Херберт Джеймс. Оставшийся в живых

   Затем с диким воплем Хоббс вскочил на ноги. Его рот представлял собой сплошное кровавое месиво, взгляд вытаращенных глаз был устрашающим, а плечи ходили ходуном от прерывистого и частого дыхания. Он уставился сверху вниз на Келлера, из его рта вырывалось булькающее рычание. Он что-то говорил, по смысл произносимых им слов понять было невозможно, однако, когда он начал обходить стол, направляясь к Келлеру и выставив перед собой, как оружие, зазубренную бутылку, его намерения стали предельно ясны.
   На мгновение Келлер застыл на месте, словно несчастный мышонок, парализованный страхом перед готовящейся к броску змеей, но в следующий миг вновь обрел способность действовать. Он вскочил на ноги и, спасаясь от надвигающегося медиума, резко рванул стол вверх и опрокинул его на Хоббса. Наткнувшись на неожиданное препятствие, тот с легкостью отшвырнул его в сторону и бросился на Келлера. С обезображенных губ медиума сорвался дикий звериный рык.
   Келлер схватил стул, держа его перед собой, как щит, но какая-то нечеловеческая сила вырвала стул из его рук и швырнула через всю комнату, где он разлетелся на куски, ударившись о стену. Шепот, казалось, стал громче, он заполнял голову, путал мысли, требовал, чтобы он оставался на месте. Келлер споткнулся и тяжело упал, сильно ударившись коленями, но ему удалось, подставив руки, хоть немного смягчить удар. Он сделал последнюю попытку увернуться от существа, которое некогда было Хоббсом, но уже навалилось на него. Келлер почувствовал, как могучая рука схватила его за волосы и с силой запрокинула голову вверх и назад, так что прямо перед собой он увидел лицо, ставшее воплощением зла. Его шея выгнулась, обнажив незащищенное горло. Прямо перед собой, словно какой-то фантастический кинжал, он увидел перевернутую разбитым кондом бутылку, содержимое которой лилось прямо на его запрокинутое лицо. Голоса в его голове хохотали.
   Келлер отчаянно закричал, увидев, как бутылка начала опускаться, однако ей не суждено было достичь цели. Пройдя половину пути, она остановилась и зависла, рука, державшая ее, дрожала, пальцы, обхватившие стекло, побелели от напряжения. Вдруг стекло лопнуло и бутылка разлетелась на мелкие осколки, которые посыпались прямо ему на лицо, а рука Хоббса, державшая бутылку, превратилась в красный изуродованный кулак. Он услышал крик боли, и его голова, освободившись от державших ее мертвой хваткой рук, дернулась вперед. Хоббс упал на колени рядом с ним, придерживая покалеченную руку за запястье, слезы текли по его лицу и смешивались у рта с кровью.
   Келлер лежал на боку, не в силах пошевелиться от пережитого шока.
   – Келлер! – слова было трудно разобрать, но голос принадлежал Хоббсу. – Что со мной случилось? Мое лицо! Моя рука!
   Второй пилот понял, что то, что находилось в теле медиума, наконец покинуло его, вернулось в преисподнюю, туда, откуда и пришло. Голоса уже уносились прочь, горестно погружаясь в забвение. И в тот момент, когда его собственное сознание начало меркнуть, и перед его взором медленно поплыли призрачные тени, он услышал совсем другой голос. И в последний момент перед тем, как эти тени слились в сплошное непроглядное темное облако, поглотившее свет, он узнал этот голос.
   Это был голос Кэти.

Глава 12

   Тьюсон нагнулся, внимательно разглядывая неглубокую бороздку на поверхности земли. Он провел пальцем вдоль ее затвердевших на зимнем холоде краев до того места, где она, превратившись в узкую щелку, исчезала наконец под слоем почвы. Таких отметин на поле было великое множество; некоторые из них глубокие, как будто пропаханные плугом, другие, вроде этой, маленькие и, на первый взгляд, не представляющие никакого интереса. Однако часто даже самые неприметные следы в конечном итоге могли заключать в себе важнейшую информацию: ведь при ударе самолета о землю, его обломки с большой силой были разбросаны по всему полю.
