Хаецкая Елена Владимировна. Хелот из Лангедока

   Но не успел он проехать и нескольких ярдов, как откуда-то с небес донесся веселый голос:
   – Посмотри, сын мой, вот едет норманн и везет с собой эльфа.
   Другой голос, низкий и раскатистый, отвечал тоже из поднебесья:
   – Воистину, отец мой, наши эльфы не для норманнских волчар.
   Из ветвей раскидистого дуба захихикало, засвистело и заулюлюкало. Трудно было представить себе, что такие звуки издает только один человек. Греттиру чудилось, что в ветвях скрывается по меньшей мере дюжина бородатых и волосатых злодеев.
   – Ха, сын мой, Господь обделил тебя умом, но не обидел чутьем на истину, – пророкотал первый голос. – А теперь ответь мне, отрок: не отбить ли нам эльфа у безмозглого норманна?
   Дерево зашумело, и сверху прямо на дорогу спрыгнул великан со взъерошенными волосами и нечесаной бородой. В руках он держал длинный лук. Греттир остановил коня и оглянулся назад. Сзади он обнаружил внушительных размеров монаха с красной физиономией. Вооружен святой отец был изрядной дубиной.
   – Ты кто такой, а? – поинтересовался монах, подбираясь к Греттиру сзади и бесцеремонно рассматривая его лошадь. – Вроде, мы с ним уже встречались, Джон?
   – Вроде, – согласился Джон. – А вот за то, что ты похитил девушку…
   Он угрожающе потянулся к кинжалу.
   – Наши девушки не для таких, как ты, – сказал отец Тук. – Наши девушки – невинные цветы, полевые, лесные, но никак не садовые.
   Он протянул руки к Дианоре и бережно снял ее с седла. Грубой лапищей провел по ее щеке:
   – Не бойся, дитя мое. Здесь тебя не обидят.
   Джон уже норовил стащить с седла Греттира и прирезать его, когда Дианора слабо пошевелилась на руках отца Тука и тихо сказала:
   – Не трогайте его. Пусть идет с миром.
   Джон и отец Тук обменялись недоуменными взглядами. Потом отец Тук пожал плечами и кивнул Джону, чтобы тот отпустил поводья лошади.
   – Желание дамы да будет для нас законом. Ты свободен, норманн, но помни, кому обязан жизнью.
   Греттир пустил лошадь галопом, не оглядываясь. Его душила обида.

 
   Завидев лесных стрелков, хозяин трактира «Зеленый Куст» выскочил на порог и расцвел.
   – Это ты, Тук, – сказал Тилли, – вот и молодец, что не забыл нас… А девочку ты совсем заморил, старый проходимец. – Он привстал на цыпочки и заглянул в лицо Дианоре, которая провалилась в забытье. – Какая она у тебя хорошенькая, пастырь народов… только немножко неумытенькая…
   – Чем болтать, принес бы лучше горячей воды и чистого полотна… Это совсем не то, что ты думаешь, болван! – сердито сказал отец Тук.
   – Боже мой, кровь! – возопил Тилли и мгновенно исчез за дверью.
   Отец Тук простонал:
   – Теперь он станет распространять слухи о том, что я совращаю малолетних девиц… – Он склонился к Дианоре. Она приоткрыла глаза. – Детка, откуда ты?
   – Я… шла к святому Сульпицию, – ответила она. – Если можно, добрый человек, доставь меня к отшельнику.
   – Хорошо, хорошо, но не в таком же состоянии…
   – При чем тут мое состояние… – ответила она и, уже теряя сознание, тихонько простонала.
   – Да, твое состояние тут явно ни при чем, – пробормотал отец Тук. Он прижал ее к себе и, толкнув дверь трактира ногой, вошел в комнату, сумрачную и пустую.
   – Тилли! – крикнул отец Тук с Дианорой на руках. – Да где же ты?
   Тилли появился в комнате, двигаясь спиной вперед. Он с усилием волок за собой из кухни огромную лохань с водой. Вода плескала на пол и заливала его кожаные башмаки. Почтенный хозяин, кряхтя, распрямился и, обратив к отцу Туку покрасневшее лицо, сказал деловито:
   – Так что будем делать с барышней, отче?
   – А где Мелисанда? – спросил отец Тук.
   Тилли смутился:
   – Понимаешь, какая незадача… Ты прости уж. Ушла Милли. Кто знал, что она может понадобиться? Понесло ее на хутор к родне. В такую-то погоду! Ох, говорил я ей, говорил… – Тилли принялся многословно сокрушаться, расписывая непредусмотрительность жены.
   Отец Тук взглянул на бесчувственную Дианору, потом перевел взгляд на хозяина трактира.
   – Значит, придется мне ее и умывать, и врачевать, и переодевать. Тащи-ка сюда какую-нибудь Мелисандину одежку.
   Тилли подошел поближе и сочувственно поглядел на девушку.
   – Бедный ребенок, – сказал он с шумным вздохом.
   Отец Тук набычился:
   – Уж не думаешь ли ты, что это я ее так отделал? Да мы с Малюткой Джоном только что отбили ее после кровавого и беспощадного боя у отряда свирепых, вооруженных до зубов норманнов! Благочестивое дитя направлялось к святому Сульпицию, дабы провести несколько дней в молитвах и заботе о душе своей, когда эти варвары… – И неожиданно рявкнул: – Да что ты стоишь разинув рот! Одежду и горячее питье, живо!
   Тилли моргнул несколько раз и убежал.

