ужином? - с вызовом спросила Кейт.
- Я приду, - заверил Холл. - Можете не сомневаться.
Бурый столбик едкого дыма, туго перекрученный злостью, - он крепко
стоял, этот добровольный цербер дворцов из стекла, заводов в Нючепинге,
лесопилен на севере.
Холл поднялся и закрыл окна, двойными рамами прогнав вечернюю сырость.
Энтони поставил две кроны, Крог четыре.
- Я кладу карты, - сказала Кейт. - Мне сегодня что-то не везет.
Холл вернулся к столу. На своем веку он переиграл столько партий, что
уже не следил за выдержкой, и это не был блеф, он не играл комедию, а
просто умел отключиться и думать о другом. Он стремительно надбавлял
ставку и погружался в долгое недоверчивое молчание.
- Удваиваю, - он в упор смотрел на Энтони, совершенно не интересуясь,
что у того в руке. Его занимали совсем другие мысли, и, когда пришла его
очередь, он не раздумывая сбросил подвернувшуюся карту (у него были две
десятки пик, четверка и двойка бубен и трефовая шестерка). - Беру одну, -
сказал он, сбрасывая шестерку. Он не учитывал возможности, как полагается
игроку, играл наобум; он рассчитывал только на слабость противника, ни о
чем не думал. Против сильного игрока он непременно проигрывал, зато
среднего или слабого неизменно побеждал. Взятую карту он даже не удостоил
взглядом (это была тройка червей).
- Беру три, - объявил Галли. - Карты привели его в радужное настроение,
он был убежден, что разгадает любой блеф. - Военный атташе забывает об
осторожности, - хохотнул он, обежав присутствующих светлым зайчиком
монокля. - Военные хитрости, ха-ха! - но безучастность Холла заставила его
прикусить язык.
- Удваиваю, - сказал Холл.
За спиною Энтони Кейт прошла к окну. В его невезучей сильной руке она
увидела три девятки, валета, двойку. По собственному убеждению, он играл
трезво, не блефовал по крупной, зато обязательно передерживал самую
малость, и либо его просили открыть карту, либо он сам не выдерживал
высоких ставок Холла и пасовал. Он только один раз выиграл.
- Да-а, - напуская туману, протянул Галли, - тут надо подумать.
- Еще удваиваю, - сказал Холл. Она взглянула в его сторону: одну руку
он плашмя выложил на стол, другую держал на коленях, тесным веером зажав в
ней карты; он не отрываясь смотрел на Крога. При каждой ставке Галли
заглядывал в свои карты.
За окном прошел пароход, помаргивая огнями в низком сером тумане; он
прошел под отражением игроков и за головою Холла канул в ночь. На том
берегу просверленными дырками зияли освещенные окна рабочих квартир.
- Посланник уехал в отпуск? - спросила Кейт.
- Он всегда к первому числу ездит в Шотландию, - ответил Галли. - На
это время я пускаюсь в кутеж. Вы охотитесь, Фаррант?
- Да, - сказал Энтони, избегая смотреть в сторону Кейт, - я надеюсь
застать несколько дней.
- Едете домой?
- Завтра.
- На море сейчас неспокойно, - сказал Галли. - Плаваете хорошо?
- Не очень.
- Не рискуешь - не добудешь, - посочувствовал Галли. - У меня к воде
недоверие, ха-ха! Сыроежка Траверс на днях звал к себе. Он откупил участок
для охоты.
- Еще удваиваю, - сказал Холл. Он пропускал мимо ушей разговоры и с тем
же сосредоточенным видом, какой у него был в уборной на самолете, одну за
другой курил сигареты, выпуская через нос бурый табачный дым.
- Пасую.
- Я уравниваю, - сказал Крог. Холл бросил на стол карты - две десятки,
остальное совсем мелочь.
- У меня две дамы, - показал Крог.
- Не жалеете вы своего преданного слугу, - вздохнул Энтони, передавая
Крогу проигрыш. Он раскурил сигарету, светясь беспричинным счастьем и
всему радуясь, - тонкой струйке дыма, картам, которые Холл собрал для
новой сдачи.
Запомнить эту минуту, думала Кейт: Тони рядом, Тони счастлив, за окном
проплывает лодка, за озером гаснут окна в рабочих квартирах. Ветер
разворошил стелющийся туман, вспенил его над водой и в рост человека
закутал ноги уличных фонарей; через двойные рамы окон проникают слабые
звуки автомобильных сирен. Запомнить эту минуту. Спрятать поглубже.
- Перекусите, пока не начали, - предложила Кейт. Она подкатила к ним
столик с закусками, разлила по рюмкам шнапс. Мужчины разобрали бутерброды
с ветчиной, колбасой, копченой лососиной. Холл ничего не взял, он раскурил
новую сигарету и перетасовал карты. - Skal. - Skal. - Skal. - Запомнить
эту минуту.
- У вас превосходный радиоприемник, - сказал Галли.
- Правда? - спросил Крог. - Я им никогда не пользуюсь.
- Половина десятого, - заметил Энтони. - Последние известия из Лондона.
Кейт повернула ручку настройки.
- Парализовав Исландию, депрессия... - выговорил ровный бесстрастный
голос и пропал.
- Милый Лондон.
- Вот Москва, - сказала Кейт, вертя ручку приемника, - Хилверсюм,
Берлин, Париж...
- Aimer a loisir,
Aimer et mourir,
An pays gui te ressemble
[Любить свободно,
любить и умереть в краю,
напоминающем о тебе (фр.)].
- Открывая новые предприятия газового топлива и коксовой переработки,
герцог Йоркский...
Словно свечи на рождественском пироге, один за другим гасли белые,
вощеные голоса, подточенные атмосферными помехами над Северным морем и
Балтикой, грозами в Восточной Пруссии и ливнями в Танненбурге, осенними
молниями над Вестминстером и свистом в эфире.
- Париж ни с чем не спутаешь, - сказал Энтони, - aimer, aimer, aimer.
- Вам сдавать, мистер Фаррант, - сказал Холл.
- А голос быт отличный, - отозвался Галли, - просто отличный.
- Мне не сдавайте, - сказала Кейт. - Я уже просадила массу денег. А вы
сами поете, капитан Галли?
- Для друзей, только для друзей. Я мечтаю сколотить здесь маленькую
оперную труппу из англичан. Взять что-нибудь нетрудное - "Микадо",
"Веселая Англия". Заодно хорошая пропаганда.
- Полу-чите-вашу-карту, - отбарабанил Энтони, сдавая на четверых. -
Встань у меня за спиной, Кейт, на счастье. Сделай ручкой, шаркни ножкой,
деньги прилетят в окошко. Сейчас я продуюсь, и пойдем побираться вместе.
Холл поставил пять крон.
- А у вас нет на примете сопрано, мисс Фаррант? У меня из-за этого все
дело стоит. Миссис Уайскок абсолютно не умеет держаться на сцене.
- Слава богу, что я успел купить билет, - сказал Энтони.
- Вы купили билет? - воскликнул Холл.
- Иначе вашему преданному слуге не увидеть Лондона, как собственных
ушей. Интересно, они включают питание в стоимость билета?
- Но не спиртное, мой мальчик, - предупредил Галли.
- Ты купил билет? - спросила Кейт. Он таки обошел их, подумала она, и
только эту минуту надо запомнить, потому что она уже никогда не
повторится. Тони счастлив, клубится туман, в окнах двоится свет от камина,
тонко звенит электричество. - Дайте пять. - У него все карты одной масти.
- Удваиваю. - Он запомнит все это, думала Кейт, он много лет будет
рассказывать об этом вечере: как он играл в покер с самим Крогом, как взял
из колоды пять карт и все одной масти. Рассказ будет гулять по всему
свету, по всем клубам, и ему никто не поверит. - Удваиваю.
- Кладу карты, - сказал Галли.
Она уже строила планы, как они снова съедутся. Можно, конечно,
помолиться - искушение слишком велико; просить вечность, доброго боженьку;
растрогать бессловесным воплем, истовым упованием: "Я люблю его больше
всего на свете"; нет, мало: "Я люблю одного его на всем свете; отдай его
мне, удержи его со мной; не слушай, что он говорит, уврачуй, избавь меня
от боли, потому что это непереносимая мука - жить врозь, открытками, с
нарушенным сообщением, без общих мыслей". Но молиться она не будет, она
привыкла обходиться без молитв. Не то чтобы она совсем не верила в них -
вера в чудо никогда не затухает в нас: просто она предпочитала строить
планы, потому что так правильнее, это честная игра.