   Он засунул палец в крохотную, не больше наперстка, дырочку и нащупал там что-то твердое. Расковыряв замерзшую землю, он расчистил вокруг предмета небольшую площадку и огорченно вздохнул при виде своей находки. Он-то рассчитывал найти какую-нибудь механическую деталь, что-нибудь, что могло оказаться частью взрывного устройства, а вместо этого нашел кольцо. Украшавшие его бриллиантики были забиты грязью. Он положил кольцо в конверт из плотной бумаги и оно звякнуло, ударившись о другие не менее ценные вещицы, найденные им здесь сегодня утром – затерявшееся имущество погибших. Даже спустя столько времени члены комиссии продолжали находить подобные безделушки, хотя Тьюсон знал, что многие ценности, не пострадавшие при катастрофе, но разбросанные по довольно обширной территории, останутся утерянными навсегда. Любая найденная вещица передавалась в Объединенный Совет авиакомпаний, где сверялась со списком ценных вещей, составленным с максимально возможной точностью на основе заявлений ближайших родственников или друзей погибших.
   Тьюсон резко поднял голову, услышав, что его зовут. Через поле, на ходу призывно размахивая руками, к нему спешил один из его коллег. Поднявшись с колен, он с трудом побрел по заиндевевшим бороздам, продолжая шарить взглядом по земле в надежде заметить блеск металла, отыскать нечто такое, что могло бы ему помочь, подтвердить его предположения.
   – В чем дело? – крикнул он, подойдя чуть ближе к своему коллеге, одетому в шерстяной спортивный костюм.
   – В чем дело? Ты видел сегодняшний номер "Экспресса"? – донесся до него запыхавшийся голос. – Меня прямо из гостиницы послал за тобой Слейтер. Он хочет тебя видеть.
   – О, Боже! Чем я насолил ему на этот раз?
   – Думаю, ты скоро узнаешь, дружище. На твоем месте, я бы поторопился к нему.
   – Да что там, в этой газете? – спросил Тьюсон, чувствуя, как в его мозгу подозрение уже зажгло красный сигнал опасности.
   – Он тебе сам расскажет, если ты действительно еще ничего не знаешь, – ответил сотрудник следственной комиссии, многозначительно глядя на Тьюсона.
   Тьюсон торопливо заспешил через все поле к старому мосту, соединяющему Итон с Виндзором. Вчера он мирно завтракал со своим старым знакомым, когда их беседу неожиданно прервали донесшиеся с улицы звон разбившегося стекла и крики людей. Выбежав на улицу и увидев Дэйва Келлера, склонившегося над мертвыми телами женщины и абсолютно голого мужчины, он тут же совершенно забыл о своем сотрапезнике. Мысль, не дававшая сейчас ему покоя и вызвавшая недобрые предчувствия, была связана как раз с тем, что этот старый приятель был свободным журналистом, а обсуждали они с ним причины авиакатастрофы! Тьюсон очень хорошо знал свою слабость – когда дело касалось его собственных теорий, он всегда был чересчур эмоционален, и это выражалось в его излишней болтливости. Осмотрительность, к несчастью, никогда не была свойственна его натуре.
   Войдя в номер гостиницы и увидев выражение лица Слейтера, он понял, что его опасения были не безосновательны.
   – Я бы хотел знать, что это значит, – сердито потребовал ответа руководитель комиссии по расследованию авиакатастрофы, швырнув Тьюсону газету через свой импровизированный рабочий стол.
   Тьюсон с трудом сглотнул слюну и поднял газету дрожащими от волнения руками. В желудке сразу же образовался тугой узел, который затягивался все туже и туже, вызывая ощущение почти физической боли, по мере того как он читал набранный жирным шрифтом заголовок: "СЧИТАЕТСЯ, ЧТО ПРИЧИНОЙ ИТОНСКОЙ АВИАКАТАСТРОФЫ БЫЛА БОМБА". Внутри немного отпустило, когда до него дошел смысл написанного: это была его версия и ничья больше. Информация, на основе которой была написана статья, а зто явствовало из первых же строк, могла быть получена от кого-то из членов следственной комиссии. И хотя источник информации не раскрывался, каждому в отделе было ясно, кто им мог быть. Он лишь мельком отметил размещенную рядом небольшую заметку о загадочной смерти супружеской пары из Итона, выпавшей из окна. У его друга, свободного журналиста, был явно удачный в финансовом отношении день.
   – Итак? – Ледяной тон со всей определенностью предполагал незамедлительное получение объяснений.
   – Я... э-э-э... – Тьюсон не мог оторвать взгляда от заголовка.
