Хиггинс Джек. Час охотника (Исповедальня)

   Это была маленькая сухопарая женщина, очень бодрая для своих семидесяти лет. Белый халат накинут поверх монашеского одеяния. В свое время она изучала медицину в Лондонском университете и теперь являлась членом Королевской врачебной коллегии. Такую даму невозможно было недооценивать. Она и Девлин были давнишними противниками.
   – Какая беда привела вас к нам, профессор? – спросила она.
   – Вы это говорите таким тоном, будто сам сатана открыл дверь вашего приюта.
   – На редкость точная характеристика, – отпарировала сестра Анна-Мария.
   Они поднялись по лестнице.
   – Как себя чувствует Дэни Малоун? – осведомился Девлин.
   – Он умирает, – спокойно ответила монахиня. – Надеюсь, с миром в душе. Он относится к пациентам, на которых ваши лекарства влияют особенно благоприятно, и это значит, что боли он ощущает только время от времени.
   Они подошли к первой большой палате.
   – Когда? – спросил Девлин.
   – Сегодня после обеда, завтра, на следующей неделе. – Она пожала плечами. – У него натура бойца.
   – Это верно, – подтвердил Девлин. – Дэни всю свою жизнь отдал Движению.
   – Отец Кассен заходит каждый вечер, – сказала она, – садится к нему и слушает истории о его ужасном прошлом. Конец близок, и все это – ИРА, убийства, – конечно же, давит на него.
   – А мне вы разрешите немного побеседовать с ним?
   – Полчаса, – твердо заявила сестра и удалилась в сопровождении своих ассистентов.
   Казалось, Малоун спит. Глаза закрыты, желтая, словно пергаментная кожа лица неподвижна. Пальцы вцепились в край одеяла.
   Девлин сел.
   – Ты не спишь, Дэни?
   – А, это вы, святой отец. – Малоун приподнял веки, слабо повел глазами и напряг лоб. – Лайам?
   – Не кто иной, как я.
   – А я подумал, что это отец Кассен. Мы с ним только что говорили.
   – Вчера вечером, Дэни. А потом ты заснул. Ты же знаешь, что днем он работает в дублинском церковном секретариате.
   Малоун облизал пересохшие губы.
   – Господи, как я хочу чая...
   – Пойду посмотрю. Может быть, найду для тебя чашечку.
   В это время с первого этажа послышался какой-то шум, голоса долетали даже наверх. Девлин в недоумении сдвинул брови и поспешил вниз.

* * *

   С главной дороги Билли Уайт свернул на узкую боковую, ведущую через сосновый заказник на Килри.
   – Уже недалеко.
   Он обернулся к Левину и через заднее стекло увидел мотоциклиста из «Гардай», свернувшего за ними с главной дороги.
   – Это «Гардай», – объяснил он спутнику, – наша дорожная полиция. Превысишь скорость на какую-нибудь милю, и уже штрафуют.
   Мотоциклист обогнал их и указал на обочину дороги. На голове у него был шлем и темные защитные очки, так что Уайт не мог его опознать. Ругаясь, он остановил машину.
   – Чего ему от нас надо? Я же по спидометру вижу – шел все время ниже шестидесяти миль!
   Инстинкт самосохранения, обострившийся за много лет террора, заставил его положить руку на рукоятку револьвера в левом кармане плаща. Он вышел из машины. Мотоциклист остановился рядом, снял перчатки и повернулся. Его плащ блестел от дождя.
   – Ну, что плохое может случиться в столь милое утро? – с нажимом в голосе спросил Билли.
   В руке полицейского, которую он вынул из правого кармана плаща, оказался «вальтер» с укрепленным на нем карсвелловским глушителем. Только это и успел заметить в последнее мгновение своей жизни Уайт, судорожно пытавшийся выдернуть из кармана револьвер. Пуля пробила сердце. Билли отшатнулся к машине и упал лицом на асфальт.
   Оцепеневший от ужаса Левин так и сидел на своем месте, не ощущая, впрочем, страха, ибо вся сцена казалась ему какой-то роковой и потому неизбежной. Полицейский открыл дверцу и заглянул внутрь. Помедлив, он сдвинул очки на лоб.
   Пораженный Левин взглянул на него.
   – Господи Боже, – воскликнул он по-русски, – это вы!
   – Да, – ответил Качулейн на том же языке. – Мне искренне жаль, – произнес он и выстрелил второй жертве в голову. «Вальтер» только приглушенно гавкнул.
   Он спрятал оружие, возвратился к мотоциклу, убрал подножку и уехал. Меньше чем через пять минут труп Уайта обнаружил шофер хлебовоза, ехавший в деревню. Он и его спутник со страхом приблизились к автомобилю. Шофер нагнулся к Уайту и услышал вдруг тихий стон, доносившийся из машины. Он тут же заглянул, внутрь.
   – Боже мой, он еще жив! – крикнул он. – Жми в деревню, пусть пришлют «скорую» из хосписа!