- Еще удваиваю.
- Пять сверху.
- Пасую, - сказал Крог.
- Удваиваю.
- Уравниваю, - сказал Холл.
- Проиграли - у меня флешь.
- Действительно, - признал Холл.
- Теперь я точно доберусь, - сказал Энтони. - Есть на что выпить.
Холл снова стал тасовать колоду.
- Я больше не играю, - сказал Галли.
- Хватит, - подхватила Кейт. - Вам будет мало ночи, чтобы отыграться,
мистер Холл. Давайте выпьем еще по одной и спать. - Ее раздражал его вид,
эти выпущенные манжеты, худые пальцы, теребящие колоду. - Не унывайте, -
сказала она, - в другой раз отыграетесь. Он всегда был таким, Эрик? Таким
серьезным? - Она пояснила Галли: - Они знают друг друга почти с детства.
- Я видел его с приставным носом, - сказал Крог, - но, по-моему, это
его не изменило.
- У вас были неприятности с полицией, мистер Холл?
- Это было во время фиесты, - неохотно объяснил Холл. - У меня правило:
в Риме живи по-римски.
- Мистер Холл покушается на классику, - съязвила Кейт. В его глазах
плясали злые огоньки, провоцируя одинаковое желание погасить их либо
раздуть еще сильнее.
- Я иду домой, - сказал Холл. - Спокойной ночи, мисс Фаррант.
- Я иду с вами, - подхватил Энтони.
- Посидите, капитан Галли. Ведь еще не поздно. Выпейте. Расскажите, -
запнулась Кейт, - расскажите о шотландских горцах, капитан Галли.
- Кстати, - понизив голос, сказал Галли, - на днях пройдоха Минти
сказал мне одну вещь.
- Минти? - переспросил Крог. Он встал и подошел к ним. - Что он еще
задумал?
Холл застегивал в дверях пальто. Тесное в талии, оно туго перехватило
его фигуру. - Не беспокойтесь, мистер Крог, - выкрикнул он.
- Странный и сомнительный тип. Возглавляет здешний клуб выпускников
Харроу. Ума не приложу, как это могло случиться. Посланник его на дух не
переносит. Так он пытался убедить меня, что вы Макдональды. Само собой, я
посмотрел потом в справочниках.
- Милый Минти, - сказал Энтони. - До свиданья, Кейт. Мне рано вставать.
- До свиданья.
- До свиданья, мистер Крог, спасибо за выручку. Вы прекрасно обходились
без моих услуг. До свиданья, Галли. Надеюсь как-нибудь увидеть вас в
Лондоне.
Так и не придумала она никакого плана, а он уже уходит. Она догнала его
у лифта. Холл уехал один, Энтони остался с нею наверху.
- В чем дело, старушка?
- Мне нужно поговорить с тобой, - сказала Кейт. Рано или поздно он
забудет ее, думала она, но это слабое утешение (рано или поздно он забудет
и меня). - Я толком не разглядела тебя, - продолжала она, - мне хотелось
многое сказать. О прошлом, - умоляюще сказала она.
- Теперь я буду добросовестным корреспондентом, - пообещал Энтони. -
Три страницы каждое воскресенье.
Его добродушие бесило ее, оно отражалось в зеркалах длинного коридора,
гримасничало в зеркальных маршах лестницы, искрилось в хромированных
дверях лифта. - Это все, что я заслужила, - сказала она. - Три страницы в
неделю. А я ради тебя работала годы. И только об одном думала: как помочь
тебе, а теперь какая-то сука... - Она презирала свои слезы - очень это
жалкое оружие; не станет она их утирать и козырять ими не будет, пусть
текут, как заливает лицо дождь, когда идешь без шляпы.
- Это не так, Кейт, - возразил Энтони, - я тебя люблю. - Он с
торопливым замешательством посмотрел в глубь лифта. - Меня ждет Холл. Надо
идти. - Слабо сжал ее руку. - Я люблю тебя, Кейт. Правда. Больше всех на
свете. А Лу... В нее я влюблен. По-сумасшедшему. Она бы тебе тоже
понравилась, Кейт. - Сейчас прочтет какую-нибудь мораль. - Любить и
влюбиться, Кейт, - разные вещи.
- А-а, иди ты к черту! - взорвалась она и, размазывая слезы, побежала
по коридору. За ее спиной он крикнул в шахту:
- Иду, Холл, - нажал звонок лифта. Перед дверью она привела в порядок
лицо, словно удаляла с него не слезы, а самого Энтони.
Крог встретил ее вопросом:
- Где Холл? - Ее поразило, какой он раздраженный и озабоченный.
- Он ушел с Энтони, - ответила она.
- Как здесь душно, - сказал Крог. - Холл курит совершенно мерзкие
сигареты. - Он распахнул рамы и перегнулся через подоконник. - Я ищу
Холла.
- Мне тоже пора честь знать, - нерешительно заметил капитан Галли,
крутя в пальцах пустой бокал и скучая над карточным столиком, фишками из
слоновой кости и полной окурков глубокой пепельницей.
- Не уходите, - попросила Кейт. - Выпейте еще. - Она наполнила три
бокала, но Крог за своим не подошел. - Будем живы, - сказала она словами
Энтони.
- Какой туман, - проговорил Крог.
- Нужно было отправить их домой в автомобиле.
- Холл захотел пройтись, - раздраженно пояснил Крог. - Сказал, что
хочет пройтись. - Он закрыл окно.
- В таком тумане от автомобиля мало проку, - сказал Галли. - Пешком
быстрее. На автомобиле можно сковырнуться в озеро в два счета. - Он
отобрал из колоды несколько карт. - Вы знаете такой пасьянс, мисс Фаррант,
- "Шалун"?
- Я не люблю пасьянсы.
- Этот вам понравится. Сначала закроем валеты - вы следите? Они и есть
шалуны, ха-ха!
- Это чей бумажник? Энтони? - спросила Кейт.
- Нет, Холла, - сказал Крог. - Я поздно заметил.
- Вот не подумал бы, что Холл способен оставить деньги, - сказал Галли.
- Вы видели, как он держит карты, ха-ха? Скряга, верно? - Эта мысль
доставила Галли огромное развлечение; он вообще не скучал в компании,
всему радовался как ребенок, ему достаточно было показать палец.
- Сегодня еще будут слезы, - сказала Кейт.
- Что? - переспросил Галли, из учтивости отвлекаясь от "Шалунов". - Что
вы говорите, мисс Фаррант?
- В чем дело, Эрик? - спросила Кейт. - Выпей. Ты устал.
- Я уже смываюсь, - сказал Галли. - Ага, "Шалун"! Ха-ха!
- Нет, не уходите, - сказал Крог. - Я еще не хочу спать. Рано.
- Лифт поднимается.
- Это Холл спешит за своими деньгами, - сказал Галли. - Давайте спрячем
бумажник.
- Вы самый порядочный шалун, - раздраженно сказала Кейт.
Лифт остановился этажом ниже.
- Для первого раза почти получилось, - сообщил Галли, тасуя карты. -
Однажды я учил одного француза. Ничего не вышло. Он все время жульничал. А
пасьянс теряет смысл, если жульничать.
Крог толкнул раздвижные двери и прошел в кабинет с дорогими книгами и
скульптурой Миллеса, оттуда в спальню. Они видели, как он глотал таблетки.
- Что случилось, Эрик? - спросила Кейт.
- Голова разболелась. - С полоскательницей в руке он повернулся в их
сторону и крикнул через две комнаты: - Что в этом пакете?
- Галстуки, - ответила Кейт.
- Разве у меня мало галстуков?
- Эти сегодня выбрал для тебя Тени.
- Тони?
- Развяжи. Они должны быть хорошие, раз их выбрал Тони.
- Они мне не нужны. Отошли их обратно.
- Он уже заплатил за них.
- Напрасно. Ты должна была остановить его, Кейт.
- Он чувствует к тебе признательность, хотел что-то сделать для тебя.
- С какой стати мне делают подарки? - возмутился Крог. - Я могу купить
сам. Холл подарил запонки. Мне их и так девать некуда.
- Ладно, - сказала Кейт, - я отошлю галстуки обратно. - Она прошла в
спальню, взяла пакет. - Ты выпил весь аспирин. Что с тобой, Эрик?
- Ничего. Голова болит.
