Пройдя сквозь ряд параболических арок, мы вышли на балкон. Ограждения на нем не было, а лететь до площадки под ним – футов семьдесят пять. Я остался у стены и в который раз пожалел, что у Оскара нет окошка под подбородком. Крошка подошла к краю, схватилась рукой за стройный столбик и высунулась наружу.
   – Иди посмотри!
   – Еще шею сломаю. Может, ты меня подстрахуешь веревкой?
   – Что, высоты испугался?
   – Я ее всегда боюсь, когда не вижу, куда ступаю.
   – Так возьмись за мою руку и держись за столб.
   Я дал ей подвести меня к столбу, затем выглянул наружу.
   Передо мной лежал город в джунглях. Сочная темная зелень заполняла все пространство и так перепуталась, что я не мог отличить деревья от кустов. Местами зеленое море разбивали островки зданий – таких же больших, как то, в котором находились мы, или еще больших. Дорог не было видно; в городах веганцы прокладывают дороги под землей. Но многие передвигались по воздуху с помощью очень легких индивидуальных летательных аппаратов, взлетая и садясь как птицы на балконы, подобные тому, на котором стояли мы.
   Увидел я и настоящих птиц, стройных, длиннотелых и ярко раскрашенных, с двумя парами крыльев тандемом, что казалось нелепым с точки зрения аэродинамики, но вполне, видимо, устраивало их.
   – Полезем на крышу? – предложила Крошка.
   – А как?
   – Через люк.
   Наверху виднелся люк, к которому вели расположенные винтовой лестницей легкие кронштейны, которыми наши хозяева пользуются как ступеньками.
   – А настоящей лестницы здесь нет?
   – С другой стороны, но обходить далеко.
   – Боюсь, что эти ступеньки меня не выдержат. Да и вряд ли я пролезу в люк в Оскаре.
   – Не канючь, – и Крошка цепко, как мартышка, полезла вверх.
   Я следовал за ней как усталый медведь. Кронштейны, несмотря на кажущуюся хрупкость, оказались прочными, и отверстие люка оказалось достаточно большим.
   Высоко в небе сияла Вега.
   Под тем углом, под которым мы ее видели, она казалась размером с наше Солнце, что было вполне естественно, поскольку планета отстояла от нее намного дальше, чем Земля от своего светила. Но очень уж Вега яркая, свет слепил глаза, несмотря на поляризатор. Пришлось отвернуться и подождать, пока глаза не привыкли, а поляризаторы не отрегулировались, прежде, чем я снова смог нормально видеть. Голова Крошки, казалось, скрылась под баскетбольным мячом из полированного хрома.
   – Ты еще там? – спросил я на всякий случай.
   – Конечно, – ответила она, – и мне этот свет смотреть не мешает. Красивый отсюда вид. Он тебе не напоминает вид Парижа с Триумфальной арки?
   – Не знаю. Я ведь никогда не путешествовал и нигде не бывал.
   – Только бульваров, разумеется, здесь нет. А вон кто-то садится на нашу крышу.
   Я обернулся в ту сторону, куда она показывала – ей-то все было видно, а мой обзор ограничивался шлемом. Пока я успел повернуться, веганец уже был подле нас.
   – Здравствуйте, дети!
   – Привет, Материня, – Крошка, обняв Материню обеими руками, подняла ее.
   – Не спеши, милая, не спеши. Дай-ка мне снять все это. – Материня сбросила упряжь своего летательного приспособления, сложила его как зонтик и повесила на руку. – Ты хорошо выглядишь, Кип.
   – Я себя прекрасно чувствую, Материня! Вот здорово, что вы снова с нами!
   – Я хотела вернуться к тому моменту, когда ты встанешь с постели. Но врачи держали меня в курсе каждую минуту. – Она приложила мне к груди свою маленькую ручку, несколько при этом вытянувшись ростом, и глаза ее почти доставали до стекла моего шлема. – Ты совсем здоров.
   – Здоровее не бывает.
   – Правда, правда, Материня, он здоров.
