Страница:
Я стоял на мостике рядом с адмиралом Питерсоном, командовавшим своей колонной. Повсюду, куда ни кинешь взгляд, сквозь утреннюю дымку проступали силуэты судов.
Медленно ползли транспортные громадины. Уверенно разрезали воду линкоры, крейсера, эсминцы... Такого гигантского скопления кораблей и судов мне еще не доводилось видеть.
Над головой волна за волной шли к французскому берегу тяжелые бомбардировщики. Эскадрильи истребителей барражировали на небольшой высоте - это было наше воздушное прикрытие.
В эти ранние часы у всех - от матроса до командира - нервы были напряжены до предела. Не видимый в дымке берег таил в себе неизвестность.
Но вот молчавший берег вдруг заговорил. В воздухе послышался зловещий посвист снарядов. Кое-где встали гигантские фонтаны воды.
- Ну, адмирал, - с волнением заметил Питерсон, - началось самое интересное.
Не успел он проговорить, как в полумиле за кормой шлепнулось в воду несколько снарядов. Вторая серия легла в нескольких кабельтовых прямо по курсу. Справа от нас языки пламени лизали борт транспорта, оттуда неслись дикие крики.
- Как вы думаете, адмирал, куда упадет следующий снаряд?
- Думаю, прямо в середину крейсера, - ответил я. - Поверьте, адмирал, я был когда-то неплохим артиллеристом.
Они пристрелялись...
Питерсон бросился к телеграфу.
- Право руля, - рявкнул он.
Крейсер круто повернул вправо и неожиданно вздрогнул всем корпусом: метрах в семидесяти за кормой остался столб воды. Питерсон молча взглянул на меня и вытер лоб платком.
Мы приближались к французскому берегу, откуда доносился грохот бомбежки. Английские самолеты, сбросив груз, возвращались на британские аэродромы.
Передовые баржи уткнулись в песчаную отмель. Теперь все побережье, насколько хватало глаз, было усеяно людьми, с мостика они казались суетливыми муравьями.
Передовое судно нашей колонны было уже на подходе, как вдруг оказалось в зоне артиллерийского огня. Капитан судна повернул назад, пытаясь уйти от берега.
- Передайте этому болвану, - крикнул Питерсон сигнальщику, - чтобы шел на высадку. Иначе...
Судно сделало разворот и, лавируя между султанами воды, направилось к берегу. До него оставалось каких-нибудь двести метров. Но, видимо, нервы у капитана не выдержали, и он опять начал поворот. Питерсон побагровел от ярости.
- Передайте капитану, - взревел он,- если еще раз отвернет, то я открою по нему огонь...
- И вы думаете, он поверит, что это не пустая угроза? - спросил я Питерсона, когда передовое судно производило очередной маневр.
- Поверит. Они по Сицилии знают, что я слов на ветер не бросаю...
Несколько позже линейные корабли и мониторы открыли огонь по вражеским береговым батареям крупного калибра. Батареи были в основном подавлены в течение четырех часов. Этому способствовала хорошо организованная корректировка огня с воздуха.
Затем эсминцы подошли к берегу на минимальную дистанцию, с тем чтобы подавить сохранившиеся еще огневые точки и непосредственно содействовать продвижению войск.
Под прикрытием корабельной артиллерии к берегу направился первый эшелон десанта. Он, как потом мне сообщили, состоял из 18 групп. В каждую из них входили 2 десантных судна для высадки механизированных средств, 8 танкодесантных и 18 десантных судов с войсками, 3 корабля поддержки и 1 штабной корабль.
Высадке морского десанта предшествовало десантирование двух американских и одной английской воздушно-десантных дивизий. Эти дивизии, общая численность которых составляла свыше 24 000 солдат и офицеров, были переброшены на 2400 самолетах и 850 планерах. Однако воздушный десант, хотя и добился определенного успеха, понес большие небоевые потери. Из-за недостатков в организации взаимодействия английская дивизия попала под удар своих же бомбардировщиков.
Надо отметить, однако, что действия парашютных и воздушно-посадочных подразделений были энергичными и смелыми. Например, 6 планеров сумели сесть в 20 метрах от одного из узлов сопротивления противника. Десантники быстро его атаковали и захватили.
В 7.00 авиация нанесла сильный удар по прибрежной зоне. Самолеты почти одновременно сбросили 4200 тонн 100-фунтовых бомб. Это делалось для того, чтобы подавить сопротивление врага на переднем крае обороны, а также создать небольшие воронки для укрытия своих войск.
За 15 минут до высадки первого броска к берегу подошли отряды разграждения и под прикрытием танков расчистили путь пехоте. Большинство рот первого броска вступило на берег в 7.33, незначительно опоздав по сравнению с планом. В дальнейшем небольшие задержки происходили только при высадке танковых частей - мягкий грунт затруднял движение машин.
Берег в пунктах высадки оказался незаминированным, и сопротивление противника на первом этапе было незначительным. Только американцы встретили сильный отпор со стороны одной немецкой дивизии, проводившей в этом районе учения. Американцы понесли потери, но сумели высадиться на другом участке.
Медленное наращивание сил и недостаточная активность высаженных войск позволили вражескому командованию подтянуть резервы и усилить сопротивление. В результате войска союзников к исходу 6 июня продвинулись в глубину всего на 3-5 километров, оставив некоторые пункты на побережье в руках противника. Кроме того, англичане не заняли, как это предполагалось в задаче первого дня, город и порт Кан - стратегически очень важный пункт. Из-за этого и создались трудности в наращивании сил. И все это несмотря на значительное преимущество союзников.
Забегая вперед, скажу, что Эйзенхауэр был очень огорчен итогами первого дня высадки. Американский историк Мартин Блуменсон приводит карандашный набросок непосланной записки верховного командующего союзными экспедиционными силами: "Нашим десантам в районе Шербура - Гавра не удалось захватить удовлетворительный плацдарм... и я отвел войска... Мое решение наступать в это время и в этом месте основывалось на лучшей информации, которую только можно было получить. Сухопутные войска, авиация и военно-морской флот проявили такое мужество и сознание своего долга, на которые только были способны. И лишь моя вина в том, что случилось" [Цит. по: Кулиш В. М. История второго фронта, с. 376-377.].
