Страница:
Примерно две недели спустя, 15 сентября, он пишет Сасакаве Рючи:
«С тех пор флот находится в канале Бунго, круглые сутки занятый учениями; при этом все контакты с берегом прекращены, за исключением доставки почты. К данному времени тренировочные занятия по программе этого года близятся к концу, и у меня такое ощущение, что флот почти достиг предела своих возможностей. Я истинно горжусь тем, что под моим началом такой великолепный флот, и в то же время все яснее осознаю, за какую работу взялся, – боюсь, что у меня не хватит сил.
Что касается событий во внешнем мире, знаю только то, что могу почерпнуть из радионовостей три раза в день и из газет, которые доставляются через день, – даже они кажутся дальними отголосками из иного мира. Сейчас я могу позабыть обо всем и целиком посвятить себя морским задачам, – чувствую живительный эффект от этого как духовно, так и физически».
Сасакава Рючи, президент националистической организации «Кокусуи домеи», – единственный из лидеров правого толка, еще уважавший Ямамото. Он часто навещал его в морском министерстве, надев официальное, украшенное гребнем кимоно. Всегда обращался к адмиралу «сэнсэй» («хозяин») и даже давал советы, как себя вести при встрече с возможным убийцей.
Вечером 1 сентября – в день, когда Ямамото получил назначение на флот, – он слушал по радио новости о вторжении Германии в Польшу. 3 сентября, в 7.15 вечера по японскому времени, Англия объявила войну Германии. Спустя шесть часов Франция последовала за ней. 4 сентября он пишет Симаде Сигетаро: «Огромные потрясения, происходящие сейчас в Европе, приводят меня в ужас, когда я начинаю думать о наших отношениях с Германией и Италией».
5 сентября Ямамото обратился к личному составу всего Объединенного флота. Его обращение начиналось словами: «Осознавая серьезную ответственность как главнокомандующий Объединенного флота, в соответствии с неожиданным приказом его императорского величества…» – и заканчивалось: «Ситуация в Европе имеет четкие признаки перерастания в еще один всемирный конфликт. Перед императорским флотом сегодня стоит задача серьезная, как никогда. Я надеюсь, что все, кто находится под моим командованием, будут еще больше заботиться о своем здоровье и денно и нощно тренироваться, с тем чтобы держать мощь флота на высоте; он призван выполнить свой долг по защите Отечества в соответствии с волей императора».
Это чисто формальное обращение; скорее всего, Ямамото не притрагивался к черновику, подготовленному его штабом; в Японии в те времена, если кто-либо в его положении собирался сделать какое-нибудь официальное заявление, важным считалось не то, что он сказал, а то, чего не сказал. Если внимательно прочесть обращение, создается впечатление, что тут излагается некая теория «невоюющего флота» – как она изложена еще одним строптивым адмиралом – Като Томосабуро.
Кроме тех дней, когда шли маневры, у главнокомандующего Объединенного флота в мирное время было сравнительно мало дел. Ямамото стал предлагать своим штабистам сыграть в шоги или укрывался в своей каюте и писал письма либо выдавал образцы каллиграфии, которые так часто у него выпрашивали почитатели. Выходцы из тех краев Японии, откуда он сам, имели репутацию любителей покушать, а морской воздух только подстегивал аппетит. Завтракал главнокомандующий в японском стиле или (тут надо делать заказ за ночь вперед) по-европейски, с кофе, кашей и т. д. Тем не менее существовал консенсус – «войну на овсянке не выиграешь», и большинство выбирали фасолевый суп и рис.
Обед представлен целиком европейской кухней – начинался с супа и завершался десертом. За столом пользовались как серебряными столовыми приборами, так и чашками, чтобы есть руками. Для услаждения слуха обедающего в течение получаса, с 12.05, играл оркестр на афтердеке – это заменяло ему ежедневные репетиции; но в репертуар редко включались такие военные мелодии, как хорошо известный «Марш линкора», – акцент делался на сентиментальные японские мелодии и популярную западную музыку. Говорят, сам Ямамото особенно любил «Китайскую ночь». Остальная часть команды спешила покончить с едой и подняться на афтердек послушать музыку – один из основных видов отдыха команды, но, естественно, только когда корабль стоял на якоре.
В состав ужина, вновь в японском стиле, входили такие деликатесы, как морской карп, либо вяленый, либо жареный, пикантный яичный крем и сырая рыба дольками, а на камбуз, конечно, принимали поваров, известных своим искусством. Единственный недостаток – поскольку морские офицеры обязаны оплачивать свое содержание, молодые моряки, занимавшие подножие стола, считали подобную роскошь невозможной для своих кошельков.
За обедом и ужином в принципе полагалось присутствовать и главнокомандующему, и всем офицерам; прямоугольный стол для заседаний в каюте главкома был переоборудован в обеденный – на него набросили белую скатерть. На боевых кораблях типа «Нагато» для отделки кают в большом количестве используется тик, и каюты больше походят на салоны первого класса на каком-нибудь старомодном лайнере. Идея состояла в том, что в таких каютах в любом порту мира можно принимать любых гостей, не стесняясь интерьера.
Главнокомандующий обычно сидел в центре одной из сторон стола, напротив начальника штаба. Среди других – старшие и остальные штабные офицеры, адъютанты, шифровальщик флота, механик флота, флотский метеоролог, казначей флота, флотский медик, юрист флота и время от времени капитан «Нагато». Сам Ямамото говорил мало, но ни в коем случае не ограничивал других и часто улыбался. Ел он много. При его предшественнике адмирале Йосиде сушеная сардина редко появлялась на столе в кают-компании, но Ямамото был чрезмерно влюблен в юрум-аваси (вид сардин) из Тосы. Когда бы флот ни заходил в залив Сукумо, он посылал офицера снабжения закупать ее в больших количествах, а затем с наслаждением чавкал, съедая с головой и постоянно приглашая других присоединиться к нему.
