– Сам ничего придумать не можешь, – сказал он каким-то глупым голосом, – вот с меня и обезьянничаешь.
Хупер фыркнул.
– Мало ли куда я иду, Хупер? Кому ты там нужен?
– А куда ты идешь?
– Не скажу.
– А ты-то кому там нужен?
– Значит, нужен.
– Откуда ты знаешь?
– А тебе-то что?
– Ты потише давай, Киншоу. Подумаешь, какой выискался. Нечего тут командовать. Да кто ты такой? Ты должен делать все, что я скажу, потому что твоя мать у нас служит.
– Нет, неправда, заткнись, Хупер.
– Она прислуга, ясно? Ей платят, и она должна делать все, что ей папа велит, а ты должен делать все, что я велю.
– Кто сказал?
– Папа сказал.
Киншоу подумал: может, правда? Где бы они ни жили, вечно надо было ко всем подлаживаться, мама говорила: «Будь повежливей, веди себя хорошо, это их дом, не наш».
– Вот захотел с тобой пойти – и пойду.
Киншоу сказал, уже без всякой надежды:
– Да зачем тебе? Вот вопрос. Убегать тебе не надо, и не надо тебе никуда со мной. Ты же меня не любишь.
– Ну, не люблю.
– Тогда чего же ты?
Хупер молчал, улыбался и молчал. Киншоу захотелось ударить его, еще, еще, и он сам перепугался, что Хупер довел его до этого, совсем сбил с толку. В голове у него стучало, гудело, а Хупер стоял и молчал, и он уже не знал, что придумать, плел черт-те что и все невпопад, и не мог остановиться, и говорил каким-то глупым голосом. Тогда он стал хвалиться, он сказал:
– Ну что, съел? Ты говорил – мне в рощу и то слабо, а я аж сюда. Спорим, ты думал, мне сюда не войти, а?
Хупер пожал плечами:
– Подумаешь, дело большое.
Потом нагнулся, порылся в кустах и нашел там толстую, коротенькую палку. Он помахал ею наобум, и палка со свистом рассекла воздух.
– Зачем тебе?
– Мало ли. По лесу всегда с палкой ходят.
Он говорил рассудительно, спокойно. Они еще постояли. Потом, хоть знал, что не надо, Киншоу не удержался, спросил:
– Попить не принес?
– А ты?
– Нет.
– А хочется?
– Немножко.
– Ну и дурак.
– В общем-то обойдусь. Я спросил просто.
– Так я тебе и дал хоть что-нибудь. Сам обо всем думай, раз такой умный.
Киншоу повернулся и поскорей зашагал прочь по траве к новому кустарнику. Он знал, что тут же услышит за собой шаги Хупера. Так оно и вышло. Только тот сперва молчал.
Куда девались покой и радость. Киншоу неинтересно стало смотреть и слушать. Он только и думал, что вот Хупер тут и неизвестно, что он еще выкинет. Хотя здесь с ним, наверное, не так страшно, как в «Уорингсе». Там его территория, там он хозяин. А здесь они вроде почти равны.
Скоро Киншоу заметил, что тропка совсем исчезла. Остался толстый буро-зеленый ковер листвы, а на нем прутики, палки, и корни вылезали из-под земли как веревки. Кругом, куда ни пойди, все одинаково. Он шел прямо, напролом, через чащу. Но далеко ли конец, он понятия не имел, он ждал, что вот-вот будет просвет, а его все не было.
Солнце там и сям пробивало плетево листьев и стекало по стволам как вода. Но в общем листва была плотная и почти не пропускала света. В глубине леса стало душно, трудно вбирать воздух, горячий и необыкновенно густой. Тенниска липла к спине у Киншоу. Надо было остановиться и снять свитер.
Он продвигался с трудом, продирался сквозь заросли, плотные кусты, видел только на ярд вперед и вдруг вышел на новую поляну. Она тянулась и тянулась. За ним по пятам, он слышал, шел Хупер. Но оба теперь уже двигались по законам леса, почти бесшумно.
Когда они вломились в непролазную гущу шиповника, сразу зацепились за него и встали, чтобы отцепиться, Киншоу услышал тот звук. Звук был странный – не то хрюканье, не то ржанье и все же что-то другое. Киншоу замер. Хупер, сзади, сделал еще несколько шагав и тоже замер, совсем рядом.» Он дышал прямо на Киншоу. Ржанье повторилось, и тотчас хрустнула ветка.
– Что это?
Киншоу повернул голову и увидел лицо Хупера. Зубы у него были крупные, в щербинках, и между двумя передними щель. Над верхней губой выступили капельки пота. Киншоу подумал: «Он настоящий, он сделан из того же, что и все». Он как-то успокоился от того, что Хупер рядом и от него пахнет обычным человеческим запахом. Господи, да что он ему сделает?
– Шум какой-то. Тут кто-то есть.
– Кто?
– А я откуда знаю?
– Не человек, люди так не шумят.
– Ага.
– А теперь тихо.
– Ушел, наверное.
Опять заскрипели сучья, и тут они услышали тихие, тяжелые шаги в прелой листве за кустами.
– Пойди посмотри.
– Может, это...
– Кто?
– Не знаю.
– Пойди посмотри.
Оба затаились.
– Испугался!
– А сам-то?
– Дурак.
– А чего же тогда посмотреть не можешь?
– Я первый сказал – пойди посмотри. Ну!
Они шептались. Минуту спустя Киншоу шагнул вперед; он осторожно раздвигал ветки, потому что не знал, что он сейчас увидит. Ему мерещились блестящие глаза, нацеленные копья. Лес весь замер, напрягся, что-то им готовил. Киншоу вспомнил диких кабанов, он про них читал, они рыщут в чащах, а охотники их подстерегают, и бросаются на них, и вонзают ножи им в горло, и в глаза, и в сердце. Бывают еще дикие боровы, грязные, вонючие. Снова раздалось ржание, Он опять осторожно шагнул.
Он увидел поляну и солнечный свет, а прямо напротив, между двумя стволами, стоял олень. Он был песочного цвета и весь дрожал, а глаза были громадные и блестели. Киншоу понял, что олень ужасно перепугался, больше даже, чем он сам. Он скользнул назад, в кусты.
– Это олень.
– Какой?
– Не знаю. Обыкновенный. Рога такие кудрявые.
– Ветвистые, балда.
– Ага.
– Я в жизни их не видел.
– Ну да? А в зоопарке?
– Я там в жизни не был.
Киншоу от удивленья даже присвистнул. Вот уж он не ожидал, что хоть в чем-то переплюнет Хупера.
– Что же делать?
– Да ничего. Не тронет он нас.
– Ладно, лучше пошли отсюда, – сказал Хупер.
Киншоу отступил в сторону. Он вспомнил, что Хупер ему вообще не нужен. Хупер отпихнул его и прошел вперед. Ветки тут же сомкнулись и почти скрыли его из виду. Киншоу на секунду показалось, что он опять один. Олень снова подал голос.
– Чего это он? – шепнул Хупер из-за кустов.
– Боится, наверное. Может, других предупреждает.
– Думаешь, их тут много?
– Не знаю. Я думал, это ты все про все знаешь.
– Заткнись.
– Они поодиночке не водятся, это каждый дурак знает.
– Ага. Пошли за ним, Киншоу, может, мы тыщи их увидим, а? Мало ли что мы еще увидим!
Киншоу услышал, как Хупер шумно шагнул и олень, убегая, захрустел кустами. Киншоу вышел на поляну. Тут же впереди, за деревьями, мелькнул лисий хвост.
– Пошли, – сказал Хупер.
Киншоу за ним пошел. Они прошли под дубами, где раньше стоял олень, и углубились в чащу.
Скоро Хупер сказал:
– Тише ты. Надо тихонько подкрадываться. Охотники всегда тихонько.
– Какие, мы охотники.
– А почему? Ты же хочешь его выследить? А будешь так хрустеть, ничего не увидишь.
Киншоу промолчал. Он бесился, что опять Хупер командует, вышел вперед и рассказывает ему, что он должен делать. Распоряжается. Зато он, кажется, здорово увлекся оленем и не собирался гадить Киншоу. И то хорошо. Для него все было прогулка, приключенье, игрушки. Скоро, правда, Киншоу сам от него заразился. Хупер побежал по поляне, и он за ним, хотя шумели они так, что олень, конечно, умчался черт-те куда. Хупер как-то чудно скакал, прыгал, вдруг кидался вперед. Потом упал на четвереньки и пополз вокруг дерева.
– Мы охотники, – зашипел он. – Ни звука. Тут водятся дикие кабаны. И медведи.
– Они вместе не водятся, так не бывает.
– Ложись, ложись.
Киншоу пополз. Он обдирал коленки о сучья и можжевельник. Лес стал другой, листья отодвинулись вверх, а стволы наклонились. У Киншоу даже голова закружилась. Сладкий гнилой дух прели забирался между коленками и приставал к ладоням. Он видел несчетных букашек, пауков и блестящих жуков, они суетились среди прутьев. На прутьях был мох. На некоторых – розоватый и махристый, как водоросли. Он был скользкий и мокрый.
Вдруг Хупер растянулся на земле, ногами чуть не в лицо Киншоу. Он что-то высматривал в кустах.
– Тут!
Киншоу подполз к нему. Олень стоял чуть поодаль, изготовясь для прыжка. Шея у него напружилась, как будто вот-вот надломится.
– Тут небось еще есть, – сказал Хупер. – Наверно, на водопой
– На водопой?
– Ну да. Есть же тут ручей – верно? А может, даже река.
– Не знаю.
– Как же. В лесу всегда бывает.
– А-а.
Хупер приподнялся и снова пополз к оленю. Земля теперь шла чуть под уклон, и хоть деревья тут росли реже, зато гуще стала трава, и крапива и плющ доходили до колена. Здесь было сыро. Каждый раз, как отрывал от земли ногу, Киншоу слышал глухое чавканье. Парило. Дышать почти нечем. Киншоу утер пот с лица.
– Погоди-ка, я встану. В этой штуке жутко жарко.
И сразу удивился, зачем надо было это говорить. Он сам по себе, и при чем тут Хупер? Хупер просто за ним увязался и затеялся с этой охотой, и незачем ему докладываться. Но он вдруг сообразил, что сейчас ему не мешает, что Хупер рядом, он даже, наверно, рад – уж очень далеко они забрались в лес. Зря он только позволил ему командовать. Он стал думать, как бы поставить Хупера на место.
Когда он стаскивал свитер, взгляд его упал на часы. Девятый час, они уже больше двух часов в лесу. Он испугался.
– Ну, Киншоу, давай пошли.
– Надоела мне эта игра.
Хупер весь перекосился от презренья.
– Игра?Мы же оленя гоним. Лично я, во всяком случае. А ты как хочешь.
– Мне надо идти. Мне пора.
– Куда это?
– Ну, отсюда. Я пройду полями за лесом, а потом...
– Ну, куда?
– Отстань. Никуда. А тебе обратно пора.
Хупер покачал головой.
– Я отчалил.
Киншоу засунул свитер в ранец. За спиной у него был кустарник, из которого они только что выбрались. Он зашагал вперед.
– Ты куда?
– Я сказал. Мне пора отсюда.
– Домой?
– Не твое дело. Нет.
– За лес?
– Да.
– Так это не сюда.
– Сюда.
– Нет. Мы там были. Мы круг сделали.
Киншоу помешкал. Заросли были со всех сторон. Он прикинул направление. Если взять к той поляне налево, там будет выход из Крутой чащи. Кажется, дотуда уже рукой подать. Он пошел налево. И почти сразу же услышал за собой шаги Хупера.
Поляна перешла в неширокий проход, зато тут совсем не было кустов, можно идти не сгибаясь. В вышине плотно смыкались ветки, Тут было темно. Киншоу остановился. Впереди, насколько хватал глаз, тянулась тьма. Если б лес кончался, уже бы светлело. Он не спеша повернул. Опять то же. Везде то же.
– Ну, чего там?
Наконец-то Киншоу услышал по голосу Хупера, что тот испугался, и понял, что теперь он снова главный.
– Чего встал?
Осторожно, медленно, двумя указательными пальцами Киншоу поддел бечевку и стянул со спины ранец. Вытащил куртку, расстелил на земле и сел. Хупер стоял рядом, глаза у него бегали, лицо было такое же белое, как руки и ноги на тусклом свету.
Киншоу сказал:
– Мы заблудились. Давай думать, что теперь делать.
Хупер совсем раскис. Он стал на коленки недалеко от куртки и, уставясь в землю, принялся шарить в листве.
– Все ты! – он сказал. – Дурак проклятый! Делал бы, что тебе сказано.
– Да ну тебя.
Вдруг раздался взвизг и громкое хлопанье – как деревянной трещоткой. Киншоу поднял голову. Две сойки летели через лес, взбивая крыльями воздух. Пронеслись – и снова стало тихо и как будто еще темней. Потом по лесу пробежал ветерок, всколыхнул жаркий воздух. И снова все замерло. И вот дрозд завел громкую, ясную песнь тревоги. Хупер вздрогнул. Откуда-то издали донесся первый раскат грома.
Глава седьмая
Хупер фыркнул.
– Мало ли куда я иду, Хупер? Кому ты там нужен?
– А куда ты идешь?
– Не скажу.
– А ты-то кому там нужен?
– Значит, нужен.
– Откуда ты знаешь?
– А тебе-то что?
– Ты потише давай, Киншоу. Подумаешь, какой выискался. Нечего тут командовать. Да кто ты такой? Ты должен делать все, что я скажу, потому что твоя мать у нас служит.
– Нет, неправда, заткнись, Хупер.
– Она прислуга, ясно? Ей платят, и она должна делать все, что ей папа велит, а ты должен делать все, что я велю.
– Кто сказал?
– Папа сказал.
Киншоу подумал: может, правда? Где бы они ни жили, вечно надо было ко всем подлаживаться, мама говорила: «Будь повежливей, веди себя хорошо, это их дом, не наш».
– Вот захотел с тобой пойти – и пойду.
Киншоу сказал, уже без всякой надежды:
– Да зачем тебе? Вот вопрос. Убегать тебе не надо, и не надо тебе никуда со мной. Ты же меня не любишь.
– Ну, не люблю.
– Тогда чего же ты?
Хупер молчал, улыбался и молчал. Киншоу захотелось ударить его, еще, еще, и он сам перепугался, что Хупер довел его до этого, совсем сбил с толку. В голове у него стучало, гудело, а Хупер стоял и молчал, и он уже не знал, что придумать, плел черт-те что и все невпопад, и не мог остановиться, и говорил каким-то глупым голосом. Тогда он стал хвалиться, он сказал:
– Ну что, съел? Ты говорил – мне в рощу и то слабо, а я аж сюда. Спорим, ты думал, мне сюда не войти, а?
Хупер пожал плечами:
– Подумаешь, дело большое.
Потом нагнулся, порылся в кустах и нашел там толстую, коротенькую палку. Он помахал ею наобум, и палка со свистом рассекла воздух.
– Зачем тебе?
– Мало ли. По лесу всегда с палкой ходят.
Он говорил рассудительно, спокойно. Они еще постояли. Потом, хоть знал, что не надо, Киншоу не удержался, спросил:
– Попить не принес?
– А ты?
– Нет.
– А хочется?
– Немножко.
– Ну и дурак.
– В общем-то обойдусь. Я спросил просто.
– Так я тебе и дал хоть что-нибудь. Сам обо всем думай, раз такой умный.
Киншоу повернулся и поскорей зашагал прочь по траве к новому кустарнику. Он знал, что тут же услышит за собой шаги Хупера. Так оно и вышло. Только тот сперва молчал.
Куда девались покой и радость. Киншоу неинтересно стало смотреть и слушать. Он только и думал, что вот Хупер тут и неизвестно, что он еще выкинет. Хотя здесь с ним, наверное, не так страшно, как в «Уорингсе». Там его территория, там он хозяин. А здесь они вроде почти равны.
Скоро Киншоу заметил, что тропка совсем исчезла. Остался толстый буро-зеленый ковер листвы, а на нем прутики, палки, и корни вылезали из-под земли как веревки. Кругом, куда ни пойди, все одинаково. Он шел прямо, напролом, через чащу. Но далеко ли конец, он понятия не имел, он ждал, что вот-вот будет просвет, а его все не было.
Солнце там и сям пробивало плетево листьев и стекало по стволам как вода. Но в общем листва была плотная и почти не пропускала света. В глубине леса стало душно, трудно вбирать воздух, горячий и необыкновенно густой. Тенниска липла к спине у Киншоу. Надо было остановиться и снять свитер.
Он продвигался с трудом, продирался сквозь заросли, плотные кусты, видел только на ярд вперед и вдруг вышел на новую поляну. Она тянулась и тянулась. За ним по пятам, он слышал, шел Хупер. Но оба теперь уже двигались по законам леса, почти бесшумно.
Когда они вломились в непролазную гущу шиповника, сразу зацепились за него и встали, чтобы отцепиться, Киншоу услышал тот звук. Звук был странный – не то хрюканье, не то ржанье и все же что-то другое. Киншоу замер. Хупер, сзади, сделал еще несколько шагав и тоже замер, совсем рядом.» Он дышал прямо на Киншоу. Ржанье повторилось, и тотчас хрустнула ветка.
– Что это?
Киншоу повернул голову и увидел лицо Хупера. Зубы у него были крупные, в щербинках, и между двумя передними щель. Над верхней губой выступили капельки пота. Киншоу подумал: «Он настоящий, он сделан из того же, что и все». Он как-то успокоился от того, что Хупер рядом и от него пахнет обычным человеческим запахом. Господи, да что он ему сделает?
– Шум какой-то. Тут кто-то есть.
– Кто?
– А я откуда знаю?
– Не человек, люди так не шумят.
– Ага.
– А теперь тихо.
– Ушел, наверное.
Опять заскрипели сучья, и тут они услышали тихие, тяжелые шаги в прелой листве за кустами.
– Пойди посмотри.
– Может, это...
– Кто?
– Не знаю.
– Пойди посмотри.
Оба затаились.
– Испугался!
– А сам-то?
– Дурак.
– А чего же тогда посмотреть не можешь?
– Я первый сказал – пойди посмотри. Ну!
Они шептались. Минуту спустя Киншоу шагнул вперед; он осторожно раздвигал ветки, потому что не знал, что он сейчас увидит. Ему мерещились блестящие глаза, нацеленные копья. Лес весь замер, напрягся, что-то им готовил. Киншоу вспомнил диких кабанов, он про них читал, они рыщут в чащах, а охотники их подстерегают, и бросаются на них, и вонзают ножи им в горло, и в глаза, и в сердце. Бывают еще дикие боровы, грязные, вонючие. Снова раздалось ржание, Он опять осторожно шагнул.
Он увидел поляну и солнечный свет, а прямо напротив, между двумя стволами, стоял олень. Он был песочного цвета и весь дрожал, а глаза были громадные и блестели. Киншоу понял, что олень ужасно перепугался, больше даже, чем он сам. Он скользнул назад, в кусты.
– Это олень.
– Какой?
– Не знаю. Обыкновенный. Рога такие кудрявые.
– Ветвистые, балда.
– Ага.
– Я в жизни их не видел.
– Ну да? А в зоопарке?
– Я там в жизни не был.
Киншоу от удивленья даже присвистнул. Вот уж он не ожидал, что хоть в чем-то переплюнет Хупера.
– Что же делать?
– Да ничего. Не тронет он нас.
– Ладно, лучше пошли отсюда, – сказал Хупер.
Киншоу отступил в сторону. Он вспомнил, что Хупер ему вообще не нужен. Хупер отпихнул его и прошел вперед. Ветки тут же сомкнулись и почти скрыли его из виду. Киншоу на секунду показалось, что он опять один. Олень снова подал голос.
– Чего это он? – шепнул Хупер из-за кустов.
– Боится, наверное. Может, других предупреждает.
– Думаешь, их тут много?
– Не знаю. Я думал, это ты все про все знаешь.
– Заткнись.
– Они поодиночке не водятся, это каждый дурак знает.
– Ага. Пошли за ним, Киншоу, может, мы тыщи их увидим, а? Мало ли что мы еще увидим!
Киншоу услышал, как Хупер шумно шагнул и олень, убегая, захрустел кустами. Киншоу вышел на поляну. Тут же впереди, за деревьями, мелькнул лисий хвост.
– Пошли, – сказал Хупер.
Киншоу за ним пошел. Они прошли под дубами, где раньше стоял олень, и углубились в чащу.
Скоро Хупер сказал:
– Тише ты. Надо тихонько подкрадываться. Охотники всегда тихонько.
– Какие, мы охотники.
– А почему? Ты же хочешь его выследить? А будешь так хрустеть, ничего не увидишь.
Киншоу промолчал. Он бесился, что опять Хупер командует, вышел вперед и рассказывает ему, что он должен делать. Распоряжается. Зато он, кажется, здорово увлекся оленем и не собирался гадить Киншоу. И то хорошо. Для него все было прогулка, приключенье, игрушки. Скоро, правда, Киншоу сам от него заразился. Хупер побежал по поляне, и он за ним, хотя шумели они так, что олень, конечно, умчался черт-те куда. Хупер как-то чудно скакал, прыгал, вдруг кидался вперед. Потом упал на четвереньки и пополз вокруг дерева.
– Мы охотники, – зашипел он. – Ни звука. Тут водятся дикие кабаны. И медведи.
– Они вместе не водятся, так не бывает.
– Ложись, ложись.
Киншоу пополз. Он обдирал коленки о сучья и можжевельник. Лес стал другой, листья отодвинулись вверх, а стволы наклонились. У Киншоу даже голова закружилась. Сладкий гнилой дух прели забирался между коленками и приставал к ладоням. Он видел несчетных букашек, пауков и блестящих жуков, они суетились среди прутьев. На прутьях был мох. На некоторых – розоватый и махристый, как водоросли. Он был скользкий и мокрый.
Вдруг Хупер растянулся на земле, ногами чуть не в лицо Киншоу. Он что-то высматривал в кустах.
– Тут!
Киншоу подполз к нему. Олень стоял чуть поодаль, изготовясь для прыжка. Шея у него напружилась, как будто вот-вот надломится.
– Тут небось еще есть, – сказал Хупер. – Наверно, на водопой
– На водопой?
– Ну да. Есть же тут ручей – верно? А может, даже река.
– Не знаю.
– Как же. В лесу всегда бывает.
– А-а.
Хупер приподнялся и снова пополз к оленю. Земля теперь шла чуть под уклон, и хоть деревья тут росли реже, зато гуще стала трава, и крапива и плющ доходили до колена. Здесь было сыро. Каждый раз, как отрывал от земли ногу, Киншоу слышал глухое чавканье. Парило. Дышать почти нечем. Киншоу утер пот с лица.
– Погоди-ка, я встану. В этой штуке жутко жарко.
И сразу удивился, зачем надо было это говорить. Он сам по себе, и при чем тут Хупер? Хупер просто за ним увязался и затеялся с этой охотой, и незачем ему докладываться. Но он вдруг сообразил, что сейчас ему не мешает, что Хупер рядом, он даже, наверно, рад – уж очень далеко они забрались в лес. Зря он только позволил ему командовать. Он стал думать, как бы поставить Хупера на место.
Когда он стаскивал свитер, взгляд его упал на часы. Девятый час, они уже больше двух часов в лесу. Он испугался.
– Ну, Киншоу, давай пошли.
– Надоела мне эта игра.
Хупер весь перекосился от презренья.
– Игра?Мы же оленя гоним. Лично я, во всяком случае. А ты как хочешь.
– Мне надо идти. Мне пора.
– Куда это?
– Ну, отсюда. Я пройду полями за лесом, а потом...
– Ну, куда?
– Отстань. Никуда. А тебе обратно пора.
Хупер покачал головой.
– Я отчалил.
Киншоу засунул свитер в ранец. За спиной у него был кустарник, из которого они только что выбрались. Он зашагал вперед.
– Ты куда?
– Я сказал. Мне пора отсюда.
– Домой?
– Не твое дело. Нет.
– За лес?
– Да.
– Так это не сюда.
– Сюда.
– Нет. Мы там были. Мы круг сделали.
Киншоу помешкал. Заросли были со всех сторон. Он прикинул направление. Если взять к той поляне налево, там будет выход из Крутой чащи. Кажется, дотуда уже рукой подать. Он пошел налево. И почти сразу же услышал за собой шаги Хупера.
Поляна перешла в неширокий проход, зато тут совсем не было кустов, можно идти не сгибаясь. В вышине плотно смыкались ветки, Тут было темно. Киншоу остановился. Впереди, насколько хватал глаз, тянулась тьма. Если б лес кончался, уже бы светлело. Он не спеша повернул. Опять то же. Везде то же.
– Ну, чего там?
Наконец-то Киншоу услышал по голосу Хупера, что тот испугался, и понял, что теперь он снова главный.
– Чего встал?
Осторожно, медленно, двумя указательными пальцами Киншоу поддел бечевку и стянул со спины ранец. Вытащил куртку, расстелил на земле и сел. Хупер стоял рядом, глаза у него бегали, лицо было такое же белое, как руки и ноги на тусклом свету.
Киншоу сказал:
– Мы заблудились. Давай думать, что теперь делать.
Хупер совсем раскис. Он стал на коленки недалеко от куртки и, уставясь в землю, принялся шарить в листве.
– Все ты! – он сказал. – Дурак проклятый! Делал бы, что тебе сказано.
– Да ну тебя.
Вдруг раздался взвизг и громкое хлопанье – как деревянной трещоткой. Киншоу поднял голову. Две сойки летели через лес, взбивая крыльями воздух. Пронеслись – и снова стало тихо и как будто еще темней. Потом по лесу пробежал ветерок, всколыхнул жаркий воздух. И снова все замерло. И вот дрозд завел громкую, ясную песнь тревоги. Хупер вздрогнул. Откуда-то издали донесся первый раскат грома.
Глава седьмая
Несколько минут они молчали, потом Хупер сказал:
– Это гром был.
– Да. Если гроза, надо прятаться куда-то. Дождь будет.
Киншоу заметил, что Хупер пристально на него смотрит и лицо у него странное, вытянутое. Когда он заговорил, рот скривился так, будто он сосет кислятину.
– Меня в грозу, – сказал он каким-то не своим голосом, – всегда тошнит. Ненавижу, когда гроза, никогда не выхожу из дому.
Его темные зрачки сузились. Киншоу подумал: боится, жутко боится. Я пока не замечал, чтоб он пугался, а теперь-то уж точно.
Если б он был мстительный, тут бы ему и отыграться. Но он был не мстительный. В общем-то, ну его, Хупера, лишь бы не приставал.
– Здесь, наверное, не опасно.
– Мы под деревьями. Под деревьями в грозу ни за что нельзя. хуже всего.
– Это когда одно дерево, ну, там в поле или где. А здесь наоборот. Здесь не страшно.
– Почему?
– Не знаю. Может, потому, что деревья все рядом стоят. Только здесь не опасно, это точно.
Опять грохнул гром, уже близко.
– Ужас, меня сейчас стошнит.
– Ну и пожалуйста. Подумаешь, дело большое.
– Киншоу, может, побежали? Может, доберемся до дому, пока как следует не припустило?
– Да ты что? Разве успеть! Мы ведь сколько отгрохали! И мы не знаем, как отсюда выбраться, – это раз. Как же мы домой побежим, дурья башка?
– Ну, попробуем. Вернемся тем же путем.
– Да каким путем-то – соображаешь? И вообще я не собираюсь возвращаться. Ты как хочешь, сам гляди.
– Я прямо не могу, когда гроза.
Голос у Хупера зазвенел от страха.
Он всякое достоинство потерял, если оно у него еще оставалось, ему не важно было, увидит Киншоу или нет, как он перепугался, он даже захотел, чтоб Киншоу знал, он защиты от него захотел.
Киншоу не жалел его нисколько. Ему было все равно. Но бросить Хупера он, конечно, не мог, надо было его выручать.
Небо потемнело, и лес затаился, напрягся. Каждый легкий взмах крыльев ясно отдавался в воздухе, даже самый дальний. Киншоу стало душно. Скорей бы гроза, скорей бы дождь и холодок. Сил не было больше ждать, все вокруг будто еле крепилось, сдерживалось, вот-вот обрушится. Но он совсем не боялся. Просто он ничего не чувствовал. Голова работала, он все соображал, он знал, что делать дальше. Он вспомнил маму. Они теперь, наверно, в Лондоне. Она в своем красивом зеленом костюмчике выстукивает высокими каблуками под боком у мистера Хупера. Ну, теперь-то чего уж, теперь пусть как хотят, он убежал – и ладно.
Лес все отодвинул, все стало далеко и не только далеко, но как будто давным-давно кончилось. Лес отгородил его ото всех людей на свете, и от городов, и от дома, от школы. Лес уже его изменил, он вдруг стал такой умный, будто вот-вот откроет секрет, о котором никто в том, другом, мире даже понятия не имеет.
Прямо у них над головой бухнул гром и так затрещало, точно небо разодрали надвое. Хупер вскочил и стал в ужасе озираться.
– Пошли, – сказал Киншоу решительно. – Надо укрытие сделать.
Он расстегнул куртку и понес ее к кусту. Хупер стоял как вкопанный, смотрел на него и дрожал. Молния, расщепившись, мгновенно выбелила стволы.
Киншоу расправил куртку над кустами, он растягивал ее как только мог. Кусты были густые. Он под них заполз.
– Иди сюда, – позвал он. – Тут отлично, сухие останемся.
Хупер потолокся немного, потом встал на четвереньки и вполз под кусты. Он забился в дальний угол, во тьму, сжался в комок и заслонил лицо руками. По лесу опять пронесся гром, и Хупер заткнул уши и пригнулся.
– Да чего ты? – сказал Киншоу. – Это же грохот один.
Молния блеснула в глазах птички на ветке неподалеку, и на секунду они стали как желто-зеленые горелки. И тут же после молнии ухнул гром.
– Господи, господи!
Хупер совсем расклеился, обмирал от страха, все на свете забыл, кроме грозы и своего ужаса. Киншоу вспомнил, как ему было в тот день, когда за ним ворона гналась. Похоже, наверно. Он тогда прямо погибал, чуть не умер – до того перепугался.
На Киншоу накатила жалость. Он сам застеснялся и сказал:
– Слушай, это ведь скоро кончится, сейчас пройдет.
Но Хупер его не слышал, он весь скорчился, скрючился и уткнулся лицом в коленки.
Пошел дождь, сперва не сильный, он редкими, тяжелыми каплями падал на листья. А потом хлынул как из ведра. Куст промокал, куртка плохо укрывала. Киншоу выглянул из-под куста и увидел, что дождь колышется над лужайкой огромным серебристым парусом, а внизу плещется в большущих лужах.
Наконец, не скоро, он стал стихать, уже падал иглами, но вот гром опять грянул одновременно с молнией и так громко, что Киншоу дернулся от испуга. Как будто возле самого куста бросили бомбу, и весь лес на долгий, застывший миг озарился бело-зеленой вспышкой. Хупер раскачивался взад-вперед и стонал.
Киншоу стал гадать, что будет дальше и будет Хуперу стыдно или нет. Он думал: «Теперь уж ему меня не испугать, теперь уже все, хватит ему командовать».
Кажется, долго было темно, а потом в лес снова прокрался свет. Вдалеке еще медленно погромыхивал гром – снова и снова. Киншоу пощупал свои волосы, совсем мокрые. И свитер тоже намок.
Потом, ни с того ни с сего, солнце залило поляну, будто вздернули занавес над ярко освещенной сценой. Пар поднимался от взбухшей земли, от стволов и густым запахом забивался в ноздри. На кустах блестели капли.
Киншоу вылез из-под куста и проверил куртку. Она провисла посередине: там скопилась вода. Он перевернул куртку, и вода протекла сквозь куст, на Хупера.
– Ну, все, – сказал Киншоу.
Он отошел немного в сторону. Под ногами хлюпало, от мокрой травы опять намокли внизу брючины. Он постоял на солнышке. В вышине синими щелками проглядывало сквозь листву небо.
– Пошли, Хупер, все нормально.
Опять запели птицы. Шурша, ползли по стволам и плюхались вниз капли.
Киншоу растирал ноги. Их свело под кустом. Хупер не вылезал и не вылезал, хотя, уже отнял пальцы от ушей и поднял голову. Он сидел и вслушивался, старался разобрать, где гроза.
И тогда Киншоу услышал шум воды. Не дождя, а текущей воды, где-то справа, за тем местом, где начинался уклон. Он повернул туда голову. Наверно, там ручей, и после дождя он побежал быстрее, Киншоу даже рот свело, так вдруг снова захотелось пить.
Он вернулся к кусту и выудил ранец. Кожа намокла, но внутри все оказалось сухое.
– Там ручей, что ли, – сказал он Хуперу. – Я слышу. Пойду поищу.
Хупер взглянул ему прямо в лицо, в первый раз с тех пор, как началась гроза.
– Зачем? – Пить хочется.
– И мне.
– Ты же говорил, ты захватил попить.
– Ничего я не говорил.
– Нет, сказал. Еще говорил, что я дурак.
Хупер не ответил, только медленно поднялся. Он вылез из-под куста, отошел на ярд, повернулся к Киншоу спиной, расстегнул молнию на джинсах и стал писать в папоротники. Киншоу смотрел на него. Это было долго. Киншоу подумал: да, ничего себе страху набрался. Потом Хупер сказал:
– Я не взял с собой воду, потому что я знал, что тут ручей.
– Врешь, никогда ты тут не был, ничего ты тут не знаешь.
– Нет, был, был.
Киншоу пропустил это мимо ушей. Он думал: после грозы все будет по-другому, теперь ничего, он на Хупера управу найдет.
Но он забыл, что за человек этот Хупер. Вот он вышел на середину поляны и быстро огляделся. Потом сказал:
– Точно. Слышу. Где-то тут. Я первый пойду, потому чтоя главный.
И Киншоу за ним поплелся.
За кустами бежала узенькая стежка. Уклон был не крутой. После дождя как будто посвежело, но, когда они зашли подальше в густой лес, воздух стал снова жаркий, и душный, и сырой. Земля пока была вязкая, и идти было трудно еще потому, что к ногам липли мокрые листья. Но шум бегущей воды приближался.
Киншоу хотелось уже и пить и есть, он решил остановиться, раскрыть ранец и отщипнуть ломтик шоколада. Но тут он обо что-то споткнулся. Он нагнулся к траве. Хупер впереди встал, оглянулся:
– Ну чего ты там? Пошли.
– Ой, а я чего-то нашел!
– Что?
Киншоу не ответил. Он пошарил в траве, и рука наткнулась на мягкий влажный мех. Он раздвинул траву.
Кролик был мертвый. Хупер подошел, встал рядом и опустился на корточки.
– Что это?
– Кролик. – Киншоу легонько провел пальцем по холодному загривку.
– Убитый.
– А как? Крови нету.
– Нету.
Ушки торчали остро, тревожно, будто кролик умер, прислушиваясь, но глаза были застывшие, пустые и далекие, как у рыбы на прилавке.
– На кой он тебе сдался, а?
– Так просто.
– Ну, тогда пошли. Я думал, ты пить хочешь.
Киншоу не ответил. Он осторожно поднял кролика. Кролик оказался тяжелый и весь болтался, будто сейчас развалится.
– Ты когда-нибудь дотрагивался до мертвого?
– Нет. Ну, птиц трогал. А большого – никогда.
– Это лес разве большой?
– Большой. В общем, я до мертвого животного не дотрагивался
– А людей мертвых не видел?
Киншоу испуганно вскинул на него глаза.
– Нет.
– А отец как же? Тебе его в гробу не показали?
– Нет.
– А я дедушку мертвого видел. Недавно совсем.
– Ой. – Киншоу не знал, это правда или нет. Он провел пальцами по влажной кроличьей шерстке.
– Да брось ты его, Киншоу.
Но Киншоу не хотелось бросать кролика. Он был приятный на ощупь. Раньше Киншоу не знал, как это трогать мертвое. Теперь узнал, Он прижал кролика к себе. Хупер сказал:
– Он же мертвый. Что умерло – то пропало и не нужно никому.
– Неправда. А люди?
– То же самое. Какая разница?
– Нет, есть разница, есть.
– Ну в чем?
– Ну... человеческое же тело.
– Люди тоже животные.
– Да, только... только не животные они. Они другие.
Хупер вздохнул.
– Вот слушай. Пока ты дышишь – ты живой. Верно? И всё так. А когда не дышишь, сердце останавливается и ты умираешь.
Киншоу огорчился, растерялся, не знал, как дальше спорить, Хупер вдруг вылупил на него глаза:
– Может, еще ты веришь в разные враки насчет души, и призраков, и всякое такое, а?
– Ну, в призраков...
– Уж если кто умер, так умер, и точка.
– Нет.
– Слушай... сам же видишь. – Хупер ткнул пальцем в кролика. Голова тяжело мотнулась в сторону. – Мертвый, – сказал Хупер.
Киншоу в тоске смотрел на кролика. У него путались мысли. Может, Хупер и правду говорил, только ведь это неправда.
– Если ты веришь во всякую там бессмертную душу, так ты и в призраков и в привидения должен верить.
– Нет.
– Но ведь считается, что призраки – это люди, когда они уже умерли, верно?
– Не знаю.
– Да. Это люди после смерти.
– А сам сказал, что когда умираешь – всё.
– Я-то не верю во всяких там призраков. Это ты веришь. Так получается.
Киншоу промолчал. Но успокоиться не мог.
– Так что смотри в оба. Только все это враки.
Киншоу опять взглянул на кролика и вдруг заметил большую рыхлую рану у него в ухе, и там было полно гноя, крови и червей. Он изо всех сил отшвырнул тушку. Она мягко, пусто шлепнулась в кусты.
Подняв глаза, он наткнулся на глаза Хупера, сощуренные, едкие. Теперь он отыгрался за то, что набрался страху в грозу. Больше Хупер ничего не сказал, отвернулся и зашагал по тропинке.
Киншоу думал и думал про червивую рану, и у него все обрывалось внутри. Мертвый кролик, который сперва казался таким чистеньким, сразу стал мерзким – поганый, заразный. Киншоу поскорей оглядел свою тенниску – не осталось ли пятна.
Вдруг Хупер стал быстро съезжать вниз, он ужасно размахивал руками, чтоб удержаться на ногах.
– Киншоу, Киншоу... Ой... Господи...
Там кончилась тропинка и начинался крутой спуск между двумя буграми, заросший папоротниками, высокими, по пояс. Земля была мокрая и скользкая после дождя. Хупер на ногах не удержался и покатился кувырком, вопя от страха.
– Киншоу...
Но Киншоу ничего не мог сделать, просто он очень осторожно шел следом, он прощупывал каждый шаг. Внизу раздался треск и вскрик. Птицы тут же вспорхнули с кустов и разлетелись по лесу.
– Ну, как ты там?
Молчание.
– Хупер? Ты чего?
Киншоу чуть наклонился вперед и съехал пониже.
– Хупер? Что там с тобой?
– Тут река. Я ее нашел. Я ее вижу.
Киншоу ужасно разозлился и бросился вниз, он продирался по взмокшей траве. Он поцарапал руку о торчащую ветку.
Хупер стоял на коленках и смотрел сквозь густые темные камыши.
– Ты не расшибся, оказывается!
– Нет.
– Я думал, ты чуть не умер, ты такой дикий вой поднял. Чего ж ты орал, если не расшибся?
Хупер только головой мотнул.
– Ну, боялся, что расшибусь. Гляди – вода, и куда-то она течет.
– Почему это?
– Она всегда куда-то течет. Все ручьи, все реки – всегда. Если мы пойдем за ней, мы отсюда выйдем. Так?
– Откуда ты знаешь?
– Это само собой ясно.
– Почему? Может, никуда она не выходит, а забирается все глубже в лес.
– Много ты понимаешь! Голова! Она именно выходит, и мы ее даже видели – под мостом, в деревне, соображаешь?
– Так, может, то другая.
– Нет, она самая. – Хупер поднялся. – Ну, пошли туда. Тут плохо пить, полно водорослей.
– Ты выпачкался. Все штаны заляпал.
– Ну и что? Пошли.
Киншоу не двинулся с места. Конечно, он хотел выйти из лесу не меньше, чем Хупер. Только не вместе с Хупером. И потом, он сомневался, что, если идти вдоль реки, точно выйдешь из лесу.
Но вообще-то не все ли ему равно, что делает, куда идет Хупер? Когда они выберутся отсюда, Хуперу дорога – домой. Киншоу возвращаться не собирался.
– Ну, пошли! Чего стоишь?
– Хочу и стою.
Хупер встал и оглянулся. Он сказал:
– Будешь стоять, один останешься. И чего хорошего? Умрешь тут, никогда не выйдешь.
– Почему это? Я не хуже тебя дорогу найду.
– Надо вместе держаться. А то опасно.
– Все из-за тебя. Это мы из-за твоей дурацкой игры заблудились,
– Это гром был.
– Да. Если гроза, надо прятаться куда-то. Дождь будет.
Киншоу заметил, что Хупер пристально на него смотрит и лицо у него странное, вытянутое. Когда он заговорил, рот скривился так, будто он сосет кислятину.
– Меня в грозу, – сказал он каким-то не своим голосом, – всегда тошнит. Ненавижу, когда гроза, никогда не выхожу из дому.
Его темные зрачки сузились. Киншоу подумал: боится, жутко боится. Я пока не замечал, чтоб он пугался, а теперь-то уж точно.
Если б он был мстительный, тут бы ему и отыграться. Но он был не мстительный. В общем-то, ну его, Хупера, лишь бы не приставал.
– Здесь, наверное, не опасно.
– Мы под деревьями. Под деревьями в грозу ни за что нельзя. хуже всего.
– Это когда одно дерево, ну, там в поле или где. А здесь наоборот. Здесь не страшно.
– Почему?
– Не знаю. Может, потому, что деревья все рядом стоят. Только здесь не опасно, это точно.
Опять грохнул гром, уже близко.
– Ужас, меня сейчас стошнит.
– Ну и пожалуйста. Подумаешь, дело большое.
– Киншоу, может, побежали? Может, доберемся до дому, пока как следует не припустило?
– Да ты что? Разве успеть! Мы ведь сколько отгрохали! И мы не знаем, как отсюда выбраться, – это раз. Как же мы домой побежим, дурья башка?
– Ну, попробуем. Вернемся тем же путем.
– Да каким путем-то – соображаешь? И вообще я не собираюсь возвращаться. Ты как хочешь, сам гляди.
– Я прямо не могу, когда гроза.
Голос у Хупера зазвенел от страха.
Он всякое достоинство потерял, если оно у него еще оставалось, ему не важно было, увидит Киншоу или нет, как он перепугался, он даже захотел, чтоб Киншоу знал, он защиты от него захотел.
Киншоу не жалел его нисколько. Ему было все равно. Но бросить Хупера он, конечно, не мог, надо было его выручать.
Небо потемнело, и лес затаился, напрягся. Каждый легкий взмах крыльев ясно отдавался в воздухе, даже самый дальний. Киншоу стало душно. Скорей бы гроза, скорей бы дождь и холодок. Сил не было больше ждать, все вокруг будто еле крепилось, сдерживалось, вот-вот обрушится. Но он совсем не боялся. Просто он ничего не чувствовал. Голова работала, он все соображал, он знал, что делать дальше. Он вспомнил маму. Они теперь, наверно, в Лондоне. Она в своем красивом зеленом костюмчике выстукивает высокими каблуками под боком у мистера Хупера. Ну, теперь-то чего уж, теперь пусть как хотят, он убежал – и ладно.
Лес все отодвинул, все стало далеко и не только далеко, но как будто давным-давно кончилось. Лес отгородил его ото всех людей на свете, и от городов, и от дома, от школы. Лес уже его изменил, он вдруг стал такой умный, будто вот-вот откроет секрет, о котором никто в том, другом, мире даже понятия не имеет.
Прямо у них над головой бухнул гром и так затрещало, точно небо разодрали надвое. Хупер вскочил и стал в ужасе озираться.
– Пошли, – сказал Киншоу решительно. – Надо укрытие сделать.
Он расстегнул куртку и понес ее к кусту. Хупер стоял как вкопанный, смотрел на него и дрожал. Молния, расщепившись, мгновенно выбелила стволы.
Киншоу расправил куртку над кустами, он растягивал ее как только мог. Кусты были густые. Он под них заполз.
– Иди сюда, – позвал он. – Тут отлично, сухие останемся.
Хупер потолокся немного, потом встал на четвереньки и вполз под кусты. Он забился в дальний угол, во тьму, сжался в комок и заслонил лицо руками. По лесу опять пронесся гром, и Хупер заткнул уши и пригнулся.
– Да чего ты? – сказал Киншоу. – Это же грохот один.
Молния блеснула в глазах птички на ветке неподалеку, и на секунду они стали как желто-зеленые горелки. И тут же после молнии ухнул гром.
– Господи, господи!
Хупер совсем расклеился, обмирал от страха, все на свете забыл, кроме грозы и своего ужаса. Киншоу вспомнил, как ему было в тот день, когда за ним ворона гналась. Похоже, наверно. Он тогда прямо погибал, чуть не умер – до того перепугался.
На Киншоу накатила жалость. Он сам застеснялся и сказал:
– Слушай, это ведь скоро кончится, сейчас пройдет.
Но Хупер его не слышал, он весь скорчился, скрючился и уткнулся лицом в коленки.
Пошел дождь, сперва не сильный, он редкими, тяжелыми каплями падал на листья. А потом хлынул как из ведра. Куст промокал, куртка плохо укрывала. Киншоу выглянул из-под куста и увидел, что дождь колышется над лужайкой огромным серебристым парусом, а внизу плещется в большущих лужах.
Наконец, не скоро, он стал стихать, уже падал иглами, но вот гром опять грянул одновременно с молнией и так громко, что Киншоу дернулся от испуга. Как будто возле самого куста бросили бомбу, и весь лес на долгий, застывший миг озарился бело-зеленой вспышкой. Хупер раскачивался взад-вперед и стонал.
Киншоу стал гадать, что будет дальше и будет Хуперу стыдно или нет. Он думал: «Теперь уж ему меня не испугать, теперь уже все, хватит ему командовать».
Кажется, долго было темно, а потом в лес снова прокрался свет. Вдалеке еще медленно погромыхивал гром – снова и снова. Киншоу пощупал свои волосы, совсем мокрые. И свитер тоже намок.
Потом, ни с того ни с сего, солнце залило поляну, будто вздернули занавес над ярко освещенной сценой. Пар поднимался от взбухшей земли, от стволов и густым запахом забивался в ноздри. На кустах блестели капли.
Киншоу вылез из-под куста и проверил куртку. Она провисла посередине: там скопилась вода. Он перевернул куртку, и вода протекла сквозь куст, на Хупера.
– Ну, все, – сказал Киншоу.
Он отошел немного в сторону. Под ногами хлюпало, от мокрой травы опять намокли внизу брючины. Он постоял на солнышке. В вышине синими щелками проглядывало сквозь листву небо.
– Пошли, Хупер, все нормально.
Опять запели птицы. Шурша, ползли по стволам и плюхались вниз капли.
Киншоу растирал ноги. Их свело под кустом. Хупер не вылезал и не вылезал, хотя, уже отнял пальцы от ушей и поднял голову. Он сидел и вслушивался, старался разобрать, где гроза.
И тогда Киншоу услышал шум воды. Не дождя, а текущей воды, где-то справа, за тем местом, где начинался уклон. Он повернул туда голову. Наверно, там ручей, и после дождя он побежал быстрее, Киншоу даже рот свело, так вдруг снова захотелось пить.
Он вернулся к кусту и выудил ранец. Кожа намокла, но внутри все оказалось сухое.
– Там ручей, что ли, – сказал он Хуперу. – Я слышу. Пойду поищу.
Хупер взглянул ему прямо в лицо, в первый раз с тех пор, как началась гроза.
– Зачем? – Пить хочется.
– И мне.
– Ты же говорил, ты захватил попить.
– Ничего я не говорил.
– Нет, сказал. Еще говорил, что я дурак.
Хупер не ответил, только медленно поднялся. Он вылез из-под куста, отошел на ярд, повернулся к Киншоу спиной, расстегнул молнию на джинсах и стал писать в папоротники. Киншоу смотрел на него. Это было долго. Киншоу подумал: да, ничего себе страху набрался. Потом Хупер сказал:
– Я не взял с собой воду, потому что я знал, что тут ручей.
– Врешь, никогда ты тут не был, ничего ты тут не знаешь.
– Нет, был, был.
Киншоу пропустил это мимо ушей. Он думал: после грозы все будет по-другому, теперь ничего, он на Хупера управу найдет.
Но он забыл, что за человек этот Хупер. Вот он вышел на середину поляны и быстро огляделся. Потом сказал:
– Точно. Слышу. Где-то тут. Я первый пойду, потому чтоя главный.
И Киншоу за ним поплелся.
За кустами бежала узенькая стежка. Уклон был не крутой. После дождя как будто посвежело, но, когда они зашли подальше в густой лес, воздух стал снова жаркий, и душный, и сырой. Земля пока была вязкая, и идти было трудно еще потому, что к ногам липли мокрые листья. Но шум бегущей воды приближался.
Киншоу хотелось уже и пить и есть, он решил остановиться, раскрыть ранец и отщипнуть ломтик шоколада. Но тут он обо что-то споткнулся. Он нагнулся к траве. Хупер впереди встал, оглянулся:
– Ну чего ты там? Пошли.
– Ой, а я чего-то нашел!
– Что?
Киншоу не ответил. Он пошарил в траве, и рука наткнулась на мягкий влажный мех. Он раздвинул траву.
Кролик был мертвый. Хупер подошел, встал рядом и опустился на корточки.
– Что это?
– Кролик. – Киншоу легонько провел пальцем по холодному загривку.
– Убитый.
– А как? Крови нету.
– Нету.
Ушки торчали остро, тревожно, будто кролик умер, прислушиваясь, но глаза были застывшие, пустые и далекие, как у рыбы на прилавке.
– На кой он тебе сдался, а?
– Так просто.
– Ну, тогда пошли. Я думал, ты пить хочешь.
Киншоу не ответил. Он осторожно поднял кролика. Кролик оказался тяжелый и весь болтался, будто сейчас развалится.
– Ты когда-нибудь дотрагивался до мертвого?
– Нет. Ну, птиц трогал. А большого – никогда.
– Это лес разве большой?
– Большой. В общем, я до мертвого животного не дотрагивался
– А людей мертвых не видел?
Киншоу испуганно вскинул на него глаза.
– Нет.
– А отец как же? Тебе его в гробу не показали?
– Нет.
– А я дедушку мертвого видел. Недавно совсем.
– Ой. – Киншоу не знал, это правда или нет. Он провел пальцами по влажной кроличьей шерстке.
– Да брось ты его, Киншоу.
Но Киншоу не хотелось бросать кролика. Он был приятный на ощупь. Раньше Киншоу не знал, как это трогать мертвое. Теперь узнал, Он прижал кролика к себе. Хупер сказал:
– Он же мертвый. Что умерло – то пропало и не нужно никому.
– Неправда. А люди?
– То же самое. Какая разница?
– Нет, есть разница, есть.
– Ну в чем?
– Ну... человеческое же тело.
– Люди тоже животные.
– Да, только... только не животные они. Они другие.
Хупер вздохнул.
– Вот слушай. Пока ты дышишь – ты живой. Верно? И всё так. А когда не дышишь, сердце останавливается и ты умираешь.
Киншоу огорчился, растерялся, не знал, как дальше спорить, Хупер вдруг вылупил на него глаза:
– Может, еще ты веришь в разные враки насчет души, и призраков, и всякое такое, а?
– Ну, в призраков...
– Уж если кто умер, так умер, и точка.
– Нет.
– Слушай... сам же видишь. – Хупер ткнул пальцем в кролика. Голова тяжело мотнулась в сторону. – Мертвый, – сказал Хупер.
Киншоу в тоске смотрел на кролика. У него путались мысли. Может, Хупер и правду говорил, только ведь это неправда.
– Если ты веришь во всякую там бессмертную душу, так ты и в призраков и в привидения должен верить.
– Нет.
– Но ведь считается, что призраки – это люди, когда они уже умерли, верно?
– Не знаю.
– Да. Это люди после смерти.
– А сам сказал, что когда умираешь – всё.
– Я-то не верю во всяких там призраков. Это ты веришь. Так получается.
Киншоу промолчал. Но успокоиться не мог.
– Так что смотри в оба. Только все это враки.
Киншоу опять взглянул на кролика и вдруг заметил большую рыхлую рану у него в ухе, и там было полно гноя, крови и червей. Он изо всех сил отшвырнул тушку. Она мягко, пусто шлепнулась в кусты.
Подняв глаза, он наткнулся на глаза Хупера, сощуренные, едкие. Теперь он отыгрался за то, что набрался страху в грозу. Больше Хупер ничего не сказал, отвернулся и зашагал по тропинке.
Киншоу думал и думал про червивую рану, и у него все обрывалось внутри. Мертвый кролик, который сперва казался таким чистеньким, сразу стал мерзким – поганый, заразный. Киншоу поскорей оглядел свою тенниску – не осталось ли пятна.
Вдруг Хупер стал быстро съезжать вниз, он ужасно размахивал руками, чтоб удержаться на ногах.
– Киншоу, Киншоу... Ой... Господи...
Там кончилась тропинка и начинался крутой спуск между двумя буграми, заросший папоротниками, высокими, по пояс. Земля была мокрая и скользкая после дождя. Хупер на ногах не удержался и покатился кувырком, вопя от страха.
– Киншоу...
Но Киншоу ничего не мог сделать, просто он очень осторожно шел следом, он прощупывал каждый шаг. Внизу раздался треск и вскрик. Птицы тут же вспорхнули с кустов и разлетелись по лесу.
– Ну, как ты там?
Молчание.
– Хупер? Ты чего?
Киншоу чуть наклонился вперед и съехал пониже.
– Хупер? Что там с тобой?
– Тут река. Я ее нашел. Я ее вижу.
Киншоу ужасно разозлился и бросился вниз, он продирался по взмокшей траве. Он поцарапал руку о торчащую ветку.
Хупер стоял на коленках и смотрел сквозь густые темные камыши.
– Ты не расшибся, оказывается!
– Нет.
– Я думал, ты чуть не умер, ты такой дикий вой поднял. Чего ж ты орал, если не расшибся?
Хупер только головой мотнул.
– Ну, боялся, что расшибусь. Гляди – вода, и куда-то она течет.
– Почему это?
– Она всегда куда-то течет. Все ручьи, все реки – всегда. Если мы пойдем за ней, мы отсюда выйдем. Так?
– Откуда ты знаешь?
– Это само собой ясно.
– Почему? Может, никуда она не выходит, а забирается все глубже в лес.
– Много ты понимаешь! Голова! Она именно выходит, и мы ее даже видели – под мостом, в деревне, соображаешь?
– Так, может, то другая.
– Нет, она самая. – Хупер поднялся. – Ну, пошли туда. Тут плохо пить, полно водорослей.
– Ты выпачкался. Все штаны заляпал.
– Ну и что? Пошли.
Киншоу не двинулся с места. Конечно, он хотел выйти из лесу не меньше, чем Хупер. Только не вместе с Хупером. И потом, он сомневался, что, если идти вдоль реки, точно выйдешь из лесу.
Но вообще-то не все ли ему равно, что делает, куда идет Хупер? Когда они выберутся отсюда, Хуперу дорога – домой. Киншоу возвращаться не собирался.
– Ну, пошли! Чего стоишь?
– Хочу и стою.
Хупер встал и оглянулся. Он сказал:
– Будешь стоять, один останешься. И чего хорошего? Умрешь тут, никогда не выйдешь.
– Почему это? Я не хуже тебя дорогу найду.
– Надо вместе держаться. А то опасно.
– Все из-за тебя. Это мы из-за твоей дурацкой игры заблудились,