Возможно, что причиной такой неуверенной тональности этой записки, а возможно, и такого душевного порыва самого Эйзенхауэра (ведь записка не отправлена) была геббельсовская пропаганда, кричавшая о неприступности Атлантического вала, пропаганда, к которой весьма внимательно прислушивался Черчилль, выставляя эту неприступность как главный козырь для затяжки открытия второго фронта.
Между тем в первый день высадки союзники и сами не знали, что застали противника врасплох. Помнится допрос пленных немцев, которых к концу дня привели на крейсер.
Одним из них был капитан с повязкой на голове, в рваном, обгорелом мундире. На лице его было безучастное выражение. Другой пленный молоденький лейтенант с расстегнутым воротом кителя. У обоих немцев были завязаны глаза. Они не скрывали своих имен, номеров частей и фамилий командиров, рассказали, при каких обстоятельствах попали в плен.
- Выходит, вы проморгали высадку,- насмешливо сказал Питерсон.
- Какая высадка, господин адмирал! Вам не удастся ввести нас в заблуждение. Настоящая высадка будет в Паде-Кале. А здесь просто так... Отвлекающий маневр.
Питерсон усмехнулся и взглянул на меня: мол, видите, как мы здорово ввели противника в заблуждение.
- Развяжите им глаза, - приказал он.
Переводчик поспешил выполнить приказание. Немцы, моргая, огляделись. Сотни кораблей, идущих к французскому берегу, красноречивее всяких слов рисовали подлинную ситуацию. Несколько мгновений пленные молчали, разглядывая открывшуюся перед ними панораму высадки.
- Да, господин адмирал, - проговорил наконец капитан, - наше командование жестоко просчиталось...
- Уведите их... - Адмирал махнул рукой в сторону пленных.
...В сумерках, когда и берег, и море, и небо мерцали багровыми сполохами, крейсер бросил якорь на рейде. Поужинав, я лег в каюте отдохнуть. Но от избытка впечатлений не спалось. Вдруг на верхней палубе защелкали "эрликоны", залились торопливым нервным лаем крупнокалиберные пулеметы. Сквозь приоткрытую дверь я услышал стук каблуков - генерал Файербресс (он располагался в прихожей на диване) побежал наверх. Вражеские самолеты все-таки прорвались на рейд. Несколько раз бомбы падали совсем рядом. Как только бомбежка затихала, Файербресс возвращался назад, на свой диван. Но стоило ей усилиться, он опять бежал наверх.
Наутро за завтраком Файербресс сказал:
- Беспокойная ночка выдалась, сэр?
- Да. Я слышал, как вы бегали на палубу.
Файербресс смущенно замолчал.
Рано утром 7 июня генерал Монтгомери, как рассказал мне Питерсон, встретился с генералами Брэдли и Дэмпси и, не поставив им никаких новых задач, потребовал "подчистить" все недостатки первого дня.
Однако, опираясь на уцелевшие очаги обороны и используя тактические резервы, противник при поддержке танков контратаковал англичан и в некоторых местах прорвался к берегу. При содействии флота англичане ликвидировали частные прорывы и к вечеру 7 июня освободили от фашистских войск несколько десятков километров береговой черты.
Планом предусматривалось к исходу второго дня захватить плацдарм глубиной 18-20 километров. Однако из-за возросшего сопротивления противника, крайней медлительности и осторожности союзного командования достичь этого не удалось. Между тем к утру 10 июня на берегу уже находилось 9 пехотных, 3 воздушно-десантные, 2 танковые дивизии и 4 танковые бригады. Гитлеровцы к этому времени подтянули в район операции несколько дивизий. И все же на стороне нападающих было двойное превосходство в пехоте, значительное - в танках и подавляющее - в морских силах и авиации. Но, несмотря на это, они смогли продвинуться только на 10-15 километров, и то лишь на отдельных участках, причем основные узлы сопротивления все еще оставались в руках врага.
Как я уже говорил, союзники перед началом операции имели подавляющее преимущество в авиации и военноморском флоте, орудия которого они использовали для поражения береговых целей. Это значительно затрудняло действия немцев, а точнее, контратаки, которых требовал фюрер.
Рундштедт доносил Гитлеру, что "орудия большинства вражеских кораблей ведут настолько мощный огонь в пределах их дальности, что любое наступление в зоне господствующего с моря огня невозможно".
Командующий группой армий "Б" Роммель в обзоре оперативной обстановки, сделанном 10 июня, писал: "Наши действия в Нормандии страшно затруднены, а на некоторых участках стали вообще невозможными в силу следующих причин: а) чрезвычайно большого, а по временам прямо подавляющего превосходства авиации противника...
б) эффективности огня тяжелой корабельной артиллерии.
Против нас действуют до 640 орудий. Эффективность их столь высока, что в районах, обстреливаемых этой скорострельной артиллерией, невозможны какие-либо действия как танков, так и пехоты".
5 июля, то есть через 29 дней после начала высадки, в Нормандии находился миллион солдат и офицеров союзных войск. На захваченном плацдарме не оставалось буквально ни одного клочка земли, где бы не было танка, автомашины или другой техники. Все дороги оказались забитыми, и если бы какой-либо самолет противника там появился, ему не пришлось бы искать цель. Союзники пренебрегали возможностью атак с воздуха лишь потому, что обладали почти абсолютным господством.
Столь крупная операция потребовала четкой организации материально-технического обеспечения войск. В этой связи заслуживает внимания следующее. В интересах воинских перевозок союзники еще к 17 июня создали на необорудованном побережье два временных порта (один из них во время шторма был поврежден, а потом надобность в нем отпала, так как был захвачен Шербур).
Для сооружения порта в районе Арамчес союзники отбуксировали из Англии и затопили в назначенных точках около 150 железобетонных и металлических кессонов водоизмещением от 600 до 1700 тонн каждый. Поставленные на грунт кессоны образовали акваторию порта. Чтобы оградить ее от штормовой волны, затопили старые коммерческие суда, образовавшие волноломы. На стенках кессонов установили 240 артиллерийских стволов среднего и малого калибров для обеспечения противовоздушной и противокатерной обороны.
На акватории порта могло находиться до 30 пароходов, из них 16 - под разгрузкой у специально построенных плавучих и полуплавучих причалов. Значительная часть судов могла разгружаться на рейде с помощью автомашин-амфибий. Пропускная способность порта достигала 12 тысяч тонн различных грузов в сутки. Его обслуживало около 2 тысяч рабочих. Ввод в эксплуатацию такого порта по.зволил союзникам не отвлекать силы для немедленного занятия французских портов.
