Страница:
Эта жестокая, но соблазнительная мысль сменилась другой - что такого
аккуратного солдата, как Банников, трудно застать врасплох. Однако Цапля
хотел попытаться. У него была надежда, что Банников уснул или задремал, в
крайнем же случае ефрейтор решил тихонько подползти к нему сзади, сразу
выхватить из винтовки затвор и убежать. К тому же сильный, гудящий ветер,
наверное, заглушил бы шаги и шорох. Окончательно взбудораженный
возможностью интересного развлечения, Цапля уже представлял хохот
разводящего и растерянность Банникова, когда он заметит свою оплошность и
увидит, что затвора нет. Такие шутки часто выкидываются солдатами, и Цапля
однажды уже с успехом проделал это.
Он вернулся в караулку, торопливо скинул летнюю рубашку с погонами и
остался в темной, бумазейной. Фуражки он не надел потому, что она была тоже
белая, парусиновая, и вышел за дверь. Белая рубаха часового смутно маячила
в том же самом месте. Цапля осторожно, на цыпочках, затаив дыхание, прошел
несколько шагов по направлению к пороховому складу, потом лег на живот и
стал тихо ползти к углу здания, где, опираясь на пожарную кадку с водой,
спиной к нему стоял Банников. Холодная, мокрая трава задевала и колола лицо
Цапли, колола руки, а он, подползая все ближе и разглядев внимательнее позу
часового, окончательно уверился в успехе своего предприятия и пополз
энергичнее, тяжело раздвигая неуклюжим, коротким телом слабо шуршащую
траву.
Теперь между ним и Банниковым оставалось пять-шесть шагов расстояния.
Из-за высокой кадки Цапле виднелся белый чехол фуражки и темный силуэт
плеч. Тонкое черное острие штыка шевелилось рядом с головой, как раз с
левой стороны, с которой приближался Цапля. Улыбаясь в темноте, ефрейтор
приостановился, рассматривая кадку и соображая, заползти ли совсем с левой
стороны к Банникову, или сзади, из-за кадки, протянуть руку и нащупать
затвор ружья.
Часовой тихо напевал какую-то заунывную песню и медленно покачивал
головой из стороны в сторону. Цапля решил выползти из-за кадки, сообразив,
что, пожалуй, из-за нее рукой ружья не достать. Он стал подыматься на
четвереньки, подбирая ноги, и вдруг прижался к земле всем телом, как пласт.
Банников зашевелился. Ему надоело стоять на одном месте, слипались глаза.
Стараясь прогнать тягостное оцепенение, он поднял ружье, потоптался немного
и медленными, мерными шагами двинулся в сторону Цапли.
Ефрейтор совсем прирос к земле, зарывая лицо в траву. Он лежал шагах в
трех от стены здания, мысленно ругая Банникова и досадуя на свою
неловкость. И в то мгновение, когда он хотел незаметно двинуться в сторону,
Банников задел ногой о его сапог, почувствовал живую упругость
человеческого тела и испуганно остановился.
Тишина вдруг сделалась зловещей и хитрой, со звоном бросилась в уши,
ударила в сердце. Десятки различных мыслей, нелепых и смутных, разбежались
в голове Банникова, как стая рыб. Вздрагивая, как струна, он взял ружье
наперевес, осторожно склонился, разглядывая траву, и еще более испугался,
различив немые очертания притаившегося человека. Что-то уперлось ему в
грудь, сжало кольцом горло, завертелось в глазах.
- Кто тут? Встань! - с отчаянием сказал он нетвердым голосом,
судорожно стискивая руками ложе ружья. - Эй!
Неизвестный молчал. Ефрейтор лежал сконфуженный, с слабой надеждой,
что Банникову только почудилось, и он уйдет. Часовой нагнулся еще ниже,
присел на корточки и с удивлением узнал Цаплю. Испуг сразу отхлынул, но
сердце еще продолжало стучать громко и назойливо. Одно-два мгновения
Банников стоял выпрямившись, с досадой и недоумением.
