Страница:
Председатель ВЧК Ф. Дзержинский. Секретарь Ксенофонтов".
Но как ни уверял их доктор Рицлер, что он в качестве первого советника посольства уполномочен вести все переговоры, как ни предлагал изложить сущность дела ему, Блюмкин настаивал на распоряжении Дзержинского, чтобы они переговорили лично с послом, которого лично касается это дело. И через пять минут в зале посольства, за мраморным столом, по одну сторону сидели граф Мирбах, доктор Рицлер, лейтенант Мюллер, а по другую Блюмкин и Андреев. Разложив подложные документы, Блюмкин говорил послу о судьбе арестованного чекистами родственника графа, австрийского офицера Роберта Мирбаха, в судьбе которого якобы посол должен был быть заинтересован. В разговоре чувствовалась неясность, немцы слегка недоумевали. Граф Мирбах сказал своему убийце, что тут, вероятно, какое-то недоразумение, ибо арестованный не является его родственником; и, чувствуя все ту же странность посланцев Дзержинского, доктор Рицлер проговорил: - Мне кажется, ваше сиятельство, мы можем кончить этот разговор и ваше сиятельство дадите письменный ответ господину Дзержинскому через министерство иностранных дел? Заговорщики видели, что граф Мирбах с предложением согласен. Но тогда, не давая высказаться послу, дотоле сидевший молча, рыжеватый член Революционного трибунала Андреев быстро перебил: - Может быть, господину германскому послу желательно узнать, какие меры будут приняты трибуналом по делу графа Роберта Мирбаха? Немцы не поняли сигнала. Но условный знак был уже дан, и брюнет, раскрывая портфель и что-то вынимая оттуда, ответил: - Да, да, я сейчас покажу господину послу. Вместо бумаг Блюмкин выхватил из портфеля револьвер и трижды выстрелил через стол - в Мирбаха, в Мюллера, в Рицлера, Но во всех трех дал промах. Граф Мирбах бросился в соседний зал. В этот момент в него выстрелил Андреев. И, снова бросившийся за Мирбахом, выстрелил Блюмкин. Затем раздался оглушительный взрыв брошенной бомбы, рухнула штукатурка, посыпались оконные стекла, все окуталось дымом. Граф Мирбах, мертвый, лежал на полу зала, а убийцы, выпрыгнув в окно, умчались на ждавшем их автомобиле. Вслед за убийством вспыхнуло восстание. В момент драмы в Денежном переулке, правая рука Дзержинского Потере стоял в буфете Большого театра с одним из главных участников заговора зампредом ВЧК Александровичем. Они пили лимонад. И, отпивая эту лимонную воду, Александрович уговаривал Петерса поехать в чекистский отряд Попова, Этот матросский отряд был главной силой заговорщиков. Но западня для матерого чекиста не удалась. Мрачный, волосатый, похожий на бульдога Петерс ехать отказался и пошел прочь от Александровича на сцепу театра, в котором в те дни происходил 5-й съезд Советов. Дзержинский в своем кабинете ВЧК взял телефонную трубку. У прямого провода был Ленин. Ленин, взволнованно картавя, говорил: - Знаете, что убит Мирбах? - Что?! - Немедленно поезжайте в посольство на место убийства! Телефонные трубки брошены. Дзержинский вскочил. Уже давно через заместителя наркоминдела Карахана германское посольство сообщало ВЧК, что в их распоряжении имеются данные о готовящемся покушении на графа Мирбаха. Расследование этих сведений вел лично Дзержинский. Граф Мирбах давал даже адреса лиц, замешанных в организацию покушения. Но как ни старался проверить эти сведения Дзержинский, они не приводили ни па какой след. Дзержинский даже сообщил посольству, что кто-то, вероятно, умышленно дает им ложные сведения, не то шантажируя, не то из каких-то иных более сложных соображений. Тем не менее от графа Мирбаха через Карахана к Дзержинскому все упорней шли сообщения о неминуемо готовящемся одновременном покушении, как на немецкого посла, так и на вождей коммунизма. Тревога германского посольства усугублялась тем, что - как это выразил доктор Рицлер Карахану - ими будто бы были получены сведения, что глава ВЧК Дзержинский умышленно смотрит сквозь пальцы на готовящееся убийство германского посла. Говорят, Дзержинский был в бешенстве, но не от подозрений, а оттого, что не мог распутать тайну, плетущуюся вокруг Денежного переулка, Тогда-то и произошло свидание гехеймрата доктора Рицлера и председателя ВЧК Дзержинского в кабинете у Карахана. Это свидание людей двух миров, первого советника императорского германского посольства, аккуратнейшего и педантичнейшего дипломата, доктора Рицлера и залитого кровью чекистских подвалов председателя ВЧК было чрезвычайно колоритным, Ни гехеймрат Рицлер, ни чекист Дзержинский целиком не доверяли друг другу. Малоосведомленный в бесовщине большевизма и бесовщине председателя ВЧК гехеймрат Рицлер сторонился этого человека, но в то же время чересчур сторониться было нельзя, ибо от него, в сущности, зависела жизнь членов посольства. Дзержинскому тоже было неприятно вести разговоры с представителями "акул германского империализма", но именно от них-то в тот момент, быть может, и зависела жизнь кремлевских вождей. Старая истина о том, что все правительства - братья, витала в кабинете Карахана во время этого интереснейшего разговора. Доктор Рицлер высказал свои опасения. Дзержинский гневно назвал клеветой все слухи будто бы он смотрит сквозь пальцы на заговоры против представителей германского правительства. Беседой оба остались, кажется, довольны. Но ровно через неделю в Денежном переулке граф Мирбах с простреленной головой лежал в луже крови на полу зала посольства. Дзержинский ждал покушения со стороны "агентов англо-французского капитала", удар же заговорщики нанесли прямо ВЧК. Через пять минут после звонка Ленина несколько сильных машин неслись к Денежному переулку. Мчался сопровождаемый отрядом чекистов, следователями, комиссарами сам всемогущий Дзержинский. Дом посольства был охвачен возмущением и паникой. В кожаной куртке, бледный, взволнованный сверх меры, с неподвижными глазами, словно у него были парализованы веки, окруженный чекистами Дзержинский вошел в посольство. Первый, кого он встретил, был гехеймрат Рицлер. - Что ж вы теперь скажете, господин Дзержинский? - тоном упрека, возмущения и иронии проговорил Рицлер, уверенный в соучастии Дзержинского в убийстве. И растерявшемуся Дзержинскому гехеймрат Рицлер протянул оставшееся у него удостоверение Блюмкина, подписанное Дзержинским. Дзержинский увидел сразу, что его подпись фальшива, но о восстании еще не предполагал. В сопровождении трех чекистов он выехал прямо в отряд Попова, чтобы там арестовать Блюмкина. В отряде Попова, состоявшем из матросов и латышей, готовых вот-вот кинуться на коммунистов, в главном штабе заговора кипело возбуждение "исторических" моментов. Шел шум, бестолковщина, отдавались приказания, все главари восстания были уже в сборе, когда внезапно вошел Дзержинский. Это была хорошая драматическая сцена. - Где Блюмкин? - проговорил Дзержинский, подходя к Попову. - Не знаю. Болен. Уехал на извозчике. - Я требую честного слова революционера,- закричал Дзержинский, - у вас Блюмкии или нет? - Я не знаю, где Блюмкин. Дзержинский чувствовал: Попов лжет, и вдруг увидел на столе фуражку Блюмкина. - Вы лжете, и я найду его сам! - крикнул Дзержинский и, повернувшись к сопровождавшим его чекистам, проговорил: - Ищите Блюмкина в караульном помещении! Но в этот момент в воздухе запахло неладным. Во взглядах матросов и латышей, окружавших Дзержинского, ничего доброго не