* * *

   Дианора пришла в себя поздно вечером. Она открыла глаза. Темнота и тишина обступили ее. Девушка села. Зашуршала солома. Все, что случилось в мятежной деревне, ушло в далекое прошлое. Она вспомнила о том, как тайно ушла из дома, пока Гай спал беспокойным сном; как пробиралась лесными тропами, как во Владыкиной Горе неожиданно появились стражники, оттесняя всех к колодцу; как боль и страх обрушились на нее.
   Тишина и темнота могли иметь только одно объяснение – она в тюрьме. Перед глазами мелькнуло детское и серьезное лицо Греттира Датчанина. Юный рыцарь спас ее от расправы только для того, чтобы отдать на казнь. Теперь помочь ей может только брат – если, конечно, захочет.
   Дианора торопливо провела руками по платью и обнаружила, что на ней чужая рубаха, просторная и длинная, до пят, сшитая из грубого полотна. Неизвестно, откуда она взялась. При мысли о том, что кто-то из стражников касался ее руками, раздевал, глазел, покуда она оставалась в забытьи, ей стало дурно.
   Девушка встала, шатаясь от слабости, подошла к двери, несколько раз ударила кулаком и без сил опустилась прямо на пол. К ее удивлению, почти сразу же скрипнули плохо смазанные петли. Мелькнула свечка, над которой смутно угадывалось чье-то лицо. Стражник вошел и остановился, подняв свечу повыше. Из темноты выступила камера – небольшая, без окон, с охапкой свежей соломы в углу, заменяющей постель.
   – Я здесь, – негромко сказала Дианора и, цепляясь за стену, встала.
   Стражник стремительно обернулся и подошел к ней поближе. Девушка рассмотрела его молодое лицо с веснушками, веселый рот. Глаза стражника терялись в темноте, но она чувствовала на себе их пристальный взгляд.
   – Зачем ты встала, детка? – спросил он ласково. – Тебе нужно как следует отдохнуть, набраться сил…
   Она нахмурилась, принимая его слова за издевательство.
   – Я хочу видеть Гая Гисборна, – сказала она.
   От неожиданности человек чуть не выронил свечу.
   – КОГО? – переспросил он, словно не веря своим ушам.
   – Сэра Гая Гисборна, – повторила девушка. – Помоги мне встретиться с ним, добрый человек, и я тебе хорошо заплачу. Передай ему, что его хочет видеть Дианора.
   Стражник поставил свечу на полку и повернулся к девушке. После короткой паузы он проговорил:
   – Боюсь, что я не смогу выполнить твою просьбу, Дианора. Видишь ли, мне не хотелось бы встречаться с Гаем…
   Она вздрогнула. Неожиданно ей показалось, что она догадывается, с кем разговаривает.
   – Кто ты?
   Незнакомец истолковал ее вопрос по-своему.
   – Не бойся, детка, – сказал он. – Здесь ни сэр Гай, ни его подручные тебя не найдут. Ты среди друзей.
   – Кто ты? – повторила девушка.
   – Я Робин из Локсли, – был ответ.
   Дианора слабо улыбнулась в темноте.

