Страница:
– Все здесь в порядке? – деликатно вмешался в раздумья Курочкина серебристый хек-экскурсовод. Очевидно, от него не укрылась гримаса, проскользнувшая по лицу Курочкина при виде флаконов и бутылочек, и серебристый сразу встревожился.
– Более-менее, – обронил Дмитрий Олегович.
– Может быть, здесь чего-то не хватает? – серебристый ищуще посмотрел на Курочкина, готовый сей же момент навести порядок.
– Хватает, – ответил Дмитрий Олегович, мысленно добавив: «Даже с перебором».
– Претензии? – не отставал серебристый.
– Нет, – заверил Курочкин. Претензии у него были разве что к капризной Фортуне, но вслух их высказывать было глупо. Наверное, у богини невезения есть своя «Книга рекордов Гиннесса», и Дмитрия Олеговича богиня твердо намерилась в эту «Книгу» затащить. Живого или мертвого, как повезет.
Вслед за спальней Курочкину показали еще несколько различных комнат непонятного назначения, обставленных куда более скудно, нежели позволяла площадь. Про себя Дмитрий Олегович подивился расточительности хозяев квартиры или тех, кто эту квартиру снимал. Как раз недавно Валентина, сильно ругаясь, рассказала мужу о новых бесчинствах муниципальной налоговой полиции. Тогда же Курочкин узнал, что обычные федеральные налоги, и без того дебильные (супруга употребила словцо похлеще), в Москве обросли еще и многочисленными поборами, от которых нет спасения даже тем, кто не роскошествует и старается жить по средствам. Выяснилось, что под налог на излишки жилплощади подпадает даже курочкинский чулан, а налог на домашних животных вынуждены теперь платить владельцы аквариумных рыбок или волнистых попугайчиков. Чтобы выколотить из горожан побольше денег и побыстрее, налоговых полицейских (сущих боевиков! – выразилась Валентина) экипировали по последнему слову техники, а простых граждан призвали звонить по номеру из трех пятерок и стучать на соседей. Благодаря этому стуку городские средства должны были прирастать, как шампиньоны после дождя. «Некрасиво получается», – заметил тогда Курочкин, выслушав жену. Из всех уже знакомых ему способов пополнения казны способ, описанный Валентиной, показался самым порочным: зачем же будить в людях Павликов Морозовых? «Сволочевизм!» – коротко ответила жена, и это был очень не частый случай, когда мнения супругов совпали. После того разговора Дмитрий Олегович совершенно добровольно отказался от давней идеи как-нибудь по случаю завести аксолотля – дабы не поставить под удар семейный бюджет и не ввести жену в лишние траты…
– А вот и ГЛАВНАЯ комната! – с этими словами серебристый крепыш-экскурсовод распахнул перед Курочкиным очередную дверь. Дмитрий Олегович внутренне собрался, ожидая увидеть за дверью что-нибудь совсем уж невиданное и очень значительное. И потому – был слегка разочарован. На самом деле у ГЛАВНОЙ комнаты перед всеми остальными было единственное преимущество.
Заключалось оно в прекрасном виде из окна.
– Так-так, – сказал Дмитрий Олегович, осматривая убранство комнаты. На двух табуретках у окна располагался длинный продолговатый ящик защитного цвета. Будь он закрыт на все свои блестящие задвижки, можно было бы представить, что там покоится в разобранном виде фотоувеличитель либо какой-нибудь полезный в хозяйстве геодезический прибор вроде теодолита. Курочкин согласился бы даже на плохонький телескоп, но…
– И как она вам? – торжественным голосом осведомился серебристый провожатый. – То, что вы заказали, господин Сорок Восьмой. Никаких отступлений от контракта, удостоверьтесь.
– Замечательно, – проговорил Курочкин, стараясь скрыть охватившую его мелкую дрожь. Шуточки-цветочки кончились. В аккуратных пенопластовых гнездах ящика покоилось несколько поблескивающих металлом крупных и мелких деталей. Оптический прицел Дмитрий Олегович узнал сразу. По соседству помещался, видимо, магазин, чуть дальше – глушитель и еще пять-шесть мрачного вида железок. Пистолетные глушители Курочкину уже доводилось видеть, но здешний, винтовочный, был гораздо массивнее и выглядел куда более зловеще. «Кстати, а к чему его следует привинчивать? – вдруг подумал Дмитрий Олегович. – Кажется, к стволу. А каким местом надо привинчивать затвор? Где у него перед и где зад?» Смутные воспоминания о так и не собранном на уроке в школе автомате Калашникова настраивали на невеселый лад. Надо было не подавать виду, что ты не знаешь, где у винтовки начало и где конец.
– Замечательно, – повторил Курочкин максимально бодрым тоном, на который только был способен в этот момент. – Отличная… игрушка. – Игрушкой свою винтовку ласково называл террорист Карлос Кугель. Если писатель Черник и тут не приврал.
Убедившись, что гость удовлетворен, серебристый хек отодвинулся в сторону и уступил инициативу черному ароматному господину, который тоже присутствовал здесь не для мебели. Да и трудно было бы себе представить столь наодеколоненную мебель.
В руках у черного господина возникла такая же черная коленкоровая папка с белыми завязочками.
– Мы строго придерживались полученных инструкций, – самодовольно проговорил он, по-прежнему распространяя вокруг себя приторный парфюмерный запах. – Нам впервые приходится сотрудничать с мастером такого высокого класса, как вы. Поставленные задачи были непростыми, однако мы, разумеется, выполнили все ваши пять конкретных стратегических…
– Каким одеколоном вы пользуетесь? – неожиданно для себя брякнул Курочкин. Вопрос сам слетел с его языка, словно бы обладал свободой воли. Профессионал пробуждался в Дмитрии Олеговиче иногда в самый неподходящий момент. Как сейчас, например.
Черный господин с папкой отпрянул назад, как после пощечины.
– Виноват? – глупо переспросил он.
Курочкин про себя вздохнул. Интерес, еще как-то уместный для фармацевта широкого профиля (каковым и был Дмитрий Олегович), в устах международного террориста Сорок Восьмого выглядел странно. Однако отступать было некуда.
– Я насчет одеколона спросил вас, – произнес Курочкин, стараясь говорить веско и строго. – Что за фирма?