Йосида, весьма суетливый, чересчур обидчивый, не унимался, пока все неисправности не устранены; не пил спиртного и, не имея возможности разрядиться, выискивал ошибки и всякие мелочи принимал слишком близко к сердцу. Без чувства меры пользовался красным карандашом на документах, которые готовил для него штаб, и иногда сам, лично занимался исправлением незначительных деталей в сигналах. Даже его штабные офицеры подвергались частым придиркам. Короче, уже тогда у него, видимо, проявлялись признаки невроза, которым он оказался позже болен всерьез.
В холодное время года, когда флот заходил в гавань у Беппу, в Кюсю, все с вожделением ждали момента, когда можно поесть шар-рыбу и запить горячим саке. А Йосида с тревогой допытывался у главного медика, действительно ли это безопасно для здоровья, – и даже после этого редко удавалось убедить его отведать это лакомство. Расставание с «Нагато» он отметил раздачей всем офицерам своих фотографий, но при этом не везде их принимали с благодарностью.
Когда адъютант Фудзита встретился с Ямамото, последний представлялся и крайне жестким, и очень беспечным; самое первое впечатление – новый главнокомандующий существенно отличается от Йосиды и это великий человек.
После короткого времени флот вышел из залива Вакамура и возобновил прерванные маневры. Выйти из гавани – не такая уж простая задача, поскольку командование Объединенного флота, работающее в одиночку, должно было вывести из гавани, как пастух выводит стадо, примерно 80 кораблей всех размеров, сохраняя порядок, – только высококлассные штурманы могли служить в штабе флота. Заблаговременно надо подготовить двигатели и якорные механизмы судов. Наконец звучит приказ:
– Объявляется пятнадцатиминутная готовность до выхода из порта! Все по местам!
И тут же нос корабля и мостик оживают. Звучит рапорт:
– Первое судно, вторая эскадра, – поднимает якорь!
Трубит горнист: «Готовься к выходу в море!»
В голове колонны идет группа подводных лодок. Субмарины играют роль разведчика, отступая назад, когда флот входит в гавань, и возглавляя его при выходе. В это время главком находится на мостике, лично наблюдая за маневрами кораблей. Связные от навигационной группы громко сообщают о перемещениях отдельных судов и эскадр:
– Четвертая эскадра выходит из порта!
– «Такао», «Атаго», «Чокаи», «Майя» выходят из гавани!
– Сейчас уходит «Исе»! «Хуига», «Фусо» выходят!
– «Акаги», «Улага», «Сориу», «Хирую», первая и вторая эскадра авианосцев покидают порт!
Говорит Комото Хиронака, в ту пору штабной офицер морской авиации и младший помощник: «Когда мы покидали гавань, мне хотелось стать главнокомандующим Объединенного флота». В самом деле, когда наблюдаешь, как такой огромный флот приходит в движение, и представляешь, что все это находится под твоим личным командованием, переживаешь особые чувства. В такие моменты можно простить, что человека распирает от самодовольства; но Ямамото такая тенденция была вовсе не свойственна. Младшие офицеры на борту «Нагато» делились впечатлениями.
– Новый главнокомандующий совсем не важничает, – говорил один.
– Он вовсе не суетится, – добавлял другой.
– Интересно, что бы он делал, если бы у нас началась война, а он стал бы героем-победителем?
Одно из редких проявлений его гордыни – отрывок из письма к Соримачи в Нагаоку, который приводится самим Соримачи: «Уверен, ты всегда будешь помнить, что клан Нагаока, средняя школа в Нагаоке и Нагаокаша (стипендиальный фонд, помогавший Ямамото учиться) произвели для Японской империи главнокомандующего Объединенного флота!» Конечно, это сильно отдает вульгарностью.
И все-таки Ямамото не вульгарная личность. Бесполезно искать в его словах и делах в зрелые годы какой-либо намек на самовосхваление – зуд, который владеет теми, кто стремится пробиться в премьер-министры или генералы. Этот отрывок вообще-то полностью дисгармонирует с общеизвестным обликом Ямамото; начинаешь задумываться над тем, как Соримачи сам пользуется экстравагантной эмоциональной фразеологией в своем рассказе о том, как он услышал новость о назначении Ямамото главнокомандующим Объединенного флота: «Каждая капля крови в моих венах трепещет от радости – осуществились надежды, которые люди Нагаоки лелеяли семьдесят лет… Общество переменилось; Нагаока изменилась; Япония изменилась… Яркая луна, адмирал Ямамото – главнокомандующий! Нагаока вдруг осветилась. Вся Япония станет светлее!»
В свете этого представляется вполне возможным, что Ямамото произнес что-то похожее и с тем же основным смыслом, но с несколько иным оттенком:
«Итак, клан Нагаока наконец создал главнокомандующего Объединенного флота! Не забывайте этого!»
И все равно не очень для него характерно произносить такие вещи даже перед близким другом из родных краев. Возможно, этого никогда не понять (в записках Соримачи постоянно упоминается о Нагаоке), если не рассматривать Нагаоку под особым углом зрения. Здесь, в этой книге нет возможности особо вдаваться в историю этого места в деталях, но община Нагаоки среди тех, которые перешли на «неправильную» сторону в прошлом сёгунате – в Бошинской войне 1868–1869 годов, и по этой причине дала очень мало глав префектур, генералов или адмиралов. Морской флот, например, многие годы находился в руках членов клана Сацума, который держал сторону нового правительства. В конце концов в эпоху Сева (с 1926 года) этот перекос был устранен; считается даже, власти сознательно избегали назначений кого-нибудь из префектуры Кагосима (бывшей Сацума) на пост начальника персонального бюро из боязни проявить региональный фаворитизм. Ямамото, правда, долгожданный сын в семье обедневшего самурая из клана Нагаока; его отец и два старших брата участвовали в Бошинской войне; все трое ранены и долгое время дрейфовали вокруг северной оконечности Хонсю. Для выходца из Нагаоки тех стародавних времен она, Нагаока, чем-то особым не похожа на Чосю или Сацуму. Из тех, кто хорошо знал Ямамото, в Нагаоке остались лишь Соримачи Эйичи, дзен-буддист, по имени Хасимото Зенган, и ровесник Ямамото, по имени Тойяма. Во время последнего восстания, с Сацумой во главе, дед Тойямы объявил, уходя на бой: «Теперь мы отплатим за Бошинскую войну!»