* * *

   Девлин вошел в приемный покой как раз в тот момент, когда туда привезли Левина.
   – Сестра Анна-Мария в третьем отделении. Она сейчас спустится вниз, – сказал врач санитарной машины, обращаясь к молодой сестре в приемной.
   Рядом с совершенно отрешенным видом стоял водитель хлебовоза, рукав у него был весь измазан кровью. Он все еще дрожал. Девлин прикурил сигарету и протянул ему.
   – Что случилось?
   – Понятия не имею. В двух милях отсюда на дороге мы нашли автомобиль. Мертвец лежал рядом, а этот был внутри на заднем сиденье. Убитого сейчас привезут.
   Когда Девлин, исполненный ужасного предчувствия, повернулся лицом ко входу, в приемную внесли труп Билли Уайта, которого Девлин сразу же узнал. Из своей комнаты выбежала молодая дежурная сестра и стала осматривать Уайта. Девлин быстро подошел к носилкам, на которых лежал тихо стонавший Левин. Из ужасающей раны на голове текла кровь.
   Девлин склонился над ним.
   – Профессор Левин, вы меня понимаете?
   Левин открыл глаза.
   – Я – Лайам Девлин. Что произошло?
   Левин разомкнул губы, пытаясь что-то сказать, потянулся и ухватился за воротник куртки Девлина.
   – Я узнал его. Это Качулейн...
   Глаза Левина закатились, он захрипел, и когда его рука уже ослабла, в зал влетела сестра Анна-Мария. Она оттолкнула Девлина в сторону, склонилась над раненым и нащупала пульс.
   – Вы его знаете?
   – Нет, – почти искренне ответил Девлин.
   – Впрочем, это уже неважно, – сказала она. – Он мертв. При такой ране удивительно, что он не умер на месте, – резюмировала монахиня и пошла в комнату, куда отнесли Уайта.
   Девлин же остался стоять рядом с Левиным, вспоминая то, что рассказал ему Фокс об этом старике, всю жизнь ждавшем побега на Запад. И вот как все кончилось. А затем в нем закипела злость из-за жгуче несправедливого черного юмора жизни, в которой возможно такое.

* * *

   Не успел Гарри Фокс приехать на Кавендиш-сквер и снять плащ, как раздался телефонный звонок. Фергюсон поднял трубку, послушал, а потом прикрыл ее рукой.
   – Это Лайам Девлин. Он говорит, что неподалеку от Килри совершено нападение на машину с их человеком и Левиным. Уайт скончался на месте. Левин – несколько позже, в хосписе Килри.
   – Лайам успел с ним поговорить? – спросил Фокс.
   – Да. Левин сказал, что это был Качулейн. Он узнал его.
   Фокс бросил плащ на стоявший рядом стул.
   – Вот этого я просто не понимаю, сэр.
   – Я тоже, Гарри. – Фергюсон отнял ладонь от трубки. – Девлин, я перезвоню.
   Он повернулся к камину и протянул руки к огню.
   – Все это совершенно необъяснимо. Как он мог узнать? – спросил Фокс.
   – Через источник в ИРА. Ведь у этих людей словесное недержание.
   – Пусть так, сэр. Но что нам делать теперь?
   – А еще важнее ответить на вопрос, как отловить Качулейна, – ответил Фергюсон. – Этот господин понемногу начинает меня раздражать.
   – А что мы можем предпринять без Левина? Ведь он был единственным, кто навел бы на след.
   – Вот тут вы ошибаетесь, Гарри. Вы забыли о Татьяне Ворониной, которая в данный момент на гастролях в Париже. Десять дней, четыре концерта. Так что могут возникнуть очень интересные варианты.