– «Ле-Крезо», – робко ответил наодеколоненный господин, мигом растеряв свое самодовольство. – Тридцать франков за флакон…
Супруга Валентина, знающая назубок курсы всех валют, на месте Курочкина за пару секунд пересчитала бы франки в доллары, доллары в рубли и компетентно сказала, много это или мало, тридцать франков. На взгляд же Дмитрия Олеговича, за избыток альдегидов отдавать деньги вообще не стоило.
– Переплачиваете, – задумчиво сказал он. – Вещества карбонильной группы того не стоят. Попробуйте лучше любой фитолосьон, ромашку или бессмертник. Аромат тоньше и не угнетает носоглотку…
Господин в черном костюме ошеломленно пощупал свой нос.
– Простите, – загундосил он, с опаской глядя на Курочкина, – в ваших пяти пунктах инструкции для нас ничего не сказано про запах… Сейчас исправлять? – Видно было, что якобы Сорок Восьмой буквально припечатал его недюжинными парфюмерными познаниями.
«Знай наших!» – удовлетворенно подумал Дмитрий Олегович.
– После исправите, – великодушно отмахнулся он. – В процессе. А пока продолжайте. – Короткий обмен репликами сильно прибавил Курочкину уверенности в себе. Так частенько бывало, когда ему удавалось перевести разговор в профессионально близкую ему область, хоть ненадолго покидая при этом область, ему недоступную. Скажем, бухгалтерское дело или методику террористических актов.
Спонтанное замечание Курочкина порядком выбило из колеи приторно-ароматного господина в черном костюме.
– Продолжаю, – послушно сказал он. – Как и требовалось в вашей инструкции, мы вычислили предполагаемый маршрут с разметкой по времени. Получилось четыре различных варианта, одинаково приемлемых для АКЦИИ. Вот… – докладчик вытащил из папки четыре листка, испещренных разноцветными стрелочками, и подал их Курочкину. – При любом раскладе маршрутов у них как минимум три точки схода… На ступеньках кинотеатра и дважды у фонтана. Учитывая, что прицельная дальность указанного типа стрелкового оружия составляет порядка тысячи четырехсот метров, мы не стали рассматривать все остальные варианты…
Дмитрий Олегович глубокомысленно наморщил лоб, разглядывая переплетение красок, синих и зеленых стрелочек. Вероятно, схема была очень хорошая – для тех, кто понимает. Сам же Курочкин, увы, к таковым не относился. С трудом он опознал в квадратике кинотеатр «Россия», а в заштрихованном кружочке – памятник. Впрочем, кружочек с таким же успехом мог оказаться и фонтаном.
– Понятно… – проговорил он, на ходу пробуя связать воедино жалкие обрывки своих знаний из области техники и теории покушений. В голову почему-то лезли самые бессмысленные словечки из книжки про террориста Кугеля. Буэнос диас, капсюль-детонатор, консульская виза… Не то, абсолютно не то! К чему тут, например, «буэнос диас?». Он ведь наверняка не испанец. Правда, и Кугель тоже не был испанцем. С другой стороны, этот неиспанец Кугель из романа «Мишень» спал на циновке и в гробу видел всяческую икебану… Черт! Да икебана-то здесь при чем?!
Пахнущий господин ждал, изготовившись для ответа на любой вопрос.
– Давайте дальше, – сказал Дмитрий Олегович, так ничего путного и не придумав.
– Хронометраж, – немедленно отозвался пахнущий господин, протягивая Дмитрию Олеговичу шуршащие листки компьютерных распечаток. Слава богу, здесь хоть не было схем со стрелками, а присутствовали одни числа. Напрягая все наличные извилины, Курочкин додумался, что каждая из трех групп имеет отношение к трем этим самым точкам схода, будь они три трижды неладны. Первое число в первой группе отличалось от последнего числа в последней группе всего на двадцать пять единиц. То ли минут, то ли секунд. Нет-нет, конечно, секунд! Даже безногому инвалиду не понадобилось бы столько минут, чтобы одолеть эти жалкие метры между кинотеатром и фонтаном. Значит, со временем разобрались: человек со снайперской винтовкой может маневрировать в пределах двадцати пяти секунд и прихлопнуть жертву либо на лестнице, либо дважды у фонтана. Машинально Дмитрий Олегович бросил взгляд в окно – пока еще невооруженный взгляд. «Трудновато будет, – механически отметил он. – Расстояние большое, времени мало». Мысли эти ужаснули его самого. Трудновато ДЛЯ ЧЕГО, о боже?… Нет, он уж слишком влез в шкуру наемного убийцы, это вредно для психики. Так, чего доброго, ему еще захочется и стрельнуть из винтовки, чтобы не выпасть из образа. Счастье еще, что он, Курочкин, никогда стрелять не умел и не научится. «В молоко» – единственная доступная ему мишень.
– Дальше, – попросил он.
– Теперь два варианта отхода, – докладчик, по-прежнему пахнущий одеколоном «Ле-Крезо» за тридцать франков, сунул Дмитрию Олеговичу две новые бумажки из коленкоровой папки. Проклятье, опять схемы!
Курочкин вдумчиво осмотрел новые прямоугольнички, квадратики и кружочки, а затем повелительно ткнул пальцем в первое попавшееся переплетение красных и синих стрелок.
– Прокомментируйте, – строго произнес он, давая понять, что в этом переплетении его, крупнейшего специалиста по схемам, смущает некая неясность. Везде все понятно, а здесь – смущает. Недоработочка штаба.
– Пожарная лестница, – добросовестно объяснил докладчик. – Начинается у фундамента, кончается на крыше, а проходит – обратите внимание! – всего в полуметре от окна во двор. Оно в той комнате, где ваши букеты для созерцаний. Очень удобно. Оттуда можно сразу подняться на чердак, затем крышами по Большой Бронной, спуск за буквой «М» вывески «Макдоналдса», легко запомнить.
«Я запомню», – подумал Курочкин, машинально складывая все листки на подоконник. При слове «Макдоналдс» ему, однако, сразу захотелось есть, а не спасаться бегством по крышам. Условный рефлекс, по академику Павлову. Интересно, а кормить Сорок Восьмого здесь собираются? Или эта роскошь доступна только рыжему коту? Дмитрий Олегович сглотнул слюну.
– И что же, обязательно надо на чердак лезть? – с капризной гримасой некормленного международного террориста экстра-класса осведомился он.
