Харман Эндрю. Святой десант

   Кошмарное инферно безостановочно бушевало вокруг Гасилы, ревя как безумный дракон в острой досаде. А затем поверх шума огненного разрушения он снова это услышал. Сознание вины покорило панику и повело Шланка вверх по лестнице, когда он услышал перепуганный рев Штуцера, своего верного осла.
   Десятилетиями они не разлучались, никогда не пропуская надвигающийся пожар, всегда непринужденно притопывая куда следует буквально в последнюю секунду, чтобы вылить ведро воды на дымящиеся желудевые искры возможного мощного дубового инферно, навеки гася их надежды в язычке пара.
   Шланк просто должен был добраться до Штуцера, прежде чем станет слишком поздно.
   Очередной истекающий адреналином рев прозвучал в голове у Гасилы, еще больше усиливая его решимость, подталкивая вверх по бесконечному лестничному пролету. Еще два бруса вылетели из ниоткуда на волнах ревущего пламени, пригвождая его к стене. Отскакивая от лестницы, пылающие балки неслись вниз по центральному колодцу, кувыркаясь и рассеивая семена пламени в своем диком полете.
   Восемьдесят пять футов аварийной лестницы с ревом вспыхнули.
   Гасила заскрипел зубами. Назад пути не было. Он должен был двигаться дальше, героически отгоняя от себя страх опасности, сражаясь с шансами на спасение своего верного осла. И тут, словно бы в ободрение, еще один рев прозвучал впереди, приглушенный деревянной дверью.
   Усилием воли Шланк привел ноги в движение, мощно выбрасывая их вверх по бесконечному пролету. А затем он наконец оказался на верхней площадке, отделенный от Штуцера единственной деревянной дверью. И еще — языком способного поджарить любого героя пламени. И еще — плотной пеленой заволакивающего весь обзор дыма.
   Для любого, кроме Гасилы, это стало бы катастрофой. Но он лишь над всем этим посмеялся. Потребовалось бы нечто большее, нежели подобные физические барьеры, чтобы встать между ним и его лохматым любимцем. Особенно когда он уже зашел так далеко.
   Фырча и пихая дверь точно подпаленный с хвоста носорог, Гасила собрался с силами и сделал решающий бросок.
   Дверь подалась под его плечом, разбрасывая во все стороны всевозможные щепки. Одним прыжком Шланк одолел комнату и приземлился Штуцеру на спину. Восторженный рев извергся из пасти верного осла, когда он почувствовал знакомый обхват ног Гасилы на своей диафрагме. Штуцер галопом рванулся вперед, выпрыгнул в окно — и, обрамленные галактикой крутящихся стеклянных звезд, они вылетели прямо в ночное небо.
   На высоте в одну сотню футов, если стремиться к полной точности.
   Внизу со злорадным ожиданием скалились голодные скалы. И тут Гасила понял, насколько аэродинамичным вообще-то является средний осел.
   Земля понеслась им навстречу с энтузиазмом жутко вымазанного в грязи Лабрадора, отчаянно стремящегося прыгнуть на грудь своему хозяину.
   Гасила дико завопил, беспомощно забился и выпал из гамака, внезапное столкновение его мягкого носа с холодным мрамором стало чем-то сродни блаженному облегчению.
   Все это оказался всего лишь кошмарный сон. Ни в какую пылающую башню Штуцер заключен не был. Не было и никакого пожара. Шланк не утратил своих предсказательных способностей.
   Несколько мгновений Гасила просто лежал на холодном полу, с любовью по нему похлопывая, облегченно радуясь и глубоко дыша. Затем он внезапно закашлялся и резко сел, ноздри его тревожно раздувались.
   Если все это было просто кошмарным сном и никакого пожара не было, тогда почему у него в ноздрях явственно ощущалась щекотка от дыма? И почему он действительно слышал рев?
   Метнувшись к окну, Шланк выглянул наружу. Штуцер тревожно прыгал и метался в своем загоне, красноречиво указывая мордой в сторону далекого горизонта. Взгляд Гасилы переместился туда. Он потрясенно ахнул, увидев клубы дыма, что беспрепятственно поднимались с горящего ячменного поля.
   Секунду спустя Шланк уже выпрыгнул из окна и заскользил вниз по аварийному шесту, чтобы приземлиться прямо на спину грызущему удила Штуцеру. Затем, потянув за отпускной рычаг загона, он на полном ходу вынесся за ворота.
