Страница:
Лютня умолкла. Послышались тихие голоса. В покои вошел Айдахо. Монео посмотрел на вошедшего. Причуда освещения превратила лицо Айдахо в гримасничающую маску с глубоко запавшими глазами. Он без приглашения уселся напротив Монео, и эти световые фокусы кончились. «Всего лишь еще один Данкан.» Он переоделся в простой черный мундир без знаков отличия.
— Я все это время задаю себе один и тот же определенный вопрос, — сказал Айдахо. — Я рад, что ты меня вызвал. Я хотел бы задать этот вопрос тебе. Что было такое, Монео, чего
НЕ УСВОИЛмой предшественник?
Монео резко выпрямился, остолбенев от изумления. До чего же не Данкановский вопрос! Не смухлевал ли все-таки Тлейлакс, не создал ли этот экземпляр как-нибудь по-особому, отличающимся от других.
— Что навело тебя на этот вопрос? — спросил Монео.
— То, что я мыслил категориями Свободного?
— Ты не был Свободным.
— Ближе к этому, чем ты думаешь. Наиб Стилгар сказал однажды, что я, вероятно, был рожден Свободным, но не знал этого, пока не прибыл на Дюну.
— И как работает твое мышление Свободного?
— Ты помнишь присказку: никогда не води компании с тем, вместе с кем ты не хотел бы умереть.
Монео положил руки на стол ладонями вниз. На лице Айдахо проступила волчья улыбка.
— Тогда, что же ты здесь делаешь? — спросил Монео.
— Я подозреваю, что ты, Монео, — хорошая компания. И задаюсь вопросом, с чего бы Лито выбирать тебя своим ближайшим компаньоном?
— Я прошел его испытание.
— Такое, что и твоя дочь?
«Итак, он услышал, что они вернулись», — это означило, что кто-то из Рыбословш докладывают ему обо всем происходящем… если только Бог-Император не вызывал этого Данкана… «Нет, до меня бы это дошло».
— Испытание всякий раз другое, — сказал Монео. — Мне пришлось блуждать в одиночестве по пещерному лабиринту, не имея при себе ничего, кроме мешка с провизией и склянки с эссенцией спайса.
— И что же ты выбрал?
— Что? О… если ты пройдешь испытание, то узнаешь.
— Это — тот Лито, которого я не знаю, — продолжил Айдахо.
— Разве я тебе этого не говорил?
— Это — тот Лито, которого ты не знаешь, — сказал Айдахо.
— Потому что он самый одинокий из всех, кого когда-либо видело наше мироздание, — сказал Монео.
— Не играй на моих чувствах, пытаясь расшевелить во мне сострадание, — сказал Айдахо.
— Игра на чувствах, да. Это очень хорошо, — кивнул Монео. Чувства Бога-Императора — как река: плавная, когда ничто ей не препятствует, но бешеная, бурливая и пенистая при малейшем намеке на затор — не следует ему препятствовать.
Айдахо оглядел ярко освещенную комнату, посмотрел наружу во тьму, и подумал об укрощенном течении реки
АЙДАХО, текущей где-то там за окнами. Опять обратив взгляд на Монео, он спросил:
— Что ты знаешь о реках?
— В моей юности, я путешествовал по поручениям Лито. Я даже доверял свою жизнь плавучей скорлупке суденышка, плыл на нем сперва по реке, а затем по морю, где ни с одной стороны не видно берега, когда его пересекаешь.
Произнося это, Монео подумал, что зацепил ненароком ключик к глубокой правде Владыки Лито. Эта мысль погрузила Монео в тягучие воспоминания о той далекой планете, на которой он пересекал море от одного берега до другого. Тогда, в первый вечер их плавания, обрушился шторм и где-то в глубине корабля слышалось постоянное раздражающее тук-тук-тук работающих двигателей. Он стоял на палубе вместе с капитаном. Его ум был сосредоточен на стуке двигателя, уходящем и возвращающемся, вместе с закипающим горами зелено-черной воды, снова и снова падающей и встающей вокруг, ухающего вниз, в провал волн корабля. Каждый раз сокрушающий удар кулака. Безумное движение, тряска, от которой мутило… вверх… вверх-вниз! Его легкие ныли от подавленного страха. Резкие перепады корабля — и море, старающееся их потопить — дикие взрывные накаты водных масс, час за часом, белые волдыри воды, растекающейся по палубе, затем одно море, другое море и следующее, и другое…
Вот где был ключик к пониманию Бога-Императора.
«Он одновременно и шторм, и корабль.»
Монео сосредоточил взгляд на Айдахо, сидящем напротив него под холодным искусственным светом. В нем ничто и не дрогнет но сколько же в нем жажды.
— Итак, ты не поможешь мне узнать, чего же не постигли другие Данканы Айдахо, — сказал Айдахо.
— Почему же, помогу.
— Так что же я раз за разом оказывался не способным усвоить? — Умение доверять.
Айдахо оттолкнулся от стола и бросил на Монео обжигающий взгляд. Когда Айдахо заговорил, голос его был грубым и скрежещущим:
— Я бы сказал, что доверял слишком много.
Монео был невозмутим.
— Но как именно ты доверял?
— Что ты имеешь в виду?
Монео положил руки на колени.
— Ты выбираешь друзей-мужчин за их способность сражаться и умирать за правое дело — как ты это правое дело понимаешь. Женщин выбираешь таких, которые удовлетворяют твой мужской взгляд на самого себя. Ты не делаешь никакой поправки на различия, способные происходить из доброй воли.
В дверях послышалось движение. Монео поднял взгляд как раз в то время, когда входила Сиона. Она остановилась, одна рука была на бедре.
— Ну что, отец? Опять взялся за свои прежние фокусы, как я погляжу.
Айдахо рывком обернулся, чтобы поглядеть на говорившую.
Монео внимательно разглядывал дочь, ища признаки перемены. Она искупалась и переоделась в свежий черный с золотом мундир Рыбословш, но ее лицо и руки все еще хранили свидетельства ее тяжкого испытания в пустыне. Она потеряла в весе, скулы торчали. Мазь мало помогла трещинам на ее губах. На ее руках отчетливо проступали жилы. Глаза казались старческими, а выражение в них такое, какое бывает у человека, испившего свою горькую чашу до дна.
— Я слушала вас двоих, — сказала она. Она сняла руку с бедра и чуть продвинулась в комнату. — Как ты смеешь говорить о доброй воле, отец?
Айдахо, сразу заметивший ее мундир, задумчиво поджал губы.
В ОФИЦЕРСКОМ ЧИНЕ?Сиона?