– Никак нет, – доложил пахнущий, одеколоном господин. – Это, так сказать, резервный вариант. На тот случай, если перекроют все пути внизу, что вряд ли… Лестница не очень надежна, – стыдливо признался он после едва уловимой заминки.
– Ржавая? – деловито полюбопытствовал Дмитрий Олегович, как будто всю сознательную жизнь лазил по пожарным лестницам и успел неплохо изучить их повадки.
– Скользкая, – с виноватым выражением лица объяснил наодеколоненный докладчик. – Тут недавно был ремонт. Еще до того, как мы временно заселили эти апартаменты… Короче, ее покрасили.
– Хорошо, с лестницей решим в рабочем порядке, – прервал его Курочкин, поглядев на здешние электронные часы. Часы висели на стене комнаты и бесстрастно моргали, отсчитывая мгновения. До первой точки схода оставалось три часа пять минут и девятнадцать… уже восемнадцать… секунд. До последней точки, само собой, – три часа, пять минут и сорок три… сорок две секунды. Как бы исхитриться провести это время так, чтобы не было мучительно больно? Видимо, и этот вопрос тоже предстояло решать в рабочем порядке. «Главное – никого не убить, – мысленно принялся себя настраивать Дмитрий Олегович. – Ни в кого не выстрелить, ни в кого не попасть. Штык – молодец, но пуля-то – всегда дура… Кстати!»
– А пули где? – осведомился он у докладчика. – То есть я хочу сказать – где боеприпасы?
– Согласно инструкции, – немедленно ответил тот. Если серебристый хек обожал ввертывать в разговоре слово «контракт», то наодеколоненный налегал в основном на «инструкцию». Чувствовалось, что это слово – любимейшее в его лексиконе.
– Конкретнее, – важно потребовал Курочкин, все увереннее ощущая себя киллером Сорок Восьмым.
– Винтовочные снайперские патроны калибра 7,62 миллиметра с пулей Б-32. – Черный ароматный господин вытащил из своей коленкоровой папки конверт и подал его Курочкину.
Патронов было всего два. Негусто.
«В принципе все правильно, – догадался Дмитрий Олегович, по очереди рассматривая сперва один, потом второй. – Раз я убийца экстра-класса, то зачем мне целый патронташ?»
– Один патрон рабочий, другой резервный, – пояснил пахучий докладчик. – На случай осечки… – О возможном промахе он тактично не заикнулся. Такой вариант, как видно, в расчет просто не входил.
«Так-так, – сказал себе Курочкин. – Ситуация проясняется. Стало быть, мишень у меня сегодня – только одна. И кто же из двух? Премьер-министр или все-таки госсекретарь?»
Ответ на мысленный вопрос Дмитрия Олеговича не заставил себя долго ждать. Черный наодеколоненный господин в очередной раз запустил руку в коленкоровую папку и извлек оттуда фотоснимок.
– ОБЪЕКТ, – понизив голос до шепота, сообщил докладчик Курочкину. – Иначе говоря, цель вашего сегодняшнего мероприятия.
«Цель для снайперской винтовки», – про себя уточнил Дмитрий Олегович.
Российского премьера Миронова, толстощекого представительного дядечку в очках, Курочкин, разумеется, знал в лицо. Несколько раз в международной хронике по телевизору он видел и госсекретаря США мистера Ламберта – высокого, сухопарого, долгоносого джентльмена, сильно смахивающего на очень старого журавля.
Однако на фотографии оказался не тот и не другой, а некто третий – тоже с неуловимо знакомой внешностью. Пару секунд Курочкин вспоминал, где же он мог раньше видеть этого улыбчивого красавца. Потом мысленно нахлобучил на голову ОБЪЕКТА ковбойскую шляпу – и попросту обалдел.
Через три часа он должен был застрелить из снайперской винтовки американского актера Брюса Боура.
Те же чувства Курочкин испытал сейчас к нелюбимому актеру Брюсу Боуру, кем-то намеченному в жертвы теракта. Одно дело – мысленно воображать себя храбрым контрабандистом у телеэкрана и прицеливаться в лоб нахальному Брюсу-шерифу. И совсем другое – ловить наглеца на мушку В ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ. Большая разница. Дмитрий Олегович все-таки различал, где искусство и где жизнь.
– Минуточку… – пробормотал он, пристально разглядывая цветной глянцевый фотоснимок. – Но разве он… он что, сейчас в Москве? – Курочкин был уверен, что явление живого кумира не прошло бы мимо Валентины.
– Именно в Москве! – с энтузиазмом подтвердил пахнущий одеколоном докладчик. – Наносит официальный дружественный визит… Вернее сказать, визит наносит штатовский госсекретарь господин Ламберт, но с ним еще сенаторы плюс какие-то писатели или журналисты. А киношников они включили в последний момент, сюрпризом. Типа культурного обмена, с приветом из Голливуда. – Наодеколоненный господин с видимым удовольствием стал загибать пальцы. – Во-первых, приехал Крис Твентино. Тот самый, режиссер «Угрозы»…
– «Угроза» – классная мочиловка, – неожиданно подал голос один из охранных гоблинов. Кажется, это был любитель игры в «Смертельного комбата». – Я в «Звездном» смотрел и потом еще на видео. Там просто атасный Кларк Порше, я протащился. Они там в больницу прямо на белой тачке – и бац! бац!…
Серебристый хек поспешно показал кулак разговорчивому гоблину, и тот, поняв язык жестов, моментально заткнулся. Так и не дорассказал, что же там стало с Кларком Порше в больнице. «Надо будет потом спросить», – машинально подумал Курочкин. Больничная тема в кино его всегда интересовала. Жаль, что про фармацевтов почти никогда не снимают фильмов…
– …Во-вторых, – продолжал пахнущий одеколоном, – приехала вся команда «Ужасного ребенка», включая Маколея-младшего. Парню уже за двадцать, а он все сопливых школьников изображает. Амплуа, говорит, ха-ха…
Курочкин улыбнулся, хотя ему было не до смеха.
– В-третьих, – наодеколоненный загнул средний палец. – Секс-граната Таня Коллинз со своим поваром. Или, может, бой-френдом. У них, американок, сейчас уже не разберешь, кто у них кто. Помните Уиллис Ньютон? Взяла и вышла замуж за охранника…
Четверка гоблинов в комнате негромко, но явно завистливо повздыхала: видимо, им тоже хотелось бы охранять не заезжего снайпера, а какую-нибудь импортную красотку-кинозвезду с перспективой женитьбы.