   Только теперь, когда улицы Аксолотля стали стремительно проноситься мимо, у Гасилы появился шанс подивиться случившемуся. Он должен был это почуять, должен был ощутить щекотку в ноздрях, но… ничего этого не было. Не мог ли кошмарный сон быть предупреждением? Шланк в этом сильно сомневался. Он мог быть столь же суеверным, как и любой другой житель Аксолотля, но предостерегающие кошмарные сны, да еще днем? Нет, никоим образом! Мог ли в ряды Службы предотвращения пожаров заступить какой-то новый работник? Тот, чьим долгом было держать бдительную ноздрю на конкретный предмет потенциального возгорания посевов и сельскохозяйственных припасов? Если случай был именно таков, почему тогда Гасила ничего об этом работнике не узнал? Нет, в высшей степени невероятно!
   Таким образом, оставался третий и самый ужасающий из вариантов. Каждый аксолотлианец, обладавший хоть унцией предвидения, четко знал, что существует только один класс событий, которые совершенно невозможно предсказать, одна группа событий, которой даже традиционно голодная до новых договоров Страховая компания Аксолотля не коснется своим легендарным шестом. Действия богов!
   Однако на переднем фронте разума Гасилы Шланка, пока он на своем верном Штуцере трусил под окном Муниципального зала предсказаний, по-прежнему оставались два вопроса.
   Первый: как он собирается потушить это поле?
   И второй, самый зловещий: какую выгоду кто-либо из богов намеревался получить от поджога ячменного поля?
 
   — Какую выгоду любой из богов намеревался получить от поджога ячменного поля? — недоверчиво бормотал самый главный муниципальный пророк капитан Мабыть, стоя в до отказа забитом толпой и предельно сквознячком Муниципальном зале предсказаний. Снаружи, сквозь недавно разбитое окно, отчетливо доносился стремительный топот копыт осла Штуцера.
   Толпа граждан Аксолотля молча смотрела на главного муниципального пророка в ответ.
   — А что заставляет вас думать, что тут замешаны боги? — наконец колючим тоном спросил один мужчина. Он, как и вся остальная банда, сверлил обвиняющим взором пернатую фигуру главного заклинателя по транспорту и общему обращению с товарами.
   — Святилище, — снова захныкал Партач, сжимая лодыжку капитана.
   — Это с неизбежностью должен быть Акт Богов, — настаивал Мабыть, похлопывая Партача по пернатой голове. — Кто из всей вашей компании все эти события предвидел? Затопление корабля Армота? Поджог ячменного поля? Этот предельно масштабный и отвратительный акт крайнего вандализма, — пророк властно указал на разбитую стеклянную крышу и высаженное окно, едва сдерживая дрожь при воспоминании о слишком уж недавнем вторжении громадных монстров, вооруженных сетью. — Ощущалось ли у вас по одному их этих поводов малейшее трепетание хотя бы одного из ваших органов, которые вообще способны трепетать? А, было?
   Последовал общий шелест смущенного отрицания.
   — Ась? — рявкнул Мабыть, глазея поверх дуги своего сморщенного носа. — Вот ты, — он ткнул пальцем в первого попавшегося члена толпы. — Ты хоть что-то из этого предсказал?
   Внезапно выхваченный лучом прожектора провидец что-то пробормотал и смущенно уставился на свои сандалии.
   — А? Что? Да говори же наконец! — рявкнул Мабыть. — Предвидел ты что-то из этого или нет?
   — Нет, я… гм… я в последнее время был вроде как занят. Вроде как фокусировался только на… на… — Мужчина снова умолк.
   — На чем, приятель? Давай рожай!
   Тот покраснел и нервно огляделся.
   — На… на свадьбе Блинни Плутта. Я… я хотел как следует удостовериться, что она хорошо пройдет. Я самый большой его поклонник, и я правда…
   — Это я самый большой его поклонник, — возразил голос из задних рядов толпы. — Я видел все представления «Сам себе пророк!» Да, видел. И все коронные фразы Блинни знаю…
   — Тьфу! Это ты себя его самым большим поклонником называешь? — заспорил еще один. — Да я знал Блинни еще до того, как он впервые на сцену вышел…
   Еще один голос выдал очередное опровержение.
   — Эх вы, я-то как раз и был тем, кто в свое время убедил его на сцену выйти…
   Все это наверняка перешло бы в мордобой, если бы капитан Мабыть не взобрался на мраморный стол, не поднялся бы с трудом на ноги и со всего размаху не грохнул своей палкой по мраморной глади.