Глава десятая

   – Хелот, я принес тебе отменный эль, – сказал Робин, возникая в логове.
   Предававшийся меланхолии Хелот молча лежал на кровати. Он даже не пошевелился при появлении Локсли.
   – Слушай, Хелот, – начал Робин, подсаживаясь на кровать. – Думаешь, я не понимаю, что с тобой творится? Согласен, твой Алькасар славный парень, и мы все полюбили его.
   – Ой, полюбили… – донесся голос отца Тука, который откровенно подслушивал.
   – Тебе не удалось спасти его сейчас. В этом же нет твоей вины, Хелот. Понимаешь?
   – Понимаю, – нехотя выдавил Хелот. – Мне-то от этого не легче.
   – Алькасару тоже, – прогудел отец Тук. – Могу даже предположить, что это «не легче» для него куда тяжелее, чем для тебя.
   – Замолчи, Тук! – рассердился Робин. – Хелот, я пришел за тобой. К северу от болота Кочковая Ляга беспорядки… Выпей и поедешь с нами. Нужно помочь.
   Хелот сел, взял наконец кувшин и хлебнул. Эль был действительно хорошим – где только взяли?
   – Как болото называется? – переспросил он, оживая.
   – Кочковая Ляга. А деревня – Чертоуголье. К северу от Владыкиной Горы.
   – А что там случилось?
   – Обычная история, довольно нудная, если, конечно, ты в ней не участвуешь. Обитель Великомученика Себастьяна захватила луга, принадлежащие деревне. Документы какие-то нашли, королевскую дарственную или еще что-то в этом роде. А может, и состряпали. Это у них называется «благочестивый обман» – все делается в интересах Господа, как они говорят.
   – Поэтому я и расстался с отцом аббатом, – скорбно заметил отец Тук, появляясь в логове следом за Локсли. – У нас были непримиримые расхождения по подобному же вопросу.
   – Словом, настоятель сказал деревенским: косить косами будете только для монастыря, а для своей скотины траву можете рвать руками,,.
   – Какая дикость, – сказал Хелот и снова глотнул из кувшина.
   Робин скривил рот.
   – Да ты погоди. Ты слушай. Тогда деревенские ушли на болото, пригрозив сжечь обитель. Солдаты уже там. Обитель, несмотря на солдат, трясется от страха. Сидят небось и ждут резни.
   – Представляю себе это собрание пудингов, – мечтательно произнес отец Тук и как бы невзначай потянулся к кувшину с элем, позабытому Хелотом. Рыцарь заметил это лишь в последнее мгновение и успел отдернуть кувшин.
   – Откуда ты все это знаешь, Робин?
   – Пришел один парень из Чертоуголья. Так идешь с нами?
   – Да, – сказал Хелот, вставая.
   – Отлично. Действуем как всегда, – сказал отец Тук, весело хлопая Робина по плечам. – Стражу перебьем, обитель спалим.
   Хелот еле заметно дернул уголком рта – вспомнил свое первое сражение. Тогда тоже была весна и тоже лютовал голод; разъяренные мятежники громили монастырь, а мальчик по имени Хелот по мере сил отбивался от них… Он потрогал старый шрам, потом спросил:
   – А с деревенскими что будет?
   – Хуже им уже не будет, – успокоил его Робин. – Все плохое, что могло с ними случиться, уже случилось.

