— Все это я отлично запомнил и сделаю, как ты велишь, — помолчав немного, сказал бай Гроздан. — Ну, а разве геологи сегодня вернутся?
   — Вернутся, — подтвердил Аввакум. — Они взяли у бай Марко продуктов на два дня.
   Аввакум незаметно пожал председателю руку и направился к дому бай Спиридона.
   В пятом часу из Смоляна прибыли два лейтенанта в гражданской одежде. Они представились закупщиками торговой организации, и председатель устроил их у Надки, в ближайшем соседстве с Аввакумом.
   Немного позже вернулись геологи. Когда они показались со стороны Лук, Аввакум сидел в старой корчме. Он их встретил и как-то особенно торжественно поздоровался с Бояном Ичеренским.
   — Я сделал несколько интересных открытии, — сказал он.
   — Вот как? — Геолог поднял брови. — Я очень рад.
   — Похоже, что столица Момчила находилась у подножия южных склонов Карабаира.
   — Превосходно! — усмехнулся Ичеренский. — Это поистине великое открытие.
   — По такому случаю завтра я тебя угощу стаканом вина, — с серьезным видом сказал Аввакум и протянул ему руку.
   Подходя к дому Балабаницы, он заметил у забора Надки незнакомого мужчину — тот стоял возле калитки и курил сигарету. Аввакум нагнулся, чтобы очистить от грязи ботинки.
   — Вас зовут Асен? — спросил его незнакомый. Мое имя Петр, — ответил Аввакум.
   Они поговорили минуту-две, потом Аввакум поднялся к себе в комнату. Он запер дверь на ключ, вынул передатчик и передал в Софию радиограмму.
   «Весьма срочно. Распорядитесь, чтобы сегодня вечером, без четверти десять, над Карабаиром кружил самолет. Повторяю…»
   Закончив передачу, он сел за стол, достал листок с английским стихотворением, блокнот, где записано, как пользоваться ключом, и начал терпеливо составлять сложную шифрограмму; получилось пять колонок пятизначных чисел.
   В сенях давно хлопотала Балабаница. Он открыл дверь и вышел на лестницу.
   — Ты не спустишься сюда? — спросила Балабаница.
   — Нет, — сказал Аввакум и зевнул. — Сегодня я столько отмахал пешком! Лазил на Карабаир! — Он снова зевнул и добавил: — Так чго я лягу спать, милая хозяюшка, а завтра вечером мы с тобой разведем большой огонь и будем болтать до первых петухов.
   Он снова запер дверь, еще раз проверил шифрограмму, затем погасил свет и закурил трубку.
   В ветвях сосны за окном шумел ветер. Пошел дождь.
   Минуты текли медленно. Ему казалось, что они ползут как черепахи. Чтобы не заснуть, он проглотил две таблетки кофеина.
   Было без двадцати минут десять. Он раскрыл обе створки окна, сел у передатчика и прислушался. Дождь о чем-то шептался со старой сосной.
   Часы фосфоресцирующими стрелками гипнотизировали его. Их механизм, отсчитывая секунды, как будто учащал биение его сердца.
   Точно без пятнадцати десять послышался далекий гул. Он то нарастал, то становился слабее, то снова тревожно рокотал в притихшей темноте.
   Над Карабаиром летел самолет.
   Аввакум надел наушники, зажег фонарик и нажал на ключ. Через каждые три секунды он посылал в эфир условный сигнал. Звал ультракоротковолновую станцию, искал ее в ночи.
   На лбу у него выступил холодный пот.
   И когда он ощутил, как от напора крови готово разорваться сердце, мембран коснулись первые точки и тире ответных кодовых сигналов.
   Аввакум сжал губы, вперил взгляд в шифрограмму и передал тайной радиостанции:
   «Слушайте внимательно. Немедленно ликвидируйте археолога, не теряя ни минуты, еще до полуночи. Передатчик и шифр отдайте ветеринарному врачу. Прекратите всякую связь. Очистите свою квартиру. Подробности вам сообщит ваша жена. Конец. Повторяю…»
   Дождь усилился, временами налетали порывы холодного северо-восточного ветра.
   Аввакум отбежал на несколько шагов от старой сосны и приник к траве, головой к окну. Не прошло и трех минут, как у перелаза появилась фигура Ичеренского. Был он без пальто и без фуражки. Подойдя к дереву, он постоял под ним немного и начал быстро и бесшумно взбираться вверх. Достигнув уровня окна, он приподнялся и заглянул в комнату, потом протянул к окну руку.