– В-четвертых, Стив Махони, – докладчик упрятал еще один палец. – Я слышал, он и по жизни такой комик. Ходит по Беверли-Хилз на руках и кушает гамбургеры от «Макдоналдса». И не для рекламы, а для удовольствия…
При новом упоминании «Макдоналдса» в желудке Курочкина противно забурчало. Хобби неведомого комика по жизни ему отчего-то не понравилось. Неожиданно Дмитрий Олегович подумал, что и террорист Сорок Восьмой, пожалуй, не был бы от этого в большом восторге. Для снайпера человек, в любую секунду готовый пройтись на руках, – трудная мишень. Метишь в голову, а попадаешь в пятку.
– И в-пятых, фишка сезона, – пахнущий одеколоном докладчик сложил все наличествующие пальцы в кулак. – Сам Брюс Боур в сопровождении своей супруги!…
– Своей вдовы, – удовлетворенно заметил серебристый хек. – Шеф уж боялся, что его в Лос-Анджелесе придется отлавливать, и тут вдруг такой визит доброй воли. Сам – и к нам, прямо барашек на заклание. Хороший был артист этот Брюс.
– Настоящий профессионал, – согласился наодеколоненный. – Золотой фонд Голливуда. Могу спорить, что президенты выразят потом соболезнования.
– Наш – вряд ли, – сказал серебристый. – Наш кино не очень любит, он все больше настольный теннис… А американский – почти стопроцентно выразит, проверено. Когда Тони Кинга хоронили, Госдепартамент даже выпускал специальное заявление, я в «Московском листке» читал…
– И что там Госдепартамент заявил? – полюбопытствовал пахнущий одеколоном.
Серебристый хек наморщил лоб, пытаясь вспомнить.
– По-моему, что и обычно пишут, – наконец, проговорил он. – Смерть вырвала из наших рядов. Выдающийся актер. Память потомков… Строчки три в общей сложности.
– Про Брюса напишут больше, – с уверенностью предрек пахнущий одеколоном «Ле-Крезо». – Строк пятнадцать как минимум. Я вчера вечером нарочно его «Неукротимого» пересматривал. Копия тряпочная, рамка дрожит, звук как из подвала, переводчика, поганца, я бы своими руками удавил. Про цветопередачу и не говорю. И все равно – на Брюсе глаз отдыхает. Умел ведь парень на средних планах так работать, как Слаю с Арнольдом и не снилось. Каждый жест, каждый поворот головы – все у него был просчитано…
– Почему это только на средних планах? – удивился серебристый. – А крупнячки ты что, в расчет не берешь? Помнишь «Флорентийского сокола»? Двадцать минут монолога – одни только глаза. Куда там твоему Брандо в «Апокалипсисе»! И, главное, все на нерве, на нерве… О-ох, до чего классный был мастер. Талант, от бога.
Дмитрий Олегович обратил внимание, что оба разговаривают о Брюсе Боуре уже как о покойнике, несколько забегая вперед. Должно быть, этот Сорок Восьмой и впрямь был мастером своего дела, и появись он здесь… Курочкин старательно стал гасить тревожные мысли, краем уха прислушиваясь к происходящему киноразговору.
– Талант, не спорю, – говорил наодеколоненный, пожимая плечами. – Мастер, не спорю. Но в «Соколе» у него была не лучшая роль. Там у него все-таки не нерв был, а голая истерика. Двадцать два очка, небольшой перебор.
– Не перебор, а самое то, – увесисто возразил серебристый хек и мотнул головой в сторону гоблинов-охранников, словно бы призывая их в свидетели. – За перебор бы ему сроду Оскара не дали, за роль-то второго плана. Не забудь, там Альраун шел у него в конкурентах, и он-то своего бы не упустил. Садовника в «Катастрофе» Аль здорово сыграл, стильно, но наш Брюс, покойник, его обставил…
– «Катастрофа» – угарная вещь, – вновь не выдержал молчания все тот же компьютерный гоблин. – Мы с мужиками в Зарядье на спор считали, сколько раз будет ржачка за десять минут. Десять раз и было! А когда бомба в унитаз попала, я вообще улетел… Очень четкий там был садовник, с гранатометом: забегает в супермаркет – и бац! бац!…
Грозный взгляд серебристого помешал гоблину поделиться впечатлениями: споткнувшись об этот взгляд, гоблин поперхнулся, умолк и уставился в пол.
– Брюс, конечно, сыграл сильнее, чем Альраун, – задумчиво произнес пахнущий одеколоном. – Но роль-то у него получилась не киношная, а театральная.
– Само собой, – не стал спорить серебристый. – Только это ему не в минус, а в плюс. Он, между прочим, специально у Страсберга уроки брал, по системе Станиславского.
– Страсберг – это фирма, – уважительно сказал наодеколоненный. – Даже слишком серьезная для Голливуда. Не зря ведь к нашему Брюсу не кто-нибудь, а месье Годар прицеливался. В Каннах, еще в восемьдесят пятом…
Курочкин немедленно навострил уши, надеясь узнать, при каких обстоятельствах этот самый Годар уже стрелял в Брюса Боура и почему промахнулся. Однако серебристый с наодеколоненным стали болтать про какие-то фестивали, пальмовые ветви и прочие вещи, никак не связанные с терактом. Похоже, они забыли о присутствии Дмитрия Олеговича.
– Более-менее, – обронил Дмитрий Олегович.
– Может быть, здесь чего-то не хватает? – серебристый ищуще посмотрел на Курочкина, готовый сей же момент навести порядок.
– Хватает, – ответил Дмитрий Олегович, мысленно добавив: «Даже с перебором».
– Претензии? – не отставал серебристый.
– Нет, – заверил Курочкин. Претензии у него были разве что к капризной Фортуне, но вслух их высказывать было глупо. Наверное, у богини невезения есть своя «Книга рекордов Гиннесса», и Дмитрия Олеговича богиня твердо намерилась в эту «Книгу» затащить. Живого или мертвого, как повезет.