   – Хорошо. Ты уверяешь, что здоров. Я чувствую, что это действительно так. Крошка заверяет, что это так, и, что самое существенное, твой главный лечащий врач тоже считает, что ты здоров. Мы отправимся немедленно.
   – Что? – удивился я. – Куда отправимся, Материня?
   Она обернулась к Крошке.
   – Ты не говорила ему еще, милая?
   – Ой, что вы, Материня, никак случая не выдавалось.
   – Хорошо. – Она снова обернулась ко мне. – Милый Кип, мы должны посетить важное собрание. Будут заданы вопросы, будут выслушаны ответы, будут приняты решения. – Теперь она обращалась к нам обоим. – Готовы ли вы тронуться в путь?
   – Прямо сейчас? – спросила Крошка. – Отчего же, конечно, только мне надо сбегать за мадам Помпадур.
   – Так иди за ней. А ты, Кип?
   Я сказал Материне, что не помню, надел ли на руку часы, а сквозь ткань скафандра не мог определить этого на ощупь.
   – Хорошо, дети, бегите по своим комнатам, пока я вызову корабль. Возвращайтесь сюда и не задерживайтесь по дороге, любуясь цветами.
   Вниз мы спустились по лестнице.
   – Ты опять утаила от меня что-то важное, Крошка?
   – Вовсе нет.
   – Как же, по-твоему, это называется?
   – Послушай меня, пожалуйста, Кип! Мне не велели тебе ничего говорить, пока ты не поправишься. Материня настаивала на том, чтобы тебя ничем не беспокоили.
   – Почему я должен был беспокоиться? Что вообще происходит? Что это за собрание? Что за вопросы?
   – Суд. Можно даже сказать, уголовный суд.
   – Что? – Я произвел мгновенную инспекцию собственной совести. Но ведь при всем желании я не мог здесь ничего натворить – всего два часа назад я был беспомощным, как новорожденный младенец. Следовательно…
   – Коротышка, – сказал я строго, – выкладывай все начистоту. Чем ты отличилась на этот раз?
   – Кто, я? Абсолютно ничем.
   – Подумай хорошенько.
   – Да нет же, Кип. Извини, что я ничего не рассказала тебе за завтраком! Но папа никогда не разрешает ничего ему рассказывать, пока не выпьет вторую чашку кофе, и я подумала, что хорошо бы нам обоим с удовольствием погулять, прежде чем начнутся неприятности, и я как раз собиралась тебе рассказать…
   – Так рассказывай, наконец!
   – …Как только мы спустимся вниз. Я ничего не натворила. Но ты забыл о Черволицем.
   – Как? Да ведь он же погиб?
   – Может, да, а может, и нет. Но, как сказала только что Материня, еще «будут заданы вопросы и будут приняты решения». Сдается мне, ему крышка.
   Я поразмыслил над этим вопросом по дороге к нашим комнатам. Тяжкие преступления и судебно наказуемые деяния… Разбой на космических дорогах – да, похоже, Черволицый испекся. Если, разумеется, веганцы сумеют поймать его. Но уже поймали, видимо, коль скоро речь идет о суде.
   – В качестве кого же привлекаемся мы? Свидетелями?
   – Что-то вроде.
   Судьба Черволицего мне до лампочки, но, может быть, представится шанс побольше узнать о веганцах. Особенно, если суд находится где-нибудь вдали отсюда – удобный случай попутешествовать и познакомиться со страной.
   – Но это еще не все, – озабоченно добавила Крошка.
   – Что еще?
   – Поэтому-то я хотела сначала погулять без всяких забот, – вздохнула она расстроенно…
   – Не тяни, выкладывай.
   – Видишь ли… потом перед судом предстанем мы.
   – Что?
   – Ну, может, будет более правильно сказать предстанем перед испытательной комиссией. Но одно я знаю точно: нас не отпустят домой, пока не вынесут нам вердикт.
   – Но что же мы сделали?! – взорвался я.
   – Я не знаю!