   Сквозь тихий шум дождя слуха Аввакума достигли отрывистые металлические щелчки.
   «Стреляет в меня из бесшумного пистолета», — подумал Аввакум. Ичеренский спустился с сосны так же ловко, как и взобрался, и, не оглядываясь, устремился обратно к перелазу.

28

   В это время я сидел у себя в комнате, как говорится, в трепет ном ожидании. Не то чтобы меня одолевал страх от того, что могло случиться, нет. Просто было холодно, и я озяб, сидя на стуле. У меня тряслись лаже колени и плечи. Я всегда дрожу, когда холодно.
   Сегодня после обеда Аввакум страшно удивил меня. Он пришел ко мне и прямо, без обиняков, спросил, готов ли я оказать небольшую помощь в спасении невинного человека.
   Я тут же изъявил согласие, хотя и почувствовал при этом, как у меня защемило сердце.
   Тогда Аввакум вынул свое служебное удостоверение, поднес мне его к глазам, и я добросовестно прочитал, что в нем значилось.
   Но от того, что я прочитал в его удостоверении, щемящая боль в моем сердце ее только не ослабла, а как будто удвоилась. В этот день я, видимо, слишком переутомился на работе.
   Но у Аввакума настроение было хорошее. Он предложил мне сесть (хотя я сам должен был предложить ему стул) и сказал:
   — Будем говорить как мужчины и как коммунисты. Дело это довольно опаснее, но если к нему отнестись с душой, то все кончится благополучно.
   — Конечно, ведь речь идет о спасении невинного человека, не так ли? — сказал я. — Можешь на меня рассчитывать.
   Он закурил, и, хотя я не курю, рука моя тоже потянулась к его сигаретам. Мне просто хотелось составить ему компанию. Так приятнее.
   — Итак, — сказал Аввакум, нахмурив брови, — ты не должен выходить из дому до тех пор, пока все не будет полностью завершено. Скоро к тебе придет человек, он будет твоим гостем до десяти часов. Этот человек принесет с собой маленький аппаратик, который ты не мешай ему поставить туда, куда он сочтет нужным.
   — Конечно, я не стану мешать, — сказал я. Потом спросил: — А хозяева? Бай Спиридон и тетка Спиридоница?
   Аввакум усмехнулся.
   — Я позабочусь, чтобы эти милые люди провели время где-нибудь и другом месте. До десяти часов вечера тут будет полное спокойствие. А как пробьет десять, твой гость перейдет в комнату напротив, и ты останешься один.
   — Ладно, — сказал я, и снова мое сердце сжалось от неприятного предчувствия.
   — И вот тогда начнутся твои испытания, — сказал Аввакум. — Но они продлятся недолго. К тебе явится один наш общий знакомый. В руках у него, вероятно, будет сверток. Запомни, дорогой, ты должен изображать абсолютное спокойствие и делать вид, что ты его ждал как дорогого и приятного гостя… Когда наш общий знакомый вручит тебе сверток, ты спросишь у него: «Сумел разделаться с тем хитрецом?» Смысл этого вопроса таков: сумел ли он разделаться со мной, с археологом, понимаешь?.. В дальнейшем режиссуру я приму на себя!
   Итак, я сидел в комнате, посматривал на часы и дрожал от холода. Мой гость установил нечто вроде магнитофона у меня под кроватью, — услышав шаги второго моего визитера, я должен был тут же дернуть за проволочку, спрятанную под одеялом.
   Около одиннадцати я услышал шаги во дворе, и кто-то тихо постучал в оконное стекло. Я вскочил со стула, потянул за проволоку и открыл дверь.
   И едва удержался на ногах: передо мной стоял Боян Ичеренский.
   — Погаси лампу — прошептал он. Я погасил лампу.
   — Не беспокойтесь, — сказал я. — Бай Спиридона и Спиридоницы нет дома.
   — А почему их нет? — зловещим шепотом спросил Ичеренский.
   — Повезло! — ответил я. запирая за ним дверь. — Их пригласили в Луки на свадьбу.
   Ичеренский положил на пол какой-то тяжелый предмет и глубоко вздохнул.
   — Где спрячем передатчик? — спросил он.
   — Для него место приготовлено. — ответил я и спросил в свою очередь: — А вы сумели разделаться с тем хитрецом?