было. К Дзержинскому подошли левые эсеры Прошьян и Карелин. - Товарищ Дзержинский, не трудитесь искать Блюмкина, - сказал Прошьян, граф Мирбах убит по постановлению партии левых эсеров и всю ответственность за убийство берем на себя мы - члены ЦК партии. Вот тут-то, наконец, понял Дзержинский, какой этим убийством над его партией занесен удар. - После этого я объявляю вас арестованными! А если Попов откажется выдать вас, я убью его на месте, как предателя! - закричал Дзержинский. - Хорошо, - проговорил Карелин, но с этими словами оба бросились в комнату штаба отряда. Дзержинский - за ними, но часовой его не пустил. И тут Дзержинский увидел всех заговорщиков: Черепанова, Трутовского, Александровича, Спиридонову, Фишмана, Саблина, Камкова. Из этой группы навстречу Дзержинскому вышел небезызвестный революционный enfant terrible, блазированный юноша Юрочка Саблин и, остановившись перед Дзержинским, произнес: - Гражданин Дзержинский, сдавайте оружие - вы арестованы! Охваченный бешенством Дзержинский хотел было заартачиться, но помощник Попова матрос Протопопов без всяких исторических поз схватил Дзержинского за руки и отнял оружие. Дзержинский был арестован. В комнату, где он метался в бессильном бешенстве, вошел глава левых эсеров, человек редкого мужества Донат Андреевич Черепанов. Этот безвременно погибший Дантон русской революции, потирая руки, смеясь проговорил: - Ну, что ж, Дзержинский, у вас были октябрьские дни, а у нас июльские? Что? Разве не похоже? Во всей Лубянке в этот момент творилась та революционная неразбериха, которая иногда действительно превращается в государственные перевороты. В коридорах ВЧК отряд матросов прижал к стене Лациса. - Руки вверх! Кто ты такой? - кричал насевшин на Лациса матрос Жаров. Гроза ВЧК труслино поднял руки и назвал себя. - А, Лацис! - заревели матросы, - тебя-то нам и надо, идем, идем! - Да куда его весть, ставь к стенке сволочь такую! - кричали матросы, и неизвестно, вырвался ли бы от матросов Лацис, если б к ним не бросился интеллигент Александрович, бормоча: "Убивать не надо, товарищи, арестовать, но не убивать". Тем не менее казалось, что дело принимает серьезный оборот - левые эсеры парализуют опору и надежду Кремля - ВЧК. Настроение заговорщиков радужное, приходят вести о присоединении к восставшим целых полков, о присоединении командующего восточным фронтом красных войск Муравьева. Из головки ВЧК на свободе оставался Потерс. Его-то и поймал на сцене Большого театра телефонный звонок Троцкого. Троцкий говорил Петерсу "невероятные" вещи: Мирбах убит, Дзержинский арестован, принимайте самые крайние меры, немедленно арестовывайте на съезде всю фракцию левых эсеров. Борьба закипела. Петерсу приходилось довольно трудно, в ВЧК шла мешанина, никто не понимал толком, кто за кого - за левых эсеров иль за большевиков? Но в Большом театре уже захвачена фракция левых эсеров, захвачена в автомобиле Мария Спиридонова. - Пол-Кремля, пол-Лубянки, полтеатра за Марию снесу! - кричал начальник восставших отрядов Попов. Но заговорщики теряли в словесном бездействии время, творящее перевороты, и их революция становилась похожей на "стоячую" революцию декабристов. Утром 7 июля чекистские отряды, собранные Петерсом, повели наступление на Чистые Пруды, где сконцентрировались главные силы мятежа. Левые эсеры открыли было артиллерийский огонь, беря мишенью Кремль, Совнарком. По неудачно. А артиллерия коммунистов била по штабу левых эсеров, и они, успев только с главного телеграфа оповестить Россию о том, что подняли восстание против диктатуры коммунистической партии, уже чувствовали, что восстание погибает. Июльские дни не состоялись. Под давлением превосходящих сил коммунистов восставшие начали отступление. Вскоре, брошенные охранявшими их матросами, Дзержинский и Лацис оказались свободными. Тогда-то и началась расправа не по-эсеровски, а по настоящему, со всей кровожадностью, как всегда расправлялся Дзержинский. Отряд Попова уходил в Москву, в погоню за ним бросились чекистские отряды Эйдука. Схваченный на вокзале, переодетый и бритый Александрович, который только вчера еще спас Лациса от смерти, был этим же Лацисом немедленно расстрелян. В подвалах ЧК кипело мщение, бессудные расстрелы пачками всех не только виновных, но даже заподозренных. "Всякое сопротивление выжечь с корнем" вот директива Дзержинского. Дзержинский в борьбе не знает сантиментов. Началась новая вспышка коммунистического террора. И все же страна еще не была покорена татарским игом коммунистов. Еще находились силы для ответа террором на террор. И когда Дзержинский расстреливал в тюрьмах людей, не имевших к восстанию никакого отношения, исключительно с целью показать, что такое красный террор, в этот момент на одинокой петербургской улице выстрелом из револьвера рабочий Сергеев убил ехавшего в автомобиле сатрапа Петербурга - Володарского. А вслед за тем раздались новые выстрелы: в председателя Петербургской ЧК Урицкого и в Председателя Совнаркома Ленина. В начале 11 часа утра 30 августа в Петербурге из квартиры на Саперном переулке вышел одетый в кожаную куртку двадцатилетний красивый юноша "буржуазного происхождения", еврей по национальности. Молодой поэт Леонид Канегиссер сел на велосипед и поехал к площади Зимнего дворца. Перед министерством иностранных дел, куда обычно приезжал Урицкий, Канегиссер остановился, слез с велосипеда и вошел в тот подъезд полукруглого дворца, к которому всегда подъезжал Урицкий. - Товарищ Урицкий принимает? - спросил юноша у старика швейцара еще царских времен. - Еще не прибыли-с, - ответил швейцар. Поэт отошел к окну, выходящему на площадь. Сел на подоконник. Он долго глядел в окно. По площади шли люди. В двадцать минут прошла целая вечность. Наконец, вдали послышался мягкий приближающийся грохот, Царский автомобиль замедлил ход и остановился у подъезда. Прибыв с своей частной квартиры на Васильевском острове, маленький визгливый уродец на коротеньких кривых ножках, по-утиному раскачиваясь, Урицкий вбежал в подъезд дворца. Рассказывают, что Урицкий любил хвастать количеством подписываемых им смертных приговоров. Сколько должен был он подписать сегодня? Но молодой человек в кожаной куртке встал. И в то время, как шеф чрезвычайной комиссии семенил коротенькими ножками к лифту, с шести шагов в Урицкого грянул выстрел. Леонид Канегиссер убил Урицкого наповал. За быстро поехавшим на велосипеде убийцей погналась погоня. У набережной возле английского клуба Канегиссера схватили. И вскоре мстивший за террор Канегиссер был расстрелян в Петербургской ЧК. Из Москвы в день убийства экстренным поездом в Петербург расправляться за Урицкого выехал сам Дзержинский. Но Урицкий в дворцовом вестибюле упал в 11 часов утра, а вечером того же дня в Москве раздался другой выстрел "центрального акта", направленный в вдохновителя авантюры во всемирно-историческом масштабе - в Ленина. Пройди эта пуля на полсантиметра правее, и выстрел мог бы в тот момент уничтожить диктатуру коммунистической партии над страной, и история революции повернулась бы иначе. Выстрел прозвучал во дворе завода бывшего Михельсона на Серпуховской улице в Москве. На заводе - многолюдный митинг. Ленин приехал к вечеру на сильной кремлевской машине. Прошел в мастерские. И вскоре к шоферу, развернувшему машину на дворе, подошла невзрачного вида женщина с острыми чертами лица. - Кажется, товарищ Ленин уже приехал?