* * *

   Примерно в это же самое время Гарри Кассен за своим рабочим столом в отделе печати дублинского Католического секретариата беседовал с монсеньером Халлораном, ответственным за работу с общественностью. Сидя в своем удобном кресле, Халлоран цедил:
   – Ужасно, что столь значительное историческое событие, как визит папы в Англию, под угрозой срыва. Он был бы первым папой, посетившим Англию. Но теперь...
   – Вы думаете, что все-таки последует отказ?
   – В Риме продолжаются переговоры, но таково мое предчувствие. А что, у вас есть какая-то информация?
   – Увы, – Кассен взял отпечатанный на машинке лист бумаги. – Это я получил из Лондона. Программа визита. Там ведут себя так, будто папа все-таки приедет. – Он пробежал глазами страницу. – Прибытие утром 28 мая в аэропорт Гатвик. Служба в Вестминстерском соборе в Лондоне. После обеда встреча с королевой в Букингемском дворце.
   – А Кентерберийский собор?
   – Перенесен на следующий день, на субботу. Рано утром встреча с представителями орденов в одном из лондонских колледжей. Присутствуют в основном монахи из закрытых орденов. Затем на вертолете в Кентербери с остановкой в Стокли Холл. Последняя поездка запланирована неофициально.
   – В связи с чем?
   – Стокли представляют собой один из наиболее значительных католических родов. Усадьба, на территории которой находится семейная часовня, перешла теперь под охрану государства. Там Его Святейшество и желает помолиться. Заключительным пунктом программы будет посещение Кентербери.
   – Ну пока что все это только на бумаге, – заметил Халлоран.
   Задребезжал телефон.
   – Отдел печати, Кассен слушает. – Его лицо приняло серьезное выражение. – Могу ли я чем-то помочь? Хорошо, тогда увидимся позже.
   – Что, проблемы? – спросил Халлоран.
   – Это мои друг Лайам Девлин из Тринити-колледжа. Судя по всему, в деревне Килри была стрельба. В хоспис привезли двоих мужчин. Оба мертвы.
   Халлоран перекрестился.
   – Конечно же, убиты по политическим мотивам.
   – Один из них был известен как член ИРА.
   – Так вас вызывают? Поезжайте, если нужно.
   – Уже нет нужды, – Кассен печально улыбнулся. – Этим двоим нужен теперь патологоанатом, а не священник, монсеньер.
   – Естественно. Но тем не менее не хочу более вас задерживать.
   Халлоран вышел. Кассен закурил, подошел к окну и посмотрел вниз на улицу. Потом вернулся, сел за письменный стол и снова принялся за работу.