   Во мне все кипело.
   – А ты уверена, что нас отпустят домой после суда?
   – Материня отказывается говорить об этом.
   Остановившись, я взял ее за руку.
   – Все это означает, – сказал я зло, – что мы с тобой арестованы. Так?
   – Да, – она добавила, почти рыдая. – Но, Кип, я ведь говорила тебе, что она – полицейский, говорила!
   – Вот здорово! Мы таскали ей каштаны из огня, а теперь арестованы и будем преданы суду, и даже не знаем, за что! Чудесное место, Вега-пять! И такие дружелюбные туземцы! Они лечили меня, как у нас лечат гангстеров, чтобы потом повесить!
   – Но, Кип, – Крошка не могла больше сдерживать слезы и разревелась вовсю, – я знаю, я уверена, что все будет хорошо. Пусть она полицейский, она все-таки Материня!
   – Да? Сомневаюсь. – Поведение Крошки резко не соответствовало ее словам. Она умоляла меня не беспокоиться, а сама…
   Свои часы я нашел на умывальнике и, расстегнув скафандр, положил их во внутренний карман. Войдя к Крошке, я увидел, что она делает то же самое с мадам Помпадур.
   – Давай, я возьму ее, – предложил я Крошке. – У меня больше места.
   – Нет, спасибо, – вяло ответила Крошка. – Она нужна мне. А сейчас – особенно.
   – Крошка, а где находится суд? В этом городе? Или в другом?
   – Разве я тебе не сказала? Он на другой планете.
   – Как, я думал, что Вега-пять – единственная населенная…
   – Суд находится на планете другой Солнечной системы. И даже не в этой галактике.
   – Что-что?
   – Это где-то в Малом Магеллановом облаке.



Глава 10


   Я не стал оказывать сопротивления. В 160 триллионах миль от дома это бессмысленно. Но я не разговаривал с Материней, поднимаясь на борт корабля.
   Корабль походил на старинный улей и казался маленькой каботажной посудиной, еле годной, чтобы подбросить нас до космопорта. Мы с Крошкой впритык уселись на полу, Материня свернулась спереди и покрутила блестящие стержни, похожие на счеты. Мы сразу же оторвались от земли.
   Через несколько минут мой гнев из угрюмой насупленности перешел в безрассудное стремление удовлетворить его.
   – Материня!
   – Одну секунду, милый, дай мне вывести корабль из атмосферы.
   Она нажала на что-то, корабль задрожал, потом лег на ровный курс.
   – Материня! – повторил я.
   – Подожди, пока мы не спустимся, Кип.
   Пришлось ждать. Приставать к пилоту так же глупо, как пытаться вырвать руль у шофера. Корабль снова тряхнуло – должно быть, в верхней части атмосферы дуют сильные ветры. Но она свое дело знала.
   Вскоре я ощутил мягкий толчок и решил, что мы прибыли в космопорт. Материня обернулась ко мне.
   – Ну что ж, Кип, я улавливаю чувства страха и возмущения, овладевшие тобой. Станет тебе легче, если я заверю тебя, что вам двоим ничего не угрожает? Что я буду защищать вас своим собственным телом так же, как защищал его ты?
   – Да, но…
   – Тогда давай погодим и посмотрим, что будет. Показать легче, чем объяснить. Не застегивай шлем. На этой планете такой же воздух, как у тебя дома.
   – Что? Мы уже там?
   – Я ведь тебе говорила, – напомнила Крошка. – Фьить! И все. Прилетели.
   Я ничего не ответил, пытаясь сообразить, как далеко мы очутились от дома.
   – Идемте, дети.
   Вылетели мы в полдень, а сошли с корабля ночью. Корабль стоял на уходящей вдаль, насколько доставал глаз, платформе. Я увидел над собой незнакомые созвездия, вниз по небу тянулась тонкая нитка, которую я определил как Млечный Путь. Так что похоже, что Крошка ошиблась – хоть мы и очутились далеко от дома, но все в той же галактике, может, нас просто перебросили на ночную сторону Веги-пять.