   – Это вы допустили утечку информации, не так ли?
   Он покорно кивнул головой, увидя под статьей подпись своего старого приятеля. Теперь все сомнения отпали.
   – Я ему не рассказывал и половины того, что здесь написано, – слабо отбивался он, одновременно быстро пробегая глазами статью. – Большая часть – чисто журналистские домыслы.
   – Неужели? А с каких это пор газете нужны достоверные факты для того, чтобы напечатать статью? – Слейтер тяжело навалился на стол. – Я уже и раньше предупреждал вас, Тьюсон, о том, что вы открываете рот там, где не нужно, и не тогда, когда нужно. Из-за этой статьи мы получим взбучку от Министерства и от авиакомпании! Я знаю, в прошлом вы не раз оказывались правы с этими вашими скороспелыми теориями, но вы никогда раньше не заходили так далеко, чтобы безрассудно делать их достоянием прессы, не располагая достаточно убедительными аргументами! Это недопустимо.
   – Но я же сказал ему, что это только гипотеза – что у нее нет еще доказательств!
   Слейтер был уже на ногах, опираясь о стол побелевшими от напряжения костяшками пальцев, он загрохотал:
   – У вас вообще не было никакого права говорить с ним на эту тему! В этой организации мы обязаны соблюдать требования секретности. Вы прекрасно знаете об этом! И, черт возьми, что дает вам основание считать, что вы уж настолько правы?
   – Все, что мы узнали на данный момент, лишь подтверждает мою гипотезу взрыва! Получение доказательств – это только вопрос времени!
   – А вам никогда не приходило в голову, что у меня могут быть свои идеи на этот счет? – Слейтер через стол в упор смотрел на Тьюсона. – Идеи, гораздо более обоснованные, чем ваши сенсационные умозаключения!
   Тьюсон лишь озадаченно воззрился на своего начальника.
   – Вы никогда не говорили мне ни о чем подобном, – сказал он.
   – Некоторые из нас, прежде чем высказывать свои предположения и заявлять о них всему миру, сначала собирают факты, а затем ищут им доказательства! – Слейтер делал видимые усилия, чтобы успокоиться, затем резко опустился на стул, жестом предложив Тьюсону сделать то же самое.
   Когда незадачливый обладатель очков уселся на стул, стоящий напротив стола, Слейтер, стараясь сдерживать рвущийся наружу гнев, заговорил тихим, ровным голосом:
   – В определенной степени я разделяю ваше предположение о возможном наличии бомбы на борту самолета, поскольку многие обстоятельства указывают на это. Но они также указывают и на возможность другой причины аварии.
   Тьюсон неохотно слушал его рассуждения.
   – В марте 1974 года, – продолжал Слейтер, – в окрестностях Парижа разбился самолет Ди Си 10 турецкой авиакомпании. Факты, собранные Американским федеральным управлением авиации в ходе расследования причин аварии, очень напоминали те, которыми мы располагаем на сегодняшний день. Я помню, что тогда тоже шли разговоры о том, что в самолет, возможно, была подложена бомба. Однако, позже в конечном итоге было доказано, что в действительности вследствие дефекта в конструкции самолета во время полета оторвалась задняя дверь грузового отсека, в результате чего произошла взрывная разгерметизация. Пол пассажирского салона разрушился, и пассажиров, так и пристегнутых к сидениям, просто высосало наружу. Кабели управления, проложенные под полом от кабины пилота до самого хвоста, были разорваны, и именно это явилось причиной того, что самолет полностью потерял управление и рухнул вниз. – Он предостерегающе поднял руку, пресекая любые возражения, готовые сорваться с губ молодого следователя. – Подумайте об этом, Тьюсон. Синие и желтые отметины вдоль крыла были сделаны дверью самолета, окрашенной в цвета компании, а внезапная потеря связи – следствие того, что кабели управления были разорваны, что, в свою очередь, вероятно, привело к отказу других электрических цепей. Я признаю, все наводит на мысль о взрыве, но взрыв, произошедший в результате разгерметизации, это НЕ ПРЕДНАМЕРЕННЫЙ ВЗРЫВ!
   Тьюсон продолжал хранить молчание, в его голове мысли проносились одна за другой. Да, это вполне могло быть и так! Все даже выглядело скорее именно так. Но какое-то шестое чувство говорило ему обратное.