Вслед за спальней Курочкину показали еще несколько различных комнат непонятного назначения, обставленных куда более скудно, нежели позволяла площадь. Про себя Дмитрий Олегович подивился расточительности хозяев квартиры или тех, кто эту квартиру снимал. Как раз недавно Валентина, сильно ругаясь, рассказала мужу о новых бесчинствах муниципальной налоговой полиции. Тогда же Курочкин узнал, что обычные федеральные налоги, и без того дебильные (супруга употребила словцо похлеще), в Москве обросли еще и многочисленными поборами, от которых нет спасения даже тем, кто не роскошествует и старается жить по средствам. Выяснилось, что под налог на излишки жилплощади подпадает даже курочкинский чулан, а налог на домашних животных вынуждены теперь платить владельцы аквариумных рыбок или волнистых попугайчиков. Чтобы выколотить из горожан побольше денег и побыстрее, налоговых полицейских (сущих боевиков! – выразилась Валентина) экипировали по последнему слову техники, а простых граждан призвали звонить по номеру из трех пятерок и стучать на соседей. Благодаря этому стуку городские средства должны были прирастать, как шампиньоны после дождя. «Некрасиво получается», – заметил тогда Курочкин, выслушав жену. Из всех уже знакомых ему способов пополнения казны способ, описанный Валентиной, показался самым порочным: зачем же будить в людях Павликов Морозовых? «Сволочевизм!» – коротко ответила жена, и это был очень не частый случай, когда мнения супругов совпали. После того разговора Дмитрий Олегович совершенно добровольно отказался от давней идеи как-нибудь по случаю завести аксолотля – дабы не поставить под удар семейный бюджет и не ввести жену в лишние траты…
– А вот и ГЛАВНАЯ комната! – с этими словами серебристый крепыш-экскурсовод распахнул перед Курочкиным очередную дверь. Дмитрий Олегович внутренне собрался, ожидая увидеть за дверью что-нибудь совсем уж невиданное и очень значительное. И потому – был слегка разочарован. На самом деле у ГЛАВНОЙ комнаты перед всеми остальными было единственное преимущество.
Заключалось оно в прекрасном виде из окна.
6
Надо отдать должное серебристому – еще в машине он обрисовал Курочкину общую картину весьма достоверно. Глянув в окно, Дмитрий Олегович смог увидеть именно то, что было обещано ему по дороге. Площадь Пушкина. Памятник. Фонтан. Кинотеатр «Россия» и прочую перспективу. По левую руку высился издательский комплекс «Известий», частично прикрытый какими-то ядовито-синими коммерческими павильонами.– Так-так, – сказал Дмитрий Олегович, осматривая убранство комнаты. На двух табуретках у окна располагался длинный продолговатый ящик защитного цвета. Будь он закрыт на все свои блестящие задвижки, можно было бы представить, что там покоится в разобранном виде фотоувеличитель либо какой-нибудь полезный в хозяйстве геодезический прибор вроде теодолита. Курочкин согласился бы даже на плохонький телескоп, но…
– И как она вам? – торжественным голосом осведомился серебристый провожатый. – То, что вы заказали, господин Сорок Восьмой. Никаких отступлений от контракта, удостоверьтесь.
– Замечательно, – проговорил Курочкин, стараясь скрыть охватившую его мелкую дрожь. Шуточки-цветочки кончились. В аккуратных пенопластовых гнездах ящика покоилось несколько поблескивающих металлом крупных и мелких деталей. Оптический прицел Дмитрий Олегович узнал сразу. По соседству помещался, видимо, магазин, чуть дальше – глушитель и еще пять-шесть мрачного вида железок. Пистолетные глушители Курочкину уже доводилось видеть, но здешний, винтовочный, был гораздо массивнее и выглядел куда более зловеще. «Кстати, а к чему его следует привинчивать? – вдруг подумал Дмитрий Олегович. – Кажется, к стволу. А каким местом надо привинчивать затвор? Где у него перед и где зад?» Смутные воспоминания о так и не собранном на уроке в школе автомате Калашникова настраивали на невеселый лад. Надо было не подавать виду, что ты не знаешь, где у винтовки начало и где конец.
– Замечательно, – повторил Курочкин максимально бодрым тоном, на который только был способен в этот момент. – Отличная… игрушка. – Игрушкой свою винтовку ласково называл террорист Карлос Кугель. Если писатель Черник и тут не приврал.
Убедившись, что гость удовлетворен, серебристый хек отодвинулся в сторону и уступил инициативу черному ароматному господину, который тоже присутствовал здесь не для мебели. Да и трудно было бы себе представить столь наодеколоненную мебель.
В руках у черного господина возникла такая же черная коленкоровая папка с белыми завязочками.
– Мы строго придерживались полученных инструкций, – самодовольно проговорил он, по-прежнему распространяя вокруг себя приторный парфюмерный запах. – Нам впервые приходится сотрудничать с мастером такого высокого класса, как вы. Поставленные задачи были непростыми, однако мы, разумеется, выполнили все ваши пять конкретных стратегических…
– Каким одеколоном вы пользуетесь? – неожиданно для себя брякнул Курочкин. Вопрос сам слетел с его языка, словно бы обладал свободой воли. Профессионал пробуждался в Дмитрии Олеговиче иногда в самый неподходящий момент. Как сейчас, например.
Черный господин с папкой отпрянул назад, как после пощечины.
– Виноват? – глупо переспросил он.
Курочкин про себя вздохнул. Интерес, еще как-то уместный для фармацевта широкого профиля (каковым и был Дмитрий Олегович), в устах международного террориста Сорок Восьмого выглядел странно. Однако отступать было некуда.
– Я насчет одеколона спросил вас, – произнес Курочкин, стараясь говорить веско и строго. – Что за фирма?
– «Ле-Крезо», – робко ответил наодеколоненный господин, мигом растеряв свое самодовольство. – Тридцать франков за флакон…
Супруга Валентина, знающая назубок курсы всех валют, на месте Курочкина за пару секунд пересчитала бы франки в доллары, доллары в рубли и компетентно сказала, много это или мало, тридцать франков. На взгляд же Дмитрия Олеговича, за избыток альдегидов отдавать деньги вообще не стоило.
– Переплачиваете, – задумчиво сказал он. – Вещества карбонильной группы того не стоят. Попробуйте лучше любой фитолосьон, ромашку или бессмертник. Аромат тоньше и не угнетает носоглотку…
Господин в черном костюме ошеломленно пощупал свой нос.
