Джо Хилл
Коробка в форме сердца
У Джуда была очень необычная коллекция.
На стене студии между платиновыми дисками висел набросок, изображающий семерых гномов. Джон Уэйн Гейси [1]нарисовал их, сидя в тюрьме, и послал Джуду. Гейси любил смотреть мультфильмы Диснея почти так же сильно, как любил растлевать маленьких детей, и почти так же сильно, как любил слушать альбомы Джуда.
У него имелся череп крестьянина шестнадцатого века: его подвергли трепанации, чтобы изгнать демонов. В отверстие на макушке Джуд ставил ручки и карандаши.
Еще – признание в колдовстве трехсотлетней давности, собственноручно написанное ведьмой: «Я говарила с черным псом, и он сказал мне, что атравит каров, обизумит лошадей и навидет болезни на детей для меня, если я одам ему свою душу, и я сказала хорошо и потом дала ему посасать грудь». Эту женщину сожгли на костре.
Ему принадлежали потертая веревочная петля, удавившая человека на виселице в начале века в Англии, шахматная доска юного Алистера Кроули [2]и порнографический снафф-фильм с реальным убийством в конце. Из всех экспонатов коллекции фильм вызывал у Джуда наиболее неприятные ощущения. Кассету ему дал полицейский, ранее работавший охранником в ночных клубах Лос-Анджелеса. Коп сказал, что видео снимали совсем больные люди, говорил он об этом со странным энтузиазмом. Джуд посмотрел фильм и согласился. Да, такое могли сделать только больные. Кроме того, косвенным образом фильм ускорил развал семьи Джуда. И все-таки он не спешил расстаться с кассетой.
Большинство предметов этой коллекции гротеска и аномалий Джуд получил в подарок от поклонников. Крайне редко ему доводилось приобретать что-либо самому. Но когда его личный помощник Дэнни Вутен рассказал, что в Интернете продается привидение, и спросил, не хочет ли Джуд его купить, над ответом не пришлось думать ни секунды. Это как в ресторане: тебе называют фирменное блюдо заведения, и ты заказываешь его, не глядя в меню. Некоторые порывы размышления не требуют.
Помещение офиса Дэнни было пристроено к северо-восточному крылу огромного загородного дома Джуда. Самому дому было сто десять лет. Кондиционеры, стандартная мебель и напольное покрытие цвета кофе с молоком придавали офису холодную безликость, что делало его разительно непохожим на остальные помещения дома. Он выглядел бы как приемная зубного врача, если бы не концертные афиши в стальных рамках. На одной из них изображалась банка, наполненная глазными яблоками, и каждый глаз с кровавой плетью нервов глядел на зрителя. Так рекламировался тур «К тебе прикованы все взгляды».
Едва пристройка была завершена, как Джуд пожалел о решении расположить офис прямо в доме. Конечно, ему не хотелось тратить по сорок пять минут на поездку от Пайклифа до арендованной конторы в Пекипси каждый раз, как того потребуют дела, но лучше ездить, чем делить дом с Дэнни Вутеном. Теперь Дэнни и работа были слишком близко. Выходя на кухню, Джуд слышал перезвон телефонов, причем иногда звонки приходили на обе линии одновременно, и этот звук сводил его с ума. За последние годы он не выпустил ни одного альбома, он вообще почти не работал с тех пор, как умерли Джером и Диззи (а вместе с ними и группа), но телефоны не умолкали. Джуда донимал непрерывный поток жаждущих видеть его людей, бесконечные юридические и профессиональные запросы, договоры и разбирательства, реклама, появления на публике и дела компании «Джудас Койн инкорпорэйтед», переделать которые было, по-видимому, невозможно. Дома Джуду хотелось быть самим собой, а не торговой маркой.
Большую часть времени Дэнни не покидал пределы кабинета. У него были свои недостатки, но к личному пространству Джуда он относился трепетно. Однако если Джуд сам забредал в офис, Дэнни считал его своей законной добычей. А Джуд, не испытывая от этого никакого удовольствия, заходил в офис по четыре – пять раз на дню: через пристройку лежал кратчайший путь к сараю и собакам. Можно было бы избежать свидания с Дэнни, если выйти через переднюю дверь и обойти вокруг дома. Джуд не собирался так поступать – не хватало еще прятаться от Дэнни Вутена в собственном доме.
Кроме того, Джуд каждый раз надеялся, что у Дэнни не найдется повода привязаться к нему. Однако повод неизменно находился. Если не оказывалось срочного дела, то у Дэнни просто возникало желание поговорить. Он родился в Южной Калифорнии, и темы для бесед у него не переводились. Например, он принимался расписывать совершенно незнакомым людям достоинства пырея, в том числе и то, что он придает вашим испражнениям аромат свеже постриженной лужайки. Или увлеченно обсуждал с разносчиком пиццы катание на скейтборде и игровые приставки, в свои тридцать – как четырнадцатилетний. Дэнни мог излить душу установщику кондиционеров: рассказывал, как его сестра подсела на героин, а сам он обнаружил тело матери, совершившей самоубийство. Смутить его было невозможно. Он не знал слова «неловкость».
Джуд возвращался в дом, покормив Ангуса и Бон, и уже наполовину преодолел зону обстрела Дэнни. Едва ему показалось, что на сей раз он благополучно минует офис, как раздалось ужасное:
– Эй, босс, взгляните-ка сюда!
Свои покушения на Джуда Дэнни начинал именно с этой фразы. Джуд заранее боялся ее: она служила прелюдией к получасу потерянного времени, к заполнению бланков и чтению факсов.
Затем Дэнни сказал, что кто-то продает привидение, и Джуд тут же забыл о своем недовольстве. Он подошел, чтобы взглянуть на экран монитора.
Дэнни отыскал привидение на одном из сетевых аукционов. Джуд проглядел описание выставляемого лота, пока Дэнни читал его вслух. Если бы Джуд позволил, Дэнни кормил бы его с ложки. Была в нем эдакая услужливость, Джуд, честно говоря, презирал ее в мужчинах.
– «Купите призрак моего отчима, – читал Дэнни. – Шесть недель назад мой престарелый отчим внезапно умер. В тот момент он жил у нас. Своего дома у него не было, и он ездил от одного родственника к другому, оставаясь у каждого по месяцу или два. Его смерть всех шокировала, особенно мою дочь, которая очень привязалась к нему. Мы не ожидали ничего подобного. До последнего дня он оставался очень активным. Никогда не сидел перед телевизором. Ежедневно выпивал стакан апельсинового сока. Даже все зубы у него были свои».
– Это чья-то дурацкая шутка, – сказал Джуд.