   И в последовавшей тишине откуда-то сзади пропыхтел задыхающийся голос:
   — Э-э, если это был Акт Богов, то акт этот, надо сказать, довольно чудной.
   Все в зале повернулись и уставили гневные взоры на богохульника, требуя объяснений.
   Вопрошаемый, которым был довольно несчастный на вид Абб Армот, смущенно ухмыльнулся и по крайней мере возымел приличие стыдливо покраснеть, прежде чем его подтолкнули к передней части толпы, следуя инструкции покачивающегося указательного пальца самого главного муниципального пророка.
   — Ну, я хотел сказать, что это… гм… какой-то особенный акт. Сперва полезть во все тяжкие, реально здесь появиться, а потом — раз и нету!
   — Раз и нету? — озадаченно переспросил капитан Мабыть.
   — Ну да, — ответил Армот. Ему уже в подробностях пересказали все события на берегу озера Титипопа, которые он пропустил из-за того, что лежал на земле лицом вниз, плотно зажав ладонями уши. — Раз и нету! — Тут он замахал руками в манере, которая, как он надеялся, носила хоть отдаленное сходство с исчезновением Стапеля. — Исчез, и даже не попрощался.
   — Ага, он даже никакого шанса не получил, — прохрипел другой голос. — Они просто прыгнули на него и потащили, лягающегося…
   — Кто на него прыгнул? Как они выглядели? — сразу же спросил капитан Мабыть, чувствуя, как холодный озноб ужаса зарождается у основания его позвоночника и пробегает ледяными пальцами до самой шеи.
   — Точно так же как те твари, что вон сквозь ту дыру проскочили, — раздался еще один полный энтузиазма голос, а рука указала на пролом в потолке.
   — Ага, точно, — прорычал третий голос, басовито рокоча из могучего мускулистого тела, принадлежавшего лысому горожанину с руками как ноги всего остального народа. — Очень профессионально было проделано. Минимум возни. Просто пропихнули их через окно — и готово. Очень хотел бы этим парням руки пожать. Даже малейшего шанса отбиться не дали. Это самый лучший способ. Хотя было малость странновато.
   — О чем речь? Конечно, все это было очень странно. Не каждый день видишь, как какие-то твари к тебе через крышу заскакивают. Так о чем вы хотели сказать? — продолжал бормотать Мабыть, тыча пальцем в вышибалу из местного ночного клуба.
   — Я про тех парней, — прорычал вышибала, — которых в сетку поймали и через окно в дыру запихнули. Видели, какие у них были физиономии? Лично я такие выражения каждую ночь по несколько раз вижу. Так что мне они хорошо знакомы. Такой вид обычно говорит: «Нет-нет, я не хочу на выход. Я хочу еще здесь побыть. Пожалуйста. Ну пожалуйста!» Но обычно все наоборот выходит. Понимаете, о чем я?
   — Нет, признаться, — отозвался капитан Мабыть. — Как так наоборот?
   — Откуда вы знаете мою фамилию? — поинтересовался сильно озадаченный вышибала по фамилии Признацци. — Хотя да. Понимаю. Вы же пророк. А теория у меня такая… — тут он осекся.
   — Что? Какая? — прохрипел Мабыть, хлопая в ладоши, словно он пытался сам воздух расшевелить. — Излагайте же наконец!
   Тут глаза Признацци загорелись. За многие годы он привык к тому, что из-за его мышечной массы и сейсмически глубокого голоса никто не верил, что он на самом деле способен выдать какую-то разумную мысль, а не только выбрасывать народ за двери. Над его теориями столько раз потешались и столько раз с налету их отвергали, что Признацци давно уже потерял этому счет. Теперь он уже не очень склонен был так запросто оглашать свои теории. Но здесь было совсем другое дело. Раз самый главный муниципальный пророк хотел услышать его мнение, то…
   Вышибала перевел дыхание.
   — Эти божества были похищены — вот в чем соль. По-моему, так оно все и вышло.
   Народ в Муниципальном зале предсказаний дружно ахнул, и все глаза принялись сверлить Признацци.
   — Что? — пророкотал вышибала. — Эй бросьте-ка, не смейтесь, так нечестно…
   — Вы не потрудитесь объяснить? — попросил Мабыть.
   — Гм… попробую. Но только не смейтесь, сэр. Ну, значит, моя работа — выбрасывать всякую публику за дверь, когда она не на шутку начинает к некоторым девушкам из обслуги приставать. Хватать этих приставал и — шурр за дверь. И они меня всегда награждают этим самым взглядом типа «я не хочу на выход»…
   Последовало глухое молчание, пока все по-прежнему пытались прикинуть, о чем хочет сказать Признацци.