   – Кроме того, Тьюсон, я не отбрасываю вашу гипотезу, – веско продолжал Слейтер, – и очень скоро мы узнаем правильный ответ. Но существует одно существенное обстоятельство, дискредитирующее вашу гипотезу, а именно: в настоящее время при наличии на авиалиниях всех этих контрольных устройств практически невозможно пронести бомбу на борт самолета! Как вам известно, абсолютно все крупные авиалинии до недавнего времени страдали от воздушного пиратства и подвергались угрозе взрыва бомбы на борту вплоть до 1975 года, когда они, наконец, объединились в борьбе с этим злом, результатом чего явилось совместное создание очень сложного технического оборудования, позволившего практически полностью исключить подобные случаи. И у вас хватило наглости заявить, что все их усилия были напрасны! – Слейтер повысил голос, он едва сдерживал вновь закипающий в нем гнев. – У нас репутация серьезной организации, и мы не позволим подставить ее под удары критики, готовой разразиться из-за вашего безответственно проявленного самомнения!
   Он долго и строго смотрел в покрывающееся краской смущения лицо Тьюсона.
   – С сегодняшнего дня и до конца данного расследования вы освобождаетесь от своих обязанностей. Возможно, вскоре мы найдем возможность использовать вас при расследовании какого-либо другого случая. Если это произойдет, я сообщу вам.
   Теперь уже взорвался Тьюсон. Вскочив на ноги, он агрессивно перегнулся через стол.
   – Вы еще не доказали, что я не прав!
   – А вы не доказали, что правы! – возразил Слейтер, глядя прямо в пылающие яростью глаза молодого человека. – К тому же это не подлежит обсуждению. Не имеет значения, кто прав, а кто нет. Речь идет о разглашении вами государственной тайны и о вашей ответственности перед комиссией! А теперь соберите свои вещи и исчезните, пока вас снова не позовут.
   Тьюсон круто повернулся на каблуках и устремился в соседнюю комнату, где держал кое-какие личные вещи, а вслед ему неслись гневные слова Слейтера:
   – А если вы захотите подать в отставку, это ваше личное дело!
   Захлопнув за собой дверь, Тьюсон на мгновение прислонился к ней спиной, стараясь успокоиться.
   – Ублюдок! – сказал он вслух, сердито сорвав очки и яростно протирая их концом своего галстука. Он прошел к центру комнаты, по пути пнув ногой маленький кофейный столик. – Я докажу, что я прав, – сказал он сам себе. – Я еще покажу этому безмозглому старому кретину! Посмотрим, как он будет выглядеть, когда выяснится, как все произошло на самом деле, и что человек, предположения которого так блистательно подтвердились, был отстранен им от дела!
   Сложив свои нехитрые пожитки в основательно поношенный портфель, он вышел из комнаты через дверь, ведущую прямо в холл гостиницы. Спустившись по лестнице, прошел в бар, швырнул портфель под стойку и заказал большую порцию виски.
   Виски обжег горло, и он потянулся за содовой, свирепо глянув на ухмыляющегося бармена в белом пиджаке. Пододвинув к себе высокий стул, он уселся за стойку, решительно и вызывающе взгромоздив на нее локти и выжидая, когда бармен ухмыльнется опять. Бармен взял чистый стакан и принялся тщательно его протирать, повернувшись спиной к Тьюсону. Постепенно остывая, Тьюсон потихоньку потягивал виски, и хотя его дыхание все еще было прерывистым и учащенным, успокаивающее действие алкоголя уже давало о себе знать. Его мысли по-прежнему проносились беспорядочно и хаотично, но постепенно возмущение незаслуженной обидой стало утихать, и он начал размышлять более конструктивно.
   Если бы только ему удалось выяснить, каким образом бомба попала на борт самолета. Это был ключевой момент его теории: дело в том, что в наше время сделать это чертовски трудно. Наземная служба? Нет, по завершению работ по техническому обслуживанию и уборке самолет всегда проверялся. Багаж? Невозможно, весь багаж сначала просвечивался. Сам экипаж? Да, этим путем она могла туда попасть. Но зачем кому-то из экипажа могло понадобиться приносить с собой бомбу только для того, чтобы взорваться вместе со всеми? Медицинский контроль был очень жестким и не допускал ни малейшей возможности, чтобы человек с неуравновешенной психикой продолжал летать, к тому же даже экипаж время от времени проходил досмотр багажа. Тогда кто, черт побери?..