– Не похоже, – качнул головой Дэнни и продолжил: – «Через два дня после похорон дочь увидела его в гостевой комнате, расположенной как раз напротив детской. Теперь она боится оставаться в своей комнате одна и вообще предпочитает не подниматься на второй этаж. Я пыталась убедить ее, что дедушка не причинит ей вреда, но она утверждает, будто ее очень напугали его глаза. Говорит, они стали похожи на черные каракули и ими больше нельзя видеть. Поэтому она спит вместе со мной. Поначалу я решила, что дочка придумала страшную историю, но со временем выяснилось, что это не фантазия. В гостевой комнате все время холодно. Я осмотрела ее и заметила, что холоднее всего в шкафу, где висит выходной костюм отчима. Он хотел лежать в гробу в этой одежде, но в похоронном бюро костюм примерили на тело и сказали, что он велик. Оказывается, после смерти люди как-то сморщиваются, в них пересыхает влага. И поскольку любимый костюм отчима ему не подошел, похоронное бюро уговорило меня купить новый. Не знаю, почему я послушалась. По ночам я часто просыпаюсь от шагов отчима над головой. Постель в его комнате постоянно смята, а дверь хлопает. Кошка тоже отказывается подниматься на второй этаж, а иногда сидит перед лестницей и смотрит на что-то, чего я не вижу. Посмотрит-посмотрит, а потом взвоет, словно ей на хвост наступили, и убегает. При жизни отчим занимался спиритизмом. Мне кажется, он делает все это, чтобы моя дочь поняла: смерть – еще не конец. Но ей одиннадцать лет, она должна жить в нормальной обстановке и спать в своей постели. Вот я и подумала, что надо найти папе другой дом. Ведь в мире полно людей, которые хотят верить в жизнь после смерти. Я могу представить им доказательство. Я "продам" призрак отчима тому, кто предложит наивысшую цену. Разумеется, душу продать нельзя, но я надеюсь, он сам согласится переселиться в ваш дом, если вы его хорошо попросите. Как я уже писала, с нами он жил временно, собственного жилья не имел, так что уверена – он пойдет туда, где ему будут рады. Не думайте, что это розыгрыш или что я получу ваши деньги, а взамен ничего не пришлю. Выигравший аукцион получит нечто материальное: выходной костюм отчима. Мне кажется, если его дух и привязан к чему-нибудь, так только к этому костюму. Костюм очень красивый, хотя и старомодный, от фирмы "Грейт вестерн тэйлоринг". Ткань в тонкую серебристую полоску… бла-бла-бла… атласная подкладка… бла-бла…»
Дэнни прекратил читать и указал на экран:
– Посмотрите на размер, босс. Как на вас сшито. Самое высокое предложение – восемьдесят баксов. Если хотите иметь собственное привидение, вы получите его всего за сотню.
– Давай купим его, – произнес Джуд.
– Серьезно? Тогда я шлю заявку на сто долларов?
Джуд прищурился, глядя на экран. Прямо под описанием лота значилось: «Мгновенная покупка: $1000». А дальше шло пояснение: «Кликни здесь и выиграй аукцион!» Он постучал пальцем по монитору:
– Нет. Мы даем тысячу. И костюм с призраком наш.
Дэнни развернулся на стуле, ухмыльнулся и вскинул брови. У него были высокие изогнутые брови, как у Джека Николсона, и он пользовался ими с большим мастерством. Может быть, он ожидал объяснения, но Джуд сам не знал, зачем ему понадобилось платить тысячу за старый костюм, не стоящий, возможно, и пятидесяти долларов. Позже он подумал, что призрак послужит неплохой рекламой: «Джудас Койн приобретает полтергейст». Фаны заглатывали подобные истории «на ура». Но это позже, а в тот момент Джуд знал одно: он непременно хочет выиграть аукцион. Джуд направился к выходу из офиса, намереваясь подняться наверх и проверить, готова ли Джорджия. Он велел ей одеваться уже полчаса назад, но, скорее всего, она до сих пор валяется в постели. Джуд подозревал, что она не встанет, пока не дождется ссоры. Сядет в нижнем белье на подушки и начнет красить черным лаком ногти на ногах. Или раскроет свой ноутбук и будет разглядывать в сети «готические» аксессуары в поисках идеальной сережки-гвоздика, чтобы вставить себе в язык. Будто мало ей этих проклятых гвоздиков… Тут мысль об Интернете заставила Джуда остановиться. Он обернулся к Дэнни.
– А как ты вообще наткнулся на этот аукцион? – спросил он, кивая на компьютер.
– Вам пришло письмо по электронной почте.
– От кого?
– От администраторов сайта. Они написали: «Мы обратили внимание, что вы уже приобретали подобные предметы, и подумали, что вы снова заинтересуетесь».
– Что значит: «Вы приобретали подобные предметы»? Какие предметы?
– Всякие оккультные вещицы, я думаю.
– Я ничего у них не покупал.
– Может, покупали, да забыли. А может, я что-нибудь для вас покупал.
Джуд нахмурился.
– Проклятая кислота. Когда-то у меня была отличная память. В средней школе я даже состоял в шахматном клубе.
– Да вы что? Ну и новость.
– Какая? Что я играл в шахматы?
– Ну да. Шахматы… Это же полный отстой…
– Зато вместо фигур я использовал отрубленные пальцы.
Дэнни расхохотался, но слегка переборщил: скорчился в конвульсиях и стал утирать воображаемые слезы. Мелкий лизоблюд.
Костюм доставили в субботу рано утром. Джуд уже проснулся и выгуливал собак.
Как только почтовый грузовичок затормозил перед домом, Ангус бросился к нему с такой яростью, что вырвал из рук Джуда поводок. Пес бился о борт припаркованного автомобиля, брызгал слюной, царапал когтями пассажирскую дверь. Водитель остался сидеть внутри, взирая на Ангуса спокойно, но пристально, как врач разглядывает в микроскоп новую разновидность опасного вируса. Джуд поймал поводок и дернул за него чуть сильнее, чем требовалось. Ангус боком опрокинулся на землю, но тут же вывернулся и снова вскочил, оскалив зубы. К этому времени Бон тоже завелась. Она изо всех сил натягивала другой поводок и заливалась таким пронзительным лаем, что у Джуда заболела голова.
Тащить двух разошедшихся собак к сараю было слишком далеко, поэтому Джуд подтянул Бон и Ангуса через двор к переднему крыльцу. Обе овчарки отчаянно сопротивлялись, пока хозяин заталкивал их в дом. Он захлопнул за ними дверь, и псы стали бросаться на нее изнутри с истерическим лаем. Дверь дрожала от ударов. Чертовы собаки.
Джуд проковылял обратно к подъездной дорожке и приблизился к почтовому грузовику в тот миг, когда его задняя стенка с металлическим лязгом скользнула вверх. Внутри кузова стоял водитель. Он спрыгнул вниз, сжимая под мышкой длинную плоскую коробку.