– Простите, – загундосил он, с опаской глядя на Курочкина, – в ваших пяти пунктах инструкции для нас ничего не сказано про запах… Сейчас исправлять? – Видно было, что якобы Сорок Восьмой буквально припечатал его недюжинными парфюмерными познаниями.
«Знай наших!» – удовлетворенно подумал Дмитрий Олегович.
– После исправите, – великодушно отмахнулся он. – В процессе. А пока продолжайте. – Короткий обмен репликами сильно прибавил Курочкину уверенности в себе. Так частенько бывало, когда ему удавалось перевести разговор в профессионально близкую ему область, хоть ненадолго покидая при этом область, ему недоступную. Скажем, бухгалтерское дело или методику террористических актов.
Спонтанное замечание Курочкина порядком выбило из колеи приторно-ароматного господина в черном костюме.
– Продолжаю, – послушно сказал он. – Как и требовалось в вашей инструкции, мы вычислили предполагаемый маршрут с разметкой по времени. Получилось четыре различных варианта, одинаково приемлемых для АКЦИИ. Вот… – докладчик вытащил из папки четыре листка, испещренных разноцветными стрелочками, и подал их Курочкину. – При любом раскладе маршрутов у них как минимум три точки схода… На ступеньках кинотеатра и дважды у фонтана. Учитывая, что прицельная дальность указанного типа стрелкового оружия составляет порядка тысячи четырехсот метров, мы не стали рассматривать все остальные варианты…
Дмитрий Олегович глубокомысленно наморщил лоб, разглядывая переплетение красок, синих и зеленых стрелочек. Вероятно, схема была очень хорошая – для тех, кто понимает. Сам же Курочкин, увы, к таковым не относился. С трудом он опознал в квадратике кинотеатр «Россия», а в заштрихованном кружочке – памятник. Впрочем, кружочек с таким же успехом мог оказаться и фонтаном.
– Понятно… – проговорил он, на ходу пробуя связать воедино жалкие обрывки своих знаний из области техники и теории покушений. В голову почему-то лезли самые бессмысленные словечки из книжки про террориста Кугеля. Буэнос диас, капсюль-детонатор, консульская виза… Не то, абсолютно не то! К чему тут, например, «буэнос диас?». Он ведь наверняка не испанец. Правда, и Кугель тоже не был испанцем. С другой стороны, этот неиспанец Кугель из романа «Мишень» спал на циновке и в гробу видел всяческую икебану… Черт! Да икебана-то здесь при чем?!
Пахнущий господин ждал, изготовившись для ответа на любой вопрос.
– Давайте дальше, – сказал Дмитрий Олегович, так ничего путного и не придумав.
– Хронометраж, – немедленно отозвался пахнущий господин, протягивая Дмитрию Олеговичу шуршащие листки компьютерных распечаток. Слава богу, здесь хоть не было схем со стрелками, а присутствовали одни числа. Напрягая все наличные извилины, Курочкин додумался, что каждая из трех групп имеет отношение к трем этим самым точкам схода, будь они три трижды неладны. Первое число в первой группе отличалось от последнего числа в последней группе всего на двадцать пять единиц. То ли минут, то ли секунд. Нет-нет, конечно, секунд! Даже безногому инвалиду не понадобилось бы столько минут, чтобы одолеть эти жалкие метры между кинотеатром и фонтаном. Значит, со временем разобрались: человек со снайперской винтовкой может маневрировать в пределах двадцати пяти секунд и прихлопнуть жертву либо на лестнице, либо дважды у фонтана. Машинально Дмитрий Олегович бросил взгляд в окно – пока еще невооруженный взгляд. «Трудновато будет, – механически отметил он. – Расстояние большое, времени мало». Мысли эти ужаснули его самого. Трудновато ДЛЯ ЧЕГО, о боже?… Нет, он уж слишком влез в шкуру наемного убийцы, это вредно для психики. Так, чего доброго, ему еще захочется и стрельнуть из винтовки, чтобы не выпасть из образа. Счастье еще, что он, Курочкин, никогда стрелять не умел и не научится. «В молоко» – единственная доступная ему мишень.
– Дальше, – попросил он.
– Теперь два варианта отхода, – докладчик, по-прежнему пахнущий одеколоном «Ле-Крезо» за тридцать франков, сунул Дмитрию Олеговичу две новые бумажки из коленкоровой папки. Проклятье, опять схемы!
Курочкин вдумчиво осмотрел новые прямоугольнички, квадратики и кружочки, а затем повелительно ткнул пальцем в первое попавшееся переплетение красных и синих стрелок.
– Прокомментируйте, – строго произнес он, давая понять, что в этом переплетении его, крупнейшего специалиста по схемам, смущает некая неясность. Везде все понятно, а здесь – смущает. Недоработочка штаба.
– Пожарная лестница, – добросовестно объяснил докладчик. – Начинается у фундамента, кончается на крыше, а проходит – обратите внимание! – всего в полуметре от окна во двор. Оно в той комнате, где ваши букеты для созерцаний. Очень удобно. Оттуда можно сразу подняться на чердак, затем крышами по Большой Бронной, спуск за буквой «М» вывески «Макдоналдса», легко запомнить.
«Я запомню», – подумал Курочкин, машинально складывая все листки на подоконник. При слове «Макдоналдс» ему, однако, сразу захотелось есть, а не спасаться бегством по крышам. Условный рефлекс, по академику Павлову. Интересно, а кормить Сорок Восьмого здесь собираются? Или эта роскошь доступна только рыжему коту? Дмитрий Олегович сглотнул слюну.
– И что же, обязательно надо на чердак лезть? – с капризной гримасой некормленного международного террориста экстра-класса осведомился он.
– Никак нет, – доложил пахнущий, одеколоном господин. – Это, так сказать, резервный вариант. На тот случай, если перекроют все пути внизу, что вряд ли… Лестница не очень надежна, – стыдливо признался он после едва уловимой заминки.
– Ржавая? – деловито полюбопытствовал Дмитрий Олегович, как будто всю сознательную жизнь лазил по пожарным лестницам и успел неплохо изучить их повадки.
– Скользкая, – с виноватым выражением лица объяснил наодеколоненный докладчик. – Тут недавно был ремонт. Еще до того, как мы временно заселили эти апартаменты… Короче, ее покрасили.