- Посмотрю, что он купил. - Она развязала сверток; галстуки были
подобраны в тон, вкус у него, конечно, хороший. - А почему тебе не носить
эти?
- Нет. У меня уже есть. Отошли их обратно.
Она отнесла галстуки к себе в комнату и положила в ящик с бельем.
Прозвенел звонок лифта; в гостиной щелкнул картами Галли; ничего я не
придумала, думала она, дала ему уйти да еще напоследок сказала: "Иди к
черту". Трудно простить себе такую неосторожность. Слуги, гадавшие на
кофейной гуще, нянька, бросавшая соль через левое плечо, с детства
приучили ее следить за словами, сказанными на прощанье. Поссорьтесь, если
нужно, только успейте до полуночи помириться. "Иди к черту" - это терпимо
в начале вечера, но не в конце; для встречи сойдет, но расставаться так
нельзя. В детстве бываешь осмотрительнее - смерть ходит рядом, ты еще не
научился держать жизнь за глотку. Она ласково перебирала галстуки,
укладывала их в порядок.
- Вот ваш Холл, - встретил их Галли, - что я говорил? Я знал, что он
вернется. - Лифт остановился - действительно, Холл.
Он вошел, зажав в руке шляпу, худой, застывший, в тесном пальто,
хмурый. Туман набился ему в глаза, комом застрял в горле. Он хрипло
выговорил:
- Я забыл свой бумажник.
- Вот он. Холл, - сказал Крог. Холл тянул время, рукой в желтой
перчатке растирая горло, словно хотел сказать что-то и тщетно ждал
подсказки.
- Я пойду с вами. Холл, - сказал Галли, но и это не развязало язык
Холлу.
- Энтони тоже вернулся? - спросила Кейт. Ей показалось, что у себя в
горле он растирает комок нестерпимой боли, выпрашивая даже у нее хоть
каплю сострадания к своим мукам. Но она не верила ему и не желала входить
в его положение. - Он не пришел с вами?
- Нет, - сказал Холл, - я с ним распрощался и пришел один.
- Выпейте, Холл, - сказал Крог.
- Благодарю, - сказал Холл. - На улице просто горло перехватывает. А
войдешь, выпьешь, - он вскользь и неуверенно улыбнулся, - и все опять
хорошо, все о'кей.
- Сейчас он уже добрался, - сказала Кейт. - Я позвоню.
- Вы раскладываете пасьянс, Холл? - спросил Галли, выпуская на стол
"шалунов".
- Пасьянс? Нет, - сказал Холл. - Нет, - эхом отозвался голос в трубке,
- капитан Фаррант еще не приходил.
- Попросите его позвонить, когда он вернется, - сказала Кейт. - Говорит
его сестра. Даже если поздно. Передайте, что я жду его звонка. Да, в любое
время. Меня беспокоит плохая примета, - пояснила она мужчинам и с грустной
нежностью добавила: - Это что-то невероятное: теперь он называет себя
капитаном.
Минти стоял у дверей - разбирал имена, разглядывал венки; огромный
венок от Крога, маленький от Лаурина; он обратил внимание, что нет венков
от Кейт и Холла. Гроб плавно заскользил по рельсам к подножию угловатого
распятия; раскрылись дверцы, пропустили и захлопнулись. Через микрофон в
алтаре хлопающие звуки огня наполнили громадное холодное здание. Минти
перекрестился: стоило ради этого выуживать тело из воды? Он испытывал ужас
перед огненным погребением.
Кейт и Крог стояли в первом ряду, за ними старик Бергстен, Холл и
Галли; посланник прислал венок. Ближе к выходу стояли два-три служащих,
женщина из гостиницы, снаружи толпились желающие посмотреть, как выйдет
Крог. Кто-то привел ребенка показать похороны, тот не понимал, зачем нужно
стоять спокойно, чего так долго ждут, почему вокруг тихо и неинтересно;
его надоедливое нытье раздражало Минти. Он был в положении немого: кто-то
говорит от его имени и все перевирает.
Ибо Минти страдал. Он страдал, разглядывая венки, разбирая имена на
лентах, страдал, допекаемый надоедливым скулежом и желанием курить. Займу
крону у Нильса, подумал он, не прекращая страдать. Это его четвертый друг.
Новых столько уже не наживешь.
Воробей; его травили за то, что он не любил мыть шею; по воскресеньям
они гуляли вместе, уныло брели по шоссе, подальше от слишком людных
проселочных дорог, и почти все время молчали. У них не было общих
интересов; во время каникул Воробей безуспешно учился выдувать яйца, давил
скорлупу и пачкал рот; Минти собирал бабочек. В учебном же году они
собирали только пыль, поднятую на шоссе автомобилями, и дружили потому,
что больше с ними никто не дружил. Они стыдились друг друга, испытывали
взаимное чувство благодарности, а если приходилось удирать от расправы в
раздевалке - тогда они любили друг друга.
Коннел проболел всего неделю и умер. Он и героем был ровно неделю,
когда подложил учителю на стул конторскую кнопку; он подарил Минти плитку
шоколада, сказал, что пригласит на чай; утром, прямо с французского урока,
отправился домой и умер от скарлатины.
Голос за спиной произнес:
- Как это печально. Бедный юноша. Целую неделю пробыть в воде. - Это
подкрался со своей записной книжкой Хаммарстен, как всегда позже всех.
Прикрывая рот ладонью, он зашептал: - Репетиции проходят успешно. Только
Гауэр никуда не годится. Я ищу другого Гауэра. - И уже по-деловому
спросил: - Из родственников кто-нибудь приехал?
- Нет, - ответил Минти, - никто. - Он вспомнил мать, тетушку Эллу; не
выходит у нас с родственниками, подумал он.
И еще был Бакстер, который так подвел его в решающий момент,
отказавшись даже притронуться к посылке с Черинг-Кросс.
- Подумать только, - шептала рядом с Хаммарстеном блондинка, - всего
неделю назад он обнимал меня.
Минти поморщился. Он хотел, чтобы вместо "Шанель" пахло ладаном, чтобы
горели свечи перед святыми, хотел всеми средствами поддержать в себе
безумную веру в то, что его упокоившийся четвертый друг где-то обретается
теперь с Коннелом, не зная боли, обид и женщин.
- Вы были не единственная, - огрызнулся Минти.
- Он был такой обходительный.
- У него была девушка. Он нас познакомил. - Минти выложил самый крупный
козырь. - О ней никто не знает, только я и его сестра.
- Бедняжка, - сокрушался Хаммарстен, - где она? - Подвязанные тесемками
очки в стальной оправе обшаривали зеркально-пустую, холодную внутренность
церкви.
- В Англии. Она ничего не знает. И никто не знает ее адреса. - Но
Минти-то знал, Минти помнил: Ковентри. Он сохранит эту тайну в память
дружбы (он, правда, постарается забыть то утро, когда не нашлось молока,
чашки - ничего, кроме вынужденного гостеприимства). Оставшуюся от дружбы
тайну он умел хранить бережно, как если бы то были святые мощи, бедренная
кость древнего сакса, щепка от Господнего креста; хранившаяся много лет
нетронутая плитка шоколада, пропавшая в один из его бесчисленных
переездов, - наверно, украли; фотограф, где он стоит с сачком, - Воробей
снимал; путеводитель "В стране бушменов", подаренный Бакстером; теперь
новая реликвия: Ковентри.
- Какую же вы допустили оплошность с этим сообщением о браке, - сказал
Хаммарстен. - Ваше счастье, что не потеряли работу.
Хоть и не к месту, но Минти рассмеялся: хорошенькое счастье! Считать
венки, записывать фамилии, сочинять свою колонку, а потом тащиться по
лестнице, одолеть все пятьдесят шесть ступенек: четырнадцать до Экманов,
двадцать восемь до пустой квартиры с забытым зонтиком и гравюрой Густава -
глаза вылезут на лоб, пока доберешься до коричневого халата, какао в шкафу
и Мадонны на камине! А в общем-то, подумал он, пожалуй, счастье, все могло
обернуться гораздо хуже.
- Сегодня объявлен грандиозный выпуск американских акций, - сказал
Хаммарстен. - Борьба не на жизнь, а на смерть. - Он зашелся старческим
кашлем, заплевав щетину на лице и сюртук. Высоко в небе появилась группа
самолетов; точно стая ласточек, перестраиваясь на лету, они описали круг
над озером и ринулись к ратуше, сверкая алюминиевыми крыльями и наполняя
воздух ревом моторов, - благо, орган к этому времени утих.