   Услышав за спиной изумленный вздох Крошки, я обернулся.
   У меня не хватило сил даже на вздох изумления. Небо сверкало необъятным звездным водоворотом. Сколько там было звезд? Миллионы?
   Случалось вам видеть фотоснимки туманности Андромеды? Гигантской спирали из двух изогнутых витков, сжатых под углом? Из всех красот неба – это самое чудесное. И сейчас мы увидели нечто подобное.
   Только не на фотографии и не в окуляре телескопа – мы были так близко к звездам (если «близко» – подходящее слово), что они простирались над нами через все небо, занимая пространство в два раза большее, чем звезды Большой Медведицы, когда смотришь на них с Земли. Так близко, что я увидел их скопление в центре – два огромных звездных ствола, переплетающихся вместе.
   И тогда я по-настоящему понял, как далеко очутились мы от дома. Дом остался там, затерянный среди миллиардов звезд.
   Не сразу я заметил еще одну двойную спираль справа от меня, такую же раскидистую, но несколько смещенную в сторону, и тускловатую – бледный призрак нашей прекрасной Галактики. И не сразу понял, что передо мной – Большое Магелланово облако, коль скоро мы находимся в Малом, а искрящийся водоворот над головой и есть наша Галактика. То, что я принял за Млечный Путь, оказалось просто одним из многих таких млечных путей – Малое облако изнутри.
   Обернувшись, я снова поглядел на него.
   Он имел правильные очертания широкой дороги среди неба, но был бледный, как снятое молоко, по сравнению с нашим. Я не знаю, каким он должен был выглядеть, потому что никогда не видел Магеллановых облаков – я никогда не бывал южнее Рио-Гранде
[17]. Но я помнил, что каждое облако является галактикой само по себе, но эти галактики меньше нашей и примыкают к ней.
   Снова взглянув на сверкающую спираль нашей Галактики, я почувствовал такую тоску по дому, какую не испытывал лет, наверное, с шести.
   Крошка, ища утешения, прильнула к Материне. Та, вытянувшись, обняла ее.
   – Ну, ну, милая. Я чувствовала то же самое, когда была очень юна и увидела это впервые.
   – Материня, – робко спросила Крошка. – Где наш дом?
   – Посмотри направо, милая, видишь, вон там, где правая спираль уходит вдаль? Мы прилетели из точки, отстающей далеко в эту сторону от центра.
   – Нет, нет, я не Вегу имею в виду. Я спрашиваю, где находится Солнце?
   – А, ваша звезда! Но, милая, на таком расстоянии это все равно.
* * *
   Потом мы выяснили, как далеко находится Солнце от планеты Ланадор – в 167 130 световых лет. Материня не могла сказать сразу, потому что не знала, какой отрезок времени мы подразумеваем под годом – сколько времени требуется Земле, чтобы совершить оборот вокруг Солнца (для нее эти данные имели такое же значение, как цены на арахис в Перте, так что если она и встречала их где-нибудь в справочнике, то тут же забывала). Но она помнила расстояние от Веги до Солнца и сообщила нам расстояние от Ланадора до Веги, используя эту цифру как ориентир: расстояние от Веги до Ланадора было в шесть тысяч сто девяносто раз больше, чем расстояние от Веги до Солнца. Умножив 27 световых лет на 6 190, получаем 167 130 световых лет.
   Материня любезно подсчитала нам все это в десятичной системе вместо того, чтобы использовать факториал пять (1·2·3·4·5 равно 120), как принято на Веге 167 130 световых лет равно 9,82·10
17миль. Округлив 9,82 до десяти, получаем: 1 000 000 000 000 000 000 миль, то есть расстояние от Веги до Ланадора. (Или от Солнца до Ланадора. – В таких масштабах и Вега, и Солнце всего лишь глухие задворки).
   Тысяча миллионов миллиардов миль.