* * *

   Пол Черни жил непосредственно в Тринити-колледже, что было очень удобно, так как колледж, с точки зрения многих, является центром Дублина. Да и вообще весь этот необыкновенный город производил на него самое лучшее впечатление.
   На Запад он перебежал по личному приказу Масловского – с генералом КГБ не поспоришь. В соответствии с планом он должен был попросить убежища в Ирландии. Его международная слава гарантировала, что один из университетов наверняка предложит место. Так и произошло. В результате у Черни появилось прекрасное прикрытие для того, чтобы стать резидентом Качулейна.
   Первоначально, когда в Дублине еще не было советского посольства и приходилось работать через Лондон, это вызывало массу сложностей, но когда оно открылось, он получил прямую связь с Москвой через посольских сотрудников КГБ в Дублине.
   Да, он провел здесь лучшие годы своей жизни. Дублин оказался прекрасным местом, почти раем, о котором он всегда мечтал, и он научился ценить духовную свободу города и его жителей. Именно об этом он размышлял, когда после обеда шел через Колледж-парк по направлению к реке.
   На порядочном расстоянии за ним следовал Майкл Мерфи. Черни, не заметивший слежки, бодро шагал вдоль реки, пока не достиг набережной Ашера. Он вошел в довольно безвкусную викторианскую церковь из красного кирпича. Мерфи остановился снаружи и принялся вчитываться в буквы на облупившейся золотой табличке. Там было написано: «Матерь наша, Царица Небесная», а внизу расписание церковных служб. Исповеди по рабочим дням в час дня и пять вечера. Мерфи нажал на дверь и тоже вошел.
   Церковь относилась к тому типу строений, какие богатые купцы возводили во времена расцвета гавани в девятнадцатом веке: с викторианскими витражами, многочисленными фонтанчиками и обычным запахом свечей и ладана. Перед двумя исповедальнями стояло человек шесть. В их числе находился и Черни.
   – Ого! – удивленно пробормотал Мерфи. – Да никак на парня снизошла благодать Божья! – Он скрылся за одной из колонн и стал ждать, что будет дальше.
   До Черни очередь дошла минут через пятнадцать – двадцать. Он вошел в кабинку, закрыл за собой дубовую дверь, сел и наклонил голову к решетке.
   – Прости, святой отец, ибо я согрешил, – произнес он по-русски.
   – Не ухмыляйся, Паша, – последовал ответ на том же языке из-за решетки. – Посмотрим, как ты будешь хохотать, услышав мою исповедь.
   Когда Качулейн закончил рассказ, Черни спросил:
   – И что ты собираешься делать?
   – Ну, паниковать-то особенно нечего. Они же не знают, кто я, а после того, как я ликвидировал Левина, наверное, и не узнают.
   – А я? – спросил Черни. – Если Левин рассказал, что происходило в Трущобе много лет назад, то им теперь должно быть известно, какую роль играл там я.
   – Само собой. За тобой уже следят. ИРА, а не английская тайная служба. Но пока не нужно суетиться. Свяжись с Москвой. Поставь в известность Масловского. Может быть, он решит нас отозвать. А вечером я еще раз позвоню. Что касается твоего хвоста, то предоставь заботу о нем мне.
   Черни вышел. Сквозь щелочку двери Качулейн видел, как Мерфи вынырнул из-за колонны и последовал за ним.
   Дверь исповедальни отворилась и громко захлопнулась за священником, покидавшим ее. Старая женщина, убиравшая в центральном проходе, спросила его:
   – На сегодня уже все, святой отец?
   – Да, Элли. – Гарри Кассен улыбнулся ей, снял с плеч сутану и принялся складывать ее.

* * *

   Мерфи, не предполагавший, что Черни не собирается возвращаться в колледж, держался от него на порядочном расстоянии. Тот остановился и вошел в телефонную будку.
   Пробыл он там недолго, и Мерфи, вставший под дерево, будто ища укрытия от дождя, снова отправился следом.
   Неожиданно у тротуара остановилась машина, из нее вышел священник и принялся рассматривать правое переднее колесо. Он обернулся, увидел Мерфи и спросил:
   – Извините, вы не могли бы помочь мне?
   Мерфи замедлил шаг и ответил:
   – Извините, святой отец, но я спешу.
   Тут рука священника легла на его руку, а под ребро больно уткнулось дуло пистолета.
   – Ну-ка тихо. Вот и молодец. Давай вперед!
   Кассен повел его вниз по каменным ступеням к полуразрушенной деревянной пристани. Они шли по рассохшимся доскам, которые скрипели у них под ногами. Наконец Кассен и Мерфи оказались в будке лодочника с провалившейся крышей и дырами в полу. Мерфи не чувствовал страха, он был начеку и ждал своего шанса.
   – Вот мы и на месте, – сказал Кассен.
   Мерфи остановился спиной к нему, держа руку на рукоятке автоматического пистолета в кармане плаща.
   – Вы действительно священник? – спросил он.
   – Конечно, – откликнулся Кассен. – К сожалению, не особенно хороший, зато настоящий.
   Мерфи осторожно повернулся, вынул руку из кармана, но поздно. «Вальтер» дважды щелкнул. Первая пуля ударила Мерфи в плечо, после второй он рухнул в дыру в полу и исчез в черном омуте реки.