Нет сведений, знал ли сам Ямамото о страданиях своего отца и братьев, которые они претерпели, впав в немилость из-за борьбы со сторонниками императора; но вне сомнения, что, как и Соримачи, Ямамото не мог скрывать свои эмоции, когда речь шла о его родных краях.
Глава 2
Как пишет Соримачи, возможно, впервые его имя упомянули публично в статье, отразившей пересуды о нем и напечатанной (1927-й или 1928 год) в журнале «Бангей санъю», но эту статью невозможно отыскать. (В действительности романист Тайяма Катаи упоминал Ямамото письменно на целых двадцать лет раньше. В «Настоящих рассказах о Русско-японской войне» есть ссылка на «Такано (фамилия Ямамото до усыновления. – X. А.) Исороку, кадета морского корпуса, который получил почетное ранение в великом морском сражении 27 мая, а в данный момент выздоравливает в Морском госпитале в Йокосуке…». Но вряд ли уместно упоминать это здесь.) Кроме этого, самая ранняя ссылка, которую я обнаружил, – краткая заметка в разделе «Профиль на одной странице», появившаяся также в «Бангей санъю» в октябре 1934 года. Автор, чье имя не приводится, пишет:
«Когда было решено послать контр-адмирала Ямамото руководителем делегации, представлявшим флот на предварительных переговорах на Лондонской морской конференции, все его знавшие возлагали на него большие надежды, считая именно тем человеком, который нужен для данной работы. Великолепный рулевой для посла Мацудайры, он, будучи целеустремленным практиком, воистину способен, если обстоятельства того потребуют, отодвинуть посла и взять дело в свои руки.
На Лондонской конференции по военно-морскому разоружению в 1930 году, то есть четыре года назад, он приобрел опыт совместной работы с вице-адмиралом Сакондзи Сейдзо. Познал и горечь неудачи, олицетворявшей Лондонский морской договор, который вызвал шок в морских кругах и такие необычайные по размаху протесты. Поэтому он тщательно знакомится не только с тем, что происходило в то время, но и с личностью и методами работы посла Мацудайры. Кроме того, он недавно оставил пост командующего первой эскадрой авианосцев и стал членом Комитета по изучению мер по разоружению; теперь он ведущий эксперт по вопросам разоружения – изучает их специально.
Императорское правительство подходит к вопросу о разоружении с четко определенной позиции: не уступит ни одного дюйма – даже если в качестве последнего шанса придется выйти из Вашингтонского морского договора – и обеспечит равные права на вооружение в том, что касается суммарного водоизмещения флота. Главная роль контр-адмирала Ямамото – возможно, убедить заинтересованные нации, что следует соблюдать основной дух достигнутых соглашений. Благодаря опыту, приобретенному за время работы военно-морским атташе посольства Японии в Америке, он стал осторожен в высказываниях и сохранял здравый ум.
Как и следует ожидать от человека, побывавшего на войне (Русско-японской) и соприкасавшегося со смертью, его трудно испугать. Его резкое нежелание прибегать к лести оскорбляет многих; но он из тех, кто неуклонно исправляется со временем».
Этот характерный набросок дает представление о том, что Ямамото отправился в Лондон полным огня, настроенным не уступить ни пяди, но на самом деле это не так. Истина состоит в том, что он много раз пытался избежать поездки в Лондон. Принято считать так: когда окончательно решили – он едет, он счел своим долгом посвятить всю энергию этой конференции с «энтузиазмом и твердостью» человека, как он сам выразился, «несущего ответственность за будущее нации». И все-таки «энтузиазм и твердость» были другого вида, нежели предназначенные для рядового читателя «Профиля на одной странице» в «Бангей санъю». Только что цитировавшиеся фразы взяты из письма той самой женщины, которая тайком села в привилегированный экспресс «Камоме» в одно время с Ямамото.
Позднее мы еще вернемся к этому письму; здесь дело вот в чем: гордость, что Япония всего за 70 лет стала третьей по мощи военно-морской державой мира, постепенно привела некоторых моряков к тенденции – хотя и не так заметной в армии – преуменьшать силу англо-американцев. Ямамото не мог при этом оставаться спокойным. С 1919 года, когда стал капитаном 3-го ранга, он дважды побывал в Америке и дважды же посещал Европу с официальными визитами. Особенно хорошо представлял он истинную мощь Америки и ее национальный характер; более того, любил эту страну. Во время службы морским атташе в Вашингтоне он писал своему бывшему учителю – на открытке с изображением вишневых деревьев на берегу Потомака: «Вишня Йосино здесь в полном цвету; почти так же красива, как у нас дома, и будто утверждает сардонически, что „японский дух“ не монополия нашей страны. В центре – памятник Вашингтону».
Примерно в то же время капитан 3-го ранга Мива Йоситаке, младший помощник Ямамото, сообщил ему, что для совершенствования своего английского намерен заняться чтением биографии какого-нибудь знаменитого американца, и осведомился, чью биографию ему порекомендовали бы.
– Конечно, Линкольна, – ответил Ямамото. – Я люблю Линкольна. Думаю, он велик не только как американец, но и просто как человек. Если хочешь прочесть биографию, почему бы не эту – есть хорошая книга, написанная Карлом Сандбергом.
И вот третий визит в Европу и второй в Лондон – делегатом на переговоры по разоружению. Конечно, он знал о расхождении между своими идеями и превалирующей атмосферой на флоте и долго колебался, принять ли поручение, чувствуя, что не подходит для того, чтобы отстаивать требования Японии перед морскими державами до самого конца.
Но получилось, однако, так, что не нашли другого подходящего кандидата. В пользу ему зачли дружеские отношения с послом Мацудайрой, а также прочную репутацию, которой он пользовался в соответствующих странах после Лондонской конференции 1930 года. Так Ямамото принял свое назначение главой делегации.