* * *

   Небольшой отряд из двенадцати стрелков к полудню вышел на тропинку, едва заметную среди холмов, поросших колючим кустарником и крапивой в человеческий рост. Лес то подступал совсем близко, то расступался перед полянами. В распадках между холмами неторопливо текли обмелевшие реки. Отряд возглавлял невысокий коренастый парень с грубым и злым лицом. Он шел ровно, не оглядываясь.
   К вечеру вышли на край огромного болота и побрели, увязая в воде почти по колено. Проводник безошибочно находил дорогу, проложенную здесь еще в прошлом веке. Болото почти поглотило ее.
   Через час идти стало легче. Дорога становилась постепенно все лучше и наконец привела их к охотничьему домику, построенному каким-то вельможей прошлого столетия для невинных утех на лоне девственной природы.
   Перед порогом домика трепетал маленький костер. Человек, сидевший на корточках у огня, встал и, обернувшись к дверному проему, громко сказал:
   – Пришли!
   На пороге показались люди – пятеро мужчин, две молодые женщины и детишки, человек семь. Они посыпались из дома желудями. Лица у всех были тревожные и радостные – ни следа тупой покорности, которую Хелот привык наблюдать в веселой Англии.
   Они обступили Робина, который принялся развивать свои стратегические планы:
   – Пожрать – и спать!
   Женщины засуетились вокруг костра. Хелот зашел в дом, сопровождаемый двумя мальчиками, которые следовали за ним на почтительном расстоянии.
   В доме было темно и пахло кислятиной. Хелот сел на лавку возле стены, отстегнул ножны, положил меч на колени. Да, домик не был предназначен для жилья. Здесь не потрудились даже сложить печь. Видно, приезжали летом на часок-другой, а дольше не задерживались.
   Две веснушчатые детские физиономии маячили неподалеку робко, но настырно. Хелот без улыбки поднял к ним глаза – чужие, темные.
   – Как вас зовут, дети? – спросил он.
   – Меня Тэм Гили и его Тэм Гили, – последовал ответ. – Мы братья.
   – Мама думала, что кто-то один точно уж помрет, – пояснил второй мальчик. – Вот и назвала одинаково. Пусть хоть один останется. А мы оба остались.
   Они несмело улыбнулись и приступили к расспросам.
   – А вы пришли с Робин Гудом?
   Хелот кивнул:
   – Конечно. Почему вы об этом спросили?
   – Потому что… вы не отсюда. Вы другой. Не такой, как все.
   – Вы не из этих мест, да? – добавил второй Тэм.
   – Я сарацин, – неожиданно для самого себя заявил Хелот.
   – И прежде вы жили в Сарацинии?
   – Несомненно.
   – Там война, – высказался Тэм-постарше.
   – Там моя родина, – грустно ответил Хелот.
   Дети мгновенно почувствовали, что незнакомец проявил слабину, и воспользовались этим. Тэм-помладше уже вцепился в оружие.
   – Можно потрогать? – спросил он.
   Немытые детские пальцы благоговейно коснулись острия.
   – Рыцарский, – уважительно шепнул Тэм-постарше.
   Дверь в дом распахнулась, и вошли стрелки в сопровождении обитателей Чертоуголья. Они шумно переговаривались. Один из них нес факел. Хелот стряхнул с себя детей и встал. Робин почти сразу же отыскал его глазами.
   – Хелот, ты где? Завтра отправишься в обитель. Будешь развлекать враньем отца настоятеля, а ночью откроешь нам ворота.
   – Ох, не по душе мне это, Робин.
   – Назад дороги нет, – ответил Локсли. – Обитель должна сгореть, иначе все эти люди погибнут. И дети тоже.
   – Я же не спорю, – вздохнул Хелот.