– Оззи Осборн держит шпицев, – сказал почтальон. – По телевизору показывали. Смешные такие собачки, вроде кошек. Может, и вам стоит завести пару забавных малышек?
Джуд молча взял посылку и пошел в дом.
Коробку он принес в кухню. Положил ее на стол, налил себе кофе. Джуд по природе своей был ранней пташкой. Когда он ездил с турами или записывал альбомы, он нередко добирался до постели лишь к пяти утра, а потом целыми днями спал. Но бессонные ночи давались ему нелегко. В поездках он вставал часа в четыре пополудни, в дурном настроении и с тяжелой головой, не понимая, куда подевалось время. Даже хорошие знакомые казались ему при этом ловкими самозванцами, бесчувственными инопланетянами, напялившими резиновую кожу и поддельные лица друзей. И требовалось значительное количество алкоголя, чтобы они снова стали собой.
Однако в последний раз он ездил на гастроли три года назад. Дома он не испытывал тяги к выпивке и в девять вечера был готов лечь в постель. В пятьдесят четыре года он вернулся к режиму дня своего детства, когда его звали Джастин Ковзински и он жил на свиноферме отца. Безграмотный сукин сын вытаскивал юного Джастина из кровати за волосы, если находил его спящим после восхода солнца. То было время грязи, лающих собак, колючей проволоки, покосившихся хозяйственных построек, визжащих свиней со сплющенными рылами и кожей, висящей складками. Он редко видел других людей – только мать, по большей части сидевшую у кухонного стола с расслабленным выражением лица, как после лоботомии, и отца, правившего акрами свиного дерьма и развалин с помощью сердитого смеха и кулаков.
Итак, Джуд проснулся несколько часов назад, но еще не позавтракал. Когда он жарил бекон, в кухне появилась Джорджия: в одних черных трусиках, руки сложены на маленькой белой груди с проколотыми сосками, на голове гнездо из спутанных черных волос. На самом деле ее звали не Джорджия. И не Морфина, хотя несколько лет назад она показывала стриптиз под таким именем. Ее настоящее имя было Мэрибет Кимболл – такое простое, такое незамысловатое, что она смущенно засмеялась, когда впервые назвала его Джуду.
Джуд к тому моменту сменил уже несколько «готических» подружек, которые или показывали стриптиз, или гадали, или показывали стриптиз и гадали. Все они были симпатичными девушками, все носили египетские кресты – анки, все красили ногти черным лаком. Джуд называл их по именам штатов, откуда они были родом. Ни одной из девиц это не нравилось, поскольку напоминало о личности, которую они с таким рвением старались спрятать, разрисовывая лицо потусторонним макияжем. Джорджии было двадцать три года.
– Эти безмозглые псы, – сказала она, пинком убирая одного из них со своего пути. Собаки крутились под ногами у Джуда, возбужденные ароматом бекона. – Разбудили меня, черт возьми.
– Может, черт возьми, уже пора было вставать. Тебе такое в голову не приходило, чисто случайно?
Она никогда не поднималась по своей воле раньше десяти.
Джорджия нагнулась, доставая из холодильника пакет с апельсиновым соком. Джуд с удовольствием оглядел ее сзади: ему нравилось видеть, как черное белье врезается в ее белоснежные ягодицы. Однако пока она пила сок (прямо из пакета), он отвернулся. Пакет она оставила на столе. Сок испортится, если Джуд не уберет его в холодильник, сама она ни за что этого не сделает.
Его обожали готы, и это ему нравилось, а секс с ними нравился еще больше. Джуд ценил их гибкие атлетические татуированные тела и их увлечение нетрадиционными сексуальными играми. Но раньше он был женат, и женой его была женщина, которая пила сок из стакана и убирала за собой, а утром читала газеты. Он скучал по разговорам с ней – разговорам взрослых людей. Его жена не танцевала стриптиз и не верила в гадание. У них были абсолютно взрослые, зрелые отношения.
Джорджия вскрыла посылку ножом для бифштекса, после чего оставила нож на столе, не потрудившись даже отлепить кусочки скотча.
– Что это? – спросила она.
Приложив усилие, Джорджия вытащила из верхней коробки еще одну: большую, черную, блестящую, в форме сердца. В такие коробки иногда укладывают конфеты, хотя эта для них слишком велика, кроме того, конфетные коробки обычно розового или желтого цвета. А еще она похожа на упаковку для нижнего белья… но он вроде бы ничего не заказывал для Джорджии. Джуд нахмурился. Он понятия не имел, что там может быть, и одновременно чувствовал: он должен это знать. Коробка в форме сердца содержит нечто такое, чего он ожидает.
– Это мне? – спросила Джорджия.
Она сняла крышку, вытащила то, что лежало внутри, и показала ему.
Костюм. Кто-то прислал ему костюм. Черный, старомодный, в полупрозрачном пластиковом пакете из химчистки. Джорджия взяла его за плечи и приложила к себе – как платье, которое она собиралась примерить, но сначала хотела бы узнать мнение Джуда. Вопросительный взгляд сопровождался мило нахмуренными бровками. Джуд не сразу вспомнил, что за костюм ему прислали.
Он уже открыл рот с намерением сказать, что понятия не имеет об этой вещи, как вдруг услышал собственные слова:
– Костюм покойника.
– Что?
– Привидение, – пояснил он, все вдруг припомнив. – Я купил привидение. Одна женщина решила, что их с дочерью преследует призрак ее покойного отчима. Она выставила неугомонный дух на аукцион в Интернете, и я купил его за штуку баксов. Это его костюм. Она, та женщина, считает, что в нем и живет дух.
– О, круто, – протянула Джорджия. – Так ты наденешь его?
Джуда удивила собственная реакция на эти слова: по коже у него побежали мурашки. На какой-то момент идея показалась ему непристойной.
– Нет, – ответил он, и Джорджия бросила на него непонимающий взгляд, расслышав в его голосе холодные и резкие нотки. Потом она усмехнулась, и Джуд понял: она подумала, что он испугался или как минимум проявил минутную слабость. Он добавил торопливо: – Он мне не по размеру.
Хотя, если говорить честно, костюм заставлял предположить, что полтергейст был примерно одного роста и веса с Джудом.
Джорджия сказала:
– Ну, тогда я буду его носить. Я и сама в какой-то степени неугомонный дух. В мужской одежде я выгляжу очень сексуально.
И вновь чувство отвращения, мурашки на коже. Она не должна надевать его. Даже сказанные в шутку, Джуду претили ее слова, хотя он не понимал почему. Он не позволит ей надеть костюм. В тот миг он не мог вообразить ничего более отталкивающего.