Ребенок перестал плакать.
- Смотри! - закричал он. - Смотри! - Наконец, началось интересное.
Из церкви юркнула служащая гостиницы и, прищурившись, окинула всех
острым оценивающим взглядом; торопливо пошли сотрудники компании (им еще
надо было попасть на работу). Поддерживаемый шофером, старик Бергстен
сходил к машине; он явно не понимал, зачем понадобилось его присутствие
здесь, и, раздраженно осматриваясь, каждую минуту ожидал подвоха. Галли
задержался около Кейт, сказал что-то подходящее к случаю, вышел из церкви
и нацепил монокль. Увидев Минти, он сделал попытку улизнуть, но тот успел
схватить его за локоть.
- Вы будете на обеде выпускников?
- Разумеется, разумеется.
- Мне пришла в голову такая мысль, - сказал Минти, - всем изрядно
надоели традиционные тосты, разговоры о школе, директоре и всякой чепухе.
Что если посланник скажет что-нибудь о литературе, а вы - об искусстве?..
- Что ж, - ответил Галли. - Имеет смысл подумать, мой дорогой.
- Вы такой многогранный, вы бы могли сказать что-нибудь о музыке, о
драме - и само собой - о военном деле.
- Только предупредите меня вовремя, - сказал Галли, освобождая руку. -
Бросьте открытку.
- Вы были с ними в тот вечер, да?
- Не понимаю - где?
- Вы играли с ними в карты?
- А-а, да. Да.
- И, конечно, знаете, что говорят люди: что даже при таком тумане он не
мог просто так свалиться в воду?
- Мало ли что говорят!
- Он был пьян?
- Немного. Дорогой мой, вы не можете себе представить, какой тогда был
туман. Я целый час добирался до миссии.
- Почему же, отлично представляю, - ответил Минти, - я ведь тоже там
был. - Он закашлялся. - Я до сих пор не могу прокашляться, весь вечер
торчал на улице. - Он сунул руку в карман и достал серебряную спичечную
коробку. - Вот, хотел подарить ему. - Повернул коробку, чтобы Галли увидел
герб. - Я на самом деле был в Харроу, мне она ни к чему. А ему бы
пригодилась.
- Ну вот, значит, и вы помните, какой был туман.
- Он вышел с Холлом. Я не стал подходить, решил идти за ними следом и
сразу потерял их из виду. А через десять минут услышал его крик.
- Бедняга.
- Еще бы! Но самое интересное, что Холл вернулся после крика. Он был
ближе к нему, чем я, и все равно ничего не слышал.
- У вас разыгралось воображение, Минти. - Отвернувшись, Минти смотрел,
как из церкви выходит Холл. Галли воспользовался этим, чтобы ускользнуть.
- Бросьте открыточку насчет обеда, дружище.
- Да-да, - ответил Минти, - насчет обеда. - Он, не отрываясь, смотрел
на подходившего к дверям Холла, закипая дикой бессмысленной злобой от
одного вида осиной талии, коричневых вельветовых лацканов; если бы я
что-нибудь мог сделать; желтый кусачий уголек, он стоял между Холлом и
улицей с холодным чистым солнцем, толпой народа и узорной вереницей
самолетов в небе.
- Прошу прощения, мистер Холл. - Он шагнул к нему навстречу, трогая
зубы воспаленным, прокуренным языком, и уже чувствовал, как будничность
обстановки остужает его мстительное пламя, оставив только желание уколоть
побольнее, разозлить. - Вы не желаете сделать заявление?
- Какое еще заявление?
- Вы, конечно, войдете теперь в число директоров компании? - спросил
Минти и, словно остужая кофе, часто задышал в лицо Холлу табачным запахом.
- С вашим опытом вы, разумеется, будете руководить филиалом в Нью-Йорке?
- Нет, - ответил Холл. - Туда поедет Лаурин.
- Но мистер Крог стольким вам обязан...
- Запомните раз и навсегда, - сказал Холл. - Он мне ничем не обязан.
Это у меня перед ним обязанности. - Он натянул тесные коричневые перчатки.
- И если у нас возникают разногласия относительно моих методов работы, то
страдаю от этого только я. Пока я рядом, - закончил Холл, - вам лучше не
раздражать мистера Крога.
- Вы не прислали венок, - сказал Минти. - Разве вы не были в хороших
отношениях с ним?
- Не был, - ответил Холл.
Он подождал, когда выйдет Крог, и оба направились к машине, рядом и
врозь, не обменявшись ни единым словом. По случаю похорон толпа обошлась
без восклицаний. Мозг и рука: плотное крестьянское тело, томившееся в
визитке и тесном воротничке, воплощало мозг дела, а рядом шла его
недумающая сокрушительная рука с осиной талией и холодно сверкавшими
брильянтовыми запонками. Говорить им было не о чем. Смерть - как с ней все
просто, и как мудрено, труднее, чем любовь мужчины и женщины, было то, что
связывало их, отталкивало и казнило одиночеством в машине.
После их отъезда толпа стала расходиться. Ждать было нечего, смотреть
не на что.
- Гляди, - запрокинув голову и спотыкаясь на каждом шагу, кричал малыш,
- гляди!
- Мне пора в редакцию, - сказал Минти, - надо сдавать материал. - Как с
ней говорить? Женщина. Одно это вызвало в нем озлобление. - Он очень
подвел меня с этой вашей свадьбой.
- Мы собирались пожениться.
- Ладно, мне пора, - сказал Минти. - Надеюсь еще увидеть вас. Если
надумаете работать вместе... - Ему не терпелось уйти, он презирал все это
- духи, шелковые чулки, пудру, крем; маленький, насквозь прокоптившийся
Савонарола, он брезгливо морщил нос; только задобрив счетчик и выпив какао
под школьной фотографией, он сможет сказать, что вполне очистился. Он даже
вздрогнул, когда она заговорила: он не привык к продолжительным беседам и
разговорчивую женщину подозревал во всем смертных грехах.
- Вы слышали, как он кричал, - сказала Кейт. - А я нет. Я даже ничего
_не чувствовала_.
- Я не сообразил, - сказал Минти, - ничего не было видно. А потом Холл
вернулся, и я решил, что ничего страшного не произошло.
- Они поссорились, - сказала Кейт. - Эрик и Холл.
- Вы думаете, - начал Минти, - что Холл...
- Думаю! - оборвала его Кейт. - Я знаю. - Он обмер от этого "знаю":
ведь надо что-то делать, если знаешь, а что, тоскливо подумал он, может
сделать Минти?
- И поэтому в Нью-Йорк едет Лаурин, - сказала Кейт.
- Вы, конечно, остаетесь здесь? - не скрывая своего презрения, спросил
Минти.
- Нет, - ответила Кейт, - я уезжаю.
- Правильно! - воскликнул Минти. - Хорошо. Пусть побесятся! А вы не
можете придумать что-нибудь посильнее? Все-таки - брат, это мне он был...
- Он не решился сказать вслух - "друг", его отпугнул ее спокойный и
дорогой траур, он мог претендовать только на знакомство. Перчатками,
туфлями, элегантным платьем она отнимала у него Энтони.
- Несколько дней назад я могла погубить их, - сказала она. - Достаточно
было намекнуть "Баттерсону". Только зачем? Свой своего не выдаст. Все мы
воры, все заодно.
- Он не был вором, - возразил Минти, вступаясь за Воробья, Коннела,
Бакстера...
- Мы все воры, - продолжала Кейт. - Хватаем, что плохо лежит, и ничего
не даем взамен.
- Так вы до социализма договоритесь, - фыркнул в ответ Минти.
- Вот уж чего нет - того нет, - сказала Кейт. - Это не про нас.
Братских отношений в нашей лодке не признают. Хватай кусок побольше и
благодари Бога, если умеешь плавать.
Над озером опять появились самолеты, оставляя позади перистый след:
"Крог", "Крог". Дымное кружево повисло над Стокгольмом, и пока самолеты
выписывали последнюю букву - первая успевала растаять.
- Значит, возвращаетесь в Англию? - спросил Минти, думая о пятидесяти
шести ступеньках, о пустующей квартире и итальянке на четвертом этаже...
- Нет, - ответила Кейт. - Просто снимаюсь с места. Как Энтони.
...о ладане и сгущенном молоке, о чашке (чашку-то я забыл купить)...
- Найду работу в Копенгагене.
...о требнике в шкафу, о Мадонне, о пауке, томящемся под стаканом, о
доме вдали от дома.