— Я понимаю твою горечь, — сказал Монео. — В свое время я испытал сходные чувства.
— Неужели?
Она подошла поближе, остановилась прямо возле Айдахо, продолжавшего задумчиво ее разглядывать.
— Меня переполняет радость, что я вижу тебя живой, — сказал Монео.
— До чего же тебе приятно видеть меня благополучно пристроенной на службу к Богу-Императору, — сказала она. — Ты так долго ждал, чтобы увидеть свое дитя в этой роли! Смотри, как многого я добилась, — она медленно повернулась, демонстрируя свой мундир. — Офицерша. В моем подчинении отряд всего из одного человека, но все равно я уже командир.
Монео заставил себя говорить холодно и профессионально.
— Садись.
— Предпочитаю постоять, — она поглядела на лицо Айдахо. — А, Данкан Айдахо, предназначенный мне самец. Не находишь это интересным, Данкан? По словам Владыки Лито, я стану в свое время
ВПОЛНЕ ПОДХОДЯЩЕЙдля принятия команды над всей организацией Рыбословш. До сих пор у меня в подчинении только одна. Ты знаешь женщину по имени Найла, Данкан?
Айдахо кивнул.
— Да, неужели? А мне думается, возможно и я ее
НЕ ЗНАЮ, — Сиона поглядела на Монео. — Знаю ли я ее, отец?
Монео пожал плечами.
— Но ты говоришь о доверии, отец, — сказала Сиона. — Что создает могущественного министра — доверие?
Айдахо повернулся, чтобы поглядеть, какой эффект произведут эти слова на мажордома. По лицу Монео было видно, что он с трудом справляется со вспыхнувшими в нем чувствами.
«Гнев? Нет… Что-то другое.»
— Я доверяю Богу-Императору, — ответил Монео. — И в надежде, что это вас обоих сколько-то вразумит, я должен сейчас передать вам его пожелание.
— Его
ПОЖЕЛАНИЕ, — язвительно откликнулась Сиона. — Ты слышишь, Данкан? Приказания Бога-Императора теперь называются пожеланиями.
— Говори то, что должен сказать, — сказал Айдахо. — Я понимаю: выбора у нас практически нет, что он там ни желает.
— У тебя всегда есть выбор, — сказал Монео.
— Не слушай его, — сказала Сиона. — Он известный трюкач. Они ожидают, что мы падем в объятия друг друга и от нас произойдут такие же, как мой отец. Твой потомок — мой отец!
Монео побледнел. Уцепившись обоими руками за край стола, он наклонился вперед.
— Вы оба дураки! Но я стараюсь вас спасти. Несмотря на вас самих, я постараюсь вас спасти.
Айдахо увидел, что у Монео дрожат щеки, увидел напряженность его взгляда, и это его странно тронуло.
— Я не его племенной жеребец, но я тебя выслушаю.
— Как всегда ошибка, — сказала Сиона.
— Тише, женщина, — проговорил Айдахо.
Она поглядела поверх головы Айдахо.
— Не обращайся ко мне так, или я закручу твою шею между твоих лодыжек!
Айдахо жестко напрягся и начал поворачиваться.
Монео скорчил гримасу и махнул рукой Айдахо, чтобы тот оставался сидеть.
— Предупреждаю тебя, Данкан, — она даже и не на такое способна. Даже я ей не ровня, а ты ведь помнишь, что было, когда ты пытался напасть на меня?
Айдахо сделал быстрый глубокий вдох, медленно выдохнул, затем проговорил:
— Говори то, что должен сказать.
Сиона примостилась на краю стола Монео и поглядела на них обоих.
— Вот так намного лучше, — произнесла она. — Дозволь ему высказать то, что он должен, но не слушайся его.
Айдахо плотно сжал губы.
Монео разжал пальцы, стискивавшие край стола, откинулся назад и перевел взгляд с Айдахо на Сиону.
— Я почти завершил приготовления к свадьбе Бога-Императора и Хви Нори. Я хочу, чтобы во время этих торжеств вы оба находились где-нибудь подальше.
Сиона бросила на Монео вопрошающий взгляд.
— Твоя идея или его?
— Моя! — Монео твердо выдержал взгляд дочери. — У вас что, нет чувства чести и долга? Неужели вас ничему не научило пребывание с ним?
— О, я поняла некогда постигнутое тобой, отец. И я дала слово, которое буду держать.
— Значит, ты будешь командовать Рыбословшами?
— Когда он
ДОВЕРИТих под мою команду. Ты ведь знаешь, отец, что он намного хитроумнее тебя.
— Куда ты нас отошлешь? — спросил Айдахо.
— При условии, что мы согласны уехать, — усомнилась Сиона.
— Есть небольшая деревушка музейных Свободных на краю Сарьера, — отвечал Монео. — Она называется Туоно. Деревушка довольно приятная, находится в тени Стены, прямо под Стеной протекает река, там есть колодец, и тамошняя еда хороша.
«Туоно?» — удивился Айдахо. Название звучало знакомо.
— На пути к сьетчу Табр было хранилище воды — Туоно, — вспомнил он.
— А ночи длинные и нет никаких развлечений, — подсказала Сиона.
Айдахо метнул на нее острый взгляд. Она ответила ему таким же взглядом.
— Он хочет, чтобы мы спарились, и Червь был удовлетворен, — продолжила она. — Он хочет детей в моем животе, новые жизни, чтобы их корежить и уродовать. Я скорей увижу его мертвым, чем преподнесу ему их!
Айдахо в растерянности опять поглядел на Монео.
— А если мы откажемся туда ехать?
— Думаю, вы поедете, — сказал Монео.
Губы Сионы дрогнули.
— Данкан, ты когда-нибудь видел одну из этих маленьких деревушек в пустыне? Никаких удобств, никаких…
— Я видел деревню Табор, — сказал Айдахо.
— Уверена, Табор — по сравнению с Туоно метрополис. Наш Бог-Император не станет справлять свадьбу в кучке глинобитных лачуг! О, нет. Туоно окажется сборищем глинобитных лачуг без всяких удобств, как можно ближе к подлинной жизни Свободных.
Айдахо, устремив на Монео внимательный взгляд, проговорил:
— Свободные не жили в глинобитных хижинах.
— Кого заботит, где они отправляют свои ритуальные игры? презрительно фыркнула Сиона.
Не отрывая взгляда от Монео, Айдахо сказал:
— У настоящих Свободных был только один культ — культ личной честности. Я больше беспокоюсь о честности, чем об удобствах.
— Не рассчитывай на получение удобств от меня! — огрызнулась Сиона.
— Я ни в чем на тебя не рассчитываю, — возразил Айдахо. — Когда нам следует отправляться в эту Туоно, Монео?