– На первую Лондонскую конференцию по морскому разоружению я сопровождал адмирала Такарабе и вицеадмирала Сакондзи. В тот раз присылалось столько инструкций, что почтовые расходы на связь между Токио и Лондоном составили чуть ли не миллион иен. На этот раз я беру мои инструкции с собой и, пока буду там, не собираюсь запрашивать дальнейших инструкций. Надеюсь, вы меня понимаете. По возвращении я подготовлю детальный отчет, на основе которого вам предстоит судить о моей работе.
Тогда Ямамото был контр-адмиралом – ранг огромного веса на флоте или в авиакорпусе, но для высших морских кругов в Токио недостаточно высокий. Так что это заявление требовало большого мужества. Правда, можно еще добавить: сумма в один миллион иен представляется сомнительной. В то время отправить телеграмму из Лондона в Токио стоило одну иену тридцать восемь сен за слово, а срочную телеграмму – в два раза дороже.
Сопровождали Ямамото три человека: Эномото Сигехару, друг Ямамото и секретарь морского министерства; капитан 3-го ранга Мицунобу Мотохиро, исполнявший обязанности адъютанта, и Мизота Сюичи, работавший при морском министерстве. Помимо них, раньше отплыл из Йокогамы младший офицер Йококава Акира; 16 сентября на «Хакозаки-мару» он отбыл в Лондон через Суэц, имея при себе их багаж, пишущие машинки, шифровальные машины и т. д. Из этой четверки трое живут и здравствуют; Мицунобу убит на войне.
Мизота, известный как Джордж Мизота, уехал в Америку вместе с родителями в девятилетнем возрасте и провел там около двадцати лет, окончив юридический факультет Стэнфордского университета. Способного переводчика высоко ценили. В декабре 1941 года, когда начались военные действия, его фактически уволили из флота в отставку. Вероятно, власти считали нецелесообразным держать во флоте человека, который заявлял, что в любой войне против США Япония будет неизбежно разбита. (Подход диаметрально противоположный американскому: американцы, как только вспыхнула война, стали мобилизовывать всех, кто хоть что-то знал о Японии, и открыли курсы по изучению японского языка.)
Тем не менее что кто-то в верхах морского министерства, кажется, предвидел, что этот человек когданибудь понадобится: в течение четырех военных лет ему ежемесячно без каких-либо объяснений присылали зарплату. Вполне возможно, ему отводилась важная роль в операциях флота, нацеленных на победоносное завершение войны.
Как-то Ямамото сказал Эномото:
– Конечно, ты мне нужен как партнер в шоги, но вдвоем с Мизотой мы бы отлично справились на будущей конференции.
Йококаву, выпускника Торпедной школы, не особенно сильного в английском или шифровании, выбрали для сопровождения Ямамото, потому что ему посчастливилось работать в офисе, связанном с первым отделом бюро по морским делам, которое занималось вопросами разоружения. На флоте такой обычай: когда где-то намечается международная конференция, выбирать хорошо себя зарекомендовавших младших офицеров по очереди от каждой военно-морской базы и посылать их за границу в качестве «церковных помощников министра иностранных дел». И даже при этом выбор Йококавы для поездки в Лондон поразил многих; газеты сообщали о таких назначениях на видном месте, помещали фотографии под заголовками «Младший офицер, выбранный для сопровождения делегации по разоружению» или «Младший офицер Йококава готовится к появлению перед широкой публикой: отдыхает дома, в непривычной гражданской одежде». Действительная причина ношения этой одежды – на борту парохода, в белой форме младшего офицера без каких-либо знаков отличия, все принимали бы его за стюарда.
После прощального вечера в честь Ямамото все четверо (исключая Йококаву) отплывали, и им пришлось избавляться от толпы нежеланных провожающих: то ли пытаясь оказать давление на Ямамото, то ли ошибочно считая, что ему это приятно, они нахлынули на Токийский вокзал и в порт Йокогама. Одному даже удалось пробиться к каюте – он поднял Ямамото на ноги, развернул лист и стал читать торжественным тоном. Говорят, Ямамото слушал с весьма кислым выражением лица. В письме, адресованном Хори Тейкичи и написанном на борту «Хи-мару» за день до прибытия в Сиэтл, он дал волю чувствам: «Завтра мы причалим к берегу Америки. Множество благодарностей за телеграмму, что мы получили от вас при отплытии… Мне очень было не по душе столкнуться с такой массой народу на Токийском вокзале и в Йокогаме – суетились со своими „резолюциями“ и „декларациями“ от всяких лиг и ассоциаций. Это производит гнетущее впечатление: приводит в смятение мысль, что подобные лица выдают себя за патриотов…»
В Сиэтле Ямамото послал Мицунобу купить игральные карты и столики для покера. Как только устроились в купе Великого северного трансконтинентального экспресса, вовсю началась игра. Мизота умел играть, а Мицунобу и Эномото не умели. Ямамото объяснил им, дал попрактиковаться в одной игре, а потом стали играть на деньги. С того момента и до самого прибытия в Чикаго они провели столько времени за покером, бриджем и шоги, что проводник уже поглядывал на них с презрением. В бридж Ямамото играл быстро и мгновенно ощущал реакцию оппонентов. Те, кому случалось играть с ним, говорили, что, стоило сопернику заколебаться хоть на мгновение – и он уже знал, что у него на руках.
Остановились на три дня в Чикаго. Приехали в субботу, и Ямамото отправился в Эванстон, в северной части города, на футбольный матч между командами университетов Айовы и Северо-Запада, – он любил еще и футбол.
«С тех пор флот находится в канале Бунго, круглые сутки занятый учениями; при этом все контакты с берегом прекращены, за исключением доставки почты. К данному времени тренировочные занятия по программе этого года близятся к концу, и у меня такое ощущение, что флот почти достиг предела своих возможностей. Я истинно горжусь тем, что под моим началом такой великолепный флот, и в то же время все яснее осознаю, за какую работу взялся, – боюсь, что у меня не хватит сил.
Что касается событий во внешнем мире, знаю только то, что могу почерпнуть из радионовостей три раза в день и из газет, которые доставляются через день, – даже они кажутся дальними отголосками из иного мира. Сейчас я могу позабыть обо всем и целиком посвятить себя морским задачам, – чувствую живительный эффект от этого как духовно, так и физически».