Это было неспроста. Очень немногие вещи так действовали на Джуда. Он почти забыл, что значит испытывать отвращение. Всякого рода богохульства и мерзости вот уже тридцать лет обеспечивали ему неплохой доход.
– Отнесу его наверх. Пусть повисит, пока я решу, что с ним делать, – пробормотал он, стараясь говорить безразлично. Но не преуспел в этом.
Джорджия уставилась на Джуда, заинтригованная столь редкой для него потерей самообладания, а потом стянула с костюма полиэтиленовый пакет. Вспыхнули на свету серебряные пуговицы. Сам костюм был строгий, темный, как вороново крыло, но эти пуговицы размером с четвертак придавали ему вид простецкий и грубоватый. Дополнить его галстуком-ленточкой – и такой наряд с удовольствием надел бы Джонни Кэш [3].
Ангус залился лаем – высоким, пронзительным, паническим лаем. Присев на задние лапы, прижав хвост к полу, он пятился прочь от костюма. Джорджия засмеялась.
– Да в нем действительно живет призрак.
Она медленно двинулась к Ангусу, размахивая перед собой костюмом, как тореадор размахивает перед быком своим плащом. Приблизившись к псу, она издала протяжный горловой стон бродячего духа. Глаза ее поблескивали от удовольствия.
Ангус пятился до тех пор, пока не наткнулся спиной на стул, опрокинувшийся с оглушительным стуком. Бон прижала уши к черепу и следила за происходящим из-под старого, покрытого пятнами засохшей крови стола для рубки мяса. Джорджия вновь довольно рассмеялась.
– Черт, да прекрати же! – прикрикнул на нее Джуд.
Она бросила на него темный, злорадный взгляд – взгляд ребенка, испепеляющего увеличительным стеклом муравьев, – и вдруг ее лицо исказила гримаса боли. Она вскрикнула и схватилась левой рукой за ладонь правой, отбросив костюм в сторону.
На кончике ее большого пальца набухла яркая капля крови и – кап! – упала на кафельный пол.
– Дерьмо, – прошипела Джорджия. – Проклятая булавка.
– Сама виновата, доигралась.
Злобно прищурившись, она показала Джуду средний палец и промаршировала прочь из кухни. Когда она ушла, Джуд поднялся и убрал сок в холодильник, нож положил в раковину, достал полотенце, чтобы стереть с пола кровь… и тут его взгляд упал на костюм. И он забыл о том, что собирался сделать.
Джуд расправил костюм, сложил рукава на груди и тщательно ощупал ткань. Никаких булавок он не нашел. Не нашел вообще ничего, обо что могла бы уколоться Джорджия. Потом он аккуратно убрал костюм в коробку.
И только тогда заметил едкий дым, поднимавшийся над сковородкой. Он выругался: бекон безнадежно сгорел.
Он поместил коробку на полку в глубине стенного шкафа и решил не думать об этом странном костюме.
Около шести часов вечера он проходил мимо офиса Дэнни, направляясь на кухню за сосисками для гриля, и вдруг из-за двери до него донесся чей-то шепот.
Этот звук заставил его вздрогнуть и замереть на месте. Дэнни ушел домой более часа назад, офис заперт, там никого не должно быть. Джуд склонил голову, прислушиваясь к тихому свистящему голосу… и через миг понял, что это. Пульс стал приходить в норму.
Да нет там никого! Это всего лишь радио: низкие тоны недостаточно низки, и сам голос слишком ровный. Джуд считал, что у звуков есть форма и по ней можно догадаться, в пространстве какого объема они произведены. Например, голос в колодце имеет глубокое круглое эхо, а голос из чулана кажется плотным, сжатым, лишенным полноты. Музыка – та же геометрия. Сейчас Джуд слышал голос, заключенный в коробку. Да, Дэнни забыл выключить радио.
Джуд открыл офис, просунул голову в дверь. Комнату заливал синий полумрак: свет погашен, а солнце в это время суток находится с другой стороны дома. Стереосистема, разместившаяся возле кулера с бутылью воды, по качеству была третьей с конца из всех систем в доме Джуда, но все же лучше большинства любительской аудиоаппаратуры. Она выглядела как стопка блоков в стеклянном шкафу. Данные выводились на дисплеи в ярком, неестественно-зеленом цвете (в каком видны объекты на приборах ночного видения), за исключением рубинового индикатора радиочастоты. По форме узкий вытянутый ромбик индикатора напоминал кошачий зрачок, который зачарованно, не мигая, взирал на обстановку кабинета.
– …как низко опустится ртутный столбик сегодня вечером? – спросил по радио мужчина хриплым, почти шершавым голосом. Толстый мужчина, судя по тому, что он дышал со свистом. – Не обнаружим ли мы поутру, что бомжи замерзли насмерть?
– Ваша забота о благополучии бездомных весьма трогательна, – ответил ему второй человек с пронзительным голосом – явно худой.
Это была радиостанция, где крутились песни групп с названиями либо смертельных болезней («Сибирская язва»), либо различных состояний распада («Тухлые»), а диджеи питали слабость к лобковым вшам, стриптизу и издевательствам над бедными, калеками и стариками. Более или менее регулярно они ставили и музыку Джуда, поэтому Дэнни настроил систему на их частоту – в знак своей преданности и чтобы лишний раз подольститься. Джуд подозревал, что Дэнни вообще не имеет музыкальных пристрастий, равнодушен ко всем исполнителям и радио для него – лишь фон, нечто вроде звуковых обоев. Если бы Дэнни работал для Энии [4], то разбирал бы ее почту и рассылал факсы под кельтские мотивы.
Джуд двинулся через комнату, чтобы выключить радио, но не дошел – его остановило воспоминание о недавних событиях. Примерно час назад он был на улице с собаками, ходил по подъездной дорожке, наслаждаясь свежестью воздуха и холодком, кусающим щеки. Кто-то из соседей жег опавшую листву, горький запах дыма тоже нравился Джуду.
Из офиса вышел Дэнни, закутанный в теплую куртку и готовый ехать домой. Они поболтали минутку. Точнее, Дэнни болтал без умолку, а Джуд смотрел на собак и пытался не обращать на помощника внимания. Дэнни Вутен как никто другой умел испортить самую благостную тишину.
Тишина. Офис за спиной Дэнни был погружен в тишину. Джуд даже вспомнил, как две вороны пытались перекрыть ровный ручеек болтовни Дэнни своим карканьем, но из офиса не доносилось ни звука. Если бы радио было включено, Джуд наверняка услышал бы его. Его уши не потеряли былой чувствительности. Они выдержали суровые испытания последних тридцати лет. А вот барабанщик Кении Морликс – единственный из группы, кто остался в живых помимо самого Джуда, – страдал от постоянного звона в ушах. Он не слышал собственной жены, когда та кричала ему в лицо.