— Ты едешь туда? — спросила она.
— Я склонен принять доброту твоего отца.
— Доброту! — она перевела взгляд с Айдахо на Монео.
— Вам следует отбыть немедленно, — сказал Монео. — Я уже назначил подразделение Рыбословш, под командованием Найлы, чтобы доставить вас в Туоно и заботиться о вас.
— Найла? — спросила Сиона. — В самом деле? Она будет там вместе с нами?
— Вплоть до дня свадьбы.
Сиона медленно кивнула.
— Тогда мы согласны.
— Соглашайся за себя! — пробурчал Айдахо.
Сиона улыбнулась.
— Извини. Могу ли я официально просить великого Данкана Айдахо присоединиться ко мне в этом примитивном гарнизоне, где он будет держать свои руки подальше от моей особы?
Айдахо поглядел на нее, насупив брови.
— Пусть тебя не трогает, куда я там дену свои руки, — он поглядел на Монео. — Ты действительно добр, Монео? Ты отсылаешь, движимый добротой?
— Это вопрос доверия, — сказала Сиона. — Кому он доверяет?
— Заставят ли меня ехать вместе с твоей дочерью? настаивал Айдахо.
Сиона встала.
— Либо мы согласимся сами, либо нас свяжут и доставят туда самым неудобным для нас способом. Это у него на лице написано.
— Так что, на самом деле, у меня нет выбора, — проговорил Айдахо.
— У тебя есть такой же выбор, как у всякого другого, — заметила Сиона. — Умереть либо сейчас, либо потом.
Айдахо не отрывал взгляда от Монео.
— Каковы твои действительные намерения, Монео? Неужели ты не удовлетворишь моего любопытства?
— Любопытство сохраняло жизнь многим людям, когда все прочее уже не годилось, — сказал Монео. — Я стараюсь помочь тебе, Данкан. Я никогда прежде не делал такого.
— Ты услал их в Туоно, не посоветовавшись со мной? До чего же ты меня удивляешь, Монео! Впервые за очень долгое время ты повел себя настолько независимо.
Монео стоял в сумрачном центре подземелья приблизительно в десяти шагах от Лито, склонив голову, применяя все известные ему способы унять дрожь, понимая при этом, что все его внутренние усилия Бог-Император способен разглядеть как ладони, прочесть Монео, как открытую книгу. Уже почти полночь. Лито заставлял своего мажордома ждать и ждать.
— Я очень надеюсь, что не оскорбил моего Владыку, — сказал Монео.
— Ты повеселил меня, но я не поощряю тебя за это. В последнее время я не могу отделить забавное от печального.
— Прости меня, Владыка, — прошептал Монео.
— Что есть то прощение, о котором ты просишь? Всегда ли есть необходимость подвергать себя суду? Разве не может твой мир просто
СУЩЕСТВОВАТЬ?
Монео поднял взгляд на это устрашающее лицо внутри рясы чужеродной плоти. «Он одновременно и корабль, и буря. Закат существует в самом себе.» Монео ощутил себя на самой грани ужасающих откровений. Глаза Бога-Императора проникали в него, вонзаясь и обжигая.
— Владыка, чего Ты от меня добиваешься?
— Твоей веры в самого себя.
С ощущением, будто у него вот-вот что-то разорвется внутри, Монео произнес:
— Значит, тот факт, что я не посоветовался с тобой до…
— Наконец-то до тебя дошло, Монео. Когда к власти стремятся ничтожные души, они сперва разрушают ту веру в самих себя, которая имеется у других.
Для Монео эти слова прозвучали уничтожающе. Он уловил в них и обвинение и признание вины. Он ощутил, как ускользает из его рук то устрашающее, но бесконечно желанное, что он прочувствовал. Он попытался найти слова, чтобы вернуть это, но ничего не приходило на ум. Может, если он спросит Бога-Императора…
— Владыка, если бы Ты только мог поделиться со мной своими мыслями по поводу…
— Мои мысли, произнесенные, исчезают!
Лито грозным взором поглядел на Монео. Как же странно посажены глаза мажордома над ястребиным Атридесовским носом — лицо строгого ритма, а глаза вольного стиха. Слышит ли Монео это ритмическое биение пульса: «Молки идет! Молки идет! Молки идет!?»
Монео хотелось закричать от муки. То, что он ощущал прежде, все ушло! Он поднес обе руки ко рту.
— Твое мироздание — это песочные часы, — обвинил его Лито. — Почему ты стараешься направить песок вспять?
Монео опустил грудь и вздохнул.
— Желаешь ли ты услышать о приготовлениях к свадьбе, Владыка?
— Не надоедай мне! Где Хви?
— Рыбословши готовят ее для…
— Советовался ты с ней насчет приготовлений?
— Да, Владыка.
— Она их одобрила?
— Да, Владыка, но она обвинила меня в том, что меня больше интересует количество деятельности, чем ее качество.
— Разве это не прекрасно, Монео? Она заметила смуту среди Рыбословш?
— По-моему, да, Владыка.
— Их смущает мысль о моем браке.
— Вот почему я отослал этого Данкана прочь, Владыка.
— Ну разумеется поэтому, а Сиону — с ним, для того, чтобы…
— Владыка, я знаю, ты ее испытал, и она…
— Она ощущает Золотую Тропу также глубоко, как и ты, Монео.
— Тогда почему же я страшусь ее, Владыка?
— Потому что ты ставишь рассудок превыше всего.
— Мой рассудок не говорит мне о причинах моего страха!
Лито улыбнулся. Словно в дутые кости играешь внутри бесконечного шара. Эмоции Монео — чудесный спектакль, театр только для нынешней сцены. Насколько же близко он подошел к краю, даже не заметив этого!
— Монео, почему ты настойчиво стремишься рвать кусочки от бесконечности! — спросил Лито. — Когда ты видишь полный спектр, разве тебе хочется, чтобы одного цвета была в нем больше всех остальных?
— Владыка, я Тебя не понимаю!
Лито закрыл глаза. Он слышал этот крик уже бессчетное количество раз. Лица сливались до того, что становились неразличимы. Он открыл глаза, стирая возникавшие перед его мысленным взором образы.
— Пока будет жив хоть один человек, чтобы их видеть, цвета не превратятся в одномерные трупы, даже если, Монео, умрешь сам.
— Как это понимать, Владыка?
— Непрерывность, отсутствие конца, Золотая Тропа.
— Но Ты видишь то, чего не видим мы, Владыка!
— Потому что ты отказываешься!
Монео поник подбородком на грудь.