Сасакава Рючи, президент националистической организации «Кокусуи домеи», – единственный из лидеров правого толка, еще уважавший Ямамото. Он часто навещал его в морском министерстве, надев официальное, украшенное гребнем кимоно. Всегда обращался к адмиралу «сэнсэй» («хозяин») и даже давал советы, как себя вести при встрече с возможным убийцей.
Вечером 1 сентября – в день, когда Ямамото получил назначение на флот, – он слушал по радио новости о вторжении Германии в Польшу. 3 сентября, в 7.15 вечера по японскому времени, Англия объявила войну Германии. Спустя шесть часов Франция последовала за ней. 4 сентября он пишет Симаде Сигетаро: «Огромные потрясения, происходящие сейчас в Европе, приводят меня в ужас, когда я начинаю думать о наших отношениях с Германией и Италией».
5 сентября Ямамото обратился к личному составу всего Объединенного флота. Его обращение начиналось словами: «Осознавая серьезную ответственность как главнокомандующий Объединенного флота, в соответствии с неожиданным приказом его императорского величества…» – и заканчивалось: «Ситуация в Европе имеет четкие признаки перерастания в еще один всемирный конфликт. Перед императорским флотом сегодня стоит задача серьезная, как никогда. Я надеюсь, что все, кто находится под моим командованием, будут еще больше заботиться о своем здоровье и денно и нощно тренироваться, с тем чтобы держать мощь флота на высоте; он призван выполнить свой долг по защите Отечества в соответствии с волей императора».
Это чисто формальное обращение; скорее всего, Ямамото не притрагивался к черновику, подготовленному его штабом; в Японии в те времена, если кто-либо в его положении собирался сделать какое-нибудь официальное заявление, важным считалось не то, что он сказал, а то, чего не сказал. Если внимательно прочесть обращение, создается впечатление, что тут излагается некая теория «невоюющего флота» – как она изложена еще одним строптивым адмиралом – Като Томосабуро.
5
Однако Объединенный флот не проявлял ни малейшего признака раскола из-за военных действий в Европе. 4 сентября недавно сформированное правительство Абе обнародовало заявление, в котором говорилось: «Япония не намеревается вмешиваться в войну, которая недавно вспыхнула в Европе, а собирается посвятить себя исключительно разрешению „китайского инцидента“…» Распорядок дня на флоте оставался неизменным, а у Ямамото – в резком контрасте с его периодом работы заместителя министра – вдруг оказалась масса времени.Кроме тех дней, когда шли маневры, у главнокомандующего Объединенного флота в мирное время было сравнительно мало дел. Ямамото стал предлагать своим штабистам сыграть в шоги или укрывался в своей каюте и писал письма либо выдавал образцы каллиграфии, которые так часто у него выпрашивали почитатели. Выходцы из тех краев Японии, откуда он сам, имели репутацию любителей покушать, а морской воздух только подстегивал аппетит. Завтракал главнокомандующий в японском стиле или (тут надо делать заказ за ночь вперед) по-европейски, с кофе, кашей и т. д. Тем не менее существовал консенсус – «войну на овсянке не выиграешь», и большинство выбирали фасолевый суп и рис.
Обед представлен целиком европейской кухней – начинался с супа и завершался десертом. За столом пользовались как серебряными столовыми приборами, так и чашками, чтобы есть руками. Для услаждения слуха обедающего в течение получаса, с 12.05, играл оркестр на афтердеке – это заменяло ему ежедневные репетиции; но в репертуар редко включались такие военные мелодии, как хорошо известный «Марш линкора», – акцент делался на сентиментальные японские мелодии и популярную западную музыку. Говорят, сам Ямамото особенно любил «Китайскую ночь». Остальная часть команды спешила покончить с едой и подняться на афтердек послушать музыку – один из основных видов отдыха команды, но, естественно, только когда корабль стоял на якоре.
В состав ужина, вновь в японском стиле, входили такие деликатесы, как морской карп, либо вяленый, либо жареный, пикантный яичный крем и сырая рыба дольками, а на камбуз, конечно, принимали поваров, известных своим искусством. Единственный недостаток – поскольку морские офицеры обязаны оплачивать свое содержание, молодые моряки, занимавшие подножие стола, считали подобную роскошь невозможной для своих кошельков.
За обедом и ужином в принципе полагалось присутствовать и главнокомандующему, и всем офицерам; прямоугольный стол для заседаний в каюте главкома был переоборудован в обеденный – на него набросили белую скатерть. На боевых кораблях типа «Нагато» для отделки кают в большом количестве используется тик, и каюты больше походят на салоны первого класса на каком-нибудь старомодном лайнере. Идея состояла в том, что в таких каютах в любом порту мира можно принимать любых гостей, не стесняясь интерьера.
Главнокомандующий обычно сидел в центре одной из сторон стола, напротив начальника штаба. Среди других – старшие и остальные штабные офицеры, адъютанты, шифровальщик флота, механик флота, флотский метеоролог, казначей флота, флотский медик, юрист флота и время от времени капитан «Нагато». Сам Ямамото говорил мало, но ни в коем случае не ограничивал других и часто улыбался. Ел он много. При его предшественнике адмирале Йосиде сушеная сардина редко появлялась на столе в кают-компании, но Ямамото был чрезмерно влюблен в юрум-аваси (вид сардин) из Тосы. Когда бы флот ни заходил в залив Сукумо, он посылал офицера снабжения закупать ее в больших количествах, а затем с наслаждением чавкал, съедая с головой и постоянно приглашая других присоединиться к нему.
Йосида, весьма суетливый, чересчур обидчивый, не унимался, пока все неисправности не устранены; не пил спиртного и, не имея возможности разрядиться, выискивал ошибки и всякие мелочи принимал слишком близко к сердцу. Без чувства меры пользовался красным карандашом на документах, которые готовил для него штаб, и иногда сам, лично занимался исправлением незначительных деталей в сигналах. Даже его штабные офицеры подвергались частым придиркам. Короче, уже тогда у него, видимо, проявлялись признаки невроза, которым он оказался позже болен всерьез.