Для обеспечения горючим и смазочными материалами по дну Ла-Манша были проложены трубопроводы.
Словом, в ходе операции широко использовались различные материально-технические средства. Однако войска, высадившиеся на французское побережье, не спешили продвигаться в глубь материка. А ведь к тому времени Красная Армия на решающем фронте войны - советско-германском развернула мощное наступление. Еще 10 июня, на четвертый с начала Нормандской операции день, войска Ленинградского, а затем и Карельского фронтов стали успешно теснить противника. 23 июня началось гигантское паступление в Белоруссии (операция "Багратион"). Только в его начальной стадии с обеих сторон участвовало около 4 миллионов человек, до 46 тысяч орудий и минометов, свыше 6 тысяч танков и САУ, около 7 тысяч боевых самолетов.
Союзники же, к нашему огорчению, продвигались вперед на какие-нибудь 600-700 метров в сутки; длительное время не могли овладеть двумя важными центрами: Котантепским полуостровом и городом Каком.
Стратегический плацдарм союзникам удалось создать лишь к 25 июля. (К этому времени пали Кан и Шербур.)
Он все еще был небольшим: 100 километров по фронту и 50 - в глубину. Гитлеровцы, как пишет О. Брэдли, "проявляли удивительную изобретательность при переброске своих войск на фронт". Но если учесть, что крупное наступление Красной Армии летом 1944 года, предпринятое под Ленинградом, в Карелии, Белоруссии и в других районах, не только не позволяло гитлеровцам снимать войска с советско-германского фронта, но и заставляло направлять на Восток основные резервы, то изобретательность, о которой говорит Брэдли, касается, очевидно, только войск, находившихся в Западной Европе.
Нормандская десантная операция проводилась в особо благоприятных условиях, когда поражение фашистской Германии уже было предрешено. Красная Армия по-прежнему сражалась с главными силами врага. В Западной Европе находилась лишь небольшая часть гитлеровских дивизий, да и то не полностью укомплектованных. Это существенно облегчало союзникам вторжение во Францию.
Но, несмотря на облегченную обстановку, в которой проводилась операция, многие решения, приемы и способы действий, применявшиеся как при подготовке, так и в ходе боев, представляют, на мой взгляд, интерес и в современных условиях. Это в первую очередь относится к созданию специальных средств и сооружений для обеспечения высадки и действий десанта на берегу, к организации сил и способам обеспечения перехода морем, к преодолению заграждений и особенно к маскировке и организации разведки. Немаловажное значение имел и выбор места высадки.
Одним из главных недостатков можно считать то, что с захватом пунктов высадки наступление в глубину на какое-то время было, по существу, приостановлено. Основные усилия были направлены на объединение и расширение захваченных участков, на образование тактических плацдармов. Это позволило противнику создать здесь относительно устойчивую оборону, для преодоления которой потребовались дополнительные усилия. Расширяя плацдарм, союзные войска действовали преимущественно методом оттеснения врага, что снижало темп наступления.
В целом же вторжение во Францию и последующие действия завершились крупной победой. Германии пришлось теперь вести войну на два фронта.
17. НА СУХОПУТНОМ ФРОНТЕ
Я находился в одной из военно-морских баз в Шотландии. Вечером, вернувшись с кораблей в гостиницу, первым делом включил приемник: хотелось прослушать сводку фронтовых новостей. Меня поразил взволнованный голос диктора, часто повторявшего одно и то же словечко "виуан". Речь шла, как я постепенно уяснил из сообщения, о бомбардировке английской столицы самолетами-снарядами ФАУ-1.
Разговоры о новом немецком оружии уже давно ходили в военных кругах, но широкая британская общественность узнала о нем в середине июля 1944 года: самолеты-снаряды упали в центре Лондона и вызвали страшные разрушения.
Диктор сообщал о многочисленных жертвах, о панике, охватившей город. Правда, власти, стремясь пресечь вспыхнувшую панику, запретили газетам и радио даже упоминать о ФАУ-1. Но дело, разумеется, от этого не менялось.
Гитлеровцы обрушивали на британскую столицу все новые и новые партии смертоносного груза.
Нужно было подумать о семьях членов миссии: оставаться в городе им было небезопасно. Я связался по телефону со своим заместителем генералом А. В. Васильевым.
Было решено эвакуировать семьи в базы, где находились наши офицеры, комплектовавшие конвои. Я попросил Андриана Васильевича отправить мою жену, сына и дочь в Ньюкасл. Через несколько часов он вызвал меня к телефону и сообщил, что жена наотрез отказывается выезжать из Лондона до моего возвращения.
- Тогда отправьте силой.
- Вы шутите, Николай Михайлович?
- Да нет. Расценивайте это как приказ.
Жена вынуждена была согласиться.
Вскоре, вернувшись в Лондон, своими глазами увидел, что творилось в английской столице. На вокзале шумела и голосила растерянная толпа. Женщины с детьми бегали по перрону за каким-то железнодорожным начальником, умоляя отправить их в первую очередь. Многие спали на чемоданах. У касс стояли понурые очереди насмерть перепуганных людей.
Я видел англичан в период самых интенсивных бомбежек. Но всегда поражался их спокойствию, выдержке и дисциплинированности. Даже когда завывали сирены и над головами гудели "юнкерсы", редко можно было увидеть бегущего лондонца. Он шел в метро, не ускоряя шага, дабы не утратить достоинства. Для англичанина нет ничего унизительнее, чем "потерять лицо" и выглядеть смешным в глазах других. Но сейчас я видел суетливых, крикливых, работающих локтями у касс людей. Всем хотелось поскорее покинуть город.
Трудно осуждать лондонцев. Я вскоре убедился, что звук приближающихся самолетов-снарядов (будто кто-то мчался по небу на мотоцикле с чихающим мотором) мог вывести из равновесия даже людей с очень крепкими нервами.
Обыкновенная бомбежка длилась обычно не более двух часов, остальное время человек отдыхал. Но самолеты-снаряды держали его в постоянном нервном напряжении; было трудно предсказать, когда появится огненный хвост ФАУ и какую цель снаряд изберет.