— Владыка, я знаю, в своем развитии Ты выше всех нас. Вот почему мы Тебе поклоняемся и…
— Черт тебя побери, Монео!
Монео рывком вскинул голову и в ужасе воззрился на Лито.
— Цивилизации рушатся, когда их силы превосходят их религии! — сказал Лито. — Почему ты этого не видишь? Хви это видит.
— Она икшианка, Владыка. Может быть, она…
— Она Рыбословша! Она была ей от рождения. Она рождена, чтобы служить мне. Нет! — Монео попробовал заговорить и Лито поднял одну из своих крохотных ручонок. — Рыбословши встревожены, потому что я называл их моими невестами, а теперь они видят чужую, непрошедшую Сиайнок, но все же лучше их самих.
— Как это может быть, когда твои Рыбо…
— Что это ты говоришь? Каждый из нас является в этот мир, уже зная, кто он таков и что ему предназначено делать.
Монео открыл рот — и закрыл его, ничего не произнеся.
— Малые дети знают, — сказал Лито. — Лишь после того, как взрослые запутают их, дети начинают прятать свое знание даже от самих себя. Монео! Раскрой самого себя!
— Владыка, я не могу! — эти слова с усилием вырвались из Монео. Он трепетал от муки. — У меня нет Твоих сил, Твоего всеведения…
— Достаточно!
Монео умолк. Его всего трясло.
Лито заговорил с ним успокаивающе.
— Все в порядке, Монео. Я попросил от тебя слишком много, и теперь мне понятно твое утомление.
Дрожь Монео понемногу унялась. Он задышал глубокими жадными вдохами.
Лито сказал:
— В нашем свадебном обряде Свободных нужно кое-что изменить.
Мы воспользуемся не водяными кольцами моей сестры Ганимы, а водяными кольцами моей матери.
— Кольца госпожи Чани, Владыка? Но где ее кольца?
Лито перекрутился своей тушей на тележке и указал на пересечение двух пещерообразных ответвлений слева от себя, где тусклым светом были освещены самые первые погребальные ниши Атридесов на Арракисе.
— В ее гробнице, в первой нише. Ты извлечешь эти кольца, Монео, и принесешь их на церемонию.
Монео поглядел через сумрачное расстояние подземелья.
— Владыка… не будет ли святотатством…
— Ты забываешь Монео, кто во мне живет, — и дальше, голосом Чани. — С моими водяными кольцами я могу делать что хочу!
Монео оробел.
— Да, Владыка, я доставлю их в деревню Табор, когда…
— В деревню Табор? — своим обычным голосом вопросил Лито. — Но я передумал. Моя свадьба состоится в деревне Туоно!
При первом же близком взгляде на деревню Туоно Айдахо остановился в омерзении. И
ЭТО — обиталище Свободных?
Отряд Рыбословш увез их из Твердыни на рассвете. Айдахо и Сиона забрались в большой орнитоптер, сопровождали его два сторожевых корабля поменьше. Летели они медленно, и полет занял почти три часа. Они приземлились почти в километре от деревни возле плоского круглого ангара из пластикового камня, отделенного от деревни старыми дюнами, чью форму удерживали посадки бедной травы и несколько жестких кустарников. Пока они шли на посадку, стена позади деревни, казалось, становилась все выше и выше, а деревня словно съеживалась перед такой безмерностью.
— Музейным Свободным вообще не позволено мараться внепланетными технологиями, — объяснила им Найла, когда эскорт запер топтеры в низком ангаре. Одна из Рыбословш уже рысцой припустила к Туоно, сообщить об их прибытии. На протяжении почти всего полета Сиона безмолвствовала, но ее устремленный на Найлу изучающий взгляд был полон скрытой напряженности.
Пока они шли по залитым солнцем дюнам, Айдахо пытался вообразить, будто вернулся в прежние дни. Сквозь растения виднелся песок, а в ложбинках между дюн — выжженная земля, желтая трава, похожая на колючие кустарники. Три стервятника кружили в поднебесье, широко распахнув свои крылья с косыми вырезами на кончиках — «парящий поиск», как раньше называли это Свободные. Айдахо пытался рассказать это Сионе, шедшей рядом с ним. Надо тревожиться только тогда, когда пожиратели падали идут на снижение.
— Мне рассказывали о стервятниках, — холодным голосом ответила она.
Айдахо заметил испарину над ее верхней губой. Над отрядом, плотно сомкнутым вокруг них витал отдающий спайсом запах пота.
Его воображение не справлялось с задачей спрятать все различия между нынешним и прошлым. Сомнительные стилсьюты современного производства, выданные им, были больше показными, чем для эффективного сохранения воды в теле. Ни один истинный Свободный никогда не доверил бы жизнь такому стилсьюту — даже здесь, где в воздухе пахло находящейся совсем близко водой. И Рыбословши отряда Найлы не соблюдали молчания, свойственного передвижениям Свободных — они, словно дети, без умолку болтали между собой.
Сиона тяжело вышагивала рядом с ним, угрюмо отстраненная, ее взгляд часто устремлялся на широкую мускулистую спину Найлы, размашисто шагавшую впереди всех.
«Что же связывает этих двоих?» — подивился Айдахо. Найла, казалось, предана Сионе до глубины души, ловит каждое слово Сионы, повинуется любому капризу, только Сиона молви…
Кроме того, что Найла не отступит от приказов, которые привели их сюда, в деревню Туоно. И все же, Найла склонялась перед Сионой, называла ее командующей. Что-то очень глубокое связывало этих двоих, что-то будившее в Найле благоговение и страх.
Наконец, они добрались до склона, спускающегося к деревне и к Стене за ней. При взгляде с воздуха Туоно предстала группкой прямоугольничков, отсвечивающих там, куда не доходила тень Стены. Вблизи, однако, она теперь предстала сборищем ветхих лачуг, не просто разрушающихся, но обдуманной декорацией, намеренно и целенаправленно бьющей на жалость. В глинобитные стены были вкраплены сплетенные в узоры кусочки сверкающих минералов и металла. Потрепанное зеленое знамя трепетало на металлическом шесте над самым большим строением. Порывистый ветерок доносил до ноздрей Айдахо запах мусора и невычищенных выгребных ям. Главная улица деревеньки тянулась прямо перед отрядом через песок и скудную растительность, встречая входящих рваной кромкой разбитого покрытия.
— Я все это время задаю себе один и тот же определенный вопрос, — сказал Айдахо. — Я рад, что ты меня вызвал. Я хотел бы задать этот вопрос тебе. Что было такое, Монео, чего
НЕ УСВОИЛмой предшественник?