Цапля неподвижно лежал, и страх снова вернулся к Банникову. Не зная,
что делать, и окончательно растерявшись, он перевернул винтовку прикладом
вверх, приставил острие штыка к затылку ефрейтора и тоскливо затаил
дыхание.
- Вставайте, отделенный! - твердо сказал он, со страхом вспоминая
устав и преимущество своего положения. - Ну!
Но самолюбие и комичность результата проделки удерживали Цаплю на
земле. Он упрямо, с ненавистью в душе продолжал лежать.
Мысль о том, что Банников, Машка, деревенский лапоть, приказывает ему,
приводила его в бешенство. Цапля стиснул зубы и оцепенел так, чувствуя, как
раздражительно и зло бьется его сердце.
- Вставайте, отделенный! - настойчиво повторил Банников и, пугаясь,
сильнее нажал штык. Ефрейтор вздрогнул от холода стали и тоскливого
сознания, что тяжелый острый предмет колет ему затылок. Но у него еще
оставалась тень надежды, что Банников ради будущего не захочет его унижения
и уйдет.
Часовой тяжело дышал, бессознательно улыбаясь в темноте. И оттого, что
орудие смерти упиралось в живое тело, глухая хищность, похожая на желание
разгрызть зубами деревянный прут, жарким туманом ударила в его мозг. А
возможность безнаказанно убить неприятного, оскорбившего его человека
показалась вдруг тягостно приятной и жуткой. Жаркая слабость охватила
Банникова. Вздрогнув мучительно сладкой дрожью, он поднял ружье и,
похолодев от ужаса, ударил штыком вниз.
Хрустнуло, как будто штык сломался. Конец его с мягким упорством
пронзил землю. И в тот же момент злоба родилась в Банникове к белому,
сытому и стриженому затылку ефрейтора.
Тело вздрогнуло, трепеща быстрыми, конвульсивными движениями. Тонкий,
лающий крик уполз в траву. Цапля стал падать в бездонную глубину и, согнув
руки, пытался вскочить, но голова его оставалась пригвожденной к земле и
смешно тыкалась лицом вниз, как морда слепого щенка, колебля ружье в руках
Банникова. Солдат еще сильнее нажал винтовку, удерживая бьющееся тело,
потом с силой дернул вверх, отчего голова ефрейтора подскочила и стукнулась
о землю равнодушным, тупым звуком. Шея Цапли вздрогнула еще раз, вытянулась
вперед и затихла вместе с неподвижным, притаившимся телом.
Выжидательно улыбаясь и чувствуя странную пустоту в голове, Банников
потрогал пальцами теплый, липкий конец штыка, затем прислонил ружье к
стене, достал коробочку спичек и стал зажигать их, опустившись на колена
возле убитого. Ветер почти моментально задувал огонь. Желтые вспышки одна
за другой на мгновение выхватывали из мрака восковой окровавленный затылок
ефрейтора и гасли, сорванные ветром. Банников швырнул коробочку в сторону,
потом встал и начал искать ее, чувствуя в теле и движениях тупую, пьяную
легкость. Руки его были холодные и дрожали. Не найдя спичек, он вспомнил о
винтовке, вскинул ее на плечо, хотел пойти куда-то, но остановился и
сказал:
- А я почем знаю, кто он такой есть? Я по правилу. Я правильно!
Тяжелая, смертельная тревога сменила возбуждение. Банников поднес к
губам свисток и свистнул долгой, пронзительной трелью, вызывая разводящего.
История одного убийства. Впервые - в книге "Рассказы", 1.1 (1910).
Словесность - в царской армии занятия солдат по изучению уставов,
положений, инструкций и т.п.
...пять суток переменным - дисциплинарное наказание в виде ареста с
выполнением днем служебных обязанностей.
Артельщик - здесь лицо, производящее закупки продуктов и
контролирующее норму их закладки в котел.