   И вдруг он понял!
   Сначала это была только смутная догадка, но она вызревала в его голове, пока не сложилась в целостную картину. Да, это было возможно! Это могло быть сделано именно так! Он возбужденно вскочил со стула. Может, подняться наверх и рассказать Слейтеру? Нет уж, хрен с ним! Сначала доказать – это единственный правильный путь. Он, может, и ошибается... одно с другим. Он задумчиво молчал, проигрывая в голове возможные варианты. Был один человек, который мог бы рассказать больше, чем ему было известно.
   С удовлетворенной улыбкой Тьюсон вышел из бара и, пройдя через вертящиеся двери, покинул отель, забыв на полу у стойки свой портфель.

Глава 13

   Люди в городе нервничали. Они собирались небольшими группками, возбужденно перешептывались и расходились еще более напуганными, чем прежде. Только в пивнушках и кафе, после рюмки-другой, помогавших подавить растущую тревогу, их голоса начинали звучать немного громче, чем обычно. Женщины, встречаясь в магазинах и на Хай Стрит, заражали друг друга собственными страхами; мужчины же обсуждали происходящие странные события за рабочими столами или у станков, и хотя многие скептически относились к предположениям о том, что в город вселилось зло, всех озадачивала последовательность происшедших событий. Вчера был сбит поездом подросток из Колледжа, причем его голова и ноги были полностью отрезаны от туловища. В тот же день на Хай Стрит из окна выпала супружеская пара; обнаженное тело мужчины было совершенно изможденным, как будто он очень долго болел. Эта пара, муж и жена, вели достаточно уединенный образ жизни, но женщина была из местных старожилов и уже много лет держала антикварный магазинчик. Они всегда казались такой приятной, если не сказать консервативной, парой, их отношения были спокойными и благопристойными. Умереть таким эксцентричным образом, с их стороны это было по крайней мере странно.
   Затем преподобный Биддлстоун, которого нашли без сознания на полу в его же церкви, и которого до сих пор держат под действием сильного успокоительного. И еще девушка, обнаруженная в автомобиле на дальнем конце поля. Она все еще не в состоянии рассказать, что же с ней там приключилось. Полиции удалось найти и допросить ее дружка, и он рассказал, что в окне их машины вдруг неожиданно появилось какое-то лицо, а сама машина каким-то непостижимым образом поднялась над землей. Он в страхе убежал, а девушка отказалась последовать за ним. Естественно, полиция задержала его для дачи дальнейших показаний. На следующее утро на берегу реки нашли мертвого мужчину. Говорят, что у него случился сердечный приступ, но, как утверждает молва, застывшее на его лице выражение ужаса свидетельствует о том, что причиной приступа был страх. Он в буквальном смысле слова умер от страха.
   Констебль Уикхэм ощущал это нарастающее беспокойство и сам разделял его. Оно не покидало его вот уже несколько дней: это было чувство растущей напряженности, которая вот-вот достигнет своего предела. В воздухе ощущалось какое-то предгрозовое затишье, готовое взорваться в любой момент, и он понимал, что когда это произойдет, последствия будут ужасны. Охрана поля явилась для него малоприятным заданием: его подавляли зловещая тишина этого места и царивший здесь необъяснимый холод – не тот обычный зимний холод, а какой-то гораздо более глубокий, нагоняющий страх и вызывающий мрачные фантазии. Глядя через поле на искореженные груды обломков и на этот отливающий серебром корпус самолета, ставший огненной гробницей для своих пассажиров, он как будто наяву слышал отчаянные крики метавшихся в панике людей, объятых ужасом неминуемой смерти. Перед его мысленным взором стояли сотни этих испуганных лиц; он слышал их плач, мольбу о помощи, молитвы. Он слышал голоса и стоны умирающих. Чувствовал их боль. Страдал вместе с ними.
   Даже животные не подходили близко к этому полю. Собаки останавливались на самом его краю, тела их цепенели от страха, глаза делались большими и жалобными, шерсть вставала дыбом, шеи напрягались. Наездникам, имевшим обыкновение прогуливаться верхом вдоль огибающих поля тропинок, приходилось прилагать немалые усилия, чтобы удержать своих охваченных паникой и не слушающихся узды лошадей.
   Поле стало последним прибежищем для погибших, и констебль Уикхэм чувствовал, знал, что смерть еще не покинула этих мест.