Монео резко выпрямился, остолбенев от изумления. До чего же не Данкановский вопрос! Не смухлевал ли все-таки Тлейлакс, не создал ли этот экземпляр как-нибудь по-особому, отличающимся от других.
— Что навело тебя на этот вопрос? — спросил Монео.
— То, что я мыслил категориями Свободного?
— Ты не был Свободным.
— Ближе к этому, чем ты думаешь. Наиб Стилгар сказал однажды, что я, вероятно, был рожден Свободным, но не знал этого, пока не прибыл на Дюну.
— И как работает твое мышление Свободного?
— Ты помнишь присказку: никогда не води компании с тем, вместе с кем ты не хотел бы умереть.
Монео положил руки на стол ладонями вниз. На лице Айдахо проступила волчья улыбка.
— Тогда, что же ты здесь делаешь? — спросил Монео.
— Я подозреваю, что ты, Монео, — хорошая компания. И задаюсь вопросом, с чего бы Лито выбирать тебя своим ближайшим компаньоном?
— Я прошел его испытание.
— Такое, что и твоя дочь?
«Итак, он услышал, что они вернулись», — это означило, что кто-то из Рыбословш докладывают ему обо всем происходящем… если только Бог-Император не вызывал этого Данкана… «Нет, до меня бы это дошло».
— Испытание всякий раз другое, — сказал Монео. — Мне пришлось блуждать в одиночестве по пещерному лабиринту, не имея при себе ничего, кроме мешка с провизией и склянки с эссенцией спайса.
— И что же ты выбрал?
— Что? О… если ты пройдешь испытание, то узнаешь.
— Это — тот Лито, которого я не знаю, — продолжил Айдахо.
— Разве я тебе этого не говорил?
— Это — тот Лито, которого ты не знаешь, — сказал Айдахо.
— Потому что он самый одинокий из всех, кого когда-либо видело наше мироздание, — сказал Монео.
— Не играй на моих чувствах, пытаясь расшевелить во мне сострадание, — сказал Айдахо.
— Игра на чувствах, да. Это очень хорошо, — кивнул Монео. Чувства Бога-Императора — как река: плавная, когда ничто ей не препятствует, но бешеная, бурливая и пенистая при малейшем намеке на затор — не следует ему препятствовать.
Айдахо оглядел ярко освещенную комнату, посмотрел наружу во тьму, и подумал об укрощенном течении реки
АЙДАХО, текущей где-то там за окнами. Опять обратив взгляд на Монео, он спросил:
— Что ты знаешь о реках?
— В моей юности, я путешествовал по поручениям Лито. Я даже доверял свою жизнь плавучей скорлупке суденышка, плыл на нем сперва по реке, а затем по морю, где ни с одной стороны не видно берега, когда его пересекаешь.
Произнося это, Монео подумал, что зацепил ненароком ключик к глубокой правде Владыки Лито. Эта мысль погрузила Монео в тягучие воспоминания о той далекой планете, на которой он пересекал море от одного берега до другого. Тогда, в первый вечер их плавания, обрушился шторм и где-то в глубине корабля слышалось постоянное раздражающее тук-тук-тук работающих двигателей. Он стоял на палубе вместе с капитаном. Его ум был сосредоточен на стуке двигателя, уходящем и возвращающемся, вместе с закипающим горами зелено-черной воды, снова и снова падающей и встающей вокруг, ухающего вниз, в провал волн корабля. Каждый раз сокрушающий удар кулака. Безумное движение, тряска, от которой мутило… вверх… вверх-вниз! Его легкие ныли от подавленного страха. Резкие перепады корабля — и море, старающееся их потопить — дикие взрывные накаты водных масс, час за часом, белые волдыри воды, растекающейся по палубе, затем одно море, другое море и следующее, и другое…
Вот где был ключик к пониманию Бога-Императора.
«Он одновременно и шторм, и корабль.»
Монео сосредоточил взгляд на Айдахо, сидящем напротив него под холодным искусственным светом. В нем ничто и не дрогнет но сколько же в нем жажды.
— Итак, ты не поможешь мне узнать, чего же не постигли другие Данканы Айдахо, — сказал Айдахо.
— Почему же, помогу.
— Так что же я раз за разом оказывался не способным усвоить? — Умение доверять.
Айдахо оттолкнулся от стола и бросил на Монео обжигающий взгляд. Когда Айдахо заговорил, голос его был грубым и скрежещущим:
— Я бы сказал, что доверял слишком много.
Монео был невозмутим.
— Но как именно ты доверял?
— Что ты имеешь в виду?
Монео положил руки на колени.
— Ты выбираешь друзей-мужчин за их способность сражаться и умирать за правое дело — как ты это правое дело понимаешь. Женщин выбираешь таких, которые удовлетворяют твой мужской взгляд на самого себя. Ты не делаешь никакой поправки на различия, способные происходить из доброй воли.
В дверях послышалось движение. Монео поднял взгляд как раз в то время, когда входила Сиона. Она остановилась, одна рука была на бедре.
— Ну что, отец? Опять взялся за свои прежние фокусы, как я погляжу.
Айдахо рывком обернулся, чтобы поглядеть на говорившую.
Монео внимательно разглядывал дочь, ища признаки перемены. Она искупалась и переоделась в свежий черный с золотом мундир Рыбословш, но ее лицо и руки все еще хранили свидетельства ее тяжкого испытания в пустыне. Она потеряла в весе, скулы торчали. Мазь мало помогла трещинам на ее губах. На ее руках отчетливо проступали жилы. Глаза казались старческими, а выражение в них такое, какое бывает у человека, испившего свою горькую чашу до дна.
— Я слушала вас двоих, — сказала она. Она сняла руку с бедра и чуть продвинулась в комнату. — Как ты смеешь говорить о доброй воле, отец?
Айдахо, сразу заметивший ее мундир, задумчиво поджал губы.
В ОФИЦЕРСКОМ ЧИНЕ?Сиона?
— Я понимаю твою горечь, — сказал Монео. — В свое время я испытал сходные чувства.
— Неужели?
Она подошла поближе, остановилась прямо возле Айдахо, продолжавшего задумчиво ее разглядывать.
— Меня переполняет радость, что я вижу тебя живой, — сказал Монео.
— До чего же тебе приятно видеть меня благополучно пристроенной на службу к Богу-Императору, — сказала она. — Ты так долго ждал, чтобы увидеть свое дитя в этой роли! Смотри, как многого я добилась, — она медленно повернулась, демонстрируя свой мундир. — Офицерша. В моем подчинении отряд всего из одного человека, но все равно я уже командир.
Монео заставил себя говорить холодно и профессионально.
— Садись.