* * *

   Настоятель обители святого Себастьяна был человеком худым и вид имел суровый и неприступный – полная противоположность отцу Туку, который вместе с храмовником из Лангедока попросил приюта на одну-две ночки.
   – Время трудное, – заметил настоятель. – Как откажешь собрату в хлебе насущном и крове!
   – Да, – согласился отец Тук. – По мне так, пора опять вводить поголовное рабство для смердов. Нужна твердая рука! Хватит потакания холопам – вот что я вам скажу, отец настоятель.
   – Совершенно справедливо! – подхватил настоятель. – Я воистину слышу речи духовного лица, озабоченного благом Церкви. Существуют незыблемые столпы – престол, отечество… Что будет, если их убрать? Что будет, если червь неверия и бунтарского духа подточит их? В Лангедоке, говорят, светские власти в своем богохульстве дошли до того, что стали привечать дьяволопоклонников… – Настоятель кашлянул и совсем другим тоном произнес: – Прошу в трапезную.
   Отец Тук шепнул Хелоту на ухо:
   – А кушают здесь славненько… Зря ты не хотел идти.
   – Обитель наша невелика, всего семь братьев, – говорил между тем отец настоятель.
   Хелот машинально подсчитывал число стражников, без дела слонявшихся по монастырскому двору. Отец Тук, видимо, занимался тем же самым, потому что поинтересовался, махнув в сторону солдат рукой:
   – А сии миряне тоже попросили у вас ночлега в трудное переломное время?
   Отец настоятель остановился и скорбно вздохнул:
   – О, если бы так… Эти благородные люди пришли на помощь тем, кто денно и нощно возносит к престолу Господа молитвы о процветании нашего королевства, которое без этого окончательно пришло бы в упадок. До чего дошло вольномыслие! Девятеро наших холопов ушли на болота, угрожая оттуда священному покою обители. Остальных, хвала Всевышнему, мы повесили.
   Хелот перекрестился и пристально посмотрел на настоятеля:
   – Что же вынудило их совершить столь ужасное кощунство?
   – Нежелание работать на благо Святой Матери Церкви, разумеется, – ответил настоятель, хмурясь.
   Отец Тук кивал сочувственно и заодно не забывал глазеть по сторонам. И вдруг не выдержал:
   – Ох, какое благоухание, отец настоятель! Клянусь милосердием святой Ирины, сегодня у вас на ужин, должно быть, карпик и славный монастырский кларет!
   – А вы, я погляжу, знаток, – удивился отец настоятель.
   – Практика, – скромно пояснил Тук. – Я страдаю грехом чревоугодия.
   – Это невинный грех, – улыбнулся настоятель, – и после ужина я с удовольствием отпущу вам его.
   Монахи и солдаты уселись за длинный стол. Отец настоятель прочел молитву, суть которой сводилась к просьбе избавить обитель от наглых посягательств взбесившихся хамов. Если же Господь услышит скромную просьбу смиренных монахов и выполнит ее, то он, отец настоятель, обязуется построить часовню святым Себастьяну и Ирине и отремонтировать крышу в деревенской церкви за счет монастыря.
   – И заново позолочу в ней распятие, – расщедрился он под конец.
   – Отец настоятель пытается всучить взятку Господу Богу, – прошептал Хелот на ухо отцу Туку.
   – Молчи, еретик из Лангедока, – шепнул в ответ отец Тук. – Слушай, что скажет тебе духовный наставник. После вечерней молитвы устроишься на ночлег вместе с солдатами. Я отправлюсь на молитвенное бдение. Ворота мои, солдаты твои.
   – Да их одиннадцать морд, – сказал Хелот. – Я один не справлюсь.
   – Ребята тебе помогут, не беспокойся. Ты только начни драку, когда я открою ворота.
   – Как же я узнаю, что ты их уже открыл?
   Отец Тук неопределенно хмыкнул:
   – Услышишь…