– Хорошо, с лестницей решим в рабочем порядке, – прервал его Курочкин, поглядев на здешние электронные часы. Часы висели на стене комнаты и бесстрастно моргали, отсчитывая мгновения. До первой точки схода оставалось три часа пять минут и девятнадцать… уже восемнадцать… секунд. До последней точки, само собой, – три часа, пять минут и сорок три… сорок две секунды. Как бы исхитриться провести это время так, чтобы не было мучительно больно? Видимо, и этот вопрос тоже предстояло решать в рабочем порядке. «Главное – никого не убить, – мысленно принялся себя настраивать Дмитрий Олегович. – Ни в кого не выстрелить, ни в кого не попасть. Штык – молодец, но пуля-то – всегда дура… Кстати!»
– А пули где? – осведомился он у докладчика. – То есть я хочу сказать – где боеприпасы?
– Согласно инструкции, – немедленно ответил тот. Если серебристый хек обожал ввертывать в разговоре слово «контракт», то наодеколоненный налегал в основном на «инструкцию». Чувствовалось, что это слово – любимейшее в его лексиконе.
– Конкретнее, – важно потребовал Курочкин, все увереннее ощущая себя киллером Сорок Восьмым.
– Винтовочные снайперские патроны калибра 7,62 миллиметра с пулей Б-32. – Черный ароматный господин вытащил из своей коленкоровой папки конверт и подал его Курочкину.
Патронов было всего два. Негусто.
«В принципе все правильно, – догадался Дмитрий Олегович, по очереди рассматривая сперва один, потом второй. – Раз я убийца экстра-класса, то зачем мне целый патронташ?»
– Один патрон рабочий, другой резервный, – пояснил пахучий докладчик. – На случай осечки… – О возможном промахе он тактично не заикнулся. Такой вариант, как видно, в расчет просто не входил.
«Так-так, – сказал себе Курочкин. – Ситуация проясняется. Стало быть, мишень у меня сегодня – только одна. И кто же из двух? Премьер-министр или все-таки госсекретарь?»
Ответ на мысленный вопрос Дмитрия Олеговича не заставил себя долго ждать. Черный наодеколоненный господин в очередной раз запустил руку в коленкоровую папку и извлек оттуда фотоснимок.
– ОБЪЕКТ, – понизив голос до шепота, сообщил докладчик Курочкину. – Иначе говоря, цель вашего сегодняшнего мероприятия.
«Цель для снайперской винтовки», – про себя уточнил Дмитрий Олегович.
Российского премьера Миронова, толстощекого представительного дядечку в очках, Курочкин, разумеется, знал в лицо. Несколько раз в международной хронике по телевизору он видел и госсекретаря США мистера Ламберта – высокого, сухопарого, долгоносого джентльмена, сильно смахивающего на очень старого журавля.
Однако на фотографии оказался не тот и не другой, а некто третий – тоже с неуловимо знакомой внешностью. Пару секунд Курочкин вспоминал, где же он мог раньше видеть этого улыбчивого красавца. Потом мысленно нахлобучил на голову ОБЪЕКТА ковбойскую шляпу – и попросту обалдел.
Через три часа он должен был застрелить из снайперской винтовки американского актера Брюса Боура.
7
Представь своего врага в гробу, – говорил Заратустра, – и ты сразу поймешь меру своей неприязни к нему… Возможно, говорил это совсем даже не Заратустра (Курочкин плохо разбирался в древних мудрецах), однако это нисколько не снижало ценности изречения. В кругах, близких к замдиректора НИИЭФа по административно-хозяйственной части, Дмитрий Олегович слыл самым миролюбивым завлабом, едва ли не пацифистом. В ситуации, чреватой скандалом, когда другой бы на месте Курочкина наверняка оскорбил действием жадного мелочного АХЧ, Дмитрий Олегович вдруг начинал кротко улыбаться, жалостливо смотреть на замдиректора и соглашаться со всеми его вздорными претензиями. Именно в эти минуты Курочкин представлял себе, как визгливый, брызгающий слюной АХЧ вдруг с недоумением хватается за сердце и начинает медленно оседать на пол; как потом кардиолог, выходя из двери реанимационного бокса, горько бросает: «Мы его потеряли…»; как затем нарядного и неподвижного зама в деревянном ящике грузят на катафалк и, в конце концов, закапывают в грязно-бурую землю под равнодушные тромбоны духового оркестра. Представив себе эти печальные картинки, Дмитрий Олегович сразу осознавал, что его антипатия к административно-хозяйственному скупердяю не простирается настолько далеко – и странным образом успокаивался. По сравнению со смертью любые ссоры были ерундой, не стоящей внимания…Те же чувства Курочкин испытал сейчас к нелюбимому актеру Брюсу Боуру, кем-то намеченному в жертвы теракта. Одно дело – мысленно воображать себя храбрым контрабандистом у телеэкрана и прицеливаться в лоб нахальному Брюсу-шерифу. И совсем другое – ловить наглеца на мушку В ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ. Большая разница. Дмитрий Олегович все-таки различал, где искусство и где жизнь.
– Минуточку… – пробормотал он, пристально разглядывая цветной глянцевый фотоснимок. – Но разве он… он что, сейчас в Москве? – Курочкин был уверен, что явление живого кумира не прошло бы мимо Валентины.
– Именно в Москве! – с энтузиазмом подтвердил пахнущий одеколоном докладчик. – Наносит официальный дружественный визит… Вернее сказать, визит наносит штатовский госсекретарь господин Ламберт, но с ним еще сенаторы плюс какие-то писатели или журналисты. А киношников они включили в последний момент, сюрпризом. Типа культурного обмена, с приветом из Голливуда. – Наодеколоненный господин с видимым удовольствием стал загибать пальцы. – Во-первых, приехал Крис Твентино. Тот самый, режиссер «Угрозы»…
– «Угроза» – классная мочиловка, – неожиданно подал голос один из охранных гоблинов. Кажется, это был любитель игры в «Смертельного комбата». – Я в «Звездном» смотрел и потом еще на видео. Там просто атасный Кларк Порше, я протащился. Они там в больницу прямо на белой тачке – и бац! бац!…
Серебристый хек поспешно показал кулак разговорчивому гоблину, и тот, поняв язык жестов, моментально заткнулся. Так и не дорассказал, что же там стало с Кларком Порше в больнице. «Надо будет потом спросить», – машинально подумал Курочкин. Больничная тема в кино его всегда интересовала. Жаль, что про фармацевтов почти никогда не снимают фильмов…
– …Во-вторых, – продолжал пахнущий одеколоном, – приехала вся команда «Ужасного ребенка», включая Маколея-младшего. Парню уже за двадцать, а он все сопливых школьников изображает. Амплуа, говорит, ха-ха…
Курочкин улыбнулся, хотя ему было не до смеха.