— Предпочитаю постоять, — она поглядела на лицо Айдахо. — А, Данкан Айдахо, предназначенный мне самец. Не находишь это интересным, Данкан? По словам Владыки Лито, я стану в свое время
ВПОЛНЕ ПОДХОДЯЩЕЙдля принятия команды над всей организацией Рыбословш. До сих пор у меня в подчинении только одна. Ты знаешь женщину по имени Найла, Данкан?
Айдахо кивнул.
— Да, неужели? А мне думается, возможно и я ее
НЕ ЗНАЮ, — Сиона поглядела на Монео. — Знаю ли я ее, отец?
Монео пожал плечами.
— Но ты говоришь о доверии, отец, — сказала Сиона. — Что создает могущественного министра — доверие?
Айдахо повернулся, чтобы поглядеть, какой эффект произведут эти слова на мажордома. По лицу Монео было видно, что он с трудом справляется со вспыхнувшими в нем чувствами.
«Гнев? Нет… Что-то другое.»
— Я доверяю Богу-Императору, — ответил Монео. — И в надежде, что это вас обоих сколько-то вразумит, я должен сейчас передать вам его пожелание.
— Его
ПОЖЕЛАНИЕ, — язвительно откликнулась Сиона. — Ты слышишь, Данкан? Приказания Бога-Императора теперь называются пожеланиями.
— Говори то, что должен сказать, — сказал Айдахо. — Я понимаю: выбора у нас практически нет, что он там ни желает.
— У тебя всегда есть выбор, — сказал Монео.
— Не слушай его, — сказала Сиона. — Он известный трюкач. Они ожидают, что мы падем в объятия друг друга и от нас произойдут такие же, как мой отец. Твой потомок — мой отец!
Монео побледнел. Уцепившись обоими руками за край стола, он наклонился вперед.
— Вы оба дураки! Но я стараюсь вас спасти. Несмотря на вас самих, я постараюсь вас спасти.
Айдахо увидел, что у Монео дрожат щеки, увидел напряженность его взгляда, и это его странно тронуло.
— Я не его племенной жеребец, но я тебя выслушаю.
— Как всегда ошибка, — сказала Сиона.
— Тише, женщина, — проговорил Айдахо.
Она поглядела поверх головы Айдахо.
— Не обращайся ко мне так, или я закручу твою шею между твоих лодыжек!
Айдахо жестко напрягся и начал поворачиваться.
Монео скорчил гримасу и махнул рукой Айдахо, чтобы тот оставался сидеть.
— Предупреждаю тебя, Данкан, — она даже и не на такое способна. Даже я ей не ровня, а ты ведь помнишь, что было, когда ты пытался напасть на меня?
Айдахо сделал быстрый глубокий вдох, медленно выдохнул, затем проговорил:
— Говори то, что должен сказать.
Сиона примостилась на краю стола Монео и поглядела на них обоих.
— Вот так намного лучше, — произнесла она. — Дозволь ему высказать то, что он должен, но не слушайся его.
Айдахо плотно сжал губы.
Монео разжал пальцы, стискивавшие край стола, откинулся назад и перевел взгляд с Айдахо на Сиону.
— Я почти завершил приготовления к свадьбе Бога-Императора и Хви Нори. Я хочу, чтобы во время этих торжеств вы оба находились где-нибудь подальше.
Сиона бросила на Монео вопрошающий взгляд.
— Твоя идея или его?
— Моя! — Монео твердо выдержал взгляд дочери. — У вас что, нет чувства чести и долга? Неужели вас ничему не научило пребывание с ним?
— О, я поняла некогда постигнутое тобой, отец. И я дала слово, которое буду держать.
— Значит, ты будешь командовать Рыбословшами?
— Когда он
ДОВЕРИТих под мою команду. Ты ведь знаешь, отец, что он намного хитроумнее тебя.
— Куда ты нас отошлешь? — спросил Айдахо.
— При условии, что мы согласны уехать, — усомнилась Сиона.
— Есть небольшая деревушка музейных Свободных на краю Сарьера, — отвечал Монео. — Она называется Туоно. Деревушка довольно приятная, находится в тени Стены, прямо под Стеной протекает река, там есть колодец, и тамошняя еда хороша.
«Туоно?» — удивился Айдахо. Название звучало знакомо.
— На пути к сьетчу Табр было хранилище воды — Туоно, — вспомнил он.
— А ночи длинные и нет никаких развлечений, — подсказала Сиона.
Айдахо метнул на нее острый взгляд. Она ответила ему таким же взглядом.
— Он хочет, чтобы мы спарились, и Червь был удовлетворен, — продолжила она. — Он хочет детей в моем животе, новые жизни, чтобы их корежить и уродовать. Я скорей увижу его мертвым, чем преподнесу ему их!
Айдахо в растерянности опять поглядел на Монео.
— А если мы откажемся туда ехать?
— Думаю, вы поедете, — сказал Монео.
Губы Сионы дрогнули.
— Данкан, ты когда-нибудь видел одну из этих маленьких деревушек в пустыне? Никаких удобств, никаких…
— Я видел деревню Табор, — сказал Айдахо.
— Уверена, Табор — по сравнению с Туоно метрополис. Наш Бог-Император не станет справлять свадьбу в кучке глинобитных лачуг! О, нет. Туоно окажется сборищем глинобитных лачуг без всяких удобств, как можно ближе к подлинной жизни Свободных.
Айдахо, устремив на Монео внимательный взгляд, проговорил:
— Свободные не жили в глинобитных хижинах.
— Кого заботит, где они отправляют свои ритуальные игры? презрительно фыркнула Сиона.
Не отрывая взгляда от Монео, Айдахо сказал:
— У настоящих Свободных был только один культ — культ личной честности. Я больше беспокоюсь о честности, чем об удобствах.
— Не рассчитывай на получение удобств от меня! — огрызнулась Сиона.
— Я ни в чем на тебя не рассчитываю, — возразил Айдахо. — Когда нам следует отправляться в эту Туоно, Монео?
— Ты едешь туда? — спросила она.
— Я склонен принять доброту твоего отца.
— Доброту! — она перевела взгляд с Айдахо на Монео.
— Вам следует отбыть немедленно, — сказал Монео. — Я уже назначил подразделение Рыбословш, под командованием Найлы, чтобы доставить вас в Туоно и заботиться о вас.
— Найла? — спросила Сиона. — В самом деле? Она будет там вместе с нами?
— Вплоть до дня свадьбы.
Сиона медленно кивнула.
— Тогда мы согласны.
— Соглашайся за себя! — пробурчал Айдахо.
Сиона улыбнулась.
— Извини. Могу ли я официально просить великого Данкана Айдахо присоединиться ко мне в этом примитивном гарнизоне, где он будет держать свои руки подальше от моей особы?