В первый же вечер по прибытии в Лондон я увидел, как самолет-снаряд вынырнул из-за облаков и с фырканьем устремился куда-то на окраину города. Описав крутую дугу, он упал. Фонтан черного дыма взметнулся над крышами домов. Земля вздрогнула, тонко зазвенели стекла в окнах. Потом появился другой снаряд, третий. Весь вечер город сотрясали взрывы и зарево пожарищ высвечивало горизонт. Как выяснилось, гитлеровцы предпочитали облачность ясному дню: это затрудняло работу истребителей и зенитчиков.
Как-то чиновники из военного министерства пригласили нас посмотреть ФАУ-1. Снаряд этот походил на одномоторный самолет без пропеллера. В конце фюзеляжа вместо руля поворота крепилась большая сигарообразная труба: в ней сжигалось горючее, движущее снаряд. Когда кончался запас горючего, рассчитанный на определенное расстояние, снаряд падал.
Не сразу англичане научились бороться с самолетамиснарядами. Вначале военные специалисты, наблюдавшие желтоватое облако взрыва, с перепугу решили, что противник применил атомное оружие. То, что опыты с "тяжелой водой" ведутся в Тронхейме (Норвегия), для английской разведки не было секретом. Но потом убедились, что перед ними крылатая ракета, начиненная обычной взрывчаткой.
Причем не лучшего качества: хорошая взрывчатка шла на артиллерийские снаряды.
Обычно, как только радиолокаторы ловили цель, зенитки открывали бешеный огонь. Какое-то количество ФЛУ удавалось сбить на подходе к столице. Но противодействие зениток в городе скорее приносило вред, чем пользу. Снаряд все равно должен был где-нибудь упасть. Сосредоточенные же вокруг важных объектов зенитки, сбивая самолет-снаряд, как бы помогали ему найти нужную цель. Они зачастую приземляли снаряд там, где его падение было особенно опасным и нежелательным. Так, например, один сбитый снаряд упал на мост Ватерлоо, который связывает два крупнейших вокзала Лондона - Ватерлоо и Чаринг-кросс. После этого зенитчикам запретили сбивать ФАУ в пределах городской черты.
Неудачными оказались и первые опыты применения истребителей. Снаряд шел на той же скорости, что и обычный истребитель того времени. А поскольку снаряд не огрызался огнем, летчику ничего не стоило сблизиться с ним и расстрелять в упор где-нибудь над морем. Однако взрывная волна ФАУ была так сильна, что самолет отбрасывало, как щепку, корежлло крылья и фюзеляж.
В конце концов английские авиаторы все же нашли выход. Истребитель поднимался над снарядом, входил в пике и из этого положения давал по ФАУ пулеметную очередь.
Снаряд взрывался, но поскольку ударная волна от взрыва шла воронкой, а истребитель находился как бы внутри ее, то самолету ничего не грозило.
Да, опыт приходил со временем, а пока от взрыва ФАУ лондонские дома, выложенные обычно из кирпича, сносило как карточные домики. Сотни лондонцев гибли под грудами обломков. Выбитые стекла домов, груды развалин на улицах были характерными чертами тогдашнего Лондона.
Трагедия, как всегда, соседствует с различными курьезами. Многие лондонцы рассказывали мне случай с одной дамой. Она принимала ванну, когда по соседству разорвался ФАУ-1. Даму вместе с ванной вышвырнуло волной на проезжую часть улицы. При этом она будто бы не сильно пострадала, если не считать ущерба, нанесенного ее женской скромности.
Довольно широко писали газеты о случае с полицейским.
Его даже возили по Лондону, показывая как местную достопримечательность. А дело было так. Полицейский дежурил у шестиэтажного отеля, как вдруг услышал рокот самолета-снаряда. Не зная, куда деваться, он заскочил в свою стеклянную будку. ФАУ-1 грохнулся на асфальт перед отелем. Взрыв разрушил здание до основания. А полицейский остался целым и невредимым. Его даже не поцарапало. Видимо, по какой-то случайности взрывная волна обошла будку. Не знаю, от чего-то ли от неожиданно свалившейся на него популярности, то ли от нервного потрясения - полицейский заболел и попал в психиатрическую больницу.
Однако, как ни интенсивен был обстрел Лондона самолетами-снарядами, район, где находились советское посольство и миссия, не пострадал. Поблизости не упало ни одного снаряда. И все же противник доставил и нам много неприятных минут.
Я отдал приказ: всем сотрудникам миссии во время обстрелов выходить из здания и прятаться в щелях. Поскольку взрывная волна от места удара шла не по поверхности земли, а под углом в сорок пять градусов, человек, находящийся даже в 20-30 метрах от эпицентра взрыва, мог и не пострадать, если укрылся в щели или просто прижался к асфальту. Вначале приказ выполнялся неукоснительно, но затем кое-кто, привыкнув к треску снарядов, уже не считал нужным выходить из здания. Возможно, сказывалась апатия эта ответная реакция организма на постоянное напряжение нервов. И все же я требовал неукоснительного выполнения приказа: не хотелось, чтобы миссия несла неоправданные потери. Пришлось применить даже дисциплинарные меры. Это возымело действие.
И еще одно правило существовало в миссии. Если когонибудь из наших сотрудников обстрел заставал на улице и он при этом был в гражданской одежде, то он мог, не стесняясь, падать на асфальт. Но если на сотруднике была военная форма, то он должен был держать себя с особым достоинством. И это правило соблюдалось строже первого:
офицерам миссии не нужно было объяснять, что они представляют в союзной стране победоносную Красную Армию.
Обстоятельства сложились тяк, что в запуганном ФАУ-1 Лондоне мне пришлось пробыть не более двух недель.
Где-то в середине лета имперский генеральный штаб пригласил представителей миссии посетить фронт. Собственно, наша поездка была "обменной": примерно в то же время английская и американская миссии во главе с генералами Борроузом и Дином отправились на наш фронт - под Бобруйск.
К тому времени союзники несколько продвинулись в глубь Франции. Поздно вечером мы выехали из Лондона на автомашинах. Ла-Манш пересекли на корабле и высадились в Шербуре. Мы - это А. В. Васильев, А. Р. Шарапов, И. А. Скляров и я, а также трое секретарей и переводчик.
И еще сопровождавший нас помощник начальника имперского генерального штаба бригадный генерал Файербресс со своим штатом. На французском побережье снова пересели на машины и по разбитым дорогам, обгоняя колонны танков, грузовиков, бронетранспортеров с пехотой, двинулись в расположение штаба командующего 12-й группой армий генерала Омара Брэдли. (В 12-ю группу входили 1-я и 3-я американские армии.)