- спросила у шофера Фанни Каплан. - Не знаю, кто приехал, - отвечал кремлевский шофер. - Как же это? Вы шофер и не знаете, кого возите? - тихо засмеялась женщина и спокойно пошла от него в мастерские. Прошел час. Митинг кончился. Из мастерских начала выходить толпа, заполняя широкий заводской двор. Наконец, вышел и Ленин, окруженный коммунистами. Но к машине он продвигался медленно, густая толпа обступила его, многие задавали вопросы. Не доходя до автомобиля, Ленин остановился, две женщины жаловались диктатору на насильственную политику компартии в деревнях, на отобрание хлеба заградительными отрядами, на бессудные расстрелы крестьян. - Совершенно верно, есть много неправильных действий у заградительных отрядов, но это все безусловно устроится, - отвечал женщинам великолепный демагог. И при последних его словах один за другим раздались выстрелы. Ленин, как сноп, повалился на землю. "Убили, убили!" закричала толпа, и все шарахнулись в стороны, убегая со двора. По опустевшему двору шофер и члены заводского комитета несли к машине смертельно раненного Ленина. Через полчаса Ленин лежал в палате Кремля, окруженный светилами московской медицины. А схваченная Фанни Каплан стояла в ВЧК на допросе перед Курским, Свердловым, Аванесовым. Эта тройка заменила выехавшего в Петербург Дзержинского. Но на допросе у Курского Каплан "дала чрезвычайно мало". И только потом, уже поздно ночью в узкой темной комнате, освещенной только лампочкой на письменном столе, "я, - пишет Потерс, - начал допрашивать Каплан. И тут она стала давать кое-какие сведения. Было установлено, что фамилия, которую она дала, является неправильной, но она отказалась назвать свою настоящую фамилию. На второй день ночью, когда я се снова допрашивал, она стала говорить больше. В конце концов, она заплакала, и я до сих пор не могу понять, прикидывается наивным Петерс, - что означали эти слезы, или она поняла, что совершила самое тяжелое преступление против революции, или это были просто утомленные нервы? О своих соучастниках в покушении Каплан ничего не сказала". Вернувшийся из Петербурга Дзержинский, где он заменил убитого Урицкого отвратительным садистом Глебом Бокием, подписал смертный приговор Каплан. И теперь вся Россия ждала мести Дзержинского. Дзержинский ответил морем крови. В Москве, в Питере, по всей России по приказам Дзержинского началась кровавая баня. Насколько в бессмысленно-животном ужасе от выстрела в Ленина заметалась сначала компартия, чувствуя, что с его гибелью конец диктатуры близится с невероятной стремительностью, настолько ж с такой же озверелой злобностью вместе с Дзержинским партия начала требовать безудержной мести. "Гимном рабочего класса отныне будет гимн ненависти и мести",- писала "Правда". Страна замерла в ужасе. И они начались, эти расправы "истерического" террора. В ответ на выстрел Канегиссера Зиновьев в Петербурге приказал расстрелять в одну ночь 500 человек заключенных, взятых по алфавиту. Глеб Бокий не заставил себя упрашивать, он в несколько дней расстрелял 1300 человек, заключенных в Петербурге. В Кронштадте за одну ночь были расстреляны 400 человек. В Финском заливе в одном имении на берег были выброшены десятки трупов потопленных офицеров. Эти казни на языке Бокия назывались "искупительными жертвами". Такому же террору в Москве дал волю Дзержинский. Сидевшие в те дни в московских тюрьмах называют это время "дикой вакханалией красного террора". "Тревожно и страшно было слышать по ночам, а иногда и присутствовать при том, как брали людей десятками на расстрел. Приезжали автомобили и увозили свои жертвы, а тюрьма не спала, трепеща при каждом автомобильном гудке. Вот войдут в камеру и вызовут "с вещами по городу" или "в комнату душ", значит на расстрел. И там будут попарно связывать проволокой. Если бы вы знали, какой это был ужас!" - пишет сидевший в тюрьме известный историк С. П. Мельгунов. "В памяти че сохранились имена многих уведенных на расстрел из камеры в эти "ленинские дни", но душераздирающие картины врезались и вряд ли забудутся до конца жизни, - пишет другой заключенный. - Вот - группа офицеров. Через несколько дней после выстрела Каплан они вызываются в "комнату душ". Некоторые из них случайно взяты при облаве на улице. Сознание возможности смерти не приходило им даже в голову, они спокойно подчинились своей судьбе - сидеть в заключении. И вдруг - "в комнату душ". Бледные, собирают они вещи. Но одного надзиратель никак не может найти. Он не отвечает, не огкликастся. Поименная проверка. Наконец, он обнаруживается, он залез под койку, его выволакивают за ноги. Неистовые звуки его голоса заполняют весь коридор. Он отбивается с криком. - "За что? Я невиновен! Не хочу умирать!". - Но его осиливают, вытаскивают из камеры, и они исчезают все и снова появляются во дворе... звуков не слышно: рот заткнут тряпками...". По директиве Дзержинского террор прокатился из Центра по всей России. Не было ни одной губернской или уездной чека, которая не расстреляла бы в отместку за эти выстрелы десятков и сотен невинных людей. Вся кровавая сеть чрезвычаек Дзержинским была приведена в действие. Расстреливали где попало: у тюремной стенки, в подвалах, в оврагах, в лесах, расстреливали кого попало: монархистов, республиканцев, социалистов, зажиточных крестьян, интеллигентов, буржуа, офицеров, священников. На чекистском языке это называлось "противозаразной прививкой". И Дзержинский привил ее в такой дозе, что страна замерла в кладбищенской тишине. Всякое террористическое сопротивление казалось конченным. Но через год, 25 сентября 1919 года, когда в особняке графини Уваровой в Леонтьевском переулке во главе со своими вождями заседал Московский комитет коммунистической партии, от полуторапудовой бомбы, начиненной динамитом и пироксилином, особняк задрожал и потолок рухнул, погребая под собой коммунистов. Это акт - смертельной ненавистью ненавидевшего полицейскую диктатуру коммунизма Доната Черепанова, связавшегося с главой анархистов подполья рабочим Казимиром Ковалевичем. Властный Торквемада коммунизма Дзержинский необычайно остро воспринял этот террористический акт. Дзержинский считал всякое сопротивление сломленным. Взрыв же в Леонтьевском переулке показывал, что в стране есть еще силы. Новое вскрытие вен народу Дзержинским было решено. По рассказу коменданта МЧК Захарова, бледный как полотно, взволнованный свыше меры, с трясущимися руками и прерывающимся голосом Дзержинский прямо с места взрыва приехал в МЧК, отдав приказание расстреливать по спискам "всех кадетов, жандармов, представителей старого режима и разных там князей и графов, находящихся во всех местах заключения Москвы, во всех тюрьмах и лагерях". Одним словом Дзержинского на немедленную смерть были обречены многие тысячи человек. Вслед за Москвой заработала вся сеть чрезвычаек, топя в крови попытку сопротивления власти. Вместе с террором Дзержинский пустил в ход весь свой провокаторско-шпионский аппарат, дабы схватить виновников взрыва в Леонтьевском. Сведения, получаемые Дзержинским, говорили, что к взрыву причастен его старый знакомый Донат Черепанов, в июльские дни доставивший Дзержинскому немало неприятных минут. Начались поиски, провокация, подкупы, аресты и "ночные допросы" каждого, кто только мог быть "нитью" для поимки Черепанова и Ковалевича. На следы анархистов при помощи провокаторов Дзержинский напал довольно-таки быстро. Их главный штаб - дачу в Краскове - в одну октябрьскую ночь оцепили чекистские отряды. Сдаваться живьем анархисты во главе с Ковалевичем не пожелали. Дали бой, отстреливаясь из револьверов, и под конец, видя, что силы на стороне чекистов, бросив бомбу, взорвали дачу. При взрыве погиб Казимир Ковалевич и все семь человек штаба "воинов черного знамени". В другой засаде чекистами были схвачены анархисты во главе с Барановским. Для характеристики этих людей и методов "ночных допросов" Дзержинского колоритны показания некоторых из арестованных анархистов. Так, обращаясь к Дзержинскому через председателя МЧК Манцева, которому Дзержинский поручил следствие по этому делу, уже сломившийся заключенный анархист Тямин писал:
"Моя просьба
Вы просите песен - их нет у меня, но что знаю о жизни и деятельности организации, сообщу... Все что вам необходимо знать о Заваляеве, я вам скажу. Но только прошу оставить его в покос, ибо я его слишком люблю. Относительно его фамилии пусть он сочтется для всех Заваляевым, а для вас и для меня - моим братом. Нс копайтесь в его душе, вы чуткий человек, вы должны понять, как тяжело для него такое положение, в котором он является ни более ни менее как козлом отпущения чужих преступлений. Он задержан только потому, что был знаком с Ковалевичем, и только, Товарищ, я прошу вас, если вам нужны жизнь или кровь невинного человека, возьмите мою, но отпустите его, а еще лучше, дайте возможность уехать ему к матери в Харьков. Отпустите его, неужели вам непонятны чувства сына к матери? Ничего сообщить он вам не может, все, что он знает, знаю и я, зачем он вам? Я остаюсь тут, я не верю в свое спасение. Вам, как личности, я верю, но вам, как определенному учреждению, плохо верю. Говоря все, я исходил отнюдь не из желания спасти себя, я знаю, что если меня не расстреляют, то дадут несколько лет тюрьмы, что равносильно смерти, ибо я страшно слаб. Я даю честное слово, что сам лично с помощью ваших сотрудников возьмусь за розыск. Возможно, нам удастся найти связь с левыми эсерами. Но одно прошу, отправьте Заваляева к матери. А мне дайте какую-нибудь работу. Или кончайте скорее, меньше агонии.
Уважающий Вас Михаил Тямин".
Эти просьбы сломившегося анархиста спасти жизнь его брата у Дзержинского и Манцева в лучшем случае могли вызвать саркастическую улыбку. В революции дело ведь не в чувствах братьев Тяминых. Михаила Тямина Дзержинскому нужно было пытнуть для того, чтобы он указал хоть какую-нибудь нить связи анархистов с левыми эсерами и чтоб, идя по этому следу, Дзержинский схватил бы опасного ему Доната Черепанова. Ведь дискутировалась же открыто в журнале Дзержинского "Еженедельник ВЧК" допустимость самых настоящих физических пыток с точки зрения революционного марксизма? А потом, после пыток, когда Тямин станет нснужным, то, разумеется, не резон же отпустить его в Харьков к матери? Резон - спустить его в подвал к Эйдуку. А насчет там чувств сына к матери, это - "отрыжка мелкой буржуазии". По записной книжке убитого анархиста Соболева и через провокаторов Дзержинский напал-таки па след Доната Черепанова, главы "Всероссийского Штаба Революционных Партизан". И 17 февраля 1920 года Дзержинский праздновал победу. Организатора взрыва в Леонтьевском переулке Доната Черепанова на московской улице, напавши сзади, схватили чекисты. Это было сделано так ловко, что Черепанов не успел даже оказать сопротивления. Вместе с ним схватили и любимую им женщину, террористку Тамару Гаспарьян. Заключенного в одиночку на Большой Лубянке, 11, Черепанова чекисты охраняли с особой бдительностью, К его камере были приставлены два бессменных часовых, которым приказывалось не спускать с Черепанова глаз. Многие сламывались в ЧК. Но Донат Черепанов нс из ломких. В нем было слишком много самоотверженности борца и ненависти к полицейскому коммунизму. Он отказался разговаривать с кем бы то ни было, кроме главы террора Дзержинского. В кабинете Дзержинского шли долгие и странные ночные уговоры Черепанова Дзержинским, окруженным всей головкой ВЧК. Дзержинский уговаривал Черепанова сдаться, перейти к коммунистам, как благополучно перешло уже много левых эсеров. Но, назвав своих бывших товарищей "предателями и подлецами", Черепанов в застенке ЧК проявил необычайное мужество, на все предложения Дзержинского отвечая неизменным отказом. Да, вероятно, и со стороны Дзержинского это была только уловка, дабы публично скомпрометировать врага, как позднее был скомпрометирован заманенный из заграницы через провокаторов и схваченный Борис Савинков, Все уговоры Черепанова Дзержинскому пришлось бросить и перейти к преддверию казни - "допросу". На официальный вопрос Дзержинского, признает ли Черепанов себя виновным во взрыве в Леонтьевском переулке, - этот самый отчаянный лидер левых социалистов-революционеров, боровшийся за демократические Советы, Черепанов показал: - Да, я совместно с Казимиром Ковалевичем организовал Всероссийский Штаб Революционных Партизан, который своей целью поставил ряд террористических актов. Эта организация провела взрыв в Леонтьевском. Подготовка взрыва, выработка плана и руководство до самого последнего момента были возложены на меня. В самом же метании бомбы по постановлению штаба я участия не принимал. Не будь этого постановления, я бы охотно принял на себя и метание бомбы. До того как остановиться на террористическом акте, этот вопрос дебатировался у нас в штабе. Предлагалось бросить бомбу в Чрезвычайную Комиссию, но это предложение было отклонено, потому что чрезвычайка и вы, гражданин Дзержинский, являетесь орудием партии и, следовательно, во всей политике ответственна партия. Мы и метали бомбу в собрание ответственных работников коммунистической партии, тем более, что на этом собрании предполагалось присутствие гражданина Ленина. Этот акт, по нашему мнению, должен был революционизировать массы и указать путь, по которому должны идти настоящие революционеры: путь террора и ударов по головке насильников. - Известно ли вам, что при взрыве пострадало много незначительных работников партии? - спросил Дзержинский. - Так что ж из этого? Ваша чека в этом отношении не лучше, - отвечал Черепанов. И на последний вопрос Дзержинского, не сожалеет ли о своем поступке Черепанов, он, революционер, выступивший против "власти рабочих и крестьян" с бомбой в руках, Черепанов ответил: - Сожалею только об одном, что при аресте меня схватили сзади и я не успел пристрелить ваших агентов. То, что сейчас вами творится, - это сплошная робеспьериада! На этом Дзержинский окончил допрос Черепанова. Для Дзержинского все было ясно. И он "сделал знак". Но Черепанова вовсе не расстреляли в подвале китайцы и латыши. Дзержинский пощадил его, Черепанова удушили в камере набросившиеся на него чекисты. А "заодно" уж удушили в другой камере и любимую Черепановым женщину Тамару Гаспарьян. На стене в одиночке Черепанова осталась только сделанная им надпись: "Схвачен на улице 18 февраля 1920 года сзади за руки ленинскими агентами". Больше до конца жизни Дзержинского громкого террористического акта против диктатуры коммунистической партии не было. Страна захлебнулась в крови и лежала без пульса. В ответ па его террор раздавалось теперь только "яблочко", выкатившееся с ночной улицы московского дна:
Но как ни уверял их доктор Рицлер, что он в качестве первого советника посольства уполномочен вести все переговоры, как ни предлагал изложить сущность дела ему, Блюмкин настаивал на распоряжении Дзержинского, чтобы они переговорили лично с послом, которого лично касается это дело. И через пять минут в зале посольства, за мраморным столом, по одну сторону сидели граф Мирбах, доктор Рицлер, лейтенант Мюллер, а по другую Блюмкин и Андреев. Разложив подложные документы, Блюмкин говорил послу о судьбе арестованного чекистами родственника графа, австрийского офицера Роберта Мирбаха, в судьбе которого якобы посол должен был быть заинтересован. В разговоре чувствовалась неясность, немцы слегка недоумевали. Граф Мирбах сказал своему убийце, что тут, вероятно, какое-то недоразумение, ибо арестованный не является его родственником; и, чувствуя все ту же странность посланцев Дзержинского, доктор Рицлер проговорил: - Мне кажется, ваше сиятельство, мы можем кончить этот разговор и ваше сиятельство дадите письменный ответ господину Дзержинскому через министерство иностранных дел? Заговорщики видели, что граф Мирбах с предложением согласен. Но тогда, не давая высказаться послу, дотоле сидевший молча, рыжеватый член Революционного трибунала Андреев быстро перебил: - Может быть, господину германскому послу желательно узнать, какие меры будут приняты трибуналом по делу графа Роберта Мирбаха? Немцы не поняли сигнала. Но условный знак был уже дан, и брюнет, раскрывая портфель и что-то вынимая оттуда, ответил: - Да, да, я сейчас покажу господину послу. Вместо бумаг Блюмкин выхватил из портфеля револьвер и трижды выстрелил через стол - в Мирбаха, в Мюллера, в Рицлера, Но во всех трех дал промах. Граф Мирбах бросился в соседний зал. В этот момент в него выстрелил Андреев. И, снова бросившийся за Мирбахом, выстрелил Блюмкин. Затем раздался оглушительный взрыв брошенной бомбы, рухнула штукатурка, посыпались оконные стекла, все окуталось дымом. Граф Мирбах, мертвый, лежал на полу зала, а убийцы, выпрыгнув в окно, умчались на ждавшем их автомобиле. Вслед за убийством вспыхнуло восстание. В момент драмы в Денежном переулке, правая рука Дзержинского Потере стоял в буфете Большого театра с одним из главных участников заговора зампредом ВЧК Александровичем. Они пили лимонад. И, отпивая эту лимонную воду, Александрович уговаривал Петерса поехать в чекистский отряд Попова, Этот матросский отряд был главной силой заговорщиков. Но западня для матерого чекиста не удалась. Мрачный, волосатый, похожий на бульдога Петерс ехать отказался и пошел прочь от Александровича на сцепу театра, в котором в те дни происходил 5-й съезд Советов. Дзержинский в своем кабинете ВЧК взял телефонную трубку. У прямого провода был Ленин. Ленин, взволнованно картавя, говорил: - Знаете, что убит Мирбах? - Что?! - Немедленно поезжайте в посольство на место убийства! Телефонные трубки брошены. Дзержинский вскочил. Уже давно через заместителя наркоминдела Карахана германское посольство сообщало ВЧК, что в их распоряжении имеются данные о готовящемся покушении на графа Мирбаха. Расследование этих сведений вел лично Дзержинский. Граф Мирбах давал даже адреса лиц, замешанных в организацию покушения. Но как ни старался проверить эти сведения Дзержинский, они не приводили ни па какой след. Дзержинский даже сообщил посольству, что кто-то, вероятно, умышленно дает им ложные сведения, не то шантажируя, не то из каких-то иных более сложных соображений. Тем не менее от графа Мирбаха через Карахана к Дзержинскому все упорней шли сообщения о неминуемо готовящемся одновременном покушении, как на немецкого посла, так и на вождей коммунизма. Тревога германского посольства усугублялась тем, что - как это выразил доктор Рицлер Карахану - ими будто бы были получены сведения, что глава ВЧК Дзержинский умышленно смотрит сквозь пальцы на готовящееся убийство германского посла. Говорят, Дзержинский был в бешенстве, но не от подозрений, а оттого, что не мог распутать тайну, плетущуюся вокруг Денежного переулка, Тогда-то и произошло свидание гехеймрата доктора Рицлера и председателя ВЧК Дзержинского в кабинете у Карахана. Это свидание людей двух миров, первого советника императорского германского посольства, аккуратнейшего и педантичнейшего дипломата, доктора Рицлера и залитого кровью чекистских подвалов председателя ВЧК было чрезвычайно колоритным, Ни гехеймрат Рицлер, ни чекист Дзержинский целиком не доверяли друг другу. Малоосведомленный в бесовщине большевизма и бесовщине председателя ВЧК гехеймрат Рицлер сторонился этого человека, но в то же время чересчур сторониться было нельзя, ибо от него, в сущности, зависела жизнь членов посольства. Дзержинскому тоже было неприятно вести разговоры с представителями "акул германского империализма", но именно от них-то в тот момент, быть может, и зависела жизнь кремлевских вождей. Старая истина о том, что все правительства - братья, витала в кабинете Карахана во время этого интереснейшего разговора. Доктор Рицлер высказал свои опасения. Дзержинский гневно назвал клеветой все слухи будто бы он смотрит сквозь пальцы на заговоры против представителей германского правительства. Беседой оба остались, кажется, довольны. Но ровно через неделю в Денежном переулке граф Мирбах с простреленной головой лежал в луже крови на полу зала посольства. Дзержинский ждал покушения со стороны "агентов англо-французского капитала", удар же заговорщики нанесли прямо ВЧК. Через пять минут после звонка Ленина несколько сильных машин неслись к Денежному переулку. Мчался сопровождаемый отрядом чекистов, следователями, комиссарами сам всемогущий Дзержинский. Дом посольства был охвачен возмущением и паникой. В кожаной куртке, бледный, взволнованный сверх меры, с неподвижными глазами, словно у него были парализованы веки, окруженный чекистами Дзержинский вошел в посольство. Первый, кого он встретил, был гехеймрат Рицлер. - Что ж вы теперь скажете, господин Дзержинский? - тоном упрека, возмущения и иронии проговорил Рицлер, уверенный в соучастии Дзержинского в убийстве. И растерявшемуся Дзержинскому гехеймрат Рицлер протянул оставшееся у него удостоверение Блюмкина, подписанное Дзержинским. Дзержинский увидел сразу, что его подпись фальшива, но о восстании еще не предполагал. В сопровождении трех чекистов он выехал прямо в отряд Попова, чтобы там арестовать Блюмкина. В отряде Попова, состоявшем из матросов и латышей, готовых вот-вот кинуться на коммунистов, в главном штабе заговора кипело возбуждение "исторических" моментов. Шел шум, бестолковщина, отдавались приказания, все главари восстания были уже в сборе, когда внезапно вошел Дзержинский. Это была хорошая драматическая сцена. - Где Блюмкин? - проговорил Дзержинский, подходя к Попову. - Не знаю. Болен. Уехал на извозчике. - Я требую честного слова революционера,- закричал Дзержинский, - у вас Блюмкии или нет? - Я не знаю, где Блюмкин. Дзержинский чувствовал: Попов лжет, и вдруг увидел на столе фуражку Блюмкина. - Вы лжете, и я найду его сам! - крикнул Дзержинский и, повернувшись к сопровождавшим его чекистам, проговорил: - Ищите Блюмкина в караульном помещении! Но в этот момент в воздухе запахло неладным. Во взглядах матросов и латышей, окружавших Дзержинского, ничего доброго не было. К Дзержинскому подошли