– В-третьих, – наодеколоненный загнул средний палец. – Секс-граната Таня Коллинз со своим поваром. Или, может, бой-френдом. У них, американок, сейчас уже не разберешь, кто у них кто. Помните Уиллис Ньютон? Взяла и вышла замуж за охранника…
Четверка гоблинов в комнате негромко, но явно завистливо повздыхала: видимо, им тоже хотелось бы охранять не заезжего снайпера, а какую-нибудь импортную красотку-кинозвезду с перспективой женитьбы.
– В-четвертых, Стив Махони, – докладчик упрятал еще один палец. – Я слышал, он и по жизни такой комик. Ходит по Беверли-Хилз на руках и кушает гамбургеры от «Макдоналдса». И не для рекламы, а для удовольствия…
При новом упоминании «Макдоналдса» в желудке Курочкина противно забурчало. Хобби неведомого комика по жизни ему отчего-то не понравилось. Неожиданно Дмитрий Олегович подумал, что и террорист Сорок Восьмой, пожалуй, не был бы от этого в большом восторге. Для снайпера человек, в любую секунду готовый пройтись на руках, – трудная мишень. Метишь в голову, а попадаешь в пятку.
– И в-пятых, фишка сезона, – пахнущий одеколоном докладчик сложил все наличествующие пальцы в кулак. – Сам Брюс Боур в сопровождении своей супруги!…
– Своей вдовы, – удовлетворенно заметил серебристый хек. – Шеф уж боялся, что его в Лос-Анджелесе придется отлавливать, и тут вдруг такой визит доброй воли. Сам – и к нам, прямо барашек на заклание. Хороший был артист этот Брюс.
– Настоящий профессионал, – согласился наодеколоненный. – Золотой фонд Голливуда. Могу спорить, что президенты выразят потом соболезнования.
– Наш – вряд ли, – сказал серебристый. – Наш кино не очень любит, он все больше настольный теннис… А американский – почти стопроцентно выразит, проверено. Когда Тони Кинга хоронили, Госдепартамент даже выпускал специальное заявление, я в «Московском листке» читал…
– И что там Госдепартамент заявил? – полюбопытствовал пахнущий одеколоном.
Серебристый хек наморщил лоб, пытаясь вспомнить.
– По-моему, что и обычно пишут, – наконец, проговорил он. – Смерть вырвала из наших рядов. Выдающийся актер. Память потомков… Строчки три в общей сложности.
– Про Брюса напишут больше, – с уверенностью предрек пахнущий одеколоном «Ле-Крезо». – Строк пятнадцать как минимум. Я вчера вечером нарочно его «Неукротимого» пересматривал. Копия тряпочная, рамка дрожит, звук как из подвала, переводчика, поганца, я бы своими руками удавил. Про цветопередачу и не говорю. И все равно – на Брюсе глаз отдыхает. Умел ведь парень на средних планах так работать, как Слаю с Арнольдом и не снилось. Каждый жест, каждый поворот головы – все у него был просчитано…
– Почему это только на средних планах? – удивился серебристый. – А крупнячки ты что, в расчет не берешь? Помнишь «Флорентийского сокола»? Двадцать минут монолога – одни только глаза. Куда там твоему Брандо в «Апокалипсисе»! И, главное, все на нерве, на нерве… О-ох, до чего классный был мастер. Талант, от бога.
Дмитрий Олегович обратил внимание, что оба разговаривают о Брюсе Боуре уже как о покойнике, несколько забегая вперед. Должно быть, этот Сорок Восьмой и впрямь был мастером своего дела, и появись он здесь… Курочкин старательно стал гасить тревожные мысли, краем уха прислушиваясь к происходящему киноразговору.
– Талант, не спорю, – говорил наодеколоненный, пожимая плечами. – Мастер, не спорю. Но в «Соколе» у него была не лучшая роль. Там у него все-таки не нерв был, а голая истерика. Двадцать два очка, небольшой перебор.
– Не перебор, а самое то, – увесисто возразил серебристый хек и мотнул головой в сторону гоблинов-охранников, словно бы призывая их в свидетели. – За перебор бы ему сроду Оскара не дали, за роль-то второго плана. Не забудь, там Альраун шел у него в конкурентах, и он-то своего бы не упустил. Садовника в «Катастрофе» Аль здорово сыграл, стильно, но наш Брюс, покойник, его обставил…
– «Катастрофа» – угарная вещь, – вновь не выдержал молчания все тот же компьютерный гоблин. – Мы с мужиками в Зарядье на спор считали, сколько раз будет ржачка за десять минут. Десять раз и было! А когда бомба в унитаз попала, я вообще улетел… Очень четкий там был садовник, с гранатометом: забегает в супермаркет – и бац! бац!…
Грозный взгляд серебристого помешал гоблину поделиться впечатлениями: споткнувшись об этот взгляд, гоблин поперхнулся, умолк и уставился в пол.
– Брюс, конечно, сыграл сильнее, чем Альраун, – задумчиво произнес пахнущий одеколоном. – Но роль-то у него получилась не киношная, а театральная.
– Само собой, – не стал спорить серебристый. – Только это ему не в минус, а в плюс. Он, между прочим, специально у Страсберга уроки брал, по системе Станиславского.
– Страсберг – это фирма, – уважительно сказал наодеколоненный. – Даже слишком серьезная для Голливуда. Не зря ведь к нашему Брюсу не кто-нибудь, а месье Годар прицеливался. В Каннах, еще в восемьдесят пятом…
Курочкин немедленно навострил уши, надеясь узнать, при каких обстоятельствах этот самый Годар уже стрелял в Брюса Боура и почему промахнулся. Однако серебристый с наодеколоненным стали болтать про какие-то фестивали, пальмовые ветви и прочие вещи, никак не связанные с терактом. Похоже, они забыли о присутствии Дмитрия Олеговича.