Медленно ползли транспортные громадины. Уверенно разрезали воду линкоры, крейсера, эсминцы... Такого гигантского скопления кораблей и судов мне еще не доводилось видеть.
Над головой волна за волной шли к французскому берегу тяжелые бомбардировщики. Эскадрильи истребителей барражировали на небольшой высоте - это было наше воздушное прикрытие.
В эти ранние часы у всех - от матроса до командира - нервы были напряжены до предела. Не видимый в дымке берег таил в себе неизвестность.
Но вот молчавший берег вдруг заговорил. В воздухе послышался зловещий посвист снарядов. Кое-где встали гигантские фонтаны воды.
- Ну, адмирал, - с волнением заметил Питерсон, - началось самое интересное.
Не успел он проговорить, как в полумиле за кормой шлепнулось в воду несколько снарядов. Вторая серия легла в нескольких кабельтовых прямо по курсу. Справа от нас языки пламени лизали борт транспорта, оттуда неслись дикие крики.
- Как вы думаете, адмирал, куда упадет следующий снаряд?
- Думаю, прямо в середину крейсера, - ответил я. - Поверьте, адмирал, я был когда-то неплохим артиллеристом.
Они пристрелялись...
Питерсон бросился к телеграфу.
- Право руля, - рявкнул он.
Крейсер круто повернул вправо и неожиданно вздрогнул всем корпусом: метрах в семидесяти за кормой остался столб воды. Питерсон молча взглянул на меня и вытер лоб платком.
Мы приближались к французскому берегу, откуда доносился грохот бомбежки. Английские самолеты, сбросив груз, возвращались на британские аэродромы.
Передовые баржи уткнулись в песчаную отмель. Теперь все побережье, насколько хватало глаз, было усеяно людьми, с мостика они казались суетливыми муравьями.
Передовое судно нашей колонны было уже на подходе, как вдруг оказалось в зоне артиллерийского огня. Капитан судна повернул назад, пытаясь уйти от берега.
- Передайте этому болвану, - крикнул Питерсон сигнальщику, - чтобы шел на высадку. Иначе...
Судно сделало разворот и, лавируя между султанами воды, направилось к берегу. До него оставалось каких-нибудь двести метров. Но, видимо, нервы у капитана не выдержали, и он опять начал поворот. Питерсон побагровел от ярости.
- Передайте капитану, - взревел он,- если еще раз отвернет, то я открою по нему огонь...
- И вы думаете, он поверит, что это не пустая угроза? - спросил я Питерсона, когда передовое судно производило очередной маневр.
- Поверит. Они по Сицилии знают, что я слов на ветер не бросаю...
Несколько позже линейные корабли и мониторы открыли огонь по вражеским береговым батареям крупного калибра. Батареи были в основном подавлены в течение четырех часов. Этому способствовала хорошо организованная корректировка огня с воздуха.
Затем эсминцы подошли к берегу на минимальную дистанцию, с тем чтобы подавить сохранившиеся еще огневые точки и непосредственно содействовать продвижению войск.
Под прикрытием корабельной артиллерии к берегу направился первый эшелон десанта. Он, как потом мне сообщили, состоял из 18 групп. В каждую из них входили 2 десантных судна для высадки механизированных средств, 8 танкодесантных и 18 десантных судов с войсками, 3 корабля поддержки и 1 штабной корабль.
Высадке морского десанта предшествовало десантирование двух американских и одной английской воздушно-десантных дивизий. Эти дивизии, общая численность которых составляла свыше 24 000 солдат и офицеров, были переброшены на 2400 самолетах и 850 планерах. Однако воздушный десант, хотя и добился определенного успеха, понес большие небоевые потери. Из-за недостатков в организации взаимодействия английская дивизия попала под удар своих же бомбардировщиков.
Надо отметить, однако, что действия парашютных и воздушно-посадочных подразделений были энергичными и смелыми. Например, 6 планеров сумели сесть в 20 метрах от одного из узлов сопротивления противника. Десантники быстро его атаковали и захватили.
В 7.00 авиация нанесла сильный удар по прибрежной зоне. Самолеты почти одновременно сбросили 4200 тонн 100-фунтовых бомб. Это делалось для того, чтобы подавить сопротивление врага на переднем крае обороны, а также создать небольшие воронки для укрытия своих войск.
За 15 минут до высадки первого броска к берегу подошли отряды разграждения и под прикрытием танков расчистили путь пехоте. Большинство рот первого броска вступило на берег в 7.33, незначительно опоздав по сравнению с планом. В дальнейшем небольшие задержки происходили только при высадке танковых частей - мягкий грунт затруднял движение машин.
Берег в пунктах высадки оказался незаминированным, и сопротивление противника на первом этапе было незначительным. Только американцы встретили сильный отпор со стороны одной немецкой дивизии, проводившей в этом районе учения. Американцы понесли потери, но сумели высадиться на другом участке.
Медленное наращивание сил и недостаточная активность высаженных войск позволили вражескому командованию подтянуть резервы и усилить сопротивление. В результате войска союзников к исходу 6 июня продвинулись в глубину всего на 3-5 километров, оставив некоторые пункты на побережье в руках противника. Кроме того, англичане не заняли, как это предполагалось в задаче первого дня, город и порт Кан - стратегически очень важный пункт. Из-за этого и создались трудности в наращивании сил. И все это несмотря на значительное преимущество союзников.
Забегая вперед, скажу, что Эйзенхауэр был очень огорчен итогами первого дня высадки. Американский историк Мартин Блуменсон приводит карандашный набросок непосланной записки верховного командующего союзными экспедиционными силами: "Нашим десантам в районе Шербура - Гавра не удалось захватить удовлетворительный плацдарм... и я отвел войска... Мое решение наступать в это время и в этом месте основывалось на лучшей информации, которую только можно было получить. Сухопутные войска, авиация и военно-морской флот проявили такое мужество и сознание своего долга, на которые только были способны. И лишь моя вина в том, что случилось" [Цит. по: Кулиш В. М. История второго фронта, с. 376-377.].
Возможно, что причиной такой неуверенной тональности этой записки, а возможно, и такого душевного порыва самого Эйзенхауэра (ведь записка не отправлена) была геббельсовская пропаганда, кричавшая о неприступности Атлантического вала, пропаганда, к которой весьма внимательно прислушивался Черчилль, выставляя эту неприступность как главный козырь для затяжки открытия второго фронта.