* * *

   Больше всего Хелот боялся встретить среди этих солдат Гая. Но, к счастью, отряд возглавлял какой-то не слишком высокородный и не блещущий достоинствами болван, имени которого Хелот не знал. Болвану предстояло погибнуть первым, и поэтому Хелот пристроился на ночлег поближе к нему. По случаю летнего времени солдаты спали во дворе. Хелот улегся под боком придела святой Ирины, откуда доносились покаянные молитвы отца Тука, неприятно раздражавшие вечернюю тишину.
   – О милосердная дева, врачевавшая раны истерзанного Себастьяна, – заливался лицемер. – Грешен я, прожорлив, ленив и жаден! Не восхотелось мне, ироду, питаться осокой да камышом, на карпиков монастырских меня, проглота поганого, потянуло… Слаба плоть моя, да воссияет над нею дух!
   – Чисто шакал воет, – сказал невысокородный болван, зевнул и прилег на травку.
   Хелот притворился спящим, а чтобы не заснуть на самом деле, стал перебирать в мыслях различные способы затеять безнадежную схватку и остаться в живых. Хуже всего было то, что их одиннадцать. А поднять руку на спящих он почему-то не мог.
   Ударил колокол. Хелот лежал у остывающей после дневного жара стены и сквозь ресницы смотрел, как наливается синевой небо, как появляются звезды. Отец Тук прекратил наконец завывать над ухом, и из придела донеслись почти искренние рыдания кающегося грешника. Если не знать Тука, можно было подумать, что он заливается слезами. Затем рыдания стали тише, тише и в конце концов смолкли. Послышались крадущиеся шаги. Грузная фигура духовного наставника замаячила на пороге. Он постоял в неподвижности, вслушиваясь в нестройный храп, а затем Хелот услышал, как под его тяжелым шагом заскрипел песок. Хелот приподнялся, сел, положил на колени обнаженный меч.
   Голос отца Тука нахально разнесся по сонной обители.
   – Джонни, сын мой, – громогласно поинтересовался он через стену, – готов ли ты к свершению подвигов?
   – Готов, – ответил бас Малютки Джона.
   – Вот и славно, – одобрил отец Тук.
   Ворота адски заскрипели. Привратник было вскочил, но удар могучим кулаком по голове погрузил его в глубокую задумчивость, и лесные стрелки с воплями ворвались в монастырь.
   Когда стражники продрали глаза, Хелот уже ждал их. Их командир, как и предполагал рыцарь из Лангедока, погиб первым. Хелот выдернул из его руки оружие и, прислонившись спиной к стене, закрылся двумя мечами. Осиротевшие солдаты набросились на него с проклятиями. Хелот сосредоточил все свое внимание на клинках, пытавшихся поразить его со всех сторон. Первые несколько секунд он оставался невредим. Затем левая рука стала чересчур тяжелой. Скосив на нее глаза, Хелот увидел кровь на рукаве. Солдаты взревели от радости. Понеслись крики: «Глядите, подбили!», «Сдохни, кабан!».
   – Нечестивец! – надрывался один, самый образованный. – Всем! Известно! Что тамплиеры! Знаются! С дьяволом!
   Это были его последние слова. Однако второй меч Хелоту пришлось отбросить – он стал слишком тяжел для раненой руки. Хелот заложил левую руку за спину. Спасения ему не было. Стиснув зубы, он отбивался и заставлял себя думать не дальше следующего выпада. Второй удар хлестнул по ребрам. Эту рану он почувствовал сразу и зарычал от злости. Ему показалось, что на бок плеснули кипятком. Освещенные луной, перед Хелотом мелькали шесть или семь физиономий, искаженных яростью и возбужденных запахом крови.
   – Хелот, ты еще жив? – заорал откуда-то из темноты отец Тук.
   – Жив! – рявкнул Хелот.
   – Держись, сын мой, – пыхтел бравый монах. По участившемуся стуку мечей Хелот понимал, что он приближается, продираясь сквозь наседающих стражников. Их было чересчур много для одиннадцати человек. Появление отца Тука оказалось как нельзя более кстати, потому что третий удар Хелот получил в грудь и упал на траву.
   Дальнейшее представлялось ему в виде топающих вокруг ног, обутых в кожаные и деревянные башмаки и босых. Трава в лунном свете казалась серой.
   Из рук в руки перелетел, прочерчивая в темноте дугу, горящий факел. И почти мгновенно вспыхнули деревянные пристройки возле келий. Огонь вырвался из монастырских окон в почерневшее перед его ядовитой желтизной небо и вдруг переметнулся на трапезную.
   По двору при свете пожара с криками метались полуодетые люди, словно привидения. Пока стрелки отчаянно наседали на стражников, крестьяне гонялись за святыми отцами и молча, деловито убивали их.
   Когда вся обитель пылала так, что происходящее стало видно словно при ясном солнце, Хелот сумел, держась за стену, подняться на ноги. В темноте он разглядел пятно на том месте, где только что лежал.
   Огонь трещал, оранжевые вымпелы пламени победно развевались в ночном небе, затмевая звезды. Обе женщины из Чертоуголья стояли тут же и смотрели, как горит обитель. Их лица были строгими и вдохновенными, как будто они глядели в глаза великой тайне бытия. Они показались Хелоту молодыми и прекрасными, как безжалостные богини судьбы.
   Откуда-то из подвала выскочил отец настоятель, растерзанный и жалкий. Он пытался спастись от огня. Копоть размазалась по его лицу, глаза обесцветились от ужаса. Угрюмый парень – тот, что приходил в Шервудский лес за помощью, – возник перед ним из-за угла. Настоятель шарахнулся от него и ударился спиной о дерево. Парень подошел к монаху, беззлобно, равнодушно схватил за горло и придавил к корявому стволу яблони своим тяжелым плечом. Затем спокойно вынул из-за пояса нож и с силой воткнул его в живот отца настоятеля. Тот страшно закричал. Парень выдернул нож, наклонился, обтер его о траву и сказал, дружески кивнув Хелоту:
   – Орет, сволочь, как роженица.
   – Останови мне кровь, – попросил его Хелот.
   Парень разорвал на нем рубашку и сжал края раны грязными пальцами. Перед глазами Хелота поплыли красные и желтые кольца, растворяясь в темноте, которая сгущалась с каждой секундой.
   Сопротивляясь отчаянной слабости, Хелот выругался, но не удержался на ногах и рухнул прямо на руки парню. Уже теряя сознание, он успел понять, что крестьянин тащит его прочь от пожара, в болото, росистую темноту.