- Я приду, - заверил Холл. - Можете не сомневаться.
Бурый столбик едкого дыма, туго перекрученный злостью, - он крепко
стоял, этот добровольный цербер дворцов из стекла, заводов в Нючепинге,
лесопилен на севере.
Холл поднялся и закрыл окна, двойными рамами прогнав вечернюю сырость.
Энтони поставил две кроны, Крог четыре.
- Я кладу карты, - сказала Кейт. - Мне сегодня что-то не везет.
Холл вернулся к столу. На своем веку он переиграл столько партий, что
уже не следил за выдержкой, и это не был блеф, он не играл комедию, а
просто умел отключиться и думать о другом. Он стремительно надбавлял
ставку и погружался в долгое недоверчивое молчание.
- Удваиваю, - он в упор смотрел на Энтони, совершенно не интересуясь,
что у того в руке. Его занимали совсем другие мысли, и, когда пришла его
очередь, он не раздумывая сбросил подвернувшуюся карту (у него были две
десятки пик, четверка и двойка бубен и трефовая шестерка). - Беру одну, -
сказал он, сбрасывая шестерку. Он не учитывал возможности, как полагается
игроку, играл наобум; он рассчитывал только на слабость противника, ни о
чем не думал. Против сильного игрока он непременно проигрывал, зато
среднего или слабого неизменно побеждал. Взятую карту он даже не удостоил
взглядом (это была тройка червей).
- Беру три, - объявил Галли. - Карты привели его в радужное настроение,
он был убежден, что разгадает любой блеф. - Военный атташе забывает об
осторожности, - хохотнул он, обежав присутствующих светлым зайчиком
монокля. - Военные хитрости, ха-ха! - но безучастность Холла заставила его
прикусить язык.
- Удваиваю, - сказал Холл.
За спиною Энтони Кейт прошла к окну. В его невезучей сильной руке она
увидела три девятки, валета, двойку. По собственному убеждению, он играл
трезво, не блефовал по крупной, зато обязательно передерживал самую
малость, и либо его просили открыть карту, либо он сам не выдерживал
высоких ставок Холла и пасовал. Он только один раз выиграл.
- Да-а, - напуская туману, протянул Галли, - тут надо подумать.
- Еще удваиваю, - сказал Холл. Она взглянула в его сторону: одну руку
он плашмя выложил на стол, другую держал на коленях, тесным веером зажав в
ней карты; он не отрываясь смотрел на Крога. При каждой ставке Галли
заглядывал в свои карты.
За окном прошел пароход, помаргивая огнями в низком сером тумане; он
прошел под отражением игроков и за головою Холла канул в ночь. На том
берегу просверленными дырками зияли освещенные окна рабочих квартир.
- Посланник уехал в отпуск? - спросила Кейт.
- Он всегда к первому числу ездит в Шотландию, - ответил Галли. - На
это время я пускаюсь в кутеж. Вы охотитесь, Фаррант?
- Да, - сказал Энтони, избегая смотреть в сторону Кейт, - я надеюсь
застать несколько дней.
- Едете домой?
- Завтра.
- На море сейчас неспокойно, - сказал Галли. - Плаваете хорошо?
- Не очень.
- Не рискуешь - не добудешь, - посочувствовал Галли. - У меня к воде
недоверие, ха-ха! Сыроежка Траверс на днях звал к себе. Он откупил участок
для охоты.
- Еще удваиваю, - сказал Холл. Он пропускал мимо ушей разговоры и с тем
же сосредоточенным видом, какой у него был в уборной на самолете, одну за
другой курил сигареты, выпуская через нос бурый табачный дым.
- Пасую.
- Я уравниваю, - сказал Крог. Холл бросил на стол карты - две десятки,
остальное совсем мелочь.
- У меня две дамы, - показал Крог.
- Не жалеете вы своего преданного слугу, - вздохнул Энтони, передавая
Крогу проигрыш. Он раскурил сигарету, светясь беспричинным счастьем и
всему радуясь, - тонкой струйке дыма, картам, которые Холл собрал для
новой сдачи.
Запомнить эту минуту, думала Кейт: Тони рядом, Тони счастлив, за окном
проплывает лодка, за озером гаснут окна в рабочих квартирах. Ветер
разворошил стелющийся туман, вспенил его над водой и в рост человека
закутал ноги уличных фонарей; через двойные рамы окон проникают слабые
звуки автомобильных сирен. Запомнить эту минуту. Спрятать поглубже.
- Перекусите, пока не начали, - предложила Кейт. Она подкатила к ним
столик с закусками, разлила по рюмкам шнапс. Мужчины разобрали бутерброды
с ветчиной, колбасой, копченой лососиной. Холл ничего не взял, он раскурил
новую сигарету и перетасовал карты. - Skal. - Skal. - Skal. - Запомнить
эту минуту.
- У вас превосходный радиоприемник, - сказал Галли.
- Правда? - спросил Крог. - Я им никогда не пользуюсь.
- Половина десятого, - заметил Энтони. - Последние известия из Лондона.
Кейт повернула ручку настройки.
- Парализовав Исландию, депрессия... - выговорил ровный бесстрастный
голос и пропал.
- Милый Лондон.
- Вот Москва, - сказала Кейт, вертя ручку приемника, - Хилверсюм,
Берлин, Париж...
- Aimer a loisir,
Aimer et mourir,
An pays gui te ressemble
[Любить свободно,
любить и умереть в краю,
напоминающем о тебе (фр.)].
- Открывая новые предприятия газового топлива и коксовой переработки,
герцог Йоркский...
Словно свечи на рождественском пироге, один за другим гасли белые,
вощеные голоса, подточенные атмосферными помехами над Северным морем и
Балтикой, грозами в Восточной Пруссии и ливнями в Танненбурге, осенними
молниями над Вестминстером и свистом в эфире.
- Париж ни с чем не спутаешь, - сказал Энтони, - aimer, aimer, aimer.
- Вам сдавать, мистер Фаррант, - сказал Холл.
- А голос быт отличный, - отозвался Галли, - просто отличный.
- Мне не сдавайте, - сказала Кейт. - Я уже просадила массу денег. А вы
сами поете, капитан Галли?
- Для друзей, только для друзей. Я мечтаю сколотить здесь маленькую
оперную труппу из англичан. Взять что-нибудь нетрудное - "Микадо",
"Веселая Англия". Заодно хорошая пропаганда.
- Полу-чите-вашу-карту, - отбарабанил Энтони, сдавая на четверых. -
Встань у меня за спиной, Кейт, на счастье. Сделай ручкой, шаркни ножкой,
деньги прилетят в окошко. Сейчас я продуюсь, и пойдем побираться вместе.
Холл поставил пять крон.
- А у вас нет на примете сопрано, мисс Фаррант? У меня из-за этого все
дело стоит. Миссис Уайскок абсолютно не умеет держаться на сцене.
- Слава богу, что я успел купить билет, - сказал Энтони.
- Вы купили билет? - воскликнул Холл.
- Иначе вашему преданному слуге не увидеть Лондона, как собственных
ушей. Интересно, они включают питание в стоимость билета?
- Но не спиртное, мой мальчик, - предупредил Галли.
- Ты купил билет? - спросила Кейт. Он таки обошел их, подумала она, и
только эту минуту надо запомнить, потому что она уже никогда не
повторится. Тони счастлив, клубится туман, в окнах двоится свет от камина,
тонко звенит электричество. - Дайте пять. - У него все карты одной масти.
- Удваиваю. - Он запомнит все это, думала Кейт, он много лет будет
рассказывать об этом вечере: как он играл в покер с самим Крогом, как взял
из колоды пять карт и все одной масти. Рассказ будет гулять по всему
свету, по всем клубам, и ему никто не поверит. - Удваиваю.
- Кладу карты, - сказал Галли.
Она уже строила планы, как они снова съедутся. Можно, конечно,
помолиться - искушение слишком велико; просить вечность, доброго боженьку;
растрогать бессловесным воплем, истовым упованием: "Я люблю его больше
всего на свете"; нет, мало: "Я люблю одного его на всем свете; отдай его
мне, удержи его со мной; не слушай, что он говорит, уврачуй, избавь меня
от боли, потому что это непереносимая мука - жить врозь, открытками, с
нарушенным сообщением, без общих мыслей". Но молиться она не будет, она
привыкла обходиться без молитв. Не то чтобы она совсем не верила в них -
вера в чудо никогда не затухает в нас: просто она предпочитала строить
планы, потому что так правильнее, это честная игра.