Между тем в первый день высадки союзники и сами не знали, что застали противника врасплох. Помнится допрос пленных немцев, которых к концу дня привели на крейсер.
Одним из них был капитан с повязкой на голове, в рваном, обгорелом мундире. На лице его было безучастное выражение. Другой пленный молоденький лейтенант с расстегнутым воротом кителя. У обоих немцев были завязаны глаза. Они не скрывали своих имен, номеров частей и фамилий командиров, рассказали, при каких обстоятельствах попали в плен.
- Выходит, вы проморгали высадку,- насмешливо сказал Питерсон.
- Какая высадка, господин адмирал! Вам не удастся ввести нас в заблуждение. Настоящая высадка будет в Паде-Кале. А здесь просто так... Отвлекающий маневр.
Питерсон усмехнулся и взглянул на меня: мол, видите, как мы здорово ввели противника в заблуждение.
- Развяжите им глаза, - приказал он.
Переводчик поспешил выполнить приказание. Немцы, моргая, огляделись. Сотни кораблей, идущих к французскому берегу, красноречивее всяких слов рисовали подлинную ситуацию. Несколько мгновений пленные молчали, разглядывая открывшуюся перед ними панораму высадки.
- Да, господин адмирал, - проговорил наконец капитан, - наше командование жестоко просчиталось...
- Уведите их... - Адмирал махнул рукой в сторону пленных.
...В сумерках, когда и берег, и море, и небо мерцали багровыми сполохами, крейсер бросил якорь на рейде. Поужинав, я лег в каюте отдохнуть. Но от избытка впечатлений не спалось. Вдруг на верхней палубе защелкали "эрликоны", залились торопливым нервным лаем крупнокалиберные пулеметы. Сквозь приоткрытую дверь я услышал стук каблуков - генерал Файербресс (он располагался в прихожей на диване) побежал наверх. Вражеские самолеты все-таки прорвались на рейд. Несколько раз бомбы падали совсем рядом. Как только бомбежка затихала, Файербресс возвращался назад, на свой диван. Но стоило ей усилиться, он опять бежал наверх.
Наутро за завтраком Файербресс сказал:
- Беспокойная ночка выдалась, сэр?
- Да. Я слышал, как вы бегали на палубу.
Файербресс смущенно замолчал.
Рано утром 7 июня генерал Монтгомери, как рассказал мне Питерсон, встретился с генералами Брэдли и Дэмпси и, не поставив им никаких новых задач, потребовал "подчистить" все недостатки первого дня.
Однако, опираясь на уцелевшие очаги обороны и используя тактические резервы, противник при поддержке танков контратаковал англичан и в некоторых местах прорвался к берегу. При содействии флота англичане ликвидировали частные прорывы и к вечеру 7 июня освободили от фашистских войск несколько десятков километров береговой черты.
Планом предусматривалось к исходу второго дня захватить плацдарм глубиной 18-20 километров. Однако из-за возросшего сопротивления противника, крайней медлительности и осторожности союзного командования достичь этого не удалось. Между тем к утру 10 июня на берегу уже находилось 9 пехотных, 3 воздушно-десантные, 2 танковые дивизии и 4 танковые бригады. Гитлеровцы к этому времени подтянули в район операции несколько дивизий. И все же на стороне нападающих было двойное превосходство в пехоте, значительное - в танках и подавляющее - в морских силах и авиации. Но, несмотря на это, они смогли продвинуться только на 10-15 километров, и то лишь на отдельных участках, причем основные узлы сопротивления все еще оставались в руках врага.
Как я уже говорил, союзники перед началом операции имели подавляющее преимущество в авиации и военноморском флоте, орудия которого они использовали для поражения береговых целей. Это значительно затрудняло действия немцев, а точнее, контратаки, которых требовал фюрер.
Рундштедт доносил Гитлеру, что "орудия большинства вражеских кораблей ведут настолько мощный огонь в пределах их дальности, что любое наступление в зоне господствующего с моря огня невозможно".
Командующий группой армий "Б" Роммель в обзоре оперативной обстановки, сделанном 10 июня, писал: "Наши действия в Нормандии страшно затруднены, а на некоторых участках стали вообще невозможными в силу следующих причин: а) чрезвычайно большого, а по временам прямо подавляющего превосходства авиации противника...
б) эффективности огня тяжелой корабельной артиллерии.
Против нас действуют до 640 орудий. Эффективность их столь высока, что в районах, обстреливаемых этой скорострельной артиллерией, невозможны какие-либо действия как танков, так и пехоты".
5 июля, то есть через 29 дней после начала высадки, в Нормандии находился миллион солдат и офицеров союзных войск. На захваченном плацдарме не оставалось буквально ни одного клочка земли, где бы не было танка, автомашины или другой техники. Все дороги оказались забитыми, и если бы какой-либо самолет противника там появился, ему не пришлось бы искать цель. Союзники пренебрегали возможностью атак с воздуха лишь потому, что обладали почти абсолютным господством.
Столь крупная операция потребовала четкой организации материально-технического обеспечения войск. В этой связи заслуживает внимания следующее. В интересах воинских перевозок союзники еще к 17 июня создали на необорудованном побережье два временных порта (один из них во время шторма был поврежден, а потом надобность в нем отпала, так как был захвачен Шербур).
Для сооружения порта в районе Арамчес союзники отбуксировали из Англии и затопили в назначенных точках около 150 железобетонных и металлических кессонов водоизмещением от 600 до 1700 тонн каждый. Поставленные на грунт кессоны образовали акваторию порта. Чтобы оградить ее от штормовой волны, затопили старые коммерческие суда, образовавшие волноломы. На стенках кессонов установили 240 артиллерийских стволов среднего и малого калибров для обеспечения противовоздушной и противокатерной обороны.
На акватории порта могло находиться до 30 пароходов, из них 16 - под разгрузкой у специально построенных плавучих и полуплавучих причалов. Значительная часть судов могла разгружаться на рейде с помощью автомашин-амфибий. Пропускная способность порта достигала 12 тысяч тонн различных грузов в сутки. Его обслуживало около 2 тысяч рабочих. Ввод в эксплуатацию такого порта по.зволил союзникам не отвлекать силы для немедленного занятия французских портов.