В холодное время года, когда флот заходил в гавань у Беппу, в Кюсю, все с вожделением ждали момента, когда можно поесть шар-рыбу и запить горячим саке. А Йосида с тревогой допытывался у главного медика, действительно ли это безопасно для здоровья, – и даже после этого редко удавалось убедить его отведать это лакомство. Расставание с «Нагато» он отметил раздачей всем офицерам своих фотографий, но при этом не везде их принимали с благодарностью.
Когда адъютант Фудзита встретился с Ямамото, последний представлялся и крайне жестким, и очень беспечным; самое первое впечатление – новый главнокомандующий существенно отличается от Йосиды и это великий человек.
После короткого времени флот вышел из залива Вакамура и возобновил прерванные маневры. Выйти из гавани – не такая уж простая задача, поскольку командование Объединенного флота, работающее в одиночку, должно было вывести из гавани, как пастух выводит стадо, примерно 80 кораблей всех размеров, сохраняя порядок, – только высококлассные штурманы могли служить в штабе флота. Заблаговременно надо подготовить двигатели и якорные механизмы судов. Наконец звучит приказ:
– Объявляется пятнадцатиминутная готовность до выхода из порта! Все по местам!
И тут же нос корабля и мостик оживают. Звучит рапорт:
– Первое судно, вторая эскадра, – поднимает якорь!
Трубит горнист: «Готовься к выходу в море!»
В голове колонны идет группа подводных лодок. Субмарины играют роль разведчика, отступая назад, когда флот входит в гавань, и возглавляя его при выходе. В это время главком находится на мостике, лично наблюдая за маневрами кораблей. Связные от навигационной группы громко сообщают о перемещениях отдельных судов и эскадр:
– Четвертая эскадра выходит из порта!
– «Такао», «Атаго», «Чокаи», «Майя» выходят из гавани!
– Сейчас уходит «Исе»! «Хуига», «Фусо» выходят!
– «Акаги», «Улага», «Сориу», «Хирую», первая и вторая эскадра авианосцев покидают порт!
Говорит Комото Хиронака, в ту пору штабной офицер морской авиации и младший помощник: «Когда мы покидали гавань, мне хотелось стать главнокомандующим Объединенного флота». В самом деле, когда наблюдаешь, как такой огромный флот приходит в движение, и представляешь, что все это находится под твоим личным командованием, переживаешь особые чувства. В такие моменты можно простить, что человека распирает от самодовольства; но Ямамото такая тенденция была вовсе не свойственна. Младшие офицеры на борту «Нагато» делились впечатлениями.
– Новый главнокомандующий совсем не важничает, – говорил один.
– Он вовсе не суетится, – добавлял другой.
– Интересно, что бы он делал, если бы у нас началась война, а он стал бы героем-победителем?
Одно из редких проявлений его гордыни – отрывок из письма к Соримачи в Нагаоку, который приводится самим Соримачи: «Уверен, ты всегда будешь помнить, что клан Нагаока, средняя школа в Нагаоке и Нагаокаша (стипендиальный фонд, помогавший Ямамото учиться) произвели для Японской империи главнокомандующего Объединенного флота!» Конечно, это сильно отдает вульгарностью.
И все-таки Ямамото не вульгарная личность. Бесполезно искать в его словах и делах в зрелые годы какой-либо намек на самовосхваление – зуд, который владеет теми, кто стремится пробиться в премьер-министры или генералы. Этот отрывок вообще-то полностью дисгармонирует с общеизвестным обликом Ямамото; начинаешь задумываться над тем, как Соримачи сам пользуется экстравагантной эмоциональной фразеологией в своем рассказе о том, как он услышал новость о назначении Ямамото главнокомандующим Объединенного флота: «Каждая капля крови в моих венах трепещет от радости – осуществились надежды, которые люди Нагаоки лелеяли семьдесят лет… Общество переменилось; Нагаока изменилась; Япония изменилась… Яркая луна, адмирал Ямамото – главнокомандующий! Нагаока вдруг осветилась. Вся Япония станет светлее!»
В свете этого представляется вполне возможным, что Ямамото произнес что-то похожее и с тем же основным смыслом, но с несколько иным оттенком:
«Итак, клан Нагаока наконец создал главнокомандующего Объединенного флота! Не забывайте этого!»
И все равно не очень для него характерно произносить такие вещи даже перед близким другом из родных краев. Возможно, этого никогда не понять (в записках Соримачи постоянно упоминается о Нагаоке), если не рассматривать Нагаоку под особым углом зрения. Здесь, в этой книге нет возможности особо вдаваться в историю этого места в деталях, но община Нагаоки среди тех, которые перешли на «неправильную» сторону в прошлом сёгунате – в Бошинской войне 1868–1869 годов, и по этой причине дала очень мало глав префектур, генералов или адмиралов. Морской флот, например, многие годы находился в руках членов клана Сацума, который держал сторону нового правительства. В конце концов в эпоху Сева (с 1926 года) этот перекос был устранен; считается даже, власти сознательно избегали назначений кого-нибудь из префектуры Кагосима (бывшей Сацума) на пост начальника персонального бюро из боязни проявить региональный фаворитизм. Ямамото, правда, долгожданный сын в семье обедневшего самурая из клана Нагаока; его отец и два старших брата участвовали в Бошинской войне; все трое ранены и долгое время дрейфовали вокруг северной оконечности Хонсю. Для выходца из Нагаоки тех стародавних времен она, Нагаока, чем-то особым не похожа на Чосю или Сацуму. Из тех, кто хорошо знал Ямамото, в Нагаоке остались лишь Соримачи Эйичи, дзен-буддист, по имени Хасимото Зенган, и ровесник Ямамото, по имени Тойяма. Во время последнего восстания, с Сацумой во главе, дед Тойямы объявил, уходя на бой: «Теперь мы отплатим за Бошинскую войну!»
Нет сведений, знал ли сам Ямамото о страданиях своего отца и братьев, которые они претерпели, впав в немилость из-за борьбы со сторонниками императора; но вне сомнения, что, как и Соримачи, Ямамото не мог скрывать свои эмоции, когда речь шла о его родных краях.