На стене студии между платиновыми дисками висел набросок, изображающий семерых гномов. Джон Уэйн Гейси [1]нарисовал их, сидя в тюрьме, и послал Джуду. Гейси любил смотреть мультфильмы Диснея почти так же сильно, как любил растлевать маленьких детей, и почти так же сильно, как любил слушать альбомы Джуда.
У него имелся череп крестьянина шестнадцатого века: его подвергли трепанации, чтобы изгнать демонов. В отверстие на макушке Джуд ставил ручки и карандаши.
Еще – признание в колдовстве трехсотлетней давности, собственноручно написанное ведьмой: «Я говарила с черным псом, и он сказал мне, что атравит каров, обизумит лошадей и навидет болезни на детей для меня, если я одам ему свою душу, и я сказала хорошо и потом дала ему посасать грудь». Эту женщину сожгли на костре.
Ему принадлежали потертая веревочная петля, удавившая человека на виселице в начале века в Англии, шахматная доска юного Алистера Кроули [2]и порнографический снафф-фильм с реальным убийством в конце. Из всех экспонатов коллекции фильм вызывал у Джуда наиболее неприятные ощущения. Кассету ему дал полицейский, ранее работавший охранником в ночных клубах Лос-Анджелеса. Коп сказал, что видео снимали совсем больные люди, говорил он об этом со странным энтузиазмом. Джуд посмотрел фильм и согласился. Да, такое могли сделать только больные. Кроме того, косвенным образом фильм ускорил развал семьи Джуда. И все-таки он не спешил расстаться с кассетой.
Большинство предметов этой коллекции гротеска и аномалий Джуд получил в подарок от поклонников. Крайне редко ему доводилось приобретать что-либо самому. Но когда его личный помощник Дэнни Вутен рассказал, что в Интернете продается привидение, и спросил, не хочет ли Джуд его купить, над ответом не пришлось думать ни секунды. Это как в ресторане: тебе называют фирменное блюдо заведения, и ты заказываешь его, не глядя в меню. Некоторые порывы размышления не требуют.
Помещение офиса Дэнни было пристроено к северо-восточному крылу огромного загородного дома Джуда. Самому дому было сто десять лет. Кондиционеры, стандартная мебель и напольное покрытие цвета кофе с молоком придавали офису холодную безликость, что делало его разительно непохожим на остальные помещения дома. Он выглядел бы как приемная зубного врача, если бы не концертные афиши в стальных рамках. На одной из них изображалась банка, наполненная глазными яблоками, и каждый глаз с кровавой плетью нервов глядел на зрителя. Так рекламировался тур «К тебе прикованы все взгляды».
Едва пристройка была завершена, как Джуд пожалел о решении расположить офис прямо в доме. Конечно, ему не хотелось тратить по сорок пять минут на поездку от Пайклифа до арендованной конторы в Пекипси каждый раз, как того потребуют дела, но лучше ездить, чем делить дом с Дэнни Вутеном. Теперь Дэнни и работа были слишком близко. Выходя на кухню, Джуд слышал перезвон телефонов, причем иногда звонки приходили на обе линии одновременно, и этот звук сводил его с ума. За последние годы он не выпустил ни одного альбома, он вообще почти не работал с тех пор, как умерли Джером и Диззи (а вместе с ними и группа), но телефоны не умолкали. Джуда донимал непрерывный поток жаждущих видеть его людей, бесконечные юридические и профессиональные запросы, договоры и разбирательства, реклама, появления на публике и дела компании «Джудас Койн инкорпорэйтед», переделать которые было, по-видимому, невозможно. Дома Джуду хотелось быть самим собой, а не торговой маркой.
Большую часть времени Дэнни не покидал пределы кабинета. У него были свои недостатки, но к личному пространству Джуда он относился трепетно. Однако если Джуд сам забредал в офис, Дэнни считал его своей законной добычей. А Джуд, не испытывая от этого никакого удовольствия, заходил в офис по четыре – пять раз на дню: через пристройку лежал кратчайший путь к сараю и собакам. Можно было бы избежать свидания с Дэнни, если выйти через переднюю дверь и обойти вокруг дома. Джуд не собирался так поступать – не хватало еще прятаться от Дэнни Вутена в собственном доме.
Кроме того, Джуд каждый раз надеялся, что у Дэнни не найдется повода привязаться к нему. Однако повод неизменно находился. Если не оказывалось срочного дела, то у Дэнни просто возникало желание поговорить. Он родился в Южной Калифорнии, и темы для бесед у него не переводились. Например, он принимался расписывать совершенно незнакомым людям достоинства пырея, в том числе и то, что он придает вашим испражнениям аромат свеже постриженной лужайки. Или увлеченно обсуждал с разносчиком пиццы катание на скейтборде и игровые приставки, в свои тридцать – как четырнадцатилетний. Дэнни мог излить душу установщику кондиционеров: рассказывал, как его сестра подсела на героин, а сам он обнаружил тело матери, совершившей самоубийство. Смутить его было невозможно. Он не знал слова «неловкость».
Джуд возвращался в дом, покормив Ангуса и Бон, и уже наполовину преодолел зону обстрела Дэнни. Едва ему показалось, что на сей раз он благополучно минует офис, как раздалось ужасное:
– Эй, босс, взгляните-ка сюда!
Свои покушения на Джуда Дэнни начинал именно с этой фразы. Джуд заранее боялся ее: она служила прелюдией к получасу потерянного времени, к заполнению бланков и чтению факсов.
Затем Дэнни сказал, что кто-то продает привидение, и Джуд тут же забыл о своем недовольстве. Он подошел, чтобы взглянуть на экран монитора.
Дэнни отыскал привидение на одном из сетевых аукционов. Джуд проглядел описание выставляемого лота, пока Дэнни читал его вслух. Если бы Джуд позволил, Дэнни кормил бы его с ложки. Была в нем эдакая услужливость, Джуд, честно говоря, презирал ее в мужчинах.
– «Купите призрак моего отчима, – читал Дэнни. – Шесть недель назад мой престарелый отчим внезапно умер. В тот момент он жил у нас. Своего дома у него не было, и он ездил от одного родственника к другому, оставаясь у каждого по месяцу или два. Его смерть всех шокировала, особенно мою дочь, которая очень привязалась к нему. Мы не ожидали ничего подобного. До последнего дня он оставался очень активным. Никогда не сидел перед телевизором. Ежедневно выпивал стакан апельсинового сока. Даже все зубы у него были свои».
– Это чья-то дурацкая шутка, – сказал Джуд.