Для обеспечения горючим и смазочными материалами по дну Ла-Манша были проложены трубопроводы.
Словом, в ходе операции широко использовались различные материально-технические средства. Однако войска, высадившиеся на французское побережье, не спешили продвигаться в глубь материка. А ведь к тому времени Красная Армия на решающем фронте войны - советско-германском развернула мощное наступление. Еще 10 июня, на четвертый с начала Нормандской операции день, войска Ленинградского, а затем и Карельского фронтов стали успешно теснить противника. 23 июня началось гигантское паступление в Белоруссии (операция "Багратион"). Только в его начальной стадии с обеих сторон участвовало около 4 миллионов человек, до 46 тысяч орудий и минометов, свыше 6 тысяч танков и САУ, около 7 тысяч боевых самолетов.
Союзники же, к нашему огорчению, продвигались вперед на какие-нибудь 600-700 метров в сутки; длительное время не могли овладеть двумя важными центрами: Котантепским полуостровом и городом Каком.
Стратегический плацдарм союзникам удалось создать лишь к 25 июля. (К этому времени пали Кан и Шербур.)
Он все еще был небольшим: 100 километров по фронту и 50 - в глубину. Гитлеровцы, как пишет О. Брэдли, "проявляли удивительную изобретательность при переброске своих войск на фронт". Но если учесть, что крупное наступление Красной Армии летом 1944 года, предпринятое под Ленинградом, в Карелии, Белоруссии и в других районах, не только не позволяло гитлеровцам снимать войска с советско-германского фронта, но и заставляло направлять на Восток основные резервы, то изобретательность, о которой говорит Брэдли, касается, очевидно, только войск, находившихся в Западной Европе.
Нормандская десантная операция проводилась в особо благоприятных условиях, когда поражение фашистской Германии уже было предрешено. Красная Армия по-прежнему сражалась с главными силами врага. В Западной Европе находилась лишь небольшая часть гитлеровских дивизий, да и то не полностью укомплектованных. Это существенно облегчало союзникам вторжение во Францию.
Но, несмотря на облегченную обстановку, в которой проводилась операция, многие решения, приемы и способы действий, применявшиеся как при подготовке, так и в ходе боев, представляют, на мой взгляд, интерес и в современных условиях. Это в первую очередь относится к созданию специальных средств и сооружений для обеспечения высадки и действий десанта на берегу, к организации сил и способам обеспечения перехода морем, к преодолению заграждений и особенно к маскировке и организации разведки. Немаловажное значение имел и выбор места высадки.
Одним из главных недостатков можно считать то, что с захватом пунктов высадки наступление в глубину на какое-то время было, по существу, приостановлено. Основные усилия были направлены на объединение и расширение захваченных участков, на образование тактических плацдармов. Это позволило противнику создать здесь относительно устойчивую оборону, для преодоления которой потребовались дополнительные усилия. Расширяя плацдарм, союзные войска действовали преимущественно методом оттеснения врага, что снижало темп наступления.
В целом же вторжение во Францию и последующие действия завершились крупной победой. Германии пришлось теперь вести войну на два фронта.
17. НА СУХОПУТНОМ ФРОНТЕ
Я находился в одной из военно-морских баз в Шотландии. Вечером, вернувшись с кораблей в гостиницу, первым делом включил приемник: хотелось прослушать сводку фронтовых новостей. Меня поразил взволнованный голос диктора, часто повторявшего одно и то же словечко "виуан". Речь шла, как я постепенно уяснил из сообщения, о бомбардировке английской столицы самолетами-снарядами ФАУ-1.
Разговоры о новом немецком оружии уже давно ходили в военных кругах, но широкая британская общественность узнала о нем в середине июля 1944 года: самолеты-снаряды упали в центре Лондона и вызвали страшные разрушения.
Диктор сообщал о многочисленных жертвах, о панике, охватившей город. Правда, власти, стремясь пресечь вспыхнувшую панику, запретили газетам и радио даже упоминать о ФАУ-1. Но дело, разумеется, от этого не менялось.
Гитлеровцы обрушивали на британскую столицу все новые и новые партии смертоносного груза.
Нужно было подумать о семьях членов миссии: оставаться в городе им было небезопасно. Я связался по телефону со своим заместителем генералом А. В. Васильевым.
Было решено эвакуировать семьи в базы, где находились наши офицеры, комплектовавшие конвои. Я попросил Андриана Васильевича отправить мою жену, сына и дочь в Ньюкасл. Через несколько часов он вызвал меня к телефону и сообщил, что жена наотрез отказывается выезжать из Лондона до моего возвращения.
- Тогда отправьте силой.
- Вы шутите, Николай Михайлович?
- Да нет. Расценивайте это как приказ.
Жена вынуждена была согласиться.
Вскоре, вернувшись в Лондон, своими глазами увидел, что творилось в английской столице. На вокзале шумела и голосила растерянная толпа. Женщины с детьми бегали по перрону за каким-то железнодорожным начальником, умоляя отправить их в первую очередь. Многие спали на чемоданах. У касс стояли понурые очереди насмерть перепуганных людей.
Я видел англичан в период самых интенсивных бомбежек. Но всегда поражался их спокойствию, выдержке и дисциплинированности. Даже когда завывали сирены и над головами гудели "юнкерсы", редко можно было увидеть бегущего лондонца. Он шел в метро, не ускоряя шага, дабы не утратить достоинства. Для англичанина нет ничего унизительнее, чем "потерять лицо" и выглядеть смешным в глазах других. Но сейчас я видел суетливых, крикливых, работающих локтями у касс людей. Всем хотелось поскорее покинуть город.
Трудно осуждать лондонцев. Я вскоре убедился, что звук приближающихся самолетов-снарядов (будто кто-то мчался по небу на мотоцикле с чихающим мотором) мог вывести из равновесия даже людей с очень крепкими нервами.
Обыкновенная бомбежка длилась обычно не более двух часов, остальное время человек отдыхал. Но самолеты-снаряды держали его в постоянном нервном напряжении; было трудно предсказать, когда появится огненный хвост ФАУ и какую цель снаряд изберет.
В первый же вечер по прибытии в Лондон я увидел, как самолет-снаряд вынырнул из-за облаков и с фырканьем устремился куда-то на окраину города. Описав крутую дугу, он упал. Фонтан черного дыма взметнулся над крышами домов. Земля вздрогнула, тонко зазвенели стекла в окнах. Потом появился другой снаряд, третий. Весь вечер город сотрясали взрывы и зарево пожарищ высвечивало горизонт. Как выяснилось, гитлеровцы предпочитали облачность ясному дню: это затрудняло работу истребителей и зенитчиков.