   Я отказываюсь иметь что-либо общее с этой смехотворной цифрой. Может, для космических расстояний она и «невелика», но просто наступает такой момент, когда предохранители в мозгу больше не выдерживают.
   Платформа, на которую мы приземлились, оказалась крышей гигантского треугольного здания, простирающегося на много миль во все стороны. Изображения этого треугольника с двойной спиралью посредине – тот же рисунок, что и на украшении, которое носила Материня – попадались нам потом на каждом шагу.
   Это был символ, означающий: «Три галактики. Один закон».
   Я сваливаю сейчас в кучу все, что узнавал обрывками: Три галактики – организация типа нашей Федерации Свободных Наций или ее предшественницы Организации Объединенных Наций, или Лиги Наций, которая существовала еще раньше. Ланадор – столица Лиги, где расположены официальные учреждения и суды, подобно тому, как штаб-квартира Лиги Наций находилась в Женеве. Ланадор избран местом пребывания штаб-квартиры в силу исторических причин, его население – это Древний народ; отсюда началось распространение цивилизации.
   Три галактики – островная группа, как штат Гавайи, у них нет других близких соседей. Цивилизация распространилась по Малому облаку, затем по Большому, а сейчас медленно прокладывает себе путь к нашей Галактике: медленно, поскольку звезд в ней в пятнадцать-двадцать раз больше, чем в первых двух, вместе взятых.
   Когда я более-менее уяснил себе картину, то даже злиться перестал. Материня была очень важной особой у себя дома, но здесь она была лишь мелким чиновником, и все, что она могла сделать – это доставить нас сюда. Тем не менее я еще некоторое время сохранял холодную вежливость в отношениях с ней – она могла бы смотреть в другую сторону и не заметить, что мы тихо удрали домой.
   Нас разместили в той части огромного здания, которое служило чем-то вроде гостиницы для транзитных пассажиров, хотя, пожалуй, слова «арестантские бараки» или «тюрьма» подойдут больше. На условия грех жаловаться, но мне уже чертовски надоело садиться под замок каждый раз, как я попадаю в новое место. Вниз нас проводил встретивший нас робот – на Ланадоре роботы попадаются на каждом шагу. И не какие-нибудь жестяные имитации человека, а машины, которые действительно полезны, как, например, этот, который отвел нас в наши комнаты, а потом топтался на месте, как ожидающий чаевых коридорный. Он представлял собой трехколесную тележку с большой корзиной наверху – для багажа, если он есть. Робот встретил нас на крыше, что-то прочирикал Материне по-вегански и повел нас к лифту, а затем по нескончаемо длинному коридору.
   Мне опять подготовили «мою» комнату – имитацию имитации, сохранившую все ошибки, и добавившую новые упущения. Вид ее произвел на меня впечатление, весьма далекое от ободряющего – становилось очевидным, что нас здесь собираются держать до… в общем, до тех пор, пока будет угодно хозяевам.
   Но в комнате было все, что нужно, включая вешалку для Оскара и ванную комнату по-соседству. Сразу за «моей» комнатой располагалась имитация кошмара на темы «Сказок Шахразады», изобретенного Крошкой на Веге-пять. Но поскольку Крошка пришла при виде комнаты в восторг, я не стал расстраивать ее своими подозрениями.
   Материня оставалась с нами, пока мы не сняли скафандры.
   – Вам будет удобно здесь?
   – Ага, – согласился я безо всякого энтузиазма.
   – Если захотите есть или пить, просто скажите. Все будет доставлено.
   – Да? А кому говорить? Здесь есть телефон?
   – Просто скажите вслух, что вам надо. Вас услышат.
   В этом я не сомневался, но мне также надоело находиться в помещениях, где все прослушивалось, как и попадать все время под замок. Человек имеет право на уединение.
   – Я проголодалась, – заявила Крошка. – Я завтракала очень рано.
   Мы сидели в ее комнате. Раздвинулись пурпурные шторы, в стене вспыхнул свет. Минуты через две стена раздвинулась, из нее выехал стол, заставленный приборами и посудой, холодными закусками, фруктами, хлебом, маслом и кофейником с дымящимся какао. Крошка захлопала в ладоши и завопила от радости. Я посмотрел на стол без телячьего восторга.