   — Так вот, — после паузы продолжил вышибала. — У всех парней, которые в том окне исчезали, было на лицах точно такое же выражение. Ну, типа «я на выход не хочу». Отсюда выходит, что они нипочем не хотели уходить с теми тварями, которые ту дыру проделали, понимаете?
   Тут все мгновенно сообразили, что имеющиеся факты действительно четко согласуются с теорией Признацци. Тревожный вид на лицах божеств, неортодоксальный способ отбытия — все пальцы обстоятельств указывали в одну и ту же сторону. Божества и впрямь были похищены.
   — Ну, чего скажете? — осведомился вышибала. — Есть у вас лучшее объяснение?
   Капитан Мабыть откровенно пожелал, чтобы такое объяснение у него было. Его разум схватил теорию Признацци, засунул ее под свою гипотетическую подмышку и побежал с ней вперед, рассыпая по сторонам сотни разных вопросов. Некоторые из них звучали так:
   — Что будет, если он окажется прав?
   — Меня ведь лично это не затронет, не так ли?
   — Физического вреда ведь мне это не причинит?
   — Не произойдет капитального подкопа под самые основы аксолотлианского общества, если все поймут, что будущего они видеть не могут, правда?
   — Не будет внезапных взрывных бунтов и безумной паники, так?
   — Не будет сотен убитых в неистовстве грабежей — которые безусловно последуют, когда страшная правда выйдет наружу?
   — Или все-таки будут сотни убитых?
   — Все дело в том, кто осуществил похищение божеств, верно?
   Именно последний вопрос бросил целый ледник сосулек вдоль позвоночника капитана и до предела сжал его мочевой пузырь в шоке острого осознания.
   На этот вопрос существовало всего два ответа: боги или дьяволы!
   И если верно было последнее, то ответы на все предыдущие вопросы должно были стать совершенно определенными. Причем предельно пессимистичными.
   — Ну, так чего скажете? — снова спросил вышибала Признацци, оттягивая до смерти напуганный разум капитана обратно в текущую грубую реальность. — Есть лучшее объяснение?
   Капитан Мабыть задумчиво повозился со своими пальцами и хорошенько перевел дыхание.
   — Гм… ну, видите ли… — начал он с очевидным недостатком уверенности. — Значит… вот как! Это же были боги, ясное дело. Я н-не думаю, что нам на самом деле следует о чем-либо б-беспокоиться. Ведь все мы знаем, сколь загадочны способы, коими боги порой действуют. Разве не так?
   Ухмылка, которую Мабыть приклеил на свою дряхлую физиономию, определенно смотрелась бы куда лучше, если бы за ней стояла по меньшей мере тысяча галлонов уверенности.
   — Что? — спросил голос из толпы. — Так вы говорите, это был символ или что-то в таком роде?
   — Э-э… я полагаю… гм-м… — запинался капитан Мабыть, чья уверенность стремительно ему изменяла. Эта была как раз та территория, к которой он совсем не был привычен. Пророческие предсказания — пожалуйста, никаких проблем. Но гипотетические экстраполяции, основанные на слухах и отчетах об увиденном, — шаткая почва, от нее лучше держаться подальше. Слишком много шансов быть пойманным за язык, если твой ответ окажется неверен.
   — Это потому, что здесь, на вашем столе, сбоку есть резная картинка с теми самыми тварями, которые ворвались сюда через крышу? — спросил Абб Армот, указывая на группу фигур.
   — ЧТО? — завопил капитан Мабыть, после чего, рискуя своими дряхлыми коленями в нехарактерном для него акте отчаянного рвения, спрыгнул со стола и уставился на украшение, в которое указывал кончик пальца Абба Армота. Сердце его бешено колотилось. Если это была правда, Мабыть почти наверняка знал, что его колени ему больше не понадобятся.
   Старческая челюсть капитана отвалилась ему на грудь, когда он взглянул на резной фриз под названием «Несколько апокалипсических тварей, которых следует опасаться».
   Вырезанное многие столетия назад, это изображение чудищ было, пожалуй, самым последним остатком от периода Эмпириков Времен до расцвета Пророчества, эпохи, когда о будущем можно было только догадываться, используя мучительно кропотливый сбор данных и неопределенное распознавание образов. Эмпирики изобрели представление о днях и ночах, теорию рекуррентных времен года, а также уверенно и определенно установили, что единственная причина, по которой никто просто не уплывает прочь, если подпрыгнет достаточно высоко, заключается в том, что все люди привязаны к земле парой незримых красных нитей, обвязанных вокруг каждой лодыжки.