- Еще удваиваю.
- Пять сверху.
- Пасую, - сказал Крог.
- Удваиваю.
- Уравниваю, - сказал Холл.
- Проиграли - у меня флешь.
- Действительно, - признал Холл.
- Теперь я точно доберусь, - сказал Энтони. - Есть на что выпить.
Холл снова стал тасовать колоду.
- Я больше не играю, - сказал Галли.
- Хватит, - подхватила Кейт. - Вам будет мало ночи, чтобы отыграться,
мистер Холл. Давайте выпьем еще по одной и спать. - Ее раздражал его вид,
эти выпущенные манжеты, худые пальцы, теребящие колоду. - Не унывайте, -
сказала она, - в другой раз отыграетесь. Он всегда был таким, Эрик? Таким
серьезным? - Она пояснила Галли: - Они знают друг друга почти с детства.
- Я видел его с приставным носом, - сказал Крог, - но, по-моему, это
его не изменило.
- У вас были неприятности с полицией, мистер Холл?
- Это было во время фиесты, - неохотно объяснил Холл. - У меня правило:
в Риме живи по-римски.
- Мистер Холл покушается на классику, - съязвила Кейт. В его глазах
плясали злые огоньки, провоцируя одинаковое желание погасить их либо
раздуть еще сильнее.
- Я иду домой, - сказал Холл. - Спокойной ночи, мисс Фаррант.
- Я иду с вами, - подхватил Энтони.
- Посидите, капитан Галли. Ведь еще не поздно. Выпейте. Расскажите, -
запнулась Кейт, - расскажите о шотландских горцах, капитан Галли.
- Кстати, - понизив голос, сказал Галли, - на днях пройдоха Минти
сказал мне одну вещь.
- Минти? - переспросил Крог. Он встал и подошел к ним. - Что он еще
задумал?
Холл застегивал в дверях пальто. Тесное в талии, оно туго перехватило
его фигуру. - Не беспокойтесь, мистер Крог, - выкрикнул он.
- Странный и сомнительный тип. Возглавляет здешний клуб выпускников
Харроу. Ума не приложу, как это могло случиться. Посланник его на дух не
переносит. Так он пытался убедить меня, что вы Макдональды. Само собой, я
посмотрел потом в справочниках.
- Милый Минти, - сказал Энтони. - До свиданья, Кейт. Мне рано вставать.
- До свиданья.
- До свиданья, мистер Крог, спасибо за выручку. Вы прекрасно обходились
без моих услуг. До свиданья, Галли. Надеюсь как-нибудь увидеть вас в
Лондоне.
Так и не придумала она никакого плана, а он уже уходит. Она догнала его
у лифта. Холл уехал один, Энтони остался с нею наверху.
- В чем дело, старушка?
- Мне нужно поговорить с тобой, - сказала Кейт. Рано или поздно он
забудет ее, думала она, но это слабое утешение (рано или поздно он забудет
и меня). - Я толком не разглядела тебя, - продолжала она, - мне хотелось
многое сказать. О прошлом, - умоляюще сказала она.
- Теперь я буду добросовестным корреспондентом, - пообещал Энтони. -
Три страницы каждое воскресенье.
Его добродушие бесило ее, оно отражалось в зеркалах длинного коридора,
гримасничало в зеркальных маршах лестницы, искрилось в хромированных
дверях лифта. - Это все, что я заслужила, - сказала она. - Три страницы в
неделю. А я ради тебя работала годы. И только об одном думала: как помочь
тебе, а теперь какая-то сука... - Она презирала свои слезы - очень это
жалкое оружие; не станет она их утирать и козырять ими не будет, пусть
текут, как заливает лицо дождь, когда идешь без шляпы.
- Это не так, Кейт, - возразил Энтони, - я тебя люблю. - Он с
торопливым замешательством посмотрел в глубь лифта. - Меня ждет Холл. Надо
идти. - Слабо сжал ее руку. - Я люблю тебя, Кейт. Правда. Больше всех на
свете. А Лу... В нее я влюблен. По-сумасшедшему. Она бы тебе тоже
понравилась, Кейт. - Сейчас прочтет какую-нибудь мораль. - Любить и
влюбиться, Кейт, - разные вещи.
- А-а, иди ты к черту! - взорвалась она и, размазывая слезы, побежала
по коридору. За ее спиной он крикнул в шахту:
- Иду, Холл, - нажал звонок лифта. Перед дверью она привела в порядок
лицо, словно удаляла с него не слезы, а самого Энтони.
Крог встретил ее вопросом:
- Где Холл? - Ее поразило, какой он раздраженный и озабоченный.
- Он ушел с Энтони, - ответила она.
- Как здесь душно, - сказал Крог. - Холл курит совершенно мерзкие
сигареты. - Он распахнул рамы и перегнулся через подоконник. - Я ищу
Холла.
- Мне тоже пора честь знать, - нерешительно заметил капитан Галли,
крутя в пальцах пустой бокал и скучая над карточным столиком, фишками из
слоновой кости и полной окурков глубокой пепельницей.
- Не уходите, - попросила Кейт. - Выпейте еще. - Она наполнила три
бокала, но Крог за своим не подошел. - Будем живы, - сказала она словами
Энтони.
- Какой туман, - проговорил Крог.
- Нужно было отправить их домой в автомобиле.
- Холл захотел пройтись, - раздраженно пояснил Крог. - Сказал, что
хочет пройтись. - Он закрыл окно.
- В таком тумане от автомобиля мало проку, - сказал Галли. - Пешком
быстрее. На автомобиле можно сковырнуться в озеро в два счета. - Он
отобрал из колоды несколько карт. - Вы знаете такой пасьянс, мисс Фаррант,
- "Шалун"?
- Я не люблю пасьянсы.
- Этот вам понравится. Сначала закроем валеты - вы следите? Они и есть
шалуны, ха-ха!
- Это чей бумажник? Энтони? - спросила Кейт.
- Нет, Холла, - сказал Крог. - Я поздно заметил.
- Вот не подумал бы, что Холл способен оставить деньги, - сказал Галли.
- Вы видели, как он держит карты, ха-ха? Скряга, верно? - Эта мысль
доставила Галли огромное развлечение; он вообще не скучал в компании,
всему радовался как ребенок, ему достаточно было показать палец.
- Сегодня еще будут слезы, - сказала Кейт.
- Что? - переспросил Галли, из учтивости отвлекаясь от "Шалунов". - Что
вы говорите, мисс Фаррант?
- В чем дело, Эрик? - спросила Кейт. - Выпей. Ты устал.
- Я уже смываюсь, - сказал Галли. - Ага, "Шалун"! Ха-ха!
- Нет, не уходите, - сказал Крог. - Я еще не хочу спать. Рано.
- Лифт поднимается.
- Это Холл спешит за своими деньгами, - сказал Галли. - Давайте спрячем
бумажник.
- Вы самый порядочный шалун, - раздраженно сказала Кейт.
Лифт остановился этажом ниже.
- Для первого раза почти получилось, - сообщил Галли, тасуя карты. -
Однажды я учил одного француза. Ничего не вышло. Он все время жульничал. А
пасьянс теряет смысл, если жульничать.
Крог толкнул раздвижные двери и прошел в кабинет с дорогими книгами и
скульптурой Миллеса, оттуда в спальню. Они видели, как он глотал таблетки.
- Что случилось, Эрик? - спросила Кейт.
- Голова разболелась. - С полоскательницей в руке он повернулся в их
сторону и крикнул через две комнаты: - Что в этом пакете?
- Галстуки, - ответила Кейт.
- Разве у меня мало галстуков?
- Эти сегодня выбрал для тебя Тени.
- Тони?
- Развяжи. Они должны быть хорошие, раз их выбрал Тони.
- Они мне не нужны. Отошли их обратно.
- Он уже заплатил за них.
- Напрасно. Ты должна была остановить его, Кейт.
- Он чувствует к тебе признательность, хотел что-то сделать для тебя.
- С какой стати мне делают подарки? - возмутился Крог. - Я могу купить
сам. Холл подарил запонки. Мне их и так девать некуда.
- Ладно, - сказала Кейт, - я отошлю галстуки обратно. - Она прошла в
спальню, взяла пакет. - Ты выпил весь аспирин. Что с тобой, Эрик?
- Ничего. Голова болит.
- Посмотрю, что он купил. - Она развязала сверток; галстуки были
подобраны в тон, вкус у него, конечно, хороший. - А почему тебе не носить
эти?