Айдахо поглядел на нее, насупив брови.
— Пусть тебя не трогает, куда я там дену свои руки, — он поглядел на Монео. — Ты действительно добр, Монео? Ты отсылаешь, движимый добротой?
— Это вопрос доверия, — сказала Сиона. — Кому он доверяет?
— Заставят ли меня ехать вместе с твоей дочерью? настаивал Айдахо.
Сиона встала.
— Либо мы согласимся сами, либо нас свяжут и доставят туда самым неудобным для нас способом. Это у него на лице написано.
— Так что, на самом деле, у меня нет выбора, — проговорил Айдахо.
— У тебя есть такой же выбор, как у всякого другого, — заметила Сиона. — Умереть либо сейчас, либо потом.
Айдахо не отрывал взгляда от Монео.
— Каковы твои действительные намерения, Монео? Неужели ты не удовлетворишь моего любопытства?
— Любопытство сохраняло жизнь многим людям, когда все прочее уже не годилось, — сказал Монео. — Я стараюсь помочь тебе, Данкан. Я никогда прежде не делал такого.
~ ~ ~
Потребовалось почти тысяча лет, чтобы пыль всепланетной пустыни Дюны покинула атмосферу, чтобы ее связали вода и почва. На Арракисе уже двадцать пять сотен лет не ведали ветра, именуемого
ПЕСКОДЕРОМ. Всего лишь одна такая буря могла нести двадцать миллиардов тонн пыли, поднятой ветром. Небо от этого часто казалось серебряным. Свободные говорили: «Пустыня — это хирург, срезающий прочь твою кожу, чтобы обнажить то, что под ней». Планета и люди были многочисленны. Были видны слои. Мой Сарьер — лишь отдаленное эхо того, что было. Сегодня пескодером должен быть я.
Украденные дневники
— Ты услал их в Туоно, не посоветовавшись со мной? До чего же ты меня удивляешь, Монео! Впервые за очень долгое время ты повел себя настолько независимо.
Монео стоял в сумрачном центре подземелья приблизительно в десяти шагах от Лито, склонив голову, применяя все известные ему способы унять дрожь, понимая при этом, что все его внутренние усилия Бог-Император способен разглядеть как ладони, прочесть Монео, как открытую книгу. Уже почти полночь. Лито заставлял своего мажордома ждать и ждать.
— Я очень надеюсь, что не оскорбил моего Владыку, — сказал Монео.
— Ты повеселил меня, но я не поощряю тебя за это. В последнее время я не могу отделить забавное от печального.
— Прости меня, Владыка, — прошептал Монео.
— Что есть то прощение, о котором ты просишь? Всегда ли есть необходимость подвергать себя суду? Разве не может твой мир просто
СУЩЕСТВОВАТЬ?
Монео поднял взгляд на это устрашающее лицо внутри рясы чужеродной плоти. «Он одновременно и корабль, и буря. Закат существует в самом себе.» Монео ощутил себя на самой грани ужасающих откровений. Глаза Бога-Императора проникали в него, вонзаясь и обжигая.
— Владыка, чего Ты от меня добиваешься?
— Твоей веры в самого себя.
С ощущением, будто у него вот-вот что-то разорвется внутри, Монео произнес:
— Значит, тот факт, что я не посоветовался с тобой до…
— Наконец-то до тебя дошло, Монео. Когда к власти стремятся ничтожные души, они сперва разрушают ту веру в самих себя, которая имеется у других.
Для Монео эти слова прозвучали уничтожающе. Он уловил в них и обвинение и признание вины. Он ощутил, как ускользает из его рук то устрашающее, но бесконечно желанное, что он прочувствовал. Он попытался найти слова, чтобы вернуть это, но ничего не приходило на ум. Может, если он спросит Бога-Императора…
— Владыка, если бы Ты только мог поделиться со мной своими мыслями по поводу…
— Мои мысли, произнесенные, исчезают!
Лито грозным взором поглядел на Монео. Как же странно посажены глаза мажордома над ястребиным Атридесовским носом — лицо строгого ритма, а глаза вольного стиха. Слышит ли Монео это ритмическое биение пульса: «Молки идет! Молки идет! Молки идет!?»
Монео хотелось закричать от муки. То, что он ощущал прежде, все ушло! Он поднес обе руки ко рту.
— Твое мироздание — это песочные часы, — обвинил его Лито. — Почему ты стараешься направить песок вспять?
Монео опустил грудь и вздохнул.
— Желаешь ли ты услышать о приготовлениях к свадьбе, Владыка?
— Не надоедай мне! Где Хви?
— Рыбословши готовят ее для…
— Советовался ты с ней насчет приготовлений?
— Да, Владыка.
— Она их одобрила?
— Да, Владыка, но она обвинила меня в том, что меня больше интересует количество деятельности, чем ее качество.
— Разве это не прекрасно, Монео? Она заметила смуту среди Рыбословш?
— По-моему, да, Владыка.
— Их смущает мысль о моем браке.
— Вот почему я отослал этого Данкана прочь, Владыка.
— Ну разумеется поэтому, а Сиону — с ним, для того, чтобы…
— Владыка, я знаю, ты ее испытал, и она…
— Она ощущает Золотую Тропу также глубоко, как и ты, Монео.
— Тогда почему же я страшусь ее, Владыка?
— Потому что ты ставишь рассудок превыше всего.
— Мой рассудок не говорит мне о причинах моего страха!
Лито улыбнулся. Словно в дутые кости играешь внутри бесконечного шара. Эмоции Монео — чудесный спектакль, театр только для нынешней сцены. Насколько же близко он подошел к краю, даже не заметив этого!
— Монео, почему ты настойчиво стремишься рвать кусочки от бесконечности! — спросил Лито. — Когда ты видишь полный спектр, разве тебе хочется, чтобы одного цвета была в нем больше всех остальных?
— Владыка, я Тебя не понимаю!
Лито закрыл глаза. Он слышал этот крик уже бессчетное количество раз. Лица сливались до того, что становились неразличимы. Он открыл глаза, стирая возникавшие перед его мысленным взором образы.
— Пока будет жив хоть один человек, чтобы их видеть, цвета не превратятся в одномерные трупы, даже если, Монео, умрешь сам.
— Как это понимать, Владыка?
— Непрерывность, отсутствие конца, Золотая Тропа.
— Но Ты видишь то, чего не видим мы, Владыка!
— Потому что ты отказываешься!
Монео поник подбородком на грудь.
— Владыка, я знаю, в своем развитии Ты выше всех нас. Вот почему мы Тебе поклоняемся и…
— Черт тебя побери, Монео!