* * *

   Дмитрий Лубов, торговый атташе в советском посольстве, на самом деле был капитаном КГБ. Получив сигнал от Черни, он отправился в кинотеатр в центре города. В дневное время сюда мало кто заглядывал, поэтому в зале было уединенно и достаточно темно. Он сел в последний ряд и стал ждать Черни, который появился минут через двадцать.
   – Что-нибудь срочное, Павел? – спросил Лубов. – Ведь мы редко встречаемся в неурочные дни.
   – Более чем срочное, – ответил Черни. – Качулейна раскрыли. Нужно как можно быстрее сообщить Масловскому. Вполне возможно, что нас придется отозвать.
   – Само собой разумеется, – озабоченно произнес Лубов. – Тогда поспешу в посольство и сразу же займусь твоим делом. Но обрисуй ситуацию подробнее.

* * *

   Когда зазвонил телефон, Девлин в своем домашнем кабинете просматривал дипломную работу студента, посвященную Томасу Стерну Элиоту.
   – Это настоящее свинство, – выпалил Фергюсон. – Кто это у вас там болтает? Как выясняется, ваши чистоплюи из ИРА не самые надежные люди.
   – Словесные выражения силы на меня не действуют, – ответил Девлин. – Чего вы хотите?
   – Гарри вам рассказывал о Тане Ворониной? – спросил Фергюсон.
   – Маленькая девочка из Друмора, удочеренная Масловским? Она-то здесь при чем?
   – С тех пор она выросла, стала пианисткой и в данный конкретный момент выступает с концертами в Париже. Будучи дочерью генерала КГБ, обладает определенной свободой передвижения, ей доверяют. Я подумал о вашей встрече с ней. Вечером есть прямой рейс Дублин – Париж. Два часа лету. «Эр Франс».
   – И что я должен буду делать? Склонять ее к побегу?
   – Кто знает. Если она услышит всю эту историю от начала до конца, может быть, у нее и возникнет такое желание. В любом случае поддерживайте контакт со мной, Лайам.
   – Ну что ж, – ответил Девлин, – глоток парижского воздуха мне не помешает.
   – Я был уверен, что мы договоримся, – сказал Фергюсон. – В дублинском аэропорту подойдете к окошку «Эр Франс». Мы уже забронировали для вас место. В аэропорту Шарля де Голля вас встретит наш человек – Тони Хантер. Он же и позаботится о вас.
   – Не сомневаюсь в его галантности, – закончил разговор Девлин. Он уже сложил вещи в дорожную сумку, причем настроение у него при этом почему-то улучшилось, и уже надевал пальто, когда снова зазвонил телефон. Это был Макгинесс.
   – Неприятная история, Лайам. Что там точно произошло?
   Когда Девлин рассказал, Макгинесс воскликнул:
   – Так этот парень все-таки действительно существует?
   – Судя по всему, да. Но тебе следовало бы в первую очередь задуматься о том, откуда он узнал о приезде Левина. Ведь Левин был единственным, кто мог бы его опознать.
   – А почему ты меня об этом спрашиваешь?
   – А потому что, по мнению Фергюсона, утечка информации происходит у вас.
   – Плевать я хотел на мнение Фергюсона!
   – Я бы тебе этого не советовал. В общем, смотри в оба, а я улетаю в Париж.
   – В Париж? Это еще зачем?
   – Там находится молодая женщина, Татьяна Воронина, которая, возможно, тоже сможет опознать Качулейна. Я еще позвоню.
   Он уже был готов выйти, но раздался стук в дверь. Одна из ее половинок отворилась, и через порог переступил Гарри Кассен.
   – Извини, Гарри, но если я сейчас не побегу, то опоздаю на свой рейс.
   – Куда это ты собрался? – удивленно спросил Кассен.
   – В Париж. – Девлин усмехнулся, направляясь к выходу. – Шампанское, дамы да и вообще... Тебе иногда не кажется, Гарри, что ты записался не в тот кружок?
   Дверь захлопнулась. Услышав, что машина Девлина отъезжает, Кассен пробежал через террасу и бросился к своему маленькому домику за хосписом. Там он поднялся на чердак, где у него за водяными баками стояла специальная аппаратура. Быстро отмотал пленку на начало и внимательно прослушал все разговоры Девлина за день, пока не наткнулся на самый важный.
   Но было уже поздно. Он тихо выругался, спустился вниз и набрал номер Пола Черни.