– Не похоже, – качнул головой Дэнни и продолжил: – «Через два дня после похорон дочь увидела его в гостевой комнате, расположенной как раз напротив детской. Теперь она боится оставаться в своей комнате одна и вообще предпочитает не подниматься на второй этаж. Я пыталась убедить ее, что дедушка не причинит ей вреда, но она утверждает, будто ее очень напугали его глаза. Говорит, они стали похожи на черные каракули и ими больше нельзя видеть. Поэтому она спит вместе со мной. Поначалу я решила, что дочка придумала страшную историю, но со временем выяснилось, что это не фантазия. В гостевой комнате все время холодно. Я осмотрела ее и заметила, что холоднее всего в шкафу, где висит выходной костюм отчима. Он хотел лежать в гробу в этой одежде, но в похоронном бюро костюм примерили на тело и сказали, что он велик. Оказывается, после смерти люди как-то сморщиваются, в них пересыхает влага. И поскольку любимый костюм отчима ему не подошел, похоронное бюро уговорило меня купить новый. Не знаю, почему я послушалась. По ночам я часто просыпаюсь от шагов отчима над головой. Постель в его комнате постоянно смята, а дверь хлопает. Кошка тоже отказывается подниматься на второй этаж, а иногда сидит перед лестницей и смотрит на что-то, чего я не вижу. Посмотрит-посмотрит, а потом взвоет, словно ей на хвост наступили, и убегает. При жизни отчим занимался спиритизмом. Мне кажется, он делает все это, чтобы моя дочь поняла: смерть – еще не конец. Но ей одиннадцать лет, она должна жить в нормальной обстановке и спать в своей постели. Вот я и подумала, что надо найти папе другой дом. Ведь в мире полно людей, которые хотят верить в жизнь после смерти. Я могу представить им доказательство. Я "продам" призрак отчима тому, кто предложит наивысшую цену. Разумеется, душу продать нельзя, но я надеюсь, он сам согласится переселиться в ваш дом, если вы его хорошо попросите. Как я уже писала, с нами он жил временно, собственного жилья не имел, так что уверена – он пойдет туда, где ему будут рады. Не думайте, что это розыгрыш или что я получу ваши деньги, а взамен ничего не пришлю. Выигравший аукцион получит нечто материальное: выходной костюм отчима. Мне кажется, если его дух и привязан к чему-нибудь, так только к этому костюму. Костюм очень красивый, хотя и старомодный, от фирмы "Грейт вестерн тэйлоринг". Ткань в тонкую серебристую полоску… бла-бла-бла… атласная подкладка… бла-бла…»
Дэнни прекратил читать и указал на экран:
– Посмотрите на размер, босс. Как на вас сшито. Самое высокое предложение – восемьдесят баксов. Если хотите иметь собственное привидение, вы получите его всего за сотню.
– Давай купим его, – произнес Джуд.
– Серьезно? Тогда я шлю заявку на сто долларов?
Джуд прищурился, глядя на экран. Прямо под описанием лота значилось: «Мгновенная покупка: $1000». А дальше шло пояснение: «Кликни здесь и выиграй аукцион!» Он постучал пальцем по монитору:
– Нет. Мы даем тысячу. И костюм с призраком наш.
Дэнни развернулся на стуле, ухмыльнулся и вскинул брови. У него были высокие изогнутые брови, как у Джека Николсона, и он пользовался ими с большим мастерством. Может быть, он ожидал объяснения, но Джуд сам не знал, зачем ему понадобилось платить тысячу за старый костюм, не стоящий, возможно, и пятидесяти долларов. Позже он подумал, что призрак послужит неплохой рекламой: «Джудас Койн приобретает полтергейст». Фаны заглатывали подобные истории «на ура». Но это позже, а в тот момент Джуд знал одно: он непременно хочет выиграть аукцион. Джуд направился к выходу из офиса, намереваясь подняться наверх и проверить, готова ли Джорджия. Он велел ей одеваться уже полчаса назад, но, скорее всего, она до сих пор валяется в постели. Джуд подозревал, что она не встанет, пока не дождется ссоры. Сядет в нижнем белье на подушки и начнет красить черным лаком ногти на ногах. Или раскроет свой ноутбук и будет разглядывать в сети «готические» аксессуары в поисках идеальной сережки-гвоздика, чтобы вставить себе в язык. Будто мало ей этих проклятых гвоздиков… Тут мысль об Интернете заставила Джуда остановиться. Он обернулся к Дэнни.
– А как ты вообще наткнулся на этот аукцион? – спросил он, кивая на компьютер.
– Вам пришло письмо по электронной почте.
– От кого?
– От администраторов сайта. Они написали: «Мы обратили внимание, что вы уже приобретали подобные предметы, и подумали, что вы снова заинтересуетесь».
– Что значит: «Вы приобретали подобные предметы»? Какие предметы?
– Всякие оккультные вещицы, я думаю.
– Я ничего у них не покупал.
– Может, покупали, да забыли. А может, я что-нибудь для вас покупал.
Джуд нахмурился.
– Проклятая кислота. Когда-то у меня была отличная память. В средней школе я даже состоял в шахматном клубе.
– Да вы что? Ну и новость.
– Какая? Что я играл в шахматы?
– Ну да. Шахматы… Это же полный отстой…
– Зато вместо фигур я использовал отрубленные пальцы.
Дэнни расхохотался, но слегка переборщил: скорчился в конвульсиях и стал утирать воображаемые слезы. Мелкий лизоблюд.
Костюм доставили в субботу рано утром. Джуд уже проснулся и выгуливал собак.
Как только почтовый грузовичок затормозил перед домом, Ангус бросился к нему с такой яростью, что вырвал из рук Джуда поводок. Пес бился о борт припаркованного автомобиля, брызгал слюной, царапал когтями пассажирскую дверь. Водитель остался сидеть внутри, взирая на Ангуса спокойно, но пристально, как врач разглядывает в микроскоп новую разновидность опасного вируса. Джуд поймал поводок и дернул за него чуть сильнее, чем требовалось. Ангус боком опрокинулся на землю, но тут же вывернулся и снова вскочил, оскалив зубы. К этому времени Бон тоже завелась. Она изо всех сил натягивала другой поводок и заливалась таким пронзительным лаем, что у Джуда заболела голова.
Тащить двух разошедшихся собак к сараю было слишком далеко, поэтому Джуд подтянул Бон и Ангуса через двор к переднему крыльцу. Обе овчарки отчаянно сопротивлялись, пока хозяин заталкивал их в дом. Он захлопнул за ними дверь, и псы стали бросаться на нее изнутри с истерическим лаем. Дверь дрожала от ударов. Чертовы собаки.
Джуд проковылял обратно к подъездной дорожке и приблизился к почтовому грузовику в тот миг, когда его задняя стенка с металлическим лязгом скользнула вверх. Внутри кузова стоял водитель. Он спрыгнул вниз, сжимая под мышкой длинную плоскую коробку.
– Оззи Осборн держит шпицев, – сказал почтальон. – По телевизору показывали. Смешные такие собачки, вроде кошек. Может, и вам стоит завести пару забавных малышек?
Джуд молча взял посылку и пошел в дом.
Коробку он принес в кухню. Положил ее на стол, налил себе кофе. Джуд по природе своей был ранней пташкой. Когда он ездил с турами или записывал альбомы, он нередко добирался до постели лишь к пяти утра, а потом целыми днями спал. Но бессонные ночи давались ему нелегко. В поездках он вставал часа в четыре пополудни, в дурном настроении и с тяжелой головой, не понимая, куда подевалось время. Даже хорошие знакомые казались ему при этом ловкими самозванцами, бесчувственными инопланетянами, напялившими резиновую кожу и поддельные лица друзей. И требовалось значительное количество алкоголя, чтобы они снова стали собой.
Однако в последний раз он ездил на гастроли три года назад. Дома он не испытывал тяги к выпивке и в девять вечера был готов лечь в постель. В пятьдесят четыре года он вернулся к режиму дня своего детства, когда его звали Джастин Ковзински и он жил на свиноферме отца. Безграмотный сукин сын вытаскивал юного Джастина из кровати за волосы, если находил его спящим после восхода солнца. То было время грязи, лающих собак, колючей проволоки, покосившихся хозяйственных построек, визжащих свиней со сплющенными рылами и кожей, висящей складками. Он редко видел других людей – только мать, по большей части сидевшую у кухонного стола с расслабленным выражением лица, как после лоботомии, и отца, правившего акрами свиного дерьма и развалин с помощью сердитого смеха и кулаков.
Итак, Джуд проснулся несколько часов назад, но еще не позавтракал. Когда он жарил бекон, в кухне появилась Джорджия: в одних черных трусиках, руки сложены на маленькой белой груди с проколотыми сосками, на голове гнездо из спутанных черных волос. На самом деле ее звали не Джорджия. И не Морфина, хотя несколько лет назад она показывала стриптиз под таким именем. Ее настоящее имя было Мэрибет Кимболл – такое простое, такое незамысловатое, что она смущенно засмеялась, когда впервые назвала его Джуду.
Джуд к тому моменту сменил уже несколько «готических» подружек, которые или показывали стриптиз, или гадали, или показывали стриптиз и гадали. Все они были симпатичными девушками, все носили египетские кресты – анки, все красили ногти черным лаком. Джуд называл их по именам штатов, откуда они были родом. Ни одной из девиц это не нравилось, поскольку напоминало о личности, которую они с таким рвением старались спрятать, разрисовывая лицо потусторонним макияжем. Джорджии было двадцать три года.
– Эти безмозглые псы, – сказала она, пинком убирая одного из них со своего пути. Собаки крутились под ногами у Джуда, возбужденные ароматом бекона. – Разбудили меня, черт возьми.
– Может, черт возьми, уже пора было вставать. Тебе такое в голову не приходило, чисто случайно?
Она никогда не поднималась по своей воле раньше десяти.
Джорджия нагнулась, доставая из холодильника пакет с апельсиновым соком. Джуд с удовольствием оглядел ее сзади: ему нравилось видеть, как черное белье врезается в ее белоснежные ягодицы. Однако пока она пила сок (прямо из пакета), он отвернулся. Пакет она оставила на столе. Сок испортится, если Джуд не уберет его в холодильник, сама она ни за что этого не сделает.
Его обожали готы, и это ему нравилось, а секс с ними нравился еще больше. Джуд ценил их гибкие атлетические татуированные тела и их увлечение нетрадиционными сексуальными играми. Но раньше он был женат, и женой его была женщина, которая пила сок из стакана и убирала за собой, а утром читала газеты. Он скучал по разговорам с ней – разговорам взрослых людей. Его жена не танцевала стриптиз и не верила в гадание. У них были абсолютно взрослые, зрелые отношения.
Джорджия вскрыла посылку ножом для бифштекса, после чего оставила нож на столе, не потрудившись даже отлепить кусочки скотча.
– Что это? – спросила она.
Приложив усилие, Джорджия вытащила из верхней коробки еще одну: большую, черную, блестящую, в форме сердца. В такие коробки иногда укладывают конфеты, хотя эта для них слишком велика, кроме того, конфетные коробки обычно розового или желтого цвета. А еще она похожа на упаковку для нижнего белья… но он вроде бы ничего не заказывал для Джорджии. Джуд нахмурился. Он понятия не имел, что там может быть, и одновременно чувствовал: он должен это знать. Коробка в форме сердца содержит нечто такое, чего он ожидает.
– Это мне? – спросила Джорджия.
Она сняла крышку, вытащила то, что лежало внутри, и показала ему.
Костюм. Кто-то прислал ему костюм. Черный, старомодный, в полупрозрачном пластиковом пакете из химчистки. Джорджия взяла его за плечи и приложила к себе – как платье, которое она собиралась примерить, но сначала хотела бы узнать мнение Джуда. Вопросительный взгляд сопровождался мило нахмуренными бровками. Джуд не сразу вспомнил, что за костюм ему прислали.
Он уже открыл рот с намерением сказать, что понятия не имеет об этой вещи, как вдруг услышал собственные слова:
– Костюм покойника.
– Что?
– Привидение, – пояснил он, все вдруг припомнив. – Я купил привидение. Одна женщина решила, что их с дочерью преследует призрак ее покойного отчима. Она выставила неугомонный дух на аукцион в Интернете, и я купил его за штуку баксов. Это его костюм. Она, та женщина, считает, что в нем и живет дух.
– О, круто, – протянула Джорджия. – Так ты наденешь его?
Джуда удивила собственная реакция на эти слова: по коже у него побежали мурашки. На какой-то момент идея показалась ему непристойной.
– Нет, – ответил он, и Джорджия бросила на него непонимающий взгляд, расслышав в его голосе холодные и резкие нотки. Потом она усмехнулась, и Джуд понял: она подумала, что он испугался или как минимум проявил минутную слабость. Он добавил торопливо: – Он мне не по размеру.
Хотя, если говорить честно, костюм заставлял предположить, что полтергейст был примерно одного роста и веса с Джудом.
Джорджия сказала:
– Ну, тогда я буду его носить. Я и сама в какой-то степени неугомонный дух. В мужской одежде я выгляжу очень сексуально.
И вновь чувство отвращения, мурашки на коже. Она не должна надевать его. Даже сказанные в шутку, Джуду претили ее слова, хотя он не понимал почему. Он не позволит ей надеть костюм. В тот миг он не мог вообразить ничего более отталкивающего.