Как-то чиновники из военного министерства пригласили нас посмотреть ФАУ-1. Снаряд этот походил на одномоторный самолет без пропеллера. В конце фюзеляжа вместо руля поворота крепилась большая сигарообразная труба: в ней сжигалось горючее, движущее снаряд. Когда кончался запас горючего, рассчитанный на определенное расстояние, снаряд падал.
Не сразу англичане научились бороться с самолетамиснарядами. Вначале военные специалисты, наблюдавшие желтоватое облако взрыва, с перепугу решили, что противник применил атомное оружие. То, что опыты с "тяжелой водой" ведутся в Тронхейме (Норвегия), для английской разведки не было секретом. Но потом убедились, что перед ними крылатая ракета, начиненная обычной взрывчаткой.
Причем не лучшего качества: хорошая взрывчатка шла на артиллерийские снаряды.
Обычно, как только радиолокаторы ловили цель, зенитки открывали бешеный огонь. Какое-то количество ФЛУ удавалось сбить на подходе к столице. Но противодействие зениток в городе скорее приносило вред, чем пользу. Снаряд все равно должен был где-нибудь упасть. Сосредоточенные же вокруг важных объектов зенитки, сбивая самолет-снаряд, как бы помогали ему найти нужную цель. Они зачастую приземляли снаряд там, где его падение было особенно опасным и нежелательным. Так, например, один сбитый снаряд упал на мост Ватерлоо, который связывает два крупнейших вокзала Лондона - Ватерлоо и Чаринг-кросс. После этого зенитчикам запретили сбивать ФАУ в пределах городской черты.
Неудачными оказались и первые опыты применения истребителей. Снаряд шел на той же скорости, что и обычный истребитель того времени. А поскольку снаряд не огрызался огнем, летчику ничего не стоило сблизиться с ним и расстрелять в упор где-нибудь над морем. Однако взрывная волна ФАУ была так сильна, что самолет отбрасывало, как щепку, корежлло крылья и фюзеляж.
В конце концов английские авиаторы все же нашли выход. Истребитель поднимался над снарядом, входил в пике и из этого положения давал по ФАУ пулеметную очередь.
Снаряд взрывался, но поскольку ударная волна от взрыва шла воронкой, а истребитель находился как бы внутри ее, то самолету ничего не грозило.
Да, опыт приходил со временем, а пока от взрыва ФАУ лондонские дома, выложенные обычно из кирпича, сносило как карточные домики. Сотни лондонцев гибли под грудами обломков. Выбитые стекла домов, груды развалин на улицах были характерными чертами тогдашнего Лондона.
Трагедия, как всегда, соседствует с различными курьезами. Многие лондонцы рассказывали мне случай с одной дамой. Она принимала ванну, когда по соседству разорвался ФАУ-1. Даму вместе с ванной вышвырнуло волной на проезжую часть улицы. При этом она будто бы не сильно пострадала, если не считать ущерба, нанесенного ее женской скромности.
Довольно широко писали газеты о случае с полицейским.
Его даже возили по Лондону, показывая как местную достопримечательность. А дело было так. Полицейский дежурил у шестиэтажного отеля, как вдруг услышал рокот самолета-снаряда. Не зная, куда деваться, он заскочил в свою стеклянную будку. ФАУ-1 грохнулся на асфальт перед отелем. Взрыв разрушил здание до основания. А полицейский остался целым и невредимым. Его даже не поцарапало. Видимо, по какой-то случайности взрывная волна обошла будку. Не знаю, от чего-то ли от неожиданно свалившейся на него популярности, то ли от нервного потрясения - полицейский заболел и попал в психиатрическую больницу.
Однако, как ни интенсивен был обстрел Лондона самолетами-снарядами, район, где находились советское посольство и миссия, не пострадал. Поблизости не упало ни одного снаряда. И все же противник доставил и нам много неприятных минут.
Я отдал приказ: всем сотрудникам миссии во время обстрелов выходить из здания и прятаться в щелях. Поскольку взрывная волна от места удара шла не по поверхности земли, а под углом в сорок пять градусов, человек, находящийся даже в 20-30 метрах от эпицентра взрыва, мог и не пострадать, если укрылся в щели или просто прижался к асфальту. Вначале приказ выполнялся неукоснительно, но затем кое-кто, привыкнув к треску снарядов, уже не считал нужным выходить из здания. Возможно, сказывалась апатия эта ответная реакция организма на постоянное напряжение нервов. И все же я требовал неукоснительного выполнения приказа: не хотелось, чтобы миссия несла неоправданные потери. Пришлось применить даже дисциплинарные меры. Это возымело действие.
И еще одно правило существовало в миссии. Если когонибудь из наших сотрудников обстрел заставал на улице и он при этом был в гражданской одежде, то он мог, не стесняясь, падать на асфальт. Но если на сотруднике была военная форма, то он должен был держать себя с особым достоинством. И это правило соблюдалось строже первого:
офицерам миссии не нужно было объяснять, что они представляют в союзной стране победоносную Красную Армию.
Обстоятельства сложились тяк, что в запуганном ФАУ-1 Лондоне мне пришлось пробыть не более двух недель.
Где-то в середине лета имперский генеральный штаб пригласил представителей миссии посетить фронт. Собственно, наша поездка была "обменной": примерно в то же время английская и американская миссии во главе с генералами Борроузом и Дином отправились на наш фронт - под Бобруйск.
К тому времени союзники несколько продвинулись в глубь Франции. Поздно вечером мы выехали из Лондона на автомашинах. Ла-Манш пересекли на корабле и высадились в Шербуре. Мы - это А. В. Васильев, А. Р. Шарапов, И. А. Скляров и я, а также трое секретарей и переводчик.
И еще сопровождавший нас помощник начальника имперского генерального штаба бригадный генерал Файербресс со своим штатом. На французском побережье снова пересели на машины и по разбитым дорогам, обгоняя колонны танков, грузовиков, бронетранспортеров с пехотой, двинулись в расположение штаба командующего 12-й группой армий генерала Омара Брэдли. (В 12-ю группу входили 1-я и 3-я американские армии.)