Глава 6

   Переодеваясь в ризнице перед вечерней службой, Кассен рассматривал себя в зеркало. Как артист перед выходом на сцену, подумал он. Еще немного, и понадобится грим. Так кто же я на самом деле? Холодный убийца Качулейн или священник Гарри Кассен? Казалось, в этот момент Майкл Келли не играет уже никакой роли, однако и его собственная личность была подобна скорее эху или полузабытому сну. Вот уже более двадцати лет он жил несколькими жизнями сразу, но ни одна из них не срослась с телом. Это были всего лишь роли, которые он играл по воле режиссера, а потом выбрасывал из репертуара за ненадобностью.
   Он возложил на плечи сутану и прошептал, обращаясь к своему второму "я" в зеркале:
   – В Доме Господа я слуга Его.
   Потом, у алтаря, при свете свечей и под звуки органа, он с неподдельной страстью в голосе проповедовал:
   – Всесильный Боже, пред лицом Твоим и братьев и сестер моих признаю, что согрешил по вине своей.
   И вдруг, перекрестившись и возвысив голос с просьбой о благодати к Деве Марии, он почувствовал, что на глазах его выступили горячие слезы.

* * *

   В аэропорту Шарля де Голля Тони Хантер ждал гостя у выхода, за паспортным контролем и таможней. Это был высокий мужчина лет тридцати пяти с каштановыми волосами, в мятом коричневом полотняном костюме. Одну за другой он курил крепкие французские сигареты «Житан», читал «Пари Суар» и одновременно наблюдал за входом. Вскоре появился Девлин в черном непромокаемом пальто «барберри» и сдвинутой набок старой фетровой шляпе. В руке – дорожная сумка.
   Хантер, получивший описание Девлина по телексу, встал, чтобы приветствовать его.
   – Профессор Девлин? Я – Тони Хантер. Машина ждет. Полет прошел нормально?
   – По мне нормальных полетов не бывает, – ответил Девлин. – Тысячу лет назад я прыгал с парашютом над Ирландией с высоты шести тысяч футов. Никак не могу забыть.
   Они подошли к «пежо» Хантера на стоянке. Когда машина тронулась, Хантер сказал:
   – Переночевать вы можете в моей квартире на авеню Фош.
   – В таком богатом районе вы должны неплохо себя чувствовать. Я и не догадывался, что Фергюсон столь легко сорит деньгами.
   – Вы хорошо знаете Париж?
   – Можно сказать, да.
   – Дело в том, что это моя собственная, а вовсе не служебная квартира. В прошлом году умер мой отец, оставив неплохое наследство.
   – А что же с юной дамой? Она живет в советском посольстве?
   – Ну что вы! Они поместили ее в отеле «Ритц». Ведь это же звезда. Великолепно играет. Вчера я слушал концерт Моцарта в ее исполнении. Она была просто божественна, правда, номер концерта я забыл.
   – Как я слышал, она имеет свободу передвижения?
   – Само собой. Сегодня утром я прошел за ней через весь Париж. Прогулка по Люксембургскому саду, затем обед в ресторане-кораблике на Сене. Завтра у нее по плану лишь одна репетиция в консерватории во второй половине дня.
   – Значит, встретиться с ней лучше всего было бы до обеда?
   – По-видимому, да.
   Между тем они оказались уже в центре Парижа и проезжали мимо вокзала Гар дю Норд.