Ю.Киркин
аккуратного солдата, как Банников, трудно застать врасплох. Однако Цапля
хотел попытаться. У него была надежда, что Банников уснул или задремал, в
крайнем же случае ефрейтор решил тихонько подползти к нему сзади, сразу
выхватить из винтовки затвор и убежать. К тому же сильный, гудящий ветер,
наверное, заглушил бы шаги и шорох. Окончательно взбудораженный
возможностью интересного развлечения, Цапля уже представлял хохот
разводящего и растерянность Банникова, когда он заметит свою оплошность и
увидит, что затвора нет. Такие шутки часто выкидываются солдатами, и Цапля
однажды уже с успехом проделал это.
Он вернулся в караулку, торопливо скинул летнюю рубашку с погонами и
остался в темной, бумазейной. Фуражки он не надел потому, что она была тоже
белая, парусиновая, и вышел за дверь. Белая рубаха часового смутно маячила
в том же самом месте. Цапля осторожно, на цыпочках, затаив дыхание, прошел
несколько шагов по направлению к пороховому складу, потом лег на живот и
стал тихо ползти к углу здания, где, опираясь на пожарную кадку с водой,
спиной к нему стоял Банников. Холодная, мокрая трава задевала и колола лицо
Цапли, колола руки, а он, подползая все ближе и разглядев внимательнее позу
часового, окончательно уверился в успехе своего предприятия и пополз
энергичнее, тяжело раздвигая неуклюжим, коротким телом слабо шуршащую
траву.
Теперь между ним и Банниковым оставалось пять-шесть шагов расстояния.
Из-за высокой кадки Цапле виднелся белый чехол фуражки и темный силуэт
плеч. Тонкое черное острие штыка шевелилось рядом с головой, как раз с
левой стороны, с которой приближался Цапля. Улыбаясь в темноте, ефрейтор
приостановился, рассматривая кадку и соображая, заползти ли совсем с левой
стороны к Банникову, или сзади, из-за кадки, протянуть руку и нащупать
затвор ружья.
Часовой тихо напевал какую-то заунывную песню и медленно покачивал
головой из стороны в сторону. Цапля решил выползти из-за кадки, сообразив,
что, пожалуй, из-за нее рукой ружья не достать. Он стал подыматься на
четвереньки, подбирая ноги, и вдруг прижался к земле всем телом, как пласт.
Банников зашевелился. Ему надоело стоять на одном месте, слипались глаза.
Стараясь прогнать тягостное оцепенение, он поднял ружье, потоптался немного
и медленными, мерными шагами двинулся в сторону Цапли.
Ефрейтор совсем прирос к земле, зарывая лицо в траву. Он лежал шагах в
трех от стены здания, мысленно ругая Банникова и досадуя на свою
неловкость. И в то мгновение, когда он хотел незаметно двинуться в сторону,
Банников задел ногой о его сапог, почувствовал живую упругость
человеческого тела и испуганно остановился.
Тишина вдруг сделалась зловещей и хитрой, со звоном бросилась в уши,
ударила в сердце. Десятки различных мыслей, нелепых и смутных, разбежались
в голове Банникова, как стая рыб. Вздрагивая, как струна, он взял ружье
наперевес, осторожно склонился, разглядывая траву, и еще более испугался,
различив немые очертания притаившегося человека. Что-то уперлось ему в
грудь, сжало кольцом горло, завертелось в глазах.
- Кто тут? Встань! - с отчаянием сказал он нетвердым голосом,
судорожно стискивая руками ложе ружья. - Эй!
Неизвестный молчал. Ефрейтор лежал сконфуженный, с слабой надеждой,
что Банникову только почудилось, и он уйдет. Часовой нагнулся еще ниже,
присел на корточки и с удивлением узнал Цаплю. Испуг сразу отхлынул, но
сердце еще продолжало стучать громко и назойливо. Одно-два мгновения
Банников стоял выпрямившись, с досадой и недоумением.