   Немалое число их учений с легкостью было впитано современной культурой Аксолотля. Что ж тут поделать — раз уж эти учения могли быть столь дьявольски очевидны? Так, все совершенно точно знали, что и впрямь прикреплены к земле парой незримых красных нитей. Иначе почему же еще они не уплывали к облакам?
   Однако существовали вещи, которые не всем было позволено знать. Тайные вещи, не открытые неустанными наблюдениями Эмпириков. Вещи, которых следовало опасаться.
   Разглядывая древнюю художественную резьбу, капитан Мабыть отчаянно хотел, чтобы рядом с ним по-прежнему была его мамочка.
   Ибо все они были тут, высеченные из твердого мрамора в манере гротескно-небрежной, но идеально узнаваемой, являя собой жуткое предупреждение о неминуемой катастрофе, оставленное ему Эмпириками. Пара здоровенных тел с большими головами, длинными носами и руками словно бы без суставов, которая омерзительно плясала в самом центре крутящейся каменной метели.
   Это были даже не плохие новости, а ПЛОХИЕ. И даже не ПЛОХИЕ, а ОТВРАТИТЕЛЬНЫЕ.
   Мабыть невольно задрожал, узнав картинку с «Жуткими снежными тварями морозного Апокалипсиса». Если они вернулись, предвещая страшные катаклизмы, — тогда гражданам Аксолотля ему оставалось сказать только одно.
   Купите себе все акции аксолотлианской компании «Бутылки горячей воды» — и как можно скорее.
 
   Его высокобесподобие Брехли Трепп не стал останавливаться, чтобы поразмыслить о том, насколько необычным для Бубуша (или, раз уж на то пошло, для любого дьявола) являлось честное выполнение обещаний. На переднем фронте его разума имелись материи куда более неотложные. Свободный от бесчисленных витков особо прочной веревки, Трепп мог теперь вернуться к своей неотложной миссии. К спасению душ.
   Страстное возбуждение бурлило в миссионере от одной лишь перспективы чертовски славного проповедования, ведя его по улицам и проулкам, где он, точно одержимый, резко заворачивал за углы. Одним прыжком перепрыгивая через лужи кипящей лавы, Брехли Трепп в конце концов вырвался на буквально бурлящую улицу, сплошь кишащую жалобно плетущимися душами. Еще один шаг — и он оказался бы втянут в нечистый поток измученных, пока они шаркали вперед к очередной восьмичасовой смене мук. Вместо этого Трепп запрыгнул на ближайший страхоскреб и принялся карабкаться вверх по бугристым, вырезанным скалодонтами стенам, подбираясь к крошечному подоконнику. Лишь оказавшись там, миссионер позволил своему голосу спасения разразиться над шаркающими под ним угнетенными душами Уадда. С избыточной радостью проповедничества, мощно вздымающейся в нем, Трепп настроился разговорить их, во-первых, в осознание, во-вторых, во внимание, а уж в-третьих, в объятия ангельского восторга.
   После получаса трогательных проповедей, расписывающих восторги поглощения эля, и соответственного приобретения нескольких сотен приверженцев Алкана, покровителя эля и пива, Брехли Трепп переключил свой милостионерский опыт на другие темы. Вскоре уже насчитывалось несколько сотен обращенных в несгибаемую веру в то, что спасения можно достичь посредством правильного использовании «Чистящей щетки и тюбикового бальзама с кондиционером» сестры Офелии. Несколько дюжин душ поклонялись земле, по которой можно было бы ходить обутыми в особые молитвенные ботинки и облаченными в специальные монашеские одеяния дьякона Мудашкина.
   Кроме того, Трепп уже прекрасно продвинулся с двузначными цифрами по обращенным, верующим в выгоды, которых можно достичь в смысле обеспечения своего райского проживания, если выплаты по закладным делать исключительно через казну его преподобия Цента Рабанка. И истовый милостионер вовсе не был намерен на этом останавливаться…
   — Разве можете вы не почувствовать некую настойчивую щекотку на кончиках ваших пальцев и… гм… когтей? — добавил Брехли Трепп, заметив несколько более крупных и чешуйчатых обитателей Уадда, которые втайне навострили уши к его речам, пока эти аборигены Уадда, погруженные до плеч в плотную мешанину тел, постепенно прокладывали себе путь сквозь толпу. — Ощутите голую неполноту указательного пальца и большого! Чего-то там определенно не хватает! Разве можете вы этого не почувствовать?