   — Не задавай глупых вопросов! — прошипел сквозь зубы Ичеренский. — Держи!
   Он сунул мне в руки нечто вроде записной книжки, обернулся, открыл дверь и переступил порог.
   Тут я услышал глухой удар, и Боян Ичеренский рухнул на пол. На него навалилась какая-то фигура, а затем из комнаты напротив выскочил мой первый гость, и в желтом луче его фонарика я увидел ужасную картину: Аввакум, упершись коленями в грудь геолога, заломил ему назад руки и быстро опутывал их длинной веревкой.
   Через минуту пленника втащили в комнату и оставили на полу, у стола. Я подтянул его к стене и поднес к его губам стакан воды. Он раскрыл глаза и так на меня посмотрел, что я едва не выронил стакан.
   Тем временем Аввакум развернул сверток и с любопытством знакомился с устройством радиопередатчика.
   — Гражданин Ичеренский, у вас неплохая станция, слов нет, только она малость устарела. В некоторых отношениях она уже, как говорится, вышла из моды.
   Ичеренский поднял голову и бросил на него злобный взгляд.
   — К вашему сведению, я это вижу впервые!
   — Неужели? — воскликнул Аввакум.
   Он усмехнулся, затем, склонившись над Ичеренским, быстрым движением извлек из заднего кармана его брюк массивный пистолет. Оружие неприятно отливало холодным металлическим блеском.
   — Наверно, это тоже не ваше? Хотя на нем видны отпечатки ваших пальцев и полчаса назад вы израсходовали четыре патрона из обоймы, когда, думая, что я лежу на кровати, стреляли мне в голову. Неужто вы станете уверять, что этот пистолет тоже не наш?
   — Я впервые вижу эту штуку, — презрительно скривив губы, заявил Ичеренский.
   — Прекрасно, — сказал Аввакум. — Предположим, что мы принесли сюда эти предметы, чтобы вас шантажировать. Это нечто вполне вещественное, его легко перенести из одного места в другое. Но позвольте мне задать вам такой вопрос: можно записать речь человека, когда он молчит?
   — Глупости, — сказал Ичеренскнй. Аввакум засмеялся.
   — Десять минут назад вы обменялись несколькими словами с ветеринарным врачом. Вы с ним говорили с глазу на глаз, а мы позаботились о том, чтобы этот разговор был записан. Сейчас вы услышите свой голос, и, так как записать голос человека, когда он молчит, невозможно, нам придется безоговорочно признать два очевидных факта: во-первых, что этот голос ваш и, во-вторых, что слова тоже ваши.
   Мой первый гость выташип магнитофон, нажал на какую-то кнопку, подрегулировал, и мы затаили дыхание.
   — Погаси лампу! — прозвучал голос Ичеречекого.
   — Не беспокойтесь, бай Спиридсна и Спиридоницы нет дома.
   — А почему их нет?
   — Повезло! Их пригласили в Луки на свадьбу. Какой-то стук, словно положили что-то тяжелое.
   — Где спрячем передатчик? — тихо спрашивал Ичеренский.
   — Для него место приготовлено. А вы сумели разделаться с тем хитрецом?
   — Не задавай глупых вопросов. Держи!
   Человек у магнитофона снова нажал на кнопку, и аппарат умолк.
   Ичеренский уставился на свои колени. Его высокий лоб покрылся испариной.
   Аввакум пододвинул стул и сел возле геолога. Я выпил стакан воды — меня мучила жажда — и отошел в угол, чтобы не мешать Аввакуму. Он закурил сигарету, глубоко затянулся и, склонившись над геологом, спросил с усмешкой:
   — Как себя чувствуете, гражданин Илларий Стратев? Геолог молчал.
   Аввакум обратился ко мне:
   — Вас, может быть, удивляет, что я его так называю? Не удивляйтесь, пожалуйста! Ну-ка, поставьте на спиртовку кофейничек, приготовьте для всех нас по чашке кофе, а я тем временем расскажу одну очень интересную историю. Не столько для вас, сколько для Иллария. Любопытно, не сделает ли он каких-либо поправок.