* * *

   Старик теперь редко покидал свой дом. С той самой ночи, когда произошла катастрофа и он стал свидетелем всех этих ужасов, какая-то часть его как будто надломилась, и слабость овладела его дряхлеющим телом. Врач сказал ему, что это последствия пережитого им шока и напряжения, связанного с его безумным кроссом к месту падения аэробуса. Этим бегом он надорвал свои силы, а вид кровавой трагедии вызвал у него сначала шок, а затем и психическую депрессию. Со временем угнетенное состояние пройдет, и силы вернутся к нему, но для того, чтобы преодолеть свою меланхолию, ему потребуется собрать всю свою силу воли.
   Как ни странно, он почти ничего не помнил о той ночи. Помнил, как сидел на мосту и глядел в небо, как услышал затем низкий и сильный гул самолета и увидел короткую вспышку в тот момент, когда самолет раскололся. А после этого в памяти сохранились лишь смутные картины пожара, разбросанных повсюду останков человеческих тел и груд искореженного металла. С тех пор он часто видел один и тот же кошмар: из полыхающего пламени к нему направляется темная фигура, она становится все больше и больше и, наконец, останавливается рядом с ним. Она протягивает к нему руку и он видит, что вся плоть на ней сгорела, а к нему тянутся лишь обгоревшие до костей пальцы. В том своем сне он смотрит в лицо этой темной фигуры и видит перед собой два больших, глядящих на него в упор глаза, вставленных в пластмассовую голову куклы, розовые губки которой кривятся в злой, издевательской ухмылке. И тут он, весь в поту, просыпается, все еще видя перед собой таращащиеся на него из темноты спальни эти ужасные безжизненные глаза.
   А иногда, в самый момент пробуждения, ему кажется, что он слышит шепот.
   Теперь он выходит из своего крохотного домишки на Итон Сквэр лишь два или три раза в неделю, и то только в дневное время, и только по необходимости, чтобы купить еду. Ему кажется, что его там кто-то поджидает; мысль о том, чтобы выйти из дома, когда стемнеет, приводит его в ужас, хотя ему очень не хватает его ночных прогулок к старому мосту. Ему сказали, что на месте катастрофы он потерял сознание, и его нашел и отнес подальше от пожарища второй пилот с того Боинга, единственный, кто уцелел. Ему не пришлось встретиться с молодым человеком, чтобы поблагодарить его, но, по какой-то необъяснимой причине, он вызывал у него огромное сочувствие. Разве можно считать, что тебе повезло, когда более трехсот человек погибли? Легко ли жить на свете с таким грузом?
   Старик вздохнул, отчаявшись найти ответ на этот вопрос; его мог знать только сам второй пилот. Он наклонился и пошевелил кочергой пылающие угли, затем откинулся на спинку кресла с деревянными подлокотниками – глаза полузакрыты, руки нервно сложены на коленях. Была лишь середина дня, но при мысли о наступающей ночи его сердце учащенно забилось.

* * *

   Мальчики в Колледже были напуганы, однако атмосфера страха восхищала их, и они изо всех сил старались еще усилить ее, рассказывая фантастические истории одна страшнее другой. Они были в восторге от авиакатастрофы, этого самого захватывающего события, которое когда-либо происходило в истории Итона. Младших учеников практически оставила равнодушной ужасная смерть такого количества людей, их взбудоражила та широкая известность, которую приобрел город в результате этого происшествия. В ночь катастрофы они высыпали из своих домов одетые в странные наряды, состоящие из пижам и черных фрачных курточек; воспитателям так и не удалось удержать их стремительного побега на место катастрофы. Раскрыв рты, они смотрели на горящие обломки, красные отблески пламени отражались на их испуганных детских лицах, широко раскрытые от возбуждения глаза сияли. И только безудержный гнев директора и угрозы воспитателей заставили их вернуться в свои кровати, откуда те, кто мог, продолжали и дальше наблюдать за ходом событий из своих окон, в то время как остальные, возбужденные происшедшей трагедией, продолжали обсуждать ее до самого рассвета.
   Директор с несколькими воспитателями и старшеклассниками вернулись на место катастрофы на случай, если вдруг понадобится их помощь, но полиция вежливо, но твердо попросила их вернуться обратно в Колледж и не мешать бригадам скорой помощи выполнять их нелегкую работу по сбору мертвых тел и поиску оторванных конечностей.