   – Вот видите? – продолжала Материня с улыбкой в голосе. – Только скажите, что вам нужно. Если вам понадоблюсь я, я тоже приду. Но сейчас я должна вас покинуть.
   – Материня, не уходите, пожалуйста!
   – Я должна уйти, милая, но мы скоро увидимся. Кстати, здесь есть еще двое людей с вашей планеты.
   – Как? – вскочил я. – Кто? Где?
   – По соседству с вами.
   Материня выплыла за дверь, коридорный припустил, чтобы оставаться впереди нее.
   – Ты слышала? – обернулся я к Крошке.
   – Конечно!
   – Ну, ешь, если тебе хочется, а я пошел искать людей.
   – Подожди, я с тобой!
   – Но я думал, что ты голодна.
   – Что ж… – Крошка бросила взгляд на стол. – Погоди-ка.
   Она торопливо намазала маслом два куска хлеба и протянула один из них мне. Я не так чтобы уж очень торопился, поэтому съел его. Крошка мгновенно слопала свой, потом отпила глоток из кофейника и протянула мне.
   – Хочешь?
   Напиток оказался не совсем какао, и отдавал к тому же привкусом мясного бульона, но пить его было приятно. Я протянул сосуд обратно Крошке, и она допила его.
   – Теперь я готова хоть с дикими кошками драться. Пошли, Кип.
   «По соседству» оказалось через холл от нашего трехкомнатного номера и еще в пятнадцати футах по коридору, где мы обнаружили арку с дверью. Я велел Крошке держаться у меня за спиной и с любопытством заглянул в дверь.
   Там оказалась диорама, очередная имитация. Но намного лучше, чем бывает в музеях. Сквозь кусты я смотрел на небольшую прогалину в диком лесу, выходящую на известковый берег. Я видел нависшее небо и вход в пещеру в скалах. Почва казалась сырой, как после дождя.
   У пещеры скорчился пещерный человек, обгладывающий тушку какого-то зверька – по всей вероятности белки.
   Крошка попыталась вылезти из-за моего плеча, но я впихнул ее обратно. Пещерный человек, казалось, не замечал нас, что пришлось мне вполне по душе. Ноги его выглядели коротковатыми, но весил он, наверное, раза в два больше меня, а мускулам его позавидовал бы чемпион мира по штанге. Голова была огромной, больше и длиннее моей, но лба и подбородка почти не было. Зубы большие и желтые, передний сломан. Я слышал хруст костей.
   В музее в подобном случае я ожидал бы увидеть табличку с надписью: «неандерталец, последний ледниковый период». Но восковые чучела костей не грызут.
   – Ну, дай же посмотреть, – возмутилась Крошка.
   Он услышал. Крошка уставилась на него, он уставился на нас. Крошка вскрикнула; он повернулся и вбежал в пещеру.
   – Пошли отсюда, – потянул я Крошку за руку.
   – Подожди, – ответила она спокойно. – Он теперь сразу не выйдет. – Она начала раздвигать кусты руками.
   – Крошка!
   – Попробуй-ка, – предложила она. Ее рука пыталась пробиться сквозь воздух. – Он все равно, что в клетке.
   Я попробовал. Проход в арке был закрыт какой-то прозрачной преградой. Я мог немного прогнуть ее – на дюйм, скажем, – но не более.
   – Пластик? – спросил я вслух.
   – Да нет, – пробормотала Крошка, – скорее, что-то вроде шлема моего скафандра. Однако прочнее и, думаю я, свет проходит только с одной стороны. Непохоже, чтобы он нас видел.
   – Ладно, давай вернемся в свои комнаты.
   Она продолжала ощупывать барьер.
   – Крошка! – сказал я резко. – Ты не слушаешь!
   – А зачем ты говорил, – возразила она не без логики, – если видел, что я не слушаю?