Глава 2
1
Объединенный флот, со своим новым главнокомандующим, выходил из залива Вакамура, оставляя на воде десятки бурунов. Так началась жизнь Ямамото – властелина огромного формирования кораблей и людей. Но покинем на некоторое время Объединенный флот и вернемся на пять лет назад. 7 сентября 1934 года – как раз за пять лет до того, как «Нагато» оставил залив Вакамура, – Ямамото, тогда контр-адмирал, прикрепленный к морскому генеральному штабу и морскому министерству, назначен главой делегации, представлявшей морской флот на предварительных переговорах на второй Лондонской морской конференции. Это стало началом неожиданного восхождения Ямамото к признанию в военно-морских кругах. Примерно в то же время его имя стало известно не только в Японии, но и в правительствах и флотах Америки, Англии и Германии.Как пишет Соримачи, возможно, впервые его имя упомянули публично в статье, отразившей пересуды о нем и напечатанной (1927-й или 1928 год) в журнале «Бангей санъю», но эту статью невозможно отыскать. (В действительности романист Тайяма Катаи упоминал Ямамото письменно на целых двадцать лет раньше. В «Настоящих рассказах о Русско-японской войне» есть ссылка на «Такано (фамилия Ямамото до усыновления. – X. А.) Исороку, кадета морского корпуса, который получил почетное ранение в великом морском сражении 27 мая, а в данный момент выздоравливает в Морском госпитале в Йокосуке…». Но вряд ли уместно упоминать это здесь.) Кроме этого, самая ранняя ссылка, которую я обнаружил, – краткая заметка в разделе «Профиль на одной странице», появившаяся также в «Бангей санъю» в октябре 1934 года. Автор, чье имя не приводится, пишет:
«Когда было решено послать контр-адмирала Ямамото руководителем делегации, представлявшим флот на предварительных переговорах на Лондонской морской конференции, все его знавшие возлагали на него большие надежды, считая именно тем человеком, который нужен для данной работы. Великолепный рулевой для посла Мацудайры, он, будучи целеустремленным практиком, воистину способен, если обстоятельства того потребуют, отодвинуть посла и взять дело в свои руки.
На Лондонской конференции по военно-морскому разоружению в 1930 году, то есть четыре года назад, он приобрел опыт совместной работы с вице-адмиралом Сакондзи Сейдзо. Познал и горечь неудачи, олицетворявшей Лондонский морской договор, который вызвал шок в морских кругах и такие необычайные по размаху протесты. Поэтому он тщательно знакомится не только с тем, что происходило в то время, но и с личностью и методами работы посла Мацудайры. Кроме того, он недавно оставил пост командующего первой эскадрой авианосцев и стал членом Комитета по изучению мер по разоружению; теперь он ведущий эксперт по вопросам разоружения – изучает их специально.
Императорское правительство подходит к вопросу о разоружении с четко определенной позиции: не уступит ни одного дюйма – даже если в качестве последнего шанса придется выйти из Вашингтонского морского договора – и обеспечит равные права на вооружение в том, что касается суммарного водоизмещения флота. Главная роль контр-адмирала Ямамото – возможно, убедить заинтересованные нации, что следует соблюдать основной дух достигнутых соглашений. Благодаря опыту, приобретенному за время работы военно-морским атташе посольства Японии в Америке, он стал осторожен в высказываниях и сохранял здравый ум.
Как и следует ожидать от человека, побывавшего на войне (Русско-японской) и соприкасавшегося со смертью, его трудно испугать. Его резкое нежелание прибегать к лести оскорбляет многих; но он из тех, кто неуклонно исправляется со временем».
Этот характерный набросок дает представление о том, что Ямамото отправился в Лондон полным огня, настроенным не уступить ни пяди, но на самом деле это не так. Истина состоит в том, что он много раз пытался избежать поездки в Лондон. Принято считать так: когда окончательно решили – он едет, он счел своим долгом посвятить всю энергию этой конференции с «энтузиазмом и твердостью» человека, как он сам выразился, «несущего ответственность за будущее нации». И все-таки «энтузиазм и твердость» были другого вида, нежели предназначенные для рядового читателя «Профиля на одной странице» в «Бангей санъю». Только что цитировавшиеся фразы взяты из письма той самой женщины, которая тайком села в привилегированный экспресс «Камоме» в одно время с Ямамото.
Позднее мы еще вернемся к этому письму; здесь дело вот в чем: гордость, что Япония всего за 70 лет стала третьей по мощи военно-морской державой мира, постепенно привела некоторых моряков к тенденции – хотя и не так заметной в армии – преуменьшать силу англо-американцев. Ямамото не мог при этом оставаться спокойным. С 1919 года, когда стал капитаном 3-го ранга, он дважды побывал в Америке и дважды же посещал Европу с официальными визитами. Особенно хорошо представлял он истинную мощь Америки и ее национальный характер; более того, любил эту страну. Во время службы морским атташе в Вашингтоне он писал своему бывшему учителю – на открытке с изображением вишневых деревьев на берегу Потомака: «Вишня Йосино здесь в полном цвету; почти так же красива, как у нас дома, и будто утверждает сардонически, что „японский дух“ не монополия нашей страны. В центре – памятник Вашингтону».
Примерно в то же время капитан 3-го ранга Мива Йоситаке, младший помощник Ямамото, сообщил ему, что для совершенствования своего английского намерен заняться чтением биографии какого-нибудь знаменитого американца, и осведомился, чью биографию ему порекомендовали бы.
– Конечно, Линкольна, – ответил Ямамото. – Я люблю Линкольна. Думаю, он велик не только как американец, но и просто как человек. Если хочешь прочесть биографию, почему бы не эту – есть хорошая книга, написанная Карлом Сандбергом.
И вот третий визит в Европу и второй в Лондон – делегатом на переговоры по разоружению. Конечно, он знал о расхождении между своими идеями и превалирующей атмосферой на флоте и долго колебался, принять ли поручение, чувствуя, что не подходит для того, чтобы отстаивать требования Японии перед морскими державами до самого конца.
Но получилось, однако, так, что не нашли другого подходящего кандидата. В пользу ему зачли дружеские отношения с послом Мацудайрой, а также прочную репутацию, которой он пользовался в соответствующих странах после Лондонской конференции 1930 года. Так Ямамото принял свое назначение главой делегации.