- Нет. У меня уже есть. Отошли их обратно.
Она отнесла галстуки к себе в комнату и положила в ящик с бельем.
Прозвенел звонок лифта; в гостиной щелкнул картами Галли; ничего я не
придумала, думала она, дала ему уйти да еще напоследок сказала: "Иди к
черту". Трудно простить себе такую неосторожность. Слуги, гадавшие на
кофейной гуще, нянька, бросавшая соль через левое плечо, с детства
приучили ее следить за словами, сказанными на прощанье. Поссорьтесь, если
нужно, только успейте до полуночи помириться. "Иди к черту" - это терпимо
в начале вечера, но не в конце; для встречи сойдет, но расставаться так
нельзя. В детстве бываешь осмотрительнее - смерть ходит рядом, ты еще не
научился держать жизнь за глотку. Она ласково перебирала галстуки,
укладывала их в порядок.
- Вот ваш Холл, - встретил их Галли, - что я говорил? Я знал, что он
вернется. - Лифт остановился - действительно, Холл.
Он вошел, зажав в руке шляпу, худой, застывший, в тесном пальто,
хмурый. Туман набился ему в глаза, комом застрял в горле. Он хрипло
выговорил:
- Я забыл свой бумажник.
- Вот он. Холл, - сказал Крог. Холл тянул время, рукой в желтой
перчатке растирая горло, словно хотел сказать что-то и тщетно ждал
подсказки.
- Я пойду с вами. Холл, - сказал Галли, но и это не развязало язык
Холлу.
- Энтони тоже вернулся? - спросила Кейт. Ей показалось, что у себя в
горле он растирает комок нестерпимой боли, выпрашивая даже у нее хоть
каплю сострадания к своим мукам. Но она не верила ему и не желала входить
в его положение. - Он не пришел с вами?
- Нет, - сказал Холл, - я с ним распрощался и пришел один.
- Выпейте, Холл, - сказал Крог.
- Благодарю, - сказал Холл. - На улице просто горло перехватывает. А
войдешь, выпьешь, - он вскользь и неуверенно улыбнулся, - и все опять
хорошо, все о'кей.
- Сейчас он уже добрался, - сказала Кейт. - Я позвоню.
- Вы раскладываете пасьянс, Холл? - спросил Галли, выпуская на стол
"шалунов".
- Пасьянс? Нет, - сказал Холл. - Нет, - эхом отозвался голос в трубке,
- капитан Фаррант еще не приходил.
- Попросите его позвонить, когда он вернется, - сказала Кейт. - Говорит
его сестра. Даже если поздно. Передайте, что я жду его звонка. Да, в любое
время. Меня беспокоит плохая примета, - пояснила она мужчинам и с грустной
нежностью добавила: - Это что-то невероятное: теперь он называет себя
капитаном.
Минти стоял у дверей - разбирал имена, разглядывал венки; огромный
венок от Крога, маленький от Лаурина; он обратил внимание, что нет венков
от Кейт и Холла. Гроб плавно заскользил по рельсам к подножию угловатого
распятия; раскрылись дверцы, пропустили и захлопнулись. Через микрофон в
алтаре хлопающие звуки огня наполнили громадное холодное здание. Минти
перекрестился: стоило ради этого выуживать тело из воды? Он испытывал ужас
перед огненным погребением.
Кейт и Крог стояли в первом ряду, за ними старик Бергстен, Холл и
Галли; посланник прислал венок. Ближе к выходу стояли два-три служащих,
женщина из гостиницы, снаружи толпились желающие посмотреть, как выйдет
Крог. Кто-то привел ребенка показать похороны, тот не понимал, зачем нужно
стоять спокойно, чего так долго ждут, почему вокруг тихо и неинтересно;
его надоедливое нытье раздражало Минти. Он был в положении немого: кто-то
говорит от его имени и все перевирает.
Ибо Минти страдал. Он страдал, разглядывая венки, разбирая имена на
лентах, страдал, допекаемый надоедливым скулежом и желанием курить. Займу
крону у Нильса, подумал он, не прекращая страдать. Это его четвертый друг.
Новых столько уже не наживешь.
Воробей; его травили за то, что он не любил мыть шею; по воскресеньям
они гуляли вместе, уныло брели по шоссе, подальше от слишком людных
проселочных дорог, и почти все время молчали. У них не было общих
интересов; во время каникул Воробей безуспешно учился выдувать яйца, давил
скорлупу и пачкал рот; Минти собирал бабочек. В учебном же году они
собирали только пыль, поднятую на шоссе автомобилями, и дружили потому,
что больше с ними никто не дружил. Они стыдились друг друга, испытывали
взаимное чувство благодарности, а если приходилось удирать от расправы в
раздевалке - тогда они любили друг друга.
Коннел проболел всего неделю и умер. Он и героем был ровно неделю,
когда подложил учителю на стул конторскую кнопку; он подарил Минти плитку
шоколада, сказал, что пригласит на чай; утром, прямо с французского урока,
отправился домой и умер от скарлатины.
Голос за спиной произнес:
- Как это печально. Бедный юноша. Целую неделю пробыть в воде. - Это
подкрался со своей записной книжкой Хаммарстен, как всегда позже всех.
Прикрывая рот ладонью, он зашептал: - Репетиции проходят успешно. Только
Гауэр никуда не годится. Я ищу другого Гауэра. - И уже по-деловому
спросил: - Из родственников кто-нибудь приехал?
- Нет, - ответил Минти, - никто. - Он вспомнил мать, тетушку Эллу; не
выходит у нас с родственниками, подумал он.
И еще был Бакстер, который так подвел его в решающий момент,
отказавшись даже притронуться к посылке с Черинг-Кросс.
- Подумать только, - шептала рядом с Хаммарстеном блондинка, - всего
неделю назад он обнимал меня.
Минти поморщился. Он хотел, чтобы вместо "Шанель" пахло ладаном, чтобы
горели свечи перед святыми, хотел всеми средствами поддержать в себе
безумную веру в то, что его упокоившийся четвертый друг где-то обретается
теперь с Коннелом, не зная боли, обид и женщин.
- Вы были не единственная, - огрызнулся Минти.
- Он был такой обходительный.
- У него была девушка. Он нас познакомил. - Минти выложил самый крупный
козырь. - О ней никто не знает, только я и его сестра.
- Бедняжка, - сокрушался Хаммарстен, - где она? - Подвязанные тесемками
очки в стальной оправе обшаривали зеркально-пустую, холодную внутренность
церкви.
- В Англии. Она ничего не знает. И никто не знает ее адреса. - Но
Минти-то знал, Минти помнил: Ковентри. Он сохранит эту тайну в память
дружбы (он, правда, постарается забыть то утро, когда не нашлось молока,
чашки - ничего, кроме вынужденного гостеприимства). Оставшуюся от дружбы
тайну он умел хранить бережно, как если бы то были святые мощи, бедренная
кость древнего сакса, щепка от Господнего креста; хранившаяся много лет
нетронутая плитка шоколада, пропавшая в один из его бесчисленных
переездов, - наверно, украли; фотограф, где он стоит с сачком, - Воробей
снимал; путеводитель "В стране бушменов", подаренный Бакстером; теперь
новая реликвия: Ковентри.
- Какую же вы допустили оплошность с этим сообщением о браке, - сказал
Хаммарстен. - Ваше счастье, что не потеряли работу.
Хоть и не к месту, но Минти рассмеялся: хорошенькое счастье! Считать
венки, записывать фамилии, сочинять свою колонку, а потом тащиться по
лестнице, одолеть все пятьдесят шесть ступенек: четырнадцать до Экманов,
двадцать восемь до пустой квартиры с забытым зонтиком и гравюрой Густава -
глаза вылезут на лоб, пока доберешься до коричневого халата, какао в шкафу
и Мадонны на камине! А в общем-то, подумал он, пожалуй, счастье, все могло
обернуться гораздо хуже.
- Сегодня объявлен грандиозный выпуск американских акций, - сказал
Хаммарстен. - Борьба не на жизнь, а на смерть. - Он зашелся старческим
кашлем, заплевав щетину на лице и сюртук. Высоко в небе появилась группа
самолетов; точно стая ласточек, перестраиваясь на лету, они описали круг
над озером и ринулись к ратуше, сверкая алюминиевыми крыльями и наполняя
воздух ревом моторов, - благо, орган к этому времени утих.