левые эсеры Прошьян и Карелин. - Товарищ Дзержинский, не трудитесь искать Блюмкина, - сказал Прошьян, граф Мирбах убит по постановлению партии левых эсеров и всю ответственность за убийство берем на себя мы - члены ЦК партии. Вот тут-то, наконец, понял Дзержинский, какой этим убийством над его партией занесен удар. - После этого я объявляю вас арестованными! А если Попов откажется выдать вас, я убью его на месте, как предателя! - закричал Дзержинский. - Хорошо, - проговорил Карелин, но с этими словами оба бросились в комнату штаба отряда. Дзержинский - за ними, но часовой его не пустил. И тут Дзержинский увидел всех заговорщиков: Черепанова, Трутовского, Александровича, Спиридонову, Фишмана, Саблина, Камкова. Из этой группы навстречу Дзержинскому вышел небезызвестный революционный enfant terrible, блазированный юноша Юрочка Саблин и, остановившись перед Дзержинским, произнес: - Гражданин Дзержинский, сдавайте оружие - вы арестованы! Охваченный бешенством Дзержинский хотел было заартачиться, но помощник Попова матрос Протопопов без всяких исторических поз схватил Дзержинского за руки и отнял оружие. Дзержинский был арестован. В комнату, где он метался в бессильном бешенстве, вошел глава левых эсеров, человек редкого мужества Донат Андреевич Черепанов. Этот безвременно погибший Дантон русской революции, потирая руки, смеясь проговорил: - Ну, что ж, Дзержинский, у вас были октябрьские дни, а у нас июльские? Что? Разве не похоже? Во всей Лубянке в этот момент творилась та революционная неразбериха, которая иногда действительно превращается в государственные перевороты. В коридорах ВЧК отряд матросов прижал к стене Лациса. - Руки вверх! Кто ты такой? - кричал насевшин на Лациса матрос Жаров. Гроза ВЧК труслино поднял руки и назвал себя. - А, Лацис! - заревели матросы, - тебя-то нам и надо, идем, идем! - Да куда его весть, ставь к стенке сволочь такую! - кричали матросы, и неизвестно, вырвался ли бы от матросов Лацис, если б к ним не бросился интеллигент Александрович, бормоча: "Убивать не надо, товарищи, арестовать, но не убивать". Тем не менее казалось, что дело принимает серьезный оборот - левые эсеры парализуют опору и надежду Кремля - ВЧК. Настроение заговорщиков радужное, приходят вести о присоединении к восставшим целых полков, о присоединении командующего восточным фронтом красных войск Муравьева. Из головки ВЧК на свободе оставался Потерс. Его-то и поймал на сцене Большого театра телефонный звонок Троцкого. Троцкий говорил Петерсу "невероятные" вещи: Мирбах убит, Дзержинский арестован, принимайте самые крайние меры, немедленно арестовывайте на съезде всю фракцию левых эсеров. Борьба закипела. Петерсу приходилось довольно трудно, в ВЧК шла мешанина, никто не понимал толком, кто за кого - за левых эсеров иль за большевиков? Но в Большом театре уже захвачена фракция левых эсеров, захвачена в автомобиле Мария Спиридонова. - Пол-Кремля, пол-Лубянки, полтеатра за Марию снесу! - кричал начальник восставших отрядов Попов. Но заговорщики теряли в словесном бездействии время, творящее перевороты, и их революция становилась похожей на "стоячую" революцию декабристов. Утром 7 июля чекистские отряды, собранные Петерсом, повели наступление на Чистые Пруды, где сконцентрировались главные силы мятежа. Левые эсеры открыли было артиллерийский огонь, беря мишенью Кремль, Совнарком. По неудачно. А артиллерия коммунистов била по штабу левых эсеров, и они, успев только с главного телеграфа оповестить Россию о том, что подняли восстание против диктатуры коммунистической партии, уже чувствовали, что восстание погибает. Июльские дни не состоялись. Под давлением превосходящих сил коммунистов восставшие начали отступление. Вскоре, брошенные охранявшими их матросами, Дзержинский и Лацис оказались свободными. Тогда-то и началась расправа не по-эсеровски, а по настоящему, со всей кровожадностью, как всегда расправлялся Дзержинский. Отряд Попова уходил в Москву, в погоню за ним бросились чекистские отряды Эйдука. Схваченный на вокзале, переодетый и бритый Александрович, который только вчера еще спас Лациса от смерти, был этим же Лацисом немедленно расстрелян. В подвалах ЧК кипело мщение, бессудные расстрелы пачками всех не только виновных, но даже заподозренных. "Всякое сопротивление выжечь с корнем" вот директива Дзержинского. Дзержинский в борьбе не знает сантиментов. Началась новая вспышка коммунистического террора. И все же страна еще не была покорена татарским игом коммунистов. Еще находились силы для ответа террором на террор. И когда Дзержинский расстреливал в тюрьмах людей, не имевших к восстанию никакого отношения, исключительно с целью показать, что такое красный террор, в этот момент на одинокой петербургской улице выстрелом из револьвера рабочий Сергеев убил ехавшего в автомобиле сатрапа Петербурга - Володарского. А вслед за тем раздались новые выстрелы: в председателя Петербургской ЧК Урицкого и в Председателя Совнаркома Ленина. В начале 11 часа утра 30 августа в Петербурге из квартиры на Саперном переулке вышел одетый в кожаную куртку двадцатилетний красивый юноша "буржуазного происхождения", еврей по национальности. Молодой поэт Леонид Канегиссер сел на велосипед и поехал к площади Зимнего дворца. Перед министерством иностранных дел, куда обычно приезжал Урицкий, Канегиссер остановился, слез с велосипеда и вошел в тот подъезд полукруглого дворца, к которому всегда подъезжал Урицкий. - Товарищ Урицкий принимает? - спросил юноша у старика швейцара еще царских времен. - Еще не прибыли-с, - ответил швейцар. Поэт отошел к окну, выходящему на площадь. Сел на подоконник. Он долго глядел в окно. По площади шли люди. В двадцать минут прошла целая вечность. Наконец, вдали послышался мягкий приближающийся грохот, Царский автомобиль замедлил ход и остановился у подъезда. Прибыв с своей частной квартиры на Васильевском острове, маленький визгливый уродец на коротеньких кривых ножках, по-утиному раскачиваясь, Урицкий вбежал в подъезд дворца. Рассказывают, что Урицкий любил хвастать количеством подписываемых им смертных приговоров. Сколько должен был он подписать сегодня? Но молодой человек в кожаной куртке встал. И в то время, как шеф чрезвычайной комиссии семенил коротенькими ножками к лифту, с шести шагов в Урицкого грянул выстрел. Леонид Канегиссер убил Урицкого наповал. За быстро поехавшим на велосипеде убийцей погналась погоня. У набережной возле английского клуба Канегиссера схватили. И вскоре мстивший за террор Канегиссер был расстрелян в Петербургской ЧК. Из Москвы в день убийства экстренным поездом в Петербург расправляться за Урицкого выехал сам Дзержинский. Но Урицкий в дворцовом вестибюле упал в 11 часов утра, а вечером того же дня в Москве раздался другой выстрел "центрального акта", направленный в вдохновителя авантюры во всемирно-историческом масштабе - в Ленина. Пройди эта пуля на полсантиметра правее, и выстрел мог бы в тот момент уничтожить диктатуру коммунистической партии над страной, и история революции повернулась бы иначе. Выстрел прозвучал во дворе завода бывшего Михельсона на Серпуховской улице в Москве. На заводе - многолюдный митинг. Ленин приехал к вечеру на сильной кремлевской машине. Прошел в мастерские. И вскоре к шоферу, развернувшему машину на дворе, подошла невзрачного вида женщина с острыми чертами лица. - Кажется, товарищ Ленин уже приехал?