   Итак, в 1918 году у жителя города Пловдива Стефана Стратева — представителя английских фирм сельскохозяйственных машин — родился сын, которого окрестили Илларием. Четыре года спустя супруга Стефана Стратева влюбляется в чиновника английского консульства и бежит с ним в Лондон, захватив с собой маленького Иллария. Через некоторое время обольститель бросает свою любовницу, но судьба бывает милостива: красотка встречает на своем пути болгарского эмигранта, и тот женится на ней. Илларий живет в болгарской семье и учится в английской школе. Учится он хорошо и скоро становится стипендиантом адвентистской церкви, которая проявляет особые заботы о детях иностранцев, нашедших убежище в Англии. Эта церковь посылает Иллария в королевский горно-геологический институт изучать геологию. Как вам известно, геология это наука, находящая себе применение во всем мире: геологи разъезжают повсюду, для них есть работа во всех уголках земного шара. Может быть, именно по этим соображениям из Иллария и сделали геолога, чтобы при первой необходимости его можно было послать и на Ближний и на Дальний Восток. Специальные учителя обучали Иллария радиоделу, шифровке, тайнописи и многим другим вещам, которые будущему тайному агенту необходимы как воздух.
   В это самое время в Лондоне живет другой молодой болгарин, по имени Боян Ичеренский. Боян — сын Христаки Ичеренского, переселенца из Фракии, варненского торговца оливковым маслом и южными фруктами, Христаки — вдовец, у него нет в Болгарии никаких родственников. В 1938 году волею случая он отправляет своего сына с неким мистером Ральфом, капитаном грузового судна, в Англию, и тот определяет его в Лондонский политехнический институт. В 1942 году студент политехническою института Боян Ичеренский был убит гитлеровской бомбой. Вскоре и Христаки переселяется в мир иной, так и не узнав в силу военной обстановки о трагической кончине своего сына. Видимо, судьба этой семьи была известна кое-кому из тех, кто пристально следит за жизнью болгарских эмигрантов. Вот почему в начале 1946 года в Болгарию прибывает геолог Илларий Стратев, но под именем и с документами Бояна Ичеренского. Что может быть легче — вернуть из небытия имя человека, у которого нет ни близких, ни дальних родственников?
   Вы, может быть, спросите, зачем понадобилось возвращать Иллария на родину под чужим именем? Очень просто! Чтобы он не имел ничего общею с богатой и известной семьей Стратевых. Сын беженца Христаки Ичеренского это одно, а Илларий, наследник Стратевых, — совсем другое, верно?
   Старый Стефан Стратев умирает вскоре после Девятого сентября. От второй жены у него дочь Виктория. Чтобы оградить себя от каких бы то ни было подозрений, сын Стефана Стратева женится на своей сестре Виктории Страгевой, которая… — не впадайте в панику, доктор! — ведь, по существу, она не приходится ему единоутробной сестрой.
   Итак, образованный, умный и талантливый Илларий становится известным геологом и хорошо законспирированным иностранным разведчиком Он открывает для родины новые месторождения руд и в то же время продает родину иностранной разведке. Он восторженно говорит о чистой любви помните, доктор, его рассказ о чудесной дружбе между учителем Методием и вязальщицей Марией? — и спит в одной постели, как законный муж, со своей сестрой Викторией…
   Впрочем, предоставим психологам разгадывать, противоречие ли это характера или мастерская игра опытного актера. В данном случае для нас представляют интерес действия человека, а не лабиринты его души. В начале апреля Боян Ичеренский в составе геологической группы прибывает в Момчилово. Он заводит дружбу с учителем Методием Парашкевовым. Я не берусь утверждать, что уже на первых порах он завел эту дружбу в корыстных интересах. Но от учителя Методия Парашкевова он узнает один очень любопытный факт. Первоначально это было только предположение, бедняга учитель доверил ему свою гипотезу. А именно: что в урочище Змеица, судя по некоторым признакам, находится месторождение очень ценной руды, имеющей стратегическое значение. В шифрограмме, которую Ичеренский передает иностранному разведывательному центру, обозначен атомный вес важнейшего ее химического компонента.
   Как я уже сказал, Ичеренский уверен, что гипотеза учителя не имеет под собой сколько-нибудь серьезной основы. Он считает, что это сущий бред, наивная фантазия дилетанта. Но седьмого августа Методий показывает ему образец руды, и опытный геолог после проверки, хотя и поверхностной, убеждается в том, что образец этот содержит признаки редкого элемента стратегического значения. Разумеется, он возвращает образец учителю, не сказав ему ничего ободряющего, с оценкой абсолютно пессимистичной. А десятого августа сообщает своим друзьям, что «кто-то из местных» обнаружил в урочище Змеица руду стратегического значения. Заграничный центр тут же дает ему указание произвести тщательное исследование и более аргументированно подтвердить наличие в руде стратегического элемента.