Ребенок перестал плакать.
- Смотри! - закричал он. - Смотри! - Наконец, началось интересное.
Из церкви юркнула служащая гостиницы и, прищурившись, окинула всех
острым оценивающим взглядом; торопливо пошли сотрудники компании (им еще
надо было попасть на работу). Поддерживаемый шофером, старик Бергстен
сходил к машине; он явно не понимал, зачем понадобилось его присутствие
здесь, и, раздраженно осматриваясь, каждую минуту ожидал подвоха. Галли
задержался около Кейт, сказал что-то подходящее к случаю, вышел из церкви
и нацепил монокль. Увидев Минти, он сделал попытку улизнуть, но тот успел
схватить его за локоть.
- Вы будете на обеде выпускников?
- Разумеется, разумеется.
- Мне пришла в голову такая мысль, - сказал Минти, - всем изрядно
надоели традиционные тосты, разговоры о школе, директоре и всякой чепухе.
Что если посланник скажет что-нибудь о литературе, а вы - об искусстве?..
- Что ж, - ответил Галли. - Имеет смысл подумать, мой дорогой.
- Вы такой многогранный, вы бы могли сказать что-нибудь о музыке, о
драме - и само собой - о военном деле.
- Только предупредите меня вовремя, - сказал Галли, освобождая руку. -
Бросьте открытку.
- Вы были с ними в тот вечер, да?
- Не понимаю - где?
- Вы играли с ними в карты?
- А-а, да. Да.
- И, конечно, знаете, что говорят люди: что даже при таком тумане он не
мог просто так свалиться в воду?
- Мало ли что говорят!
- Он был пьян?
- Немного. Дорогой мой, вы не можете себе представить, какой тогда был
туман. Я целый час добирался до миссии.
- Почему же, отлично представляю, - ответил Минти, - я ведь тоже там
был. - Он закашлялся. - Я до сих пор не могу прокашляться, весь вечер
торчал на улице. - Он сунул руку в карман и достал серебряную спичечную
коробку. - Вот, хотел подарить ему. - Повернул коробку, чтобы Галли увидел
герб. - Я на самом деле был в Харроу, мне она ни к чему. А ему бы
пригодилась.
- Ну вот, значит, и вы помните, какой был туман.
- Он вышел с Холлом. Я не стал подходить, решил идти за ними следом и
сразу потерял их из виду. А через десять минут услышал его крик.
- Бедняга.
- Еще бы! Но самое интересное, что Холл вернулся после крика. Он был
ближе к нему, чем я, и все равно ничего не слышал.
- У вас разыгралось воображение, Минти. - Отвернувшись, Минти смотрел,
как из церкви выходит Холл. Галли воспользовался этим, чтобы ускользнуть.
- Бросьте открыточку насчет обеда, дружище.
- Да-да, - ответил Минти, - насчет обеда. - Он, не отрываясь, смотрел
на подходившего к дверям Холла, закипая дикой бессмысленной злобой от
одного вида осиной талии, коричневых вельветовых лацканов; если бы я
что-нибудь мог сделать; желтый кусачий уголек, он стоял между Холлом и
улицей с холодным чистым солнцем, толпой народа и узорной вереницей
самолетов в небе.
- Прошу прощения, мистер Холл. - Он шагнул к нему навстречу, трогая
зубы воспаленным, прокуренным языком, и уже чувствовал, как будничность
обстановки остужает его мстительное пламя, оставив только желание уколоть
побольнее, разозлить. - Вы не желаете сделать заявление?
- Какое еще заявление?
- Вы, конечно, войдете теперь в число директоров компании? - спросил
Минти и, словно остужая кофе, часто задышал в лицо Холлу табачным запахом.
- С вашим опытом вы, разумеется, будете руководить филиалом в Нью-Йорке?
- Нет, - ответил Холл. - Туда поедет Лаурин.
- Но мистер Крог стольким вам обязан...
- Запомните раз и навсегда, - сказал Холл. - Он мне ничем не обязан.
Это у меня перед ним обязанности. - Он натянул тесные коричневые перчатки.
- И если у нас возникают разногласия относительно моих методов работы, то
страдаю от этого только я. Пока я рядом, - закончил Холл, - вам лучше не
раздражать мистера Крога.
- Вы не прислали венок, - сказал Минти. - Разве вы не были в хороших
отношениях с ним?
- Не был, - ответил Холл.
Он подождал, когда выйдет Крог, и оба направились к машине, рядом и
врозь, не обменявшись ни единым словом. По случаю похорон толпа обошлась
без восклицаний. Мозг и рука: плотное крестьянское тело, томившееся в
визитке и тесном воротничке, воплощало мозг дела, а рядом шла его
недумающая сокрушительная рука с осиной талией и холодно сверкавшими
брильянтовыми запонками. Говорить им было не о чем. Смерть - как с ней все
просто, и как мудрено, труднее, чем любовь мужчины и женщины, было то, что
связывало их, отталкивало и казнило одиночеством в машине.
После их отъезда толпа стала расходиться. Ждать было нечего, смотреть
не на что.
- Гляди, - запрокинув голову и спотыкаясь на каждом шагу, кричал малыш,
- гляди!
- Мне пора в редакцию, - сказал Минти, - надо сдавать материал. - Как с
ней говорить? Женщина. Одно это вызвало в нем озлобление. - Он очень
подвел меня с этой вашей свадьбой.
- Мы собирались пожениться.
- Ладно, мне пора, - сказал Минти. - Надеюсь еще увидеть вас. Если
надумаете работать вместе... - Ему не терпелось уйти, он презирал все это
- духи, шелковые чулки, пудру, крем; маленький, насквозь прокоптившийся
Савонарола, он брезгливо морщил нос; только задобрив счетчик и выпив какао
под школьной фотографией, он сможет сказать, что вполне очистился. Он даже
вздрогнул, когда она заговорила: он не привык к продолжительным беседам и
разговорчивую женщину подозревал во всем смертных грехах.
- Вы слышали, как он кричал, - сказала Кейт. - А я нет. Я даже ничего
_не чувствовала_.
- Я не сообразил, - сказал Минти, - ничего не было видно. А потом Холл
вернулся, и я решил, что ничего страшного не произошло.
- Они поссорились, - сказала Кейт. - Эрик и Холл.
- Вы думаете, - начал Минти, - что Холл...
- Думаю! - оборвала его Кейт. - Я знаю. - Он обмер от этого "знаю":
ведь надо что-то делать, если знаешь, а что, тоскливо подумал он, может
сделать Минти?
- И поэтому в Нью-Йорк едет Лаурин, - сказала Кейт.
- Вы, конечно, остаетесь здесь? - не скрывая своего презрения, спросил
Минти.
- Нет, - ответила Кейт, - я уезжаю.
- Правильно! - воскликнул Минти. - Хорошо. Пусть побесятся! А вы не
можете придумать что-нибудь посильнее? Все-таки - брат, это мне он был...
- Он не решился сказать вслух - "друг", его отпугнул ее спокойный и
дорогой траур, он мог претендовать только на знакомство. Перчатками,
туфлями, элегантным платьем она отнимала у него Энтони.
- Несколько дней назад я могла погубить их, - сказала она. - Достаточно
было намекнуть "Баттерсону". Только зачем? Свой своего не выдаст. Все мы
воры, все заодно.
- Он не был вором, - возразил Минти, вступаясь за Воробья, Коннела,
Бакстера...
- Мы все воры, - продолжала Кейт. - Хватаем, что плохо лежит, и ничего
не даем взамен.
- Так вы до социализма договоритесь, - фыркнул в ответ Минти.
- Вот уж чего нет - того нет, - сказала Кейт. - Это не про нас.
Братских отношений в нашей лодке не признают. Хватай кусок побольше и
благодари Бога, если умеешь плавать.
Над озером опять появились самолеты, оставляя позади перистый след:
"Крог", "Крог". Дымное кружево повисло над Стокгольмом, и пока самолеты
выписывали последнюю букву - первая успевала растаять.
- Значит, возвращаетесь в Англию? - спросил Минти, думая о пятидесяти
шести ступеньках, о пустующей квартире и итальянке на четвертом этаже...
- Нет, - ответила Кейт. - Просто снимаюсь с места. Как Энтони.
...о ладане и сгущенном молоке, о чашке (чашку-то я забыл купить)...
- Найду работу в Копенгагене.
...о требнике в шкафу, о Мадонне, о пауке, томящемся под стаканом, о
доме вдали от дома.