Цапля неподвижно лежал, и страх снова вернулся к Банникову. Не зная,
что делать, и окончательно растерявшись, он перевернул винтовку прикладом
вверх, приставил острие штыка к затылку ефрейтора и тоскливо затаил
дыхание.
- Вставайте, отделенный! - твердо сказал он, со страхом вспоминая
устав и преимущество своего положения. - Ну!
Но самолюбие и комичность результата проделки удерживали Цаплю на
земле. Он упрямо, с ненавистью в душе продолжал лежать.
Мысль о том, что Банников, Машка, деревенский лапоть, приказывает ему,
приводила его в бешенство. Цапля стиснул зубы и оцепенел так, чувствуя, как
раздражительно и зло бьется его сердце.
- Вставайте, отделенный! - настойчиво повторил Банников и, пугаясь,
сильнее нажал штык. Ефрейтор вздрогнул от холода стали и тоскливого
сознания, что тяжелый острый предмет колет ему затылок. Но у него еще
оставалась тень надежды, что Банников ради будущего не захочет его унижения
и уйдет.
Часовой тяжело дышал, бессознательно улыбаясь в темноте. И оттого, что
орудие смерти упиралось в живое тело, глухая хищность, похожая на желание
разгрызть зубами деревянный прут, жарким туманом ударила в его мозг. А
возможность безнаказанно убить неприятного, оскорбившего его человека
показалась вдруг тягостно приятной и жуткой. Жаркая слабость охватила
Банникова. Вздрогнув мучительно сладкой дрожью, он поднял ружье и,
похолодев от ужаса, ударил штыком вниз.
Хрустнуло, как будто штык сломался. Конец его с мягким упорством
пронзил землю. И в тот же момент злоба родилась в Банникове к белому,
сытому и стриженому затылку ефрейтора.
Тело вздрогнуло, трепеща быстрыми, конвульсивными движениями. Тонкий,
лающий крик уполз в траву. Цапля стал падать в бездонную глубину и, согнув
руки, пытался вскочить, но голова его оставалась пригвожденной к земле и
смешно тыкалась лицом вниз, как морда слепого щенка, колебля ружье в руках
Банникова. Солдат еще сильнее нажал винтовку, удерживая бьющееся тело,
потом с силой дернул вверх, отчего голова ефрейтора подскочила и стукнулась
о землю равнодушным, тупым звуком. Шея Цапли вздрогнула еще раз, вытянулась
вперед и затихла вместе с неподвижным, притаившимся телом.
Выжидательно улыбаясь и чувствуя странную пустоту в голове, Банников
потрогал пальцами теплый, липкий конец штыка, затем прислонил ружье к
стене, достал коробочку спичек и стал зажигать их, опустившись на колена
возле убитого. Ветер почти моментально задувал огонь. Желтые вспышки одна
за другой на мгновение выхватывали из мрака восковой окровавленный затылок
ефрейтора и гасли, сорванные ветром. Банников швырнул коробочку в сторону,
потом встал и начал искать ее, чувствуя в теле и движениях тупую, пьяную
легкость. Руки его были холодные и дрожали. Не найдя спичек, он вспомнил о
винтовке, вскинул ее на плечо, хотел пойти куда-то, но остановился и
сказал:
- А я почем знаю, кто он такой есть? Я по правилу. Я правильно!
Тяжелая, смертельная тревога сменила возбуждение. Банников поднес к
губам свисток и свистнул долгой, пронзительной трелью, вызывая разводящего.
История одного убийства. Впервые - в книге "Рассказы", 1.1 (1910).
Словесность - в царской армии занятия солдат по изучению уставов,
положений, инструкций и т.п.
...пять суток переменным - дисциплинарное наказание в виде ареста с
выполнением днем служебных обязанностей.
Артельщик - здесь лицо, производящее закупки продуктов и
контролирующее норму их закладки в котел.
Ю.Киркин