- спросила у шофера Фанни Каплан. - Не знаю, кто приехал, - отвечал кремлевский шофер. - Как же это? Вы шофер и не знаете, кого возите? - тихо засмеялась женщина и спокойно пошла от него в мастерские. Прошел час. Митинг кончился. Из мастерских начала выходить толпа, заполняя широкий заводской двор. Наконец, вышел и Ленин, окруженный коммунистами. Но к машине он продвигался медленно, густая толпа обступила его, многие задавали вопросы. Не доходя до автомобиля, Ленин остановился, две женщины жаловались диктатору на насильственную политику компартии в деревнях, на отобрание хлеба заградительными отрядами, на бессудные расстрелы крестьян. - Совершенно верно, есть много неправильных действий у заградительных отрядов, но это все безусловно устроится, - отвечал женщинам великолепный демагог. И при последних его словах один за другим раздались выстрелы. Ленин, как сноп, повалился на землю. "Убили, убили!" закричала толпа, и все шарахнулись в стороны, убегая со двора. По опустевшему двору шофер и члены заводского комитета несли к машине смертельно раненного Ленина. Через полчаса Ленин лежал в палате Кремля, окруженный светилами московской медицины. А схваченная Фанни Каплан стояла в ВЧК на допросе перед Курским, Свердловым, Аванесовым. Эта тройка заменила выехавшего в Петербург Дзержинского. Но на допросе у Курского Каплан "дала чрезвычайно мало". И только потом, уже поздно ночью в узкой темной комнате, освещенной только лампочкой на письменном столе, "я, - пишет Потерс, - начал допрашивать Каплан. И тут она стала давать кое-какие сведения. Было установлено, что фамилия, которую она дала, является неправильной, но она отказалась назвать свою настоящую фамилию. На второй день ночью, когда я се снова допрашивал, она стала говорить больше. В конце концов, она заплакала, и я до сих пор не могу понять, прикидывается наивным Петерс, - что означали эти слезы, или она поняла, что совершила самое тяжелое преступление против революции, или это были просто утомленные нервы? О своих соучастниках в покушении Каплан ничего не сказала". Вернувшийся из Петербурга Дзержинский, где он заменил убитого Урицкого отвратительным садистом Глебом Бокием, подписал смертный приговор Каплан. И теперь вся Россия ждала мести Дзержинского. Дзержинский ответил морем крови. В Москве, в Питере, по всей России по приказам Дзержинского началась кровавая баня. Насколько в бессмысленно-животном ужасе от выстрела в Ленина заметалась сначала компартия, чувствуя, что с его гибелью конец диктатуры близится с невероятной стремительностью, настолько ж с такой же озверелой злобностью вместе с Дзержинским партия начала требовать безудержной мести. "Гимном рабочего класса отныне будет гимн ненависти и мести",- писала "Правда". Страна замерла в ужасе. И они начались, эти расправы "истерического" террора. В ответ на выстрел Канегиссера Зиновьев в Петербурге приказал расстрелять в одну ночь 500 человек заключенных, взятых по алфавиту. Глеб Бокий не заставил себя упрашивать, он в несколько дней расстрелял 1300 человек, заключенных в Петербурге. В Кронштадте за одну ночь были расстреляны 400 человек. В Финском заливе в одном имении на берег были выброшены десятки трупов потопленных офицеров. Эти казни на языке Бокия назывались "искупительными жертвами". Такому же террору в Москве дал волю Дзержинский. Сидевшие в те дни в московских тюрьмах называют это время "дикой вакханалией красного террора". "Тревожно и страшно было слышать по ночам, а иногда и присутствовать при том, как брали людей десятками на расстрел. Приезжали автомобили и увозили свои жертвы, а тюрьма не спала, трепеща при каждом автомобильном гудке. Вот войдут в камеру и вызовут "с вещами по городу" или "в комнату душ", значит на расстрел. И там будут попарно связывать проволокой. Если бы вы знали, какой это был ужас!" - пишет сидевший в тюрьме известный историк С. П. Мельгунов. "В памяти че сохранились имена многих уведенных на расстрел из камеры в эти "ленинские дни", но душераздирающие картины врезались и вряд ли забудутся до конца жизни, - пишет другой заключенный. - Вот - группа офицеров. Через несколько дней после выстрела Каплан они вызываются в "комнату душ". Некоторые из них случайно взяты при облаве на улице. Сознание возможности смерти не приходило им даже в голову, они спокойно подчинились своей судьбе - сидеть в заключении. И вдруг - "в комнату душ". Бледные, собирают они вещи. Но одного надзиратель никак не может найти. Он не отвечает, не огкликастся. Поименная проверка. Наконец, он обнаруживается, он залез под койку, его выволакивают за ноги. Неистовые звуки его голоса заполняют весь коридор. Он отбивается с криком. - "За что? Я невиновен! Не хочу умирать!". - Но его осиливают, вытаскивают из камеры, и они исчезают все и снова появляются во дворе... звуков не слышно: рот заткнут тряпками...". По директиве Дзержинского террор прокатился из Центра по всей России. Не было ни одной губернской или уездной чека, которая не расстреляла бы в отместку за эти выстрелы десятков и сотен невинных людей. Вся кровавая сеть чрезвычаек Дзержинским была приведена в действие. Расстреливали где попало: у тюремной стенки, в подвалах, в оврагах, в лесах, расстреливали кого попало: монархистов, республиканцев, социалистов, зажиточных крестьян, интеллигентов, буржуа, офицеров, священников. На чекистском языке это называлось "противозаразной прививкой". И Дзержинский привил ее в такой дозе, что страна замерла в кладбищенской тишине. Всякое террористическое сопротивление казалось конченным. Но через год, 25 сентября 1919 года, когда в особняке графини Уваровой в Леонтьевском переулке во главе со своими вождями заседал Московский комитет коммунистической партии, от полуторапудовой бомбы, начиненной динамитом и пироксилином, особняк задрожал и потолок рухнул, погребая под собой коммунистов. Это акт - смертельной ненавистью ненавидевшего полицейскую диктатуру коммунизма Доната Черепанова, связавшегося с главой анархистов подполья рабочим Казимиром Ковалевичем. Властный Торквемада коммунизма Дзержинский необычайно остро воспринял этот террористический акт. Дзержинский считал всякое сопротивление сломленным. Взрыв же в Леонтьевском переулке показывал, что в стране есть еще силы. Новое вскрытие вен народу Дзержинским было решено. По рассказу коменданта МЧК Захарова, бледный как полотно, взволнованный свыше меры, с трясущимися руками и прерывающимся голосом Дзержинский прямо с места взрыва приехал в МЧК, отдав приказание расстреливать по спискам "всех кадетов, жандармов, представителей старого режима и разных там князей и графов, находящихся во всех местах заключения Москвы, во всех тюрьмах и лагерях". Одним словом Дзержинского на немедленную смерть были обречены многие тысячи человек. Вслед за Москвой заработала вся сеть чрезвычаек, топя в крови попытку сопротивления власти. Вместе с террором Дзержинский пустил в ход весь свой провокаторско-шпионский аппарат, дабы схватить виновников взрыва в Леонтьевском. Сведения, получаемые Дзержинским, говорили, что к взрыву причастен его старый знакомый Донат Черепанов, в июльские дни доставивший Дзержинскому немало неприятных минут. Начались поиски, провокация, подкупы, аресты и "ночные допросы" каждого, кто только мог быть "нитью" для поимки Черепанова и Ковалевича. На следы анархистов при помощи провокаторов Дзержинский напал довольно-таки быстро. Их главный штаб - дачу в Краскове - в одну октябрьскую ночь оцепили чекистские отряды. Сдаваться живьем анархисты во главе с Ковалевичем не пожелали. Дали бой, отстреливаясь из револьверов, и под конец, видя, что силы на стороне чекистов, бросив бомбу, взорвали дачу. При взрыве погиб Казимир Ковалевич и все семь человек штаба "воинов черного знамени". В другой засаде чекистами были схвачены анархисты во главе с Барановским. Для характеристики этих людей и методов "ночных допросов" Дзержинского колоритны показания некоторых из арестованных анархистов. Так, обращаясь к Дзержинскому через председателя МЧК Манцева, которому Дзержинский поручил следствие по этому делу, уже сломившийся заключенный анархист Тямин писал:
"Моя просьба
Вы просите песен - их нет у меня, но что знаю о жизни и деятельности организации, сообщу... Все что вам необходимо знать о Заваляеве, я вам скажу. Но только прошу оставить его в покос, ибо я его слишком люблю. Относительно его фамилии пусть он сочтется для всех Заваляевым, а для вас и для меня - моим братом. Нс копайтесь в его душе, вы чуткий человек, вы должны понять, как тяжело для него такое положение, в котором он является ни более ни менее как козлом отпущения чужих преступлений. Он задержан только потому, что был знаком с Ковалевичем, и только, Товарищ, я прошу вас, если вам нужны жизнь или кровь невинного человека, возьмите мою, но отпустите его, а еще лучше, дайте возможность уехать ему к матери в Харьков. Отпустите его, неужели вам непонятны чувства сына к матери? Ничего сообщить он вам не может, все, что он знает, знаю и я, зачем он вам? Я остаюсь тут, я не верю в свое спасение. Вам, как личности, я верю, но вам, как определенному учреждению, плохо верю. Говоря все, я исходил отнюдь не из желания спасти себя, я знаю, что если меня не расстреляют, то дадут несколько лет тюрьмы, что равносильно смерти, ибо я страшно слаб. Я даю честное слово, что сам лично с помощью ваших сотрудников возьмусь за розыск. Возможно, нам удастся найти связь с левыми эсерами. Но одно прошу, отправьте Заваляева к матери. А мне дайте какую-нибудь работу. Или кончайте скорее, меньше агонии.
Уважающий Вас Михаил Тямин".
Эти просьбы сломившегося анархиста спасти жизнь его брата у Дзержинского и Манцева в лучшем случае могли вызвать саркастическую улыбку. В революции дело ведь не в чувствах братьев Тяминых. Михаила Тямина Дзержинскому нужно было пытнуть для того, чтобы он указал хоть какую-нибудь нить связи анархистов с левыми эсерами и чтоб, идя по этому следу, Дзержинский схватил бы опасного ему Доната Черепанова. Ведь дискутировалась же открыто в журнале Дзержинского "Еженедельник ВЧК" допустимость самых настоящих физических пыток с точки зрения революционного марксизма? А потом, после пыток, когда Тямин станет нснужным, то, разумеется, не резон же отпустить его в Харьков к матери? Резон - спустить его в подвал к Эйдуку. А насчет там чувств сына к матери, это - "отрыжка мелкой буржуазии". По записной книжке убитого анархиста Соболева и через провокаторов Дзержинский напал-таки па след Доната Черепанова, главы "Всероссийского Штаба Революционных Партизан". И 17 февраля 1920 года Дзержинский праздновал победу. Организатора взрыва в Леонтьевском переулке Доната Черепанова на московской улице, напавши сзади, схватили чекисты. Это было сделано так ловко, что Черепанов не успел даже оказать сопротивления. Вместе с ним схватили и любимую им женщину, террористку Тамару Гаспарьян. Заключенного в одиночку на Большой Лубянке, 11, Черепанова чекисты охраняли с особой бдительностью, К его камере были приставлены два бессменных часовых, которым приказывалось не спускать с Черепанова глаз. Многие сламывались в ЧК. Но Донат Черепанов нс из ломких. В нем было слишком много самоотверженности борца и ненависти к полицейскому коммунизму. Он отказался разговаривать с кем бы то ни было, кроме главы террора Дзержинского. В кабинете Дзержинского шли долгие и странные ночные уговоры Черепанова Дзержинским, окруженным всей головкой ВЧК. Дзержинский уговаривал Черепанова сдаться, перейти к коммунистам, как благополучно перешло уже много левых эсеров. Но, назвав своих бывших товарищей "предателями и подлецами", Черепанов в застенке ЧК проявил необычайное мужество, на все предложения Дзержинского отвечая неизменным отказом. Да, вероятно, и со стороны Дзержинского это была только уловка, дабы публично скомпрометировать врага, как позднее был скомпрометирован заманенный из заграницы через провокаторов и схваченный Борис Савинков, Все уговоры Черепанова Дзержинскому пришлось бросить и перейти к преддверию казни - "допросу". На официальный вопрос Дзержинского, признает ли Черепанов себя виновным во взрыве в Леонтьевском переулке, - этот самый отчаянный лидер левых социалистов-революционеров, боровшийся за демократические Советы, Черепанов показал: - Да, я совместно с Казимиром Ковалевичем организовал Всероссийский Штаб Революционных Партизан, который своей целью поставил ряд террористических актов. Эта организация провела взрыв в Леонтьевском. Подготовка взрыва, выработка плана и руководство до самого последнего момента были возложены на меня. В самом же метании бомбы по постановлению штаба я участия не принимал. Не будь этого постановления, я бы охотно принял на себя и метание бомбы. До того как остановиться на террористическом акте, этот вопрос дебатировался у нас в штабе. Предлагалось бросить бомбу в Чрезвычайную Комиссию, но это предложение было отклонено, потому что чрезвычайка и вы, гражданин Дзержинский, являетесь орудием партии и, следовательно, во всей политике ответственна партия. Мы и метали бомбу в собрание ответственных работников коммунистической партии, тем более, что на этом собрании предполагалось присутствие гражданина Ленина. Этот акт, по нашему мнению, должен был революционизировать массы и указать путь, по которому должны идти настоящие революционеры: путь террора и ударов по головке насильников. - Известно ли вам, что при взрыве пострадало много незначительных работников партии? - спросил Дзержинский. - Так что ж из этого? Ваша чека в этом отношении не лучше, - отвечал Черепанов. И на последний вопрос Дзержинского, не сожалеет ли о своем поступке Черепанов, он, революционер, выступивший против "власти рабочих и крестьян" с бомбой в руках, Черепанов ответил: - Сожалею только об одном, что при аресте меня схватили сзади и я не успел пристрелить ваших агентов. То, что сейчас вами творится, - это сплошная робеспьериада! На этом Дзержинский окончил допрос Черепанова. Для Дзержинского все было ясно. И он "сделал знак". Но Черепанова вовсе не расстреляли в подвале китайцы и латыши. Дзержинский пощадил его, Черепанова удушили в камере набросившиеся на него чекисты. А "заодно" уж удушили в другой камере и любимую Черепановым женщину Тамару Гаспарьян. На стене в одиночке Черепанова осталась только сделанная им надпись: "Схвачен на улице 18 февраля 1920 года сзади за руки ленинскими агентами". Больше до конца жизни Дзержинского громкого террористического акта против диктатуры коммунистической партии не было. Страна захлебнулась в крови и лежала без пульса. В ответ па его террор раздавалось теперь только "яблочко", выкатившееся с ночной улицы московского дна: