Страница:
Он дразнил и играл кончиком языка.. пробуя на ощупь и на вкус хранилище сладостного нектара. Ее язычок, затрепетав, включился в дразнящую игру, осваивая первые уроки смелости. Прежде чем окончательно утвердить мужское превосходство и подчинить ее себе, он дал ей вволю изучить свой рот.
Сэвидж испытывал сильное искушение. Ее юность и чистота бросались в глаза, и в то же время она была с ним полностью раскована, с милой естественной чувственностью отвечая на его любовные ласки. У него было смутное ощущение, что это уже было, будто эта ночь была завершением долгого ухаживания, которого оба ждали — сколько? — месяцы, годы, всю жизнь.
Он подавил желание овладеть ею. Сумасбродное желание оставить свидетельство, что она принадлежит ему. Прежде чем отнять руки, он опустил ее на постель. Потом неторопливо расстегнул пуговицы на поясе юбки.
— Думаю, нам следует освободиться от этой роскошной юбки, как бы она нам ни нравилась. Я налью шампанского.
Когда Адам появился, неся по бокалу в каждой руке, она как раз выбралась из вороха золотистого тюля.
Из покачнувшихся бокалов выплеснулось немного шампанского.
— Боже милостивый! — прогрохотал его голос. Антония покраснела:
— Знаю, что эти трусики непристойны. Он покачал головой.
— Нет, дорогая, я видел прозрачное белье раньше. Ноги!
— Мои ноги? — прошептала она.
— У тебя потрясающие ноги. — Его взгляд скользил по изящным щиколоткам, длинным стройным икрам и длинным ровным бедрам, которые казались бесконечными. — В жизни не видел у женщины таких длинных ног. — Он быстро подошел к ней, поставил бокалы с шампанским и поднял ее на руках. — Они созданы обвиваться вокруг мужчины, — хрипло произнес он.
Если это то, чего он хочет, для нее будет счастьем исполнить его желание. Она обвила длинными ногами его талию, скрестив щиколотки за спиной, крепко обняв его. Он застонал от наслаждения, а она, обвив руками шею, стала целовать его, как целовал он несколько минут назад. Тони трепетала от восторга при мысли, что его упрямый рот со страшным шрамом принадлежит ей. Ей казалось, что от блаженства плавятся даже кости, и она еще крепче охватила его длинными стройными ногами.
Боже, почему он не догадается скинуть с себя одежду? Поддерживая ладонями ее восхитительные круглые ягодицы, он медленно шагнул к постели и, сбросив покрывало, опустил ее на черные атласные простыни.
Ее золотые волосы, золотой лиф и прозрачные золотые панталончики выделялись на черном атласе, возбуждая желание.
— Ты так порочно соблазнительна, милочка, — пробормотал он.
Она подняла на него взгляд, замечая, как его глаза темнеют от желания.
— Это из-за тебя я чувствую себя порочно соблазнительной.
Тони зачарованно смотрела, как его мозолистые руки развязывают широкий шейный платок, стягивают рубашку. Она видела его обнаженным по пояс в Эденвуде, но теперь она могла свободно разглядывать все великолепие его мускулатуры, покрытой спутанными черными кудрями. Ей не терпелось увидеть больше. Нетерпение перешло в неуемное желание. Ей безумно хотелось не только увидеть больше, но и потрогать его, насладиться запахом, попробовать на вкус, жадно вкусить его.
Зеленые глаза следили за пальцами, расстегивавшими пояс, сбрасывавшими штаны. Ниже пояса было несколько шрамов от ударов ножом. Судя по шраму с правой стороны живота, можно было бы подумать, что ему выпускали кишки. Но не шрамы вызывали у нее жгучее любопытство. Ее взгляд был прикован к его мужским прелестям. Наконец перед ней был таинственный мужской орган. Его толстый фаллос гордо выступал из черных зарослей, а под ним покоились два больших овальных шара. Крепкие, как молодые дубки, бедра, хотя и на удивление узкие.
У Адама радостно екнуло сердце, когда она, почти не взглянув на его шрамы, сосредоточила все свое женское любопытство на выступающих мужских прелестях. Она так долго и зачарованно разглядывала их, поворачивая голову, что в его глазах забегали веселые искорки. Распахнув руки, будто показывая всего себя, сказал:
— Готова или нет, я иду.
— Я готова, Адам, — совершенно серьезно ответила она.
Адам, хохоча, прыгнул в постель, сгребая ее под себя. Обхватив коленями, он, смеясь, глядел в зеленые глазки на крыльях бабочки.
— Твои золотые волосы прекрасно смотрятся на черном атласе, но я ставлю тысячу гиней, что твои натуральные черные локоны намного прекраснее. Прелестные зеленые глаза удивленно взглянули на него:
— Откуда ты знаешь, что я брюнетка?
Он простодушно покачал головой:
— Потому что между ног у тебя черные шелковые колечки.
— Ox! — вскрикнула она, краснея, потом, откинув голову, закатилась смехом. — Какой смешной я, должно быть, кажусь тебе.
— Ты соблазнительное, неотразимое золотое сокровище.
— М-м-м, завладей им, — умоляла она.
— Это было бы страшным расточительством. Лучше буду медленно вкушать.
Она следила за ловко расстегивающими лиф пальцами, потом за его лицом, когда он освобождал ее груди. Видела, как он облизывал внезапно пересохшие губы, и ей ужасно захотелось снова ощутить его язык у себя во рту.
Будто читая ее тайные мысли и желания, он наклонился к ее губам, но прежде накрыл шершавыми ладонями ее восхитительные круглые груди. Она вскрикнула от вызванного этим прикосновением захватывающего ощущения, а он тем временем снова проник в жаркую темную глубину ее рта.
Антония не представляла, какими чувствительными могут быть груди женщины. Она так долго прятала их, что теперь испытывала удовольствие лишь от того, что они есть. Когда-то они представлялись ей маленькими, но под ладонями Адама были идеальными. Казалось, что от его ласковых поглаживаний они растут, набухают, твердеют. От прикосновения его загрубевшей кожи по телу растекалась такая неизъяснимая истома, что ей хотелось кричать от наслаждения.
— Первый раз в твоей жизни твое тело полностью просыпается. Я сделаю тебе массаж с шампанским. Ты почувствуешь такую бодрость, какую не испытывала в жизни.
Антонии казалось, что ей, должно быть, все это снится. Неужели правда, что она лежит в постели, стиснутая твердыми, как мрамор, бедрами Адама Сзвиджа, дающего ей уроки сладострастия? Если это сон, то ей ни за что не хотелось просыпаться.
Встав на колени, он потянулся за хрустальным бокалом с шампанским. Закинув руки за голову, она закрыла глаза и блаженно вытянулась, предвкушая наслаждение от прикосновения к телу его могучих рук. Открыла глаза, почувствовав, как он стягивает с ее великолепных длинных ног прозрачные золотистые трусики. Ее тело непроизвольно выгнулось навстречу ему, и Адам, не устояв, поцеловал драгоценный цветок.
Он был восхищен ею. Она уже испытывала огромное наслаждение, а он, по существу, еще не начинал игру. Повернув ее лицом вниз, он плеснул ей на спину немного игристого вина. Сначала появилось ощущение прохлады, но, как только его ладони коснулись нежной кожи, стало тепло. Его сильные руки длинными, уверенными движениями скользили по плечам, потом ниже, по спине, пока она не почувствовала легкое покалывание, потом сильный жар.
Он перевел руки на лодыжки и стал длинными движениями массировать ноги. В жизни не видал он таких изумительных бесконечно длинных ног, каких теперь имел удовольствие касаться. Заканчивались они соблазнительной кругленькой попкой. Он кругами массировал ягодицы, сначала в одну сторону, потом в другую.
Антония то вскрикивала, то постанывала. Его умные руки одновременно и расслабляли, и возбуждали. Это было совершенно незнакомое захватывающее ощущение. Подстегивая возбуждение, Адам коснулся губами ее шелковистой кожи и стал лизать, пробуя на вкус. Язык у Леопарда был такой же жесткий, как и его руки.
Язык бегал по нежной коже, возбуждая обоих. По телу пробежал трепет, когда он, изнемогая от страсти, стал ласково покусывать ее.
— У твоей кожи восхитительный вкус шампанского. Я просто без ума, — осипшим голосом произнес он.
От его горячего дыхания по коже пробегала дрожь. Его пальцы и губы скользили вниз по позвоночнику, пока не добрались до ее восхитительной попки. Он дразнил ее языком, пока ей не стало казаться, что она сойдет с ума.
Смяв в кулаках черную атласную простыню, Антония подняла зад. Он продолжал ласкать ее языком, пока она не встала на колени, выкрикивая его имя.
Он властно перевернул ее на спину.
— Самое сладкое я оставил напоследок, — промурлыкал он, поливая шампанским впадину между грудями.
Она считала их чувствительными, когда он брал их в ладони, гладил шершавыми пальцами вокруг сосков. Но когда он лизнул языком, коснулся и стал сосать требовательными губами и языком, чувствительность обострилась в сотни раз. Груди налились, дерзко встали торчком, как пики, подаваясь вперед, наполняя его рот ни с чем не сравнимой на вкус плотью.
Ее восхитительная свежесть вызвала в нем страстное желание, но он понимал, что ее сексуальная страсть вышла из границ потому, что до него к ней не прикасался ни один мужчина. Он был первым и должен подавить нелепое желание стать последним. Это любовь на одну ночь. С рассветом он исчезнет, как и она, и останутся лишь навязчивые мучительные воспоминания. Так предопределено жизнью.
Глава 28
Сэвидж испытывал сильное искушение. Ее юность и чистота бросались в глаза, и в то же время она была с ним полностью раскована, с милой естественной чувственностью отвечая на его любовные ласки. У него было смутное ощущение, что это уже было, будто эта ночь была завершением долгого ухаживания, которого оба ждали — сколько? — месяцы, годы, всю жизнь.
Он подавил желание овладеть ею. Сумасбродное желание оставить свидетельство, что она принадлежит ему. Прежде чем отнять руки, он опустил ее на постель. Потом неторопливо расстегнул пуговицы на поясе юбки.
— Думаю, нам следует освободиться от этой роскошной юбки, как бы она нам ни нравилась. Я налью шампанского.
Когда Адам появился, неся по бокалу в каждой руке, она как раз выбралась из вороха золотистого тюля.
Из покачнувшихся бокалов выплеснулось немного шампанского.
— Боже милостивый! — прогрохотал его голос. Антония покраснела:
— Знаю, что эти трусики непристойны. Он покачал головой.
— Нет, дорогая, я видел прозрачное белье раньше. Ноги!
— Мои ноги? — прошептала она.
— У тебя потрясающие ноги. — Его взгляд скользил по изящным щиколоткам, длинным стройным икрам и длинным ровным бедрам, которые казались бесконечными. — В жизни не видел у женщины таких длинных ног. — Он быстро подошел к ней, поставил бокалы с шампанским и поднял ее на руках. — Они созданы обвиваться вокруг мужчины, — хрипло произнес он.
Если это то, чего он хочет, для нее будет счастьем исполнить его желание. Она обвила длинными ногами его талию, скрестив щиколотки за спиной, крепко обняв его. Он застонал от наслаждения, а она, обвив руками шею, стала целовать его, как целовал он несколько минут назад. Тони трепетала от восторга при мысли, что его упрямый рот со страшным шрамом принадлежит ей. Ей казалось, что от блаженства плавятся даже кости, и она еще крепче охватила его длинными стройными ногами.
Боже, почему он не догадается скинуть с себя одежду? Поддерживая ладонями ее восхитительные круглые ягодицы, он медленно шагнул к постели и, сбросив покрывало, опустил ее на черные атласные простыни.
Ее золотые волосы, золотой лиф и прозрачные золотые панталончики выделялись на черном атласе, возбуждая желание.
— Ты так порочно соблазнительна, милочка, — пробормотал он.
Она подняла на него взгляд, замечая, как его глаза темнеют от желания.
— Это из-за тебя я чувствую себя порочно соблазнительной.
Тони зачарованно смотрела, как его мозолистые руки развязывают широкий шейный платок, стягивают рубашку. Она видела его обнаженным по пояс в Эденвуде, но теперь она могла свободно разглядывать все великолепие его мускулатуры, покрытой спутанными черными кудрями. Ей не терпелось увидеть больше. Нетерпение перешло в неуемное желание. Ей безумно хотелось не только увидеть больше, но и потрогать его, насладиться запахом, попробовать на вкус, жадно вкусить его.
Зеленые глаза следили за пальцами, расстегивавшими пояс, сбрасывавшими штаны. Ниже пояса было несколько шрамов от ударов ножом. Судя по шраму с правой стороны живота, можно было бы подумать, что ему выпускали кишки. Но не шрамы вызывали у нее жгучее любопытство. Ее взгляд был прикован к его мужским прелестям. Наконец перед ней был таинственный мужской орган. Его толстый фаллос гордо выступал из черных зарослей, а под ним покоились два больших овальных шара. Крепкие, как молодые дубки, бедра, хотя и на удивление узкие.
У Адама радостно екнуло сердце, когда она, почти не взглянув на его шрамы, сосредоточила все свое женское любопытство на выступающих мужских прелестях. Она так долго и зачарованно разглядывала их, поворачивая голову, что в его глазах забегали веселые искорки. Распахнув руки, будто показывая всего себя, сказал:
— Готова или нет, я иду.
— Я готова, Адам, — совершенно серьезно ответила она.
Адам, хохоча, прыгнул в постель, сгребая ее под себя. Обхватив коленями, он, смеясь, глядел в зеленые глазки на крыльях бабочки.
— Твои золотые волосы прекрасно смотрятся на черном атласе, но я ставлю тысячу гиней, что твои натуральные черные локоны намного прекраснее. Прелестные зеленые глаза удивленно взглянули на него:
— Откуда ты знаешь, что я брюнетка?
Он простодушно покачал головой:
— Потому что между ног у тебя черные шелковые колечки.
— Ox! — вскрикнула она, краснея, потом, откинув голову, закатилась смехом. — Какой смешной я, должно быть, кажусь тебе.
— Ты соблазнительное, неотразимое золотое сокровище.
— М-м-м, завладей им, — умоляла она.
— Это было бы страшным расточительством. Лучше буду медленно вкушать.
Она следила за ловко расстегивающими лиф пальцами, потом за его лицом, когда он освобождал ее груди. Видела, как он облизывал внезапно пересохшие губы, и ей ужасно захотелось снова ощутить его язык у себя во рту.
Будто читая ее тайные мысли и желания, он наклонился к ее губам, но прежде накрыл шершавыми ладонями ее восхитительные круглые груди. Она вскрикнула от вызванного этим прикосновением захватывающего ощущения, а он тем временем снова проник в жаркую темную глубину ее рта.
Антония не представляла, какими чувствительными могут быть груди женщины. Она так долго прятала их, что теперь испытывала удовольствие лишь от того, что они есть. Когда-то они представлялись ей маленькими, но под ладонями Адама были идеальными. Казалось, что от его ласковых поглаживаний они растут, набухают, твердеют. От прикосновения его загрубевшей кожи по телу растекалась такая неизъяснимая истома, что ей хотелось кричать от наслаждения.
— Первый раз в твоей жизни твое тело полностью просыпается. Я сделаю тебе массаж с шампанским. Ты почувствуешь такую бодрость, какую не испытывала в жизни.
Антонии казалось, что ей, должно быть, все это снится. Неужели правда, что она лежит в постели, стиснутая твердыми, как мрамор, бедрами Адама Сзвиджа, дающего ей уроки сладострастия? Если это сон, то ей ни за что не хотелось просыпаться.
Встав на колени, он потянулся за хрустальным бокалом с шампанским. Закинув руки за голову, она закрыла глаза и блаженно вытянулась, предвкушая наслаждение от прикосновения к телу его могучих рук. Открыла глаза, почувствовав, как он стягивает с ее великолепных длинных ног прозрачные золотистые трусики. Ее тело непроизвольно выгнулось навстречу ему, и Адам, не устояв, поцеловал драгоценный цветок.
Он был восхищен ею. Она уже испытывала огромное наслаждение, а он, по существу, еще не начинал игру. Повернув ее лицом вниз, он плеснул ей на спину немного игристого вина. Сначала появилось ощущение прохлады, но, как только его ладони коснулись нежной кожи, стало тепло. Его сильные руки длинными, уверенными движениями скользили по плечам, потом ниже, по спине, пока она не почувствовала легкое покалывание, потом сильный жар.
Он перевел руки на лодыжки и стал длинными движениями массировать ноги. В жизни не видал он таких изумительных бесконечно длинных ног, каких теперь имел удовольствие касаться. Заканчивались они соблазнительной кругленькой попкой. Он кругами массировал ягодицы, сначала в одну сторону, потом в другую.
Антония то вскрикивала, то постанывала. Его умные руки одновременно и расслабляли, и возбуждали. Это было совершенно незнакомое захватывающее ощущение. Подстегивая возбуждение, Адам коснулся губами ее шелковистой кожи и стал лизать, пробуя на вкус. Язык у Леопарда был такой же жесткий, как и его руки.
Язык бегал по нежной коже, возбуждая обоих. По телу пробежал трепет, когда он, изнемогая от страсти, стал ласково покусывать ее.
— У твоей кожи восхитительный вкус шампанского. Я просто без ума, — осипшим голосом произнес он.
От его горячего дыхания по коже пробегала дрожь. Его пальцы и губы скользили вниз по позвоночнику, пока не добрались до ее восхитительной попки. Он дразнил ее языком, пока ей не стало казаться, что она сойдет с ума.
Смяв в кулаках черную атласную простыню, Антония подняла зад. Он продолжал ласкать ее языком, пока она не встала на колени, выкрикивая его имя.
Он властно перевернул ее на спину.
— Самое сладкое я оставил напоследок, — промурлыкал он, поливая шампанским впадину между грудями.
Она считала их чувствительными, когда он брал их в ладони, гладил шершавыми пальцами вокруг сосков. Но когда он лизнул языком, коснулся и стал сосать требовательными губами и языком, чувствительность обострилась в сотни раз. Груди налились, дерзко встали торчком, как пики, подаваясь вперед, наполняя его рот ни с чем не сравнимой на вкус плотью.
Ее восхитительная свежесть вызвала в нем страстное желание, но он понимал, что ее сексуальная страсть вышла из границ потому, что до него к ней не прикасался ни один мужчина. Он был первым и должен подавить нелепое желание стать последним. Это любовь на одну ночь. С рассветом он исчезнет, как и она, и останутся лишь навязчивые мучительные воспоминания. Так предопределено жизнью.
Глава 28
Адам впервые испытывал такие сильные эротические ощущения, разжигая страсть у этой золотой богини. Вместо того чтобы, закрыв глаза, улететь в мир блаженства, она пристально глядела на него, следила за его глазами, губами, ртом, языком, впервые разжигавшими в ней страсть. Она бурно откликалась на ласки, не сдерживая возгласов и стонов.
Когда он, оставив грудь, усеял жгучими поцелуями живот, она обхватила его своими длинными ровными ногами, прижимая его плоть к своей. Она хотела его. Хотела его всего.
Почувствовав между ног его вздыбленный стержень, Антония, не владея собой, поднялась на постели и стала кусать тугие мышцы на его широкой груди. Восхищенно ухмыляясь, он смотрел на ряд крошечных полукруглых следов, оставленных ее зубками. Если он Леопард, то она действительно ему под стать! Сгорая от желания, она была готова вцепиться в него ногтями. Боже, что она станет делать, когда он войдет в нее языком?
Разняв ноги, он широко раздвинул их и стал нежно поглаживать пальцами черный кудрявый треугольник. Откинувшись на атласную простыню, она выпятила ему в руки свой цветок, полуприкрыв глаза налившимися сладострастием веками, однако в них продолжало сверкать зеленое пламя.
Он сунул палец в щель, но не глубоко, нащупывая крошечный бутон розы, поглаживал и играл с ним, пока он не поднялся. Сначала он был сухим и горячим, но Адам продолжал играть, и скоро на пальце появилась капля влаги, за ней другая, пока она не отдала ему всю влагу.
— Приятно?
— М-м-м, знаешь… так… дивно.
Бутон набух до предела, а потом расцвел, стремительно развернув лепестки. У нее захватило дыхание.
— О, — выдохнула она, — до чего же чудесно! Адам понимающе улыбнулся. Потом медленно, осторожно скользнул пальцем глубже. Он вовсе не хотел разрушить ее сокровище. Оставит рубиновую капельку ее девственности в подарок будущему мужу. Сегодня не будет ни боли, ни крови, будет только сводящее с ума пьянящее блаженство.
Влагалище у Антонии было таким узким, что, казалось, крепкий палец Адама заполнил его до отказа. Он совсем не двигал им, давая ей возможность привыкнуть к ощущению совокупления, и был вознагражден легкими судорожными спазмами — влагалище, пульсируя, захватывало его палец. Она, подняв колени, раздвинула их, чтобы ему было видно все, что он делает с ней, потом, опершись на локти, стала смотреть сама.
Адам медленно потянул палец назад, потом снова задвинул его внутрь, пока он не коснулся плевы. Он медленно, ритмично повторял мучительно сладостное трение, на которое влагалище откликалось, жадно захватывая палец. Так продолжалось томительно долго, пока она не созрела до первого полного оргазма. Одновременно с судорожным движением из груди вырвался крик и палец оросило молоко любви. Теперь, когда она испытала первую волну наслаждения, Адам знал, что важно не упустить момент. Он потянул ее за ноги и, когда она упала на черные атласные простыни, поднял ноги себе на плечи.
Обвив ими шею, Тони притянула его голову к своему цветку. Ей было видно, как у него раздувались ноздри, вдыхая острый запах женщины. Затем кончиком языка он коснулся влажных, набухших от желания губ.
— Н-е-е-т… да-а-а… пожалуйста, еще… а-а, еще… — вырвалось у нее.
Она неистово выгибалась навстречу проникающему в нее языку, испытывая подлинно райское блаженство. Комната вдруг наполнилась запахом фиалок. Адам необъяснимо осознавал, что это результат их любовной игры. От нее исходил запах и вкус лесных фиалок. Ее полные страсти восклицания доставали до сердца. Он никогда не встречал женщину, настолько прекрасную в своей страсти.
Антония отвернулась, думая, что теряет сознание, но Адам только на мгновение осушил ее как чашу. Затем она вдруг почувствовала необычный прилив жизненных сил и неистраченной половой энергии. Слезла с кровати, бросилась на него, повалив на постель, и наклонилась над ним, раздумывая, с чего начать.
Адам дал ей успокоиться и насладиться вновь обретенной властью.
— Порой и вожделение бывает добродетельным, — хриплым голосом поддразнил он.
Она вытянулась поверх его великолепного тела, протянув ноги вдоль его ног, прижимаясь щелью к его негнущемуся мужскому корню. Потом осыпала его рот легкими поцелуями.
— У тебя волшебный рот. Целуя его, я кажусь себе красавицей.
— Любимая, ты и есть красавица. Ты поразительно, захватывающе красива.
— Ты тоже надурен, — засмеялась она, упиваясь смуглой гармоничной фигурой. — Твое тело возбуждает во мне страшное любопытство.
— Тогда разглядывай меня. Удовлетворяй свое любопытство, — подбодрил ее Сэвидж.
Она поднялась с него и села рядом, скрестив ноги. Потом, осмелев, погладила глыбы мускулов на груди, «запустив пальцы в черные густые, словно шерсть, заросли. Проклятье! Неудивительно, что женщин тянуло к нему, как сук во время течки. Он был великолепным самцом, в сравнении с которым бледнели остальные мужчины.
Влюбиться в него легче простого. Антония все эти месяцы была от него без ума, но отказывалась признаться, что любит его, опасаясь, что любовь принесет ей горе. Она скользнула глазами по животу. Твердый и плоский, иссеченный уродливыми белыми шрамами. Она не могла убрать руки, чтобы он не подумал, что шрамы отталкивают ее. Да и на самом деле они ее не отталкивали. Они были частью его, вернее, частью его прошлого, но они сыграли не последнюю роль в формировании его личности.
Тони нежно провела пальцами по неровным рубцам. Встретившись с ним взглядом, она увидела, что он пристально смотрит на нее.
— Больно?
Чуть помедлив, он отрицательно покачал головой:
— Только в памяти. Так и должно быть, чтобы больше не наделал таких ошибок.
Снова насмешка над собой. Нажимая пальцами на шрамы, она разглаживала их. Те снова вздувались, вырываясь из-под пальцев. Можно сказать, они лишали его физического совершенства, что было не так уж плохо. Он был опасно близок к идеалу.
Наконец взгляд остановился на предмете ее острого любопытства. Она долго рассматривала его, не решаясь, однако, потрогать.
— Ну? — стараясь скрыть шутливое выражение, подбадривал он.
— Он не совсем такой, как я представляла.
— В каком смысле?
— Ну, он, конечно, намного больше. Чудная форма. Слегка изогнутый, как турецкий ятаган. И еще эта часть. — Ее палец почти коснулся его.
— Головка? — подсказал он.
— Головка… она не такая, как голова. Сверху слегка закругленная, а внизу принимает форму сердца.
— Большой потому, что в данный момент налился кровью. Из-за того что меня физически возбуждает твоя прелесть и твоя близость. А рубчик под головкой, чтобы создавать трение, когда он внутри женского тела.
Антония почувствовала, как внутри ее органа натянулись горячие металлические нити. Она судорожно вздохнула.
— Он слегка изогнут, чтобы следовать изгибу внутри женского тела.
Адам видел, как она облизывает губы, зная, что у нее пересохло во рту.
— Разумеется, он не всегда такой большой. Когда не стоит, он отвисает, головку закрывает крайняя плоть и он сжимается больше чем наполовину.
Подбадривая, он взял ее за руку, направляя в сторону фаллоса. Ей вдруг захотелось коснуться, пощупать, попробовать его на ощупь.
— Он такой твердый и жесткий, что невозможно представить его мягким.
— После эякуляции он становится мягким, — заверил Адам.
— Эякуляции? — серьезно переспросила Антония, ; — стараясь узнать побольше.
— Когда я играл с бутоном внутри тебя, ты дошла до оргазма. То же самое и у меня. — Он накрыл ладонью ее пальцы, так что они обхватили его толстый стержень. Потом провел ее кулаком несколько раз вверх и вниз. — Трение при соитии кончается оргазмом, и мое семя выбрасывается наружу.
Ее зеленые глаза расширились, будто ей открыли большую тайну. Она знала, что такое соитие. «Кама сутра» рассказывала об этом с возбуждающей откровенностью. Она знала, что между ними еще не было соития.
— Больно? — Она крепко сжала пальцы на его члене, почувствовав, как он пульсирует в ритме сердца.
— Да, бывает больно, когда, не спуская, держишь в возбужденном состоянии.
Посмотрев друг другу в глаза, увидели в них пламя эротической страсти. Против воли у нее вырвались слова, которые не вернешь:
— Хочу, чтобы изгиб твоего ятагана прошел по изгибу внутри меня.
Он привлек ее к себе:
— Милая Анн, я хочу этого, как никогда ничего не хотел, но с моей стороны это было бы ничем не оправданным эгоизмом. Наслаждение получу один я.
— Но ты подарил мне наслаждение своими пальцами и своим ртом, и мне кажется, что наслаждение от стоящего мужского члена будет в десять раз сильнее.
— Во сто раз, дорогая, но до этого будет больно, потому что внутри тебя порвется плева. У нас просто нет времени, чтобы ты оправилась от боли и почувствовала что-нибудь еще. Брачный обряд — мистическое таинство. Я хочу оставить тебя нетронутой, чтобы ты испытала его в будущем.
— Но я никогда не выйду замуж, — запротестовала она.
Адам улыбнулся:
— Никогда — это очень, очень долго. И даже если у тебя не будет мужа, то, несомненно, будет любовник.
— Откуда ты знаешь? — крикнула она.
— После нынешней ночи твоему телу будет не хватать ласки любовника. Пройдет немного времени, и ты найдешь, кого полюбить.
— Но я искала и нашла тебя.
— Это плод воображения. Меньше чем через два часа наступит действительность.
— Адам, я хочу, чтобы ты спустил.
— Не путем соития, любовь моя. Что, если мое семя оставит тебя с ребенком?
— А, черт, почему всегда приходится платить сатане? Он пожал плечами:
— Думаю, что риск придает игре сладость.
— Я готова рисковать чем угодно! — отчаянно воскликнула она.
— Знаю. И от этого ты для меня так желанна, но ты очень молода, и сегодня я счел себя в ответе за тебя.
— Ты обещал любить меня!
— Я обещал лишь открыть тебе таинства секса. Тони вздохнула. Показывает свое благородство, гори он в преисподней. Однако она чувствовала себя в безопасности, зная, что он ни за что не даст ее в обиду.
— Покажи, как доставить тебе наслаждение. Взяв ее за руки, он положил одну на черную шерсть на груди, а в другую вложил свой негнущийся стержень.
— Просто поиграй с ним.
Антония поглаживала, ласкала, играла им, вертела в руках, зачарованно глядя, как он, наливаясь кровью, толстеет. Он вздрагивал и вырывался из руки. Адам тихо постанывал от доставляемого ею наслаждения. Антония вдруг почувствовала, что ей этого мало. Ей хотелось целовать его, попробовать на вкус, ощутить его внутри себя. Ей хотелось доставить ему больше наслаждения, чем он получал от других женщин.
Обхватив обеими руками, она поднесла его к губам, будто предмет поклонения. Она поцеловала гладкую, как бархат, головку, потом еще и еще. Провела кончиком языка вокруг шейки, потом взяла губами напряженный кончик. Теперь настала его очередь издавать возгласы наслаждения, а Тони упивалась своей женской властью над ним. Скользнув губами еще ниже, она взяла горячим ртом всю головку и стала сосать и облизывать, пока он бешено не запульсировал.
— Хватит, любовь моя. Сейчас спущу, — выдохнул он. Она бросила из-под темных ресниц восхищенный взгляд, давая понять, что вовсе не намерена остановиться.
Адам сдерживал оргазм казавшиеся вечными минуты, целиком отдаваясь грозившим вырваться наружу опьяняющим дурманящим ощущениям. Чувствуя, что больше не выдержит ее невыносимых ласк, он вынул изо рта свой готовый лопнуть стержень.
Семя брызнуло дугой, заливая ее грудь и черные атласные простыни, рассыпаясь прекрасными, как жидкий жемчуг, каплями. Антония потрогала одну кончиком пальца, потом, дивясь и восхищаясь, растерла скользкую шелковистую жидкость. Поднесла пальцы к носу, понюхала, наконец, лизнула языком. Крепкий мужской запах и вкус соли, сандалового дерева и дыма.
— Ты всегда такая импульсивная? — тихо прорычал Адам.
— Научилась ловить момент, — хрипло проговорила она.
С радостным воплем он поднял ее на свои широкие плечи и как озорной мальчишка забегал по комнате. Остановился перед зеркалом, чтобы полюбоваться беззаботным расторможенным видом обоих. Он ласково поглаживал ее длинные ровные ноги, испытывая приятное ощущение от их объятий, от обжигающего прикосновения к шее ее промежности.
Антония почувствовала, что в ней снова растет желание, и с удивлением увидела, как растет и толстеет его петух, пока не вскочил, почти доставая до пупа.
— Так скоро?
— Стоит как надо, но всем мужчинам после эякуляции требуется время, прежде чем они смогут опять.
— И как долго? — спросила она с любопытством.
— У разных мужчин по-разному. Несколько секунд у молодого парня… возможно, несколько часов у мужчин постарше.
— А у тебя? — спросила она, потираясь о его шею.
— Скажем, пять минут. Столько же, сколько потребовалось и тебе.
— У, дьявол! Знаешь все мои секреты? — рассмеялась она.
Адам опустился на колени, опуская ее на пол. Ей хотелось, вырвавшись, танцевать, но он оказался резвее. Сев на ковер, он посадил ее на колени и стал горячо целовать, пока ее губы не распухли, будто искусанные пчелами, и полностью не насытились. Затем он перешел ниже и стал целовать другие губы, пока они тоже не распухли, будто искусанные пчелами и тоже полностью не насытились.
Она, должно быть, там и заснула, потому что, проснувшись, увидела, что они, обнявшись, лежат в постели. Она уткнулась ртом в его могучую шею, он крепко прижимал ее к себе.
Пока она дремала, Адам лежал не шевелясь, а в голове метались мысли. Он желал это прелестное юное создание куда сильнее, чем ждавшую его на Цейлоне холодную, закованную женщину. Он подумывал о том, чтобы разбудить ее и заставить назвать себя и рассказать о положении, в котором она оказалась. Конечно же, деньги устранят все ее трудности и дадут им возможность быть вместе.
Сэвидж понимал, что несправедлив. Она была слишком молода для него, слишком неиспорченна. Его дурное прошлое ляжет на нее пятном. Лучше оставить все как есть. Короткая связь, которая будет долго помниться, куда предпочтительнее, чем погубленная судьба юной девушки. Он глубоко вздохнул, представив, что могло случиться.
Антония пошевелилась и открыла глаза. Небо уже окрасилось румянцем. Он коснулся губами ее волос:
— Не уходи. Побудь немного со мной.
Ее губы, уткнувшись ему в шею, беззвучно произнесли:
— Навсегда.
Когда он сел на кровати, спустив ноги на пол, она зароптала, не желая разлучиться. Глазами собственницы она следила, как он тянулся всем своим гибким телом и провел могучей рукой по волосам. Затем нагишом вышел на балкон приветствовать утро. Глянув вниз, помахал кому-то рукой:
— Пейзано! Амико!
Итальянский язык Адама ограничивался немногими необходимыми словами.
До Антонии долетел снизу поток слов. Она была поражена, что он ведет беседу абсолютно голый.
— Венива?
Она поняла, что речь идет о еде!
Схватив корзинку, он отвязал шнурок занавески и спустил корзинку вниз. Потом вернулся за деньгами и бросил вниз несколько монет. Снизу посыпались вопросы. Адам,
смеясь, отвечал. Она разобрала слово «донна», означавшее женщину. Выходит, им известно, что в номере женщина!
До нее донесся смех.
«Кель анималь». Они называют его диким зверем. В голосах слышалось одобрение.
Адам внезапно вернулся в комнату:
— Он не даст нам есть, пока не увидит тебя. Антония охнула от неожиданности. Потом сдалась. Теперь уже поздно проявлять излишнюю стыдливость. Сунув руки в рукава рубашки Адама, она выбежала на балкон, лопав в его объятия. Он поцеловал ее под одобрительные возгласы зрителей. Антония, чувствуя, что мужчине снизу, должно быть, видна ее голая задница, поспешила зажать подол рубашки между ног. Он был хорошим ценителем. «Бене! Беллиссимо! Вай сьете белла».
— Он говорит, что ты прекрасна, — шепотом переводил Адам, — и очень голая.
— У, дьявол. — Она убежала, мелькнув восхитительными длинными ногами, и села, скрестив ноги, ожидая его. — Что ты достал?
— Фрукты, свежий хлеб и острую итальянскую колбасу.
— М-м-м. Амброзия! Пища богов! Разрешаю себя покормить.
Когда он, оставив грудь, усеял жгучими поцелуями живот, она обхватила его своими длинными ровными ногами, прижимая его плоть к своей. Она хотела его. Хотела его всего.
Почувствовав между ног его вздыбленный стержень, Антония, не владея собой, поднялась на постели и стала кусать тугие мышцы на его широкой груди. Восхищенно ухмыляясь, он смотрел на ряд крошечных полукруглых следов, оставленных ее зубками. Если он Леопард, то она действительно ему под стать! Сгорая от желания, она была готова вцепиться в него ногтями. Боже, что она станет делать, когда он войдет в нее языком?
Разняв ноги, он широко раздвинул их и стал нежно поглаживать пальцами черный кудрявый треугольник. Откинувшись на атласную простыню, она выпятила ему в руки свой цветок, полуприкрыв глаза налившимися сладострастием веками, однако в них продолжало сверкать зеленое пламя.
Он сунул палец в щель, но не глубоко, нащупывая крошечный бутон розы, поглаживал и играл с ним, пока он не поднялся. Сначала он был сухим и горячим, но Адам продолжал играть, и скоро на пальце появилась капля влаги, за ней другая, пока она не отдала ему всю влагу.
— Приятно?
— М-м-м, знаешь… так… дивно.
Бутон набух до предела, а потом расцвел, стремительно развернув лепестки. У нее захватило дыхание.
— О, — выдохнула она, — до чего же чудесно! Адам понимающе улыбнулся. Потом медленно, осторожно скользнул пальцем глубже. Он вовсе не хотел разрушить ее сокровище. Оставит рубиновую капельку ее девственности в подарок будущему мужу. Сегодня не будет ни боли, ни крови, будет только сводящее с ума пьянящее блаженство.
Влагалище у Антонии было таким узким, что, казалось, крепкий палец Адама заполнил его до отказа. Он совсем не двигал им, давая ей возможность привыкнуть к ощущению совокупления, и был вознагражден легкими судорожными спазмами — влагалище, пульсируя, захватывало его палец. Она, подняв колени, раздвинула их, чтобы ему было видно все, что он делает с ней, потом, опершись на локти, стала смотреть сама.
Адам медленно потянул палец назад, потом снова задвинул его внутрь, пока он не коснулся плевы. Он медленно, ритмично повторял мучительно сладостное трение, на которое влагалище откликалось, жадно захватывая палец. Так продолжалось томительно долго, пока она не созрела до первого полного оргазма. Одновременно с судорожным движением из груди вырвался крик и палец оросило молоко любви. Теперь, когда она испытала первую волну наслаждения, Адам знал, что важно не упустить момент. Он потянул ее за ноги и, когда она упала на черные атласные простыни, поднял ноги себе на плечи.
Обвив ими шею, Тони притянула его голову к своему цветку. Ей было видно, как у него раздувались ноздри, вдыхая острый запах женщины. Затем кончиком языка он коснулся влажных, набухших от желания губ.
— Н-е-е-т… да-а-а… пожалуйста, еще… а-а, еще… — вырвалось у нее.
Она неистово выгибалась навстречу проникающему в нее языку, испытывая подлинно райское блаженство. Комната вдруг наполнилась запахом фиалок. Адам необъяснимо осознавал, что это результат их любовной игры. От нее исходил запах и вкус лесных фиалок. Ее полные страсти восклицания доставали до сердца. Он никогда не встречал женщину, настолько прекрасную в своей страсти.
Антония отвернулась, думая, что теряет сознание, но Адам только на мгновение осушил ее как чашу. Затем она вдруг почувствовала необычный прилив жизненных сил и неистраченной половой энергии. Слезла с кровати, бросилась на него, повалив на постель, и наклонилась над ним, раздумывая, с чего начать.
Адам дал ей успокоиться и насладиться вновь обретенной властью.
— Порой и вожделение бывает добродетельным, — хриплым голосом поддразнил он.
Она вытянулась поверх его великолепного тела, протянув ноги вдоль его ног, прижимаясь щелью к его негнущемуся мужскому корню. Потом осыпала его рот легкими поцелуями.
— У тебя волшебный рот. Целуя его, я кажусь себе красавицей.
— Любимая, ты и есть красавица. Ты поразительно, захватывающе красива.
— Ты тоже надурен, — засмеялась она, упиваясь смуглой гармоничной фигурой. — Твое тело возбуждает во мне страшное любопытство.
— Тогда разглядывай меня. Удовлетворяй свое любопытство, — подбодрил ее Сэвидж.
Она поднялась с него и села рядом, скрестив ноги. Потом, осмелев, погладила глыбы мускулов на груди, «запустив пальцы в черные густые, словно шерсть, заросли. Проклятье! Неудивительно, что женщин тянуло к нему, как сук во время течки. Он был великолепным самцом, в сравнении с которым бледнели остальные мужчины.
Влюбиться в него легче простого. Антония все эти месяцы была от него без ума, но отказывалась признаться, что любит его, опасаясь, что любовь принесет ей горе. Она скользнула глазами по животу. Твердый и плоский, иссеченный уродливыми белыми шрамами. Она не могла убрать руки, чтобы он не подумал, что шрамы отталкивают ее. Да и на самом деле они ее не отталкивали. Они были частью его, вернее, частью его прошлого, но они сыграли не последнюю роль в формировании его личности.
Тони нежно провела пальцами по неровным рубцам. Встретившись с ним взглядом, она увидела, что он пристально смотрит на нее.
— Больно?
Чуть помедлив, он отрицательно покачал головой:
— Только в памяти. Так и должно быть, чтобы больше не наделал таких ошибок.
Снова насмешка над собой. Нажимая пальцами на шрамы, она разглаживала их. Те снова вздувались, вырываясь из-под пальцев. Можно сказать, они лишали его физического совершенства, что было не так уж плохо. Он был опасно близок к идеалу.
Наконец взгляд остановился на предмете ее острого любопытства. Она долго рассматривала его, не решаясь, однако, потрогать.
— Ну? — стараясь скрыть шутливое выражение, подбадривал он.
— Он не совсем такой, как я представляла.
— В каком смысле?
— Ну, он, конечно, намного больше. Чудная форма. Слегка изогнутый, как турецкий ятаган. И еще эта часть. — Ее палец почти коснулся его.
— Головка? — подсказал он.
— Головка… она не такая, как голова. Сверху слегка закругленная, а внизу принимает форму сердца.
— Большой потому, что в данный момент налился кровью. Из-за того что меня физически возбуждает твоя прелесть и твоя близость. А рубчик под головкой, чтобы создавать трение, когда он внутри женского тела.
Антония почувствовала, как внутри ее органа натянулись горячие металлические нити. Она судорожно вздохнула.
— Он слегка изогнут, чтобы следовать изгибу внутри женского тела.
Адам видел, как она облизывает губы, зная, что у нее пересохло во рту.
— Разумеется, он не всегда такой большой. Когда не стоит, он отвисает, головку закрывает крайняя плоть и он сжимается больше чем наполовину.
Подбадривая, он взял ее за руку, направляя в сторону фаллоса. Ей вдруг захотелось коснуться, пощупать, попробовать его на ощупь.
— Он такой твердый и жесткий, что невозможно представить его мягким.
— После эякуляции он становится мягким, — заверил Адам.
— Эякуляции? — серьезно переспросила Антония, ; — стараясь узнать побольше.
— Когда я играл с бутоном внутри тебя, ты дошла до оргазма. То же самое и у меня. — Он накрыл ладонью ее пальцы, так что они обхватили его толстый стержень. Потом провел ее кулаком несколько раз вверх и вниз. — Трение при соитии кончается оргазмом, и мое семя выбрасывается наружу.
Ее зеленые глаза расширились, будто ей открыли большую тайну. Она знала, что такое соитие. «Кама сутра» рассказывала об этом с возбуждающей откровенностью. Она знала, что между ними еще не было соития.
— Больно? — Она крепко сжала пальцы на его члене, почувствовав, как он пульсирует в ритме сердца.
— Да, бывает больно, когда, не спуская, держишь в возбужденном состоянии.
Посмотрев друг другу в глаза, увидели в них пламя эротической страсти. Против воли у нее вырвались слова, которые не вернешь:
— Хочу, чтобы изгиб твоего ятагана прошел по изгибу внутри меня.
Он привлек ее к себе:
— Милая Анн, я хочу этого, как никогда ничего не хотел, но с моей стороны это было бы ничем не оправданным эгоизмом. Наслаждение получу один я.
— Но ты подарил мне наслаждение своими пальцами и своим ртом, и мне кажется, что наслаждение от стоящего мужского члена будет в десять раз сильнее.
— Во сто раз, дорогая, но до этого будет больно, потому что внутри тебя порвется плева. У нас просто нет времени, чтобы ты оправилась от боли и почувствовала что-нибудь еще. Брачный обряд — мистическое таинство. Я хочу оставить тебя нетронутой, чтобы ты испытала его в будущем.
— Но я никогда не выйду замуж, — запротестовала она.
Адам улыбнулся:
— Никогда — это очень, очень долго. И даже если у тебя не будет мужа, то, несомненно, будет любовник.
— Откуда ты знаешь? — крикнула она.
— После нынешней ночи твоему телу будет не хватать ласки любовника. Пройдет немного времени, и ты найдешь, кого полюбить.
— Но я искала и нашла тебя.
— Это плод воображения. Меньше чем через два часа наступит действительность.
— Адам, я хочу, чтобы ты спустил.
— Не путем соития, любовь моя. Что, если мое семя оставит тебя с ребенком?
— А, черт, почему всегда приходится платить сатане? Он пожал плечами:
— Думаю, что риск придает игре сладость.
— Я готова рисковать чем угодно! — отчаянно воскликнула она.
— Знаю. И от этого ты для меня так желанна, но ты очень молода, и сегодня я счел себя в ответе за тебя.
— Ты обещал любить меня!
— Я обещал лишь открыть тебе таинства секса. Тони вздохнула. Показывает свое благородство, гори он в преисподней. Однако она чувствовала себя в безопасности, зная, что он ни за что не даст ее в обиду.
— Покажи, как доставить тебе наслаждение. Взяв ее за руки, он положил одну на черную шерсть на груди, а в другую вложил свой негнущийся стержень.
— Просто поиграй с ним.
Антония поглаживала, ласкала, играла им, вертела в руках, зачарованно глядя, как он, наливаясь кровью, толстеет. Он вздрагивал и вырывался из руки. Адам тихо постанывал от доставляемого ею наслаждения. Антония вдруг почувствовала, что ей этого мало. Ей хотелось целовать его, попробовать на вкус, ощутить его внутри себя. Ей хотелось доставить ему больше наслаждения, чем он получал от других женщин.
Обхватив обеими руками, она поднесла его к губам, будто предмет поклонения. Она поцеловала гладкую, как бархат, головку, потом еще и еще. Провела кончиком языка вокруг шейки, потом взяла губами напряженный кончик. Теперь настала его очередь издавать возгласы наслаждения, а Тони упивалась своей женской властью над ним. Скользнув губами еще ниже, она взяла горячим ртом всю головку и стала сосать и облизывать, пока он бешено не запульсировал.
— Хватит, любовь моя. Сейчас спущу, — выдохнул он. Она бросила из-под темных ресниц восхищенный взгляд, давая понять, что вовсе не намерена остановиться.
Адам сдерживал оргазм казавшиеся вечными минуты, целиком отдаваясь грозившим вырваться наружу опьяняющим дурманящим ощущениям. Чувствуя, что больше не выдержит ее невыносимых ласк, он вынул изо рта свой готовый лопнуть стержень.
Семя брызнуло дугой, заливая ее грудь и черные атласные простыни, рассыпаясь прекрасными, как жидкий жемчуг, каплями. Антония потрогала одну кончиком пальца, потом, дивясь и восхищаясь, растерла скользкую шелковистую жидкость. Поднесла пальцы к носу, понюхала, наконец, лизнула языком. Крепкий мужской запах и вкус соли, сандалового дерева и дыма.
— Ты всегда такая импульсивная? — тихо прорычал Адам.
— Научилась ловить момент, — хрипло проговорила она.
С радостным воплем он поднял ее на свои широкие плечи и как озорной мальчишка забегал по комнате. Остановился перед зеркалом, чтобы полюбоваться беззаботным расторможенным видом обоих. Он ласково поглаживал ее длинные ровные ноги, испытывая приятное ощущение от их объятий, от обжигающего прикосновения к шее ее промежности.
Антония почувствовала, что в ней снова растет желание, и с удивлением увидела, как растет и толстеет его петух, пока не вскочил, почти доставая до пупа.
— Так скоро?
— Стоит как надо, но всем мужчинам после эякуляции требуется время, прежде чем они смогут опять.
— И как долго? — спросила она с любопытством.
— У разных мужчин по-разному. Несколько секунд у молодого парня… возможно, несколько часов у мужчин постарше.
— А у тебя? — спросила она, потираясь о его шею.
— Скажем, пять минут. Столько же, сколько потребовалось и тебе.
— У, дьявол! Знаешь все мои секреты? — рассмеялась она.
Адам опустился на колени, опуская ее на пол. Ей хотелось, вырвавшись, танцевать, но он оказался резвее. Сев на ковер, он посадил ее на колени и стал горячо целовать, пока ее губы не распухли, будто искусанные пчелами, и полностью не насытились. Затем он перешел ниже и стал целовать другие губы, пока они тоже не распухли, будто искусанные пчелами и тоже полностью не насытились.
Она, должно быть, там и заснула, потому что, проснувшись, увидела, что они, обнявшись, лежат в постели. Она уткнулась ртом в его могучую шею, он крепко прижимал ее к себе.
Пока она дремала, Адам лежал не шевелясь, а в голове метались мысли. Он желал это прелестное юное создание куда сильнее, чем ждавшую его на Цейлоне холодную, закованную женщину. Он подумывал о том, чтобы разбудить ее и заставить назвать себя и рассказать о положении, в котором она оказалась. Конечно же, деньги устранят все ее трудности и дадут им возможность быть вместе.
Сэвидж понимал, что несправедлив. Она была слишком молода для него, слишком неиспорченна. Его дурное прошлое ляжет на нее пятном. Лучше оставить все как есть. Короткая связь, которая будет долго помниться, куда предпочтительнее, чем погубленная судьба юной девушки. Он глубоко вздохнул, представив, что могло случиться.
Антония пошевелилась и открыла глаза. Небо уже окрасилось румянцем. Он коснулся губами ее волос:
— Не уходи. Побудь немного со мной.
Ее губы, уткнувшись ему в шею, беззвучно произнесли:
— Навсегда.
Когда он сел на кровати, спустив ноги на пол, она зароптала, не желая разлучиться. Глазами собственницы она следила, как он тянулся всем своим гибким телом и провел могучей рукой по волосам. Затем нагишом вышел на балкон приветствовать утро. Глянув вниз, помахал кому-то рукой:
— Пейзано! Амико!
Итальянский язык Адама ограничивался немногими необходимыми словами.
До Антонии долетел снизу поток слов. Она была поражена, что он ведет беседу абсолютно голый.
— Венива?
Она поняла, что речь идет о еде!
Схватив корзинку, он отвязал шнурок занавески и спустил корзинку вниз. Потом вернулся за деньгами и бросил вниз несколько монет. Снизу посыпались вопросы. Адам,
смеясь, отвечал. Она разобрала слово «донна», означавшее женщину. Выходит, им известно, что в номере женщина!
До нее донесся смех.
«Кель анималь». Они называют его диким зверем. В голосах слышалось одобрение.
Адам внезапно вернулся в комнату:
— Он не даст нам есть, пока не увидит тебя. Антония охнула от неожиданности. Потом сдалась. Теперь уже поздно проявлять излишнюю стыдливость. Сунув руки в рукава рубашки Адама, она выбежала на балкон, лопав в его объятия. Он поцеловал ее под одобрительные возгласы зрителей. Антония, чувствуя, что мужчине снизу, должно быть, видна ее голая задница, поспешила зажать подол рубашки между ног. Он был хорошим ценителем. «Бене! Беллиссимо! Вай сьете белла».
— Он говорит, что ты прекрасна, — шепотом переводил Адам, — и очень голая.
— У, дьявол. — Она убежала, мелькнув восхитительными длинными ногами, и села, скрестив ноги, ожидая его. — Что ты достал?
— Фрукты, свежий хлеб и острую итальянскую колбасу.
— М-м-м. Амброзия! Пища богов! Разрешаю себя покормить.