   Двадцатого августа Боян Ичеренский отправляется в Змеицу и подключает радиометр к своему ультракоротковолновому передатчику. К этому самому, доктор, который сейчас имеет честь лежать у вас на столе! И с помощью звуковых сигналов радиометра, принимающего излучение из недр, получает подтверждение о наличии в Змеице запасов важнейшей руды. В заграничном центре это вызывает переполох; оттуда агент получает распоряжение любой ценой скрыть сам факт обнаружения этой руды.
   Но как скрыть? Бояну Ичеренскому ничего не стоит убить учителя, однако, как опытный агент, он сознает, что загадочное убийство в пограничной зоне неизбежно повлечет за собой самые неприятные последствия. Кто может сказать, к чему приведет расследование, что оно в конце концов не коснется его самого!
   Итак, опытный агент, которого обучали самые крупнейшие специалисты международной разведки, решает убить свою жертву не пулей, а шантажом. Он начинает обдумывать всевозможные тактические приемы, но одно непредвиденное обстоятельство ускоряет ход событий. Учитель сообщает «другу», что в ближайшие дни он намерен отправиться в Софию и дать пробу на лабораторный анализ.
   Времени терять нельзя! Двадцать первого августа Боян Ичеренский поручает своему соучастнику Кузману Христофорову купить у вязальщицы Марии пару шерстяных перчаток, а через свою жену или через кого-то другого получает из Пловдива или из Смоляна пузырек хлороформа. В тот же вечер он приглашает учителя к себе, чтобы наедине завести «важный разговор» о руде. Во время этого важного разговора он угощает учителя вином, потом снова угощает, но уже другим вином, в которое предварительно подливает снотворного. Бедный учитель блаженно засыпает, и, пока он спит, Ичеренский делает отпечатки его: пальцев на стекле, вынутом из своего окна. Вскоре после этого Ичеренский будит его, и смущенный учитель спешит к себе домой.
   На другой день рано утром Ичеренский идет на пункт и, никем не замеченный, меняет стекло в наружной раме. Это ему удалось легко, потому что размер стекол совпал и на раме не было замазки.
   Суббота. Ичеренский прекрасно знает, что каждый субботний вечер его «друг» ходит к вязальщице Марии ужинать и что возвращается поздно, притом всегда одной и той же дорогой — через двор пункта. Он дает Кузману Христофорову только что изготовленный фальшивый паспорт и тут же отправляет на своем мотоцикле в Пловдив, чтоб обеспечить себе алиби, а сам, укрывшись в зарослях Змеицы, дожидается наступления вечера. Затем идет к учителю на квартиру, выкрадывает у него полотенце и, пользуясь темнотой грозовой ночи, забирается на дерево во дворе Илязова дома и укрывается в его огромной кроне.
   И пока Методий беседует с вязальщицей Марией о временах прошлых и будущих, Боян Ичеренский, скорчившись, сидит на суку гигантского вяза и дожидается, когда его «друг» будет возвращаться домой. Ну, а дальнейшая история известна… Похищение чертежа и денег, разумеется, камуфляж.
   Гражданин Илларий Стратев, допустил ли я в чем-нибудь ошибку? Боян Ичеренский поднял голову. По ею полным губам проползла вымученная усмешка. Он смотрел на Аввакума с немым удивлением — как борец, положенный на ковер более сильным и достойным противником.
   На другой день мы пришли к Балабанице. Она была очень весела. Мы развели большой огонь и зарыли в горячую золу целый передник картофеля.
   Балабаница спела нам несколько старинных родопских песен.
   Аввакум тоже был весел; правда, порой он как будто задумывался о чем-то, и тогда глаза его казались усталыми и немного грустными.
   Тем не менее он был весел и много смеялся.
   На улице идет дождь. Осыпи Змеицы заволокло белесой мглой. И я думаю об Аввакуме и о том солнечном дне, когда в диких ущельях нашей Змеицы раскатисто зазвучит мужественная песня горняцких кирок и лопат.
   До чего же будет здорово!
   Тогда я выйду на дорогу, что ведет в Луки, и, встретив доктора Начеву, смело спрошу:
   — Хочешь прогуляться по Змеице?