   – Завтра рано утром самолетом из Лондона прибудет курьер с документами, которые Фергюсон приказал срочно выписать, – сказал Хантер. – Фальшивый паспорт и так далее.
   Девлин рассмеялся:
   – Неужели вы думаете, что она тут же ответит «да» на мою просьбу? – Он покачал головой. – И как вам пришла в голову такая мысль?
   – Все дело в том, как ей это преподнести.
   – Может быть, и так, – согласился Девлин. – С другой стороны, было бы гораздо проще подсыпать ей чего-нибудь в чай.
   Тут уж пришла очередь смеяться Хантеру.
   – Знаете что? Вы мне нравитесь, профессор, хотя сначала я ощущал какую-то настороженность.
   – Почему же? – удивленно спросил Девлин.
   – В чине капитана я служил в бригаде «Райфл» в Белфасте, Лондондерри и Южном Арма.
   – А, теперь понимаю.
   – С 72-го по 78-й я был там четыре раза.
   – Четыре раза за такой срок – это слишком много.
   – Точно. Честно говоря, по моему мнению, следовало бы вернуть Ольстер аборигенам.
   – Это наилучшее предложение из всех услышанных мной сегодня, – бодро подтвердил Девлин, сдвинув шляпу на лоб, закурил и устроился поудобнее на сиденье.

* * *

   В это же самое время генерал-лейтенант Масловский в своем кабинете на площади Дзержинского размышлял над делом Качулейна.
   Сообщение Черни было передано Лубовым и получено в Москве два часа назад. Странным образом оно напомнило Масловскому об украинском Друморе, о том дождливом дне, когда Келли с пистолетом в руке не пожелал выполнить приказ.
   В кабинет вошел помощник генерала, капитан Игорь Курбский с чашкой кофе. Масловский начал медленно пить.
   – Ну, каково ваше мнение?
   – По-моему, товарищ генерал, Качулейн прекрасно справлялся со своими задачами в течение многих лет. Но теперь...
   – Я понимаю, что вы хотите сказать, – прервал его Масловский. – Теперь, когда британской контрразведке известно о его существовании, поимка его лишь вопрос времени.
   – А Черни англичане вообще могут взять в любой момент.
   Постучав, у двери появился ординарец с шифрограммой. Курбский взял ее, отпустил прапорщика и сказал:
   – Для вас, товарищ генерал. От Лубова из Дублина.
   Смысл сообщения заключался в том, что Девлин отправился в Париж на встречу с Татьяной Ворониной. Как только генерал услышал это имя, он вскочил и вырвал шифрограмму у Курбского. Ни для кого не была тайной его привязанность к приемной дочери, особенно усилившаяся после смерти жены. Считавшийся на работе мясником, дома он был совершенно иным.
   – Кто наш лучший сотрудник в парижском посольстве? Белов?
   – Так точно, товарищ генерал.
   – Сегодня же вечером пошлите ему шифровку: Танины концерты отменяются. Возражения не принимаются. Отвечаете за ее безопасность до момента прибытия в Москву. Масловский.
   – А Качулейн?
   – Он свое дело сделал. Жаль его, конечно.
   – Так мы будем его отзывать?
   – Нет. На это нет времени. Действовать нужно немедленно. Качулейна ликвидировать Черни – тоже. Чем раньше, тем лучше.
   – Разрешите сказать, товарищ генерал? Лубов в этом смысле не особенно того...