Монео рывком вскинул голову и в ужасе воззрился на Лито.
— Цивилизации рушатся, когда их силы превосходят их религии! — сказал Лито. — Почему ты этого не видишь? Хви это видит.
— Она икшианка, Владыка. Может быть, она…
— Она Рыбословша! Она была ей от рождения. Она рождена, чтобы служить мне. Нет! — Монео попробовал заговорить и Лито поднял одну из своих крохотных ручонок. — Рыбословши встревожены, потому что я называл их моими невестами, а теперь они видят чужую, непрошедшую Сиайнок, но все же лучше их самих.
— Как это может быть, когда твои Рыбо…
— Что это ты говоришь? Каждый из нас является в этот мир, уже зная, кто он таков и что ему предназначено делать.
Монео открыл рот — и закрыл его, ничего не произнеся.
— Малые дети знают, — сказал Лито. — Лишь после того, как взрослые запутают их, дети начинают прятать свое знание даже от самих себя. Монео! Раскрой самого себя!
— Владыка, я не могу! — эти слова с усилием вырвались из Монео. Он трепетал от муки. — У меня нет Твоих сил, Твоего всеведения…
— Достаточно!
Монео умолк. Его всего трясло.
Лито заговорил с ним успокаивающе.
— Все в порядке, Монео. Я попросил от тебя слишком много, и теперь мне понятно твое утомление.
Дрожь Монео понемногу унялась. Он задышал глубокими жадными вдохами.
Лито сказал:
— В нашем свадебном обряде Свободных нужно кое-что изменить.
Мы воспользуемся не водяными кольцами моей сестры Ганимы, а водяными кольцами моей матери.
— Кольца госпожи Чани, Владыка? Но где ее кольца?
Лито перекрутился своей тушей на тележке и указал на пересечение двух пещерообразных ответвлений слева от себя, где тусклым светом были освещены самые первые погребальные ниши Атридесов на Арракисе.
— В ее гробнице, в первой нише. Ты извлечешь эти кольца, Монео, и принесешь их на церемонию.
Монео поглядел через сумрачное расстояние подземелья.
— Владыка… не будет ли святотатством…
— Ты забываешь Монео, кто во мне живет, — и дальше, голосом Чани. — С моими водяными кольцами я могу делать что хочу!
Монео оробел.
— Да, Владыка, я доставлю их в деревню Табор, когда…
— В деревню Табор? — своим обычным голосом вопросил Лито. — Но я передумал. Моя свадьба состоится в деревне Туоно!
~ ~ ~
Большинство цивилизаций основываются на трусости. Так легко развиваться, обучая трусости. Понижаешь те стандарты, которые порождают мужество. Ограничиваешь волю. Регулируешь аппетиты. Загораживаешь горизонты. Каждый шаг определяешь законом. Отрицаешь существование хаоса. Учишь детей медленно дышать. Укрощаешь.
Украденные дневники
При первом же близком взгляде на деревню Туоно Айдахо остановился в омерзении. И
ЭТО — обиталище Свободных?
Отряд Рыбословш увез их из Твердыни на рассвете. Айдахо и Сиона забрались в большой орнитоптер, сопровождали его два сторожевых корабля поменьше. Летели они медленно, и полет занял почти три часа. Они приземлились почти в километре от деревни возле плоского круглого ангара из пластикового камня, отделенного от деревни старыми дюнами, чью форму удерживали посадки бедной травы и несколько жестких кустарников. Пока они шли на посадку, стена позади деревни, казалось, становилась все выше и выше, а деревня словно съеживалась перед такой безмерностью.
— Музейным Свободным вообще не позволено мараться внепланетными технологиями, — объяснила им Найла, когда эскорт запер топтеры в низком ангаре. Одна из Рыбословш уже рысцой припустила к Туоно, сообщить об их прибытии. На протяжении почти всего полета Сиона безмолвствовала, но ее устремленный на Найлу изучающий взгляд был полон скрытой напряженности.
Пока они шли по залитым солнцем дюнам, Айдахо пытался вообразить, будто вернулся в прежние дни. Сквозь растения виднелся песок, а в ложбинках между дюн — выжженная земля, желтая трава, похожая на колючие кустарники. Три стервятника кружили в поднебесье, широко распахнув свои крылья с косыми вырезами на кончиках — «парящий поиск», как раньше называли это Свободные. Айдахо пытался рассказать это Сионе, шедшей рядом с ним. Надо тревожиться только тогда, когда пожиратели падали идут на снижение.
— Мне рассказывали о стервятниках, — холодным голосом ответила она.
Айдахо заметил испарину над ее верхней губой. Над отрядом, плотно сомкнутым вокруг них витал отдающий спайсом запах пота.
Его воображение не справлялось с задачей спрятать все различия между нынешним и прошлым. Сомнительные стилсьюты современного производства, выданные им, были больше показными, чем для эффективного сохранения воды в теле. Ни один истинный Свободный никогда не доверил бы жизнь такому стилсьюту — даже здесь, где в воздухе пахло находящейся совсем близко водой. И Рыбословши отряда Найлы не соблюдали молчания, свойственного передвижениям Свободных — они, словно дети, без умолку болтали между собой.
Сиона тяжело вышагивала рядом с ним, угрюмо отстраненная, ее взгляд часто устремлялся на широкую мускулистую спину Найлы, размашисто шагавшую впереди всех.
«Что же связывает этих двоих?» — подивился Айдахо. Найла, казалось, предана Сионе до глубины души, ловит каждое слово Сионы, повинуется любому капризу, только Сиона молви…
Кроме того, что Найла не отступит от приказов, которые привели их сюда, в деревню Туоно. И все же, Найла склонялась перед Сионой, называла ее командующей. Что-то очень глубокое связывало этих двоих, что-то будившее в Найле благоговение и страх.
Наконец, они добрались до склона, спускающегося к деревне и к Стене за ней. При взгляде с воздуха Туоно предстала группкой прямоугольничков, отсвечивающих там, куда не доходила тень Стены. Вблизи, однако, она теперь предстала сборищем ветхих лачуг, не просто разрушающихся, но обдуманной декорацией, намеренно и целенаправленно бьющей на жалость. В глинобитные стены были вкраплены сплетенные в узоры кусочки сверкающих минералов и металла. Потрепанное зеленое знамя трепетало на металлическом шесте над самым большим строением. Порывистый ветерок доносил до ноздрей Айдахо запах мусора и невычищенных выгребных ям. Главная улица деревеньки тянулась прямо перед отрядом через песок и скудную растительность, встречая входящих рваной кромкой разбитого покрытия.