, способствовало снижение потребительского спроса, в первую очередь на относительно дорогие товары длительного пользования.