Это было неспроста. Очень немногие вещи так действовали на Джуда. Он почти забыл, что значит испытывать отвращение. Всякого рода богохульства и мерзости вот уже тридцать лет обеспечивали ему неплохой доход.
– Отнесу его наверх. Пусть повисит, пока я решу, что с ним делать, – пробормотал он, стараясь говорить безразлично. Но не преуспел в этом.
Джорджия уставилась на Джуда, заинтригованная столь редкой для него потерей самообладания, а потом стянула с костюма полиэтиленовый пакет. Вспыхнули на свету серебряные пуговицы. Сам костюм был строгий, темный, как вороново крыло, но эти пуговицы размером с четвертак придавали ему вид простецкий и грубоватый. Дополнить его галстуком-ленточкой – и такой наряд с удовольствием надел бы Джонни Кэш [3].
Ангус залился лаем – высоким, пронзительным, паническим лаем. Присев на задние лапы, прижав хвост к полу, он пятился прочь от костюма. Джорджия засмеялась.
– Да в нем действительно живет призрак.
Она медленно двинулась к Ангусу, размахивая перед собой костюмом, как тореадор размахивает перед быком своим плащом. Приблизившись к псу, она издала протяжный горловой стон бродячего духа. Глаза ее поблескивали от удовольствия.
Ангус пятился до тех пор, пока не наткнулся спиной на стул, опрокинувшийся с оглушительным стуком. Бон прижала уши к черепу и следила за происходящим из-под старого, покрытого пятнами засохшей крови стола для рубки мяса. Джорджия вновь довольно рассмеялась.
– Черт, да прекрати же! – прикрикнул на нее Джуд.
Она бросила на него темный, злорадный взгляд – взгляд ребенка, испепеляющего увеличительным стеклом муравьев, – и вдруг ее лицо исказила гримаса боли. Она вскрикнула и схватилась левой рукой за ладонь правой, отбросив костюм в сторону.
На кончике ее большого пальца набухла яркая капля крови и – кап! – упала на кафельный пол.
– Дерьмо, – прошипела Джорджия. – Проклятая булавка.
– Сама виновата, доигралась.
Злобно прищурившись, она показала Джуду средний палец и промаршировала прочь из кухни. Когда она ушла, Джуд поднялся и убрал сок в холодильник, нож положил в раковину, достал полотенце, чтобы стереть с пола кровь… и тут его взгляд упал на костюм. И он забыл о том, что собирался сделать.
Джуд расправил костюм, сложил рукава на груди и тщательно ощупал ткань. Никаких булавок он не нашел. Не нашел вообще ничего, обо что могла бы уколоться Джорджия. Потом он аккуратно убрал костюм в коробку.
И только тогда заметил едкий дым, поднимавшийся над сковородкой. Он выругался: бекон безнадежно сгорел.
Он поместил коробку на полку в глубине стенного шкафа и решил не думать об этом странном костюме.
Около шести часов вечера он проходил мимо офиса Дэнни, направляясь на кухню за сосисками для гриля, и вдруг из-за двери до него донесся чей-то шепот.
Этот звук заставил его вздрогнуть и замереть на месте. Дэнни ушел домой более часа назад, офис заперт, там никого не должно быть. Джуд склонил голову, прислушиваясь к тихому свистящему голосу… и через миг понял, что это. Пульс стал приходить в норму.
Да нет там никого! Это всего лишь радио: низкие тоны недостаточно низки, и сам голос слишком ровный. Джуд считал, что у звуков есть форма и по ней можно догадаться, в пространстве какого объема они произведены. Например, голос в колодце имеет глубокое круглое эхо, а голос из чулана кажется плотным, сжатым, лишенным полноты. Музыка – та же геометрия. Сейчас Джуд слышал голос, заключенный в коробку. Да, Дэнни забыл выключить радио.
Джуд открыл офис, просунул голову в дверь. Комнату заливал синий полумрак: свет погашен, а солнце в это время суток находится с другой стороны дома. Стереосистема, разместившаяся возле кулера с бутылью воды, по качеству была третьей с конца из всех систем в доме Джуда, но все же лучше большинства любительской аудиоаппаратуры. Она выглядела как стопка блоков в стеклянном шкафу. Данные выводились на дисплеи в ярком, неестественно-зеленом цвете (в каком видны объекты на приборах ночного видения), за исключением рубинового индикатора радиочастоты. По форме узкий вытянутый ромбик индикатора напоминал кошачий зрачок, который зачарованно, не мигая, взирал на обстановку кабинета.
– …как низко опустится ртутный столбик сегодня вечером? – спросил по радио мужчина хриплым, почти шершавым голосом. Толстый мужчина, судя по тому, что он дышал со свистом. – Не обнаружим ли мы поутру, что бомжи замерзли насмерть?
– Ваша забота о благополучии бездомных весьма трогательна, – ответил ему второй человек с пронзительным голосом – явно худой.
Это была радиостанция, где крутились песни групп с названиями либо смертельных болезней («Сибирская язва»), либо различных состояний распада («Тухлые»), а диджеи питали слабость к лобковым вшам, стриптизу и издевательствам над бедными, калеками и стариками. Более или менее регулярно они ставили и музыку Джуда, поэтому Дэнни настроил систему на их частоту – в знак своей преданности и чтобы лишний раз подольститься. Джуд подозревал, что Дэнни вообще не имеет музыкальных пристрастий, равнодушен ко всем исполнителям и радио для него – лишь фон, нечто вроде звуковых обоев. Если бы Дэнни работал для Энии [4], то разбирал бы ее почту и рассылал факсы под кельтские мотивы.
Джуд двинулся через комнату, чтобы выключить радио, но не дошел – его остановило воспоминание о недавних событиях. Примерно час назад он был на улице с собаками, ходил по подъездной дорожке, наслаждаясь свежестью воздуха и холодком, кусающим щеки. Кто-то из соседей жег опавшую листву, горький запах дыма тоже нравился Джуду.
Из офиса вышел Дэнни, закутанный в теплую куртку и готовый ехать домой. Они поболтали минутку. Точнее, Дэнни болтал без умолку, а Джуд смотрел на собак и пытался не обращать на помощника внимания. Дэнни Вутен как никто другой умел испортить самую благостную тишину.
Тишина. Офис за спиной Дэнни был погружен в тишину. Джуд даже вспомнил, как две вороны пытались перекрыть ровный ручеек болтовни Дэнни своим карканьем, но из офиса не доносилось ни звука. Если бы радио было включено, Джуд наверняка услышал бы его. Его уши не потеряли былой чувствительности. Они выдержали суровые испытания последних тридцати лет. А вот барабанщик Кении Морликс – единственный из группы, кто остался в живых помимо самого Джуда, – страдал от постоянного звона в ушах. Он не слышал собственной жены, когда та кричала ему в лицо.