2
25 сентября, в 15.00, то есть через две недели после назначения, Ямамото на борту пакетбота «Хи-мару» направлялся из Йокогамы в Северную Америку. Днем раньше в официальной резиденции морского министерства для него устроили прощальный вечер. В то время морским министром был адмирал Осуми Минео, вместе с ним присутствовали Номура Кичисабуро и другие ветераны. В речи, с которой Ямамото обратился к собравшимся, содержался следующий пассаж:– На первую Лондонскую конференцию по морскому разоружению я сопровождал адмирала Такарабе и вицеадмирала Сакондзи. В тот раз присылалось столько инструкций, что почтовые расходы на связь между Токио и Лондоном составили чуть ли не миллион иен. На этот раз я беру мои инструкции с собой и, пока буду там, не собираюсь запрашивать дальнейших инструкций. Надеюсь, вы меня понимаете. По возвращении я подготовлю детальный отчет, на основе которого вам предстоит судить о моей работе.
Тогда Ямамото был контр-адмиралом – ранг огромного веса на флоте или в авиакорпусе, но для высших морских кругов в Токио недостаточно высокий. Так что это заявление требовало большого мужества. Правда, можно еще добавить: сумма в один миллион иен представляется сомнительной. В то время отправить телеграмму из Лондона в Токио стоило одну иену тридцать восемь сен за слово, а срочную телеграмму – в два раза дороже.
Сопровождали Ямамото три человека: Эномото Сигехару, друг Ямамото и секретарь морского министерства; капитан 3-го ранга Мицунобу Мотохиро, исполнявший обязанности адъютанта, и Мизота Сюичи, работавший при морском министерстве. Помимо них, раньше отплыл из Йокогамы младший офицер Йококава Акира; 16 сентября на «Хакозаки-мару» он отбыл в Лондон через Суэц, имея при себе их багаж, пишущие машинки, шифровальные машины и т. д. Из этой четверки трое живут и здравствуют; Мицунобу убит на войне.
Мизота, известный как Джордж Мизота, уехал в Америку вместе с родителями в девятилетнем возрасте и провел там около двадцати лет, окончив юридический факультет Стэнфордского университета. Способного переводчика высоко ценили. В декабре 1941 года, когда начались военные действия, его фактически уволили из флота в отставку. Вероятно, власти считали нецелесообразным держать во флоте человека, который заявлял, что в любой войне против США Япония будет неизбежно разбита. (Подход диаметрально противоположный американскому: американцы, как только вспыхнула война, стали мобилизовывать всех, кто хоть что-то знал о Японии, и открыли курсы по изучению японского языка.)
Тем не менее что кто-то в верхах морского министерства, кажется, предвидел, что этот человек когданибудь понадобится: в течение четырех военных лет ему ежемесячно без каких-либо объяснений присылали зарплату. Вполне возможно, ему отводилась важная роль в операциях флота, нацеленных на победоносное завершение войны.
Как-то Ямамото сказал Эномото:
– Конечно, ты мне нужен как партнер в шоги, но вдвоем с Мизотой мы бы отлично справились на будущей конференции.
Йококаву, выпускника Торпедной школы, не особенно сильного в английском или шифровании, выбрали для сопровождения Ямамото, потому что ему посчастливилось работать в офисе, связанном с первым отделом бюро по морским делам, которое занималось вопросами разоружения. На флоте такой обычай: когда где-то намечается международная конференция, выбирать хорошо себя зарекомендовавших младших офицеров по очереди от каждой военно-морской базы и посылать их за границу в качестве «церковных помощников министра иностранных дел». И даже при этом выбор Йококавы для поездки в Лондон поразил многих; газеты сообщали о таких назначениях на видном месте, помещали фотографии под заголовками «Младший офицер, выбранный для сопровождения делегации по разоружению» или «Младший офицер Йококава готовится к появлению перед широкой публикой: отдыхает дома, в непривычной гражданской одежде». Действительная причина ношения этой одежды – на борту парохода, в белой форме младшего офицера без каких-либо знаков отличия, все принимали бы его за стюарда.
После прощального вечера в честь Ямамото все четверо (исключая Йококаву) отплывали, и им пришлось избавляться от толпы нежеланных провожающих: то ли пытаясь оказать давление на Ямамото, то ли ошибочно считая, что ему это приятно, они нахлынули на Токийский вокзал и в порт Йокогама. Одному даже удалось пробиться к каюте – он поднял Ямамото на ноги, развернул лист и стал читать торжественным тоном. Говорят, Ямамото слушал с весьма кислым выражением лица. В письме, адресованном Хори Тейкичи и написанном на борту «Хи-мару» за день до прибытия в Сиэтл, он дал волю чувствам: «Завтра мы причалим к берегу Америки. Множество благодарностей за телеграмму, что мы получили от вас при отплытии… Мне очень было не по душе столкнуться с такой массой народу на Токийском вокзале и в Йокогаме – суетились со своими „резолюциями“ и „декларациями“ от всяких лиг и ассоциаций. Это производит гнетущее впечатление: приводит в смятение мысль, что подобные лица выдают себя за патриотов…»
В Сиэтле Ямамото послал Мицунобу купить игральные карты и столики для покера. Как только устроились в купе Великого северного трансконтинентального экспресса, вовсю началась игра. Мизота умел играть, а Мицунобу и Эномото не умели. Ямамото объяснил им, дал попрактиковаться в одной игре, а потом стали играть на деньги. С того момента и до самого прибытия в Чикаго они провели столько времени за покером, бриджем и шоги, что проводник уже поглядывал на них с презрением. В бридж Ямамото играл быстро и мгновенно ощущал реакцию оппонентов. Те, кому случалось играть с ним, говорили, что, стоило сопернику заколебаться хоть на мгновение – и он уже знал, что у него на руках.
Остановились на три дня в Чикаго. Приехали в субботу, и Ямамото отправился в Эванстон, в северной части города, на футбольный матч между командами университетов Айовы и Северо-Запада, – он любил еще и футбол.