   – Крошка! Сейчас не время упрямиться!
   – Ты совсем как папа. Слушай, он сейчас выйдет; он же уронил крысу, которую жевал.
   – Если он выйдет, то тебя здесь не будет, потому что я тебя утащу, а если ты начнешь кусаться, я тебя сам укушу, так и знай.
   Она посмотрела на меня не без ярости:
   – Да я тебя кусать не буду, Кип, что бы ты ни делал. Но если ты намерен занудничать… А, ладно, вряд ли он выйдет в течение ближайшего часа. Мы вернемся сюда потом.
   – Хорошо, – я оттащил ее от арки. Но уйти нам не удалось. Раздался громкий свист, а за ним крик:
   – Эй, парень! Поди сюда!
   Кричали не по-английски, но я достаточно хорошо понял.
   Крик донесся от арки с противоположной стороны коридора чуть поодаль. Поколебавшись, я пошел в ту сторону, потому что туда уже пошла Крошка.
   В проходе маячил человек лет сорока пяти. Отнюдь не неандерталец, а цивилизованный человек; во всяком случае – в какой-то степени цивилизованный. Одет он был в длинный тяжелый шерстяной наряд, прихваченный в талии поясом и образующий нечто вроде юбки. Ноги под юбкой тоже были обмотаны шерстью, обут он был в тяжелые, короткие, изрядно поношенные сапоги. На поясе, поддерживаемый перевязью через плечо, висел короткий тяжелый меч; с другой стороны пояса свисал кинжал. Он носил короткую прическу, а лицо, видно, брил несколько дней назад, потому что оно заросло серой щетиной. Смотрел он с выражением и не дружеским, и не враждебным, а так – осторожным.
   – Спасибо, – буркнул он ворчливо. – Ты тюремщик?
   – Да это же латынь! – изумилась Крошка.
   Как следует вести себя при встрече с легионером? Да еще сразу вслед за встречей с пещерным человеком?
   – Нет, я тоже пленник, – ответил я по-испански, а потом повторил на вполне приличной классической латыни. Я прибегнул к испанскому, потому что Крошка несколько ошиблась. Легионер говорил не по-латыни, во всяком случае, это не была латынь Овидия и Гая Юлия Цезаря. Но не был это и испанский. Что-то среднее между ними, с чудовищным акцентом и чем-то еще. Смысл я улавливал вполне.
   Пожевав губу, легионер буркнул:
   – Это плохо. Три дня уже пытаюсь привлечь внимание тюремщика, а вместо него пришел еще один пленник. Но так уж легли кости. Однако странный же у тебя акцент.
   – Извини, амиго, но и я тебя с трудом понимаю. – Я повторил это по-латыни. Потом добавил: – Говори, пожалуйста, помедленней.
   – Я буду говорить так, как захочу. И не называй меня «амико». Я гражданин Рима, так что не суйся.
   Это, конечно, в вольном переводе. На самом деле, его пожелание звучало намного вульгарнее. Оно очень походило на одну, безусловно вульгарную, испанскую фразу.
   – Что он говорит? – задергала меня за рукав Крошка. – Это латынь, да? Переведи.
   Я обрадовался, что она его не поняла.
   – Как, Крошка, разве ты не знаешь языка поэзии и науки?
   – Не строй из себя профессора! Переведи!
   – Не приставай, малыш. Я тебе потом переведу. Я сам с трудом за ним поспеваю.
   – Что ты там бормочешь на своей варварской тарабарщине? – любезно осведомился римлянин. – Говори толковым языком, не то получишь десять ударов мечом плашмя.
   Не похоже было, чтобы он на что-то опирался. Я попробовал на ощупь воздух. Плотный. Я решил не обращать внимания на угрозы.
   – Говорю, как могу. Мы беседовали друг с другом на нашем собственном языке.
   – Поросячье хрюканье. Говори по-латыни, если умеешь. – Он глянул на Крошку, будто только что заметил ее. – Твоя дочь? Продаешь? Если у нее на костях есть мясо, дам…