* * *

   – Трудно работать святым Себастьяном, – сказал Хелот. – Надо, чтоб не было в нервах изъяну.
   – Тебе идет быть умирающим, – заметил Робин.
   – О, пустяковая царапина, – небрежно ответил рыцарь. – Я, кажется, немного раскис от потери крови. Когда умру, когда скончаюсь, тогда на кладбище приди и у креста моей могилы на память розу посади.
   – Чертополох я посажу, – отозвался Робин сердито. – Скажи-ка мне, Хелот, почему это наши друзья чертоугольцы таращатся на тебя, точно на диковину? Что ты еще учудил?
   – Откуда мне знать, Робин? Это же ты у нас знаток угнетенной вилланской души. – Он призадумался. – Может быть, они считают меня великим героем? – предположил Хелот.
   Но Робин покачал головой:
   – По-моему, они считают тебя магометанином.
   – Меня?!! Милосердное небо, как это могло прийти им в голову? А я-то думал, что англичане начисто лишены фантазии!
   Локсли прищурил серые глаза:
   – Да ведь ты сам болтал…
   Хелот почесал в затылке:
   – Я? Болтал? Сомнительно… При моей-то молчаливой натуре… – Вдруг он рассмеялся. – Слушай, я действительно сказал какому-то мальчику, что я сарацин.
   – Зачем ты это сделал? Поведай мне, убогий.
   – Да так… – Хелот отвел глаза.
   – Хелот, когда ты умрешь, мне будет недоставать того приятного разнообразия, которое ты вносишь в мою скучную жизнь.
   – Мне приятно это слышать, Робин, ибо я собрался вас покинуть.
   – Брось. Тук говорит, что ты вне опасности. Скоро встанешь на ноги.
   – Вот именно. Встану на ноги. Я ухожу. – Хелот поморщился. – Середина лета. Истекает срок моей службы у тебя.