   Брехли Трепп поднял руки перед собой, согнул указательные пальцы, соединяя их с большими и образуя пару колец, а остальные растопырил, точно пучки перьев. Затем он молча ударил ладонями друг о друга. Для некоторых неверующих в толпе все это сильно напомнило жалкую попытку кукольника из театра теней показать, как целуются два деформированных попугая, зато для тех, кто был охвачен рвением, воспламенен спасительными словами Треппа, это был совсем другой вид и звук. Верующие уже могли слышать нежное позвякивание воображаемых пальцевых бубенцов веры, мерцающих при каждом соударении, могли видеть вибрацию сияющих металлических дисков. Со внезапной тоской они мучительно пожелали позвенеть собственной парой «Цимбалических душеспасителен» Блинтона Клинта (доступных в аварийном, дорожном и улучшенном вариантах).
   — Или вы чувствуете, что ритмы спасения должны быть более мощными и впечатляющими? — спросил Брехли Трепп, сгибая свои ладони так, как будто он хватал ими два деревянных шара. Одну руку он оставил перед грудью, другую поднял над головой и принялся топать пятками по подоконнику, одновременно выполняя неистовый пируэт. — Аррай может стать вашим с «Чудесным миссионерским маракасом» папы Робертокарлоса. Да, фламенко — ваш путь от огней боли и мук к изобильно-прибыльным равнинам небес!
   Трепп не на шутку увлекался. Слова текли безостановочно, необдуманно, но толпа словно бы этого не замечала. Стук дьявольских копыт служил тому подтверждением, пока девятифутовые монстры принимали позы мачо, отчаянно топали по земле и с диким энтузиазмом хлопали лапами над своими рогами!
   Обводя взглядом очарованную толпу, Брехли Трепп широко ухмылялся. Вот зачем он был здесь. Именно за этим!
   Когда Бубуш достал из контейнера последние уаддские кремневые пирожные Ублейра, располагая их на подносе с капитально не характерной для него аккуратностью, когтистая лапа вдруг схватила его за плечо и злобно развернула.
   — Ты что, совсем спятил? — прорычал Ублейр сквозь плотно сжатые клыки. Нос его торчал в дюйме от носа Бубуша. — Если кто-то об этом услышит…
   — С дороги, пожалуйста! Я должен отдать эти пирожные… — начал Бубуш, настойчиво, но не слишком энергично пытаясь проложить себе путь в главную часть пещеры.
   — Забудь про них! — гаркнул Ублейр, хлопая лапой по подносу с пирожными и вздрагивая, когда одно из них отскочило от его копыта.
   — Но я обещал им, что…
   Ублейр колебался, закрыть ли ему уши от столь омерзительных речей — или вколотить в голову Бубуша немного здравого смысла. Вместо этого он просто влепил ему пощечину.
   — Это было совсем не так мило, как ты думаешь, — надулся Бубуш, не проявляя ни малейших признаков желания отомстить. — Сомневаюсь, что я это заслужил.
   — Ну, тогда ты и вот это не заслужил, — прорычал Ублейр и хлестнул Бубуша по другой чешуйчатой щеке, еще крепче.
   — Ты совершенно прав. Я это не заслужил. Удержись, пожалуйста…
   Ублейр пронзительно завопил, прижал ладони к ушам и плотно зажмурил глаза. Итак, он снова это произнес. Это слово. Слово на букву «п».
   Существовала масса слов на букву «п», которые можно было использовать, — подлость, пакость, потрошение, паскудство, предательство и т. д. и т. п. Все это были хорошие, славные слова, которые прекрасно ладили со всем беспричинно безжалостным. Но «пожалуйста»?
   Ублейр содрогнулся. Никогда в жизни он еще не слышал речей столь отвратительных. И, словно одного этого было еще недостаточно, Бубуш произносил эти речи таким тоном. Таким безвредным! Таким рассудительным! Таким пугающим!
   Ублейр распахнул глаза, когда что-то вдруг коснулось его копыта. И в ужасе уставился на то, как Бубуш ползает по полу, подбирая разбросанные пирожные и аккуратно их вытирая.
   Внезапно все это сделалось для Ублейра совсем невыносимым.
   Его лапа метнулась сверху, крепко схватила Бубуша за горло и вытянула его в вертикальное положение.